Плацкартный вагон мерно потряхивало. Поезд приближался к вокзалу. Живот у Михи до сих пор крутило от тюремной снеди, но туалет уже час как был закрыт — «санитарная зона». Он отбил брату короткое сообщение: «Подъезжаю». Ответа не было. На платформе тоже никто не встретил. Оно и к лучшему — Валерке лучше не высовываться, пока Миха не приведет дела в порядок. Он хотел бы совсем оградить брата от случившегося, но того подтянули свидетелем, и чернявые бородачи Тухватуллины наверняка «срисовали» круглое Валеркино лицо в зале суда. Братья почти не связывались за время Михиного заключения — зона попалась строгая, «красная» и вымутить телефон было нереально. Письма же оседали в столе начальника колонии.
Миха честно оттрубил весь срок: прошения по УДО начальник зоны рвал у него на глазах после отказа «стучать». Причинение смерти по неосторожности — самая глупая статья. Да оно и вышло глупо. Не рассчитал тогда Лерик с куском бордюра. По-детски, не раздумывая, бросился на защиту слабого. Девчонка не стала дожидаться окончания драки — вырвалась из волосатых лап оседающего по стенке гаража «джигита» и упорхнула в ночь. А Михе пришлось, как всегда, впрячься за мягкого, но самоотверженного Валерку — сначала в драке, а потом и на суде, взяв вину на себя. Так Миха выиграл четырёхгодичный отпуск в исправительной колонии, а Лерик остался один.
С братом они жили в двушке, доставшейся от мамки. Миха, как старший, взвалил на себя ответственность за обоих лет с десяти, ещё до того, как родительницу увезли на скорой. Это был особенно тяжелый приступ — она три дня кряду материлась, жевала губки и бытовую химию, ссорилась с голосами в голове, ползала по ею же заблёванным полам — без перерыва на сон. А потом завалилась набок посреди коридора — точно игрушка, у которой кончился заряд. В больнице потом сказали — кровоизлияние в мозг.
Работать братья начали с младых ногтей — когда мамке задерживали пенсию по инвалидности, дома было хоть шаром покати, всё уходило на выпивку. Миха — физически более развитый — сначала таскал на рынке коробки, потом устроился на склад. Лерик же репетиторствовал, настраивал компы, пенсионерам — технику, иногда даже за еду. Так, Миха в пятнадцать сорвал спину, а Лерика одна зажиточная семья обвинила в краже — якобы тот стащил серёжки из шкатулки, пока занимался с их сыном математикой. Миха тогда Валерку даже побил сгоряча. Серёжки нашлись, а осадочек остался. Больше Лерика на дом не звали, пришлось подрабатывать копирайтингом по сто рублей за тысячу знаков. Нередко Лерик показывал брату, мол, смотри, живут же люди. Рассказывал про какие-то закладки, соли, «тёмный интернет». Предлагал заняться чем-то полегче и поприбыльнее. Всплывали то и дело знакомые, предлагавшие Михе крышевать девочек на трассе и прочие «мутные» вещи — он вырос парнем крупным, плечистым. Но Миха был непреклонен:
— Таким только мрази занимаются, — и спрашивал Валерку, если чувствовал, что тот вот-вот даст слабину, — Ты чё, хочешь быть мразью?
И Лерик доверчиво мотал головой — мразью он быть не хотел.
Родной город встретил жарким маревом; градины пота катились по спине, выступали на висках. Зайдя в магазин по дороге, Миха купил на остатки матпособия нехитрой снеди. К алкоголю он так и не пристрастился — не мог изгнать из головы картину, как мать предлагает себя соседу за бутылку.
Домофон на двери не работал. Миха шмыгнул в прохладное жерло подъезда. Под почтовыми ящиками валялись разбросанные листовки. Он выругался:
— Свиньи!
Миха вставил ключ в скважину, потянул; дерматин с чмоканьем отвалился от дверного проёма. Ещё не осознавая, почему, Миха выронил сумку, зажал нос. Глаза слезились, вглядываясь во тьму прихожей, а квартира выдыхала в лицо тяжелую вонь пополам с мушиным жужжанием. Одна муха села Михе на пальцы, и тот махнул рукой, сгоняя насекомое. Тут же запах, подобно хищному зверю, набросился на ноздри пришедшего, принявшись терзать их изнутри – царапать гнилостными нотками слизистую, перекатываться солёной вонью застарелого пота и мочи, щекотать пылью и дразнить не пойми откуда взявшимся химозным клубничным ароматом. А ещё в квартире явственно ощущалось чьё-то враждебное присутствие. До того явственно, что рука сама принялась нащупывать в сумке что-нибудь, что сошло бы за оружие.
