Прошло пять месяцев. И вот, я снова здесь.
Старый переезд, пара путей в разные стороны. Бетонные плиты-перроны, новый, но уже обшарпанный стенд с названием остановки электрички. Часть букв сорвали дети.
Стало гораздо меньше зелени и гораздо больше мусора. Осень, забирая жизнь у листьев и трав, обнажила побочные продукты жизни человеческой – кучи пакетов, памперсов, бутылок и всякой дряни.
Одет теперь гораздо теплее. В мае было солнечно и дул приятный бриз с моря. Теперь ветер прохладный, с гор, а светящее солнце не даёт тепла. На удивление свежо, нет пыли, отчего четко видно и далёкую гору Джалган, и село на ней, и соседние сёла слева, и далекий пригород справа. Они сквозь легкую, голубоватую дымку, словно картинки из старых фильмов или первых советских цветных фотографий.
Пришёл, как обычно, раньше. Минут за 20. В руке не папка, а пачка чистых листов и ручка, прихваченные с дома. Написал маме ребёнка сообщение в Вотсапе, вдыхаю родину, фильтруя запах моря и гор от прочих. Тихо, за спиной, в загоне у самых путей крякают утки вперемешку с гогочущими гусями. Как же я соскучился по такой вот тишине, которую не найти в большом городе. Просто тишина. Шелест осиротевших листьев, дыхание ветра, гуси и утки.
Через переезд проходит мужчина, лет 25-30. Карикатурно крутит телефон в руках, словно стереотипный кавказец. Вглядываюсь в загорелое, будто скульптором резко очерченное лицо, пытаюсь омолодить его на 9 лет. Знал ли я этого человека? Может он был моим одноклассником или учился на пару лет старше? Или мы с ним ходили на рыбалку? В голове не находится никаких соответствий, поэтому я решил не здороваться с ним. Он, видимо, тоже не увидел во мне знакомого. Поэтому, постояв пару минут, размашистой походкой пошёл обратно. Время меняет лица и людей.
Вижу издалека мать с ребёнком. Он заметно вырос. Репетирую в голове диалог, стараюсь прописать, проиграть весь процесс встречи в воображении, чтобы быть готовым ко всему. Они тем временем совсем близко подошли, и я вышел на встречу. Переезд, словно моя крепость, на которой я возвышался гордым дозорным, выплевывает меня на грунтовую тропинку и через канаву на старую дорогу с остатками асфальта.
Здороваюсь. Беру ребёнка за руку. Он вырывается и пытается убежать за переезд, там, дальше, есть магазин, его главная цель в этом районе. Мама криком возвращает ребёнка обратно. Рука вновь в моей руке. Мальчишке уже 10 лет. Почти мне по плечо. Укусы теперь явно будут более сильными.
Мама сбивчиво рассказывает новости за год. Всё та же история, которых тысячи. В школе ничему не учат. Хорошо, что хотя бы боится учительницу. Дома балуется. Не слушается. У детей в школе «берет только плохое», научился кусать себя и закрывать уши. Или смеяться без дела. Мои рекомендации выполняли частично, не всё смогли, не всё поняли.
Но есть и плюсы. Я ошарашен и удивлён. Ребёнок отвечает на простые вопросы! Как тебя зовут, кто это бежит, где дом, где мама, говорит слова приветствия и прощания. Для десятилетнего ребёнка, который чуть менее полугода назад не говорил ничего, кроме пары цифр и букв чисто механически, оторванного от квалифицированных специалистов – это просто чудо. Не скрываю радости, хвалю маму и ребёнка. Пусть слова смазаны, звуки не чёткие. Но это ответы на обращённые вопросы! Ни с чего за пять месяцев! Они действительно молодцы.
По дороге мама аккуратно жалуется на отца, одновременно оправдывая его. Мол, не занимается с ребёнком физически, чего она просит, потому что устаёт на работе. Разрешает ему многое, потому что любит и жалеет. Понятно по подтексту, что просит поговорить и с папой ребёнка, но прямо говорить нельзя – как нельзя жене открыто жаловаться на мужа.
Семейный дом уже близко. Стройка подходит к концу, но ещё не окончена. Рабочих нет. Мальчик расслабился и успокоился, не пытается вырваться. У дома отец чинит уже немолодое творение отечественного автопрома. Руки в масле и других жидкостях этого железного монстра. Вытирает их тряпкой, жмёт руку. Крепкое, сухое, мужское рукопожатие. Вторая рука у моего локтя – значит с уважением, как к равному. Небольшого роста, крепко сложен, волосы с проседью, гладко выбрит. Рука твёрдая, мозолистая. Изгибы морщин на темном от солнца лице. Обычный работяга. За карими глазами твердость характера и ум.
