Хаотики дрогнули, их искры вспыхнули ярче, и с низким гулом, похожим на рев далекого зверя, они поднялись в воздух. Черный вихрь закружился у ног Моргаса, вырвался через окно и понесся прочь из Запретной Земли. Ветер завыл громче, каменные пустоши задрожали, а острые скалы, торчащие из земли, словно клыки, затрещали под напором их силы. Они мчались через бесплодные равнины и мертвые леса, оставляя за собой шлейф холода и пепла. Деревья гнулись, их ветви ломались с сухим треском, звери в панике разбегались, а птицы падали с небес, не выдерживая их присутствия. Граница Альгарда встретила их тишиной — луна скрылась за тучами, и хаотики проскользнули в Вальдхейм незримо, как тень в ночи. Их шепот, низкий и зловещий, коснулся лишь тех, чьи сердца уже знали тревогу.

Ночь в Вальдхейме была тяжелой. Буря, начавшаяся накануне, била в стены дворца, а ветер завывал в щелях, как голоса мертвецов. Хаотики расползлись по королевству — тени вползали в переулки, скользили вдоль каменных стен, проникали в дома через дымоходы и щели под дверями. Лошади в стойлах ржали, бились о деревянные перегородки, дети плакали во сне, а стражники на башнях сжимали копья, оглядываясь в темноту и не понимая, что сжимает их грудь. Тьма стала гуще, факелы мигали, хотя ветра внутри не было, и в воздухе повис металлический привкус — предвестник хаоса и смерти.

В своих покоях король Всеволод стоял у окна, его фигура в бордовом плаще казалась одинокой в тусклом свете единственной свечи. Стекла дрожали под ударами ветра, а за ними молнии рвали небо, освещая лицо короля — бледное, с глубокими тенями под глазами. Он смотрел на бурю, но взгляд его был пустым, словно он видел не дождь, а что-то иное. Его руки, сжимавшие подоконник, дрожали, пальцы впились в камень так, что костяшки побелели.

— Тени… слишком громко… — пробормотал он, его голос сорвался на хрип, и он сжал голову ладонями, как будто хотел выдавить шепот, что звучал внутри. Тень в углу комнаты дрогнула, хотя факел горел ровно, и на миг отделилась от стены, став гуще, чем должна быть. Всеволод резко обернулся, его глаза сузились, но тут же помутнели, и он отвернулся, не заметив, как кубок с вином выскользнул из его руки и упал на пол, расплескав красные капли, похожие на кровь. Он не нагнулся за ним, лишь пробормотал что-то невнятное. Шепот ветра за окном слился с его словами, и холод пробрал его до костей, хотя огонь в камине горел жарко.

В другом крыле дворца лорд Гарольд ворочался в своей постели. Его старое тело ныло от шрамов, а разум терзали сны — горящие деревни на границе, крики его людей, лица воинов Эрденвальда, что смеялись над его поражением двадцать лет назад. Хаотик, сгусток тьмы с мерцающей искрой, завис над ним, незримый, но тяжелый. Гнев Гарольда, старый и ржавый, как его меч, вспыхнул ярче — он видел Хротгара, его ухмылку, слышал топот волчьих всадников. Во сне его рука сжала рукоять меча, лежащего рядом, и он проснулся в холодном поту, бормоча: «Война… только война…» Его голос дрожал, но в глазах горел огонь, которого не было на совете.

Леди Эверина сидела в казначействе, окруженная сундуками и свитками. Ее пальцы перебирали монеты, золотые кругляши звенели, но счет путался. Хаотик притаился в углу, его темная энергия текла к ней, цепляясь за страх — страх потерять власть, казну, порядок. Шепот, тонкий и ядовитый, звучал в ее ушах: «Все исчезнет… война заберет последнее…» Она стиснула зубы, пересчитала монеты снова, но цифры ускользали, как песок сквозь пальцы. Ее сердце забилось быстрее, а разум шептал, что нужно больше — больше золота, больше влияния, чтобы выстоять.

Диана спала в своей комнате, ее волосы разметались по подушке, а рука сжимала медальон Люминора — подарок от Андрея, память об уроках о богах. Хаотик скользнул к ней: черный сгусток тьмы завис над кроватью, его искра мигнула, ища изъян в юной душе. Но ее любопытство, ее надежда на отца и вера в Люминора были сильнее страха. Она шевельнулась во сне, ее брови нахмурились, когда шепот коснулся ее — образы огня, криков, теней. За окном раздался треск, Диана проснулась, ее глаза распахнулись, глядя на дым, который вился за стеклами. «Буря…» — прошептала она, но сердце сжалось от тревоги. Она встала, подошла к окну, но тьма снаружи казалась живой. Медальон в ее руке нагрелся, и хаотик отступил, его энергия рассеялась, не найдя пути внутрь.

В башне, среди старых книг и оплывающих свечей, Совикус сидел за столом. Его худое лицо освещал тусклый свет, но в глазах вдруг вспыхнули спирали – он почувствовал хаотиков.

— Пришли, наконец, — прошептал советник, его тонкие губы изогнулись в усмешке.

Он взял перо дрожащей от предвкушения рукой и начал писать на пергаменте — имена, слабости, пути. Совикус знал тех, к кому стоит направить хаотиков: Гарольда с его гневом, Эверину с ее жадностью, стражников с их страхом. Но в глубине души шевельнулась тень — жажда власти, и она могла обернуться против Моргаса. Он стиснул перо сильнее, чернила капнули на бумагу, и шепот хаотиков слился с его собственным:

— Скоро…

Далеко в Запретной Земле Моргас смотрел в окно, где лава пульсировала, складываясь в переменчивые фигуры. Его каменный трон гудел от наплыва сил, но в глубине глаз Моргаса на миг мелькнул страх — не перед Люминором или другими светлыми богами. Этот страх был древним. Он не знал, куда исчез Эон, но боялся, если зайдет слишком далеко, вдруг он вернется — и тогда сам Моргас может пасть первым.

Но жажда власти быстро победила страх. Он отогнал эту мысль, как прогоняют назойливую муху, и вновь сосредоточился на деле:

— Нужно с чего-то начать… Начать вторжение. Моргенхейм — город на самой окраине, в лесу. Он подойдет. Отправлю туда больше хаотиков. Пусть этот проклятый город падет первым.

Тем временем Вальдхейм дрожал — не от ударов вражеских таранов, а от чего-то более глубокого: в тавернах вспыхивали ссоры, стражники ругались на постах, даже в полночь, в свете фонарей, тени тянулись неестественно длинно. Мир начинал ощущать приближение хаоса.

Диана вернулась в постель, ее пальцы сжимали медальон. Она решила утром обязательно рассказать Андрею о своих снах — о тенях, огне, шепоте. Буря за окном стихала, но тьма осталась, и Вальдхейм уже не был прежним.

Тишина. Потом смех — грубый, скрежещущий.

Капитан обернулся к своим, его голос теперь шипел, как раскалённое железо в воде:

— Бешеные Псы. Те самые, о которых я говорил ещё в порту. Видимо, решили, что мы — лёгкая добыча.

Он прищурился, будто прокалывая взглядом стены:

— Их главарь — Донован. Старый морской шакал. Бьётся, как демон, и команду себе подбирает соответствующую.

Гилен наклонился чуть ближе, его голос прозвучал тихо, но чётко:

— Среди них есть новички?

Капитан огрызнулся:

— Только те, кто уже облизал лезвие смерти. Ни одного зелёного щенка.

Воздух сгустился.

Снаружи зашуршало, заскрипели камни под сапогами.

Они готовились.

Тишину разорвал хруст гравия под сапогами Донована, шагнувшего вперёд. Его тень, уродливо вытянутая в свете факелов, легла на руины, как пятно дёгтя.

— Ну что, Мейер? — плюнул он, вращая в руках двуручный клеймор с зазубренным лезвием. — Или вы все ещё молитесь, чтобы утро наступило раньше?

Гилен вышел из круга своих, не торопясь, будто шёл не на бой, а на неприятную формальность.

— Есть один выход, — сказал он, обращаясь к капитану, но громко — чтобы слышали все. — Я выйду против него. Если побью — они уходят. Если проиграю — отдаём жемчуг.

Капитан резко повернулся, его единственный глаз впился в Гилена:

— Ты с ума сошёл? — прошипел он. — Это Донован. Он не даст тебе даже вздохнуть!

Команда зашевелилась, перешёптывалась.

— Мы видели, как он рвал Краба, — пробормотал Дирк, но тут же сжался под взглядом капитана.

— А я видел, как он еле стоял после этого! — рявкнул Гэвин, сжимая щит. — Это ловушка!

Гилен не спорил. Он лишь разжал ладонь, показав бледный шрам поперёк запястья — след от кровавых когтей.

— Выбор за вами. Но другого пути нет.

Капитан замер, его пальцы сжали рукоять топора так, что кожа побелела.

— Чёрт… — выдохнул он. — Ладно. Но если проиграешь — я лично вырежу твою трусость из твоих яиц ножом!

