Есть человек взгляды которого таковы:

Вселенная бесконечна.

В ней много миров.

Вселенная и бог тождественны.

Все души - части бога.

Души перерождаются.

Колдовство существует.

Существуют тайные знания.

Нужно ли его существование обществу?

Если не нужно, то поздравляю.

Вы сожгли Джордано Бруно.

Галилей, Коперник, и Кеплер хоть и имели трения с церковью - умерли по другим причинам.

Галилей можно сказать в следствии этого конфликта, но по здоровью.

К вопросу о справедливости общественного мнения.

И длины корней инквизиции в "прогрессивных" мозгах.

Данная статья относится к Категории: Приёмы, инварианты, эвристики

«Почему опытный мыслитель легче находит доказательства, чем неопытный? Потому, что типы доказательств, вследствие многократного повторения, запечатлелись глубже и, следовательно, гораздо легче пробуждаются к деятельности и определяют направление мыслей.

Всякое научное мышление в известной степени даёт навык к научному мышлению вообще; наряду с этим, однако, надлежит признать, что математическое мышление особенно предрасполагает специально к математическому, физическое - к физическому и т.д. Первое основано на наборе типических форм, общих всем наукам, второе - на наборе других форм, которые имеют своё особое отношение к особенностям отдельных наук (и могут оказаться определенными комбинациями первых форм). С этим связаны своеобразия научного такта, предвосхищающей интуиции и догадки.

Мы говорим о такте и взоре филолога, математика и т. д. Кто же обладает им? Прошедший школу долголетнего опыта филолог, математик и т.д. Известные формы предметных взаимосвязей вытекают из общей природы предметов каждой данной области, и они в свою очередь определяют типичные особенности форм обоснования, преобладающих именно в этой области. Это и есть базис для предвосхищающих научных догадок. Всякое исследование, изобретение, открытие покоится, таким образом, на закономерностях формы.

Если, согласно сказанному, упорядоченная форма создаёт возможность существования наук, то, с другой стороны, значительная независимость формы от области знания делает возможным наукоучение. Если бы этой независимости не было, существовали бы только соподчиненные и соответствующие отдельным наукам отдельные логики, но не общая логика.

В действительности же нам необходимо и то, и другое: исследования по теории науки, в одинаковой степени касающиеся всех наук, и, как дополнение к ним, особые исследования, относящиеся к теории и методу отдельных наук и направленные на изучение особенности последних.

Таким образом, уяснение этих своеобразных черт путём сравнительного рассмотрения обоснований, можно признать небесполезным; оно проливает некоторый свет на саму нашу дисциплину, на логику в смысле наукоучения.

§ 9. Методические приёмы наук суть отчасти обоснования, отчасти вспомогательные средства для обоснования

Необходимы, однако, ещё некоторые дополнения, прежде всего относительно того, что мы ограничиваемся обоснованиями, между тем как ими ещё не исчерпывается понятие методического приёма. Но обоснования имеют первенствующее значение, которое может оправдать это предварительное ограничение нашей задачи.

А именно, можно сказать, что все научные методы, которые сами не имеют характера настоящих обоснований (будь то простых или сколь угодно сложных) либо являются сберегающими мышление сокращениями и суррогатами обоснований, которые, получив сами раз навсегда смысл и ценность путём обоснования, при практическом применении действуют как обоснования, но лишены ясного мыслительного содержания обосновании; либо же эти научные методы представляют более или менее сложные вспомогательные приёмы, которые подготовляют, облегчают, удостоверяют и делают возможными будущие обоснования и, следовательно, опять-таки не могут претендовать на самостоятельное значение, равноценное значению этих основных процессов науки.

Так, например, - чтобы остановиться на второй упомянутой нами группе методов - важным предварительным требованием для упрочения обоснований вообще является соответственное выражение мыслей посредством ясно различимых и недвусмысленных знаков. Язык представляет мыслителю широко применимую систему знаков для выражения его мыслей; но, хотя никто не может обойтись без неё, она есть в высшей степени несовершенное вспомогательное средство для строгого исследования.

Всем известно вредное влияние эквивокаций (двусмысленностей) на правильность умозаключений. Осторожный исследователь может пользоваться языком, лишь искусно обезопасив его; он должен определять употребляемые им термины, поскольку они лишены однозначного и точного смысла. Таким образом, в номинальном определении мы видим методический вспомогательный приём для упрочения обоснований, этих первичных и собственно теоретических операций.

То же можно сказать и о номенклатуре. Краткие и характерные обозначения важнейших и часто встречающихся понятий безусловно необходимы - чтобы упомянуть лишь об одной стороне - повсюду, где определения этих понятий через первоначальный запас выражений, уже получивших определение, заняли бы слишком много места. Ибо пространные выражения, снабжённые множеством пояснительных предложений, затрудняют операции обоснований или даже делают их невыполнимыми.

С подобной же точки зрения можно рассматривать и метод классификации и т. д.

Примерами первой группы методов могут служить столь плодотворные алгоритмические методы, своеобразная функция которых состоит в том, чтобы посредством искусственного порядка механических операций с чувственными знаками сберегать нам возможно больше чисто дедуктивной умственной работы.

Как ни поразительны результаты этих методов, всё же смысл и оправдание их вытекают лишь из сущности обосновывающего мышления. Сюда относятся также и механические в буквальном смысле методы - вспомним аппараты для механического интегрирования, счётные машины и т. п., - затем методические приёмы для установления объективно значимых опытных суждений, как, например, разнообразные методы, необходимые для определения положения звезды, электрического сопротивления, инертной массы, показателя преломления, постоянной силы тяжести и т. д. Каждый такой метод представляет совокупность приёмов, выбор и порядок которых определяется связью обоснования, которая показывает раз навсегда, что такого рода приёмы, хотя бы и слепо выполняемые, необходимо дают объективно верное суждением. Но довольно примеров. Ясно, что каждый действительный успех познания совершается в обосновании; к последнему примыкают, следовательно, все те методические действия и искусственные приемы, о которых, наряду с обоснованиями, говорит логика. В силу этого отношения они и приобретают типический характер, который составляет ведь существенный признак идеи метода».

Эдмунд Гуссерль, Пролегомены к чистой логике, в Сб.: Антология реалистической феноменологии, М., «Институт философии, теологии и истории святого Фомы», 2006 г., с. 120-122.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Идёт приём Ваших новых вопросов по более чем 400-м направлениям творческой деятельности – на онлайн-консультацию № 279 20 марта 2022 года (Воскресенье) в 19:59 (мск).

Это принципиально бесплатный формат. Задать вопросы Вы свободно можете здесь: https://vikent.ru/w0/

Плейлист из 27-ми видео: НАУЧНЫЕ ЗАДАЧИ

Изображения в статье

Эдмунд Гуссерль — австрийский философ. Считается основателем такого направления как «феноменология» (учение о феноменах) / Public Domain

Изображение PIRO4D с сайта Pixabay

Изображение anncapictures с сайта Pixabay

Это завершение рассказа о Французских Градусных Экспедициях 18 века, которые отправлялись к северу и югу, чтобы определить, сплюснутая Земля или вытянутая. Предыдущие части были посвящены Экваториальной градусной экспедиции и лежат тут

Публикация работ

Уже в августе 1737 года Лапландская экспедиция возвращается в Париж. И Мопертюи тут же начинает давать концерты, то есть, популярные лекции о своем путешествии. Он спешит взять публику, пока горячо. Вольтер устраивает своему другу целую медиа-кампанию. Пишет фантастическую работу “Микромегас”, где великана измеряют геометры, подозрительно похожие на наших лапландских астрономов. Есть там, к примеру, такой пассаж:

“геометры забрали свои секстанты, квадранты и лапландских девиц и спустились на пальцы великана”.

Кстати, про лапландских девиц - запомните. Они сегодня еще прозвучат.

Обложка "Микромегаса" - непримечательная. Но внутри - великаны и планеты.

В начале следующего, 1738 года, выходит книга Мопертюи “Фигура Земли”, где он рассказывает о своем путешествии, измерениях и результатах. Газеты публикуют многочисленные тизеры, тираж расходится, как горячие пирожки. Чтобы увеличить охват аудитории, книга публикуется сразу во французской, английской и немецкой версии.

Французский, английский, немецкий. Дело было поставлено на поток.

Не обойдется без отзыва от Вольтера. Знаете, как бывает, когда на обложке печатают лестные отзывы именитых критиков? Вот он:

"Я прочитал историю о физике, куда более увлекательную, чем любую художественную повесть. Ваше предисловие заставляет в нетерпении ожидать путешествия в Лапландию. Как только читатель оказывается там с вами - он с вами в зачарованной стране, где философы и являются феями. В возбуждении и страхе, я иду за вами по порогам и водоворотами, карабкаюсь на обледеневшие горы. Если ваши работы стоят Архимеда, Ваша отвага Колумба, то способность описывать снега - кисти Микеланджело".

