Помещение казалось безликим и пустым. Хотя, конечно, в нем что-то и было. Какая-то мебель – стол, стулья – все это имелось в наличии. И телевизор, возможно, был. О, точно! Был же еще и телек, и диван. И коврик какой-то.
Да! И картина на стене. Вот только то, что было изображено на той картине, хотелось сразу же забыть. Нет-нет! Там не изображались какие-то ужасы или уродства. Картина была нейтральной настолько, что хоть час на нее смотри, а все равно потом не скажешь – пейзаж это был или натюрморт. Впрочем, никому бы и в голову не пришло рассматривать эту картину целый час. Она была настолько невзрачной и блеклой, что тут же улетучивалась из быстрой памяти.
Точно то же самое можно было сказать и про все помещение. Случайному человеку оно представлялось настолько неинтересным, что все, кто в нем бывал, тут же его забывали. Спросят их: «И что там за обстановка была?» «Ну, квартира и квартира», – промямлит спрашиваемый. Он, скорее, облако припомнит, которое видел по пути, очертания попутной лужи встанут в памяти, всех встречных расскажет, продиктует номера автомобилей. А эту квартиру не вспомнит.
И хозяева у этой жилплощади – еще больше неинтересные. Мужики какие-то.
– Так ты рожи, блядь, их опиши! – заорет на спрашиваемого злой вопрошающий.
– Да рожи как рожи, – скажет отвечающий, поерзает на жестком стуле, к которому привязан эластичной веревкой. – Отпустите меня, слушайте, да! Я – простой учитель музыки из Куляба. Я заказы доставляю. Пиццу-хуиццу. Мужики, вы чего, а? Я в разборки не влезаю. Оно мне не надо. У меня родители старенькие в Кулябе-то.
– Рожи вспоминай!
– Ну, телосложение спортивное. Вроде бы…
– Рожи!
– Ай, блядь! Ну, что ж ты делаешь, сынок, отродье ты траханой овцы. Ай!!! Уй! Уй! Уй! Уй! Только не это! Нет! Ну, сыночки, ну, что же вы… Аааааа!!! Аааааа!!! Мамой клянусь, все скажу! Могилами предков! Родиной клянусь! Родиной! Ну, что же вы? Только уберите! Пожалуйстапожалуйстапожаааааа!!! Ааааа!!!! Аааааааа!!!
– Рожи! Опиши нам их рожи.
– Ну, у одного – борода. Такая вот. Борода.
– И? Какая она? Эта борода?
– Я хуй знает, сыночки! Ну, пожалуйста, не надо, сыночки! Я не помню, что это за борода. Ааааа!!! Ааааа!!!!
– Рожи описывай! Рожи!
– Да не помню я их, сыночки! Там такие рожи, что забыть их хочется.
– Почему?
– Не держатся они в памяти. Посмотрел и забыл.
Свет от лампы был направлен в лицо отвечающему. Он при всем желании не мог видеть тех, кто его допрашивал. Все, что фиксировало в этот момент его зрение, представляло собой лишь расплывчатые и резкие пятна света.
А между тем спрашивающие – их было двое – видели друг друга прекрасно. Они переглянулись.
– Пиздит? – спросил один другого.
– Не думаю, – ответил второй. – Но полной уверенности нет.
– Думаешь, профи?
– Я не знаю, надо удостовериться.
– Сывороткой, что ли? У нас ее что – много, что ли? На этого еблана тратить сыворотку?
– Мальчики, отпустите меня, – заблеял допрашиваемый. – Если деньги нужны, то я земляков попрошу. Соберут! Соберут!
– А наркотой твои земляки барыжат?
– Барыжат! Барыжат! – мгновенно ответил допрашиваемый. – Гашиш, героин, насвай. Скажите, что нужно, и вам по оптовым ценам, сколько хо… Аааааа!!! Ааааа!!!!
– Быстро своих вложил, – сказал один допрашивающий другому.
– И какой из этого вывод?
– Он ни хуя не помнит.
– Это может быть «выдай одно, но скрой другое»?
– А вот хэзэ. Жучок-то у нас – мутненький. С кем у тебя был первый секс, блядина хитрожопая?
– С женой! Ааааа!!! Аааааа!!! Ааааа!!!! Сыночки, сыночки, зачем, зачем?!!!
– С кем, блядь?
– С козой! Пятнадцать мне было, мы с пацанами на пастбище пошли…
– С кем?! Отвечай, блядь!