Паника накатила мощной волной. «Тухватуллины, гниды! Нашли-таки!» Перед глазами плясали картины, одна страшнее другой: как Валерик вяло хнычет, пока ему в зад засовывают бутылку из-под шампанского; как эта же бутылка разбивается внутри него после удара остроносым мокасином; как Валерик ползает по квартире, оставляя влажный след, точно гигантская улитка...
На полу, действительно, были какие-то потёки. Кровь? Дерьмо?
Он сделал шаг в квартиру, и мухи, встревоженные, взлетели в воздух, замельтешили перед глазами. Одна попала в нос, и Миху едва не стошнило. Съеденный на станции беляш в сопровождении кофе и желудочного сока подкатил к горлу. Нога приземлилась во что-то склизкое, мягкое и поехала по коридору, так, что Миха едва не сел на шпагат – прямо в влажные пятна, что так занимали мух.
Удержав равновесие, Миха бросил сумку на заваленное газетами трюмо. В квартире было темно, окно на кухне заклеено намертво обрезками обоев, и лишь тусклый свет подъездной лампы позволял прокладывать путь меж вздувшихся, истекающих гноем, мусорных пакетов. Обувь липла к линолеуму, будто намазанная клеем. Наконец, он добрался до Валеркиной комнаты, обнял пальцами дверную ручку – та была скользкой – и, задержав дыхание, рванул дверь на себя, ожидая чего угодно – кровавой бани или наркопритона. Но это...
Брат, как ни в чем ни бывало, сидел перед монитором – спиной ко входу, абсолютно голый. С боков свешивались тяжелые складки, похожие на спасательные круги. «Поднабрал» — машинально отметил Миха.
Вонь в Валеркиной комнате достигала оглушительного апогея. Казалось, вдохнув разок этот спёртый застоявшийся воздух, сдобренный ароматами всех телесных жидкостей во всех возможных состояниях, ты уже никогда не сможешь почувствовать никакого иного запаха – обоняние просто отключится, как рвутся барабанные перепонки от громкого звука или выгорает сетчатка, если долго смотреть на солнце. Но даже вонь отошла на задний план, когда Миха разглядел творящееся на мониторе. Там, размазывая слезы по лицу, голый мужик натурально имел собаку. Облезлая дворняга огрызалась и пыталась укусить партнера, но тогда из-за кадра появлялась рука и хлестала собаку по морде чем-то длинным, отчего на ней оставались багровые следы. Застыв, Миха со смесью дурноты и ужаса наблюдал за происходящим на мониторе и ритмично дергающимся локтем брата.
— Лерик, какого хуя?
Брат дернулся, как от пощёчины, но на голос не обернулся. По всему его массивному телу пробежала болезненная дрожь, черные от грязи пятки оторвались от пола; пальцы ног подогнулись, и Миха с отстраненным спокойствием определил: Лерик кончил. Спустя секунду о пол с хлюпаньем стукнулось что-то похожее на пластиковый тубус. Валера грузно встал из-за компьютера, потопал к брату, и Михе вдруг захотелось со всей дури садануть кулаком по этой прыщавой, заплывшей жиром и поросшей щетиной морде. А ещё лучше – оттолкнуть ногой. Словом, любой ценой удержать на расстоянии это чудовище, лишь отдалённо похожее на Валерика.
— Стой, блядь, где стоишь! – взвизгнул Миха, и брат послушно замер; развел руками, словно извиняясь, — Хули ты исполняешь? Почему в квартире срач? Ты без меня совсем опустился? Выглядишь как чухан и воняешь...
Теперь паззл сложился – источником самого невыносимого оглушающего смрада был сам Валера. Глаза не сразу привыкли к темноте, поэтому детали его облика выплывали по очереди – красные глаза за линзами очков, крупный гнойник на подбородке и россыпь прыщей на лбу, пятна и потёки на груди; в спутанных волосах копошились вши. Источник клубничного аромата теперь тоже был определен безошибочно – на краю стола стоял флакон с лубрикантом.
— Ты совсем краёв не видишь? Пиздец, Валера! Как ты в этом живешь?
Миха обвел взглядом комнату – неведомые, незнакомые тени в углах оформились, приобрели вид коробок из-под пиццы, скомканных салфеток и прочего бытового мусора. Многострадальный диван потемнел от всех впитавшихся в него жидкостей, натёкших с грузного Валериного тела.