Кстати, если Вольтер преувеличивает, то не сильно. Книга, в духе времени, была наполнена саспенсом полярных ночей. Вот пример:

"когда открываешь дверь из дома, воздух на улице наполняется клубящимся паром. Выходишь на улицу, и холод рвет легкие. Об усилении морозов нас предупреждал скрип бревен, из которых были построены наши дома. Холод настолько суров, что некоторые местные жители время от времени теряют обмороженными руку или ногу”.

В этом увлекательном чтиве, как водится, была и слабая, тщательно замаскированная сторона. Кстати, если вам любопытно заглянуть в первоисточник: на Google книгах Фигура Земли Мопертюи выложена в общий доступ, по крайней мере, во французской и английской версиях. От себя советую обратить внимание на текстовое вступление: о героическом преодолении.

А вот с подробным и точным описанием измерений и их методики, все было не так хорошо.

Например, мне не удалось найти удовлетворительного описания процесса базисных измерений (когда меряют расстояние). Автор упоминает укладывание восьми 30-футовых вех на лед. Но расчищали снег или нет, на штативы клали вехи или нет - не написано. Да и вообще, 30-футовая веха - это 9-метровая балка. Как ее перевозить, изготавливать и укладывать на снег - не очень понятно. Для сравнения - Годен и Буге на экваторе пользовались 2-футовыми (примерно 60 см) вехами и довольно подробно описывают, как их стыковали и укладывали на штативы или колышки.

Спойлер: это все описано у аббата Утье, но его отчеты выйдут десять лет спустя.

Кстати, снег убирали с озера именно так.

И, если вопросы возникают у меня, копающей эту историю именно ради геройства и скандалов, то астрономическое сообщество Парижа просто не могло пройти мимо опущенных деталей. Тем более, что Кассини-Второй и его ученики считали Мопертюи выскочкой без какого-либо опыта.

И вот тут этот выскочка придумал очень ловкий ход: он вообще мало приводит обработки измерений. В первых редакциях его книги имелась оговорка о том, что пытливый читатель может сам проверить результаты, повторив вычисления самостоятельно. А сами измерения углов и широт: вот они, на страницах ниже. Для удобства приведены самые “согласующиеся”, чтобы не перегружать читателя лишними цифрами,

Возражения Кассини

Для династии Кассини вся шумиха вокруг “Фигуры Земли” была крайне неприятна. Семья (если считать совместную с Пикаром работу) почти сто лет мерила Парижский меридиан. Посвятила себя и своих сыновей геодезии. Положила жизнь на алтарь науки. А тут пришел новичок-математик, за месяц ознакомился с приборами и уехал на север, где, как он утверждает, взял точнейшие наблюдения, да еще и упрекает их, Кассини, колоссальные наработки в погрешностях. Это, может быть, отчасти справедливо. Потому что сто лет назад приборы и были не те и точности тоже. Но мсье Мопертюи строит свою риторику так агрессивно, что согласиться с ним в одном - значит уничтожить свою репутацию полностью. Заметим, в 18 веке приличные люди не опускались до прямых нападок, и самые жаркие споры приобретали вид пространных рассуждений.

Парижский меридиан, которым занимались Кассини

Вот и Жак Кассини (он же Кассини-второй, пятидесятилетний директор Парижской обсерватории) выпускает работу, где рассуждает о том, что измерения - это то, что мы видим, а не то, что мы хотим наблюдать согласно нашим аналитическим выкладкам. Также автор сомневается в корректности результатов измерения широты зенитным сектором (а этот новомодный прибор Грэхема был главным козырем Мопертюи), поскольку с ним не было выполнено двух приемов измерений: прямого и с поворотом сектора на 180 градусов (в современной геодезии ближайший аналог - это измерение угла при круге право и круге лево тахеометра). Также Мопертюи, к сожалению, не приводит удовлетворительного описания поверок инструмента, принятых в астрономической практике. Иными словами: "трудно поверить, что математики впервые использовали новейший астрономический прибор по собственной методике и сразу получили желаемый и точный результат". Мопертюи и Клеро защищаются (это уже цитата из личной переписки):

"трудно поверить, что шесть астрономов и математиков не могли бы выполнить такую простую операцию, как измерение широты”.

Борьба крепчает, переходит в партер (точнее, в газеты и салоны) и начинает отдавать душком неприкрытой вражды. К лету 1738 года книга Мопертюи, вроде бы, и стала бестселлером, вроде бы, король доволен результатом экспедиции, а публика считает Мопертюи “попрателем миров и Кассини” с легкой руки Вольтера, но эта победа кажется зыбкой. Астрономическое сообщество находит в его работе слишком много спорных моментов и недочетов. Сам ученый жалуется на ситуацию: "я лишен того превосходства, на которое рассчитывал, мои результаты не будут приняты без результатов Перуанской миссии, которая, быть может, никогда не вернется".

Почему тут он вообще помянул Перуанскую миссию? Почему судьба Мопертюи, Цельсия и Клеро должна зависеть от этих, затерявшихся в джунглях астрономов (напомню, что в 1738 году они только мерили свои 33 треугольника в высокогорье и сражались с высотной болезнью, холодом и лихорадкой)?

Дело в том, что экспедиция Мопертюи однозначно доказала "сплюснутость" планеты. Однако с тем, какова величина этой сплюснутости, была проблема. Экспедицию корона оплачивала не для удовлетворения абстрактного любопытства, а с целью уточнения размеров и формы Земли. Как мы помним, бюджет на обе градусные экспедиции выделял морской министр Морепа и ему было крайне важно, чтобы французские штурманы хорошо вычисляли расстояния (для чего, собственно, размеры и сжатие Земли было важно).

Сравнение Арктической миссии с Парижскими измерениями Кассини дало сжатие Земли в 1/178.

Между тем как число, которое предсказывал Ньютон, было: 1/230.

Алексис Клеро (который очень активно взялся за геометрию Земли) предположит величину сжатия между 1/230 и 1/500.

Справка: чем больше знаменатель сжатия, тем сильнее сплюснута Земля.

Как бы то ни было, сжатие, полученное по результатам Арктической миссии и Парижа, не бьется ни с одним из ожидаемых чисел. Стало быть, понять ошибался ли Мопертюи, можно будет только тогда, когда вернется Перуанская Миссия. А пока - выводы делать рано.

Как бы ни было ожидание 1738-1739 года мучительно для Мопертюи, публику он развлекал исправно, подкидывая разнообразные инфоповоды вспомнить о своем путешествии на Север. В начале 1739 года в Париже появляются лапландские девицы и сразу привносят в светскую жизнь приятное возбуждение.

В 2010 финнами была поставлена экспериментальная опера о судьбе сестер Планстрем.

Причем слухи ползут из замка Сире, где у Вольтера и Эмили дю Шатле гостят, собственно, Мопертюи и еще одна известная дама: Франсуаза де Граффиньи (писательница, сплетница и держательница салонов). Граффиньи пишет:

“Секретарь мсье Клеро, один из северных путешественников, полюбил лапландку, обещал на ней жениться, и уехал, не сдержав обещания. Девушка приехала в Париж с сестрой - искать своего возлюбленного. Они остановились дома у мсье Клеро, который укрывает их, не смотря на то что он сам весьма небогат. Жених отказывается жениться, а девушка - возвращаться. Весь Париж ходит к Клеро посмотреть на Лапландок”.

Сам Мопертюи в личной переписке придерживается другой версии:

"Наш художник поклялся девушке, что женится на ней и что он очень богат и сделает ее знатной дамой. И вот, эта несчастная приехала за ним, а с ней ее сестра, обе рассчитывали на его вымышленные богатства. А художник не только беден, как церковная мышь, но и женат на другой. Бедная девочка была так ранена этим, что опасно заболела. Мы все очень тронуты ее несчастьем и надеемся, что двор может позаботиться о ней, если она отречется от лютеранской веры. Тем временем, вся компания, ездившая в Арктику, старается финансово поддержать бедняжек. Пока что мы поместили девушек в монастырь, чтобы те вкусили прелести святой веры. Я же все еще нахожусь под впечатлением от того, как смело девушка пустилась в путешествие с целью выйти замуж за художника, хотя ничего о нем не знала, кроме того, что он ей наобещал. Нам крайне неловко из-за всего этого".