– С ишаком.
– С кем, с кем?
– С ишаком. Я все скажу, ребята. Я его отвафлить решил. А он меня за хуй цапнул, опухло потом. Врачу барашка резали, чтобы гной выкачал.
– С тройным дном хорек, – сказал первый из допрашивающих. – Тут у него одна правда. Под ней – другая. И под только под второй – правда правдивая.
– Херово. Может, и пиздеть.
– Сыночки! Сыночки! Сто тысяч долларов завтра соберу, привезу вам! Почкой расплачусь. Своей, жены, детям вырежу – дам вам денег, будьте здоровы только. И забудьте про меня, как я про тех мужиков.
– А если ты тех мужиков увидишь, ты их узнаешь?
– Узнаю, сыночки! Узнаю!
Один из допрашивающих пригнул гибкую колонну настольной лампы так, что плафон – рассеиватель света – оказался у самой поверхности стола.
Те, кто задавали вопросы, шагнули в пятно мутного света.
– Мужики! Так это же вы! Вы же там и были – в той квартире, ха! Я – могила, мужики! То есть, это вы меня сами про себя спрашивали?
Допрашивающий с небольшой, больше похожей на небритость, бородкой положил одну руку отвечавшему на подбородок, другую – на затылок.
– Конечно, будешь молчать, – сказал он.
– Мужики! Мужики! Что вы! Я вас уже забыл! Не надо! Ой!
Бородатый резко и быстро повернул подбородок вправо. Хрустнули, ломаясь, позвонки. Допрашиваемый обмяк на жестком стуле.
– Да уж, блядь, похавали пиццы, – сказал безбородый мужик, с совершенно незапоминающимся лицом.
– У него же и адрес наш зафиксирован. И телефон.
– Это было глупо, товарищ Баширов, – сказал безбородый.
– Сознаю, товарищ Петров. Пиздец, как глупо. От такого, к сожалению, никто не застрахован.
– Ладно, выводы обсудим потом, а сейчас надо избавляться от жмура.
***
Фантомас сильно сдал за последний год. Хотя много, чего происходило. Ни Петрову, ни Баширову вспоминать об этих событиях без нужды не хотелось. Но, конечно, они все помнили.
За этот год у Фантомаса обвисли уголки рта, а глаза обросли мелкой сеточкой морщинок, и при особом освещении могло показаться, что органы зрения пустили корни. А в самих глазах поселилась едкая, как кислота, печаль. Она обжигала.
И Петров, и Баширов ежились от этой убийственной печали товарища Фантомаса.
– В глаза мне смотреть, – ревел Фантомас. От этого рева по коже бежали даже не мурашки, а целое стадо крупного рогатого скота, как перед корридой в Памплоне.
О своем кураторе ни Петров, ни Баширов не знали ничего. Ни как его зовут, ни воинское звание, ни отдел, в котором он работает. Зато Фантомас знал о них все.
– Меня тревожит не то, что вы, долбоебы, задвухсотили разносчика пиццы, – очень зловеще громыхал печальный Фантомас. – Хер бы с ним. Можно было бы списать на вынужденные обстоятельства. Но этот несанкционированный жмур у вас уже какой по счету?
– За какой-то период или вообще? – спросил Петров.
– За год давайте посмотрим, – сказал куратор. – Какой?
– Седьмой, – мрачно сказал Баширов.
– Вот! Седьмой! – провозгласил Фантомас. – Отсюда вывод. И какой?
В промышленном подвале безлюдной в этот час промзоны подмосковного Домодедова сгустилась тишина.
– Мы больше не будем, – одновременно сказали Петров с Башировым.
– Вы пизданулись! – загромыхал в бетонных стенах голос Фантомаса. – Что мне с вами делать? За что вы убили этого несчастного?
На полу подвала лежал труп. Совсем не страшный, скорее жалкий. Выражение страдания теперь уже навеки застыло на хитром смуглом лице.
– Ну, короче, сегодня же у нас дела были, – осторожно начал Петров.
Фантомас закивал: знаю-знаю. Ну, так еще бы он не знал. Под его руководством и работали.
– Ну, и приехали мы домой, – продолжал Петров. – А уже одиннадцать вечера. А нам жрать хочется.
– Так, – подтолкнул забуксовавшую телегу рассказа Фантомас.
