Существует страх страдания. Физическая боль – нервная реакция, но психологическое страдание возникает тогда,когда я держусь за вещи, которые приносят мне удовлетворение, ибо тогда я боюсь кого-то или чего-то, могущего отнять их у меня. Психологические накопления препятствуют психологическому страданию до тех пор, пока их не тревожишь; ведь я – это связка накоплений, опытов, которые препятству ют любой серьёзной форме тревоги – а я так не люблю, чтобы меня тревожили. Поэтому я боюсь любого, кто тревожит мои накопления. Таким образом, мой страх – это страх знаемого, я боюсь за свои накопления, материальные или психологические, которые я собрал как средство отвратить страдание или предотвратить горе. Но горе заключается в самом процессе накопления ради предотвращения психологического страдания. Знание тоже способствует предотвращению страдания. Как медицинские знания помогают избегать физической боли, так и верования помогают предотвращать психологическое страдание, и вот почему я боюсь потерять свои верования, хотя у меня и нет ни точного знания, ни конкретного доказательства реальности таких верований. Я могу отвергать некоторые традиционные верования, навязанные мне извне, потому что черпаю силу, уверенность и понимание в собственном опыте; но и такие благоприобретённые веры и знания, в сущности, являются тем же самым – способом отвращения страдания.

Страх существует до тех пор, пока существует накопление знаемого, которое создаёт страх потери. Следовательно, страх незнаемого – это на самом деле страх потери накопленного знаемого. Накопление неизменно означает страх, который, в свою очередь, означает страдание; и как только я говорю: «Я не должен терять», – так возникает страх. Хотя моё наме рение при накоплении – отвращать страдание, страдание неотъемлемо от процесса накопления. Самые вещи, которыми я владею, создают страх, то есть – страдание.

***

Защита несёт в себе семя нападения. Я хочу физической безопасности; и вот я создаю верховное правительство, которое нуждается в вооружённых силах, что означает войну, которая уничтожает безопасность. Где бы ни было желание самозащиты, там есть страх. Когда я вижу ошибочность требования безопасности, я больше не накапливаю. Если вы скажете, что видите это, но не в состоянии удержаться от накопления, то это потому, что вы на самом деле не видите, что накопление по самой сути своей содержит в себе страдание.

В процессе накопления существует страх, и вера во что-то – часть накопительного процесса. Мой сын умирает, и я верю в перевоплощение, чтобы избавить себя психологически от большего страдания; но в самом процессе веры содержится сомнение. Я накапливаю внешние вещи – и вызываю войну; внут ренне я накапливаю верования – и вызываю страдание. До тех пор пока я хочу быть в безопасности, иметь банковский счёт, удовольствия и тому подобное, до тех пор пока я хочу стать кем-то или чем-то, в физическом плане или психологически, – должно существовать страдание. Те самые вещи, которые я делаю, чтобы отвратить страдание, приносят мне страх, страдание.

Страх возникает тогда, когда я желаю держаться какого-то особого образца. Жить без страха – жить без особого образца. Когда я требую особого пути жизни, это само по себе служит источником страха. Моя трудность – желание жить в определённых рамках. Не могу ли я разбить эти рамки? Я могу это сделать, только когда вижу ту истину, что рамки вызывают страх и что страх укрепляет рамки. Если я говорю, что должен разбить рамки, потому что хочу освободиться от страха, то я просто следую ещё одному образцу, который будет вызывать дальнейший страх. Любое действие с моей стороны, основанное на желании разбить рамки, только создаст ещё один образец и, следовательно, страх. Как мне разбить рамки, не навлекая на себя страх, то есть – без всякого сознательного или бессознательного действия с моей стороны относительно их? Это означает, что я не должен действовать, не должен делать ни единого движения, чтобы разбить рамки. Что происходит со мной, когда я просто смотрю на рамки, ничего не предпринимая относительно их? Я вижу – сам ум есть рамки, образец; он живёт внутри привычного образца, который сам и создал для себя. Следовательно, сам ум – страх. Всё, что делает ум, направлено на укрепление старого образца или создания нового. Это означает: что бы ни делал ум, чтобы освободиться от страха – вызывает страх.