Как видите, желание любой ценой попасть в Париж не вчера придумали. И даже не позавчера. Впрочем, для смелых девиц эта история закончилась не очень-то славно. За переход в католицизм им выхлопотали небольшое содержание (о чем Мопертюи просит выше). Одна из девушек, говорят, повредилась умом и отправилась в монастырь, а другая - в компаньонки к графине д-Агильон (не той, которая варила бульон, правда), писательнице и подруге Мопертюи. Потом она вышла замуж за мушкетера, но неудачно. Муж бил ее и заточил в монастырь, и остаток жизни женщина провела, пытаясь развестись с супругом. Вот такая вот бытовуха для романтических лапландок.

Аббатство, в которое удалилась Кристина Планстрем. Википедия.

Летом 1739 года Мопертюи предпринимает попытку на деле доказать верность своей методики измерений и, вместе с Кассини-Тюри, отравляется на измерения парижского меридиана. Ранее в Академию Наук поступило письмо от Джорджа Грэхема, где тот признает, что для точного определения широты его сектором два приема совсем необязательно. Однако какая-то бумажка из-за Ла-Манша Академию не убедила. В результате летних упражнений, Кассини-Тюри (это Кассини-третий, еще молодой астроном, дружески к математику расположенный) признает, что результаты Мопертюи вполне релевантны, а измерения Парижского меридиана требуют введения поправок. Казалось бы, это победа. Но не полная.

Мопертюи проводит время в Фонтебло, каждый день общается с министром Морепа, покоряет знатных дам и развлекает вельмож. Графиня Сен Пьер пишет: "Вы невероятно в моде при дворе, какая удивительная победа для математика". Морепа организует для него специальную почетную должность, позволяющую получать доход в 3000 ливров. Казалось бы - больше нечего желать. Но… и тут я процитирую всю ту же сплетницу - мадам Граффиньи:

“Он утверждает, что желал почета, славы и денег. У него все это есть. Теперь он обедает в Фонтебло с королем. Нам остается надеяться, что он удовлетворится этим, хотя я полагаю, что это невозможно. Есть люди, которые постоянно твердят себе, что они несчастны и изводят себя."

Jean-François DE TROY, Un déjeuner de chasse, 1737 © 2005 RMN / Hervé Lewandowski

Мопертюи действительно недоволен. Он оскорблен смехотворно низкой пенсией в 1200 ливров, которую ему выделяет Академия Наук за проделанную работу. Вопрос с величиной “сжатия” Земли подвис: на дворе 1740-й год, а от Перуанской экспедиции нет новостей. Клеро пишет свою основную работу: “Теория Фигуры Земли, основанная на началах гидростатики". Но до публикации этой работы еще три года.

А Мопертюи, чтобы развлечь скучающую публику, придумывает мистификацию.

“Независимое исследование работ по теме Фигуры Земли” было опубликовано анонимно в несуществующем городе Ольеденбурге в, якобы, 1738 году (на самом деле в 1740). В те времена подобные игры были в порядке вещей. Та же мадам де Граффиньи издавала свои романы “В Нужде” (а не в Париже). И тут же, на эту новую книжку неизвестного автора сыплются хвалебные отзывы.

Монтескье: “Интересная книжка у нас тут вышла. Ее автор кажется сдержанным и разумным человеком, не позволяющем себе глупостей”. Работа наделала шума в Париже. Дамы, едва умывшись, не только гадают, кто же автор, но и желают узнать, какой же формы Земля, которую топчут их ножки. Сам Мопертюи, поддерживая тайну, в письме к Бернулли-младшему говорит о том, что “эту книгу приписывают то Кассини, то мне, то Фонтенелю, то Майрану. И, главное, никто так не может понять, она написана против Кассини или в их поддержку”.

В общем, типичные медиа-технологии 18 века. В книге пять страниц посвящено экспедиции в Лапландию и более тридцати - работе Пикара и Кассини. Обычные читатели не вполне понимают, что же имел в виду очень умный и рассудительный автор, в прессе появляются фейковые письма от (якобы) разных ученых в духе: “Фу, какая дурная книжка, она порочит честных Кассини!”. И тут же находятся те, кто им возражает.

Только Вольтер раскусил автора. Он пишет:

“В этой книге столько всего, что оправдывает Кассини, но ничего, что указывает на их правоту. Такое могли написать только Вы”.

Когда инкогнито раскрывается, Мопертюи уже открыто, публично и очень жестоко поднимает Жака Кассини на смех. В ход идут явно враждебные высказывания: “Чтобы сделать вывод о том, что Земля вытянутая, Кассини должен был насажать простейших арифметических ошибок вроде два плюс два - равно пять”. Это уже некрасиво. И Кассини-Тюри, который раньше выступал в дружелюбном тоне, и научное сообщество, отворачиваются от зарвавшегося ученого. Но Мопертюи уже не остановить, не зря Лакондамин упрекал его в высокомерии: он позирует для портрета, на котором в шапке и шубе, среди оленей попирает земной глобус, а потом бросает все и уезжает в Берлин. Там его любят и ценят. Там восхищающийся им прусский король Фридрих 2й, который возьмет его с собой на войну, да так неудачно, что ученый попадет в австрийский плен (правда, ненадолго). C этого момента история борьбы Мопертюи за сплюснутую Землю заканчивается. С 1740-го года он наведывается в Париж только по случаю.

Что же происходит с результатами Градусных экспедиций?

В 1744 году в Париж возвращаются Пьер Буге и Лакондамин, которые по отдельности привозят результаты экваториальной миссии. Сравнение Градусных измерений на экваторе с арктическими даст предсказанную Ньютоном величину сжатия в 1/230. Сравнение экватора с с французскими результатами - 1/300.

Спойлер: она-то на самом деле близка к той, которой мы оперируем сейчас.

Но для современников Лапландская и Арктическая миссия однозначно подтвердили результаты друг друга и предположения Ньютона. А вот Парижский меридиан себя немного дискредитировал. Стало ясно, что нужно не сводить воедино триангуляцию, которая выполнялась на разных широтах на протяжении последних ста лет, а единым блоком измерить все заново. Чем и занялись сначала Кассини-Тюри, а потом его сын - граф Кассини, а после - Мешен с Лежандром (привет, еще одно имя из учебника математики). Кстати, граф Кассини (Кассини 4й) предложил объединить измерения Парижского меридиана с Гринвичским: а это огромный проект, занявший несколько десятилетий.

Но это будет после - во второй половине 18 века. А сейчас: повторение и уточнение французских измерений, наравне с доказательством того, что в споре декартистов и ньютонианцев правы последние - вот результаты двух Великих Градусных экспедиций. Первых международных.

Что же случится с их участниками дальше? Мы уже говорили, что Лакондамин и Буге будут трудиться порознь. Один - на ниве популяризации науки, а другой - на ниве гидрографии. Положение Буге сильно ухудшится с 1749 года, когда граф Морепа проиграет войну влияние на Людовика 15 одной из его фавориток. И будет выслан из Парижа.

Мопертюи в 1744-м году (как раз в год возвращения Лакондамина и Буге) представит во Французской Академии свой труд в котором будет формулировать принцип наименьшего действия:

«Когда в природе происходит некоторое изменение, Количество Действия, необходимое для этого изменения, является наименьшим возможным».

Математик уйдет от геодезии, в которой ему не удалось добиться быстрого и активного успеха, в сторону философии. Через год будет рассуждать о природе людей и животных: это философские рассуждения о чем-то, похожем на эволюционную теорию. А в 1746-м и дальше - снова вернется к рассуждению о количестве действия и того, как стройно устроен мир. Наверняка вам встречалось такое мнение: “Посмотрите, как стройно и славно устроен наш мир? Никакая природа и случайность не могли привести к этому. Только высшее существо могло такое сотворить”. Похоже, Мопертюи был первым пророком этой идеи. Разумеется, против него тут же ополчились противники религии во главе с Вольтером.

Последний напишет «Диатрибу доктора Акакия» (Мопюртезиану), еще один свой бестселлер, где будет едко троллить бывшего друга, замечая, что целесообразность устройства мира особенно проявилась в том, что Бог послал Мопертюи Эйлера, который и дал принципу наименьшего дейсвтия осмысленное математическое выражение, в то время как сам Мопертюи «ничего не смог понять». Увы, Вольтер Мопертюи затроллил. Звезда математика, после разгромной “диатрибы”, начнет клониться к закату. Он умрет в Базеле, в присутствии двух монахов в возрасте 61 года.

Любопытный факт: Фридрих Великий, большой почитатель Математика посвятит два ему стихотворения, которые у нас известны в переводе Державина. Из-за трудностей перевода с французского, математик-Мопертюи превратился в «Мовтерпия».