Прохожу в дом. Двор подчистили, но следы извечной стройки повсюду. Белая тирса известняка делает все цвета менее яркими, засоряя всё вокруг, проникая в каждую трещину и пору.
Отводят в комнату мальчика. Обстановка та же. Осталось чуть меньше игрушек, они аккуратно расставлены вдоль дивана.
Входит отец. Первая часть разговора будет с ним. Мама ребёнка сразу же уходит на кухню – мужчины должны говорить одни. Папа садится на стул у письменного стола, поставив его спинкой вперёд, как полноправный хозяин ситуации, спокойный и уверенный. Думаю, в голове у него что-то типа «Сейчас опять будут воду лить».
Надо менять ситуацию. Захожу издалека. Описываю ребёнка подробно – с хорошим потенциалом, но недостаточно нагружен. Привожу пример взрывного развития его речи. Рассказываю подробно, почему важно скорректировать поведение, расставить границы дозволенного, как правильно взаимодействовать с ребёнком во время истерик и капризов. И как все сказанное повлияет на развитие мальчика.
Сам виновник «торжества» тем временем забегает в комнату уже в пятый раз, надеясь отобрать у меня телефон и поиграть. «Нет! Мой!» говорю я ему. Пытаюсь унять визг и крики, усадив мальчика к себе на руки. Зубы крепко схватывают левую руку, сжимают кожу, тянут на себя. В этот момент важно не показать эмоций. Отец пытается влезть, останавливаю его жестом свободной руки. Он ошарашено смотрит. Мальчик тоже удивлён. Разжимает челюсть, смотрит на меня, продолжающего спокойно рассказывать отцу про важность слова «нет». Аккуратно вытирает слюни с моей руки, приговаривая «Джан-джан» - жалеет. Встаёт, уходит. Больше телефон отобрать не пытается.
Приносят чай. Ну к чему мне сейчас чай? Я же просил, ничего не нужно. Пытаюсь вежливо протестовать, но кавказское гостеприимство, сложённое сотнями лет, не преломить таким вот выпадом и попыткой выдержать границы. Чашки на подносе три, но мальчик не сел с нами. Убежал опять куда-то, перед этим разметав часть моих листов, испачкав их каплями чая и пару раз укусив мою ручку.
По ходу беседы поза отца меняется. Расправленные гордо плечи оседают. Он чаще кивает и смотрит уже не как хозяин. Просто смотрит, стараясь запомнить, что я говорю, до мелочи. Морщинки в уголках глаз, поза, медленно опускающаяся голова, всё это говорит об усталости, о тяжком грузе, о непроработанном горе, которое пытаются замаскировать гордостью, задержками на работе, излишней вседозволенностью для ребёнка, выполнением всех его капризов. Параллельно пишу отцу задания в листе. У меня нет сейчас возможности помочь его горю. Значит, надо переключить, загрузить человека, показать важность того, что ему предстоит сделать, ценность его участия в жизни ребёнка. Это должно все уладить, хотя бы на время.
Мальчик подходит к отцу сзади, сперва его, сидящего, обнимает, затем берет стержень от ручки и тупым концом пытается проткнуть отцу щеку. Папа молчит, не подаёт вида.
В этот момент ещё одно не учтённое мной в репетиции консультации событие. Приходят гости. То ли коллеги супруга, то ли строители, которым предстоит заниматься отделочными работами. Мама вроде как пыталась объяснить им, что супруг занят, но что тут решает слово женщины? Они заходят, и куда их сажают? Конечно же к нам, за маленький стол и поднос с тремя чашками, к мужчинам. Здороваются сдержанно, руку жмут не крепко, вторая рука пониже локтя – как с незнакомцем, чуть менее уважительно. Один лет на 35, другой на 29. Я выгляжу значительно моложе них, от того и такое рукопожатие. Им сразу приносят чай, а хозяин дома выходит на кухню. Остаюсь в итоге в обществе двух незнакомых людей.
Внутренний конфликт. Горец внутри меня требует начать легкую беседу, спросить как дела, узнать, знакомы ли наши семьи, кто где работает, дети, родственники городах в России. Все это значит, что придётся прекратить официальную беседу-консультацию с отцом. Психолог внутри борется, взывает к долгу профессии, к идеалам, говоря, что я здесь ради ребёнка и этой семьи.
В итоге выбираю роль психолога. Я вижу этих людей впервые, и, возможно, последний раз. Мне незачем с ними сближаться и завязывать беседу. Принципы и воспитание бунтуют где- о в уголках сознания. Но все уже решено.
