78-й Каннский кинофестиваль завершился триумфом «Простой случайности» Джафара Панахи — иранского режиссера, которому давно запретили снимать на родине, а в последние годы выписывали домашний арест и реальный срок. Новый фильм живого классика вновь снят вопреки всем преградам, но жюри во главе с Жюльет Бинош наградило его не только за выдающуюся биографию. О тяжелой ноше гуманизма — и «Золотой пальмовой ветви» — размышляет Дарья Тарасова.

Поздней ночью Экбаль (Эбрахим Азизи) возвращается с женой и дочкой на машине домой. То ли из-за темноты, то ли от усталости, то ли по загадочному стечению обстоятельств мужчина сбивает собаку — чем очень расстраивает девочку. Отец говорит: так решил Аллах. Дочь отвечает: при чем тут Аллах, если виноват папа? Ночной инцидент заставляет их направиться в автомастерскую, где Экбаля по походке узнает один из сотрудников (Вахид Мобассери). Он начинает преследовать главу семейства, а на следующий день похищает, оповестив нескольких знакомых, что нашел «того самого». Как выяснится из разговоров, захваченный мужчина — работник спецслужб, выбивавший показания из политзаключенных, а пленители — жертвы его пыток, получившие наконец шанс отомстить.

Случайное происшествие — сюжетный зачин и драматургический трамплин нового фильма Джафара Панахи («Такси», «Три лица»). Эту работу иранский режиссер-диссидент, собравший наконец главные награды четырех ведущих европейских кинофестивалей (Канны + Венеция + Берлин + Локарно), снимал подпольно, несмотря на запрет властей. Первым фильмом после тюремного заключения и сухой голодовки постановщик явно дает понять, что активно продолжит критиковать правительство.

На первый взгляд, сюжет «Простой случайности» кажется элементарной моральной притчей о жестоких причинно-следственных связях с явной политической подоплекой: об этом, пожалуй, даже слишком очевидно сигнализирует открывающая сцена, снятая одним дублем. Однако замысел становится понятен только ближе к финалу, когда история закольцуется. Разговор отца с дочерью о случайности и предопределении готовит зрителя к подлинному конфликту фильма: можно ли бороться со злом его же методами, оправдывая насилие во имя справедливости? Ночное ДТП, невинно убиенная собака (в исламе — нечистое животное), семейная дискуссия — все эти элементы обретают новое значение, когда проясняется биография персонажей.

Панахи мастерски поддерживает саспенс, постепенно раскрывая прошлое героев. По диалогам зритель пытается восстановить картину произошедшего: кто такой Экбаль, какую роль он сыграл в жизни похитителей — и действительно ли тот, за кого его принимают. Детективная составляющая не только удерживает внимание, но и служит метафорой коллективной травмы. Каждый видит события по-своему, а ведь среди мстителей очень разные люди: экс-репортерка, теперь снимающая свадьбы, потерявший работу врач, владелец книжного магазина, настроенный против властей, и невеста, всеми силами пытающаяся забыть прошлое. Наконец работник автомастерской после заключения не только лишился здоровья, но и потерял возлюбленную — самоубийство. Кое в чем, однако, они сходятся: если в ящик (считай, гроб) действительно утрамбован виновник их бед, то он заслужил наказание.

Никто не уверен в личности похищенного: во время пыток их глаза были завязаны. Единственный опознавательный знак — скрип ножного протеза надзирателя, который лишился конечности на войне в Сирии. Этот ритмичный звук, по словам жертв, еще долго преследовал их всюду. Он же зловещим эхом вернется в финале, который Панахи оставляет, с одной стороны, открытым, а с другой — использует, чтобы показать, к чему приводит сочувствие.

Вопрос гуманизма — главный в «Простой случайности». Захватив надзирателя, группа долго пытается решить, что с ним делать. Расправиться моментально? Подвергнуть тем же пыткам? Или отпустить? Сперва из этого вырастает немало забавных моментов, а фильм обретает элементы извращенного роуд-муви и абсурдистской трагикомедии (прозвучит и отсылка к беккетовскому «В ожидании Годо»). Финал же, где в красном свете фар жертвы наконец решают судьбу палача, становится кульминацией моральных метаний: череда монологов всех участников расправ(ы) приводит к эмоциональному катарсису.

Вручая «Золотую пальмовую ветвь», председательница жюри Жюльет Бинош говорила, что Панахи решили наградить не столько за политическое высказывание, сколько за емкое воплощение жестокости моральной дилеммы — и напоминание, как важно оставаться человеком даже перед лицом того, кто отдавал живодерские приказы. В самом деле: у иранского режиссера получилось очень складное и выверенное кино о гуманистических ценностях, не скатывающееся ни в дидактику, ни в морализаторство. Зрителю предоставлено самому решать, кто из персонажей прав, а кто нет.