В самокритичной статье «Великое рок-н-ролльное надувательство-2» (2006 г.) Илья Кормильцев писал: «Мы не знали советской власти такой, какой её замышлял Сталин, не говоря уже о призрачных на тот момент тенях Ленина и Троцкого. Мы выросли и возмужали при Брежневе. С его птенцами нам и приходилось иметь дело. Именно о них были наши ранние песни – о комсомольских цыплятах с оловянными глазками, веривших только в джинсы и загранкомандировки. О бездуховности и смерти веры. О войне против будущего во имя животных радостей настоящего – потных лобков млеющих комсомольских подруг в обкомовской бане». Но: ««Мы ждём перемен», – пел Цой, а какой-нибудь Черниченко объяснял каких именно. «Скованные одной цепью», – пели мы, а какой-нибудь Коротич объяснял, что речь идёт о шестой статье Конституции. «Твой папа – фашист!» – вещал Борзыкин, а «Новый мир» объяснял: да, таки фашист, потому что в детстве плакал, узнав о смерти Сталина».
Яна Дягилева, «Выше ноги от земли», 1990 г.:
Было, да гнильём поросло
Времечко само по себе,
Верная в болоте вода,
Постная, как грех на заре.
<…>
Самый правильный закон завязал
Изначальную главу в узелок
И до треска потянул за концы.
Прорубай, не прорубай – не понять.
Светопреставление.
<…>
Змей Горыныч всех убил и съел.
Обманули дурачка!
Самолёт нас заберёт в полёт,
В темноте пинать резиновое солнышко.
Александр Башлачёв, «Случай в Сибири», 1986 г.:
Пока я всё это терпел и не спускал ни слова,
Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.
Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.
Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.
Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.
Я встал и песне подвязал оборванные крылья.
И спел свою, сказав себе «Держись!», играя кулаками.
А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками.
Хвалил он: «Ловко врезал ты по ихней красной дате!»,
И начал вкручивать болты про то, что я – предатель.
Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел.
Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял,
Что смог нарисовать рога,
Что смог нарисовать рога он на моей иконе.
«Как трудно нам – тебе и мне, – шептал он, –
Жить в такой стране и при социализме».
Он истину топил в говне, за клизмой ставил клизму.
Тяжёлым запахом дыша, меня кусала злая вша.
Чужая тыловая вша. Стучало в сердце. Звон в ушах.
Лирический герой этой песни жёстко противостоит представителю мира горбачёвых, черниченок и коротичей. Борется с элементом системы, обрывающей крылья, высасывающей жизни, топящей в грязи русский рок. Певец поднимается в бой, он поёт, играя кулаками. Есть в тексте и аллюзия к истории Великой Отечественной войны. В последней процитированной строчке.
Кормильцев в 1981 г. породил такие стихи:
Капканы обманов, ловушки соблазнов
Всё ставят и ставят напрасно, напрасно.
Ты видишь насквозь уловки и петли,
Через них пролетая наподобие ветра.
Ты уносишься прочь,
Как июльская ночь.
Ты уносишься прочь,
Как июльская ночь.
На танце, на звуке, на лунном луче –
На чём угодно гарцуешь ты ловко.
Делается очередной поворот,
Рушится очередная уловка.
<…>
С такой же, как сам ты, на крае стены...
Всего сантиметр от гибели верной...
Ты даже об этом не думал, наверно?
Ты – человек наподобие ветра!
Очень уж эта песня похожа на квинтэссенцию биографии Сергея Тюленина. Несмотря на то, что сам Сергей стоял у края стены 58-метрового шурфа краснодонской шахты №5, а такая же, как он, Любовь Шевцова, его лучшая подруга, – у расстрельной ямы на окраине Ровенек, всё равно стояли они вместе. Только вот чтобы на излёте короткой, как июльская ночь, жизни достичь такого уровня, нужно с детства не коверкать свой путь: видеть жизнь, научиться раскусывать обманщиков, преодолевать соблазны, обходить все психологические ловушки. Что несвойственно почти никому. Поэтому, наверное, многим нашим патриотам нравится думать об Александре Матросове так. Жил да был эдакий гопничек. Благородные пожарники в масках честных героев поймали его и посадили (к слову – на два года за нарушение паспортного режима). И уже в колонии вертухаи с оловянными глазками менее чем за год «перековали» гопничка в одного из ключевых Героев Великой Отечественной. Чудо! Слава вертухаям с оловянными глазками! (Вопреки тому, что подвиг А.М. Матросова разгромил полк самых отборных пожарников, самых чудовищных патриотов, пытавших и казнивших Зою Космодемьянскую).
В самом деле, как среднестатистическому ватнику с типичной семьёй, кредитами, потёртой иномаркой и собакой обойтись без веры в такое чудо? «Да, клизма за клизмой я утопил свою истину. Но пусть только попробует НАТО! Уж когда нас припрёт, мы, Р-р-русские, всем покажем! Забыли Сталинград, падлы?! Можем повторить!!»