Поэтому молчу. Дописываю задание в листе, жду прихода хозяина дома. Гости пьют чай, тоже молчат. Возможно, мое поведение их оскорбляет или оставляет в недоумении. Так не должно быть, младший не должен так себя вести со старшими. Но не важно их уважение, важен ребёнок, на которого в дальней комнате мама снова сорвалась на крик.
Входит отец. Видно, что ему дико некомфортно и неудобно, и передо мной, и перед гостями. Те пару минут хорошего, настоящего контакта, когда он был расслаблен и готов воспринимать, утеряны. Все надо начинать заново.
В присутствии новых людей начинаю мягко. Вновь о поведении. О том, что пока ребёнок добивается своего силой, истериками и капризами, нет смысла в развитии речи. О важности физического развития. О структурировании среды и времени.
Мальчик тем временем пытается вновь отбить силой телефон – появились новые зрители, вдруг прокатит. Не отдаю гаджет. Ребёнок кричит. Гости начинают жалеть.
Объясняю, что этого делать тоже нельзя, это лишь подстегивает истерики. Понимают, прекращают.
Мужчины на мои слова согласно кивают, отец расслабляется. Задаёт вопросы. Отвечаю. Когда предлагаю ввести расписание с картинками, один из гостей, тот, что помоложе и поразговорчивее, говорит: «Я эти картинки распечатаю дома. Ты фото сделай, я все сделаю». Второй предлагает сделать стенд для расписания из фанеры. Пошли типичные для мужчин вопросы, о работе руками, конструировании чего-то. Задают ещё вопросы, теперь не только отец.
Мальчик вдруг подбегает, сзади хватает отца за шею отработанным приёмом и пытается душить, показывая свою неприязнь к этой всей ситуации, типа «Че ты, Папа, с этим сидишь, болтаешь, он меня заданиями грузит и телефон не дал!». Отец устало отдирает руки ребёнка, мальчик убегает.
Когда мы остаёмся взрослым составом, объясняю, что дальше будет только хуже, если не начнёте работать сейчас.
Через некоторое время гости выходят во двор покурить, а я, сказав пару слов отцу и объяснив несколько заданий ещё, отправляю его к ним. Нельзя же гостям оставаться одним надолго. Прошу позвать мать.
Она все так же смотрит в сторону. Дополняю прошлые задания, объясняю новые. Кратко повторяю то, что говорил супругу. Она сегодня более активна, тоже задаёт много вопросов, пару раз даже спорит с рекомендациями. Объясняю с основ, что для чего нужно, зачем я вообще прошу у них делать ту или иную работу с ребёнком.
Пора уходить. Встаю, пытаюсь поправить диван после себя, но мама останавливает: «Нет-нет, я сама!».
Разговаривая, выходим из дома. На пороге пытаются всучить мне купюру, мол, вы сказали, что только первая консультация бесплатно, а вы уже второй раз у нас. Отказываюсь, кладу на стол на веранде.
Выходим за ворота. Мама с мальчиком меня провожают. Чудо российского автопрома уехало, надеюсь, отец с теми двумя поехал делать доску-расписание для ребёнка. Надеюсь.
Все та же дорога, остатки асфальта, вездесущая бело-молочная пыльная каменная тирса, слева поле, справа дома-грибы. Мама хвастается – мальчик научился ездить на велосипеде более уверено и теперь время от времени катается с соседскими детьми. Спрашивает, когда я приеду в следующий раз, отвечают что не знаю. Говорит, что хотелось бы занятия провести а не просто консультации.
«Соберите 10-15 родителей с детьми, приеду на неделю»
«10-15 детей только в совхозе наберется! У нас много сейчас таких. Может тут центр откроете?».
Отвечаю, что не могу бросить детей там, на основной работе.
«А кто этим будет помогать?».
Неловкий вопрос. И не известно, что ответить. Помогает мне мальчик. Он мчится уверенно на велосипеде к переезду, по которому сейчас едет товарняк, большой поезд вагонов на семьдесят. Мама кричит, ребёнок останавливает велосипед в паре десятков метров.
«Это он опять в магазин хочет».
Мама зовёт его к себе. Ржавый велик тарахтит, в такт ему возмущается мальчик.
Говорю маме: «Пишите в Вотсапе. Не сразу, но будут отвечать. До свидания!».
Поднимаюсь на переезд. Солнце тоже поднялось по небосводу, печёт голову. Остатки листов в руке, погрызанная ручка. Предстоит путь через село к дому. А через пару дней через тысячи километров к другому дому. И кто знает, какой ещё путь будет дальше.