Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Иван Лексеич привел домой барышню
Иван Лексеич привел домой барышню. И ведь надо же, черт старый, жены не побоялся! Заявился и брякнул с порогу:
— Вера, знакомься. Это – Галина. Отныне Галина будет жить с нами в качестве секретаря, ученицы и приемной дочери.
А Вера Николавна ничего, молодцом держится. Видно, не для капризов воспитана — ни плечом не повела, ни глазом не моргнула. Кивнула еле заметно только, с холодцой, и уплыла в комнатку, руки поджамши.
Иван Лексеич крутится возле барышни аспидом. Пальтишко примет, руку подаст, а глазами так и жрет, так и жрет. У-у-у, бес застарелый! А барышня, взаправду сказать, диво как хороша. Не хуже Веры Николавны, будь та на двадцать лет моложе. Кожа – белый мрамор, плечики округлые, шейка тоненькая, волосы чернее воронова крыла. И все малахитом из-под ресниц длинющих стреляет, примеряется.
И повел девку по дому. Тут, мол, у нас картины, тут диваны, там столовая, но летом обедаем на веранде. Там вот кабинет рабочий. А наверх если подняться, направо будет комната Верочки, а налево, значит, ваша… И так и журчит словом, плещется лаской по Галининым ушкам. А та, дура окрыленная, не замечает – диваны истерты, заместо кресел табуреты деревянные, стены пооблезли, да и картин всего две. А ей все одно – зато в доме великого Мэтра.
Так и начали жить втроем. Весь город шепчется. Шутка ли, при живой жене домой девку приволочь? А они все живут, внимания не обращают. Будто и не о них вовсе.
Вера Николавна встанет пораньше, прихорошится на скорую руку и на рынок бегом. Где мясо подешевле – она тут как тут. И то торгуется. Зелень вот эту берет. Ничего, что жухлая по краям – в первое покрошить и такая сгодится, зато дешевле, почитай, в полтора раза. Денег-то в доме уж давно особо не водится. Нагрузится Вера пакетами да кульками, промчится по рынку и домой спешит: завтрак стряпать. На излете торговых рядов задержится всегда. Там то ли цыган, то ли мадьяр лавочку держит, а торгует украшениями: сережки, колечки, бусики – все блестит, переливается, что глаза так и вытаращишь. Тут лавочник пыхнет трубкой, крутанет ус смоленый и заулыбается.
— Бери, красивая. Что хочешь выбирай – все твое будет, — тянет черный рот в стороны да глазом правым прищуривается все больше. Хитренько так, что хоть сейчас карманы проверяй, не спер ли чего.
— Спасибо, не сегодня, — скользнет Вера Николавна на прощанье по бусикам взглядом и бежит прочь.
Домой примчится, запыхамшись – сразу на стол накрывать. Стол хоть и бедный, а достойный, не хуже соседских будет. Как дух ястной весь этаж пропитает да по лестнице вверх поползет, выходят Иван Лексеич с Галиной. Не идут – стекают по ступенькам. Разнеженные, разомлевшие, словно из бани. Усядутся втроем в круг стола и начинается. Иван Лексеич мундштуком смолит, только дым белый густой от усов к потолку тянется, Галина зубы жемчугом скалит, щебечет чего-то. А Вера Николавна, не смотри что на край табурета села, высится над столом, что твоя царица – спина прямая, как свеча, волосы в пучок подобраны, ни прядки не выбьется, да ручки холодные на коленях сложила.
— Вера Николаевна, — начинает Галина как просмеется. – Вам бы чудесно подошло моё перламутровое платье. Оно так стройнит, так оттеняет ваши большие печальные глаза. Да вы не смотрите, что оно почти новое. Мне нисколько не жалко. Мы с Иваном Алексеевичем вчера другое приобрели — зеленое. Как вы считаете, идет мне зеленое? Иван Алексеевич убеждал, будто очень идет. Говорил, будто на званом ужине у Яковлевых буду сиять изумрудом. Вы как полагаете, Вера Николаевна?
