Эпизод 57. Скидка 10%
Прим. автора: если честно, я именно так и реагирую, когда кто-нибудь подходит ко мне на улице...
Прим. автора: если честно, я именно так и реагирую, когда кто-нибудь подходит ко мне на улице...
"Синдром Плюшкина", или, по-научному, патологическое собирательство - думаю, почти все слышали об этом заболевании. Его жертвой стала бабушка главного героя. Постепенно от неё отдалилась вся родня - вот только чем реже в её дом приезжали гости, тем настойчивее она предлагала им углубиться в залежи хлама, заполнившие комнаты от пола до потолка...
Автор: Rahkshasarani. Вычитка: Sanyendis
Моя бабушка страдала патологическим накопительством.
Одна фраза, но сколько за ней стоит. Как передать словами всю мерзость этой огромной кучи мусора? Как заставить вас почувствовать этот запах, эту вонь, если у вас нет родственника с «синдромом Плюшкина»? Как рассказать о безнадёжности, с которой мои родители говорили о ней? Скорее всего, никак, если только вы сами с таким не сталкивались. Но кое-что я сделать всё же могу. В моих силах вас предупредить.
Она начала заниматься накопительством сразу после смерти деда. Они купили прекрасный просторный загородный дом, и с того самого дня, как бабушка овдовела, его комнаты начали заполняться хламом. Вдобавок, как оказалось, бабушка стала ещё и подворовывать. Она крала у своих детей, их супругов и собственных внуков всякие мелочи – что-то, имеющее скорее сентиментальную, чем денежную ценность. Например, мама очень переживала после смерти её отца, другого моего дедушки. Она купила какую-то книгу, чтобы забыться за чтением, а через несколько месяцев эта книга нашлась в доме моей бабушки, и она даже подписала обложку своим именем. Я как сейчас вижу, как она протискивает своё яйцеобразное тело в узкие проходы между завалами хлама, словно паук, заползающий в нору. В её поведении появилось что-то хищное – в том, как она настаивала, чтобы внуки приезжали на все каникулы в её мусорное гнездо, как пыталась заманить их в глубину дома, обещая, якобы, подарить какую-то игрушку.
При любом упоминании об их матери мой отец, его братья и сёстры замирали, словно сама мысль о её существовании ложилась на их плечи слишком тяжёлым грузом. Уж такая она есть, твердили они. Нам надо только потерпеть её пару раз в году. Мой отец, самый весёлый и участливый отец в мире, рядом с ней превращался в бледную копию самого себя.
Я помню, как моя мама наконец сорвалась. Мы готовились сесть в машину и отправиться к бабушке на День Благодарения – пусть там даже невозможно было поесть всем вместе, потому что большой обеденный стол давно скрылся под завалами всякой дряни. Отец пытался уговорить маму положить тыквенный соус не в пластиковый контейнер, а в красивую стеклянную чашечку. Но мама знала, что если возьмёт её с собой, то никогда уже не получит её обратно. Мы все это знали. Поэтому она вспылила.
Почему, чёрт возьми, сказала она, я должна приносить каждый семейный праздник в жертву женщине, которая раз за разом нас обворовывает? Почему она должна жертвовать своим временем, своими детьми, своей собственной проклятой посудой ради женщины, которая ни разу не сказала ей спасибо? Отец побледнел и прошептал, что, мол, такой уж она человек.
Мама ответила, что если он попробует давить на жалость, то она подаст на развод, и это не шутка.
Я видел своего отца плачущим, наверное, пару раз. Это был один из тех случаев.
Мама дала ему выплакаться, а потом сказала, как мы теперь станем жить: больше никаких праздников в доме его матери. Теперь у нас будут свои семейные праздники. Если он хочет её навещать – пожалуйста, но без нас. Отец понуро кивнул. В тот день я узнал об отце много нового, вот только уважать его стал гораздо меньше.
Вот и всё. С того дня я ни разу не видел бабушку, а она, само собой, не хотела выходить из дома. Несколько раз, помнится, отец отводил кого-то из нас в сторонку (обычно, когда мама этого не видела) и стыдливо спрашивал, не хотим ли мы поехать с ним к бабушке. Мы всегда отвечали «нет».
Уверен, отцу крепко доставалось от неё за то, что он больше не привозил с собой семью, но, думаю, его братья и сёстры втайне завидовали ему: он первый сделал то, на что ни у кого из них не хватало смелости. Но и они скоро последовали нашему примеру. Семья окончательно отдалилась от неё. Лиам, мой двоюродный брат, рассказывал, что чем меньше людей приезжало к бабушке на праздники, тем настойчивее и навязчивее она становилась. Она стала обещать подарить сокровища, спрятанные среди хлама – якобы под завалами журналов и сломанной техники лежал ценный антиквариат. И она стала воровать гораздо искуснее, даже вытаскивала из сумочек и карманов кошельки и мобильные телефоны. Всё это привело к тому, что родственники отдалились от неё ещё больше.
О смерти бабушки я узнал только через месяц. Тётя заглянула её проведать и обнаружила тело, погребённое под горами мусора – по-видимому, завалы мусора в конце концов обвалились. Тело настолько иссохло, что сложно было даже приблизительно определить время смерти. Теперь, когда её не стало, никто из её детей не хотел возиться с расчисткой дома. Не могу сказать, что я виню их за это. Когда мы перестали навещать бабушку в последний раз, в доме, по крайней мере, можно было стоять. Но теперь хлам заполнял всё свободное пространство, от пола до потолка. Перед смертью бабушка передвигалась по прокопанным в мусоре тоннелям. Настоящий кошмар клаустрофоба. В конце концов Лиам решил попытаться расчистить эти завалы. Но примерно через неделю после того, как он отправился в бабушкин дом, раздался звонок. Лиам просил меня приехать.
Скажу прямо: я не чувствовал какой-то «ответственности перед семьёй» и в иной ситуации ноги бы моей не было в этом доме. Но Лиам намекнул, что нашёл нечто удивительное, но не мог говорить об этом по телефону. Вы можете назвать меня жадным, алчным, бессердечным стервятником, но только это заставило меня согласиться. Эта женщина заставила моего отца плакать. У меня не сохранилось к ней никаких родственных чувств.
К дому прилегали зелёные поля, через которые к воротам вела грунтовая дорога. Это показалось мне довольно странным: насколько я слышал, люди, склонные к патологическому накопительству, обычно ставят на участке хотя бы один сарай (чтобы завалить всяким хламом и его тоже). Но бабушка всегда хранила вещи в доме. Я припарковался рядом с джипом Лиама, но его самого нигде не было видно. Возле входной двери лежало несколько аккуратных горок мусора, но ведь он уже неделю тут возится. Чем же он занимался?
Я сел на крыльцо и стал ждать. Входная дверь висела на одной метле. Мусор слегка выпирал из дверного проёма, словно дом готов был лопнуть по швам.
Меня окликнули по имени.
Голос Лиама долетал из глубин дома, но звучал словно издалека. Я наклонился к прокопанному в мусоре лазу – без нужды мне не хотелось заходить внутрь – и позвал брата.
‑ О, здорово, что ты приехал, ‑ я никак не мог понять, откуда доносится его голос. – Я уже заждался. Заходи, покажу, что мне удалось найти.
‑ Да что ты там такое откопал? – я старался говорить спокойно, не показывая своё нежелание входить внутрь.
‑ Это сложно описать, надо видеть своими глазами.
Я очень, очень неохотно присмотрелся к полу в поисках чистого участка, на который можно было бы поставить ногу. Доски опасно заскрипели. Я боялся, что под моим весом дерево не выдержит, и я рухну вниз в водопадах мусора. Но обошлось. Я сделал второй шаг.
В переднюю не проникало ни лучика света. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что плотно уложенный хлам загораживал окна. Когда я приезжал в последний раз, тут оставалась небольшая жилая зона, где хватало места для кресла и старого телевизора. Но теперь комната представляла собой сплошную массу утрамбованного мусора, и только в центре сохранился небольшой проход.
‑ Двигай сюда, ‑ снова позвал Лиам, ‑ иди на мой голос.
Я послушался. Проход сузился настолько, что мне приходилось сгибаться едва ли не вдвое, вздрагивая от каждого скрипа. Один раз я едва удержался на ногах и рефлекторно взмахнул рукой, чтобы сохранить равновесие. Пальцы поймали верёвку.
‑ Мой спасательный круг, ‑ сказал Лиам, опережая мой вопрос. – Не думаешь же ты, что я рискнул бы сюда залезть без страховки?
Верёвка была туго натянута. Держась за неё, я пробирался в глубину дома. Входная дверь давно осталась позади, и я освещал дорогу фонариком телефона. В луче света танцевали пылинки. Я натянул на нос воротник рубашки, но сквозь неё всё равно просачивался тот самый запах. Коричневый запах. Запах, который преследовал меня всё моё детство. Запах, от которого я чувствовал себя нечистым, сколько бы раз ни принимал душ.
Я как раз в очередной раз подумал о горячей ванне, когда случайно бросил взгляд влево и увидел профессора Брауна. Боже, вот это встреча. Профессор Браун – мой плюшевый медведь, я играл с ним, когда мне было семь. А потом к нам приехали погостить мои двоюродные братья. Когда они ушли, профессор Браун исчез. После недели бесплодных поисков мама позвонила моей тёте.
«О Боже, какая жалость! Похоже, наша Анжела по ошибке положила мишку со своими игрушками, когда собиралась в гости к бабушке».
Я помню, как на мамином лице мелькнула досада, когда она положила трубку. Помню, как горечь утраты сжала мне грудь – настолько сильная, что я даже не мог плакать. Я протянул руку.