Гилен кивнул, развернулся и шагнул к Доновану.

Он остановился в двух шагах от Донована, его губы искривились в едва уловимой усмешке. За тёмными стёклами очков плелась холодная паутина расчета.

— Вы ведь не станете убивать меня всей толпой, верно? — его голос звучал почти искренне, но в каждом слове чувствовалась ядовитая насмешка. — Было бы... неспортивно. Даже для Бешеных Псов.

Донован замер. Его коренастая, жилистая фигура напряглась, карие глаза сузились до щелочек. Он медленно провёл языком по сколотому клыку, и когда заговорил, его голос шипел, как раскалённое железо, опущенное в воду:

— Ох, милок... Ты прав. Я заберу не только жемчуг. Но и твою жизнь. Лично. Чтобы твои сопляки запомнили — с Псами не спорят.

Тишина повисла тяжёлым покрывалом. Только скрип подошв по гравию и шёпот ветра между древних камней нарушали мёртвую тишину.

Гилен медленно повернулся к команде. Его взгляд, тяжёлый и неумолимый, скользнул по каждому лицу, останавливаясь на каждом чуть дольше, чем требовала простая необходимость.

— Условия приняты? — спросил он тихо, но так, что дрожь пробежала по спинам даже самых стойких. — Никто не вмешивается. Никто не спорит.

Капитан Мейер сжал кулаки до хруста костяшек. Его изумрудный глаз, горящий единственной яростью, впился в Гилена, пытаясь прочитать то, что скрывалось за этими кровавыми зрачками.

— Условия приняты, — прорычал он, бросая тяжёлый взгляд на своих людей. Потом сделал один шаг вперед, и его голос упал до опасного шёпота: — Но, Рубиновый... Надеюсь, ты знаешь, во что влезаешь.

Ответом был лишь лёгкий, почти невесомый кивок.

Команда «Жгучая Мэри» замерла. в напряжённом ожидании. Гэвин, могучий щитовик, стиснул свой ростовой щит так, что кожа на его костяшках побелела от напряжения. Его губы беззвучно шевелились, повторяя то ли молитву, то ли проклятие. Дирк, опытный копейщик, нервно кусал губу, а его глаза бегали от Гилена к Бешеным Псам, беспрестанно вычисляя шансы. Раненые близнецы Дин и Вилли прижались друг к другу, дрожа не от страха, а от сдерживаемой ярости.

Бешеные Псы вели себя совсем иначе. Двое в задних рядах хихикали, перебрасываясь серебряной монеткой — ставки на исход боя уже делались. Огромный детина с двуручным топором за спиной скрежетал зубами, и с него буквально капало потное нетерпение. Самый молодой из Псов, мальчишка лет восемнадцати, нервно ёрзал на месте, и его глаза выдавали сомнение — он ещё не научился скрывать страх.

Шуршание плащей по камням. Лязг оружия: кто-то из псов нервно проверяет заточку клинка. Глухой, размеренный стук: это Кронк, разведчик «Жгучей Мэри», отбивает ритм древком копья о каменный пол.

Донован пристально рассматривал Гилена:

— Вот же ублюдок… Почему он так уверен? В чём его хитрость?

Гилен стоял неподвижно, его лицо было каменной маской: «Слишком много глаз следят за нами... Но это необходимо. Они должны увидеть».

Две группы людей образовали неровный полукруг вокруг расчищенного пространства, словно древние гладиаторы перед кровавым представлением. Со стороны «Жгучей Мэри» стояли, сжавшись в напряжённую группу — их лица, освещённые дрожащим светом факелов, выдавали смесь надежды и смертельной усталости. Молодой матрос с перебинтованной головой нервно перебирал рукоять ножа, его глаза бегали от Гилена к противнику и обратно. Близнецы Дин и Вилли, опираясь друг на друга, смотрели с мрачной решимостью, их бледные от потери крови лица казались масками из мрамора. Даже Гэвин, обычно непоколебимый как скала, стоял, чуть подавшись вперёд, его могучая рука сжимала щит так, что кожа на костяшках побелела.

На противоположной стороне «Бешеные псы» расположились с развязной уверенностью хищников, знающих свою силу. Они переговаривались громкими шёпотами, перебрасывались колкими шутками, а некоторые даже расселись на обломках камней, как зрители в амфитеатре. Двое самых молодых перебрасывали между собой костяшки — видимо, уже заключали пари на исход поединка. Старый моряк с лицом, изборождённым шрамами, лениво чинил нож, лишь изредка бросая оценивающие взгляды на Гилена. Сам Донован стоял в центре своей команды, его поза излучала спокойную уверенность человека, уже считающего себя победителем. В воздухе витало предвкушение крови — «Псы» явно ожидали скорого и кровавого развлечения, а не настоящего боя.

Гилен шагнул в центр импровизированной арены, его черные очки холодно отражали мерцающий свет факелов, скрывая рубиновый блеск глаз. Пальцы уверенно сжимали древко копья, но держал он его небрежно, одной рукой, демонстрируя показное спокойствие. Внутри же его разум работал с холодной точностью, анализируя каждую деталь противника: «Двуручный меч… Опытный боец, судя по тому, как легко он обращается с таким тяжелым оружием. Но эта легкость — палка о двух концах».

Донован вышел навстречу с театральной медлительностью, его массивный клеймор покоился на плече, будто невесомый прутик. Гилен отметил: «Самоуверенность сквозит в каждом движении, — отметил про себя Гилен. — Считает себя уже победителем. Хорошо. Пусть продолжает так думать».

— Ну что, щенки? — Донован окинул свою команду насмешливым взглядом, широко ухмыляясь. — Сегодня вы увидите, как настоящие волки расправляются с бродячими псами! После этого весь их жемчуг — наш, а потом и вино потечёт рекой!

Его люди ответили громогласным ревом, стуча оружием по щитам, создавая грохочущий гул.
Классическая тактика запугивания, — холодно констатировал Гилен. — Рассчитывают сломить дух еще до первого удара. Но я не из тех, кого можно испугать одним лишь шумом.

Гилен занял позицию, которую мысленно обозначил как «Готовый Шторм». Его ноги, расставленные на ширине плеч с легким выпадом вперед, позволяли мгновенно перейти в атаку или отскок. Копье он держал не перед собой, а чуть в стороне - намеренно демонстрируя незащищенность, приманку для атаки. «Пусть думает, что я не готов. Пусть бросается в атаку, переоценив свои силы».

Донован медленно опустил меч, лезвие сверкнуло в огненном свете, описывая в воздухе смертельную дугу. «Типичный боец-силовик», — анализировал Гилен. — «Будет полагаться на мощные рубящие удары, пытаясь сломать защиту грубой силой. Но каждый замах открывает правый бок — там, где старые шрамы говорят о давней травме».

Мысленно Гилен уже выбрал тактику - «Режущий Ветер». Не противостоять силе, а обтекать ее, как ветер огибает скалу. Быстрые, точные удары вместо лобового столкновения. Уколы в уязвимые места вместо попыток пересилить. «Он сильнее, но я быстрее. Он опаснее, но я умнее».

Тишина, натянутая как тетива, повисла между ними. Даже шумные «Псы» затихли, предвкушая кровавое зрелище. Гилен видел, как капитан Мейер сжал кулаки, а Гэвин непроизвольно подался вперед. «Они сомневаются. Хорошо. Пусть сомневаются. Победа будет тем слаще».

Донован сделал первый шаг — его тяжёлые сапоги гулко стукнули по мокрым каменным плитам. «Начинается», — подумал Гилен, чувствуя, как кровь застывает в жилах от ледяной сосредоточенности. Будущего он не видел, но уже просчитывал каждый возможный ход противника: «Атакует сверху, с разворотом. Отскочу на полшага назад, и его меч пройдёт в сантиметре...»

Гилен стоял неподвижно, его дыхание было ровным и глубоким. Через линзы очков он неотрывно следил за каждым микродвижением противника, читая его намерения в напряжении мышц, в положении стоп, в едва заметном переносе веса тела. «Он начнёт с горизонтального удара слева направо», — прошептал внутренний голос. — «Стандартный приём для бойцов с двуручными мечами».

Донован не заставил себя ждать. С резким выдохом он сделал шаг вперед, его массивный клинок взмыл в воздухе, описывая широкую дугу точно так, как предсказал Гилен. Лезвие пронеслось в сантиметре от груди Гилена, разрезая воздух со свистом.

«Слишком предсказуемо», — подумал Гилен, одновременно совершая плавный уклон вправо. Его копье молнией выстрелило вперед, нацеливаясь в подмышечную впадину — уязвимое место в доспехах. Но Донован, вопреки ожиданиям, не растерялся. Он не стал отступать, а вместо этого провернул меч в руках, используя крестовину для парирования. Металл звонко стукнулся о металл, высекая сноп искр.

