Наткнулся на рекламу про спасение коров, стало интересно, зашел, а там такое
Счастливая лошадь очень порадовала, но вызвала недоумение.
Как я понял, там снова йоги восстали и продвигают постулаты про своих священных коров, где-то в районе Омска.
Господа, вам больше нечем заняться что ли? Вот прям щас нужно собирать донаты на коров?
Каждый день миллионы людей по всей стране покупают молоко, йогурты, сыры и кефиры. Полки магазинов ломятся от ассортимента, а упаковки обещают «свежее отборное молоко». Но возникает логичный вопрос: если столько продукции производится ежедневно, почему мы почти не видим коров? Где они пасутся? Кто их доит? И вообще — всё ли это настоящее молоко?
Разберёмся.
Причина того, что мы почти не видим коров — в концентрации и автоматизации молочного производства. Раньше коровы паслись на лугах возле деревень, и даже в черте города можно было встретить частные фермы. Сегодня всё иначе.
Молоко дают не «сельские бабушки», а крупные молочные комплексы.
Фермы, которые поставляют молоко в супермаркеты, давно стали высокотехнологичными предприятиями. В одной такой «молочной деревне» может содержаться от нескольких сотен до нескольких тысяч коров. Эти комплексы находятся вдали от городов и дорог — в глубинке, куда редко ступает нога случайного прохожего. Вот почему вы их просто не видите.
Современные коровы почти не контактируют с людьми. На многих фермах внедрены роботизированные системы доения. Коровы сами подходят к доильным аппаратам, где их сканирует датчик, автоматически подсоединяются трубки, и начинается процесс. Всё фиксируется в системе: сколько молока дала корова, каково его качество, нужна ли ей ветеринарная помощь.
Во-первых, корова в среднем даёт от 10 до 30 литров молока в день. А некоторые породы — до 50 литров и больше.
Во-вторых, молочные фермы работают круглый год, без выходных.
В-третьих, в России официально содержится более 7 миллионов коров, и большая часть — на промышленных фермах.
Если посчитать — даже 1 миллион коров может ежедневно давать 20–30 миллионов литров молока. А значит, предложение есть — просто мы не видим самих производителей.
И тут начинается самое интересное.
На прилавках можно встретить настоящее молоко, восстановленное молоко, ультрапастеризованное, а также продукты на растительной основе с похожим вкусом. Вот что важно понимать:
Настоящее молоко — это то, что получено от коров и подверглось минимальной обработке (пастеризация, фильтрация).
Восстановленное молоко — это продукт, сделанный из сухого молока и воды. По закону его можно продавать под названием «молоко», если соблюдены технологии.
Растительные аналоги — соевое, овсяное, кокосовое — не содержат молочного белка и подходят людям с аллергией или непереносимостью лактозы.
Некоторые производители экономят, добавляя сухое молоко, заменители жира, ароматизаторы и стабилизаторы — и всё это легально, если указано на упаковке. Поэтому читайте состав: чем меньше слов и непонятных ингредиентов, тем лучше.
Если вы живёте в мегаполисе, то шансов увидеть настоящую ферму почти нет. Частных коров почти не осталось, а молоко от «бабушек» всё реже попадает в продажу из-за жёстких санитарных требований. Город и деревня сегодня почти не пересекаются.
Тем не менее, агротуризм становится популярным: многие фермы приглашают гостей на экскурсии, где можно посмотреть, как живут коровы, попробовать свежее молоко и даже подоить бурёнку вручную. Это хороший способ понять, откуда берётся еда.
Они находятся на закрытых промышленных фермах.
Молочное производство стало высокотехнологичным и скрытым от глаз.
Количество коров в стране достаточно для обеспечения магазинов.
Современное молоко — это не всегда то, что вы представляете.
Молоко в магазине — результат работы тысяч специалистов, сотен ферм и автоматизированных систем. Мы не видим коров, потому что индустрия уехала из-под окон в глубинку. Но они есть. Много. И они работают на нас каждый день — в тишине и без зрителей.