Это был не профессор Браун. Всего лишь хвост от драной шали и комковатая подушка. Но я только что видел профессора Брауна. Я был совершенно уверен в этом секунду назад. Я уставился на то место, где он только что лежал.
Верёвка с тихим скрипом дёрнулась.
‑ Кузен, ну где ты там?
Я прополз ещё немного вперёд.
Если вам никогда не приходилось прокладывать путь через жилище больного «синдромом Плюшкина», вы не можете себе представить то, что видел я: миллиарды полезных вещей, спрессованных, словно ископаемый сланец, удерживаемых собственным весом, надеждой и чёрт знает, чем ещё. Мне стало интересно: где и как бабушка приобрела столько всего на свою крошечную вдовью пенсию, особенно…
Я замер.
…особенно если учесть, что она никогда не выходила на улицу. Конечно, она воровала вещи у родственников, но откуда у неё взялся этот диван? Эти настольные лампы? Наконец, скульптурная композиция из бензопилы, которую одинокая старуха не сумела бы даже поднять?
‑ Лиам! – позвал я.
‑ Да? – отозвался он. Его голос, кажется, и не думал приближаться. Мне показалось, что я уже слишком долго ползаю среди этих завалов. Слишком долго, а тоннель всё время идёт прямо. Дом был довольно большим, но не настолько же!
‑ Ты где?
‑ Чуть впереди, ‑ его голос звучал совершенно обыкновенно, я не слышал ни малейшего намёка на злобу.
‑ Нет, я другое имею в виду. Ты где – в ванной, в спальне, в подвале?
‑ Сложно сказать, стен не видно.
Ну конечно. Я сменил тактику.
‑ Может, скажешь уже, что ты там такое нашёл?
‑ Нет, это надо увидеть самому.
‑ Ну хоть намекни.
‑ Увидишь – обалдеешь.
Не знаю, почему эти слова вызвали у меня внезапное, безотчётное чувство давящего ужаса. Я не хотел обалдевать.
‑ Дружище, я плохо подготовился, ‑ соврал я. – Надо захватить респиратор, да и перепачкался я весь.
‑ Да закинешь в стирку дома, велика беда, ‑ я услышал, как далеко впереди в коридоре что-то сдвинулось. Только сейчас до меня дошло, что пол имел небольшой, но явственный уклон вперёд. Когда доски пола успели смениться влажной землёй? – Подожди, сейчас я выйду к тебе и помогу спуститься.
‑ Не надо! – крикнул я чуть громче, чем собирался.
Тишина.
Потом верёвка, за которую я всё ещё держался, начала вибрировать.
Развернуться оказалось не так-то просто, ещё сложнее – сделать это быстро. Казалось, всё, из чего состояли стенки тоннеля, лежало так, что спускаться по нему было гораздо проще, чем подниматься. Мне потом ещё долго снились кошмары о том, как неосторожное движение вызывало обвал, и я лежал, не в силах пошевелиться, а тот, кто притворялся Лиамом, неумолимо приближался. Верёвка уже звенела, как гитарная струна. Я подумал о бабушке, о том, как она лежала под всем этим хламом, высохшая, как шкурка мухи, высосанной досуха пауком. Как она пыталась заставить нас залезть поглубже в эти груды хлама. А потом Лиам пришёл сюда, один.
Увидишь – обалдеешь. Увидишь – обалдеешь. Увидишь – обалдеешь.
Я сильно поцарапал плечо, пулей вылетая за дверь. На крыльце я запнулся и полетел наземь, ободрав вдобавок локти; удар о землю вышиб воздух из лёгких. Но я продолжал загребать руками землю, пытаясь отползти как можно дальше от дверного проёма, от того, что могло выйти следом за мной на свет.
Но никого не было видно. Никого и ничего. Только ныли ушибы и царапины.
‑ Лиам! – позвал я. Никто не ответил.
Мою одежду – джинсы и белую рубаху – покрывал толстый слой бурой пыли. Я поднялся на ноги, зажимая пульсирующее плечо.
‑ Лиам! – снова крикнул я. В ответ послышался только звук шевельнувшегося мусора.
Я ушёл. Никому даже не сказал, куда ездил. Родители Лиама через какое-то время заявили о его пропаже. Я видел потом его мать, мою тётю. Она не могла смотреть мне в глаза. Она всё знала.
Полицейские признали Лиама пропавшим без вести, предположительно – погибшим, а на бабушкин дом повесили табличку «Опасно для жилья». А скоро он сгорел. Не исключено, что это был поджог. Возможно даже, что я имел к этому какое-то отношение. Я не стану утверждать наверняка. Но мне хотелось бы, чтобы вы были готовы.
Что, если этот дом – не единственный?
Обратная связь имеет значение. Пожалуйста, если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (само произведение, качество перевода, что-то ещё). Буду признателен.
Минутка саморекламы: на нашем с Sanyendis канале, Сказки старого дворфа, свежие переводы появляются раньше (и больше; простая математика: 3-4 истории в неделю в ТГ, одна, максимум две - на Пикабу). Сегодня, например, выложим новый рассказ, о событиях на полузаброшенной марсианской станции. Заглядывайте, будем рады вас видеть.
перевод
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Собравшись утром, как обычно, приготовить тосты, девушка обнаружила на одном из кусочков хлеба странное серое пятнышко и решила провести небольшой эксперимент. Результат оказался весьма... неожиданным.
Автор: Nausicaa Harris. Перевод: BabudaiAga, вычитка моя.
Это случилось не так давно, в 2011 году. Я тогда ещё училась в университете, штудировала древнегреческий и увлекалась комедиями Аристофана. Тем ясным сентябрьским утром я собралась, как обычно, позавтракать, и достала заготовку для тоста – я тогда частенько ими баловалась по утрам. Ничего особенного: просто кусок хлеба, покрытый розовой глазурью (которая то ли сама имела вкус клубники, то ли намекала на клубничную начинку).
Но вид этого тоста заставил меня удивлённо поднять брови: на нём виднелось крохотное сероватое пятнышко. Моей страстью была античная литература, но помимо этого я с самого детства увлекалась изучением грибов и плесени; более того, в качестве специализации я выбрала именно биологию. Обычно плесень не приживается на таких штуках, слишком уж обильно их обрабатывают консервантами. Мне стало интересно: что за организм смог выжить в настолько неблагоприятной среде, как споры просочились сквозь плотные серебристые стенки пакета. Я почувствовала в этом какую-то загадку. Аккуратно положив тост в банку, я написала на ней крупными буквами «ТАЛИЯ, ЭКСПЕРИМЕНТ ПО ИССЛЕДОВАНИЮ ПЛЕСЕНИ» и убрала в шкаф, чтобы соседка по комнате случайно не выбросила. И предоставила плесени спокойно расти в темноте. На следующем тосте, к счастью, серых пятен не оказалось; я с удовлетворением отметила этот факт и позавтракала: до начала занятий оставалось совсем немного времени. Вернуться к экспериментам с плесенью мне удалось лишь к вечеру; я планировала разрезать тост на несколько кусочков и проверить, как быстро будет протекать развитие образца в разных условиях. Плесень, сумевшая расцвести на пропитанном консервантами хлебце, без сомнения, обладала поистине выдающимися талантами к выживанию; даже поверхностные эксперименты могли дать любопытные результаты!
Однако в шкафу меня ждало поразительное зрелище: плесень уже успела покрыть субстрат почти полностью: нетронутой осталась только розовая глазурь. Больше всего плесень походило на Penicillium, но не имела характерного зеленоватого оттенка, свойственного тем представителям Penicillium, с которыми мне доводилось иметь дело. Её удивительно мохнатая поросль напомнила мне Botrytis cinerea [прим.: ботритис серый, плесневый гриб, возбудитель серой гнили растений], но, если память мне не изменяла, Botrytis предпочитает растительные субстраты и не растёт на хлебе. Может быть, всё пошло от клубничной начинки? И этот необычайно быстрый рост…
Я попыталась найти что-нибудь о «быстром росте плесени», но результаты сводились к бесполезным заметкам вроде «всего за два дня на хлебе появились пятна», и ни слова о том, что «заготовка для тоста заплесневела за несколько часов». Тогда я снова засела за микологические справочники, но не смогла найти ни одного вида плесени, которая вела бы себя так странно. К тому времени окончательно стемнело, и я легла спать, рассчитывая продолжить исследование утром.
Но следующий день принёс лишь новые вопросы.
Плесень увеличилась почти вдвое и выпустила… Сперва я приняла это за спорангии. Они выглядели такими же серыми и пушистыми, как и остальная поросль, и не имели характерных для спорангиев признаков. Я назвала их так только потому, что они торчали вверх и в стороны: четыре выроста, расположенных довольно симметрично по краям, и пятый, более крупный и похожий на луковицу. Я позвала соседку, и она тоже выразила недоумение по поводу того, как плесень может расти настолько быстро и формировать подобные структуры. Пощупав новообразования, я обнаружила две крайне неприятные вещи. Во-первых, они были гораздо плотнее, чем я ожидала: под внешней мягкой массой ощущались какие-то твёрдые включения, напоминающие кости. Во-вторых, плесень начала издавать звуки!
Я никогда не слышала о подобном. У плесени ведь даже нет голосовых связок! Я слышала разве что об эксперименте, в котором исследователи преобразовали электрическую активность Physarum polycephalum [прим.: физарум многоглавый, распространённый модельный организм в генетике, физиологии и биохимии] в музыку. По-видимому, передо мной была не плесень… или, по крайней мере, не обычная земная разновидность.
