Ночью в дом Параджанова пришел Марчелло Мастроянни. Сергей ждал нас, созвав своих друзей, здесь были художник, тёрщик тбилисской бани, архитектор, суфлёр оперы, парторг киностудии «Грузия-фильм», скупщик бриллиантов, врач, парикмахер – человек тридцать... Стены дома могли обрушиться от хохота. Вот Сергей вскочил на стол и изобразил Ленина на броневике, произносящего революционную речь на армянском.
Но, вот на «броневик» вскочил Марчелло Мастроянни и сотворил Ленина-итальянца.
Игры были рискованные в брежневскую эпоху. Марчелло Мастроянни, может, и не понимал, не чуял риска. А Параджанов? И понимал, и чуял…
Было четыре часа утра, когда Параджанов пошел провожать Мастроянни. Около старого тбилисского дома, где балконы так низки, что, проходя под ними, надо наклонять голову, Сергей остановился.
– Марчелло, здесь живёт твоя любовь. Она всю жизнь ждёт только тебя, Марчелло Мастроянни…
– Моя любовь? – переспросил Марчелло.
– Её звать Шушана... Она девственница… Ей семьдесят четыре года!..
Марчелло с ужасом смотрит на Параджанова.
– Она хранила себя для тебя! Всю жизнь! И ты приехал!
Параджанов подставил к балкону Шушаны бамбуковую лестницу, поднялся по ней. Марчелло как загипнотизированный последовал за Параджановым. Острожно открыл дверь. Они оказались в спальне.
Лунный свет освещал кровать и пышнотелую Дульцинею.
Шёлковая ночная рубашка лопалась по швам от огромных грудей.
Они подошли к её кровати. Наклонившись, Сергей зашептал:
– Шушана, ты все спишь? Так и мечту проспишь! Открой глаза, детка!
Старая двухсоткилограммовая женщина открыла глаза, узнав Сергея, спросила:
– Что на этот раз тебе надо, осел?
– О чём, Шушана, ты мечтаешь?
– Ты ох-ху… В эту ночь, о чём я должна мечтать?
Сергей наклонил Марчелло и утопил его в огромных Шушаниных грудях.
Марчелло улыбался ей. Игра ему нравилась, но чувствовал он себя немножко неловко.
Марчелло смог сказать по-русски:
– Шушана, я лублу тебе...
Вглядевшись в лицо мужчины, Шушана вдруг поняла, что это настоящий Мастроянни. Она завопила! Прижала его голову к горячим грудям.
Параджанов закрыл дверь спальни и, оказавшись на балконе, закричал, как средневековый глашатай:
– Шушана Казарян теряет свою девственность! Я вынесу её простыню…
- из воспоминаний Ираклия Квирикадзе