Что же касается остальных:

Алексис Клеро станет астрономом-теоретиком и механиком. Он аналитически определит соотношение между силой тяжести и размерами Земли, что заложит основы гравиметрии, внесет огромный вклад в теорию движения небесных тел, и, чуть старше пятидесяти, закончит свои дни во Франции в окружении товарищей и учеников и хорошеньких женщин.

Перевод Клеро на русский, сделанный только в середине 20 века.

Андреас Цельсий недолго будет работать в Уппсальской обсерватории. В 1744 году (тогда Перуанская экспедиция вернется в Париж) он умрет от туберкулеза. Наверное, именно поэтому мы не знаем его как астронома, хотя небо и измерения интересовали его куда больше, чем температура.

Заключение

Великие градусные экспедиции: Экваториальная и Арктическая, стали первыми в своем роде, но потянули за собой целую цепочку измерений длины дуги меридиана: Парижского, Гринвичского. В 19 веке к ним присоединяться дуга Струве (самая длинная из градусных измерений) и дуга полковника Эвереста (того самого, чьим именем названа гора).

Это продолжение рассказа о Французских Градусных Экспедициях 18 века, которые отправлялись к северу и югу, чтобы определить, сплюснутая Земля или вытянутая. Предыдущие части были посвящены Экваториальной градусной экспедиции и лежат тут

Маршрут экспедиции

“Прудент” довольно быстро добрался до Стокгольма: он был там уже в мае 1736 года. Только представьте себе: начало лета в Швеции. Не слишком жарко, все цветет и зеленеет. Солнышко играет на боках больших паромов “Принцесса” и “Силья лайн”. Впрочем, о чем это я? Тогда никаких паромов не было. А вот все остальное было.

Стокгольм в мае (https://terve.su/)

У меня сложилось впечатление, что Швеция в начале XVIII века - практически Швейцария. Свободное и уникальное место. У них там с 1717 года чуть ли не конституционная монархия. Текущий король Фредерик I стал королем только потому, что супруга Ульрика Элеонора отреклась от короны в его пользу.

Фредерик был мужем королевы Ульрики Элеоноры, которая унаследовала престол от своего брата - Карла XII, погибшего в цвете лет на войне.

При этом шведский монарх частично контролируется Президентом Канцелярии. Так что в 1736 году бездетный, 60-летний и довольно марионеточный король был рад принять французских ученых и поиграть в большую науку.Мопертюи в Стокгольме удостоился аудиенции Фредерика I, получил его личное ружье в подарок и разрешение взять нужные карты из картохранилища. Это воистину королевская милость: теперь Мопертюи имел возможность скорректировать план работ согласно реальной обстановке, а не как у Перуанской экспедиции - на местности. Король выразил обеспокоенность, что приличные городские ученые собираются провести год на северах (их там ждет масса неожиданных опасностей) и вяло пытался отговорить от зимовки. Но без особой настойчивости.

Кстати, некоторые историки считают, что эта “забота” короля о французских ученых на самом деле была очень вежливой и аккуратной попыткой показать, что он миссию не особенно одобряет. Впрочем, его в любом случае никто не послушал. Неожиданные сложности возникли только у аббата Утье. Ему запретили служить мессу иначе как для “обслуживания” нужд французов. Утье был католическим аббатом, а шведы довольно ревностно двигали лютеранство.

Впрочем, в Стокгольме ученые пробыли недолго. Пока открыт летний период судоходства - надо пробираться к месту измерений.

Из Стокгольма путь экспедиции лежал в родную для Цельсия Уппсалу. Кстати, посмотрите тут карту: действительно очень удобно - можно идти морем, можно - сушей. Мопертюи, как любопытный исследователь, выбрал второе в компании Цельсия, а остальные остались на корабле, чтобы следить за инструментами (и заодно экономить).

Уппсальская обсерватория. Википедия.

Хотя король Фредерик и грозил погодой, но был конец весны, и никаких особых "суровостей" Швеции ученые не заметили. Семья Цельсия принимала гостей в просторных деревянных домах: светлых, чистых, построенных на французский манер и окруженных садом. Мы сейчас довольно хорошо себе представляем скандинавский комфорт. Экипаж ехал по зеленым холмам, где всходили рожь и ячмень, а реки были богаты рыбой. Настоящая пастораль в духе "Муми-Тролля".

Фото с туристического портала Уппсалы: https://destinationuppsala.se/

К середине лета партия неспешно прибыла в Торнио, город на самом севере Ботнического залива, где планировалось разместить базу измерений. Сейчас Торнио принадлежит Финляндии, хотя и находится на самой границе со Швецией (вообще, эта граница проходит как раз по местам Лапландской экспедиции). Тогда, поскольку Финляндия была подконтрольна Швеции - город был последним оплотом цивилизации: маленьким шведским анклавом среди финских лесов. Торнио выполнял важную торговую функцию: рыбаки продавали сельдь, а "лапландцы" оленьи шкуры и мясо. Такой вот центр жизни местного населения.

Торнио де-факто находится на острове. Всегда, кроме лета, перешеек затоплен.

Ученых ждали: губернатор приготовил им жилье, нашел переводчика, представил полковнику Вест-Ботнического полка, который сочувствовал науке и выделил в помощь своих солдат из местных финнов. Я сильно подозреваю, что такое расположение администрации было вызвано относительным благополучием и скукой провинции. Если в Перу испанцы от безделья интриговали друг против друга и пытались перераспределить золото и шахты, то шведы просто развлекались наукой.

И это не просто слова. Сам король Фредерик 1й приезжал, бывало, в Торнио (он за полярным кругом), чтобы наблюдать экзотическое зрелище: высоту солнца в полночь летнего солнцестояния. Наши ученые тоже предвкушали этот аттракцион, однако безуспешно. 21 июня небо было затянуто облаками.

Вид на Торнио во времена экспедиции (https://www.maupertuis.fi/)

Вот еще забавный факт о восприятии французами северных особенностей: аббат Реджинальд Утье, в 1744 году выпустивший “Путевые заметки” об экспедиции, приводит подробные чертежи бревенчатых домов, бани и описание лыж. То, что для нас с вами является совершенно обыденным даже в Подмосковье, для городских французов в XVIII веке было экзотикой, не хуже авокадо.

Конструкция деревянной бороны, стойки для сушки ячменя и бревенчатой постройки из Утье.

Триангуляция

Не желая терять времени - Мопертюи затеял рекогносцировку: исследование местности на предмет удобства расположения точек триангуляции. Командир полка выделил ученым солдат с лодками, так что те целыми днями обследовали прибрежные острова на предмет возможности разместить там пункты триангуляции: углы измеряемых треугольников. Если вы подзабыли, что такое триангуляция, то мы рассказываем об этом тут. Увы, результаты оказались не самые утешительные. Острова, хотя и многочисленные, оказались слишком далеко расположены друг от друга, высадка на них с инструментами не была простой в штиль, а местные сулили, что чаще, чем солнце, будет ветер и дождь. Что же касается измерений базиса - не было уверенности в том, когда именно встанет в заливе так, чтобы работы были безопасными.

От затеи с Ботническим заливом пришлось отказаться. И тогда Мопертюи и Цельсий переместили свое внимание дальше на север: на речку Торнио (она же Торнеэльвен или Торне, ох уж эти языки!), впадавшую в море у одноименного города. С точки зрения измерений это был более трудоемкий вариант: придется ходить по лесной чаще и лезть на скалы и сопки размещения пунктов триангуляции. Да и в целом работы будут более трудоемкими, чем на водной глади (хахаха - посмеялись бы их коллеги с экватора, если бы обо всем это услышали). С другой стороны: это все же если не обжитые, то обследованные места. Река является оживленной торговой артерией: по ней оленеводы снуют до Торнио и обратно, продавая и обменивая свои товары. Выделенные в помощь солдаты из лапландцев смогут возить французов летом на своих лодках (правда, это такая традиционная финская река для рафтинга с порогами и перекатами), а когда встанет лед - на санях. И что приятно: леса для сигналов хватает за глаза.

Пороги на речке Торнио (Торне). Википедия.

Если коллеги в Перу сначала измеряли базис, потом углы в треугольниках и на последнем этапе - широту, то Мопертюи избрал иной путь. Еще бы, длину базиса он планировал измерять зимой, по льду.

Первым делом надо было назначить и закрепить на местности пункты триангуляции: вершины измеряемых треугольников. Все вершины, кроме одной: шпиля церкви в Торнио приходилось “строить” с нуля.

