- Ну, для начала я представлюсь: товарищ майор. Имя тебе знать ни к чему… А теперь поговорим о тебе, – сказал он и раскрыл широкоформатный блокнот.
Казалось, что он вот-вот предложит мне чашечку горячего кофе со сливками и угостит круасанами с клубничным джемом. Он как будто играл роль «доброго полицейского» из старых боевиков. Будь мы героями такого кино – он был бы негром, я уверен.
- Хотите знать о моем мировоззрении? Экстремизм или нет?
- Нет, почему ты так решил? Расскажи, о своей семье, о школе… Если не ошибаюсь, ты учился в ВУЗе?
Мы мило побеседовали. Чуть позже он расспросил и о мировоззрении. Я рассказал, что у меня все хорошо, а нахождение в таком месте, как армия, не соответствует мне ни в коем разе. Мне не нравится дисциплина, бардак и коллектив. Каждое второе предложение он конспектировал в блокноте, время от времени хмурился и сверялся с другими записями.
- Я чувствую себя микроскопом, которым забивают гвозди, – пояснил я.
Он закурил. Я вполне был готов, что предложит сигарету и мне. Конечно же, не предложил.
- Здесь тебе могут найти занятие по способностям. Может быть, ты разбираешься в компьютерах, рисуешь?..
Прослужив совсем немного, я уже насмотрелся на писарей-хакеров, трудящихся по ночам, видел презрительное к ним отношение сослуживцев. А работникам клуба, отлынивающих от основных тягот армейской жизни, оказаться в компании сослуживцев вообще было чревато потерей здоровья.
- Нет, по сути это та же служба.
- Ты наглеешь. Такое не каждому предлагают, – нахмурился майор.
Я потупился. Он немного подумал и авторитарно сказал:
- Хочешь, я отправлю тебя служить в Москву или в твой Тагил?
Я оценил доброту и готовность идти на встречу, но и такой вариант меня не интересовал.
- Спасибо, но мне нравится эта бригада. Мне не нравится армия.
Товарищ майор медленно закрыл блокнот, щелкнул авторучкой и слегка подался вперед:
- Знаешь, что я тебе скажу? Не как офицер, а как мужчина. Ты просто зассал. Ни одна нормальная девчонка на тебя не посмотрит. Ты говно.
Лишенный грез о кофе и круасанах, я покорно принял выплеснутое на меня ведерко помоев и сказал:
- По моим наблюдениям, армия делает людей говном.
Он в упор посмотрел на меня.
- Да, армия это год рабства. Самого настоящего. Думаешь, это секрет? Ничего подобного, это всем понятно. Но это всего лишь один год. Я вот, например, пробыл в таком рабстве целых пять лет. Но армию надо пройти, это полезно.
- Я не хочу рабства. Предпочитаю свободу.
- А здесь, как ты мог заметить, твоего мнения не спрашивают… на то оно и рабство, правда?
- Я не собираюсь клясться и присягать на верность государству. Чему-либо и кому-либо.
- Почему? – спросил офицер, непроизвольно потянувшись к блокноту.
- Если я служу только Богу… а это, например, подразумевает истину и справедливость… я не могу служить конкретной административной единице, коих несть числа, не могу выполнять приказы, которые противоречат моим воззрениям. Если моя родина – весь мир, я не могу служить отдельному клочку суши.
На лицо майора будто набежала грозовая туча, глаза сощурились и приготовились излучать лазерные лучи.
- Клоч-ку су-ши? – проговорил он сдавленным голосом.
- Самому большому, – утешил я.
На этом конструктивность диалога кончилась. И более не появлялась.
Путешествуя из одного конца бригады в другой, мы с Розгиным уже который час топтали мокрый снег. Торжество присяги давно закончилась, но он по-прежнему был в парадной форме. Форма ему дико не шла. Наверное, так же не пошел бы парадный камзол широкоплечему гвардейцу-фронтовику, а парадные доспехи – грозному викингу.
- И давно ты принял ислам?
- Формально я еще не принял даже. Коран дочитал три месяца назад.
- Ты просто уцепился за какие-то свои домыслы. Ты не понимаешь ислам, ты ничего в жизни не видел.
Мы проходили мимо группки солдат кавказской национальности, когда Розгин остановился. Лицо было хитрым.