В тот день у меня как раз был урок биологии. Накануне я планировала захватить эту штуку с собой, чтобы показать профессору, но теперь побоялась брать её в руки. Почему, ну почему же я этого не сделала! Возможно, наш преподаватель догадался бы обратиться к какому-нибудь квалифицированному специалисту. Хотя, если подумать, мог ли кто-то на Земле обладать такими знаниями? Но, возможно, тогда распространение этого кошмара удалось бы подавить в зародыше. С тех пор, слыша сообщения о подобных случаях, я не раз задумывалась, не обрекла ли я человечество на ужасный конец.
Но я забегаю вперёд. В тот день я пыталась заниматься своими делами, но всё валилось из рук. Плесень лепетала. Я не могу подобрать другого слова, чтобы описать издаваемые ею звуки. Она издавала высокочастотный писк, и, хотя я не обладала опытом в области микологических вокализаций (едва ли меня можно за это винить), мне казалось, что в нём звучала боль. Может быть, это всё антимикробные препараты, использованные для обработки тоста, которым это существо вынуждено было питаться? Как ни странно это прозвучит, но в тот момент я испытывала растущее чувство беспокойства за плесень и после обеда поспешила в общежитие, чтобы продолжить наблюдения.
За те несколько часов, что меня не было в комнате, наросты ещё больше разрослись и стали напоминать голову, лапы и хвост какого-то маленького серого животного. Они уже начали давить на стенки банки изнутри, так что я отвинтила крышку. Существо продолжало издавать жалобные звуки; я пыталась найти что-нибудь об этом в Интернете, но безрезультатно. Я решила, что наутро, в выходной день, проведу полное исследование; возможно, даже отнесу это странное создание в лабораторию.
Но моим планам не суждено было сбыться.
Поздно ночью (скорее даже ранним утром) меня разбудил громкий стук, доносившийся из шкафа. Я открыла дверцу, в глубине души уже догадываясь, что увижу внутри. Да, мои подозрения подтвердились: покрытое плесенью нечто уже наполовину вывалилось из банки; наросты делали его похожим на маленькое серое животное – отвратительное подобие земной кошки. Пока я наблюдала за ним, несчастная тварь окончательно освободилась и сделала несколько неловких шажков по полке шкафа, словно птенец, выбравшийся из разбившегося раньше времени яйца. Оно оглянулось, устремив на меня злобный взгляд, и зарычало; его бездонные чёрные зрачки, казалось, заглянули мне в самую душу. А потом оно шагнуло к краю полки, готовясь прыгнуть. Я инстинктивно пригнулась.
Но оно и не попыталось вцепиться мне в горло; существо бросилось к широко распахнутому окну, в которое влетал свежий апрельский ветерок. Оно село на подоконник, напряглось…
И взлетело к звёздам.
До конца своих дней я не забуду это отвратительное, мерзкое существо, это порождение плесени и испорченной заготовки для тоста. Я никогда не забуду, как оно словно бы карабкалось по воздуху, топча его своими плесневыми лапками, попирая все законы природы. Я никогда не забуду, как из-под его хвоста вылетела переливающаяся всеми цветами радуги струя – возможно, именно она и придавала ему необходимое ускорение. Такое существо не могло, не имело права существовать. Это выглядело настолько сюрреалистично, что я поймала себя на мысли: уж не является ли составляющая его тело материя чем-то более разреженным, чем плоть обычных земных существ? Мне казалось, что достаточно лишь простого воздействия фотонов, чтобы оно смогло взмыть в воздух и устремиться в вышину, оставляя за собой бесконечный радужный след.
Я не знаю, куда оно делось, оставило ли нас в блаженном покое и устремилось в глубины межзвёздной ночи, или же предпочло обосноваться на орбите и претерпело очередную трансформацию, распространяя споры, словно созревший кордицепс, но не захватывая разум мелких членистоногих, а сразу преобразуя неживую материю. Подозреваю, последнее предположение недалеко от истины, ведь в интернет-чатах и даже в научных журналах встречались намёки на подобные случаи. Был ли мой гость первым, или же всё началось с какой-то другой выпечки, которая превратилась из вкусного завтрака в неземное существо… или даже в орудие самой судьбы? За прошедшие с тех пор годы я не почувствовала никаких неприятных последствий, но кто может предположить, во что выльется его дальнейшая эволюция?
Но я снова отвлеклась. Самое главное – я никогда не забуду звуков, которые это существо издавало в полёте, не забуду это нечестивое песнопение, казавшееся воплощением презрения ко всему, что было мне дорого. Боже мой, эти звуки, это отвратительное, отвратительное пение! Оно навсегда останется в моей памяти, кажется, я до сих пор его слышу: «Н’я’н! Н’я’н! Н’я’н! Н’я’н! Н’я’н! Н’я’н!»
Другой рассказ этого автора, который мы переводили и выкладывали на Пикабу:
Обратная связь имеет значение. Если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (сам рассказ, качество перевода, что-то ещё). Надо ведь учиться на ошибках, верно?
И минутка саморекламы: все новые переводы сперва выходят на нашем канале, Сказки старого дворфа. Вчера, кстати, как раз выложили новый рассказ (о весьма необычных похоронных обрядах). Заглядывайте, мы будем рады.
Я работал надзирателем в тюрьме строгого режима. Недалеко от Флоренции, штат Колорадо. Я проработал там в качестве обычного охранника полтора десятилетия. Я видел почти все, что вы можете себе представить. Попытки побега, поножовщина, беспорядки. И острое оружие, которое было спрятано в местах, о которых вы догадываетесь и в тех, о которых даже не подозреваете. Это лишь некоторые из наиболее неприятных случаев, с которыми я сталкивался.
Я пишу этот пост по зашифрованному Wi-Fi из неизвестного, но безопасного места. Я сменил специальность после истории, которой я собираюсь сейчас поделиться. Я надеюсь, что люди, думающие о том, чтобы стать тюремными надзирателями, прочтут мою историю и пересмотрят жизненный выбор, на который потом, они будут оглядываться как на ошибку.
______________________________________________________________________________________________________
Начальник вызвал меня в свой кабинет в понедельник. Пока мы шли по коридорам, я думал о том, в какие неприятности я могу попасть.
- Закрой дверь, - сказал он, глядя на меня из-за своего стола, после того, как я вошел. Эти слова запечатлелись в моем сознании, будто я натворил что-то, о чем я сам еще не знал.
Бюрократическое микроуправление и постоянные процедурные изменения не были для меня чем-то новым.
Я кивнул и закрыл дверь на замок. Он потребовал, чтобы я сел.
- Ты здесь лучший офицер, - сказал он.
Я ждал "но". Я ожидал новостей об увольнении. Я видел, как в мою сторону направляется принудительный перевод на какую-то административную должность, типа работы с документами.
- Я хочу дать тебе возможность, - сказал он. - Ты заработаешь шестьсот тысяч за один год. Твои льготы останутся неизменными. У тебя будет меньше надзора, чем сейчас. Ты будешь на должности выше, но в изоляции.
- Звучит идеально, - сказал я, пока мои мысли плавали в возможностях предлагаемой суммы.
- Но есть условия. Первое - ты не должен никому рассказывать о своем новом положении. Второе - ты должен будешь находиться в другом месте. В арктике есть тюрьма, там твоя жизнь будет проходить в течение следующих трехсот шестидесяти пяти дней.
Думаю, замешательство, которое я испытал после этих слов, читалось на моем лице.
- Если твоя жена спросит, скажи ей, что ты собираешься в федеральную академию. Там нет сотовой связи или Wi-Fi. Любой контакт, который вы устанавливаете с ней, должен осуществляться по электронной почте. Мы разберемся с указанными адресами. Если ты отклонишь это предложение, то этого разговора никогда не было. Понимаешь?
Я взвесил все за и против. До того, как я стал сотрудником правоохранительных органов, я был телохранителем. Меня подолгу не было дома. Так что, даже если эта работа будет связана с моим длительным отсутствием, такие деньги нам не помешают.
Я согласился.
______________________________________________________________________________________________________
Тюремное учреждение представляло собой большой комплекс, немного больше тюрьмы в Колорадо.
Когда я впервые увидел тамошнее население, мне сразу бросились в глаза пара вещей. У всех заключенных были раны на лицах, и они говорили на каком-то гортанном языке, который был мне незнаком.
"Почему они говорят на таком странном языке?" спрашивал я себя, когда шел по коридорам тюрьмы.
У нового надзирателя, под началом которого я должен был работать, была фамилия Бакли. У него были заметные шрамы под глазами. Его отношение ко мне, было едва ли приветливым. Если уж на то пошло, он вел себя так, как будто я был обузой. Казалось, он злился на меня из-за простой обязанности обучать меня.
Однажды вечером, Бакли приказал мне вывести из клетки заключенного. Его звали Кристофер Алуко.
По дороге туда я спросил своего босса, почему Алуко оказался здесь.
- Я не имею права рассказывать вам, чего достигли эти отморозки, чтобы оказаться здесь, - сказал Бакли. - Однако он начал свою карьеру в преступной среде с того, что убил свою сестру. Сегодня вечером наша единственная цель - перевести его в яму. Он доказал, что слишком опасен, чтобы делить с кем-то камеру.
Двери каждой камеры были ближе к дверям сумасшедшего дома, чем к тюрьме. Это были сплошные барьеры, сквозь которые ничего не было видно. Именно я и трое других охранников собирались разобраться с этим заключенным.
Главный надзиратель, делал то, что обычно делают начальники. То есть он оставался наготове и не пачкал рук.