Страх находит для себя разные формы бегства. Самым общепринятым способом бегства является самоидентификация, не так ли, – идентификация себя со страной, с обществом, с идеей. Разве вы не замечали, как живо вы реагируете, когда встречаетесь с каким-нибудь шествием – с военной колонной или с религиозной процессией, или когда стране грозит опасность вторжения? Вы идентифицируете себя тогда со страной, с общественной жизнью, с идеологией. В иные моменты вы идентифицируете себя со своим ребёнком, своей женой, с какой-нибудь особой формой действия или недеяния. Самоидентификация – процесс самозабвения. До тех пор пока я осознаю своё «я», я знаю: существует страдание, существует борьба, существует постоянный страх. Но если я могу идентифицировать себя, хотя бы на время, с чем-то большим, с чем-то, обладающим непреходящей ценностью, с красотой, с жизнью, с истиной, с верой, со знанием – тогда возникает бегство от «я», не так ли? Если я говорю о «моей стране», я на время забываю себя, не правда ли? Если я могу сказать что-то о Боге, я забываю себя. Если я могу идентифицировать себя с семьёй, с группой, с особой партией, с определённой идеологией – тогда возникает временное бегство от «я».

Самоидентификация, следовательно, – форма бегства от «само», равно как и добродетель – форма бегства от «само». Человек, ищущий добродетель, бежит от своего «само», и ему свойственна узость ума. Это не добродетельный ум, ибо добродетель – что-то, что нельзя найти поисками. Чем более вы пытаетесь стать добродетельным, тем больше силы придаёте вы свому «само», своему «я». Страх – а разнообразные формы его общая участь для большинства из нас – должен всегда находить себе замену и должен, следовательно, усиливать нашу борьбу. Чем более вы идентифицируете себя с заменой, тем с большей силой держитесь вы за то, за что готовы бороться, умереть – потому что за этим стоит страх.

Так знаем ли мы, что такое страх? Не неприятие ли он того, что есть? Нам надо понять слово «приятие». Я употребляю это слово не в смысле усилия, предпринимаемого для того, чтобы принять что-то. Вопроса о приятии не возникает, когда я осознаю то, что есть. Когда же я не вижу ясно то, что есть, тогда я втягиваюсь в процесс приятия. Следовательно, страх – неприятие того, что есть. Как я могу – я, связка всех своих реакций, ответов, воспоминаний, надежд, уныний, разочарований – я, результат скованного движе ния сознания, – как я могу выйти за пределы всего этого? Может ли ум осознавать беспрепятственно, без этой скованности? Вы же знаете, какая необыкновенная радость возникает, когда препятствие исчезает. Разве вы не знаете, какая радость, полнота бытия наступает, когда тело пребывает в полном здравии? И разве вам незнакома та радость, которую вы испытываете, когда ум полно стью свободен, не скован ничем, когда нет того центра узнавания на опыте, которым является «я»? Не испытывали ли вы это состояние, когда «само» отсутствует? Конечно, все мы испытывали его.

Понимание «само» и свобода от «само» возникает лишь тогда, когда я могу видеть его целиком и полностью, как целое; а также возможно только когда я понимаю, не оправдывая, не осуждая, не скрывая его, весь процесс всей той активности, что рождается из желания, желания, являющегося самим выражением мысли – ибо мысль не отлична от желания; если я смогу понять его, тогда я узнаю, существует ли возможность выхода за пределы тех ограничений, которые накладывает «само».

Существует понятие социального института, которое вписано в школьные учебники отменяемого обществознания. С точки зрения общества модерна, которое рвалось к вершине последние триста лет, мир справедливого будущего не должен иметь традиционных институтов. Они признавались ненужными и бесполезными, ибо отсталые. Однако, лишившись их, мы получили общество успешных людей, пользующихся ими или покупающие их, а также общество всех остальных, лишённых к ним доступа. Мы не получили взамен ничего - ни мифической свободы, ни мифического процветания - люди второй категории превратились в обслуживающий персонал для первых, лишённые надежды, зато обладающие ложной уверенностью в собственной значимости.

