Эта статья была написана к 170-летию гибели на дуэли Михаила Юрьевича Лермонтова, великого русского поэта, которого еще при жизни называли преемником Пушкина. Гибель Лермонтова и теперь, почти через два столетия, все еще представляет собой загадку.

Покинуть Петербург:

11 апреля 1841 года проводивший в столице свой отпуск поручик Тенгинского полка Михаил Лермонтов получает предписание в течение 48 часов покинуть Петербург и вернуться в часть.

После дуэли с сыном французского посла Эрнестом де Барантом блестящий царскосельский гусар Лермонтов был отправлен, в сущности, в ссылку — в Тенгинский полк, расквартированный на Кавказской линии. Поручик геройски воюет, его дважды представляют к награде, но царь собственноручно вычеркивает имя Лермонтова из списка претендентов. А ведь будь у поэта военные награды, он мог бы добиться отставки. Михаил Юрьевич вовсе не жаждал вернуться к военной службе. Он мечтал заняться изданием литературного журнала, который объединил бы лучшие писательские силы России и где печатался бы он сам. Но с весны 1841 года Лермонтов уже мало надеялся, что Николай I отпустит его с Кавказа — этой Теплой Сибири, как иногда называли его современники. Так что будущее не сулило поэту ничего хорошего.

Пятигорск:

Итак, Лермонтову надлежит добраться до Анапы — в расположение своего полка. К поэту присоединяются его родственник, капитан А. Столыпин (по прозвищу Монго) и корнет П. Магденко. Лермонтов уговаривает Столыпина завернуть в Пятигорск, где врачи благоволят к воюющим на Кавказе и согласятся «лечить» и здоровых.

Магденко через годы вспоминал: «Промокшие до костей приехали мы в Пятигорск и вместе остановились на бульваре в гостинице, которую содержал армянин Найтаки. Минут через двадцать в мой номер явились Столыпин и Лермонтов… Потирая руки от удовольствия, Лермонтов сказал Столыпину: «Ведь и Мартышка, Мартышка здесь! Я сказал Найтаки, чтобы послали за ним». Так Лермонтов называл Николая Мартынова, своего приятеля со времен учебы в Школе гвардейских подпрапорщиков. Лермонтов бывал в его московском доме и даже, по слухам, ухаживал за сестрой Николая Натальей.

После выпуска Мартынов (1815–1875) служит в Кавалергардском полку, а потом добровольно отправляется на Кавказ в Гребенский казачий полк. В его составе участвует в сражениях с горцами, часто говорит товарищам, что дослужится до генерала, и вдруг, неожиданно для всех, подает в отставку.

Есть предположение, что молодой офицер был пойман на нечестной карточной игре и без шума убран из полка. Дядя Мартынова слыл известным карточным игроком. Да и сам Мартынов по возвращении в Москву играл в Английском клубе по-крупному и почти всегда выигрывал. Когда Лермонтов встретил Мартынова в Пятигорске, тот уже не служил, но продолжал носить форму и не расставался с большим кинжалом.

Лермонтов умел подмечать в людях смешные черты и нередко вышучивал товарищей, иногда довольно зло. Правда, когда он видел, что человек серьезно обижен, мог и попросить прощения. В Пятигорске же мишенью для шуток поэта стал Мартынов.

У Верзилиных:

Вечером 13 июля офицерская молодежь собралась в доме наказного атамана генерал-майора Верзилина, у которого были три дочери-невесты. Вот как описала этот вечер Эмилия Верзилина, по мужу Шан-Гирей: «13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин и порешили не ехать на собрание, а провести вечер дома… М<ихаил> Ю<рьевич> дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин…и принялись они вдвоем острить свой язык наперебой… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и стал острить на его счет, называя его «горец с большим кинжалом» (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал). Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово «кинжал» разнеслось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом, весьма сдержанным, сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание: «Язык мой — враг мой», М<ихаил> Ю<рьевич> отвечал спокойно: «Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями». Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора».

Неожиданный вызов

Э. Шан-Гирей пишет, что при выходе из дома Мартынов задержал Лермонтова и повторил фразу, сказанную им при всех в зале. «Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?» — спросил Лермонтов. Мартынов решительно сказал: «Да!» и тут же назначил день поединка — 15 июля.