Первое, что я увидел когда вошел, был Алуко, сидящий прямо на своей койке. Он был огромным, думаю, в нем было 2 метра роста и 150 килограмм мышц. Его кожа повсюду потрескалась. На его лице были обычные шрамы, но ничего подозрительного, такие могли быть у большинства людей в мире.
- Мне нужно, чтобы вы встали и заложили руки за спину, - сказал я.
Я держал руку рядом с кобурой, где был мой перцовый баллончик.
- Прояви ко мне уважение, и я сделаю то же самое, - продолжил я. - Наручники недолго будут на тебе, если будешь сотрудничать.
- Ты не лучше меня, - сказал Алуко. У него был баритон, ожидаемо от человека его габаритов. Но в тот момент, я не заметил насколько странно это прозвучало. Казалось, что четыре или пять человек скандировали эти слова в унисон.
- Хорошо, - сказал я. - Давайте переведем вас в другое место. Чем быстрее мы это сделаем, тем лучше для нас всех.
- Ты стрелял в кого-то средь бела дня, когда много лет назад был в банде, - сказал Алуко. - Потребовалось десять лет, чтобы паранойя прошла. Страх перед копами, которые придут арестовывать тебя за потенциальное убийство, до того, как ты сам станешь мелким преступником. По сей день ты не знаешь, попал ли под перекрестный огонь кто-нибудь из невинных гражданских лиц.
Нам пришлось связать его огромные руки и надеть на запястья металлические браслеты. Он все время смеялся.
Когда мы вели его в одиночную камеру, я думал о его словах и о том, как сильно они выбили меня из колеи.
Они были правдой, и эту историю из моего прошлого я никому не рассказывал.
Ближе к концу смены Бакли зашел в одну из снайперских вышек и выкурил сигарету. Поскольку мои дневные обязанности были выполнены, я поднялся по винтовой лестнице на тот уровень, на котором он стоял.
Когда я увидел его, я был всего в нескольких дюймах от того места, где он пыхтел.
Казалось, он не возражал и даже не заботился о звуках шагов позади себя. Он сосредоточился на далеком и заходящем зимнем солнце.
- Животное в клетке, там, сзади, сказало то, чего не должно было говорить, - сказал я.
- Часть моей работы - быть толстокожим, - сказал он, щелчком выбрасывая сигарету за край в снег. Он повернулся ко мне лицом.
- Дело не в этом, - сказал я.
- Он задел твои бедные маленькие чувства?
- У него было знание моего прошлого, которого нет ни у кого, - сказал я, чувствуя горький привкус во рту.
- Что ж, это прискорбно. Это значит, что ты солгал устной комиссии, когда занял то положение, в котором находишься сейчас. Ты не должен лгать своим работодателям.
- Мне нужно знать, что это за тюрьма, - сказал я, чувствуя, как кровь приливает к голове. - Почему у всех открытые раны по всему телу и лицу? Подвержены ли они какому-то вирусу, и если да, то восприимчивы ли мы? Либо это, либо они всегда под кайфом от чего-то. Это объясняет, почему они всегда говорят на тарабарщине. Кроме того, откуда, черт возьми, они знают то, о чем я не рассказывал даже самым близким людям в своей жизни?
- Лучше выполнять порученную работу. Не беспокойся о вещах, превышающих твой уровень оплаты.
Бакли достал еще одну сигарету и закурил.
- Я надеюсь, мы не подвергаемся опасностям, о которых нас не предупреждали. Я должен найти способ сообщить об этом .
- Если ты нарушишь свое соглашение о неразглашении, это будет намного хуже, чем увольнение. Твоя жена дома, та, с темными вьющимися волосами и красивыми формами? Мне бы не хотелось видеть, как твои решения повлияют на нее.
Я схватил его за лацканы и повалил на землю. Я подумывал о том, чтобы ударить локтями. Идея заставить его попробовать свою кровь была приятной. Однако из всех мест на свете, я не хотел быть заключенным именно в это логово страданий.
Бакли начал смеяться. То, что он сделал дальше, застало меня врасплох. Он похлопал меня по спине свободной рукой вместо того, чтобы пытаться защищаться или сопротивляться.
- Ты высказал свою точку зрения, - сказал он, толкая меня в грудь. - Теперь отвали от меня. Я не хочу подавать сигнал одному из моих приятелей в соседней башне. У него есть модифицированный Remington 700, направленный на тебя.
Я освободил его. После того, как он встал и стряхнул с себя снег, он посмотрел на меня.
- Я уважаю тебя за храбрость. Большинство людей не стали бы так поступать со мной, особенно те, кто ниже меня по званию. Но вот что я тебе скажу, я пролью немного света на это место. Но если я когда-нибудь узнаю, что ты кому-то рассказал об этом, ты пожалеешь, что не умер при рождении.
Я почувствовал, что адреналин начал спадать. Я кивнул, тем самым давая молчаливое согласие на его предложение. Я посмотрел налево и увидел снайпера, о котором он говорил. Мне пришло в голову, что если бы он хотел принять меры против меня, он мог бы казнить меня прямо здесь и сейчас.
Бакли махнул мне следовать за ним, когда мы спускались по лестнице. Он провел меня через двор. Гантели и брусья для подтягивания были покрыты льдом.
Мы прошли вдоль сетчатого забора в другое здание, доступ в которое был под кодовым замком. Он ввел правильные цифры и распахнул дверь. Мы прошли по очень старому, скорее даже древнему коридору. На стенах были зажжены факелы. Пол был из бледного булыжника.
Он привел меня в другую комнату, которая была размером со зрительный зал.
Там стоял мужчина. На нем была полностью черная одежда с белым воротничком, и мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать в нем священника.
Я видел ряды длинных столов, которые годились для короля в древнюю эпоху. Распятия, четки, чаши с водой и стопки пыльных книг выстроились в каждом углу. Я просмотрел некоторые названия и заметил, что некоторые из них были на другом языке.
- Отец Ламора, - сказал Бакли, уставившись на мужчину, - что вы здесь делаете?
Священник указал налево. Когда я перевел взгляд в том направлении, я заметил присутствие четвертого человека в комнате.
Это был один из заключенных, привязанный к плите. Как только мы сосредоточили на нем наше внимание, мужчина ожил. Он начал бороться со своими оковами. Изо рта у него текла субстанция красного цвета, похожая на пену бешеной собаки.
- Я почти изгнал злую сущность, - сказал священник.
Бакли повернулся ко мне.
- Что здесь происходит? - Спросил я. У меня возникло непреодолимое желание закричать и побежать в другом направлении. Я знал, что вряд ли выживу в такой мороз, но часть меня была готова хотя бы попытаться.
- Бюджет этой тюрьмы поступает из Ватикана. Мы принимаем только заключенных, одержимых чем-то большим, чем обычный садизм или психопатия. В официальных правительственных документах это место называется домом демониума. Если ты хочешь искупить грехи, в которых, я знаю, ты виновен, сейчас самое подходящее время. Помоги нам прочитать заклинание, необходимое для очищения этого язычника.
Короткий рассказ о беспокойных соседях, о демоне и о женщине, решительно настроенной отстаивать неприкосновенность своего личного пространства. Читается на одном дыхании.
Автор: Nausicaa Harris. Перевод: BabudaiAga, вычитка моя.
Ненавижу жить в дуплексе. А особенно мне не нравится жить на последнем этаже. Вот дура! Но откуда я могла знать, что мои соседи окажутся заядлыми тусовщиками? А поскольку они живут прямо подо мной, всё, что они делают, слышно в моей квартире! Я пыталась с ними разговаривать, но они только смеются надо мной! Вот я говорю, например: «Не могли бы вы распевать свои григорианские песнопения потише? Между прочим, кое-кто по утрам собирается на работу!» или «Слушайте, я не против, если вы хотите покрасить у себя потолки в серо-зелёный цвет, но неужели так сложно было подобрать краску, которая не просачивалась бы через перекрытия ко мне?». А они в ответ: «О да, конечно, мэм, давайте, презирайте наши убеждения; а как насчёт того, чтобы прекратить развешивать по дому рождественские украшения в, чёрт его дери, октябре?» Давайте начнём с того, что я не понимаю, почему просьба соблюдать правила ответственного проживания кажется им неуважением; во-вторых, мои украшения приятны глазу, гармоничны и со вкусом подобраны; наконец, в-третьих, мне всего тридцать пять, и никакая я ещё не «мэм»! Они сами-то, кажется, только из колледжа? Всего тринадцать лет разницы! Я и подумать не могла, что кто-то станет называть меня «мэм», пока мне не исполнится хотя бы пятьдесят! Может, это всё их дурацкая мода. Надо же выдумать такое, расхаживать в длинных красных мантиях и всём таком прочем. Пфф.
Но вот чего я действительно терпеть не могу, так это когда соседи плохо следят за своими домашними животными. Я абсолютно ясно помню: в договоре чёрным по белому было написано – «без домашних животных»! А они всё таскают и таскают в дом какую-то гадость. Да что это вообще за животные такие? Какие-то чешуйчатые, вонючие, сморщенные и ещё бог знает какие твари! Если уж вам приспичило нарушать договор, могли бы завести какую-нибудь миленькую собачку или кошечку!
Вот, например, сегодня вечером. Сижу я себе на диване и хочу расслабиться. Свежая клубника с фермерского рынка, роман Даниэлы Стил… А они снова заводят свои песнопения. Так-то их там трое живёт (Джерри, Вайолет и Алексис – я, по крайней мере, в состоянии запомнить, как их зовут, даже если они никак не могут выучить моё имя), но, клянусь, они пригласили ещё с дюжину человек! И у меня в комнате начинает так вонять этими их свечками, что я аж ягоду выплюнула. Не поручусь наверняка (в последнее время они каждый день жгут новые), но я совершенно уверена, что в обычном хозяйственном магазине нельзя купить свечки с запахом ладана, бараньего жира и рыбы. Я вздыхаю, закатив глаза, достаю собственную свечку, с ароматом древесного дыма, беру наушники и включаю расслабляющую музыку.