— Хуль молчишь? А?
И тут Лерик резко подскочил к Михе. Тот было отшатнулся, но уперся лопатками в межкомнатную дверь – и когда та успела закрыться? Лицо Валеры было совсем рядом, так близко, что видны были бурые кровяные корки под угреватым носом. Вонь усилилась. К горлу опять подкатила бурда, никак не желающая перекочевать в кишечник, и Миха готов был задохнуться собственной блевотиной, лишь бы не вдыхать.
Валерины пальцы с грязными ногтями уперлись в уголки рта, отороченного клочковатой щетиной; потянули в стороны, растягивая лицо в неестественной, уродливой улыбке. Дохнуло давно не чищенными зубами. Лерик распахнул рот, насколько позволяла анатомия; достаточно, чтобы Миха разглядел и воспалённое горло, и кариозные моляры, и почерневшую от гнили кочерыжку на месте языка.
— Кто? Кто это сделал? Это те звери, да? Отвечай!
Валерка пожал плечами. Так, словно речь шла о сущей мелочи, мол, не переживай, Миха, всё путем.
— У-а-и!
— Чего, блядь?
— У-а-и!
Видя, что Миха его не понял, толстяк нагнулся, выудил из груд мусора коробку из-под пиццы, вытряхнул остатки, оторвал крышку. Каким-то непостижимым образом найдя в бардаке маркер, что-то размашисто начеркал на картоне, повернул к Михе. Примитивный рисунок изображал человечка, дверь и красноречиво направленную на нее стрелочку.
— Ты че, писать тоже разучился? Дверь… В смысле? Ты меня выгоняешь что ли? Совсем охуел? – включил Миха «бычку», осекся, — Погоди. Тебя пасут?
«Неужели дождались? Где они? Во дворе? В подъезде?»
Поток мыслей прервало скрипение маркера о картон – Валера снова рисовал. Закончив, повернул картонку к брату. Человечек обзавелся многократно заштрихованной шеей, будто из той хлестала черная кровь, а рядом стояло нечто тощее, высокое с калякой-малякой вместо головы.
Миха ещё раз оглядел брата – теперь по-новому. Отойдя от первоначального шока, он старался трезво оценить произошедшее: срач в квартире, стрёмная порнуха, откушенный – теперь Миха чётко это понимал – язык, и видок у Валеры такой, словно тот плескался в выгребной яме. Голый, покрытый пятнами, о происхождении которых думать не хотелось, в заляпанных очках, с картонкой в руке Валерик выглядел однозначно сумасшедшим.
«Свихнулся. Как мамка. Значит, наследственное» — с накатывающей тоской подумал Миха. Мда, сначала зона, теперь вот брат-инвалид на его, Михи, иждивении. Сейчас бы, конечно, вызвать санитаров, сунуть в зубы по тыщонке и главврачу коньяку хорошего, чтоб упекли Валерку далеко и надолго. А самому обосноваться в квартире, найти работу, познакомиться с девушкой, создать семью... Эта мысль оформилась так быстро, что Миха даже не успел её как следует разглядеть. А когда разглядел, его аж передернуло от омерзения – теперь по отношению к себе. Это была чужая мысль; мысль той, павшей, опустившейся матери, что не выкинула их на улицу лишь из-за пособия. «Ну уж нет, мама, мразью я не стану!»
— Ладно. Потом расскажешь. Пошли, приведём тебя в порядок.
Миха кивнул в сторону ванной, но Валерик не тронулся с места, наоборот, даже отступил на шаг, замотал головой в суеверном ужасе.
— Не понял? Пошли, или тебе пинка для скорости не хватает?
Валерик отшатнулся ещё сильнее, воздел руки в мольбе, заскулил – мыться он явно не хотел.
— Ну, не хочешь по-хорошему...
Миха напрыгнул на брата, попытался ухватить за короткую шею, но рука соскользнула: загривок Лерика покрывала какая-то слизь — не то жир, не то проклятая клубничная смазка. От прикосновения к брату по телу пробежала дрожь отвращения – точно сунулся рукой в нужник. А Валера, не теряя времени, схватил груду мусора и швырнул Михе в лицо. Жирные ошметки облепили одежду, которую Миха накануне собственноручно выстирал— хотелось вернуться домой «с иголочки». Не задалось: на воротник рубашки налип кусочек колбасы, в нагрудный карман набилось что-то похожее на растаявший сыр; джинсы пропитались какой-то жидкой дрянью.
— Ну, Лерик, ты напросился!