«Не так прост», — констатировал про себя Гилен, отскакивая на безопасное расстояние. Его Алый Взгляд фиксировал мельчайшие детали: как напрягаются икры Донована перед рывком, как его пальцы перехватывают рукоять, готовясь к следующему удару.

Донован атаковал снова, на этот раз серией из трех быстрых ударов — диагональный сверху, горизонтальный с подворотом, и завершающий вертикальный удар сверху. Гилен парировал первый удар древком копья, отскочил от второго, едва успев отклонить голову, а третий встретил подставленным под углом оружием, направляя силу удара мимо себя.

«Он учится», — с тревогой отметил он. — «Адаптирует стиль под меня». Донован уже не ухмылялся — его лицо стало сосредоточенным, брови сдвинулись, образуя глубокую складку. Он начал дышать глубже, его движения стали более расчетливыми.

Гилен перешел в контратаку. Его копье закружилось в воздухе, описывая сложные траектории — не просто уколы, а серии из трех-четырех ложных выпадов, за которыми следовал настоящий удар. Один такой выпад едва не достиг цели — острие прошло в миллиметрах от шеи Донована, оставив тонкую царапину.

«Почти», — мысленно выругался Гилен, видя, как противник резко отпрянул. Донован провёл рукой по шее, посмотрел на капли крови на пальцах, и его лицо исказила гримаса ярости.
«Теперь он серьёзно разозлён. Осторожнее».

Бой превратился в смертельный танец — Донован наступал тяжелыми, мощными шагами, его меч ревел в воздухе, а Гилен скользил между ударами, как тень, его копье то и дело выстреливало, как жало змеи. Земля под их ногами покрывалась сетью следов — глубокие борозды от мощных ударов Донована, легкие полукруги от шагов Гилена.

Зрители замерли, завороженные этим противостоянием. Даже «Бешеные псы» перестали шуметь — только слышались тяжёлое дыхание бойцов да звон металла. Капитан Мейер не сводил глаз с поединка, его пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, будто повторяя движения Гилена.

«Он сильнее, чем я думал», — признал про себя Гилен, чувствуя, как капли пота скатываются по спине. «Но у меня есть преимущество — я вижу его навыки. Теперь нужно дождаться момента, когда он...»

Бой превратился в изнурительную дуэль, где каждый шаг, каждый взмах оружия требовал предельной концентрации. Гилен и Донован кружили друг вокруг друга, словно два хищника, знающих, что одна ошибка станет последней.

Со стороны казалось, будто они двигаются в странном, почти ритуальном танце — клинок Донована рассекал воздух с грозным ревом, а копье Гилена молнией выстреливало в ответ, лишь на мгновение задерживаясь в воздухе, прежде чем снова исчезнуть в защитной стойке.

Но усталость давала о себе знать.

Дыхание Гилена стало тяжелее, движения — чуть менее точными. Он по-прежнему видел коды, по-прежнему предугадывал атаки, но его тело уже не успевало так же легко уворачиваться.

Донован тоже был измотан — пот стекал по его лицу, мышцы горели от напряжения. Но он оказался выносливее. Его удары все еще несли в себе силу, его шаги оставались твердыми.

И тогда Гилен увидел, как в зрачках Донована вспыхнула строка навыка — «Призрачный удар»..

Гилен рванулся в сторону, но было уже поздно.

Клинок Донована размножился в воздухе — три, пять, десять лезвий, движущихся с разных сторон. Лишь одно из них было настоящим.

И оно пронзило Гилена насквозь.

Острие вошло под ребро, прошло сквозь плоть, вышло со спины, обагренное алым.

Гилен захрипел, его копье выпало из ослабевших пальцев.

Донован резко дернул клинок назад, и Гилен рухнул на колени, затем на спину. Кровь залила камни под ним.

— Забирайте жемчуг, — бросил Донован своей команде, вытирая лезвие о плащ. — А этих… оставьте. Они и так потеряли достаточно.

Команда «Жгучей Мэри» вздрогнула, будто очнувшись от кошмара, услышав голос командира «Псов». Их взгляды метнулись от тела Гильена к торжествующим «Псам», уже хватающим мешки с добычей.

Капитан Мейер крепко выругался, его голос дрожал от ярости и бессилия.

— Черт бы тебя побрал, Рубиновый! — прошипел он, сжимая кулаки так, что кровь выступила на костяшках. — И вас всех тоже, крысы морские!

Но «Бешеные псы» уже уходили — их смех раскатывался по руинам.

А Гилен лежал неподвижно, его рубиновые глаза потухли за черными стеклами.

‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗‗

Донован шагал впереди своей команды, его плечи слегка отяжелели от усталости, но походка оставалась уверенной. Вокруг него то и дело метались подхалимы — кто-то хлопал по плечу, кто-то бормотал восхищенные слова, кто-то просто стоял рядом, надеясь, что их заметят.

Он не раздражался. Сила требовала поклонения, и он давно к этому привык.

Лагерь «Бешеных псов» встретил их мертвой тишиной. Ни звона оружия, ни окриков командиров — лишь еле слышный шелест листьев и тихий скрип колес телег, вокруг которых суетились усталые ремёсленники. Из открытых мешков поднимался терпкий аромат сушёных трав, смешиваясь с дымком от костров, где уже потрескивали первые поленья, обещая вкус горелого мяса. Лекари сосредоточенно перебирали свёртки бинтов и баночки настоек, словно ожидали возвращения раненных братьев, а кулинары колдовали над котлами, готовя долгожданную вечернюю трапезу.

Отделившись от общей массы, неподалеку стояли новички. Их глаза тревожно блестели, лица были напряжены и бледны. Они знали — пока они здесь, среди обозников и слуг, значит доверие ещё нужно заслужить кровью. Лишь доблестью и удачей можно получить право войти в братство Бешеных псов и отправиться в настоящий бой.

Гриззл, коренастый разведчик с лицом, изборожденным шрамами, выступил вперед.

— Никаких происшествий, босс, — доложил он коротко. — Все спокойно.

Донован кивнул, бросая взгляд на мешки с жемчугом, которые уже начали пересчитывать.

А потом один из бойцов — молодой, горячий, с перевязанной рукой — взорвался восторженным рассказом:

— Вы бы видели, как наш командир разделался с тем ублюдком! Он даже не успел пикнуть! А потом эти ничтожества даже не посмели…

Донован резко обернулся, его голос прорвался сквозь шум, как нож через глотку:

— Заткнись!

Даже те, кто не слышал его, замолчали, почувствовав напряжение.

Донован оскалился, его карие глаза метали искры.

— Будь у меня хоть один такой боец, как тот парень в чёрных очках, мне бы и четверти этой своры хватило, что по недоразумению считают себя воинами.

Он плюнул на землю, развернулся и пошёл к своей палатке, оставив команду в недоумении.

Сумерки опустились над лагерем, наполняя воздух терпким запахом дыма от костров и сладковатым ароматом вина. Донован полулежал в просторной палатке, окружённый шелковыми подушками, отчёты разведчиков рассеянно покоились на коленях. Полуоткрыв глаза, он вполуха прислушивался к тихим словам рыжеволосой красавицы, что бесстыдно изгибалась неподалёку, нежно перебирая пряди его волос своими тонкими пальцами. Тусклый свет факелов отбрасывал причудливые тени на её лицо, придавая ей загадочный вид. Легкий ветерок пробежал сквозь ткань шатра, заставив девушку вздрогнуть и плотнее прижаться к нему, издав мягкий вздох удовольствия. Всё вокруг было пропитано ожиданием — предвкушением неизвестности и скрытого риска, манящего каждого воина этой ночи.

— Ну и что, что он был в очках? — смеялась она, её голос звенел, как надоедливый колокольчик. — Ты же всё равно его прикончил!

Донован хмыкнул, даже не глядя на неё. «Походная жена» — так называли таких, как она. Ласковая, горячая, но пустоголовая. Хороша для одного, но утомительна, если дать ей разговориться.

Он потянулся за кубком вина — и вдруг вздрогнул.

В висках застучало.

Сначала — лёгкий дискомфорт, будто тупая игла вонзилась в череп. Потом — волна боли, разрывающая сознание.

Он уронил кубок, схватился за голову.

— Чёрт…

Из носа закапала кровь. Тёплая, густая.

Девушка вскрикнула, отпрянула.

— Донован?..

Он не ответил. Его тело содрогнулось, мускулы свело судорогой. Он рухнул на четвереньки, захрипел, пытаясь позвать на помощь — но из горла вырвался лишь булькающий стон.

Девушка завизжала, схватила первое, что попало под руку — его же плащ — накинула на себя и выбежала наружу, крича:

— Лекаря! Срочно! Он умирает!

Но было уже поздно.

Внутри Донована что-то рвалось — органы, сосуды, жилы. Чёрная Печать работала

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Он спрыгнул, сапоги хлюпнули в луже розоватой воды, и взгляд его уперся в Гилена.

— Рубиновый. Ты-ы… — капитан растянул слово, будто пробуя его на вкус. — Ничего не замечаешь?