Можете ли вы покинуть город, как это делали плебеи, чтобы вам повысили зарплату? Можете ли вы собраться всем племенем-хрущёвкой и с мечами-револьверами наголо пойти защищать свои права, как это делали средневековые мусульмане? Можете ли вы собраться всей деревней, отказаться платить налоги и добиться того, чтобы вам их действительно снизили и никак не наказали, как то не раз исполняли китайские крестьяне на протяжении тысяч лет? Нет. И скажите мне - кто свободнее, мы или они?..

Самый базовый институт - семья. Я знаю всех моих предков до седьмого колена. Я точно знаю, что если со мной случится беда, то минимум двадцать человек придут мне на помощь - деньгами, временным жильём, техникой. Включая двоюродных и троюродных братьев и сестёр, нас восемь человек, каждый из которых или получил профессию, или овладевает ею. Если я занимаюсь хобби, то я могу обратиться за помощью с переводом на французский язык к своему младшему брату. Если моя бабушка получает звонки от мошенников, то у неё есть младший сын, который работает в банке. Я буду учителем в пятом поколении, следовательно, я обращаюсь за советом к трём поколениям передо мной о том, где лучше работать и как лучше работать. Мой отец - инженер и программист, поэтому у всех в нашей семье всегда идеально работающая техника по низким ценам. Но половина окружающих меня семей - "однополые", они регулярно общаются только с мамой и бабушкой.

Первое - женитесь.

Второе - рожайте детей.

Третье - не изменяйте и не разводитесь.

Четвёртое - проводите с детьми много времени. Любите их.

Сложно. Но, в общем-то, ничего особенного.

Религия важна. Если у вас не сложилось с семьёй, вам не на кого опереться, вы, строго говоря, попадаете в категорию бобылей средневековой России - к ним относились вдовцы или неженатые мужчины. Они считались настолько тяжёлой социальной категории, что они имели освобождение от некоторых государственных, помещичьих и даже общинных повинностей. О них зачастую заботились как в наши дни об инвалидах. Вы - не свободны, вы - одиноки. Это - проблема.

Есть причина, по которой церковь в России и джумма-мечеть в исламском мире имели такое большое значение. Когда исполинская небогатая толпа собирается каждую неделю под одной крышей, то до и после выслушивания проповедей и исполнения молитв, они общаются друг с другом. Все прихожане чувствуют локоть товарища. Брат по вере - это соратник, это друг. Обращение "брат" у мигрантов с постсоветского Юга - это сокращение от выражения "брат-мусульманин".

Брату по вере дают денег, часто даже не в долг, а просто так. Его проблемы помогают решать. Его дети играют с их детьми - часто все эти люди если не из хороших, то, как минимум, из не плохих семей. Они вырастают и тоже начинают дружить. Помогают друг другу профессионально, советуют или не советуют работу, прикрывают в школах и университетах.

В нашей семье с религиозностью не сложилось, но с детства я видел, как к моим родителям приходили ученики. Многие из них стали нашими друзьями семьи, одна из них бесплатно подготовила меня к ЕГЭ по обществознанию, другому я помогал решать проблемы с мигрантами. Моя младшая сестра помогает некоторым девочкам из проблемных семей проходить трудный подростковый период. Другой наш знакомый - парень бабушкиной ученицы - свободно владеет китайским и стал моим репетитором по китайскому языку. Так тоже можно, но это - костыли. Тысячи лет все эти проблемы решала религиозная община.

Кроме того, религия в принципе небесполезна. Вера в Бога для практически всех рядовых граждан - это психологическая отдушина, вера в собственные силы, способ пройти тяжёлый период с минимальными потерями. Это у богатых людей есть деньги на психотерапевтом и возможность съездить на воды в Крым... Ой, не та эпоха... На дубайский пляж. Скорее всего, таких денег у вас не будет никогда. И у меня тоже. Но альтернатива - это дома сычевать в видеоиграх или сходить с двумя друзьями в клуб. Серьёзно?.. Эта альтернатива психологически разгружает лучше, чем собрание из нескольких десятков людей, которые тебе помогут и прикроют?

Общайтесь, блять.