Теперь Миха не боялся запачкаться – всё самое страшное уже произошло, и он пошел в полноценную атаку. Было непросто: он врезался в стены, получал по лицу грязной пяткой, был дважды укушен но, наконец, брата удалось загнать в угол. Оба выдохлись, Валеркино брюхо ходило ходуном, очки потерялись в мусорных завалах.
— Попался, который кусался?
И Валерка... разрыдался. Тяжело, мощно, точно кто-то открыл кран; слезы оставляли дорожки на грязных щеках, под носом надулся пузырь. Брат жалобно шлёпал губами и жался в стену.
— Хорош-хорош, — увещевал Миха, кое-как поднял Лерика на руки – тяжёлый, боров! Тот по-птичьи цеплялся за одежду, натужно всхлипывал и подслеповато моргал заплаканными глазками, — Помнишь, как в детстве? Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой...
Кое-как добрались до ванной; потревоженные мухи закружились над унитазом. В самой ванне стояли вздутые чёрные пакеты. Те протекли, и рыжая дрянь проложила дорожку к сливу.
— Ну как так-то, Лерик?
Усадив брата на край ванной, Миха вынул пакеты, ногой захлопнул крышку унитаза, не заглядывая внутрь – меньше всего хотелось знать, чем интересовались мухи. Включил воду. Заслышав шипение душевого шланга, Валерка заметался, замычал, попытался встать, но лёгкий толчок в грудь свалил его в ванну. Под струями брат корчился так, будто из душа лился кипяток – Миха даже проверил, не горячо ли?
— Хорош вертеться! – рявкнул он, направляя струю брату в лицо, — Чистота – залог здоровья! Спасибо мне ещё скажешь... или нарисуешь.
«Интересно, а можно пересадить язык? И где искать донора?»
Миха на пробу прикусил язык у самого основания. Больно. Что же щелкнуло в голове у Валерика, что тот оттяпал себе этот маленький, но важный орган? Поливая братца, сам Миха грузился невесёлыми мыслями: как жить с таким вот родственничком? Наверняка, нужны какие-нибудь таблетки, а то и сиделка. Работать придется за двоих. Ещё хорошо, если возьмут – с судимостью-то. Мелькнула шальная мысль согласиться крышевать трассу или «массажные салоны», но тут же была безжалостно придавлена – как мерзкий таракан.
«Не в этой жизни!»
Мыла не нашлось, зато обнаружился порошок, как утверждала упаковка – с ароматом «Морозной свежести». Свежесть бы сейчас не помешала – вступив в реакцию с водой, жирная корка на Валерином теле завоняла ещё сильнее, а тот вдобавок уворачивался от струй, прикрывая то пах, то лицо.
— А ну не вертись! Мылься давай!
Миха щедро высыпал содержимое упаковки Валере на голову, и тот заморгал вдвойне усиленно –защипало глаза.
— Что ж с тобой произошло-то, Лерик? Как ты так зачуханился, а?
Брат не отвечал, лишь тоскливо подвывал, уворачиваясь от струй. Поняв, что так ничего не добьется, Миха заткнул слив пробкой и бросил душ на дно. Валера отшатнулся от шланга, как от змеи, прижался к стенке.
— Э-э-э, нет, брат, так не пойдёт.
Миха с силой надавил на плечи Лерику, и тот обреченно уселся в серую от грязи воду. Ванна набралась быстро, и теперь Валера сидел по уши в такой же серой пене, похожий на огромную жабу.
— Сиди, отмокай.
Дверь в ванную Миха на всякий случай подпёр снаружи стулом – мало ли что. Переодевшись по-быстрому в чистое – благо, в сумке был запасной комплект одежды, он взял столько пакетов с мусором, сколько мог унести, и покинул смрадное жилище. Теперь даже подъездная вонь казалась цветочным благоуханием. Возле самой двери вслед ему раздались какие-то щелчки, точно за спиной под беззвучное фламенко кружилась танцовщица с кастаньетами.
В магазине Миха с наслаждением вдыхал нормальные человеческие запахи: свежего хлеба, нарезанной, уже слегка заветренной колбасы и спелых помидоров. Самыми же вожделенными были терпкие ароматы бытовой химии. Миха щедро сгрёб несколько брусков хозяйственного мыла, четыре банки порошкового «Доместоса» — такой дешевле, три освежителя воздуха от «Красной цены», пару перчаток, рулон мусорных мешков.