Оригинал статьи
Нахуя тебе череп коровы, пойди в лес и найди череп лося или его рога. Ну если прям уж приспичило тебе череп коровы, то лучше вываривай его сама. Хуй знает кто тебе продал этот череп, что он с ним делал и так далее.
Хотя кому я все это говорю. Первый раз увидел человека, который хочет череп коровы. Это что за мысли у тебя в голове? Что тебе он понадобился. Вопрос для каких целей?
Я вот мечтаю о мотоцикле на заказ, а череп вообще, тем более коровы мне не приходил в голову.
Вот что означает когда приснился череп коровы:
А теперь если Вы его купили и он к Вам пришел, то почитайте сонник и подумайте зачем он Вам.
Я склонен считать, если Вы дошли до крайности купить его, то это крик души. Значит что-то у Вас дошло до крайности и Вы так привлекаете внимание окружающих Вас людей.
Совет очень простой, сходите к психологу он быстро разберет чего Вам не хватает или чего у Вас в избытке. Потом Вы поймете, что Вам не нужен череп коровы, Вам нужно что-то менять в своей жизни. Череп это к смерти или не упокоению т.е. Вы скорее всего на столько заебались в своих мыслях и делаете что-то не так, что дошли до того, чтобы купить череп. Это не здоровая хуйня. Возможно Вам скоро потребуется помощь не психолога, а психотерапевта и так далее.
Быль о мясоедах
Зима в тот год пришла рано и злобно. Сначала побила морозом неубранный хлеб, потом выстудила землю так, что картофель в подпольях превратился в слипшиеся комья грязного льда. К Рождеству в деревне Берёзовый Крюк уже доели последнюю солому с крыш и принялись за ремни. Дети замолкли, их плач стал тихим, писклявым, как у ослабевших котят. Смерть вошла в избы и присела на пороги, терпеливо дожидаясь своей очереди.
В такую-то пору и сдохла у вдовы Матрёны Бурёнка — последняя корова в деревне, тощая, костлявая, но всё же плоть и кровь. Для голодных она была сокровищем, равным эльдорадо. Но и проклятием. Ибо барин, хоть и жил за тридевять земель, требовал свою долю даже с падшей скотины. Объявить — означало отдать последнее.
Собрались мужики ночью, в самой дальней, полуразрушенной избе рыболова-отшельника Гаврилы. Сошлись крадучись, как воры, прячая лица от луны, которая в ту ночь была кругла, бледна и равнодушна, как лицо сытого человека. Говорили шёпотом, перебивая друг друга.
— Нельзя хоронить мясо в землю, когда дети пухнут! — кашлянул хриплый голос из темноты.
—А барин? Узнает — не только корову заберёт, последние шкуры сдерёт за недоимку!
—Скажем, волки задрали! — прошипел кто-то.
Наступила тишина. Все понимали — это не просто воровство. Это был бунт. Бунт голодных кишок против установленного порядка. Грех, который падёт на всех.
Староста Игнат, мужик совестливый и набожный, долго молчал, сжимая в руках нательный крест. Наконец он поднял голову, и в его запавших глазах отразилась вся бездна их отчаяния.
—Решайте миром. Но коли делать — так всем. И грех на всех. И ответ перед Богом — всем.
Решили. Тихо, под покровом ночи, выволокли тушу Бурёнки в лес, к старому оврагу. Руки дрожали не от тяжести, а от святотатства. Развели костёр, вскипятили в чанке воду, содрали шкуру. Варили похлёбку молча, не глядя в глаза друг другу. Пахло не едой, а страхом и предательством. Когда мясо сварилось, ели его тоже молча, жадно, стыдливо, пряча куски за щёки, словно краденые. Каждый кусок обжигал им горло не жаром, а осознанием содеянного. Они ели не корову. Они ели договор. Договор с голодом против совести.
Наутро деревня проснулась другой.