Нет, серьёзно.

Я устал в одно рыло решать чужие психологические проблемы. Вы можете заниматься этим сами, вам не нужна прокладка в виде чела, который просто может открыть рот и занять пустоту разговора, если в одном месте собралось больше трёх человек.

На уроках - говорите. На парах - отвечайте. Видите, что человек потерялся в коридорах вуза - скажите, куда ему пойти или хотя бы дайте эмоциональную поддержку. Видите, что ваша коллега сделала кудри - скажите: "Ой, ты сделала кудри! Тебе очень идёт". С вероятностью 99% ей РЕАЛЬНО они идут, вряд ли она делала их вне салона красоты, на дворе не восьмидесятые.

Не бойтесь говорить о своих проблемах. Не бойтесь показаться несмешным. Не бойтесь получить отказ. Не бойтесь, что у вас не получится. Не бойтесь оплатить ужин в кафешке малознакомой девчонке - если вы не кадрите девушку, которая в два раза младше вас, скорее всего, у неё есть к вам интерес помимо тарелки перед носом. Напишите ей после свидания. Возможно, вы останетесь друзьями. Возможно, приятелями. Возможно, что у вас останутся приятные воспоминания о милом человеке. В любом случае - не бойтесь взаимодействовать с окружающими людьми, они вас не укусят. Только не трахайте их при удобном случае, если у вас будет за спиной ворох оттраханных женщин, вы не сможете сформировать нормальную семью. Оно того не стоит.

Учитесь, блять. Скорее всего, если вы дочитали до этого момента и не скипнули, то у вас реально проблемы, поскольку эти откровения на уровне детского сада. Следовательно, скорее всего, вы работаете не на престижной работе, а на оставшейся половине работ - то есть, курьером, поваром, аниматором, кассиром, продавцом обуви, на складе и так далее. Если вы будете вкалывать, то похудеете или наберёте мышцы - не бойтесь двигаться. Если на вас орёт начальник, то он тратит на вас свои силы и нервы - попробуйте у него научиться. Вредный препод, скорее всего, просто устал биться головой об стену студенческой тупости - попробуйте его выслушать и найти у него то, чему можно научиться. Везде находите себе наставников - чем больше у вас реальных навыков, тем лучше. Не бойтесь не быть лучшим - бойтесь не учиться лучшему.

Наконец, последнее. Вам не нужно быть богатыми. Для счастливой жизни достаточно зарабатывать среднюю зарплату по своему региону - не медианную, а среднюю. Но для счастливой жизни необходимо наслаждаться своей работой и своим окружением. И потерпеть лет пять, пока вы не набьёте шишки и не поймёте, какие работа и окружение приносят вам наслаждение.

Ещё я бы очень посоветовал читать философию. Не упадническую модернистскую, а классическую. Благодаря Платону я пришёл к умению прощать и видеть во всех людях добро. Благодаря Конфуцию я научился грамотно учить младших и управлять коллективом. Благодаря Марку Аврелию - справляться с жизненными трудностями и переносить неудачи. Благодаря Лао-цзы, Эпикуру и упанишадам - ценить отсутствие, а не наличие ресурсов. Классические философские книги - это труды, которые порой помогают лучше квалифицированного психотерапевта.

P.S. В идеале ещё записаться в зал. Особенно если у вас сидячая работа.

Я понимаю, что мир кажется жестоким, злым и несправедливым. Он таким был, есть и будет. Все проекты модернистов - от либерального до коммунистического - не удались. Мы должны верить, что будущее прекрасно, но живём здесь и сейчас. Пожалуйста, начните строить традиционные социальные институты. Я три года помогаю окружающим меня людям и вижу, как их жизни меняются к лучшему, но я уже физически устал. Они, вы, мы все - сами можем сделать свои жизни лучше. Сами можем опираться друг на друга. Сами можем делать хотя бы меньше ошибок.