Но и наушники не помогают. Вой такой, словно они там кошек режут! Во всяком случае, кто-то визжит во всё горло. А через несколько секунд пол у меня в комнате вздувается бугром!
Да.
Самый настоящий бугор.
В моём полу!
Перестройка дома, или домашние животные, или что бы это ни было такое, но это уже слишком! Такого в договоре точно не было! Пнув этот бугор, я уже собираюсь спуститься и серьёзно поговорить с соседями, но тут эта штука пробивает пол, разбивает половицы и портит, вдобавок, ковёр.
Это один из их новых питомцев, и, похоже, он всё ещё стоит на полу у соседей, просто его голова вышибла потолок. В форме его тела есть что-то кошачье, оно покрыто островками взлохмаченных чёрных перьев, перемазанных то ли маслом, то ли грязью, то ли ихором из самых глубин преисподней, а под кожей перемигиваются и пульсируют алые огоньки, наводящие на мысли о запрещённых уравнениях и тайнах из самых глубин мироздания. Выступающие из хребта шипастые серо-зелёные с фиолетовыми искрами щупальца извиваются вокруг. Заглянув в дыру в полу, я вижу толстый, покрытый перьями хвост, обернувшийся вокруг серых, похожих на птичьи, лап. Его верхние конечности, напоминающие руки, молниеносно хватают меня; почти человеческое, но слишком гладкое лицо судорожно подёргивается. Оно пристально рассматривает меня, широкая ухмылка обнажает тройной ряд клыков. В его глазах переливаются концентрические бесцветные кольца трёх разных оттенков. Они словно вгрызаются в меня, разрывают границы моего сознания в клочья. Чудовищный сфинкс шипит гортанным шёпотом:
‑ Ещё один глупый смертный… И на нём нет никаких защитных чар…
Это стало последней каплей.
‑ Убирайся! Туда! Откуда! Пришёл! – кричу я. – Вы только поглядите на это! Ты мне пол разломал, и с тебя капает… что это вообще за чёрная жижа? Прямо на мой ковёр! И что это за безвкусица? Чёрный, красный, серо-зелёно-фиолетовый… октарин?! И обжигающее отсутствие цвета?
‑ Что?
‑ Это же совершенно не сочетается между собой! Не говоря уже о том, что эти цвета не подходят к моему декору! Я стараюсь поддерживать приятный баланс светлого и серого, может быть, немного тёмной приглушённой зелени и капелька ярко-голубого и жёлтого! Чёрный и красный здесь и так не к месту, но цвет из глубин космоса окончательно портит всю мою цветовую гамму! А эти рваные перья? Они, возможно, подошли бы к кружевным занавескам, но никак не к моему постельному белью. В конце концов, это просто неэстетично! А запах озона и пещерных глубин? Он же перебивает мои ароматические смеси!
‑ Пожалуйста, смертная, умоляю…
‑ И эти щупальца! Они идеально подходят, чтобы обвивать какие-нибудь гнилые коряги или, на худой конец, тёмное дерево, но у меня мебель из светлого дуба! Что с них сочится? Серо-зелёные лужи по всей комнате! А твои пылающие огнём глаза скоро прожгут дыры в ковре, а он, между прочим, ручной работы! К тому же, раз уж тебе так нравится размахивать щупальцами, мог бы получше следить, куда их тянешь! Ты же царапаешь стены и мебель!
‑ Просто прекрати, пожалуйста!
‑ Я ещё не закончила!
Животное грубо прерывает мою гневную тираду. Оно ставит меня на пол и исчезает. Стоя на коленях возле дыры в полу, я кричу на соседей и их гостей, но они всё ещё катаются по полу с вытаращенными глазами и пеной изо рта и никак не реагируют на мои претензии (слушайте, мне всё равно, что вы там употребляете, только будьте любезны, делайте это тихо и не приводите в дом крупных животных).
Я встаю на ноги и осматриваю комнату. Выжженные ковры, испачканная и порванная мебель, изрезанный когтями пол… Думаю, вы согласитесь со мной – это уже слишком.
Сегодня я схожу к ним и выскажу всё, что о них думаю!
Обратная связь имеет значение. Если история не понравилась, найдите минутку написать в комментариях, почему (сам рассказ, качество перевода, что-то ещё). Будем признательны. Надо ведь учиться на ошибках, верно?
Минутка саморекламы: вчера на нашем с BabudaiAga канале, Сказки старого дворфа, как раз выложили свежий перевод. Заглядывайте, мы будем рады :)
Чем жители небольшого городка заслужили выпавшие на их долю муки, и как сохранить то немногое, что осталось человеческого в набитых ватой телах?
Автор: Pedantic Meatsack. Перевод: BabudaiAga, вычитка моя.
[Эту кассету с подписью «Бродяга» извлекли из повреждённого магнитофона Panasonic RQ2102. Несмотря на возраст записи и следы теплового воздействия, качество звука удовлетворительное, хотя из-за лёгкого шороха, хлопков и треска, периодически накладывающихся на тягучий голос рассказчика, он кажется слишком глухим и мало похож на человеческий]
‑ Осталось разобраться, как эта чёртова штуковина включается. Оно работает? Запись идёт? Хорошо, тогда можно начинать.
[Раздаются непонятное бормотание, звук отодвигаемого стула, шумное шарканье и хлопок скрипучей двери]
Не помню точно, сколько времени прошло с тех пор. Какой сейчас год? Кажется, это было в 1842 году, мне как раз исполнилось… кхм… В общем, давно это случилось. В округе многое изменилось, хотя я толком не могу вспомнить, что именно. Память уже не та, что раньше, и моменты ясности случаются всё реже. Думаю, это как-то связано с нашим недугом. Ужасно сложно вести связный разговор, когда то и дело забываешь, что хотел сказать и что уже сказал. Боюсь, вам придётся с этим смириться.
Я помню немало страданий. Страданий и потерь. Упущенные шансы, украденное будущее. Мы были простыми людьми, мы не сделали никому ничего плохого. Нам приходилось тяжело трудиться, чтобы получить то немногое, что у нас имелось, и мы дорожили этим. Мы молились и старались поступать по совести, как и подобает хорошим богобоязненным людям. Док говорит, что, может, мы молились не тому богу, но он здорово сдал в последнее время.
Не так уж часто мне выпадает случай предаться воспоминаниям. Знаете, если бы не тот бродяга, я бы женился и завёл семью… Я всегда хотел семью. Может, у меня родилось бы много детей, они помогали бы нам по хозяйству, и я был бы счастлив завести их с моей красавицей-женой. Видите ли, до нашей свадьбы оставалось всего пара дней, когда он появился. Приготовления шли полным ходом, мама моей избранницы всё ещё штопала и покрывала вышивкой старое подвенечное платье. Она говорила, что это реликвия, и этому платью в два раза больше лет, чем нашему городу, и уж точно оно раз в пять красивее. И она так гордилась этим.
Стояла обычная для конца лета погода: солнце в зените, ясное небо. Коровы паслись на пастбищах, а несколько усталых лошадей спрятались в тени большого дуба. Я приглядывал за собакой, гонявшейся в траве за саранчой, а моя девушка собирала в папином курятнике яйца, и мы обменивались не самыми целомудренными взглядами. Но ничего запретного. Я бы сказал, день выдался весьма многообещающим.
Полагаю, перевалило за полдень, когда на дороге появился бродяга, одетый в изодранный пыльник. На голову он нахлобучил потрёпанную шляпу, рот и нос скрывал платок, чтобы не дышать красноватой пылью, поднимавшейся в воздух с каждым шагом, а глаза прятались за очками. У него не было ни лошади, ни повозки, и только в небольшой сумке, висевшей на плече, лежали, очевидно, какие-то дорожные припасы. Надо сказать, тогда никто не удивился бы, завидев парня в пыльнике. Странновато выглядели, разве что, его слишком тёмная для этих мест кожа да индейские бусы и побрякушки, болтавшиеся на шее. В наши дни у вас есть все эти безлошадные повозки, а грунтовок, поди, и не найти нигде. У вас вообще не осталось половины того, что было раньше, и в то же время появилось гораздо больше всякого нового: нет лошадей, нет кузнецов, нет трапперов и охотников, никаких салунов, зато есть дома, шикарные, как новогодние игрушки, и эти забавные штуковины, которые помещаются в ладони и с которыми можно безо всякой суеты и стука отправить телеграф. Мне рассказывали об этом и о всякой другой ерунде, например, об этой штуке, в которую я сейчас говорю. Якобы она записывает всё, что я сказал. Там есть внутри такая маленькая симпатичная коробочка, прозрачная, словно стекло, а внутри намотана черная бумага, которая ходит туда-сюда, и тот, кто умел ей пользоваться, сказал, что она запомнит всё, что я говорю, только надо следить за уровнем заряда батареи, так что я не могу болтать тут бесконечно.
Как по мне, всё это полная чушь и бредни сумасшедшего, но я видел, какие чудеса эта штука может творить. Она воспроизвела голос, словно человек находился со мной в одной комнате, вот только он шёл из этой маленькой коробочки с надписью «Panasonic».