Историк литературы А.Ю. Чернов обратил внимание на то, что 13 июля 1841 года исполнилось 15 лет с момента казни пятерых декабристов на кронверке Петропавловской крепости. Лермонтов, конечно же, помнил скорбную дату. Помнили ее и многие из тех, кто составлял тогда пятигорское общество. Чернов предполагает, что ссора между Мартыновым и Лермонтовым могла возникнуть на этой почве. Однако гипотеза историка не подтверждается фактами, хотя она весьма интересна.

Товарищи Лермонтова уговорили поэта уехать в Железноводск, надеясь, что за оставшееся до дуэли время им удастся убедить Мартынова взять вызов обратно. Однако у них ничего не получилось, и поединок состоялся в назначенный срок.

Роковая дуэль:

15 июля после шести вечера у подножия горы Машук собралось довольно много народа. Помимо дуэлянтов — по два секунданта с каждой стороны. У Мартынова — А. Васильчиков и М. Глебов, у Лермонтова — А Столыпин и С. Трубецкой. Пришли и просто любопытствующие (что, кстати, было категорическим нарушением дуэльного кодекса).

Далее — предоставим слово секунданту Васильчикову: «Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10 и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде: «Марш». Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой — Лермонтову и скомандовали: «Сходись!» Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В эту минуту и в последний раз я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил, Лермонтов упал…»

А вот что пишет со слов того же Васильчикова первый биограф Лермонтова П. Висковатов: «Вероятно, вид торопливо шедшего и целившегося в него Мартынова вызвал в поэте новое ощущение. Лицо приняло презрительное выражение, и он, все не трогаясь с места, вытянул руку кверху, по-прежнему кверху же направляя дуло пистолета». Выстрелить в воздух Лермонтов не успел.

Как у Мартынова поднялась рука на Лермонтова? Ведь он точно знал, что поэт стрелять в него не будет. В отличие от Дантеса, чужестранца, который понятия не имел, кто стоит по ту сторону барьера, и что значит Пушкин для России, Мартынов прекрасно понимал, кто перед ним. После публикации «Демона» и «Героя нашего времени» слава Лермонтова как литератора была огромной. И все-таки Мартынов выстрелил.

Суд и приговор:

Приговор Мартынову, Глебову и Васильчикову согласно действовавшему законодательству был весьма суровым: их предлагалось лишить чинов и всех прав состояния, то есть дворянства. Однако Николай I, который утверждал приговор, счел нужным сильно его смягчить. На обложке военно-судного дела значится: «Высочайше повелено: майора Мартынова посадить в Киевскую крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, титулярного же советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им тяжелой раны». Отец — это князь И.В. Васильчиков, председатель Государственного совета, ближайший к царю человек. Еще в 1825 году он сыграл ключевую роль в подавлении выступления декабристов на Сенатской площади.

Лермонтову к моменту гибели не исполнилось и 27 лет. Смерти он не искал, смерть сама нашла его, оборвав жизнь гения, когда он только расправлял свои могучие крылья.

«Золотая серия» библиотечки газеты «Тайны XX века», «Судьбы великих», 2011г.

Зимой 1840 года в высшем свете столицы Российской империи вовсю обсуждали провокационный стишок неизвестного автора, о прекрасной незнакомке и неком французе:

«Прекрасная Невы богиня,
За ней волочится француз!
Лицо-то у неё, как дыня,
Зато и жопа, как арбуз».

Вскоре в кулуарах «главного» столичного дворца состоялся короткий разговор Михаила Лермонтова с сыном французского посла Эрнестом Барантом, инициировавшим общение tête-à-tête:

- Говорят, вы запустили в столице некий скабрезный куплет про неизвестного француза и одну известную вам особу?
- Я не увлекаюсь эпиграммами.
- В пасквиле чувствуется рука мастера, и он очень похож на одну из ваших злых шуток, которые вы мастак отпускать.
- Приберегите советы, выговоры, и замечания для ваших парижских друзей, не забывайте тут вы в гостях.
- Вы правы, если бы мы были во Франции, я давно бы уже решил это досадное недоразумение явившееся мне в вашем лице.
- Если вы человек чести вас, вряд ли что-то сможет остановить и в «Северной Пальмире», кроме одного препятствия - трусости.