Искали подходящую гору, с которой имелась видимость на соседние вершины, расчищали ее от растительности, строили деревянные пирамиды из высоких тесаных бревен. Так пирамиды были видны за десятки километров. Тогда Мопертюи, кстати, предложил нововведение, которое сейчас в ходу среди геодезистов. Чтобы гарантировать, сохранность наблюдаемых точек, были заложены такие старинные реперы: в скалу или грунт вбивался стальной костыль, обозначавший место и прикрывался сверху камнем.

Процесс

Поскольку измерить планировалось всего один градус (около 110 км), сигналов, было девять. Выбирали их так, чтобы с каждого можно видеть два-три соседних. Они формировали шесть треугольников и в центре - семиугольник, который математик Мопертюи счел более надежной фигурой.

Треугольники Арктической миссии. Утье. Википедия.

Кстати, если вы вдруг отправитесь в поход по Финляндии, в Пелло имеется три памятных пирамиды (современных), которые были установлены в память о миссии. Через них проходят пешеходные туристические маршруты. Моя карта с приблизительными координатами пунктов триангуляции лежит тут.

Углы в треугольниках измерялись несколькими наблюдателями (по числу квадрантов). Квадранты заранее поверяли и совмещали с центром сигнала), далее измеряли горизонтальный угол (внутренний угол треугольника) и вертикальный угол, который позволит “спустить” измеренные углы к горизонту. Мопертюи пишет, что у участников расхождения в углах были очень малые, поэтому в отчетную книгу включено среднее значение из измеренных углов. Невязки (отличие суммы углов от 180 градусов) в треугольниках составляют до 30” в среднем.

Как это было

Легко сказать: пройти больше 100 км по реке, найти сопки и горы, сбегать на них и быстренько померить углы на 9 точках. По сравнению с 2 годами, потраченными на триангуляцию перуанской экспедицией, два летних месяца в Финляндии кажутся детской игрой. Но и это было не сидеть в салонах и не в карты играть. Городские жители Парижа приобрели ценный полевой опыт.

Тут французы взбираются на гору и видят местных женщин-оленеводов в чуме. Те рассказывают, как разводить дымный костер, чтобы спасаться от мошки.

Вот, что пишет сам Мопертюи (тут надо сказать, что ему надо было сохранять градус накала, чтобы героизм был понятен).

“В этом диком и суровом краю, протянувшемся от Торнио до Северного Полюса, нам предстояло выполнить точнейшие измерения, которые и в простых условиях представляют много сложностей. Проникнуть в эти леса можно только двумя путями: по бурной реке или пешком через непролазный лес. Даже когда мы оказались там - пришлось карабкаться на скалы и горы, расчищать вершины от растительности, жить в лесу впроголодь и страдать от мух, которые так свирепы, что даже оленеводы снимаются с мест, убегая от них на ветреное побережье. “

Мы, с одной стороны, можем посмеяться: Финляндия летом - это ведь изобильнейшее место с рыбой, грибами, ягодами и чудесным лесом. Однако по поводу трудностей перемещения вдоль берега Мопертюи не врет. Речка Торнио порожистая. И не всегда участники экспедиции отваживались оставаться в лодках, которыми правили лапландцы. Однако, когда они решались идти пешком, то оказывалось, что берег состоит из стволов деревьев, поваленных в воду, а прыгать по камням и стволам так ловко, как это делают местные жители, не получается. Более того, во Франции, конечно, есть комары, но нет мошки. И знакомство с ней поразило всех ученых. Они подробно описывали, как оленеводы научили спасаться от насекомых, разводя дымные костры.

Работы по измерению углов в треугольниках велись с июля по август 1736 года. Погода не всегда радовала. Нам это легко понять: хотя лето на севере светлое, но довольно дождливое. Из-за туманов и мороси подолгу не было видимости. Мопертюи жалуется, что на одном из сигналов ему восемь дней пришлось ждать, пока развиднеется. (“хахаха” - сказал бы Лакондамин, проведший за аналогичным занятием целый месяц).

Мопертюи в своих мемуарах жалуется на голод. Но при этом ученым регулярно перепадали пироги, рыба, варенье и другие вкусности, которые крестьяне дарили или выменивали на водку. В 15 километрах вверх по течению в маленьком приходе Освер-Торнео жил с семьей пастор Бруниус, у которого французы регулярно проживали и столовались, отводя душу в “цивилизованной” компании. Вот, что пишет про "голод" аббат Утье:

"Мадам Бруниус собрала нам в горы обед из рубленого мяса и зеленого горошка, но они, по местному обычаю были сладкими и сдобрены лимонной цедрой, так что мы не смогли это есть"

Мне кажется, это подозрительно напоминает обед госпожи Бруниус.

Кстати, дружелюбие местных жителей порой было не в радость ученым. Удивительно, хотя их кормили и предоставляли ночлег. Вот, что вспоминает аббат Утье:

"Чтобы избавиться от ненужных гостей, мсье Цельсий ушел в кладовую, а закончив - поднялся сразу на крышу церкви и заперся там. Мы с мсье Мопертюи сделали вид, что идем на прогулку и, как только нас оставили одних, поднялись на колокольню, где нас ожидал мсье Цельсий. У нас было достаточно времени до вечерней службы, чтобы выполнить измерения."

Не обошлось и без неприятностей. Было жаркое лето и, однажды, плохо затушив костер, ученые устроили лесной пожар. Обнаружили они это, наблюдая за пунктом Хоррилакеро. Его заволокло дымом - несколько дней он был недоступен для измерений. Спасательная бригада обнаружила, что деревянная пирамида сгорела, однако благодаря реперу, заложенному в камень, ее удалось восстановить на том же месте. В противном случае, пришлось бы переделывать все связанные с этой точкой наблюдения.

В начале сентября, глядя на плоды своих трудов, Мопертюи напишет:

"у нас получилась отличная цепочка треугольников. Похоже, что провидение послало нам горы именно в тех местах, где они были нам нужны".

Следующим этапом работ должно было стать определение разности широт между Торнио и Пелло (югом и севером измеряемой дуги). Как и планировали, в августе 1736 года в Торнио прибыл зенитный сектор, заказанный Цельсием в Гринвиче у уже знакомого нам мастера Грэхема.

За опорную звезду выбрали дельту созвездия Дракона. Она совсем близко от Поляной и хорошо видна в высоких широтах. Ученые построили две обсерватории. Для них они арендовали или выкупили котты (это такие местные амбары, в которых топят снег, чтобы зимой поить скот) и смонтировали там открывающуюся крышу. В обсерваториях (холодных и темных) разместили зенитный сектор, ориентируя его по направлению север-юг. Дальше оставалось поймать момент, когда звезда появится в плоскости меридиана и определить ее склонение относительно зенита. Делалось это в темноте. Сначала наблюдатель выставлял барабан микрометра на известную позицию, потом свеча задувалась, и наблюдатель ловил звезды, на память отсчитывая обороты микрометра. Мопертюи считал этот метод новаторским. Измерения, однако, в целом удались. Сходимость результатов составила 3”, что было очень хорошо.

Созвездие Дракона, Википедия.

Ночи стояли по-северному длинные, холодные и ясные. Самое то для измерений. Разность широт между двумя обсерваториями составила: 57 ' 27 " (немногим менее градуса. В три раза меньше, чем та дуга, которую измеряли коллеги на экваторе).

Базис

Базис начали измерять 21 декабря 1736 года, после зимнего солнцестояния. Тогда было холодно, морозы стояли почти минус двадцать по Цельсию (Цельсий был там и отмечал температуру в градусах Реомюра), и местные предлагали дождаться весенних оттепелей: чтобы лед подтаял и потом схватился еще более ровной поверхностью. Но Мопертюи боялся непредсказуемости погоды в будущем и хотел выполнить работы сейчас, чтобы на зимовке обработать результаты. Линию в 14 км разбили на замерзшей поверхности речки Торнио. Конечно, снег пришлось расчистить.

Использовали восемь еловых вех (почти девятиметровых), которые при разных температурах проверялись эталонным туазом на предмет сжатия-растяжения. Сначала при помощи скребка, собранного из нескольких бревен, расчистили снег в створе линии. Потом приступили к измерениям.

Каждая бригада работала с четырьмя 30-футовыми вехами. Вехи были обиты железными пятками и Мопертюи предполагал, что это противодействует расширению-сжатию дерева. Расхождение расстояния у бригад составило рекордные 4 дюйма. Длина базиса была: 7 406 туазов, 5 футов, 2 дюйма. Итого погрешность измерения базиса: 10 см на 14 км.

На все работы по измерению базиса не смотря на холод и короткий день ушло восемь дней (там, на экваторе - полтора месяца). Какие это были непростые дни!