Думаю, стоит признать – мир просто оставил нас позади. Может, все позабыли о нашей маленькой заброшенной общине. Может, все слепы к этому, как были слепы мы. Конечно, порой к нам заходит путник – другой. Большинство присоединяется к нам. Иногда кто-то не выживает. Ещё реже отдельные везунчики уходят без изменений. Мы не выставляем напоказ, что у нас тут что-то не так. Здесь просто маленький уголок старины, в самой что ни на есть глубинке. Они всегда спрашивают, не актёры ли мы, не проходит ли тут какой-нибудь исторический фестиваль, нельзя ли купить сувениры. Обычно достаточно бывает сказать, что мы амиши, и они отстают. Понятия не имею, что это означает. Просто один из них как-то упомянул это слово, и мы стали себя так называть. Они слышат – «амиши», и делают вид, что всё поняли, и, хотя бы, уходят, а не убегают с криками. Может, так назвали наше проклятие? Может, они знают, что оно не передаётся по воздуху, а мы не стремимся его распространять? Или у них есть способ остановить его, если обратиться за помощью достаточно быстро? Ах, я опять забегаю вперёд. Так, на чём я остановился? А, точно. Никому не пришло в голову, что с этим бродягой что-то не так, никто не обратил внимание на его неловкую походку и худобу. Путешествовать пешком – дело нелёгкое, так что бродяги и странники часто были людьми худыми и оборванными. Каждый второй просил называть себя «Билли», «Джек», «Джо» или «Джон», так что никто не стал настаивать, когда он сказал, что его зовут Джо.
Пока он не доставлял проблем, мы готовы были помочь ему, чем могли, и не требовали бы ничего взамен. Но наше гостеприимство обернулось для нас бедой. Пусть даже мы никогда не держали рабов и не делали людям его расы ничего плохого, он отплатил чёрной неблагодарностью и проклял нас индейским колдовством и африканским худу. Или вуду – не знаю, есть ли какая-то разница. Колдовство – оно и есть колдовство.
Я оказался в числе первых пострадавших. Может, мы столкнулись локтями, или я случайно сделал что-то такое, из-за чего он выбрал меня мишенью? Или он просто приревновал меня к моей женщине? До сих пор гадаю. Как бы то ни было, в день моей свадьбы все страшно перепугались и поняли, что происходит что-то неладное. Видите ли, мне нездоровилось не только от переживаний или простуды.
Никто никогда не слышал об этой болезни. Даже прокажённые в библейских сюжетах не испытывали таких страданий. В сказках индейцев тоже о таком не говорится, но у них есть почти такие же страшные проклятия. А негритянские легенды я почти не знаю, но мне доводилось слышать о вуду-зомби и об этих их маленьких куколках, в которые втыкают иголки. Их куклы отчасти напоминают мне нас самих. Может, он наложил какое-то новое проклятие, что-то вроде смеси всего этого? Может, он изучал эти тёмные науки, чтобы отомстить за свою семью? Кто же скажет…
Всё, что мне известно, так это то, что мы ощутили это проклятие на себе. Не знаю, почему, не знаю, за что, но мы были прокляты.
Проходит, обычно, день или два, прежде чем появляются первые симптомы, но их списывают на обычное недомогание – простуду, грипп, оспу или болотную лихорадку. Ощущается сухость в горле, кружится голова, сильно болят суставы, начинает мутить. Обычно на третий день начинается рвота – вы не видите в этом ничего необычного, в конце концов, каждому случалось выпить лишку. Вот только окружающие будут в ужасе, потому что выблёвывать вы станете собственные расползающиеся внутренности пополам с кровью. И это может продолжаться ужасно долго. Я помню, как удивился, когда впервые увидел это – кто бы мог подумать, что у человека внутри столько всего? По-моему, я тогда полгорода переполошил – всех, кто присутствовал на нашей скромной свадьбе. Наверняка её папаша и священник всё поняли уже тогда.
Док помогал нам с самого начала. Он придерживался дурацкой идеи, что наши кости разламываются и протыкают кожу изнутри, пока тело не станет похоже на подушечку для иголок, и именно поэтому поначалу так сложно двигаться… Мышцы каким-то образом превращаются в ватную массу, которая нас наполняет, а вены формируют швы, потому что мы уж точно не пытались их вырывать, но они оказывались не там, где положено. Хотя, пожалуй, настолько уж это было страшное проклятие, что и его бредни сходили за разумные предположения.
О чём это я? Снова мысль потерял… В общем, я только раз и взглянул на того урода, накануне свадьбы. Конечно, тогда я не придал этому значения. Решил, может, это пугало такое страшное, или какой-то дьявольский юнец нашёл иссохшее тело несчастного путника и пристроил в поле за моим участком. Меня аж передёрнуло от этой мысли, но я убедил себя, что мне просто померещилось на жаре, будто эта штука шевельнулась. Я сообщил об этом шерифу, уверенный, что это дело рук какого-то молодого негодяя, и глотнул перед сном виски для успокоения нервов. Это одно из немногих воспоминаний, которое никак не хочет меня покидать… Хлопок, перепачканный коричнево-зелёными выделениями и засохшей кровью, выглядывал из его плохо зашитых глазниц. Кожу покрывали морщины и трещины, она шелушилась, точно гнилая кожура. Кое-где в ней зияли протёртые дыры, из которых торчали острые шипы, словно булавки в подушечке для иголок. Тонкая щель рта оставалась частично зашита, а в местах, где шов был надорван, а может, и надрезан, тоже виднелась набитая внутрь вата. Может, именно так Док понял, что надо делать, может, он тоже видел старика Джо и собрал кусочки паззла воедино? Эта картина преследует меня до сих пор: как бродяга подёргивался всем телом и ковылял, словно тряпичная кукла, как его ноги сгибались и перекручивались на ходу… Хромой, какой-то сдувшийся и перекошенный, с провалившимся лицом, со сморщенными пальцами, усохший, словно чернослив… Думаю, когда-то он промочил свою ватную набивку.
Может, так всё и произошло – он окунулся в ручей, из которого мы все набирали питьевую воду? А уж как от него воняло на жаре, боже мой! От такого запаха и стервятник рухнет в обморок. Хотя, думаю, сейчас я выгляжу не лучше. Да чего там, все мы сейчас ничем не лучше него, разве что стараемся сохранять тела в сухости и чистоте. Нас сложно назвать красавцами, но, по крайней мере, мы не вонючки какие-нибудь. Насколько я могу судить.
[Две минуты ничего не происходит, молчание прерывается только скрипом половиц, потрескиванием старой плёнки и далёким мычанием коров]
В общем, думаю, от болезни я был тогда словно пьяный. Не помню, например, как меня вырвало на священника. Вообще не помню почти ничего из того, что произошло потом. Я, конечно, удивился, очнувшись в кабинете Дока, но решил, что, может, упал в обморок и ударился головой. Не каждый день случается жениться на самой непорочной и славной женщине в мире. Но мне ужасно долго не удавалось пошевелиться. Я не мог говорить, не мог видеть. Никто не мог понять, что происходит, но в городе многие как раз в то время начали болеть. Я слышал, как их притаскивали, пока я лежал в постели. Люди начали подозревать, что тот бродяга как-то в этом замешан, но он куда-то исчез. Думаю, вот так уйти – это всё равно, что признаться в своей вине. Ни к чему убегать, если у тебя совесть чиста. Конечно, потом многие собрали вещи и тоже сбежали, но они делали это из-за страха заболеть, а не потому, что чувствовали за собой вину, это были проверенные люди, надёжные соседи и друзья, мы знали их всю жизнь. Хочется верить, что они предупредили других о болезни, а не разнесли заразу по округе. Но Док не терял самообладания. Думаю, он тоже заболел, но ему удалось совладать с проклятием и придумать, как нам помочь. Он снял швы с наших глаз и ртов и вытащил все булавки, так что мы снова смогли видеть и двигаться. Моя девочка этого не пережила… Может, если бы она оставалась рядом со мной, всё было бы не так плохо. Жалкое существование, скажете вы, но я бы не отказался провести рядом с ней вечность. Но она не выжила. Она и ещё куча других. Проклятие не выбирает. Многие женщины, дети и старики выкарабкались, а вот некоторые самые крепкие парни – нет. Тяжёлый процесс, хотя не то, чтобы я хорошо его запомнил. Но я видел, как страдали другие. Видел, как из их плоти выползали вены и зашивали рты и глаза, как их кожу пробивали осколки костей и меняли форму, становясь похожими на сотни булавок. Ужасно. Мы довольно неплохо представляем, как заразились, но до сих пор не знаем, как проклятие работает и как его остановить. Думаю, если понимаешь, что тебя ждёт, милосерднее покончить с собой, иного выхода нет.
[Снова около полутора минут тишина прерывается только скрипом стула, потом рассказчик продолжает]
Наверное, наш разум так устроен, что мы видим только то, что в состоянии вынести. Или же эта чума действует таким образом, и это объясняет, почему никто не пугается, когда забредает к нам. Если бы я сам увидел того бродягу, по-настоящему увидел, это напугало бы меня до смерти. И не важно, двигался бы он при этом или нет. Думаю, тогда я уже начал заболевать и потому увидел чуть больше остальных, но мой разум всё ещё не мог понять, на что же именно я смотрю. Это как мираж, или, знаете, как бывает, когда не рассчитаешь с выпивкой. Воздух вокруг словно превращается в жидкость. Иногда она почти прозрачная, но постоянно идёт рябью. Так и тот странник – иногда он выглядел совсем как нормальный человек, ну, по крайней мере, как обычный бродяга.