Гилен стоял чуть в стороне, копье в руке, черные очки скрывали его взгляд. Он не торопился отвечать.

— Поблизости всегда кто-то есть, — сказал он наконец. Голос ровный, без колебаний.

Капитан хмыкает, затем резко поворачивается к команде и кричит, чтобы все строились. В этот момент из-за камней выскакивают новые монстры — на этот раз не утопцы и не ползуны, а что-то другое. Гилен видит их ауры, но пока не говорит об этом. Команда в панике, капитан ругается, но быстро берет ситуацию под контроль.

Капитан Мейер выругался так, что даже самые бывалые моряки вздрогнули.

— Король, сука, в этот раз лютует! В прошлый раз хоть передышка была, а теперь — как черти из табакерки!

Гилен молча наблюдал, как из трещин в базальтовых плитах сочится мутная вода, а за ней — тени. Его Алый Взгляд улавливал движение в темноте: десятки, нет, сотни мерцающих аур, ползущих к ним.

— Появилась переменная — новые монстры, — сказал он тихо, но капитан услышал.

— Охрененная новость, Рубиновый! — рявкнул Мейер, выхватывая абордажный топор. — Щиты вперёд, копья наготове! Кто отобьётся — тому жопа в стиле «шведский стол»!

Команда сбилась в каре, щиты сомкнулись в стену, копья торчали, как иглы дикобраза. Но усталость давала о себе знать — руки дрожали, дыхание было тяжёлым, а глаза слипались. Третий бой подряд. Третий ад только за это проклятое утро.

И тогда из воды полезли они.

Запах стоял тяжёлый, густой и сладковатый одновременно — будто прогорклая гниль медленно сочилась из каждого угла, смешиваясь с влажностью болотной сырости. Земля чавкала под ногами утопцев — синевато-серых тел, распухших от влаги и разложившихся настолько, что даже кости едва различимы сквозь рыхлую массу.

Звуки сопровождали их неуклюжие шаги — булькающий шорох лопающейся кожи, приглушённое хлюпанье каждый раз, когда эти чудовища пытались пошевелиться. Гнилостный туман поднимался над поверхностью земли, окутывая всё вокруг густым покровом затхлости.

Водяные же были совершенно иными. Гигантские жабы с огромными пастями, перепончатыми пальцами-лапами, скользкими, покрытыми слизью поверхностями. Они шипели резко, пронзительно, выплевывая тонкую водяную струю прямо в лица врагов. Вода эта была отравлена особым образом — один её удар мог буквально содрать кожу до мяса, оставляя зияющую рану, быстро покрывающуюся чёрной коркой некроза.

Но самое страшное было впереди. Языки водяных вытягивались стремительно далеко вперед, подобно длинному гибкому канату или сетям рыболовов, ловко обвивая добычу. Липкая поверхность удерживала жертву намертво, затягивая внутрь, где ждало нечто гораздо хуже смерти — вечная пытка в утробе существа-жабы.

И вот, пока гниющая земля тихо ворчала, пока воздух наполнялся смрадом распадающейся плоти, начался танец ужаса...

Один из матросов, тот самый, что дразнил Гилена на тренировках, не успел отпрыгнуть. Язык обвил его шею — и рывок. Человек взвизгнул, его подняло в воздух, ноги дрыгались, как у повешенного.

— Дерьмо! — заорал кто-то, но было уже поздно.

Тело матроса шлёпнулось в стаю утопцев, и они набросились на него, как пираньи. Кровь брызнула фонтаном.

Капитан Мейер орал, рубил, топор его взлетал и опускался, разбрасывая куски мяса. Но врагов было слишком много.

Гилен стоял чуть сзади, копьё в руках, дыхание ровное. Медленный вдох. Выдох. Кровь в его жилах текла спокойно, без паники. Он видел слабые места — там, где ауры мерцали тоньше.

Один утопец рванулся к нему — и получил копьё в горло. Другой попытался плюнуть кислотой — Гилен уклонился, будто заранее знал траекторию.

Но даже его выдержки хватало ненадолго. Руки начинали ныть, а в висках стучало.

Капитан, весь в крови и слизи, отступил к нему, тяжело дыша.

— Ну, Рубиновый… — хрипел он. — Может, у тебя есть ещё одна переменная, которая нас спасёт?

В этот момент раздаётся грохот — и из глубины руин появляется нечто большее, чем просто утопцы...

Команда «Жгучей Мэри» еле держалась на ногах. Кто-то хрипел молитвы Заруксу, богу морей, другие залпом осушали фляги с обжигающим зельем — хоть капля сил перед концом. Раненых волокли в центр построения, где корабельный лекарь, сам весь в крови, пытался зашивать рваные раны грубыми нитками.

И тут земля затряслась.

Из черных разломов выползло оно.

Громадный, покрытый буграми хитина, словно сросшийся из десятка трупов, краб медленно вылезал из глубины. Его панцирь был усеян вросшими в него лицами — мертвецы кричали беззвучно, их рты растягивались в вечных муках. Клешни, каждая размером с мачту, щелкали, разрезая воздух с шипящим свистом. Из пасти капала слизь, разъедающая камень.

А вокруг — сотни утопцев, ползунов, водяных. Анцыбалы, похожие на помесь козла и утопленника, скалили острые зубы, размахивая кривыми ножами.

Капитан Мейер вытер окровавленный топор о бедро и хрипло рассмеялся:

— Ну вот... Проклятие морей и штормов!.. Теперь весело.

Гилен стоял неподвижно. Потом медленно снял очки, убрал их в карман. Его глаза вспыхнули в полумраке — два кровавых рубина, светящихся изнутри.

— Переменная есть, — сказал он тихо, но так, что слышали даже самые дальние. — Но если кто-то расскажет… монстры Горла покажутся вам детским утренником.

И тогда он двинулся.

Копьё в одной руке, в другой — когти. Длинные, тонкие, из сгустков крови, они сверкали, как лезвия. Вокруг него заклубилась алая дымка, будто туман из мельчайших капель.

— Краб — мой. Остальных — держите.

И команда держит строй.

Воздух гудел от предсмертных криков и щелканья хитиновых лап.

Щиты, изрешеченные ударами, трещали под новым натиском. Утопцы лезли волнами — синие, раздутые трупы с пальцами-щупальцами, цепляющимися за края щитов. Их гнилостный запах смешивался с кислым душком водяных, которые, шипя, выплевывали струи едкой жидкости.

— Держать строй, ублюдки! — орал боцман, всаживая абордажный крюк в глазницу ползуна.

Но ряды уже дрогнули.

Один щитовик, молодой парень с перебинтованной головой, не удержался — язык водяного ударил его в грудь, пробив кожу, как гнилой пергамент. Он захрипел, упал на колени, и тут же три утопца набросились на него, рвя зубами.

— Заткнуть брешь!

Двое матросов бросились вперед, копья наперевес. Один проткнул водяного, но второй не успел — анцыбал рванулся сбоку, кривой нож вспорол матросу живот. Кишки, горячие и скользкие, вывалились на камни.

Кровь.

Слизь.

Пот.

И все это — под вой ветра, который гудел в руинах, как похоронный рог.

Гилен стоял на мгновение неподвижно.

Вдох.

Выдох.

Кровь в его жилах ответила.

Кровавые когти вспороли первого утопца от ключицы до паха. Второй рванулся к нему — Гилен развернулся, копье пронзило глотку, черная жемчужина вылетела вместе с обрывками плоти.

Но их было слишком много.

Ползун прыгнул со спины — Гилен присел, пропуская его над собой, и в тот же миг когти взрезали брюхо монстра. Кишки, липкие и переливающиеся, шлепнулись ему на плечо.

Он не останавливался.

Шаг.

Удар.

Кровь.

Алая дымка вокруг него сгущалась, реагируя на каждое движение. Где-то она превращалась в щит, принимая удар клешни, где-то — в нити, опутывающие ноги врагов.

Но даже его выносливость давала трещину.

Мышцы горели.

Дыхание стало тяжелее.

И тогда оно двинулось.

Краб зашипел, и из его пасти хлынула струя слизи. Гилен кувыркнулся в сторону — кислота прожгла камни там, где он стоял секунду назад.

Одна клешня рухнула вниз, как гильотина.

Гилен отпрыгнул, но вторая уже летела сбоку — он пригнулся, и клешня просвистела в сантиметре от его головы.

Близко.

Слишком близко.

Он рванулся вперед, копье вонзилось в сустав. Хитин треснул, но не поддался.

Краб взревел и рванулся всем телом.

Гилен полетел, ударился о землю, катился, едва уворачиваясь от следующих ударов.

Кровь текла из его носа.

Но он встал.

И снова пошел в атаку.

Последний рывок.

Копье вонзилось в глаз краба.

Гилен прыгнул на него, когти вспарывали плоть, рвали ткани.

Краб бился, кричал (да, он кричал — звук, похожий на скрежет металла по стеклу).

И наконец — рухнул.

Тишина.