А Иван Лексеич, шельма седая, сидит напротив Веры да из бороды скалится. Надувается индюком, того и гляди лопнет от самодовольства. Да, не зря языки на рынке треплются. Третьего дня, поговаривают, видели Иван Лексеича с Галиной на пляже. Купаются. Довольные, кожа так и светит ярче солнца. Смеются, шампанское хлещут. А он её без стеснения обнял рукой и к себе ближе пододвигает. Прямо на виду у всех! А второго дня, говорят, видели парочку на побережье. Вихляют, к виллам пустым присматриваются. В этой де, рыбки золотые в бассейне, а в этой виноградные лозы по всей стене, а вон в твой подъезд широкий – две машины встанут.
Да какие, черт ты старый, машины? Ты разве не видишь, как жена законная иссохла? Вытянулась вся как жердь. И бледная, как смерть стала. А он всё туда же – прогулки, шампанское, туалеты, синематограф. Неужто и вправду в долги залез? Не пустое это, что Горенко надысь бросила в лицо Вере?
— Спасибо, Галина. Не надо платья, — не хуже ножа режет Вера Николавна. Отсекает праздное щебетанье. И поднямшись к мужу обращается по-домашнему, как ранее было у них. – Ян, как твоя работа? Давно не видела тебя за письменным столом.
— Работа, Верочка, не волк – в лес не убежит. Да и не пишется что-то. Все, знаешь, дела по издательской части. Вчера вот ездили поэтический сборник Галины пристраивать. Галина, почитай Верочке что-нибудь из своего. Да куда же ты, Вера? Посиди с нами. Втроем-то веселее, чем вдвоем.
— Простите, голова что-то разболелась. Лучше прилягу.
Да и как теперь не прилечь? Всю жизнь Вера Николавна отворачивалась от злопыхателей, что твердили, будто Иван Лексеич любовницами окружен. Не верила. Теперь вот карабкается по шатким ступеням в свою комнатку ,а запруды глаз так и рвутся, вот-вот хлынут. Как скрылась за углом, кинулась к двери комнатки, рванула на себя, и лицом в подушку. Так и проревела до вечера. Никто к ней не поднялся, не пожалел. Только порой за дверью вспыхивало Галинино щебетание, да елейный басок Иван Лексеича.
Муж с любовницей в сумерки унеслись, даже головой не повели на окна. А Вера Николавна припала к скошенным ставенькам, так и простояла до первых петухов.
После тога раза последний стыд любовнички растеряли. Укатят на всю ночь, а вернутся – все пропахшие блудом да хересом. И в дом все чаще гости стали наведываться. Сегодня двое, завтра четверо. Через месяц вся гостиная гудит, не протолкнешься. Присосались пиявками к Иван Лексеичу, на щедрость позарились. А тот и рад, льет вина по бокалам, краев не видит. Прогудят всю ночь до утра, посуду побьют, драку устроят – одни щепки летят. К обеду продерет Галина глаза и, потягивая кофе, брякнет Вере Николавне:
— Вы бы прибрались, Вера, а то грязь. Стыдно гостей в дом позвать. К нам с Ваней сегодня гости будут. И ради бога, либо приоденьтесь, либо не мельтешите перед глазами. Стыдно же! И фотографический потрет наш с Ваней протрите. Его каждый день следует протирать, — кивает, жаба важная, на фотографию в рамке. Надысь Иван Лексеич приволок из фотоателье. Огромная, что твое окно. А на ней сам Иван Лексеич да Галина в обнимку.
Терпит Вера Николавна, дает собой помыкать. Видать, крест её такой. Да и куда ей, старой, на пятом десятке податься? Родители уж сгинули, детей нет, да и не будет теперь. Все сестры по миру разбрелись – не допишешься. Нечего и сказать – короток бабий век. Обсыплет лицо первыми морщинами, сникнут уголки губ, да тоска в глаза поселится – глядь, твой муженек уже молодуху в дом тащит. А мужику хоть что. Вон, Иван Лексеичу уж за пятьдесят перевалило, а именем своим, да кредитами сорит, так и вьются, так и стелятся все пред ним. Надысь к его с Галиной парочке ещё девица прибились – Маргой зовут. Скалится еще так ярко, будто лампочку днем включили, да все Галину по руке наглаживает. И все они втроем теперь, и мир вокруг них только и кружится. А Вера, выходит, за околицей жизни, что собака на морозе.
Гудит дом весельем, в пляске пьяной переворачивается. Только и слышно, как здравицы хозяину кричат, желают долгия лета. Иван Лексеич щерится в ответ, поклоны отвешивает, да подливает. А как кончатся вина да коньяки, да водка переведется, кричит наверх:
— Вера, хмелю гостям. Да поживее, — и снова в поклоны ныряет. Зыркает по сторонам. Сейчас, мол, все будет. Дура старая нерасторопная сейчас все принесет. Нет, налью сам. Куда ей? Разве что и годится салфетки подавать, а на люди её и показать стыдно.