Похоже, это так и работает, насколько мы поняли. Чем дальше от проклятия, тем правда очевиднее. О, кажется, я чувствую, как память немного проясняется. Уверен, это не полуденная жара тогда играла со мной шутки. Этот проклятый ублюдок смотрел прямо на меня. Самое страшное пугало испугалось бы и попятилось под тем взглядом. Если это вообще можно назвать взглядом, ведь глаз-то у него не было. Не было у него и стыда, ведь он стоял почти совсем голый, если не считать каких-то лохмотьев на бёдрах. Вообще, выглядел он так, словно подрался с дикобразом ‑ весь в каких-то перьях и дырках.
Не то, чтобы это имело какое-то значение, но никто толком не мог понять, как мы сохраняем способность двигаться – хлопок, как известно, неважная замена человеческим мышцам. Никто толком не разбирался во всех этих божественных и колдовских делах, но… у нас было ужасно много времени, чтобы поразмыслить над этим. Люди, которые к нам приходят, знают много такого, о чём мы и понятия не имели во времена моей молодости, но это проклятие заставляет их усомниться во всём, что они знали. Может, они сейчас закрывают глаза на чудеса вокруг и отвергают Божий промысел? Игнорируют необъяснимые беды и горести, и тем отрицают и Дьявола тоже? Может, кое-что всё же не объяснить никакой современной наукой? Уф, опять я почти потерял мысль. Я собирался сказать, что они заставили меня задуматься о том, как мы можем стоять, двигаться и поднимать вещи. Конечно, это только напоминает обычные движения. В наших телах не осталось костей, но если сосредоточиться на задаче, то конечность становится достаточно твёрдой, чтобы ей можно было пользоваться. Правда, ходить и бегать трудно… У этого состояния есть свои плюсы и минусы. Нам не нужно есть, не нужно дышать или спать, мы не болеем и не можем сломать руку, но мы бесплодны. И спиртное не оказывает никакого эффекта. Оно просто позволяет нам приятнее пахнуть, когда приходят гости.
А чтобы кожа оставалась эластичной, приходится натирать её специальными маслами. Вот только из-за них мы ужасно боимся огня. В общем, мы стараемся выглядеть презентабельно, но больше для самих себя, а не для того, чтобы люди к нам приезжали почаще. Мы даже сделали себе искусственные зубы и пришили пуговицы к тем местам, где полагается находиться глазам, а Док набил нас ватой как следует, чтобы мы не выглядели такими же жалкими и шатающимися, как тот бродяга. Никто из нас не хочет походить на выползшее из могилы убожество или жертву таксидермиста, у нас сохранились гордость и какое-никакое тщеславие. Наши женщины стараются наряжаться в красивую одежду – вы и не заметите ничего, пока не заглянете под юбку и не увидите ноги, которые шевелятся, как мокрые чулки на бельевой верёвке.
Ужасно много времени прошло с тех пор, как наша уютная община превратилась в город-призрак. Мы не знаем, что случилось с тех пор с остальными миром… Не считая отрывочных рассказов наших гостей. Большинство жителей сошли с ума и полностью потеряли себя, но, думаю, после сотни с лишним лет такой жизни в этом нет ничего удивительного. Остальные живут, как обычно, насколько это возможно. Конечно, мало приятного в том, чтобы влачить существование в качестве поделки таксидермиста или куклы вуду, но что нам ещё остаётся? Мы всё так же боимся смерти, хотя и умеем теперь избегать её немного лучше. С возрастом мы не меняемся, и телесные повреждения нам не страшны. Хоть мы и не можем лечиться, Док, благослови его Господь, постоянно накладывает нам новые швы. По крайней мере, мы сейчас в лучшей форме, чем тот, кто нас в это превратил. Но я задаюсь вопросом: как давно он уже существует? Откуда он взялся, что породило этот ужасный недуг? Как долго тот бродяга ходил и распространял его, пока не наткнулся на нас? Не помутился ли у него рассудок? Может, о нём уже слагают легенды? У нас так точно. Появились даже песенки про него, которые я люблю напевать время от времени. Несколько раз их слышали несколько здоровых людей, которые останавливались у нас проездом, но, конечно, не поняли, о чём они.
Я снова сбился с мысли, не помню ни черта из того, что только что говорил, но зато вспомнил эту старую песенку. Если бы не эта маленькая записка возле забавной серебряной шкатулки, я бы и вовсе забыл, почему сижу один в этой маленькой комнатке и что, чёрт возьми, я тут делаю. Записки освежают память… Я часто пишу записки, но это плохо помогает, если про них забыть. Если бы не «батарейки» в этой штуке, я бы всё время пользовался ей, чтобы записывать важные вещи. Я тогда не забывал бы, о чём думал. Если я ещё не говорил… Я всё равно это скажу, потому что не уверен, говорил ли до этого. Сколько таких маленьких общин «амишей», как наша, существует на свете? Сколько людей прошло через наш городок и покинуло его, уже заражёнными, но ещё не ощущая первые симптомы? Прошло уже около пяти лет с тех пор, как здесь в последний раз побывали люди. Неужели весь мир превратился в Ад, или кто-то всё же сжёг этого негодяя и очистил Божью Землю от него и его проклятого колдовства? Не стоит ли нам всем сложить себе костёр в надежде спасти будущее, или уже слишком поздно? Должен ли я взять на себя эту ношу, зная, как они станут протестовать и откладывать это, пока я сам всё не забуду? Или это уже бесполезно?
Так сложно удержать тех, кто окончательно утратил рассудок, чтобы они не разбредались… Сколько времени понадобится, чтобы мы все стали такими? Я уже забываю, что только что говорил, а время неумолимо. Может, я в какой-то момент не смогу понять, сколько нас осталось? Вчера ещё, кажется, было лето, а сегодня уже выпал снег, и все мы сидели, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить наши тела в сухости, чтобы не позволить вате вымокнуть, чтобы кожа не стала хрупкой от холодного сухого воздуха. После того, что случилось с Бонни и Джорджем, все боятся разводить огонь. Сколько уже раз я предлагал им последовать библейскому завету – «пепел к пеплу»? Один раз, дюжину? Я уже не помню.
Может быть, если завтра снова пойдёт снег, я перейду к действиям. Я спрячу эту безделушку в крепкий старый сейф и подожгу наш сарай. И, может, по божьему благословению, эта модная штуковина попадёт в ответственные руки. Чтобы никому больше не пришлось страдать, как нам. Бессмертие – совсем не благо, как о нём принято говорить. По крайней мере, такое бессмертие.
[Раздаётся шумное шарканье и несколько нажатий на кнопки, а затем запись резко обрывается. Оставшаяся часть стороны А (около восьми минут) пуста. Сторона Б частично размагничена, и запись на ней почти невозможно разобрать, хотя иногда слышны звуки банджо и пение, а также постоянный шум, который может быть либо сквозняком, либо журчанием воды или потрескиванием огня, которое улавливал микрофон]
Пожалуйста, не стесняйтесь оставлять отзывы о самом рассказе и о качестве перевода: нам очень важна обратная связь. Ну и капелька саморекламы: все новые работы мы сперва выкладываем на нашем канале в ТГ: Сказки старого дворфа. Завтра как раз выйдет свежий рассказ. Так что заглядывайте, нам будет приятно.
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Иногда детские шалости и желание разыграть новичка-горожанина могут обернуться чем-то большим, чем просто злой шуткой.
Автор: Keetah Spacecat. Перевод: BabudaiAga, вычитка моя.
Когда мне было лет двенадцать, на лето родители отправляли меня в деревню, и я целыми днями бродил по холмам и лесам, наслаждаясь полной свободой и красотой девственной природы тех мест. Мы с ещё несколькими ребятами весело проводили время вместе. Но порой случалось, что горожане, устав от своих больших городов, приезжали в маленький городок, который я считал своим домом, чтобы «отдохнуть от всего этого». Бывало так, что они привозили с собой ребёнка, или даже двоих, и эти дети прибивались к нашей компании. Порой они смотрели на нас, корча такие гримасы, будто мы появились на свет Божий прямиком из мусорного бака. Нам с ребятами это очень не нравилось, и мы частенько разыгрывали новичков. Мы рассказывали им байки о горных людях, которые только и ждут, чтобы украсть зазевавшегося ребёнка, или о призраках утонувших детей, которые живут в ручьях. Когда они понимали, что оказались совсем в другом мире, в другой вселенной, бесконечно далёкой от того, к чему они привыкли у себя в городе, страх, появлявшийся в их глазах, доставлял нам огромное удовольствие. Друг другу мы говорили, что делаем это для их же собственного блага: незадачливых приезжих нередко кусали змеи, а сами они любили мусорить в лесу. Они никогда не задерживались у нас надолго: сельская глушь надоедала их родителям не меньше, чем им самим, они собирали вещички и возвращались в город.
Но однажды летом всё пошло не по плану. До сих пор, пусть я давно уже вырос, те дни порой являются ко мне в кошмарных снах. Моя неосторожность привела к ужасным последствиям.
Началось всё с того, что в старом доме по соседству поселилась новая семья. Мы с ребятами решили проявить гостеприимство и заглянуть к ним поздороваться. Сначала всё шло своим чередом. Мужчина и женщина деловито распаковывали вещи, а их несчастный ребёнок, подросток наших лет, стоял у двери с очень кислым видом, сложив руки на груди. Один из парней, Марк, подошёл поприветствовать новичка, который возился с мобильным телефоном:
- Привет! – Марк бодрым шагом пошёл к нему навстречу, но мальчик неприветливо нахмурился.
- Чего тебе? – проворчал он. Заглянув ему через плечо, я понял причину плохого настроения. На экране мобильника горела надпись «Нет сигнала» ‑ ближайшая вышка сотовой связи находилась… далеко.