Перед дверью Миха долго стоял, не решаясь войти: набирал воздуха, выдыхал, смотрел себе под ноги, уговаривал себя. Наконец, набравшись мужества, толкнул дверь в квартиру. Было тихо. Подозрительно тихо. Миха отложил покупки в сторонку, заглянул в ванную...
— Нашу ж мать, Валера, какого хера, а?
Брат стоял, в чём мать родила, посреди ванной и сосредоточенно размазывал по груди нечто, похожее на шоколад, но запах выдавал в вязкой дряни иное происхождение.
— Это фиаско, братан!
И снова были банные процедуры, и снова Лерик жался в угол, как побитый щенок, защищая руками самые изгвазданные места.
Убедившись, что брат более-менее чист, Миха снова запер его в ванной, предварительно набрав пару ведер воды – чтоб не мотаться. Фронт работ представлялся циклопическим: горы мусора, заляпанная до состояния камуфляжной расцветки кухня, испоганенные обои; мебель, покрытая засохшими пятнами жира и мухи-мухи-мухи. Их мельтешение было столь вездесущим, что казалось, будто Миха попал в старое зернистое кино. И повсюду его сопровождали щелчки – то ли трещали половицы, то ли в кулер компьютера что-то забилось, то ли дурачился Лерик. Миха попробовал издать такой же, не пользуясь языком — не получилось.
Уборка в одном только коридоре заняла какое-то невероятное количество времени. Пару раз Миха всё же проблевался, как ни сдерживался, чтобы не прибавлять себе работы — первый раз злополучным беляшом, второй — тягучей желчью.
Чтобы вынести весь скопившийся мусор, потребовалось не меньше шести ходок. Встревоженные тараканы недовольно разбегались по углам и заползали под плинтуса, шевеля усами – будто бы грозя, мол, мы еще вернемся. Полностью избавиться от мух так и не получилось – распахнув все окна настежь, Миха гонялся за ними по квартире как сумасшедший, но те лишь лениво уворачивались, слишком сытые и слишком прикормленные, чтобы покидать обетованный мушиный рай. Чего только ни нашлось в этих грудах – использованная туалетная бумага, недоеденные полуфабрикаты, высохшие земляные комья – с корешками и дохлыми червями, даже крысиный трупик – плоский и мумифицированный. На глаза попались белые, в горошек, трусики с засохшим пятном. Миха подцепил их осторожно шваброй – неужели Валерка в этот блевотник еще и баб водил? Очень мелких баб. Возможно, карлицу. Почему-то Михе очень хотелось верить, что эти крохотные трусики, которые бы с трудом налезли ему на кулак, принадлежали именно карлице, а не кому-то ещё.
Под компьютерным столом обнаружился короткий пластиковый тубус, весь перемотанный скотчем.
«Дрочилка что ли?» — подумал Миха.
Он угадал, но лишь частично. Взглянув на раскатанную багровую дыру, отороченную слипшейся шерстью, Миха не сразу понял, что начинка у мастурбатора совсем не из силикона, ведь в силиконе не заводятся опарыши. Осознав, что держит в руках, аж взвизгнул от омерзения, выпустил дрянь из рук. Та упала на пол, обрызгав кроссовки гнилостной жижей. По ноге хлестнул облезлый кошачий хвост.
— Ёбт, Валера... – выдохнул Миха со смесью ужаса и сожаления – может, сдать брата в дурку и не было такой плохой идеей? Как минимум, дворовые кошки целее будут.
Очередная мусорная куча теперь другого рода тоже требовала очищения. Миха нетерпеливо поелозил мышью, пробуждая технику ото сна. Зажужжал кулер, зажегся монитор – на нём, как на сетчатке мертвеца, застыло изображение мужика, совокупляющего несчастную дворнягу.
— Пиздец.
Все файлы обнаружились на рабочем столе. Открывая видео одно за другим, Миха, не вглядываясь, тут же закрывал его и безжалостно вдавливал кнопку «delete». С каждым последующим файлом, Миха преисполнялся мрачной решимости: им предстоял очень серьёзный разговор и, похоже, не менее серьёзное лечение. Чего там только не было: казни мексиканских картелей, записи изнасилований, копрофилия, некрофилия. От видео с мальчонкой лет семи его снова затошнило. Невзрачный архивчик попался последним. При открытии запросил пароль. Миха хмыкнул, набрал обычный Валеркин «йЦуКеН1993» — лесенкой, по моде двухтысячных. Архив открылся. Единственный файл был лишён названия — лишь какие-то кракозябры. Миха, предчувствуя недоброе, щёлкнул мышью.
***
Продолжение следует...
Автор - Герман Шендеров