Вера Николавна шмыгнет меж размякших тел в подвал за бутылками. А в подвале темно – хоть глаз коли. Свечу надо. А свечу-то и забыла. И плетется назад, шеей поникши. Ступает аккуратно. Вроде среди людей, а её не видят. Кто локтем толкнет, кто на ногу наступит, кто в ухо загогочет. Наворачиваются слезы у Веры Николавны. Вроде слезы – вода, а тяжелее камня. Так и гнут голову к полу. Убежать бы сейчас, выскочить из дома этого проклятого, да нестись без разбору. А не может. Уже и Галина поторапливает:
— Вера, имейте совесть! Гости уже заждались.
И Иван Лексеич похваляется тройственным союзом кому-то в толстое ухо:
— Втроем-то веселее, чем вдвоем!
Так и снует Вера от комнатки до подвала.
В одну из подобных ночей, что твоя Варфоломеевская, хватают её под руку. Постойте, мол, Вера Николавна. Испугалась женщина, в плечи нырнула и только и ждет, как ругать её станут за нерасторопность.
— Позвольте представиться: Зуров Леонид. По душе и призванию — поэт, в быту —маляр. Вера Николаевна, я давно хотел иметь с вами знакомство. Не откажите, давайте прогуляемся.
— Что вы, что вы, — закрутила Вера головой по сторонам, будто наваждение перед глазами отгоняет. – У гостей хмельное на исходе. Мне в подвал спуститься нужно. Там у Ивана Алексеевича и ром, и коньяки разной выдержки. Полный погреб, а все везут и везут. Гостей-то много каждый день. Вот и полагается…
— Пустое это, Вера Николаевна, — ровно говорит Зуров, негромко вроде, а все равно в гаме пьяном голос его не теряется. Да все держит Веру под руку, робко так. Одерни руку – пальцы враз и разожмутся. А рука не хочет одергиваться.
Плюнула Вера Николавна в сердцах и пошла за Зуровым. В сад вышли, там он и открылся. Говорит, мол, давно за ней присматривает, да все не решался, боялся. И что вот есть у него такое чувство, что даже будь он величайшим поэтом, что твой Пушкин или Лермонтов, а все равно словами не высказать. Стрянут слова в горле комом, и язык не шевелится. И что в дом к Иван Лексеичу он давно вхож. Все рассчитывал, будто великий Мэтр подсобит, прикажет к пубикации. И стихи ему свои подсовывал, и бегал следом, а тот носом не повел. Как на цепь его Галина привязала и головой не разрешает в сторону повести, да еще и Марга появилась. Совсем Иван Лексеича не стало. Превратился Иван Лексеич в бутыль бездонную. Всем наливает, а правды не видит.
Слушает его Вера Николавна. Тепло от слова ушам. Жар по шее сползает, под ребра стремится… А верить боится. Неужто достойна она таких слов? Али шутка чья глупая? Нет, это, вестимо, мужнина любовница поиздеваться вздумала. Либо одна, либо вторая.
— Я вам докажу. Только не сердитесь. Молю, только не сердитесь и не гоните меня, — щелкнул каблуками Зуров, да скрылся в ночи.
Всю ночь в саду просидела Вера Николавна. Плакала. А никто её и не звал больше. Под самый рассвет плюнул дом последними хмельными гостями и затих. Прокралась Вера на цыпочках внутрь. Глядь – форменный погром. Полы заляпаны, под ногами стекло хрустит осколками. Вся скудная мебель переворочена, да окно выбито – как только не слышала, ума не приложит. А посреди комнаты лежит босой Иван Лексеич. Храпит в слипшиеся усы, да пузыри губами пускает. Прокралась наверх к своей комнате, да не сдержалась, глянула в щелочку напротив. Там, на измятых бессонной страстью простынях, спят в повалку Галина с Маргой. Улыбаются чему-то во сне, распаренные, что твои херувимчики. Плюнула Вера, кошелечек стянула с тумбочки и засобиралась на рынок. Гулянка гулянкой, а после веселья, как проспится, требует Иван Лексеич супчика пожирнее, да стопочку ледяную.