Первым это почувствовал кузнец Артём, здоровенный детина с руками, как молоты. Он вышел во двор и не смог позвать жену. Горло перехватило. Он обернулся и увидел её — она стояла на пороге, и в её глазах, всегда таких кротких, светился холодный, звериный испуг. Он посмотрел на свои руки и вдруг понял, что хочет не обнять её, а оттолкнуть, как конкурента у миски.
В избе у рыбака Гаврилы его старый пёс Шарик, встречавший хозяина радостным вилянием, вдруг ощетинился и, поджав хвост, забился под лавку, скуля. Гаврила не понял. Он лишь почувствовал раздражение и мысль: «И эту кость доесть бы...»
Дети, которые снова стали бегать по деревне, играли теперь в странные игры. Они не догоняли друг друга, а подкрадывались. Не смеялись, а рычали. Их взгляды стали пристальными, изучающими, будто они высматривали, у кого из сверстников меньше сил, кто может стать добычей.
Это были не физические изменения. Не шерсть и не клыки. Это было нечто худшее — изменение душевного уклада. Прежние связи, державшиеся на взаимовыручке и родстве, порвались, обнажив голую, животную сущность. Сосед видел в соседе не соседа, а соперника в борьбе за ресурс, за место у костра, за взгляд старосты. Запах страха, который теперь постоянно витал над Берёзовым Крюком, будто сводил их с ума. Они начали чуять его, как звери.
Староста Игнат ходил по деревне и не узнавал её. Он видел, как поссорились из-за горсти мёрзлой брюквы два брата, и в их глазах читалась ненависть, готовая перейти в убийство. Он видел, как женщины отбирали у старухи Матрёны её скудную пайку, приговаривая: «Тебе всё равно помирать, не трансь добром». Он слышал, как по ночам из изб доносился не храп, а тяжёлое, звериное сопение.
Он пытался говорить, вразумлять, вспоминать Бога. Но его слова отскакивали от каменных, озверевших сердец. В его собственном сыне, всегда таком послушном, он теперь видел хищный, оценивающий взгляд.
Кончилось всё это в один вечер. Игнат собрал сход. Он стоял перед своими односельчанами, а они смотрели на него не как на старосту, а как на помеху.
—Очнитесь! — кричал он, и голос его был полон отчаяния. — Мы же люди! Что с нами стало? Мы съели корову, а проснулись зверьми!
Из толпы вышел молодой парень, зять кузнеца. Его глаза блестели лихорадочным блеском.
—А что такого? Выживаем, как можем. Ты, дядя Игнат, тоже своё брюхо набивал. А теперь умничаешь.
И тут Игнат понял всю глубину пропасти. Они не просто совершили грех. Они его приняли. Они сжились с ним. Он был последним, кто ещё помнил запах свежего хлеба и звук колокола, а не вой волка.
На следующее утро его нашли. Он повесился на воротах своего же дома. На груди у него, приколотая гвоздём, болталась берестяная грамота. Кривыми, торопливыми буквами было выведено: «Мы съели не корову. Мы съели друг у друга совесть. А что осталось — уже не люди. Простите меня, Господи, что не уберёг».
Сначала была тишина. Потом кто-то сорвал записку, смял и бросил в снег. Потом все разошлись. Хоронить старосту вышли немногие. Отпевать было некому.
И пошла жизнь. Новая жизнь. Без Бога, без совести, без стыда. Они уже не прятали взгляды. Они научились жить с этим. По ночам, когда голод особенно скребся в животах, они выходили из изб и поднимали головы к луне. Та самая луна, что видела их ночной сговор, была кругла и спокойна. И они начинали выть. Тихо, вначале, потом громче. Длинный, тоскливый вой, в котором была не просто звериная тоска, но и горькое, невыразимое словами понимание. Они выли на луну, принимая её за тот самый круглый, сытый, недостижимый живот сытой Бурёнки, которую они когда-то съели, а вместе с ней — и самих себя.
Автор: Коньков Александр Александрович.