Солнце всходило примерно в полдень (понятно, что ночью особенно не понаблюдаешь) и работа шла часов до четырех дня. Ходили по почти полуметровому снегу, таща на себе тяжелые деревянные вехи (с другой стороны веху тащил крестьянин или слуга, но его не следует упоминать в отчете, конечно). Мопертюи потом делился:

“от холода губы примерзают к фляжке с бренди, единственным напитком, который не замерзает при таких температурах".

Дикие холода и дикие олени, которыми отваживаются править только смелые лапландцы. Иллюстрации из книги Утье.

При этом на геодезические работы, как на диковинку, съезжались поглазеть местные оленеводы, И для них, привыкших к климату, это было веселее любой ярмарки. Как-то Мопертюи вспомнил, что летом забыл определить высоту одного из горных сигналов на Авалаксе, и до горы, заснеженной и зимней его домчали пастор и лапландка на санях. Потом Мопертюи превратит это в настоящий триллер с упоминанием хищных оленей-людоедов:

"Дикое и неуправляемое животное... [олень] бросится на вас, будет брыкаться и кусаться, мстя за удары. Когда олень кидается на Лапландца - тот прикрывается санями и снова бьет его палкой, но мы, чужаки, раньше погибнем, чем успеем принять эту оборонительную позицию".

К новому году измерения были готовы, и оказалось, что дуга меридиана составила 52 203,5 туаза (57 градусов  27 минут). Градус меридиана в Лапландии составил 57 437 туазов.

Понятно, что зимой в обратный путь было не пробраться. До открытия судоходства ученые отдыхали в Торнио, наслаждаясь теплом очагов и обществом доброжелательных и любопытных хозяев. Помимо обработки журналов, проверки измерений, они определили магнитное склонение (уклонение стрелки компаса от направления на север), исследовали аберрацию звезд и выполняли маятниковые эксперименты.

Возвращение на Родину

В мае лед вскрылся, и можно было бы пуститься в обратный путь. Часть партии снова отправилась пешком (по раскисшим дорогам), а часть - на корабле. И тут случилась серьезная неприятность: корабль дал течь и потерял в тумане берег. Только чудом удалось избежать крушения: капитан успел различить знакомые очертания берега и не разбиться о скалы, когда ситуация была очень серьезной. Ученые остались невредимы, однако часть инструментов была повреждена, в частности, северный эталонный туаз: он необратимо пострадал от соленой воды. Впрочем, это было единственное злоключения в стремительной и победоносной экспедиции Мопертюи. К августу 1737 года вся партия достигла Парижа.

О том, как встретили Мопертюи в Париже, и как соотечественники оценивали результаты двух градусных экспедиций: Перуанской и Арктической, я расскажу в следующий раз.

Это продолжение рассказа о Французских Градусных Экспедициях 18 века, которые отправлялись к северу и югу, чтобы определить, сплюснутая Земля или вытянутая. Предыдущие части были посвящены Экваториальной градусной экспедиции и лежат тут

Спасибо большое @motopila, за Ваш пост и дискуссии, из которых все это выросло.

О великом споре (флешбек с предысторией, можно пропускать)

История Великих Градусных Экспедиций, о которых я тут толкую, началась с великого спора между сторонниками Ньютона и Декарта о том, какой формы должна быть Земля. Надо сказать, оба ученых строили свои рассуждения на теоретических выкладках.

Ньютон (к 1730-ым годам уже покойный) утверждал, что Земля должна быть несколько сплюснута у полюсов. В "Началах натуральной философии" звучало: “Земля при экваторе выше, нежели при полюсах, примерно на 17 миль". В качестве косвенного доказательства своей позиции ученый приводил эксперименты французского астронома Рише конца XVII века. Тот работал с маятниковыми часами (а других и не было) и обнаружил, что секундный маятник, точно выверенный в Париже, начинает “отставать” вблизи экватора. Ньютон полагал, что причина наблюдаемого эффекта в том, что на экваторе сила притяжения Земли меньше, а значит, расстояние до центра Земли - больше, чем на полюсах. Это знание так бы и оставалось прерогативой узкого круга ученых, если бы не Вольтер (весьма публичная персона). Он съездил в Англию, впечатлился ньютонианством, и, вернувшись на Родину в 1728 году, начал двигать Ньютона в массы. В Париже, между тем, превалировала отечественная "декартистская" позиция по отношению к фигуре Земли.

Дело в том, что в середине XVII века французский математик Рене Декарт (и да, мы знаем его фамилию со школы по декартовой системе координат) высказал предположение, что Земля должна быть слегка вытянута у полюсов. Более того, у французских же астрономов имелся набор измерений парижского меридиана, подтверждавший, что длина одного градуса меридиана на севере и юге Франции неодинаковая, причем больше на юге, чем на севере.

О Кассини

Что это были за французские астрономы, которые намерили вытянутую Землю? А это была целая семья Кассини, стоявшая у руля Парижской обсерватории почти 150 лет.

На картине Антри Тестлена, изображающей представление Академии Наук Людовику XIV,  слева в рамке предположительно Пикар, справа - Джованни Кассини.

Все началось с аббата Пикара, который убедил Кольбера (он на картине в черном, рядом с королем) создать в Париже обсерваторию. Сам Пикар был астрономом и измерял парижский меридиан еще в 1660-е. Обсерватория открылась в 1671, тогда ее директором была назначен (нет, не Пикар, он был лицом духовным и не очень хотел углубляться в администрирование), а его коллега и давний знакомый: Джованни Доменико Кассини, 45 лет. Итальянской астроном из Болонского Университета, также имевший опыт градусных измерений. Кстати, ходят слухи, что не последним аргументом за иностранца, Джованни Кассини, на пост главы обсерватории являлось его католическое вероисповедание и близость к церкви. Надо помнить, что, как и сейчас, тогда директор обсерватории - не просто астроном, а администратор и политик, который должен уметь входить в кабинеты и выбивать гранты.

Джованни Доменико Кассини (Кассини I). Гравюра N. Dupuis, по рисунку Baubrun, XVIII век, Париж. Википедия.

Кстати, я очень хочу порекомендовать книжку “Звезды Парижа” - про закулисные интриги и непростое становление Парижской Обсерватории в XVII веке. Написана астрономом с огромной любовью к истории астрономии. Находится в свободном доступе.

Итак, в к началу XVIII века разными астрономами было выполнено несколько “поступательных измерений” Парижского меридиана.

Аббат Пикар в конце 1660-х измерил кусочек меридиана к северу от Парижа: до Амьена (помечено красным). Джованни Кассини, директор обсерватории, в 1701 г. продлил эти измерения на юг, получив отрезок Париж-Коллиур (синий отрезок). Заметим, прошло с предыдущего измерения 30 лет. Сын Джованни, Жак, он же Кассини II, в 1718 году (еще почти 20 лет спустя) объединил старые и новые измерения в длиннющий отрезок Дюнкерк-Коллиур: целых 8 градусов. Отрезок Амьен-Дюнкерк показан зеленым.

Что получалось при сравнении количества туазов (это такая французская единица длины) на севере и юге Франции?

Для отрезка Дюнкерк (51° 02′ 25,5) - Париж (48° 50′ 10″ ) в одном градусе в среднем выходило 56 960 туазов

Для отрезка Париж (48° 50′ 10″ ) - Коллиур (42° 31′ 14) в одном градусе в среднем выходило 57 097 туазов.

Разница (при переводе в метры) составляет примерно 200 м на 110 км и указывает в сторону вытянутости Земли. Эрго: Декарт - молодец!

Предположительный портрет Жака Кассини (Кассини II) из Википедии. На самом деле, это фантазия на тему с той самой картины Тестлена, где изображен Кассини I. Других портретов Жака Кассини мне найти не удалось.

Вы, наверное, заметили, что Кассини I на ниве измерения меридиана сменил его сын - Кассини II, Жак (кстати, местом его рождения значится Парижская обсерватория, уютненько). Астрономом стал также сын Жака: Кассиний III (Цезарь Касиини Тюри).

Цезарь Франсуа Кассини (Кассини III). Миниатюра Ж.М. Натье, Википедия.

Этот сын, кстати, будет фигурировать в нашей истории: в 1735 году это молодой астроном 20 лет, еще не принятый в Академию Наук, но идущий по стопам отца. В будущем он тоже станет директором Парижской обсерватории, выпустит огромное количество карт Франции, а его сын, Кассини IV, граф Кассини, окажется последним из рода Кассини на посту директора обсерватории. Его карьерный путь прервет революция. Но мы отвлеклись…

Жан Доминик Кассини (Кассини IV), в 1790-е был смещен с должностей и посажен в тюрьму за поддержку монархии. Konrad Westermayr, Public domain, via Wikimedia Commons

Про "старых" и "новых" академиков.