- Этот солдат не принимает присягу, утверждая, что это недопустимо для мусульманина. Значит, вы не мусульмане?
Кавказцы растерялись, некоторое время смотрели то на меня, то на капитана. Затем двое одновременно выпалили:
Остальные быстро добавили:
- Мы тоже не принимали присягу, нельзя клясться!
- Но вы же приняли! – воскликнул капитан Розгин, разочарованный произведенным эффектом.
- Не, не. Мы присягу не читали, только расписались. А в душе, конечно, не принимаем.
Капитан развернулся ко мне:
Мы пошли дальше, вдогонку долетело: «все правильно сделал!». Капитан досадливо кусал губы и хмурил брови.
- Товарищ капитан, мы не пообедаем, да?
Розгин посмотрел на меня тяжелым как танк взглядом:
- Я сегодня даже не завтракал. У меня вообще сегодня выходной.
- Но это же приказ - водить меня по инстанциям, а вы присягнули «выполнять приказы командования». Теперь это ваш священный долг.
Он долго не отвечал, но потом сказал со странным выражением:
Мы подошли к штабу бригады. Через пару минут уже стояли перед дверью в кабинет командира бригады гвардии полковника на генеральской должности по фамилии Щукин. Розгин внимательно на меня посмотрел, сказал негромко:
- Не делай там глупостей. И веди себя прилично, стой смирно, все-таки это офицер.
Последние слова он произнес чуть медленнее, ему докучали какие-то размышления, и выразить уважение перед командованием он забыл.
Командир бригады Щукин – тот самый полковник на генеральской должности, открывший церемонию присяги утром, – сидел во главе длинного полированного стола для совещаний. Справа от него мирно гудел ноутбук, слева громоздились бумаги. Широкое лицо было спокойным, излучало власть, силу и достоинство. Смотрел на меня, естественно, как Ленин на буржуазию.
- …Чем занимался на гражданке, как оказался в армии? Рассказывай, - приказал он.
Не вдаваясь в подробности, я озвучил прозу своей жизни. Наступила тишина. Глядя на меня прищуренными глазами, комбриг медленно покивал. Прошло еще несколько секунд.
- Ты не дебил, - резюмировал он, наконец.
Я решил не давать ему повода разувериться в столь неожиданном диагнозе и промолчал.
- Кру-гом! – скомандовал он.
Я повернулся. На меня смотрел президент. С портрета на стене.
- Что ты видишь? – спросил Щукин.
- Это – гарант конституции, – назидательно сказал Щукин. - Кру-гом!
- Как психически здоровому человеку, тебе положена мера наказания, предусмотренная конституцией. Вот только - нюанс. Ты уже в бригаде, следовательно, не гражданский. Но присягу не принял, следовательно, не военнослужащий. Ни срок тебе дать, ни в дисбат отправить – обидно.
Он заметил выражение моего лица и, видимо, остался им недоволен.
- Но «ничего не делать» ты не будешь! – повысил голос Щукин.
Тогда я не предполагал, что через много месяцев мне предстоит снова побывать в этом кабинете, причем предварительно отдохнув в бетонном карцере. Забегая вперед скажу, что я и правда там отдыхал: одиночная камера – это лучшее, что есть в армии, где ты вынужден жить среди сотен недругов.
После аудиенции с командиром бригады я вышел к скучающему в коридоре Розгину.
- Я готов пройти службу, – сказал я.
- Там тебя внезапно переубедили?
- Присягу я не принимаю и ни в чем не клянусь. Просто я сделал выбор между годом армии, тремя годами тюрьмы и пятью годами альтернативной службы. В армии получу больше опыта.
- Хороший выбор, - улыбнулся капитан.
- У меня есть к вам просьба.
В Розгине как будто лязгнул громадный металлический механизм:
- Фэсбэшник сказал, что я зассал. А это не так. Вы можете записать меня в разведку, товарищ капитан?
Наступила долгая пауза. Розгин сверлил меня взглядом своих странных глаз без белков. Потом вздохнул и сказал:
- Сразу говорю, там тяжело.
- И физически, и морально.
- Спасибо, товарищ капитан.
Только потом я понял, что это было самым тяжким наказанием, какое только мог измыслить Розгин.