Только тяжелое дыхание.

И запах крови, который теперь везде.

Капитан Мейер, опираясь на топор, хрипло рассмеялся:

— Ну… теперь я верю в твои переменные, Рубиновый.

Тишина после боя была густой, как смола.

Команда «Жгучей Мэри» стояла, переводила дыхание, вытирала окровавленные лица. Их глаза были прикованы к Гилену — кто-то смотрел с восхищением, кто-то с страхом, а кто-то — с глухой настороженностью, словно перед ними стоял не человек, а что-то другое.

— Чёрт возьми… — прошептал молодой матрос с перекошенным от ужаса лицом.

— Так вот почему капитан его взял… — пробормотал другой, потирая рану на плече.

— Это не магия… Это что-то похуже.

Гилен медленно надел очки, скрыв рубиновые глаза. Кровавые когти растворились, будто их и не было. Он тяжело дышал, но голос его был ровным, лишь с легкой хрипотцой усталости:

— У меня есть секреты. И причины их скрывать.

Капитан Мейер хрипло рассмеялся, вытирая окровавленный топор о штанину.

— Есть древнее правило, Рубиновый. Всё, что происходит в Горле — остаётся в Горле. — Он оглядел команду, и в его единственном глазу вспыхнула железная искра. — Кто язык распустит — тому я его сам вырежу. Понятно?

В ответ — молчаливые кивки.

И тут раздался резкий голос:

— Капитан…

Это был Дирк, копейщик средних лет, лицо его было бледным.

— Боцман… Вилльям Кук. Он там.

Он кивнул в сторону груды тел утопцев.

Капитан замер. Потом медленно пошёл туда, его шаги стали тяжёлыми, будто по колено в воде.

Он опустился на колени рядом с телом.

Боцман лежал на спине, его лицо было спокойным, будто он просто спал. Только черный жемчуг, торчащий из глазницы, напоминал, что это не сон.

Капитан положил руку на плечо друга.

— Вилльям… — его голос стал тихим, почти шёпотом. — Сколько их было… Сколько боев. Помнишь, у Чёрных скал? Ты тогда сказал, что если выживешь — бросишь пить. Врёшь, как всегда.

Он замолчал, сжал кулаки.

— Но я запомню. Всех. Каждого павшего. Боги благоволят смельчакам, а мы будем помнить подвиг каждого воина. Быть воином — значит жить вечно, брат.

Команда стояла молча. Даже самые грубые, самые чёрствые из них опустили головы.

Потом капитан встал, и в его голосе снова появилась сталь:

— Собирайте трофеи. Жемчуг, всё, что найдёте. А этот ублюдок… — он пнул лапу мёртвого краба. — Разделать. Внутри должно быть что-то стоящее.

Команда зашевелилась.

Одни пошли собирать жемчуг, другие, вооружившись ножами, принялись разделывать тушу краба.

А Гилен стоял в стороне, по его лицу было невозможно прочитать какие-либо эмоции или мысли.

Но теперь команда смотрела на него иначе.

День выдался долгим. После битвы с Крабом было еще несколько стычек — с блуждающими утопцами, с ползунами, выползавшими из трещин в камнях. Но это уже не было тем адом, что случился утром.

Потерь больше не было, если не считать раненых. Среди них оказались близнецы Дин и Вилли — оба с глубокими порезами от клешней, но, к счастью, живы.

Лагерь разбили в разрушенном доме — вернее, в том, что от него осталось. Стены, наполовину обрушенные, все же давали хоть какую-то защиту от ветра, который гудел между камнями, как призрак.

Команда расползлась по углам.

Лекарь, худой и вечно бледный, суетился между ранеными, накладывая заклинания лечения — его пальцы дрожали от усталости, но он не останавливался.

Кок, толстый и лысый, с лицом, покрытым шрамами от давнего ожога, разделал мясо Краба и теперь варил его в большом котле. Запах был странный — что-то среднее между рыбой и металлом, но после такого дня даже это казалось пиром.

Гилен сидел у костра, чистя копье. Его движения были методичными — он подтачивал зазубренный наконечник, проверял древко на трещины, укреплял обмотку.

Никто не говорил.

Тишину нарушил Гэвин.

Огромный щитовик, чей ростоподобный щит был испещрен свежими царапинами, а короткий меч — еще короче после сегодняшних схваток, глубоко вздохнул и начал петь.

Его голос был низким, грубым, но в нем была мелодия, знакомая каждому моряку.

«Он ловил ветер в ладони,
Он звал шторм по имени,
Он сказал волнам — «Не бойтесь»,
А они ответили — «Жди»…»

Сначала никто не подхватил.

Потом Дирк — тот самый копейщик, что нашел боцмана, запел вторым голосом.

За ним — молодой матрос, что до этого дрожал от страха.

И вот уже весь лагерь пел, даже капитан Мейер, его голос, обычно резкий, теперь звучал тихо, почти задумчиво.

Гилен не пел.

Но он слушал.

И, возможно, впервые за долгое время, чувствовал, что он не один.

Здесь, в тишине полуразрушенного дома, пропитанного запахом сырости и затхлости, члены отряда впервые позволили себе расслабиться после тяжелого дня непрерывной борьбы. Тела ныли от усталости, лица выражали одновременно облегчение и печаль: кто-то тихо шептал молитвы, вспоминая павших друзей, другие молча сидели возле костра, уставившись в огонь.

Ночь опустилась быстро, словно накрывая всех густым покрывалом мрака. Ветеран отряда Грегор взял на себя первую смену караула. Его глаза покраснели от усталости, руки дрожали едва заметно, когда он поправлял оружие. Рядом присел молодой новобранец Сорен, еще недавно полный юношеского задора, теперь выглядел подавленным и растерянным. Плечи Грегора слегка сутулились, будто тяжесть пережитого дня давила сверху невидимой массой. Оба молчали, лишь тихий шелест ветра нарушал монотонность ночи.

Изредка раздавался скрип половиц, стук капель воды с потолка, создавая атмосферу тревожного ожидания. Казалось, даже стены старого здания дышат вместе с людьми, храня воспоминания минувших лет и страданий тех, кто раньше здесь жил. Эта ночь обещала быть особенно долгой и полной воспоминаний, ведь каждый понимал, что завтрашний день снова принесет испытания, и неизвестно, смогут ли они вновь пережить такое же жестокое противостояние.

Тишину ночи разрезал короткий свист — сигнал тревоги, резкий, как удар ножа.

Команда вздрогнула, словно по телу каждого пробежал ток. Сонные, изможденные, они поднимались с земли, хватаясь за оружие. Кто-то ворчал, кто-то шептал проклятия, но все понимали — ночной покой кончился.

Часовой Барнс, прижав ладонь к губам, показал в темноту.

— Голоса. Снаружи.

Гилен прищурился. Его Алый Взгляд прорезал тьму, отметив сорок семь фигур, замерших среди руин. Их ауры мерцали, как блуждающие огни.

— Около пятидесяти, — тихо подтвердил разведчик, вернувшийся с края лагеря.

Капитан Мейер сжал кулаки, его единственный глаз сверкнул в свете угасающего костра.

— Пожрать бы вам тухлых кишков пикси… — выдохнул он так тихо, что услышали только ближайшие.

Он оглядел лагерь — двадцать девять человек, способных держать оружие. Остальные ранены, обескровлены, еле стоят.

Продолжение следует...

Если хочется узнать, что будет дальше, книга полностью доступна на АТ/ Загляните, обещаю, вам понравится! А если не понравится, уделите ей хотя бы какое-то время и добавьте в библиотеку. Скажу заранее, что это не боярка и не гаремник. Спасибо, что читаете!)

Чуть в стороне, на краешке кресла с потертой парчовой обивкой, сидела Диана. Ее светлое платье выделялось в полумраке зала, как луч света в темном лесу, а длинные черные волосы струились по плечам, касаясь спинки кресла. Голубые глаза блестели смесью тревоги и любопытства, ловили каждое движение, каждый звук. Отец впервые позвал ее на совет, бросив утром короткое: «Пора учиться править», и теперь она чувствовала, как воздух дрожит от напряжения, словно натянутая тетива перед выстрелом. Ее пальцы невольно теребили край платья, мягкий лен успокаивал, но сердце билось быстрее обычного. Она смотрела то на отца, пытаясь понять, что скрывается за его усталым взглядом, то на Совикуса, чья тень казалась длиннее, чем должна быть, — как в тот вечер в коридоре.

Советники заняли свои места, их голоса сливались в низкий гул, пока Всеволод не поднял руку, призывая к тишине. Его жест был резким, но в нем не хватало прежней силы, и это не укрылось от внимательных глаз. У стола собрались четверо — те, чьи слова решали судьбу Альгарда.