Астрономические (и вообще научные) круги Парижа в 1730-е поделились на “традиционных” декартистов и “оппозиционных” ньютонианцев. Надо сказать, это было одновременно противостояние “новых” и “старых” ученых. Старые ученые: те, что начинали Академию Наук почти 90 лет назад, все были аристократами. Достаточно богатыми, чтобы исследованиями заниматься из любви к науке и оплачивать их из своего кармана. При этом они были светскими, политически подкованными, ибо конкурировали не за деньги, но за власть, влияние и принятие.

А между тем, в 1730-е годы в Академии Наук начинают появляться другие ученые. Такие “самородки-буржуа". Молодые, честолюбивые, хваткие. Рассматривающие науку как социальный лифт, который поднимет их к успеху. Не то, чтобы небогатые (бедные люди просто не сумели бы получить необходимое образование), но не герцоги в пятом колене. Таким был “новым ученым” негласный лидер “ньютонианцев” - математик Пьер Моро де Мопертюи. И на встречах, которые происходили за чашечкой кофе в Градо или за бокалом вина, Мопертюи с приятелями Лакондамином и Годеном (мы их уже знаем по предыдущим заметкам) обсуждал идею отправиться в экспедицию куда-нибудь к экватору и там измерить длину дуги меридиана. Чтобы сравнить ее с меридианом Парижским: низвергнуть Кассини, доказать правоту Ньютона, а заодно заработать себе славу и богатство. Но потом он отмел эту идею: далеко, дорого, идет война, непонятно, куда именно ехать. И сосредоточился на более реализуемых вариантах: например, измерить длину дуги параллели.

Тут внимательный читатель задумается: погодите, при чем тут вообще параллель? А вот при чем. На Земле (посмотрите на глобус) длина параллели в один градус будет разной на разных широтах. И через нее можно косвенно вычислить сжатие планеты. Но основная причина: Парижский меридиан уже занят. Его уже лет сто измеряет семья Кассини (они это делали не просто так, в в ходе программы картографирования Франции, вообще-то), к тому же за бюджетные деньги. Два раза на одну и ту же работу денег не дадут. Надо придумать что-то новенькое.

Что произошло дальше - мы уже знаем. Луи Годен “выступил” с предложением отправиться в Перу и измерить там длину дуги меридиана. Его предложение приняли, и Мопертюи остался с носом. Но как из этого всего образовалась вторая - “Арктическая экспедиция”, раз дважды на одну работу денег не дают?

О Мопертюи

Давайте снова вернемся к эпохе и астрономической тусовке. У нас эпоха Просвещения. Наука делается в Академии, но каждый приличный человек должен хотя бы хотеть быть образованным. Мне кажется, что у нас вот сейчас немножко Просвещение 2.0, суя по тому, как популярна идея научно-просветительских проектов. Очень популярен формат лекций в баре. Точнее, в кофейне. Это “крафтовые бары” 18 века. Например, кафе Градо: место неформального общения ученых из Академии Наук. Чем больше тебя знают в тусовке, тем больше у тебя возможностей поступить на службу, найти ученика или инвестора.

Кафе Прокоп в 18 веке. Гравюра. Музей Карнавале, История Парижа

Кстати, кофейни - это сугубо мужское место. Дам туда вообще не пускают. Для общения с дамами, поскольку они тоже были просвещенными и часто богатыми, существовали салоны. В них нравы были пожестче, было важно, с кем ты знаком и на каком месте от хозяйки сидишь за столом, но это еще одна трибуна, с которой можно себя рекламировать. Если ты только туда пробился, конечно.

Пьер Моро де Мопертюи, (в 1735 году ему 36 лет) в Париже приезжий. И дворянин в первом поколении. Его отцу, вообще-то корсару, даровали титул за заслуги перед короной. И отец решил, что сын должен стать умным человеком и выбиться в люди по-настоящему. В общем-то традиционная история. Мопертюи брал частные уроки по геометрии, математике и музыке, потом перебрался в столицу, купил должность мушкетера, да так увлекся математикой и радостями интеллектуального общения, что военную службу забросил. Он очень амбициозный и очень светский. Он покоряет дам направо и налево, бросая их, но поддерживая с ними увлекательную переписку (никогда не знаешь, когда тебе потребуется протекция от маркизы или баронессы). Он стремится к успеху, поэтому четко идет по своему “карьерному маршруту”, пишет работы на наиболее хайповые темы и является завсегдатаев светских сборищ. Кстати, первым его сочинением по математике было сочинение “о форме музыкальных инструментов” с точки зрения влияния ее на звукоизвлечение. Он, как любой незаменимый в компании человек еще умел шутить и играть на гитаре. Причем недурно.

“Он играет на гитаре при туалете принцесс и за ужином у министров. И получает за это номинальные должности с реальным доходом..” - писал Аббат Леблан, который откровенно завидовал Мопертюи и желал бы оказаться на его месте.

Математику нравилось окружать себя свитой из учеников и поклонников. Лакондамин (его друг на долгие годы), при этом потомственный благородный человек, вспоминал, что нрав у Мопертюи был таким искренним и открытым, что ему прощали высокомерие, с которым он быстро начинал относиться к окружающим.

Как-то про него сказали: “Имею честь представить Мсье де Мопертюи. Отличный математик, и при этом не дурак”.

Предполагаемый портрет Мопертюи в юности. Неизвестный автор.

Практичный Мопертюи ухватился за ньютонианство как за актуальную тему, но подошел к нему основательно. В 1720-е он предпринял путешествие в Англию для изучения Ньютона там, где его ценят, а потом съездил в Базель пообщаться с семейством Бернулли, с которыми состоял в длительной переписке.

Кстати, Швейцария в ту пору была основным центром тусовки европейских математиков. Иоганн Бернулли после смерти Ньютона считался главным математиком Европы и задавал тон всему, что происходит в этой области. Он состоял в переписке с Лейбницем, воспитал Мопертюи, Эйлера и Клеро. Я сейчас перечисляю фамилии, знакомые из школьного и институтского курса математики, чтобы показать, насколько узкой и “междусобойной” была компания образованных людей в XVIII веке. Они могли сидеть за одним столом и потом войти в один учебник.

Вернемся к Мопертюи: к 33 годам он заработал себе в Париже основательную репутацию и должность “геометра - пенсионера” в Академии Наук. То есть, он был ученым на содержании. Жалованья, однако, не хватало на все желания, и Мопертюи брал учеников.

Вот несколько советов от Мопертюи его протеже - молодому ученому:

"Тот, кто дает повод о себе говорить - всегда на слуху, а это и есть успех".

"Публикуйте небольшие работы, но почаще - и вы многого добьетесь".

В 1732 году он напишет трактат о "сплюснутости земли" в Лондонское королевское общество, а не в Парижскую Академию наук, потому что, как он признается: "в Англии эта работа будет лучше принята, чем во Франции”. Человек очень тонко чувствовал, куда ветер дует.

Какие отношения связывают Мопертюи с участниками перуанской экспедиции?

Луи Годен “увел его идею” и стал врагом номер один (не уверена, правда, что в те времена человек мог позволить высказаться себе столь открыто). С Лакондамином он дружил (с Лакондамином вообще все дружили, такой уж у того был характер). А к Буге он ревновал. Для Мопертюи - Пьер Буге, гидрограф, практик, любимчик Морепа (это морской министр Франции, который принимал решение о выделении финансов на градусные экспедиции) - выскочка из Бретани, который наступает ему на пятки и угрожает карьере. Была даже неприятная история с тем, что в одной из своих работ Мопертюи использовал результаты Буге указания на первоисточник. Для вражды вполне достаточно.

Проект экспедиции в Лапландию

Красная - экспедиция к экватору. Зеленая - экспедиция на Север.

Через неделю после отплытия Портофе, корабля, который унес экспедицию Луи Годена к экватору, Мопертюи выступает на ассамблее Академии наук с неожиданным предложением: отправить еще одну миссию с той же целью: установить вытянутая земля или сплюснутая. Но теперь на Север. И приводит следующие аргументы:

1. Две миссии на экватор и на полюс дадут более надежный результат, чем одна на экватор.

2. Ученый аналитически обосновывает, почему точность измерений меньшего расстояния будет выше: так не будет накапливаться ошибка, неизбежная при большем числе наблюдений.

3. А также северная экспедиция будет дешевле.

4. Северная миссия быстрее привезет результаты. Мало ли, что может произойти на той стороне мира за несколько лет. Коллегам угрожают дикие звери, неизвестные болезни, войны, кораблекрушение и самое главное - внутренние конфликты команды.