Согласно своей памяти, я реагирую на всё, что вижу, на всё, что чувствую. В этом процессе реакции на то, что я вижу, на то, что я чувствую, на то, что я знаю, на то, во что верю, – задействован опыт, не так ли? Реакция, ответ на что-то виденное есть опыт. Когда я вижу вас, я реагирую; наименование этой реакции есть опыт. Если я не именую реакции, это не опыт. Понаблюдайте свои собственные реакции и что происходит вокруг вас. Опыта нет, если нет происходящего одновременно процесса наименования. Если я не узнаю вас, как я могу иметь опыт встречи с вами? Звучит просто и верно. Разве это не факт? Ведь если я не реагирую согласно своей памяти, согласно своей обусловленности, согласно своим предвзятым мнениям – как могу я знать, что у меня был опыт?

Затем, существует проекция различных желаний. Я желаю быть защищённым, иметь внутреннюю безопасность; или я желаю иметь духовного учителя, гуру, Бога; и я обретаю опыт того, что я спроецировал; то есть, я спроецировал желание, которое приняло форму, которому я дал имя; и на которое я реагирую. Оно моя проекция. Оно мой «крестник». Это желание, которое даёт мне опыт, заставляет меня сказать: «Я имею опыт», «Я встретил духовного учителя» или «Я не встретил духовного учителя». Вы знаете весь этот процесс наименования опыта. Желание – вот что вы называете опытом, разве не так?

Когда я желаю молчания ума, что имеет место? Что происхо дит? По разным причинам я вижу важность обладания безмолв ным умом, спокойным умом; об этом говорили Упанишады, об этом написано в религиозных писаниях, этому учили святые, да и сам я иногда чувствую, какое это благо пребывать в покое – ведь мой ум безостановочно болтает целый день. Время от времени я чувствую, как хорошо, как приятно иметь мирный ум, безмолвный ум. Возникает желание получить опыт молчания ума. Я хочу иметь безмолвный ум, и я спрашиваю: «Как мне обрести его?» Я знаю, что та или иная книга говорит о медитации и разные формы дисциплины. И с помощью дисциплины я стремлюсь на опыте познать молчание. В опыте молчания, следовательно, утвердилось моё «само», моё «я».

Я хочу понять, что такое истина; вот моё желание, моё страстное стремление; затем следует моя проекция того, что я считаю истиной – я же столько читал о ней; я слышал множество людей, рассуждающих о ней; о ней писали религиозные писания. И всего этого я хочу. Что происходит? Проецируется само хотение, само желание, и я обретаю опыт, потому что опознаю это спроецированное состояние. Если бы я не опознал его, я не называл бы его истиной. Я опознаю его и обретаю опыт его; и этот опыт придаёт силу моему «само», моему «я», не так ли? Таким образом, «само» укореняется в опыте. Тогда-то вы и говорите: «Я знаю», «Существует духовный учитель», «Бог есть» или «Бога нет»; вы говорите, что определённый политический строй справедлив, а все прочие – нет.

Итак, опыт всегда усиливает «я». Чем более вы укоренены в своём опыте, тем сильнее становится ваше «само». В резуль тате вы обретаете определённую силу характера, силу знания, веры, которую выставляете напоказ перед другими людьми, потому что знаете: они не так умны, как вы, и потому что вы обладаете даром пера или речи, и вы хитры. Поскольку «само» всё ещё действует – ваши веры, ваши духовные учителя, ваши касты, ваши экономические системы – всё это является процессом изоляции и, следовательно, порождает раздор. Вы должны, если вы со всей серьёзностью подходите к этому, полностью уничтожить центр «само», а не оправдывать его. Вот почему мы должны понять процесс опыта.

Возможно ли для ума, для «само» не проецировать, не желать, не самоутверждаться в опыте? Мы видим, что все опыты «само» – чистое отрицание, деструкция, и тем не менее мы называем их положительным действием, не так ли? Вот их-то мы и называем положительным образом жизни. Аннулировать весь этот процесс, по-вашему, – нигилизм. Правы ли вы в этом? Можем ли мы, вы и я, личности, дойти до корня и понять процесс «само»? Так что же приводит к исчезновению «само»? Религии и иже с ними предлагали идентификацию, не правда ли? «Идентифицируйтесь с чем-то большим, и «само» исчезнет», – вот что они говорят. Но, несомненно, идентификация – это всё ещё процесс «само»-идентификации; «что-то большее» – просто проекция «я», опыт которой я обретаю и которая, следовательно, усиливает «я».