Два дня спустя 18 февраля 1840 года у Черной речки состоялась дуэль Лермонтова с Барантом. После того как у Михаила сломался клинок, спорщики решили воспользоваться пистолетами, француз промазал, а Лермонтов презрительно ухмыльнувшись выстрелил в сторону.

После унизительного приговора комиссии военного суда, обвиняемый в бесчестье поэт был вынужден обратиться у брату императора, великому князю Михаилу Павловичу:

«Ваше императорское высочество!

Признавая в полной мере вину мою и с благоговением покоряясь наказанию, возложенному на меня его императорским величеством, я был ободрен до сих пор надеждой иметь возможность усердною службой загладить мой проступок, но, получив приказание явиться к господину генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, я из слов его сиятельства увидел, что на мне лежит еще обвинение в ложном показании, самое тяжкое, какому может подвергнуться человек, дорожащий своей честью. Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извиненья в том, что несправедливо показал в суде, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести; но теперь мысль, что его императорское величество и ваше императорское высочество, может быть, разделяете сомнение в истине слов моих, мысль эта столь невыносима, что я решился обратиться к вашему императорскому высочеству, зная великодушие и справедливость вашу, и будучи уже не раз облагодетельствован вами, и просить вас защитить и оправдать меня во мнении его императорского величества, ибо в противном случае теряю невинно и невозвратно имя благородного человека.

Ваше императорское высочество позволите сказать мне со всею откровенностию: я искренно сожалею, что показание мое оскорбило Баранта: я не предполагал этого, не имел этого намерения; но теперь не могу исправить ошибку посредством лжи, до которой никогда не унижался. Ибо сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин, подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам.

Чувствуя в полной мере дерзновение мое, я, однако, осмеливаюсь надеяться, что ваше императорское высочество соблаговолите обратить внимание на горестное мое положение и заступлением вашим восстановить мое доброе имя во мнении его императорского величества и вашем.

С благоговейною преданностию имею счастие пребыть вашего императорского высочества

Всепреданнейший

Михаил Лермонтов».

Лермонтова можно было спасти только одним способом, отправить его воевать на Кавказ, именно этой «милости» и добился для опального поэта сочувствующий ему Великий князь.

В начале июля 1840 года Михаил записался добровольцем в экспедиционный отряд генерала Аполлона Васильевича Галафеева.

Первый раз поэт оказался в бою под аулом Большой Чечень, на реке Валерик.

В той схватке, горцы как всегда заняли самую выгодную позицию, которую наши солдаты штурмовали несколько раз, пока наконец-то не взяли укрепления на штык и шашку. Противник дрогнул, и начал отступать. Избежав полного разгрома, разрозненные группы врага смогли объединиться и мощно атаковать наши порядки, но бойцы Галафеева выдержав напор, погнали неприятеля прочь.

Позже выяснилось, что нашим бойцам противостоял отряд в 7000 сабель под командованием правой руки Шамиля, генерала Ахбердила Мухаммеда. Горцы по численности превышавшие отряд Галафеева в 2,5 раза оборонялись на позициях скрытых в густой «зеленке».

По донесению Галафеева отправленному в штаб поручик Лермонтов в числе первых ворвался за вражеские укрепления:

«Тенгинского пехотного полку поручик Лермонтов, во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик, имел поручение наблюдать за передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника отряда обо всех её успехах, что было сопряжено с величайшею для него опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами. Но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы».

После боя поэт как уже побывавший в деле офицер написал неизвестной столичной красавице пронзительное стихотворение «Валерик»:

«Я к вам пишу случайно; право
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? - ничего!
Что помню вас? - но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно...».

В Петербург ушло представление на офицеров и солдат отличившихся в бою на реке Валерик, поручика Лермонтова командование просило наградить «Святым Станиславом».

В сентябре поэта отпустили в краткосрочный отпуск, который он провел в Пятигорске.