И по новой пускается Вера Николавна от рынка к тряпке.
А Зуров не обманул. Подкараулит теперь Веру Николавну по пути на рынок и тянет из-за спины цветы. Цветов Вера давно в руках не держала, хоть и гостиная вся в них всякий день. Да только те цветы не про Верину честь – это Галины. Или Марги. Черт их разберет. Совсем Вера Николавна в мужниных девках запуталась.
А то, бывает, подошлет Леонид мальчишку с записочкой. Жду, мол, дорогая Вера Николавна, вас в назначенный час в назначенном месте. Улыбнется женщина, да листочек спрячет. Уж с дюжину таких набралось, а она все не идет, бежит от свидания. Взаправду сказать, могла бы и сходить. Третьего дня у любовничков скандал случился. То ли деньги перевелись у Иван Лексеича, то ли еще чего не так пошло. Только треснуло в тот вечер что-то меж троицей. Теперь все больше на надрыв у них пошло, что твои цыганы на бис. И гостей-то не зовут и не ездят никуда теперь. Сидят, запершись в комнате, и лаются по-тихоньку изредка. Бывает, рванет Галина дверь, высунет растрепанную голову, зыркнет зло и скроется опять.
А, чем черт не шутит! Решилась Вера Николавна ответить Леониду.Тот в последней записочке грозился, будто не переживет нового отказа. Сотворит с собой грех. Раз уж Вера не отвечает, то и терять ему нечего.
Прихорошилась, взбаламутила зачерственелое внутри себя. Даже духи у Марги стянула, умаслилась. Да вовремя про платье Галинино вспомнила. Как не гадостно было, а все ж надела. Своего-то давно нет. Башмачки стоптанные, да юбочка выцветшая, да блуза штопаная – вот и все приданое.
Выплыла павой к Зурову в ночь. Перламутром платья в пол так и переливает. Губы подвела, да шею лебяжью бусиками, что Леонид надысь подарил, опоясала.
Цельную ночь катал её Зуров. В синематограф и в кабак не повел – догадался, что побоится она косых взглядов. Нанял извозчика и повел вдоль набережной. Едут, не торопятся, а он ей всё стихи свои читает, мурлычет на ухо, да ладошку холодную в руках своих жмет. Не стерпела Вера Николавна, поддалась…
Вернулись под утром. Гулянки хоть и не было, а в доме форменный погром: картины изорваны, вазы побиты, тюль заграничный на полу комком, да осколки кругом переливаются. Посреди бедлама сидит Иван Лексеич, держится за голову и плачет тихонько, всхлипывает.
— Вера, Верочка, — взмолился ирод. – Верочка. Я думал у меня её уведет хлыщ со стеклянным пробором, а её…
И как надрывается, как надрывается. Того и гляди завоет.
— А её увела у меня баба! — кивнул в сторону фотографического портрета разбитого, залился и обмяк.
— Знаешь, Ян, не печалься, — задрала Вера Николавна голову. Смотрит поверх, а в глазах ни жалости, ни упрека, ни слезинки – холодность одна. – Не печалься. Будем теперь жить втроем. Я, Леонид и ты. Втроем-то веселее, чем вдвоем.
Поста пока не будет
Завод "Балткабель", на который я хотел устроиться, предлагает ждать. Халтур нет, решил пойти плавильщиком, за 20 т.р. Переплавка металла, неожиданно!. Этим занимается фирма по захоронению ядерных отходов. Конечно же, первый мой вопрос был - радиоактивен ли металл для переплавки. "Нет, да что, все в пределах природного радиационного фона." Сторонний сотрудник в офисе долго на меня смотрел, затем выдал: "Ты на брата похож." Ну да, оба много раз разведенные, без кола, без двора. Вместе учились. Вот он-то и рассказал, что это блоки отработавших реакторов.
Про брата краткий экскурс: у него есть недостроенная дача и две машины. Кстати, в аварию я с ним попал. В то время, как я в Германии снимал 12 лет жильё, он под предлогом того, что типа половина хаты его - скинулись на однокомнатную - жил там некое время, а потом ее начал сдавать. Мне - ни копейки. Затем потребовал за свою долю мильен. Квартира стоила полтора. Ладно, я с ним вот до начала февраля не общался. Но он изменился в лучшую сторону. Сейчас спасибо говорит! За пустяки! После развода понял, наверное, каково мне пришлось. Потом я потерял паспорт, т. К. Одна персона решила изменить мою привычку носить все документы вместе. В
Нашелся. Но я уже заказал новый. А в четверг какие-то супер умные наебщики решили арестовать мои карты. Без решения судебного пристава. Из Екатеринбурга. Буду отменять.
