Автор: Павел Заикин.
Вообще Грумант – далёкая земля, омываемая водами Северного Ледовитого океана. Это сейчас он получил название Шпицберген и отошёл Норвегии. Или, как сами норвежцы называют, Свальбард. А веке в XVIII здесь добывали нерпу, моржа и белуху голландцы, англичане, датчане, шведы…
И русские поморы.
В этом нелёгком деле незаменимыми помощниками поморов были кочи. Эти лёгкие суда позволяли ходить по северным морям, маневрируя среди льдин. Если же льды затирали коч со всех сторон, команда выходила на лёд и просто втаскивала судно вслед за собой, чтобы, при первом же появлении свободной воды, продолжить плавание.
Вот на одном таком коче и отправились в плавание летом 1743 года к берегам Груманта четырнадцать поморов. Торговля добытым зверем была выгодным делом, а для экономии ходили и меньшими командами. Хотя, конечно, в северных морях это было делом очень рискованным.
Особенно когда посреди такого похода ветер внезапно меняется и относит тебя к неизвестным берегам!
Точнее, это западным мореплавателям побережье Малого Бруна (Восточного Груманта) было неизвестно. Русские охотники уже высаживались здесь. Больше того, они как-то привезли с собой стройматериалы, срубили избу и добывали тюленя и полярного медведя. Кормщик Алексей Химков взялся отправиться на поиски старого становища. С ним вызвалось идти ещё трое.
Приходилось торопиться. Судёнышко, на котором их принесло к этим берегам, всё плотнее обступали льды. А разведчикам нужно было, прежде чем начать, собственно, поиски, ещё добраться до берега по ледяному покрову, испещрённому торосами и трещинами. Один неверный шаг – и плыви на корм тюленям.
Избу нашли в тот же день, к вечеру. Она неплохо сохранилась и стояла верстах в двух от берега.
Однако возвратиться к берегу не успели. Пришлось ночевать здесь. В избе была русская печь, топившаяся по-чёрному, вот только топлива наши разведчики с собой не взяли. Среди их снаряжения было только самое необходимое – ружья с 12 зарядами на всех, немного продовольствия, трут с огнивом, ножи и ещё так, кое-какая мелочь. От ветра стены избы кое-как защищали, несмотря на образовавшиеся между брёвнами щели. А вот поискать дров до темноты и бурана не успели. Да и где их искать на заполярном острове? До утра пришлось помёрзнуть.
Пришёл новый день, принёс новую, теперь уже настоящую беду. Едва небо засерело, Алексей Химков сотоварищи отправились к берегу, сообщить остальным об удаче. Однако глазам разведчиков предстало только чистое ледяное море. За ночь ураганный ветер разбил хрупкий коч вместе со льдами, окружавшими его. Четверо поморов остались одни.
Итак, у них осталось 12 зарядов для ружей. Так что голодная смерть нашим робинзонам в ближайшее время не грозила – дикие олени-сайгачи водились в здешних местах в изобилии. Питались мхом. Этим мхом и наши зимовщики начали конопатить стены.
Вот только кроме мха кругом почти ничего не росло. Чем топить печь, чтобы согреться? Как приготовить пищу?
Пришлось снова отправляться на берег. Туда штормовые ветра приносили обломки погибших судов, а порой и целые деревья. В общем, если постараться беречь единственный топор, вполне можно было протянуть немало времени.
Среди «даров моря» оказалась и толстая доска, в которую было вбито несколько больших гвоздей и привязан верёвкой массивный железный крюк. В отверстие крюка вбили скруглённую жердь, ставшую рукояткой. Закрепили гвоздём. На клещи пошли оленьи рога. Наковальней послужил плоский булыжник. Так наши новопоселенцы обзавелись собственной кузницей.
Это было очень кстати. Порох и пули подходили к концу, а вот медведи только начинались. Считается, что шпицбергенский медведь – самый «мелкий» из полярных. Обычно самец достигает массы «всего лишь» килограммов в 400 (для сравнения – мишки побережья Берингова моря могут быть вдвое тяжелее). Но нашим медвеборцам от этого легче не было. Из гвоздей отковали наконечники для рогатины, а заодно – для стрел. Отшлифовали на камнях. Жить стало лучше, жить стало веселее.