10 октября 1840 года Михаил добровольно вызвался заменить Дорохова, командира казаков-разведчиков. Это был отряд матерых рубак, поднаторевших в добыче языков, вырезании дозоров, постов и засад горцев. Руфин Иванович Дорохов стал прообразом толстовского лихого гвардейца Фёдора Долохова.

Руфин Иванович участвовал как минимум в 14 дуэлях, и два раза за свое бретерство разжаловался в рядовые. Злые языки утверждали, что в первый раз Дорохова разжаловали в нижний чин после того как в театре он расквасил нос одному невоспитанному статскому советнику, а второй за ношение неподобающей офицеру гражданской одежды.

В 1837 году Дорохов по рекомендации князя Вяземского оказался за одним карточным столом с неким профессиональным «каталой» выступавшим под личиной ротмистра Сверчкова. Когда боевой офицер заметил, что ротмистр передергивает карту, он выхватил нож «скин ду» созданный для скрытого ношения и пригвоздил руку мошенника к игральному столу.

Невзирая на то, что Дорохов наказал шулера, ему светила каторга. По просьбе друзей арестант написал письмо следователю, ведшему его дело:

«Желая как можно скорее загладить безумный поступок мой, я покорнейше прошу Ваше превосходительство благоволить отправить меня как можно скорее к месту назначения, где бы я мог доказать ценою всей крови своей, что не забыл и вновь пламенно желаю служить государю и России.

Лев Михайлович! Я знаю своих кавказских товарищей - они храбры до безумия. Чтобы отличиться в рядах их, надо тысячи раз рисковать жизнью, а мне необходимо, мне стыдно не отличиться: я вечный должник царя нашего и сын покойного Дорохова. Признаюсь, во время следствия по болезненному моему беспамятству, избегая быть запутанным клеветами хитрых на меня доносчиков и чувствуя себя виновным по закону, а не совести, я решился не оправдываться, но с покорностью ждать приговора».

Высшим мастерством у разведчиков считалось - тенью подобраться к цели, тихо сделать дело и незаметно растворится в ночи. Основным оружием для казаков-пластунов служили кинжалы, реже шашки, и почти никогда огнестрельное оружие. Любой выстрел свидетельствовал, что операция провалена.

Часто в «Лермонтовский отряд» шли люди готовые рискнуть жизнью за звонкую монету. Разведчикам первым доставались трофеи: дорогое оружие, драгоценности, деньги, породистые скакуны. Помимо казаков тут можно было встретить татар, кабардинцев, черкесов.

Лермонтов всегда был в окружении своих сорока разведчиков, с ними на биваке он делил хлеб и ел из одного котла.

Генерал Галафеев ходатайствовал перед командованием, что за проявленные в боях героизм и мужество Лермонтов достоин восстановления в гвардии в прежнем звании.

Ордена, золотое оружие «За храбрость», перевод в гвардию, все предложения командования о награждении поручика Лермонтова в Санкт-Петербурге игнорировались.

Так аукались Михаилу Юрьевичу стихотворение «Смерть поэта» и дуэль с Барантом.

В эпиграфе взятым Лермонтовым для своего самого известного стихотворения из поэмы французского сочинителя Ротру, многим при дворе почудилась скрытая угроза:

«Отмщенье, государь, отмщенье!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример».

Уверен, царь не случайно приказал серьезно обкатать поручика Лермонтова на фронте.

Женушка и матушка французишки Баранта до дрожи боявшегося повторной встречи с поднаторевшим в боях с горцами Лермонтовым писали свекру и мужу подобного рода письмишки:

«Поговори с Бенкендорфом, можешь ли ты быть уверенным, что он выедет с Кавказа только во внутреннюю Россию, не заезжая в Петербург. Я более чем когда-либо уверена, что они не могут встретиться без того, чтобы не драться на дуэли».

Вот такие вот французские стукачки-с.

Французская семейка спокойно вздохнула летом 1841 года, когда узнала, что Лермонтова убитого на дуэли Мартыновым похоронили на старом пятигорском кладбище.

Николай I узнав о смерти поэта, сказал «Собаке - собачья смерть».

Столичное высшее общество было менее категоричным: «Туда ему господа и дорога».