***

Все различные формы дисциплины, веры и знания, несомненно, только усиливают «само». Можем ли мы найти элемент, который уничтожит «само»? Или вопрос поставлен неверно? Ведь этого мы, в сущности, и хотим. Мы хотим найти что-то, что уничтожит «я», не так ли? Мы полагаем, для этого существуют разные способы, а именно – идентификация, вера и так далее; но все они лежат в одной плоскости; ни один не лучше другого, потому что все они с равной силой укрепляют «само», «я». Так могу ли я видеть своё «я» всюду, где бы ни действовало оно, и видеть его деструктивную силу и энергию? Какое имя ему ни давай, оно – изолирующая сила, оно – разрушительная сила, и я хочу найти путь уничтожения его. Вы должны сказать себе: «Я вижу своё «я», всё время действующее и постоянно приносящее тревогу, страх, разочарование, отчаяние, страдание не только мне самому, но и всем вокруг меня. Возможно ли, чтобы это «само» было уничтожено, не частично, но полностью?» Можем ли мы дойти до корня «само» и уничтожить его? Вот единственно верный путь действия, не правда ли? Я не хочу быть разумным наполовину – я хочу быть разумным полностью. Большинство из нас разумны «слоями», вы, вероятно, в одном, а я – в чём-то другом. Некоторые из вас разумны в своём бизне се, другие – на службе и так далее; люди разумны по-разному; но мы не разумны целиком и полностью. Быть разумным целиком и полностью – значит не иметь «само». Возможно ли это?

Возможно ли, чтобы «само» полностью отсутствовало? Вы знаете, что это возможно. Каковы необходимые условия, требования этого? Какой элемент вызовет такое отсутствие? Могу ли я найти его? Когда я задаю вопрос: «Могу ли я найти его?» – я, несомненно, убеждён, что это возможно; значит, я уже создал опыт, в котором будет усиливаться «само», не так ли? Понимание «само» требует огромного ума, огромного внимания, насторожённости, беспрерывного наблюдения, чтобы «само», гонимое в дверь, не влезло в окно. Я, очень серьёзный человек, хочу уничтожить своё «само». Говоря это, я знаю – уничтожить «само» возможно. Когда я гово рю: «Я хочу уничтожить его», – здесь всё ещё проявляется опыт«само»; и «само», таким образом, укрепляется. Так как же это возможно – сделать так, чтобы не было опыта «само»? Ведь мы видим, что состояние творчества – вовсе не опыт «само». Творчество есть, когда «само» нет, потому что творчество не интеллектуально, оно не от ума, оно не «само»-проекция, оно что-то, находящееся за пределами всякого опыта. Так возможно ли для ума пребывать в совершенном покое, не в состоянии опознавания по опыту, но в состоянии, в котором может происходить творчество, что означает – когда «само» нет, когда «само» отсутствует? Вот проблема, не правда ли? Любое движение ума, положительное или отрицательное, есть опыт, который, на самом деле, усиливает «я». Возможно ли для ума не опознавать по опыту? Это может происходить только, когда наступает полное молчание ума, но не то молчание, которое есть опыт «само» и которое, следовательно, усиливает «само».

Есть ли какая-нибудь сущность, отличная от «само», которая смотрит на «само» и аннигилирует «само»? Есть ли какая-нибудь духовная сущность, которая заменяет «само» и уничтожает его, которая отбрасывает его? Мы думаем, что есть, не правда ли? Большинство религиозных людей полагает, что такой элемент есть. Материалисты же говорят: «Уничтожить "само" невозможно; его можно только обуздать и обусловить – политически, экономически и социально; мы можем твёрдо держать его в определённых рамках и дисциплинировать его; и, следовательно, его можно заставить вести высоконравственную жизнь, и не вредить ничему, но следовать социальному образцу и работать просто как машина». Это мы знаем. Есть и другие люди, так называемые религиозные люди – на самом-то деле они не религи озны, хотя мы и называем их таковыми – которые говорят: «Где-то в глубине такой элемент существует. Если мы сможем войтив соприкосновение с ним, он уничтожит "само"».