- Мы просто хотели поприветствовать тебя в городе, ‑ Джейсон, ещё один парень из нашей компании, обвёл нас рукой. – У нас так принято.
Мальчик нахмурился ещё сильнее, а потом резко развернулся и ушёл в дом, громко хлопнув на прощание дверью.
- Как грубо, ‑ насмешливо фыркнул я, оглядываясь по сторонам. Родители мальчика были заняты, так что мы, пожав плечами, отправились купаться на озеро.
Следующие несколько недель мы почти не видели новичка, у нас хватало собственных дел. Иногда я наблюдал, как он бродит по двору с очень несчастным видом. Наконец я придумал план, и мы всей компанией снова заявились к нему. Он с презрением оглядел нас, но, по крайней мере, не стал ругаться и кричать.
- Привет, парень, ‑ я приветливо улыбнулся. – Как настроение?
Он посмотрел так, будто у меня выросла вторая голова.
- Ненавижу это место, ‑ проворчал он. – Мама говорила, что мне надо «вернуться к природе», но тут же полный отстой! Как вы можете это терпеть?
- Ну, мы тут выросли, ‑ ответил я. – Тут есть и интересные вещи, если, конечно, ты готов их увидеть.
- Да? Это что же, например? – поинтересовался парень, сверля меня холодным, расчётливым взглядом.
- Пошли с нами, мы тебе всё покажем, ‑ подхватил, улыбаясь, Марк. – Обещаю, тебе это понравится.
На его лице мелькнуло сомнение, но увидев, что мы настроены серьёзно, он вздохнул и поднялся на ноги.
- Хорошо, ‑ сказал он. – Пойдём. Что бы там ни было, это будет интереснее, чем сидеть… здесь.
Он оглянулся на свой дом и помрачнел. Я улыбнулся и приглашающее махнул рукой.
Мы обещали показать ему кое-что интересное, и сдержали слово. Мы провели его по холмам и показали норы, где прятались днём маленькие ужи. Я показал ему особое дерево, которое росло возле моего дома. Его называли «вилы дьявола» из-за четырёх толстых, спиралевидных ветвей, которые расходились вверх и в стороны от одного ствола. Мы даже показали ему несколько окаменелостей с отпечатками рыб и кораллов, которые когда-то нашли в горах. Наконец, когда солнце начало клониться к горизонту, а деревья стали отбрасывать длинные, густые тени, новичок всполошился:
- Не пора ли нам обратно? – он испуганно огляделся. – А где мы вообще?
- Мы глубоко в лесу, ‑ улыбнулся я, ‑ и нет, ещё рано возвращаться. Сначала надо разобраться ещё кое с чем.
Пока я говорил, Джейсон достал из рюкзака большой рогожный мешок.
- Мы хотим показать тебе ещё кое-что.
Парень окинул мешок скептическим взглядом.
- Это ещё зачем? – пробормотал он.
- Это мешок для бекасов, – сказал я, забирая мешок. – Видишь ли, в этих лесах живёт очень необычное и редкое животное, оно называется «бекас». Это птица, она вылетает на закате, и она очень, очень ценная.
Я протянул новичку мешок.
- Держи его открытым, тогда бекас подумает, что это его нора, и спрячется внутри. Тут-то ты его и захлопнешь.
- И что дальше?
- И ты его поймаешь, – вздохнул я. – Это, на самом деле, довольно просто. Поймаешь бекаса, отвезёшь в город на продажу, и тебя будут здесь очень уважать.
Разумеется, никаких бекасов в наших краях отродясь не водилось. У нас говорили «охота на бекаса», когда имели в виду, что люди напрасно тратят время, отправляясь на поиски того, чего не существует.
- И ты хочешь, чтобы это сделал я? – он снова окинул меня этим своим жёстким взглядом.
- Да, и сделать это можешь только ты один, – сказал я. – Бекасы уже запомнили наш с ребятами запах, и к нам они не выйдут. Но тебя они не знают.
- Даже не знаю… А если тут есть ещё кто-то, кроме бекасов? – парень покосился на солнце, медленно опускавшееся к горизонту.
- Не волнуйся, – Марк решил мне помочь. – Другие животные не тронут тебя, если ты будешь стоять вот здесь.
Он достал большой, резко пахнущий пакет с какими-то специями и очертил ими круг на земле.
- Чувствуешь запах? Другие животные его ненавидят, они и близко к тебе не подойдут.
Паренёк потупился, но потом, как видно, не решился показать свой страх и согласился поохотиться на бекаса. Я пообещал, что мы вернёмся за ним через несколько часов, и мы, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос, ушли, оставив его там в лесу, наедине, с раскрытым рогожным мешком. Наш план был прост – мы хотели оставить несчастного идиота в лесу на всю ночь. По-настоящему ему ничего не угрожало, но страха он должен был натерпеться вдосталь. Да и проделывали мы этот трюк уже в пятый раз. Поводов для беспокойства не было, и мы, довольные собой, разошлись по домам. Ночь прошла спокойно, а утром мы собрались на опушке и отправились забирать парня.
Однако, вернувшись на поляну, где оставался новичок, мы обнаружили, что он лежит под деревом, сжавшись в клубок. Его лицо побелело, как простыня, он был весь покрыт синяками и царапинами, и я с тревогой осознал, что в этот раз, похоже, мы зашли слишком далеко. Я опустился перед ним на колени; паренёк тяжело и прерывисто дышал, взгляд его был совершенно диким. Когда я осторожно дотронулся до его плеча, он никак не отреагировал. Он не отрывал глаз от мешка, лежавшего на земле неподалёку. Его горловину придавливало несколько тяжёлых камней, а сам мешок ходил ходуном – кто-то, запертый внутри, отчаянно рвался на волю. Что бы это ни было, оно казалось довольно крупным, и двигалось как-то неестественно, будто рывками. Я схватил парня за плечи, пытаясь обратить на себя его внимание.
- Парень! Эй, парень! – я встряхнул его ещё разок. Наконец, вздрогнув, он перевёл на меня взгляд. – Что тут произошло?
- Б…бе… бекас… – едва выдавил он. – Это бекас…
- Парень, нет никакого бекаса и не было. Мы всё придумали, – я встряхнул его ещё разок. – Ты в порядке? Что с тобой?
- Это бекас… Не выпускай его, – прошептал он, с тревогой косясь на мешок.
Марк покачал головой.
- Похоже, он поймал кролика или ещё какую мелюзгу, – он склонился над мешком. – Наверное, было темно, вот он и перепугался до смерти.
- Не выпускай его! – в отчаянии повторил парень.
Марк, само собой, не обратил внимания на его слова и начал откатывать тяжёлые камни, придавливавшие горловину мешка.
- НЕТ, НЕТ! НЕ ВЫПУСКАЙ ЕГО! – новичок попытался вырваться, но я удержал его на месте.
- Да ладно тебе, это просто какое-то животное, сейчас сам увидишь, – я пытался успокоить его, чувствуя жгучий стыд за то, что мы с ребятами сотворили с бедным парнем. Тот продолжал кричать, его крик становился всё громче и громче, пока Марк освобождал мешок.
Горловина распахнулась, и внутри, в темноте, я увидел большие сверкающие красные глаза. Из мешка донёсся утробный рык, и показались длинные веретенообразные ноги-иглы. Марк отшатнулся в сторону, когда существо вырвалось на свободу. Рыкнув ещё раз, оно, ковыляя, двинулось в нашу сторону, истекая чёрной субстанцией, струившейся по его тонким лапам.
Мы бросились врассыпную, и только новичок остался лежать на земле, что-то бессвязно бормоча. Оглянувшись, я увидел, как тварь своими тонкими, игольчатыми придатками заставила паренька запрокинуть голову и открыть рот. А потом, помогая себе свободными ногами, начало протискиваться ВНУТРЬ. Не знаю, что было дальше – ребята подхватили меня под руки и потащили за собой. Мы бежали целую вечность, как мне показалось, пока не добрались до дома. Не знаю, как спалось остальным, но я не выключал в ту ночь свет в спальне. И в последующие несколько ночей, если уж на то пошло.
К нашему удивлению, уже на следующий день паренёк, как ни в чём не бывало, вернулся домой. Но я чувствовал, что с ним что-то не так. Однажды, когда он думал, что его никто не видит, по его лицу скользнула злобная гримаса. Животные сбежали из его дома… да что животные, даже птицы не садились на деревья у него во дворе. Я чувствовал, как волосы встают дыбом, когда я подхожу к нему, так что мы стали избегать новичка.
Несколько месяцев спустя его родителей убили, а сам ребёнок бесследно исчез. Тела, покрытые десятками следов от ударов кухонного ножа, лежали на полу. Все вещи в доме остались нетронутыми, ужин стыл на столе. Горожане были потрясены: в этом маленьком, сонном городишке никогда не случалось ничего серьёзнее кражи скота. Шериф заподозрил, что кто-то убил взрослых и похитил ребёнка, и начал искать тех, кто мог бы затаить на них злобу. Но мы понимали, что это пустая трата времени.
Мы знали правду. Кто бы ни захватил тело паренька, это он их убил. И это была наша вина. Это мы выпустили его на свободу.
Перевод других рассказов этого автора на Пикабу:
Пожалуйста, не стесняйтесь оставлять отзывы о самом рассказе и о качестве перевода: нам очень важна обратная связь. Ну и напомню: все работы мы сперва выкладываем на нашем канале в ТГ: Сказки старого дворфа. Там то же самое, только больше и раньше. Заглядывайте, нам будет приятно.