Да, дуэли в наши дни не актуальны, так ещё и запрещены (где-то с 1838 года). Ну и конфликты решают более мирными и спокойными способами. Но раньше это происходило чуть ли не на каждом шагу, и всегда заканчивалось либо ножевым, либо огнестрельным ранением.

Дуэль на воздушных шарах.

Месье де Гранпре и Месье Ле Пике были влюблены в одну и ту же особу – парижскую оперную певицу Мадмуазель Тиревит.

Ребятам конечно же не понравился факт того, что их женщина нравится еще кому-то, и они оба предъявили права на неё. И конечно разрешение конфликта заключалось в мега пафосной и эпичной дуэли на воздушных шарах с газовыми баллонами.

Ребята должны были подняться на высоту 820 метров на одинаковых воздушных шарах и по очереди стрелять друг другу в шар из мушкетона.

3 мая 1808 года дуэлянты запрыгнули в корзины и поднялись в небо вместе со своими секундантами, которые выступали в роли судей и вторых пилотов. Первым стрелял Месье Ле Пике, но он промахнулся. А вот меткий Месье Де Гранпре попал точно в цель. Он отправил своего соперника и его секунданта быстрым спуском прямо на землю. Воздушный шар Ле Пике стал падать вниз с ужасающей скоростью. Незадачливый любовник и его друг разбились на смерть о крышу дома. Гранпре был в восторге и от победы, и от предвкушения воссоединения с дамой сердца.

Доказательство подлинности истории: вырезка из газеты «Нортгемптон Меркьюри» от 23 июля 1808 года.

Неугомонный ребёнок.

Во время реставрации Бурбонов во Франции было большое напряжение между солдатами армии Наполеона и армии блестящей Королевской гвардии. Как-то раз Полковник Барбье-Дюфаи подкрался к капитану королевской гвардии Раулю де Вере и жесточайшим способом оскорбил его кокарду (для французов это хуже оскорбления мамы).

Кокарда (от фр. cocardes, «петушиные перья») — бант, лента, сложенная петлями и сборками, собранная кружком тесьма.

Честь молодого капитана была задета и оскорблена. Только кровопролитие могло исправить такое бесчестное поведение. В итоге он вызвал Дюфаи на дуэль, но полковник не был фанатом фортнайта и не желал как-то навредить ребенку, он просто решил уйти. На что Рауль догнал обидчика и дал тому смачную пощёчину. Именно это заставило Дюфаи передумать и согласиться на дуэль.

Дуэль происходила прямо на улице, где опытный Дюфаи с лёгкостью и без особых усилий обезоружил Рауля аж 4 раза, но как оказалось этого было недостаточно для выявления победителя… Поэтому Дюфаи на полном серьёзе предложил связать их левые руки вместе, войти в карету и устроить смертельную бойню на кинжалах. Это было идеальное решение, так как оно 100 процентов гарантирует, что в живых останется только один и никакого обезоруживания не будет.

Что вы думаете? Рауль успешно отомстил за оскорбление своей кокарды и многочисленные разоружения на дуэли. Конечно нет! Этот парень был мертвее мертвого, когда извозчики решили проверить карету. Дюфаи с четырьмя ножевыми тоже казался мертвым, но он кое-как дотянул до больнички и только спустя некоторое время скончался.

Бильярдная дуэль.

Завершает наш парад гениальности самая, пожалуй, мирная дуэль. 4 сентября 1843 года во французской деревне Мезонфор ребята по имени Ленфан и Мельфант отдыхали. Парни играли в бильярд и неплохо так бухали культурно выпивали.

Именно выпивка и послужила причиной того, что один из них внезапно обвинил другого в нечестной игре. Слово за слово, и мужчины решили биться на дуэли насмерть, не откладывая разборку за честь.

Хозяева дома предложили двум гениям пистолеты, но те решили биться более оригинальным способом — кидая друг в друга бильярдные шары. Парни вышли в сад, отмерили 12 шагов и приготовились к броску. По жребию первому метать шар выпало Мельфанту. Он с лёгкостью швырнул тяжёлый снаряд из слоновой кости в голову противника, тот упал и умер, не приходя в сознание. Такие вот дела. Жил без страха и умер без страха.