Александр Башлачёв, «Подвиг разведчика», 1984 г.:
«...А Рейган – вор, ковбой и педераст –
Поставил мир на ядерную карту».
Тревожно мне. Кусаю свой матрас.
Дрожу, как СС-20 перед стартом.
<…>
Да, вовремя я вышел из запоя...
Не отдадим родимой Костромы!
Любимый город может спать спокойно
И мирно зеленеть среди зимы.
Будёновку напялю на затылок.
Да я ль не патриот, хотя и пью?
В фонд мира сдам мешок пустых бутылок
И из матраса парашют скрою.
<…>
Пройду, как рысь, от Альп и до Онеги
Тропою партизанских автострад.
Всё под откос – трамваи и телеги.
Не забывайте, падлы, Сталинград!
<…>
Хочу с гранатой прыгнуть под колёса,
Но знамя части проглотить успеть.
Потом молчать на пытках и допросах,
А перед смертью – про Катюшу спеть.
Бодун крепчал. Пора принять таблетку.
В ушах пищал секретный позывной.
По выходным так хочется в разведку.
Айда, ребята! Кто из вас со мной?
Такие яльнепатриоты-победобесы, пожалуй, страшнее и Врангеля, и Холмогорова, и пожилых гедонистов, пятидесятилетних мальчиков-либеральчиков. Потому что подменили собой понятия русский народ и русская культура. Даже 9 мая присвоили. Не посчитавшись с тем, что молчание на пытках и допросах, партизаны и Сталинград – это совсем другие люди. Совсем другие. Не трамваи и не телеги.
Сравните строки из песни А. Макаревича «Костёр»: «И через час большой огонь угас, Но в этот час стало всем теплей» и «Он обогреть других уже не мог, Но без потерь дожил до тёплых дней», колбасы за два двадцать и бани с комсомолками. «Большой огонь» и, надо полагать, малюсенький эгоистичный костерок. «Стало всем теплей» и «обогреть уже не мог». Грустно-возвышенное «угас» и «без потерь» пережил общую «беду и холода». Вполне понятно, на чьей стороне симпатии русского поэта. Никак не на стороне умных канареек, которые всё всегда делают правильно.
У Виктора Цоя в песне «Звезда по имени Солнце» тоже беда и холода: «белый снег, серый лёд на растрескавшейся земле», облака плывут, «закрывая небесный свет». Две тысячи лет война. И также находится чудак, который «способен дотянуться до звёзд, не считая, что это сон», разогнать облака и «упасть, опалённым звездой по имени Солнце».
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим
Кто живёт по законам другим
И кому умирать молодым.
Илья Кормильцев:
Ты мелькнул и исчез, обгоняя свою тень,
И остался надолго в душе у меня.
И порой, когда мне очень тяжело в этом сложном мире жить,
Я хочу хотя бы мысленно твой путь повторить.
Потому что так прекрасен твой полёт, так неудержим, и мне
Кажется, что ты счастливей всех людей на Земле!
Скромный Кормильцев хочет «хотя бы мысленно», а яжепатриот-победобес – всего и сразу. И с гранатой под колёса, и молчать на пытках и допросах, и Катюшу... Героическая личность, козья морда!
«Понеслась по кочкам метла, Поплыли туманы над рекой, Утонуло мыло в грязи...» Победобесие не может не очернять тех, в чью тогу рядится, потому что правда глаза колет. Победобесы будут стараться низвести настоящих героев до своего уровня трамвайчиков и булочек.
Яна Дягилева, 1985 г.:
Шагают полки по иконам бессмысленным ровным клином.
Теперь больше верят погонам и ампулам с героином.
Терновый венец завянет, всяк будет себе хозяин.
Фольклором народным станет убивший Авеля Каин.
Та же Дягилева, 1989 г.: «Сатанеющий третьеклассник во взрослой пилотке со звёздочкой Повесил щенка – подрастает надёжный солдат». В наше время можно встретить даже младенца в гимнастёрке и коляску в виде танка или самолёта. Какой накал самоуверенной мещанской жестокости ждёт нас? Всех на роги намотают и по кочкам разнесут?
«А телевизор будешь смотреть – козлёночком станешь», «Знамя на штык – козёл в огород». Это Яна о некоторых вехах пути развития «героических личностей».
Я неуклонно стервенею с каждой шапкой милицейской,
С каждой норковою шапкой.
Здесь не кончается война, не начинается весна,
Не продолжается детство.
«Фальшивый крест на мосту сгорел, Он был на бумаге, он был вчера».
«Православная пыль, Ориентиры на свет – соляные столбы». А какие ещё могут быть нравственные ориентиры у фарисейской пыли кроме затосковавшей по Содому и Гоморре жены Лота?..