Так существует ли такой элемент, уничтожающий «само»? Посмотрите, пожалуйста, что мы делаем. Мы загоняем «само» в угол. Если вы позволите загнать своё «само» в угол, вы увидите, что произойдёт. Мы хотели бы, чтобы существовал такой элемент, который вне времени, который не связан с «само», который, мы надеемся, придёт и вмешается, и разрушит «само» – и который мы называем Бог. Умопостигаемая ли это вещь? Она может быть, её может не быть; не это главное. Но когда ум стремится достичь вневременного духовного состояния, которое вступит в действие для того чтобы разрушить «само», – не есть ли это иная форма опыта, усиливающая «я»? Когда вы верите, не это ли на самом деле и происходит? Когда вы верите, что существует истина, Бог, вневременное состояние, бессмертие – не есть ли это процесс усиления «само»? «Само» спроецировало ту вещь, которая – вы чувствуете, вы верите – придёт и разрушит «само». Итак, спроецировав идею «само»-продолжаемости во вневременное состояние как духовной сущности, вы обретаете опыт; и такой опыт только усиливает «само»; что же вы, следовательно, сделали? Вы на самом деле не уничтожили «само», но только придали ему иное имя, иное качество; «само» всё ещё здесь, потому что вы обрели опыт его. Таким образом, наше действие, с начала до конца – это то же самое действие, только мы думаем, что оно эволюционирует, растёт, становится всё краше; но, внутренне понаблюдав за ним, вы увидите: это то же самое продолжающееся действие, то же самое «я», функционирующее на разных уровнях, с разными этикетками, разными именами.

Когда вы видите весь этот процесс, хитрость, необыкновенную изобретательность, ум «само», как тщательно скрывается оно за идентификацией, за добродетелью, за опытом, за верой, за знанием; когда вы видите, что ум движется по кругу, в клетке собственного изготовления – что происходит? Когда вы осознаёте, полностью знаете это, не обретаете ли вы тогда необыкновенный покой – не путём принуждения, не из желания награды, не из страха наказания? Когда вы распознаете, что всякое движение ума – всего лишь форма усиления «само», когда вы понаблюдаете за этим, увидите это, когда вы полностью осознаете это в действии, когда вы придёте к этому пункту – не идейно, не словесно, не путём спроецированного опыта, но когда вы на самом деле будете в этом состоянии, – тогда вы увидите, что ум, будучи совершенно спокоен, не имеет силы творить. Что бы ни творил ум, это движение по кругу, внутри поля «само». Когда ум не творит, возникает творчество, которое не есть процесс опознавания по опыту.

***

Реальность, истина не опознаются по опыту. Чтобы истина пришла, вера, знание, опыт, стремление к добродетели – всё это должно уйти. Добродетельный человек, сознательно стремящийся к добродетели, никогда не сможет найти реальности. Он может быть очень добропорядочным человеком; но это вовсе не то, что быть человеком, обладающим истиной, человеком, который понимает. Для человека, обладающего истиной, истина вошла в самое существо его. Добродетельный человек – это человек честных правил, а человек честных правил никогда не поймёт, что такое истина, потому что добродетель для него – прикрытие «само», укрепление «само», потому что он гоняется за добродетелью. Когда он говорит: «Я должен не иметь жадности», – то состояние отсут ствия жадности, опыт которого появляется у него, только усиливает «само». Вот почему так важно быть бедным, не только вещами мира сего, но также верой и знанием. Человек, богатый в мирском смысле, или человек, богатый знанием и верой, никогда не узнает ничего, кроме тьмы, и будет центром всяческого зла и страдания. Но если вы и я, личности, увидим всю работу «само», тогда мы узнаем, что такое любовь. Уверяю вас, это единственное преобра зование, которое только и может изменить мир. Любовь идёт не от «само». «Само» не в состоянии опознать по опыту любовь. Вы говорите: «Я люблю»; но тогда в самом этом высказывании, в самом этом опыте нет любви. Когда же вы знаете любовь, «само» нет. Когда есть любовь, «само» нет.