Казалось бы, откуда это все известно Мопертюи в Париже, когда коллеги еще даже не достигли Мартиники? А он состоит в непрерывной переписке со своим приятелем Лакондамином, который сливает ему все сплетни.

Научная общественность скандализирована: какой-то геометр предлагает взять и сделать астрономическую работу лучше и быстрее, чем заслуженный астроном? С точки зрения астрономической братии, это была экспедиция “чужака”. Идея Мопертюи сводилась к тому, чтобы измерить длину дуги меридиана в 1 градус за северным полярным кругом. Широту определяют при помощи зенитного сектора конструкции Джорджа Грэхема (такого же, как у экваториальной миссии). Триангуляцию разметят по островам Ботнического залива. Вершины, возвышающиеся над водой, должны стать отличный ориентиром. А, когда наступит зима и залив замерзнет, по этой идеально ровной поверхности определят базис. Последнее, кстати, идея Андреаса Цельсия - шведского астронома. Да, того самого Цельсия.

Может быть, Мопертюи не был астрономом и не имел в измерениях никакого опыта, зато, в отличие от Луи Годена, он был четким организатором и хорошим управленцем. И именно поэтому Морепа принял и предложение Мопертюи.

Как Мопертюи “продвигал” экспедицию

В июне 1735 года Мопертюи официально опубликовал свое предложение об альтернативной миссии и принимал активное участие в дискуссиях на эту тему с коллегами из Академии. А еще не упускал случая подчеркнуть, что его (быстрая, качественная и дешевая) экспедиция позволит точнее определить форму и размеры Земли, что послужит к морской славе Франции, снизит человеческие жертвы от кораблекрушений и уменьшит затраты на долгие путешествия, и так далее в таком же духе.

В путь Мопертюи с собой брал Алексиса Клеро - своего ученика и протеже. Тоже математика и теоретика, да еще с плохим зрением. Зато Клеро все любили и к нему питала слабость Эмили дю Шатле. Вообще-то Клеро тогда было 22 года, считался юным гением, возможно “французским” Ньютоном. Почти сразу же после официального заявление Мопертюи об экспедиции, Клеро издал работу, обосновывающую целесообразность Арктической миссии и подтверждаующую мысль Мопертюи, что чем меньше измерений, тем меньшую погрешность они несут.

Портрет Алексиса Клеро, Louis-Jacques Cathelin, Public domain, via Wikimedia Commons.

Публикации выходили одна за другой, и это была спланированная акция. Кстати в прессе и публичных докладах эта "альтернативная" экспедиция подавалась как экстремальное путешествие "к Северному Полюсу", хотя на деле речь шла только о пересечении Северного Полярного круга. Работать в тех местах, куда можно летом добраться на обычном коммерческом транспорте - куда практичнее.

Серьезным аргументом в пользу успеха предложенной миссии была поддержка Андреаса Цельсия - директора Уппсальской обсерватории. Кстати, во Франции тот оказался случайно: у него был европейский вояж по закупке рабочего оборудования, но Мопертюи так его очаровал и увлек, что Цельсий внес несколько ценных предложений, публично поддержал математика, а потом и вовсе согласился принять участие в экспедиции. Это ведь все было практически у него дома.

Кто поехал с Мопертюи

Было начало осени 1735 года. Пьер Мопертюи и его молодой друг Алексис Клеро отбыли в поместье Монт Валерьен, принадлежавшему Цезарю Кассини де Тюри (двадцатилетнему Кассини III). Математики планировали освоить практические приемы геодезии и астрономии, изучить приборы и методы работы с ними. Так сказать, взять ускоренный спецкурс. Кстати, обратите внимание на тот факт, что Мопертюи едет и учится у Кассини-младшего, представителя научной династии, на низвержении которой он планирует построить свой успех. В те времена светские люди старались иметь цивилизованные отношения даже с идеологическими противниками. Мало ли как жизнь повернется?

Костяком экспедиции были Мопертюи, Цельсий и Клеро (математик, астроном. математик), младший технический состав тоже был подобран добротно.

Подготовка к поездке была короткой и заняла всего несколько месяцев. Цельсий отправился в Гринвич за зенитным сектором Грэхема. Тот изготавливал для лапландской миссии прибор поменьше: 9 футов (3 м) против 12 футов у перуанцев. Сектор был совсем новым и требовал обкатки. По плану его должны были доставить сразу в Ботнический залив к августу 1736 года, к началу измерению. Для угловых измерений Мопертюи и Клеро арендовали квадранты у мастера Ланглуа (2 фута, с микрометром) и заказали ему изготовлением еще одного мерного туаза - так называемый “северный туаз”.

Доггер, на подобном отправилась в сторону Стокгольма наша экспедиция. Jean-Jérôme Baugean (1764 - 1819), Public domain, via Wikimedia Commons

С собой брали не очень много (чай, не на край света отправлялись). Большую часть припасов планировали закупить в Стокгольме. Во Франции грузили только приборы и карты.

А еще: галеты, 300 бутылок красного вина, четыре бочонка пива и 210 фляжек с "одеви", ягодным бренди.

Уже в апреле 1736 года ученые Арктической экспедиции погрузилась в Дюнкерке на судно Prudent (это был голландский доггер - небольшое рыбацкое судно, плававшее в северном море) и держали курс в сторону Стокгольма. Как они встречались с шведским королем, каков был план работ и удалось ли его реализовать - я расскажу в следующий раз.

Данная статья относится к Категории: Творческое развитие юношей и девушек

«Лабораторию Либиха в Гиссене прославили не только работы профессора и его учеников, но и более всего новый для того времени метод преподавания химии, выработанный Либихом и распространившийся потом во всём мире.

Либих давал темы и наблюдал за их исполнением, оставаясь как бы в центре круга, состоявшего из его учеников.

Руководства в обычном смысле слова здесь не было. Каждое утро профессор принимал от работающего в лаборатории отчёт о том, что он сделал, и расспрашивал его, что он собирается делать дальше. Соглашался руководитель с работающим, или возражал, каждый должен был продолжать работу своим путём.

- Я учу Вас химически мыслить, - говорил он. - Значит, Вы должны иметь собственные суждения о химических открытиях, делать самостоятельные выводы, правильно ставить эксперимент.

Благодаря совместной жизни, постоянному общению и взаимному участию в работе друг друга каждый мог учиться у всех и у каждого.

Два раза в неделю профессор выступал перед учениками с обзорами по текущим вопросам науки. Обзоры состояли из отчёта о собственных его работах и работах учеников в связи с исследованиями других химиков.

«Я всегда с радостью вспоминаю о двадцати восьми годах, мною там пережитых, - писал Либих о гиссенском периоде своей жизни. - Это было какое-то высшее предопределение, которое привело меня именно в маленький университет. В большом университете или в более людном месте мои силы были бы распылены, и достижение той цели, к которой я стремился, стало бы более трудным или, может быть, и вовсе невозможным; в Гиссене же всё концентрировалось в работе, а работа была, истинным наслаждением».

Гумилевский Л.И., Зинин, М., «Молодая гвардия», 1965 г., с. 63-64.

Источник — портал VIKENT.RU

+ Ваши дополнительные возможности:

Плейлист из 8-ми видео: ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО и ПЕДАГОГИКА ВЫСШИХ ДОСТИЖЕНИЙ

Изображения в статье

Юстус Либих — немецкий химик, автор закона минимума и создатель научной школы химиков / Public Domain

Первые вскрытия тел умерших для изучения анатомии начали в 1300 г. в Болоньи. До этого анатомическое препарирование не считалось необходимостью и рассматривалось как святотатство, а на занятиях по анатомии изучали труды римского врача Галена (около 200 года н.э.), которые были основаны на препарирование животных (преимущественно обезьян). Его труды были основаны на предположение о том, что анатомия обезьян во многом такая же, как у человеческих существ, что по итогу оказалось не верным.

Так как после смерти тело быстро начинает гнить и пахнуть, а средства сохранения тела были открыты лишь в 1700-х годах, вскрытие требовалось проводить быстро и в таком порядке, который позволит завершить процесс до того, как вонь станет уж слишком сильной. Живот вскрывался первым делом, поскольку кишки подвергаются разложению с самого начала, за ним приходила очередь головы и мозга, дальше сердца, легких и прочих органов грудной клетки. Руки и ноги оставались напоследок, поскольку они сохраняются дольше. Весь процесс нужно было закончить за два или три дня. В основном анатомию изучали зимой, когда холодная погода по крайней мере немного задерживала гниение и давала врачам чуть больше времени.

Уильям Байнум. Краткая история науки. Глава 10