Дни тянулись за днями. Ночи – за ночами. А полярная ночь в тех местах длится с конца ноября до конца февраля. Добавьте к этому питание полусырым мясом (топливо приходилось экономить), отсутствие соли, крупы и овощей, нестерпимый холод зимой, нескончаемые дожди и туманы летом, угрозу цинги и нападения белых медведей (пару раз зверям удавалось даже прорываться в сени избы)… Есть отчего сойти с ума!
Впрочем, поморы держались. Матрос Иван Химков, племянник кормщика Алексея Химкова, и вовсе отмечал, что стал быстрее бегать и «глаз стал вернее». От цинги он рекомендовал товарищам жевать листья травы ложечницы и пить оленью кровь. Сказался опыт – несмотря на то, что Ивану было 23 года на момент начала «робинзонады», ему уже приходилось зимовать на Груманте. Правда, на «обжитом», западном берегу.
Другой матрос, Фёдор Веригин, так и не смог пересилить своего отвращения к оленьей крови. На пятый год зимовки он тяжело заболел и в начале зимы 1748 года умер. «Поселенцев» осталось трое.
«Робинзонада» продолжалась. Поморы изготавливали из шкур песцов и оленей одежду, на них же и спали. Выделывать шкуры было непросто. Их вымачивали в ледяной (а где другую взять?) воде, руками и камнями мяли, натирали оленьим жиром. Умудрились даже выковать несколько грубых швейных игл. Правда, пользоваться ими было неудобно: жилы животных, которыми сшивали куски шкур, постоянно рвались.
Для поддержания огня слепили из глины лампу. Чтобы не подтекал жир, обожгли в печи и обтянули тканью из остатков белья. На фитиль пошли чьи-то носки.
Только на седьмой год полярного плена к Малому Бруну, напротив старого становища, подошёл корабль – архангельский купец заблудился в тумане и оказался не у западных берегов архипелага, а, как и наши «робинзоны» в 1743-м году, у восточных. Алексей Химков заметил его первым. Вместо того, чтобы бегать по берегу и впустую кричать, он кинулся к избе. Он, его племянник Иван Химков и ещё один оставшийся матрос, Степан Шарапов, схватили подсушенные в сенях дрова и кинулись разводить костёр выше полосы прибоя.
Их заметили.
На борт купеческого коча спасаемые погрузили десятки пудов оленьего жира и сотни песцовых шкурок, также шкуры медведей, оленей и свой немудрящий скарб – две рогатины, лампу, лук со стрелами, самодельные иголки… Сами нанялись матросами. И вот, 28 сентября 1749 года они увидели Архангельск.
Парусник ещё не успел бросить якорь, когда раздался крик:
- Гляньте, баба плывёт! Ратуйте православные! Выброску!
Жена А. Химкова давно уже перестала горевать по пропавшему мужу. Северные моря суровые. Исчез парус за горизонтом, и больше никогда не объявлялся, не вернулся. Тайна… Однако в этот день она была не в родной Мезени, а в архангельском порту. Глянула на пристающее судно и… Кто же это в удивительной одежде из шкур, с потемневшим от холодов лицом, сильно обросшим? Да это же…
Она кинулась в воду и поплыла навстречу подваливающему «купцу».
Впоследствии вещи «робинзонов» были доставлены в Северную столицу, в Академию де сиянс. Тамошние профессора составили комиссию по уточнению итогов шестилетнего «сидения» поморов на острове. Химковых, дядю и племянника, даже вызвали в Петербург. Уточнили некоторые природные особенности северных островов и их положение. Обратили внимание на специфику полярной навигации.
Наконец, задали Алексею Химкову пару вопросов относительно точного расположения становища и очертаний побережья, а также о том, как наши робинзоны умудрились вести календарь - ведь за столько времени у Химкова «набежало» ошибки всего в два дня. Тот ответил: «Каким же я был бы кормчим, если бы не мог определить высоту солнца, когда оно видно, и движение звезд, когда солнца нет?! Я изготовил себе палку для этой цели, подобную той, какую оставил на корабле, и она служила мне для моих наблюдений».
Речь шла о градштоке, он же – «посох Якова», достаточно примитивном, но в умелых руках очень точном инструменте, позволяющим при помощи наблюдений за солнцем и звёздами определять географическую широту. Но Химкову долго не верили.
Он обижался.
Автор: Павел Заикин
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_247516
Живой список постов, разбитый по эпохам