Лорд Гарольд, старый военачальник, сидел слева от короля. Его седые волосы торчали из-под потертого шлема, который он никогда не снимал, даже в зале, а лицо, покрытое шрамами, напоминало карту битв. Один глаз был мутным от старой раны, другой сверкал гневом. Его руки дрожали от возраста: одна нервно лежала на столе, а пальцы другой все еще сжимали рукоять меча на поясе — память о днях, когда он рубил воинов Эрденвальда на границе. Его голос, хриплый и громкий, резал тишину, как боевой клич:

— Мы не можем ждать, мой король. Хротгар снова собирает армию у наших земель!

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, и леди Эверина невольно запахнула шаль, словно укрываясь от тяжелых мыслей. Ее серое платье цвета стали было строгим, а на шее висел простой медальон — намек на прошлое, о котором она не говорила. Темные волосы, собранные в пучок, слегка растрепались у виска, выдавая усталость. Пальцы нервно перебирали монеты в потертом кошельке, старом, как ее воспоминания.

Ее голос, обычно твердый, дрогнул:

— Я видела, как матери хоронят сыновей, Гарольд. Наши деревни теряют слишком многих из-за этих проклятых стычек с Эрденвальдом. Каждое сражение забирает не только золото — оно забирает наших людей, наше будущее. Что я скажу своему сыну, если мы не остановимся? — Она подняла на военачальника взгляд, полный тихой мольбы. — Мы должны говорить. Договариваться. Найти путь, который не оставит наших детей в руинах.

Ее глаза скользнули к Всеволоду, умоляя о поддержке, но король, опустив голову, молчал, и ее плечи едва заметно опустились.

Гарольд отвел взгляд, его рука сильнее сжала кубок. Он тоже промолчал, словно слова Эверины задели что-то, о чем он не хотел думать.

Мастер Торвин, ученый и картограф, занял место у края стола. Худой, с длинной бородой, испачканной чернилами, он казался чужим среди воинов и казначеев. Его пальцы нервно теребили свернутые карты, а голос, тихий и слегка дрожащий, был едва слышен в гуле зала:

— Разведчики вернулись с новостями, мой король. Это не просто слухи. — Он развернул карту, испещренную линиями границ и точками старых стычек, — свидетельство десятилетий вражды с Эрденвальдом.

Совикус стоял рядом, скрестив руки, а глаза, узкие и холодные, следили за каждым присутствующим. Он молчал, но его молчание было громче слов — оно давило, заставляло советников ерзать в креслах. Диана заметила, как тень от его фигуры падала на стену, длинная и извивающаяся, хотя свет факелов не мог ее так исказить. Ее сердце сжалось — воспоминание о коридоре всплыло в памяти, как холодный шепот.

Всеволод кивнул Торвину, его голос, низкий и усталый, разорвал тишину:

— Говори, что узнали разведчики.

Он выпрямился в кресле, но движение вышло резким, почти судорожным, и Диана невольно сжала подлокотники своего кресла.

Торвин прокашлялся, его пальцы пробежали по карте, указывая на линию границы между Альгардом и Эрденвальдом — узкую полосу земли, что десятилетиями была полем мелких стычек.

— Хротгар, король Эрденвальда, собирает силы у наших рубежей. Его лагеря растут, как грибы после дождя. Воины из его крепостей, наемники с южных пустошей, даже горные кланы с их волчьими всадниками — все стекаются к границе. Разведчики видели дым от их костров и слышали вой волков по ночам. Это не просто набег, мой король. Это подготовка к войне.

Гарольд стукнул кулаком по столу, дерево загудело, а монеты Эверины подпрыгнули в ее руках.

— Я же говорил! Хротгар — старый волк, он не успокоится, пока не вцепится нам в глотку! Эти стычки — его игра. Десятилетия он испытывал нас, а теперь хочет большего. Помните, как он сжигал наши деревни у реки двадцать лет назад? Я потерял там глаз, а он — совесть!

Эверина выпрямилась, ее бровь дрогнула, а голос, хоть и твердый, выдавал затаенную боль:

— Ты помнишь, Гарольд, сколько мы потеряли в тех стычках? Не только золото, но и людей. Целые деревни опустели. — Она на миг замялась, пальцы сжали медальон на шее. — Я потеряла там мужа, Гарольд. И все, что мы строили, рушилось под набегами. Хротгар силен, но не безумен. Дары и слова могут убедить его, что мир выгоднее войны.

— Мир? — Гарольд резко вскинул голову, его шрамы побагровели от гнева. — Хротгар — зверь, Эверина, и его не задобрить дарами. Зверя бьют, пока он не отступит! — Он стиснул кулаки, его голос дрожал от гнева, но он склонил голову в знак почтения: — Мой король, неужели мы станем отправлять дары таким, как Хротгар? Его нужно встретить кинжалом в пузо, а не подарками и переговорами!

Всеволод медленно поднял взгляд, его глаза, темные от тяжелых дум, остановились на Гарольде, затем на Эверине. Пальцы его стиснули рукоять кинжала, но осанка осталась прямой, королевской. Голос, хоть и тихий, нес в себе бремя власти:

— Хротгар… Он всегда был угрозой нашим землям. Постоянные стычки, набеги, разорение приграничных деревень — это все продолжается долгие годы. Но большой войны мы избегали. — Он умолк, его взгляд стал острее. — Что заставило его решиться на нее сейчас?

Его слова повисли в воздухе, и на миг Диане показалось, что он говорит не с советниками, а с кем-то невидимым. Глаза его сузились, как будто он видел что-то за пределами зала.

Торвин кашлянул, разворачивая еще одну карту — детальную, с отметками лагерей Эрденвальда.

— Разведчики говорят, он собрал больше пяти тысяч воинов. Горные кланы — это не просто слухи, их волки уже рыщут у наших застав. Если он двинется, то через перевалы — старый путь, что мы не укрепляли с тех пор, как стычки затихли. Мы уязвимы, мой король.

— Уязвимы? — Гарольд вскочил, его кресло скрипнуло. — Мы — Альгард! Мы не прячемся за стенами, как трусы! Надо ударить первыми, разбить его лагеря, пока он не пересек границу! Хватит ждать, мой король!

Эверина скрестила руки, ее взгляд, полный усталости, остановился на Гарольде:

— Подумай, Гарольд, какой ценой нам обойдется война? Не только казна — припасы, лошади, но главное — жизни людей. Сколько семей лишатся отцов, сколько деревень опустеют? Я предлагаю отправить к Хротгару гонцов с дарами и словами мира. Он не безумен — он отступал прежде и отступит снова, так мы сохраним жизни и избежим войны.

Торвин покачал головой, его борода дрогнула от гнева:

— Отступал? Хротгар отступал, потому что наши клинки были наготове. Ослабим бдительность — и он спалит деревни, оставит семьи без крова. А посланников? Их он казнит, не дав им и слова молвить. Надо укрепить перевалы, поставить гарнизоны, выслать разведчиков. Только так мы защитим наши дома и сохраним жизни людей.

Он сжал карту, его грубые пальцы оставили темные пятна на пергаменте, будто отпечатки его тревоги за судьбу королевства.

Стоящий в стороне Совикус заговорил, его голос, холодный и ровный, звучал так, будто он оценивал людские жизни, не придавая им никакой цены:

— Вы все еще верите в свои мечи, послов и стены? — Его губы дернулись в усмешке. — И что, это, по-вашему, удержит Хротгара? Он может собрать огромную армию и, если пойдет на нас, его ничто не сможет остановить.

Советник шагнул к столу, и его тень накрыла карту Торвина, поглощая свет свечей.

— А если Хротгар давно не тот, кем был? Если его войско — лишь предвестник чего-то большего? — Совикус понизил голос, глаза сузились. — Есть другой путь, о котором вы боитесь даже подумать. У меня есть свои люди среди его приближенных, одно ваше слово мой король — и зелье окажется в его кубке, Хротгар станет тенью самого себя. И не прольется ни капли крови, которую вы так не любите проливать. — Он чуть усмехнулся: — Так мы спасем и людей, и казну. Или можем сидеть и дальше ждать, пока он нас всех уничтожит.

Советники замолчали, переглядываясь. Эверина нахмурилась:

— Совикус прав — нам нужно остановить Хротгара. Если твои люди могут поднести зелье к его кубку и покончить с ним без лишней крови, нужно действовать. — Она сжала кулак, глаза полыхнули. — Я готова пожертвовать честью, лишь бы спасти наш народ.

— Трусливый путь! — пренебрежительно добавил Гарольд.

Торвин нервно свернул карту, его пальцы оставили черные пятна на пергаменте.

Диана, до того молчавшая, вдруг выпрямилась. Ее голос, мягкий, но ясный, прозвучал в тишине:

— А что думает народ? Они живут у границы и знают Хротгара лучше нас. Или… может, у нас есть старые союзники, которые помогут?

Ее слова повисли в воздухе, наивные, но искренние. Совикус повернулся к ней, его усмешка стала шире:

— Народ? Союзники? Мило, принцесса, но это не сказки у камина. Хротгар не боится крестьянских вил, а старые друзья Альгарда давно забыли нас.

Его тон был ядовитым, как ветер с болот.