– Ну, а что у нас в холодильнике? Хуй да ни хуя. Пельмени. Ну, этот чудак говорит: «Давай пельмешков ебнем?» – Петров кивнул на Баширова, который тут же виновато потупился. – А их и мало, и стремные они какие-то.
– И?
– Ну, неправ был, товарищ куратор. Это от меня пошло. Я предложил пиццу заказать. Чтобы нам ее привезли.
– Пошиковать решил, – сказал Фантомас.
– Да видели бы вы эти пельмени!
– Я, блядь, такие пельмени видел, что ты усрешься от ужаса! – гаркнул Фантомас. – Дальше! Вы друг с другом в этом вопросе – не поладили?
Это был очень стремный и принципиальный вопрос.
– Мы не вступали в спор, – быстро ответил Баширов. – У нас возник консенсус. Я тоже поддержал идею о пицце.
– Итого два долбоеба пришли к консенсусу. Что потом, дубиноголовые вы мои?
– Ну, и приходит через двадцать две минуты вот этот вот, – продолжал Петров, кивая на мертвое тело. – И сразу мне не понравился.
– И мне, – подтвердил Баширов.
– Взглядом – шнырь-шнырь-шнырь, – продолжал Петров. – Рожа хитрая.
– И портреты наши срисовал, – добавил Баширов.
– Но вы его отпустили?
– Да, – ответили киллеры абсолютно синхронно.
– Ну, а потом Русик пиццей подавился, – продолжал Петров.
– Да, товарищ Фантомас. Я ее ем-ем, и вдруг – фигак: мысль ко мне в голову влетает.
– Ну, надо же! – всплеснул Фантомас руками в притворном удивлении. – И что же это была за мысль?
– Мутный это был пассажир, вот, что я понял, товарищ начальник! – сказал Баширов. – Как он смотрел. Как он запоминал. И ебальник… Ебальник, сука, хитрый. Простите, товарищ Фантомас. Запараноило меня.
– Что запараноило – так это правильно, – сказал Фантомас. – Но мания преследования у тебя, дорогой мой, должна была включиться раньше. Когда ты соглашался эту ебаную пиццу заказать. Уже тогда ты, Баширов, и ты, Петров – вы оба вошли в очень опасные воды. Кстати, с какого телефона вы совершали заказ?
Телефонов было три. По одномуу каждого – для связи с Фантомасом. А третий – телефон фирмы спортивного питания, которой Петров и Баширов руководили.
– С фирменного, – сказал Петров.
– Дай проверю, – потребовал Фантомас.
Петров протянул ему мобильный – старую кнопочную «Нокию». Фантомас вошел в историю звонков.
– Вот этот номер, да? А это кто звонил?
– Это вот он нам перезванивал.
– Так. И запараноило вас. Что вы сделали дальше?
– Ну, мы решили с этим мужиком пообщаться. Потому что – ну, были у нас опасения, Фантомас Фантомасыч, что эта сука ебальники наши срисовала.
– Спохватились. И что потом?
– Ну, стали его искать, – Петров отвешивал слова медленно и веско, как щелбаны.
– Как? Как, интересно, стали вы вести розыскную деятельность? И как вы его нашли? Он же, пока вы опомнились, уже далеко, наверное, усвистал? Вы ему позвонили? Договорились о встрече?
– Ну, что вы, Фантомас Фантомасович, – нашел в себе силы улыбнуться провинившийся Петров. – Мы по науке сделали. Русик нос себе приклеил, брови. Вылитый чечен стал.
Словно в подтверждение слов напарника, Баширов взял со стола, на котором стояла лампа, бесформенный на первый взгляд кусок пластмассы. Будучи приставлен к центру лица, пластмасса эта словно наполнилась смыслом и приобрела вид носа, вполне достоверного, орлиных очертаний, и даже правдоподобного – вплоть до искусственных волосков в ноздрях.
Фантомас кивнул, посмотрел на Петрова.
– А я виниры вставил, отчего сильно прикус изменился, ну, и лицо другим стало. И усы приклеил. И бейсболкой верхнюю часть лица прикрыл.
– И? Как вы этого несчастного нашли? Людей расспрашивали? Куда пошел, да?
– Обижаете, – натужно рассмеялся Петров. – Мы по уму сделали.
– Интересно, это как?
– Мы же не в большой фирме заказывали, а в ресторанчике, на районе. И вот мы сели в «семерку», и к ресторанчику поехали.
– И давай там светиться.