«А.Б.» (Александру Башлачёву), 1987 г.:
Засыпаем с чистыми лицами
Среди боя кирпичных судорог
Ночь под искры горящих занавесок,
Сон под маскою воска сплывшего,
Хвост, поджатый в лесу поваленном,
Подлой памятью обескровленный.
Безответные звёзды ясны
Сапогами о камни сбитыми
Да об рельсы подошвой стёртою,
В голенище кошачьей лапою
Мелким шагом с когтями вжатыми
По двору вдоль забора тянутся,
Дружно ищут слабую досточку.
Испаряется лёд растаявший,
Чтобы завтра упасть на озеро.
Им умыться б, да мало времени,
Им напиться б, да пить не хочется,
Им укрыть малышей от холода,
Не успев утонуть у берега.
Лёд-хрусталь – это очень дорого.
Вещмешок, полный синих кубиков,
На шнурок да на шею совести.
Сравним: чистые лица – умыться нет времени; поваленный лес, сплывший воск и обескровленный хвост – дружно ищут как пройти; поджатый хвост и подлая память – перед смертью укрыть малышей от холода; очень дорогой лёд-хрусталь, почти сразу затянувший место подвига и снова морозящий малышей – сбитые сапоги и стёртые подошвы. Весьма любопытный образ самопожертвенного и какого-то осмысленного, целеустремлённого звездопада, противопоставленный чистенькому, трусливому и мёртвому уюту.
Глеб Самойлов:
Нет! Не загадывай на звезду.
Нет! Это, может, упал наш друг.
Звезда летит, готовясь будто к бою.
Смеясь, глазеют дети на павшую звезду,
И улетает пепел в подзорную трубу.
И водку пьют крестьяне, танцуя у костра,
Убили звездочёта, порвали колдуна.
<…>
Горят слепые книги, волшебные слова,
И главные секреты уходят в никуда.
И тайна строит небу печальные глаза,
Убили звездочёта, порвали подлеца.
А как бы мне жизнь подлинней чуть прожить,
Как бы кайф растянуть.
А как бы мне... Каждый сам может продолжить своим сокровенным мещанским желанием.
Только не загадывая на падающую звезду.
Вернёмся к поэзии Яны Дягилевой.
Не хватило для разлёту старых дел.
Фотографии, там звёздочки и сны.
Как же сделать, чтоб всем было хорошо.
Тогда старых дел для разлёту не хватило, сейчас и подавно не хватит. Сколько ни вспоминай, как ни гордись старыми фотографиями и делами – не поможет. Особенно если это не твои дела.
3-я и 4-я строчки следующего отрывка поются с такой интонацией, как будто их поёт советский хор.
На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла:
Разорвали нову юбку да заткнули ею рот.
Славься, великий рабочий народ,
Непобедимый, могучий народ!
Дом горит – козёл не видит...
С патриотическим оптимизмом изнасиловать русскую культуру, извалять её в своей мещанской грязи да спалить свой дом, вот это мы завсегда можем повторить.
Образ истязаемой молодой девушки и горящего дома встречается в творчестве Яны Дягилевой неоднократно. Как свидетельствуют друзья, одноклассники и школьные учителя, Яна любила посмеяться над хорошей и вообще всякой шуткой, была очень весёлым, общительным человеком, непримиримой, острой на язык. И в то же время – чуткой, деликатной, застенчивой, ранимой.
Вадим Кузьмин (Чёрный Лукич) с улыбкой вспоминал, что как только Яна «находила человека, которому можно поплакаться, он эксплуатировался по полной схеме» и что её легко было вывести из такого состояния той же шуткой. Рок-музыкант Олег Судаков и поэт Герман Лукомников рассказывали, что и сама Яна могла участием и добрым словом помочь преодолеть даже тяжелейшую жизненную ситуацию.
Следующее стихотворение наряду с «Ванюшей» Александра Башлачёва, с нашей точки зрения, предельно остро и концентрированно выразило глубинную боль простого русского человека, продолжив традиции Н.А. Некрасова, В.М. Шукшина, Н.М. Рубцова. Свойственная Яне русская напевность; в окно тревожно глядят, не спят, ждут девушку, бегут на каждый шум... Даже стол в этом скромном бревенчатом доме – простой. Здесь каждое слово и каждая пауза – боль:
Отпусти, пойду. За углом мой дом,
Где всё ждут, не спят, где открыта дверь,
Где в окно глядят и на шум бегут,
На простом столе лампа теплится.
Отпусти, пора. Ждёт Печаль – сидит,
В печку щепочку бросит – склонится,
Вскинет голову – ветер прошумел,
Тронет бороду, глянет в сторону.
Отпусти, прошу. До угла верста,
Пробежать в ночи, не запутаться.