Эверина, однако, задумалась, ее пальцы замерли на монетах.

— Принцесса права в одном, — сказала она, — союзы могли бы помочь. У нас есть торговые связи с южными городами. Они не любят Эрденвальд больше нашего.

Гарольд фыркнул, но промолчал, его взгляд метнулся к Всеволоду. Король сидел неподвижно, его рука сжала голову, пальцы впились в виски.

— Тени… шепчут… — пробормотал он так тихо, что услышала только Диана. Ее сердце сжалось — это было не впервые. Она вспомнила коридор, его шепот «Не сейчас…», и холод пробежал по спине. Что-то было не так с отцом, и это пугало ее больше, чем слова о Хротгаре.

В этот момент один из факелов мигнул и погас, хотя ветра в зале не было. Тень Совикуса дрогнула, вытянулась к потолку, как живая, и Диана невольно отшатнулась. Ее мысли метнулись к Андрею, урокам о богах — Тенебрис, Моргас, тьма и хаос. Неужели это связано? Она сглотнула, пытаясь прогнать страх.

Всеволод резко поднял голову, его голос стал тверже:

— Довольно споров. Мы укрепим перевалы, как сказал Торвин. Выслать новых разведчиков — пусть следят за каждым шагом Хротгара. Но этого мало.

Он замолчал, его взгляд упал на Совикуса, и тот наклонился, шепча что-то на ухо королю. Диана напряглась, пытаясь уловить слова, но услышала лишь низкий шепот, как шипение змеи. Всеволод выпрямился, его глаза блеснули странным огнем:

— Готовьте тайную операцию. Если Хротгар хочет войны, он ее получит — но не на наших землях. Мы ударим первыми, уничтожим Хротгара, а потом заберем себе его земли. — Его голос был резким, почти чужим, и советники замерли.

— Вот это король, которого я знаю! — довольно кивнул Гарольд.

Эверина нахмурилась, ее пальцы крепко обхватили кошелек.

— Надеюсь, твои агенты не подведут нас, Совикус.

Торвин побледнел, но промолчал, сворачивая оставшиеся карты.

Совикус отступил назад, его тень снова стала обычной, но Диана не могла отвести от него глаз. Что он сказал отцу? Почему его слова меняют всё? Она вспомнила сны — огни, крики, тени, что шептались в темноте. Ее ладони вспотели, платье прилипло к рукам.

Всеволод махнул рукой, заканчивая совет:

— Идите. Делайте, что сказано.

Советники поднялись, их шаги гулко отдавались в зале. Гарольд ушел первым, бормоча о мечах и крови. Эверина задержалась и бросила на Совикуса острый взгляд, прежде чем выйти. Торвин дрожащими руками подхватил свои карты и поспешил следом.

Диана осталась сидеть, глядя на отца. Всеволод не двигался, его взгляд снова ушел в пустоту, а рука сжимала кинжал так, что костяшки побелели. Совикус склонился к нему, что-то шепнув, и король кивнул не глядя. Советник повернулся и ушел, его мантия прошелестела по полу, как крылья ворона.

— Отец? — тихо позвала Диана, ее голос дрогнул. Всеволод медленно повернул голову, его глаза встретились с ее взглядом, но в них было что-то чужое — тень, что не принадлежала ему.

— Иди спать, Диана, — сказал он, и его тон был холодным, как ветер за окном. — Завтра будет новый день.

Принцесса встала, ее ноги дрожали, но она заставила себя идти. У дверей она обернулась — Всеволод сидел один, его фигура в огромном пустом зале теперь казалась меньше, а тени вокруг него шевелились, как живые. За окном сверкнула молния, осветив колонны, и на миг Диане показалось, что резные воины смотрят на нее, их каменные глаза полны тревоги. Она вышла, но сердце билось так громко, что заглушало шаги. Что-то менялось в Альгарде, в ее отце, и она не знала, как это остановить.

Чуть в стороне, на краешке кресла с потертой парчовой обивкой, сидела Диана. Ее светлое платье выделялось в полумраке зала, как луч света в темном лесу, а длинные черные волосы струились по плечам, касаясь спинки кресла. Голубые глаза блестели смесью тревоги и любопытства, ловили каждое движение, каждый звук. Отец впервые позвал ее на совет, бросив утром короткое: «Пора учиться править», и теперь она чувствовала, как воздух дрожит от напряжения, словно натянутая тетива перед выстрелом. Ее пальцы невольно теребили край платья, мягкий лен успокаивал, но сердце билось быстрее обычного. Она смотрела то на отца, пытаясь понять, что скрывается за его усталым взглядом, то на Совикуса, чья тень казалась длиннее, чем должна быть, — как в тот вечер в коридоре.

Советники заняли свои места, их голоса сливались в низкий гул, пока Всеволод не поднял руку, призывая к тишине. Его жест был резким, но в нем не хватало прежней силы, и это не укрылось от внимательных глаз. У стола собрались четверо — те, чьи слова решали судьбу Альгарда.

Лорд Гарольд, старый военачальник, сидел слева от короля. Его седые волосы торчали из-под потертого шлема, который он никогда не снимал, даже в зале, а лицо, покрытое шрамами, напоминало карту битв. Один глаз был мутным от старой раны, другой сверкал гневом. Его руки дрожали от возраста: одна нервно лежала на столе, а пальцы другой все еще сжимали рукоять меча на поясе — память о днях, когда он рубил воинов Эрденвальда на границе. Его голос, хриплый и громкий, резал тишину, как боевой клич:

— Мы не можем ждать, мой король. Хротгар снова собирает армию у наших земель!

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, и леди Эверина невольно запахнула шаль, словно укрываясь от тяжелых мыслей. Ее серое платье цвета стали было строгим, а на шее висел простой медальон — намек на прошлое, о котором она не говорила. Темные волосы, собранные в пучок, слегка растрепались у виска, выдавая усталость. Пальцы нервно перебирали монеты в потертом кошельке, старом, как ее воспоминания.

Ее голос, обычно твердый, дрогнул:

— Я видела, как матери хоронят сыновей, Гарольд. Наши деревни теряют слишком многих из-за этих проклятых стычек с Эрденвальдом. Каждое сражение забирает не только золото — оно забирает наших людей, наше будущее. Что я скажу своему сыну, если мы не остановимся? — Она подняла на военачальника взгляд, полный тихой мольбы. — Мы должны говорить. Договариваться. Найти путь, который не оставит наших детей в руинах.

Ее глаза скользнули к Всеволоду, умоляя о поддержке, но король, опустив голову, молчал, и ее плечи едва заметно опустились.

Гарольд отвел взгляд, его рука сильнее сжала кубок. Он тоже промолчал, словно слова Эверины задели что-то, о чем он не хотел думать.

Мастер Торвин, ученый и картограф, занял место у края стола. Худой, с длинной бородой, испачканной чернилами, он казался чужим среди воинов и казначеев. Его пальцы нервно теребили свернутые карты, а голос, тихий и слегка дрожащий, был едва слышен в гуле зала:

— Разведчики вернулись с новостями, мой король. Это не просто слухи. — Он развернул карту, испещренную линиями границ и точками старых стычек, — свидетельство десятилетий вражды с Эрденвальдом.

Совикус стоял рядом, скрестив руки, а глаза, узкие и холодные, следили за каждым присутствующим. Он молчал, но его молчание было громче слов — оно давило, заставляло советников ерзать в креслах. Диана заметила, как тень от его фигуры падала на стену, длинная и извивающаяся, хотя свет факелов не мог ее так исказить. Ее сердце сжалось — воспоминание о коридоре всплыло в памяти, как холодный шепот.

Всеволод кивнул Торвину, его голос, низкий и усталый, разорвал тишину:

— Говори, что узнали разведчики.

Он выпрямился в кресле, но движение вышло резким, почти судорожным, и Диана невольно сжала подлокотники своего кресла.

Торвин прокашлялся, его пальцы пробежали по карте, указывая на линию границы между Альгардом и Эрденвальдом — узкую полосу земли, что десятилетиями была полем мелких стычек.

— Хротгар, король Эрденвальда, собирает силы у наших рубежей. Его лагеря растут, как грибы после дождя. Воины из его крепостей, наемники с южных пустошей, даже горные кланы с их волчьими всадниками — все стекаются к границе. Разведчики видели дым от их костров и слышали вой волков по ночам. Это не просто набег, мой король. Это подготовка к войне.

Гарольд стукнул кулаком по столу, дерево загудело, а монеты Эверины подпрыгнули в ее руках.

— Я же говорил! Хротгар — старый волк, он не успокоится, пока не вцепится нам в глотку! Эти стычки — его игра. Десятилетия он испытывал нас, а теперь хочет большего. Помните, как он сжигал наши деревни у реки двадцать лет назад? Я потерял там глаз, а он — совесть!