– Зачем? В тени встали, на другой стороне.
– И ебальниками с приклеенными носами на всю улицу торговали.
– Да зачем же? Мы в машине сидели, не высовывались. Русик налево смотрел, а я направо.
– А номера вашей «семерки» только ленивый не срисовал.
– Все как надо, грязью заляпаны были.
– И ни с кем в разговоры не вступали? Внимание к себе не привлекали?
– Нет-нет! Ну, что вы! – Петров и Баширов снова, не сговариваясь, заговорили одними словами, в один голос.
Фантомас задумчиво кивнул.
– Потом я вижу – идет. Со стороны Скобелевской, – продолжал Петров. – Русика в бок толкаю, показываю. Ну, Русик выходит из машины. «Э, дарагой, слюшай-хуюшай, дело к тебе есть, да». И тут же я подхожу и инъекцией усыплятора его в бедро хуячу.
– На глазах у прохожих. И тех, кто проезжал.
– Ну, тут стопроцентной уверенности быть не может, – сказал Баширов.
– И что же дальше? – спросил Фантомас.
– Ну, в «семерку» его припаковали, как вырубился, – сказал Петров.
– В багажник? – не без ехидства спросил Фантомас.
– На заднее. Что мы, уебаны, что ли, в багажник человека паковать на улице?
– Сложный вопрос ты поднял. Дискуссионный.
– Чо? – спросил Петров.
– Нет-нет, все в порядке. Продолжай, – потребовал Фантомас.
– А продолжать-то и нечего. Сюда, на подвал его привезли. На стуле зафиксировали. Ну, и вопросы позадавали.
Фантомас закурил. Курил он много, сигареты «Родопи». Те страшно воняли. Но Петров с Башировым терпели. Им и в головы не приходило делать своему куратору замечание.
Размышлял Фантомас долго. Смотрел печальным взглядом то на одного бойца, то на другого, хмыкал, откашливался, щурился.
Петров и Баширов стояли ни живы, ни мертвы, по стойке смирно. Души обоих царапали когти страха.
– Значит, так, долбоебы, – принял решение босс. – Это – последний двухсотый, которого я вам… Не прощаю, не спускаю с рук. Последний двухсотый, на которого я закрываю глаза. Больше поблажек не будет. Вы меня достали. Вы создаете проблемы, парни. Вы это понимаете.
– Больше не повторится! – гаркнули бойцы.
– Я надеюсь. Я очень надеюсь.
Фантомас распорядился свалить все на скинхэдов. Черным маркером (в подвале было много всяких разных предметов) Петров и Баширов разрисовали тело свастиками и призывами «Бей чурбанов!»
Деньги Фантомас распорядился забрать, пересчитал их, насчитал восемь тысяч с копейками, швырнул их Петрову с Башировым:
– В супермаркет сходите, холодильник затарьте.
Мобильный телефон оставили убитому. Было двадцать семь непринятых вызовов и несколько эсэмэсок, типа: «Фарход ишак ебаный где ты ходишь сука», «Заказ ждет нахуй э». Было что-то на таджикском языке.
– Его уже ищут, – констатировал Фантомас.
Тело вынесли со склада, упаковали в багажник. На «семерке» поехали в лес и выкинули двухсотого в ельнике.
– Молитесь, долбоебы, чтобы менты поверили в скинхэдов, – сказал на прощание Фантомас.
***
А поздно утром, около десяти, Петров проснулся от назойливого звука.
Это звонил телефон, зарегистрированный на фирму спортивного питания. Слабосильная кнопочная «нокия». Сколько Петров и Баширов держали его при себе – он не звонил практически никогда.
Сейчас «нокия» лежала на кухонном столе. И пиликала. Номер определился, но последовательность цифр ничего проштрафившимся киллерам не говорила.
Баширов в трусах уже стоял, смотрел на телефон, чесал плоский живот, заросший темными кудрями.
Телефон разрывался. Напарники смотрели друг на друга.
– Меня параноит, – признался Баширов.
– Меня тоже, – сказал Петров.
– Надо ответить.
– Блядь. Может, на хуй?
– Вдруг менты, таджика ищут? Будет подозрительно, если не ответим.
– Блядь.
Быстро сыграли в камень-ножницы-бумагу. Петров выбросил «бумагу» и проиграл башировским «ножницам».
– Алё, – сказал Петров, нажав зеленую кнопку. – Слушаю вас.
Продолжение следует...