Цитата:
НИКОЛАЙ ВИКТОРОВИЧ, 26.02.20 с карты Visa0391 взыскана сумма 40.66р по судебному приказу №2-948/2019 Маттиг Н. В. от 11.12.2019. Выдан: МС СУ №64 Сосновоборского района Ленинградской обл-ти. . Остаток долга: 83463.72р. Причина: Решение судебного органа. Информация у взыскателя: ООО "АРС ФИНАНС". Подробнее https://sberbank.ru/v/r/?p=TLi5y
На что они надеялись? Зашел на сайт приставов, там ничего такого нет. Почитал советы от попавших в подобную ситуацию - отменить решение и все, они пропадают из вида - сраные мошенники. В понедельник будет готов новый паспорт. Живу у мамы в трёхкомнатной квартире - она до понедельника уехала, за это делаю ремонт. Сил моих нет! Одни мошенники кругом! Не наебешь - не проживёшь. А я и не собираюсь проживать, я буду БЫТЬ!
Впервые за пять сегодня поиграл в комплюктер. Огонь. А так -все хорошо, прекрасная маркиза, дела идут и жизнь легка, ни одного печального сюрприза, за исключением пустяка. :)
Друг познается в чате
«Чат на чат» — новое развлекательное шоу RUTUBE. В нем два известных гостя соревнуются, у кого смешнее друзья. Звезды создают групповые чаты с близкими людьми и в каждом раунде присылают им забавные челленджи и задания. Команда, которая окажется креативнее, побеждает.
Реклама ООО «РУФОРМ», ИНН: 7714886605
Исаак Ньютон и Уж
(почти библейская история)
15 сентября 1665 года сэр Исаак Ньютон сидел под развесистой яблоней и с тихой грустью размышлял о том, что будущие поколения ЕГЭ будут знать о нём, в основном, только из исторических анекдотов. Вдруг что-то прошуршало в листве и, стукнув его по макушке, провалилось за шиворот.
"Яблоко?" — подумал Ньютон. — "Странное какое-то яблоко: длинное и скользкое".
Но это было, как вы сами уже догадались, не яблоко, а второй субъект данной притчи — змей Уж.
— И что же ты делал на дереве, рептилоид? — с таким вопросом обратился Ньютон, когда Уж выпростался у него из-за манишки и сполз на землю.
— Я размышлял о полёте, Айзек — с достоинством ответствовал змей и протянул ему спелое яблоко. — Вот в чём по-твоему прелесть полетов в небо, а?
— Ну и в чём? — поинтересовался физик, откусывая от яблока.
— Она — в падении!.. Смешные птицы, земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо и ищут жизни в пустыне знойной. Но там, доложу я тебе, только пусто! Там, конечно, много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Именно поэтом я, Уж, больше тяготею к земле.
— И как сильно ты к ней тяготеешь, гад ползучий?
— Ну-у-у-у, давай прикинем. Сила моего притяжения к земле уменьшается с высотой, так? Так. Но она не постоянна и меняется пропорционально квадрату расстояния между мною и землей.
— Ты хочешь сказать: между тобой и поверхностью земли?
— Да нет же! Между мной и центром Земли. Эх ты, а ещё учёный! Ладно, пополз я обратно на дерево. Си я лейта, Айзи!
"Забавно" — размышлял Ньютон, оставшись в одиночестве — "С виду обычный уж, а как здраво и поэтично рассуждает! То-то коллеги повеселятся, когда расскажу им этот анекдот про говорящую змею! Кстати, что он там болтал про тяготение? Надо бы проверить, где моя записная книжка..."
Через несколько минут внезапно повеселевший Ньютон вскочил с насиженного места и побежал в сторону дома.
Про Ужа он, ясное дело, не рассказывал коллегам да и вообще никому.
Оно и понятно: во-первых посчитают сумасшедшим, а во-вторых славой открытия делиться очень не хотелось.
(А кто был тот змей? Да самый обычный, даже вульгарный уж Natrix natrix из семейства ужеобразных)