Эверина выпрямилась, ее бровь дрогнула, а голос, хоть и твердый, выдавал затаенную боль:

— Ты помнишь, Гарольд, сколько мы потеряли в тех стычках? Не только золото, но и людей. Целые деревни опустели. — Она на миг замялась, пальцы сжали медальон на шее. — Я потеряла там мужа, Гарольд. И все, что мы строили, рушилось под набегами. Хротгар силен, но не безумен. Дары и слова могут убедить его, что мир выгоднее войны.

— Мир? — Гарольд резко вскинул голову, его шрамы побагровели от гнева. — Хротгар — зверь, Эверина, и его не задобрить дарами. Зверя бьют, пока он не отступит! — Он стиснул кулаки, его голос дрожал от гнева, но он склонил голову в знак почтения: — Мой король, неужели мы станем отправлять дары таким, как Хротгар? Его нужно встретить кинжалом в пузо, а не подарками и переговорами!

Всеволод медленно поднял взгляд, его глаза, темные от тяжелых дум, остановились на Гарольде, затем на Эверине. Пальцы его стиснули рукоять кинжала, но осанка осталась прямой, королевской. Голос, хоть и тихий, нес в себе бремя власти:

— Хротгар… Он всегда был угрозой нашим землям. Постоянные стычки, набеги, разорение приграничных деревень — это все продолжается долгие годы. Но большой войны мы избегали. — Он умолк, его взгляд стал острее. — Что заставило его решиться на нее сейчас?

Его слова повисли в воздухе, и на миг Диане показалось, что он говорит не с советниками, а с кем-то невидимым. Глаза его сузились, как будто он видел что-то за пределами зала.

Торвин кашлянул, разворачивая еще одну карту — детальную, с отметками лагерей Эрденвальда.

— Разведчики говорят, он собрал больше пяти тысяч воинов. Горные кланы — это не просто слухи, их волки уже рыщут у наших застав. Если он двинется, то через перевалы — старый путь, что мы не укрепляли с тех пор, как стычки затихли. Мы уязвимы, мой король.

— Уязвимы? — Гарольд вскочил, его кресло скрипнуло. — Мы — Альгард! Мы не прячемся за стенами, как трусы! Надо ударить первыми, разбить его лагеря, пока он не пересек границу! Хватит ждать, мой король!

Эверина скрестила руки, ее взгляд, полный усталости, остановился на Гарольде:

— Подумай, Гарольд, какой ценой нам обойдется война? Не только казна — припасы, лошади, но главное — жизни людей. Сколько семей лишатся отцов, сколько деревень опустеют? Я предлагаю отправить к Хротгару гонцов с дарами и словами мира. Он не безумен — он отступал прежде и отступит снова, так мы сохраним жизни и избежим войны.

Торвин покачал головой, его борода дрогнула от гнева:

— Отступал? Хротгар отступал, потому что наши клинки были наготове. Ослабим бдительность — и он спалит деревни, оставит семьи без крова. А посланников? Их он казнит, не дав им и слова молвить. Надо укрепить перевалы, поставить гарнизоны, выслать разведчиков. Только так мы защитим наши дома и сохраним жизни людей.

Он сжал карту, его грубые пальцы оставили темные пятна на пергаменте, будто отпечатки его тревоги за судьбу королевства.

Стоящий в стороне Совикус заговорил, его голос, холодный и ровный, звучал так, будто он оценивал людские жизни, не придавая им никакой цены:

— Вы все еще верите в свои мечи, послов и стены? — Его губы дернулись в усмешке. — И что, это, по-вашему, удержит Хротгара? Он может собрать огромную армию и, если пойдет на нас, его ничто не сможет остановить.

Советник шагнул к столу, и его тень накрыла карту Торвина, поглощая свет свечей.

— А если Хротгар давно не тот, кем был? Если его войско — лишь предвестник чего-то большего? — Совикус понизил голос, глаза сузились. — Есть другой путь, о котором вы боитесь даже подумать. У меня есть свои люди среди его приближенных, одно ваше слово мой король — и зелье окажется в его кубке, Хротгар станет тенью самого себя. И не прольется ни капли крови, которую вы так не любите проливать. — Он чуть усмехнулся: — Так мы спасем и людей, и казну. Или можем сидеть и дальше ждать, пока он нас всех уничтожит.

Советники замолчали, переглядываясь. Эверина нахмурилась:

— Совикус прав — нам нужно остановить Хротгара. Если твои люди могут поднести зелье к его кубку и покончить с ним без лишней крови, нужно действовать. — Она сжала кулак, глаза полыхнули. — Я готова пожертвовать честью, лишь бы спасти наш народ.

— Трусливый путь! — пренебрежительно добавил Гарольд.

Торвин нервно свернул карту, его пальцы оставили черные пятна на пергаменте.

Диана, до того молчавшая, вдруг выпрямилась. Ее голос, мягкий, но ясный, прозвучал в тишине:

— А что думает народ? Они живут у границы и знают Хротгара лучше нас. Или… может, у нас есть старые союзники, которые помогут?

Ее слова повисли в воздухе, наивные, но искренние. Совикус повернулся к ней, его усмешка стала шире:

— Народ? Союзники? Мило, принцесса, но это не сказки у камина. Хротгар не боится крестьянских вил, а старые друзья Альгарда давно забыли нас.

Его тон был ядовитым, как ветер с болот.

Эверина, однако, задумалась, ее пальцы замерли на монетах.

— Принцесса права в одном, — сказала она, — союзы могли бы помочь. У нас есть торговые связи с южными городами. Они не любят Эрденвальд больше нашего.

Гарольд фыркнул, но промолчал, его взгляд метнулся к Всеволоду. Король сидел неподвижно, его рука сжала голову, пальцы впились в виски.

— Тени… шепчут… — пробормотал он так тихо, что услышала только Диана. Ее сердце сжалось — это было не впервые. Она вспомнила коридор, его шепот «Не сейчас…», и холод пробежал по спине. Что-то было не так с отцом, и это пугало ее больше, чем слова о Хротгаре.

В этот момент один из факелов мигнул и погас, хотя ветра в зале не было. Тень Совикуса дрогнула, вытянулась к потолку, как живая, и Диана невольно отшатнулась. Ее мысли метнулись к Андрею, урокам о богах — Тенебрис, Моргас, тьма и хаос. Неужели это связано? Она сглотнула, пытаясь прогнать страх.

Всеволод резко поднял голову, его голос стал тверже:

— Довольно споров. Мы укрепим перевалы, как сказал Торвин. Выслать новых разведчиков — пусть следят за каждым шагом Хротгара. Но этого мало.

Он замолчал, его взгляд упал на Совикуса, и тот наклонился, шепча что-то на ухо королю. Диана напряглась, пытаясь уловить слова, но услышала лишь низкий шепот, как шипение змеи. Всеволод выпрямился, его глаза блеснули странным огнем:

— Готовьте тайную операцию. Если Хротгар хочет войны, он ее получит — но не на наших землях. Мы ударим первыми, уничтожим Хротгара, а потом заберем себе его земли. — Его голос был резким, почти чужим, и советники замерли.

— Вот это король, которого я знаю! — довольно кивнул Гарольд.

Эверина нахмурилась, ее пальцы крепко обхватили кошелек.

— Надеюсь, твои агенты не подведут нас, Совикус.

Торвин побледнел, но промолчал, сворачивая оставшиеся карты.

Совикус отступил назад, его тень снова стала обычной, но Диана не могла отвести от него глаз. Что он сказал отцу? Почему его слова меняют всё? Она вспомнила сны — огни, крики, тени, что шептались в темноте. Ее ладони вспотели, платье прилипло к рукам.

Всеволод махнул рукой, заканчивая совет:

— Идите. Делайте, что сказано.

Советники поднялись, их шаги гулко отдавались в зале. Гарольд ушел первым, бормоча о мечах и крови. Эверина задержалась и бросила на Совикуса острый взгляд, прежде чем выйти. Торвин дрожащими руками подхватил свои карты и поспешил следом.

Диана осталась сидеть, глядя на отца. Всеволод не двигался, его взгляд снова ушел в пустоту, а рука сжимала кинжал так, что костяшки побелели. Совикус склонился к нему, что-то шепнув, и король кивнул не глядя. Советник повернулся и ушел, его мантия прошелестела по полу, как крылья ворона.

— Отец? — тихо позвала Диана, ее голос дрогнул. Всеволод медленно повернул голову, его глаза встретились с ее взглядом, но в них было что-то чужое — тень, что не принадлежала ему.

— Иди спать, Диана, — сказал он, и его тон был холодным, как ветер за окном. — Завтра будет новый день.

Принцесса встала, ее ноги дрожали, но она заставила себя идти. У дверей она обернулась — Всеволод сидел один, его фигура в огромном пустом зале теперь казалась меньше, а тени вокруг него шевелились, как живые. За окном сверкнула молния, осветив колонны, и на миг Диане показалось, что резные воины смотрят на нее, их каменные глаза полны тревоги. Она вышла, но сердце билось так громко, что заглушало шаги. Что-то менялось в Альгарде, в ее отце, и она не знала, как это остановить.