У ворот Печаль встанет сгорбленным
Старичком седым да понурится.
Отпусти, молю – печка топится,
Уголёк упал на досчатый пол,
Опрокинулась лампа яркая,
Занялась огнём занавесочка.
Отпусти скорей – дом в огне стоит!
Брёвна рушатся – искры сыплются,
А Печаль бредёт, чает встретиться,
Всем прохожим в глаза заглядывает...
Отпусти меня – побегу туда,
Он в дыму идёт, задыхается,
Пепел по ветру подымается
Да в глаза летит воспалённые.
Отпусти, злодей, что ж ты делаешь?!
Подвернулась нога на камушке,
Нету силы встать, чем дышать ему?
Полечу стрелой – может, выживет.
Отпусти...
Хорошо теперь – больше некуда,
Больше не к кому, да и не зачем,
Так спокойно, ровно и правильно
Всё разложено по всем полочкам,
Всё развешано по всем вешалкам.
Всё.
***
Рыба не думает, потому что рыба всё знает.
– Горан Брегович
Хлебное поле затянул плевел,
Жаркое пламя гасит ветер,
Раковая опухоль меня встретит
На другой стороне холма.
Эти строки Илья Кормильцев написал в начале 1980-х гг. и, как многие значительные поэты, предсказал свою смерть. Он умер 4 февраля 2007 г. в лондонской больнице от рака позвоночника. В 47 лет. Заболел, судя по воспоминаниям Александра Проханова, ещё на родине [9]. Но к этому времени родина уже давно перебралась на другую сторону холма, в нижнюю её часть.
Коварный разум возводит стены,
На тело и дух установлены цены,
Холодный приказ и насилия сцены
На другой стороне холма.
В начале нового тысячелетия у нас действительно холодным приказом стали возводить стены. Отправлять в тюрьмы писателей, душить оппозиционную прессу и т.д. Ведь русские пожарники-богоносцы с лицами честных героев лучше знают, что полезно нашей культуре, а что нет. На то они и пожарники. На то они и богоносцы. На то – из перерусских русские герои.
Яна Дягилева: «От большого ума лишь сума да тюрьма... От красивой души только струпья и вши».
Александр Башлачёв: «Ворочаюсь в грязи. А если встать, пойти? За это мне грозит от года до пяти».
Яна Дягилева о дружеских прогулках по Новосибирску и душевных разговорах с А. Башлачёвым:
Мы должны уметь за две секунды зарываться в землю,
Чтоб остаться там лежать, когда по нам поедут серые машины,
Увозя с собою тех, кто не умел и не хотел в грязи валяться.
<…>
Если нас не встретят на пороге синие фуражки.
Если встретят, ты молчи, что мы с тобой гуляли по трамвайным рельсам.
Это первый признак преступления или шизофрении.
<…>
Нас убьют за то, что мы с тобой гуляли по трамвайным рельсам.
Илья Кормильцев ушёл из жизни менее чем через месяц после того, как постные борцы за нравственность постепенно погасили его свободное, смелое издательство «Ультра.Культура». Так же постепенно угас. Довели. Можно сказать, погиб в неравном бою с патриотами, нечувствительными к чужой боли.
«Ультра.Культура» была рупором людей с самыми разными убеждениями. Для многих – единственной возможностью высказать наболевшее. Русский рок был живым голосом здоровой части советской молодёжи. Так случилось, он оказался последней вспышкой, криком душевной боли умирающего СССР.
Андрей Макаревич, 2001 г.:
Место, где свет
Было так близко, что можно коснуться рукой,
Но кто я такой,
Чтоб оборвать хрустальную нить?
Не сохранить,
Прошло столько лет,
И нас больше нет
В месте, где свет…
«Прошло столько лет...» Имеется в виду, конечно, не поздний совок...
В конце девяностых – начале нулевых яркий протуберанец русского рока угас. В немалой степени из-за того, что почти все молодые таланты не смогли пробить стену коммерции и асфальт попсы. Теперь национально ориентированные интеллектуалы и сладенькие религиозные моралисты принялись затягивать хлебное поле исторической памяти. Это вам не скромный еврей Макаревич. Это – Русские, с ними – Бог. Оборвать хрустальную нить имеют право. Однако, как справедливо заметил Илья Кормильцев, «метафизическая история русского рока продолжается и будет продолжаться, пока на Земле остаётся хоть один человек, у которого будут звучать в сердце песни чужой молодости».
Андрей Макаревич, 2020 г.:
Сто мелодий стихли, вроде,
Тишина в ответ.
Но под утро тьма уходит,
Ибо свет рождает свет.
Свет рождает свет.
На этой хрустальной ноте и завершим разговор.
9. Человек-синтез. Александр Проханов и Вис Виталис вспоминают Илью Кормильцева // Завтра, 2017, №5(1209).
