Помедленнее, пожалуйста, я записываю
"Божемой, горы" - я выдохнула, снижаясь над окрестностями Махачкалы на закате, в шесть вечера.
"Божемой, ночь!" - удивилась я пятнадцать минут спустя, сидя с эспрессо на шитой подушке, под картинами напротив парковки.
На соседней подушке сидел котенок и мурчал, не поворачиваясь. Тому, что я его гладила, он не удивлялся, а смотрел без отрыва в жёлтые стекла аэропорта.
Есть, спать и забыться - план был гениален до момента, когда таксист высадил меня на улице Коминтерна. Как бы эту улицу описать: больше всего она похожа на ущелье, в которое там и тут стекают из темноты узкие длинные лестницы. Это полсуток спустя я буду весело уточнять у местных дедушек, поднимусь ли вооон-там на улицу Буйнакского - а сейчас мне незнакомо и темно.
- Мадина, мне здесь страшновато, - признаюсь я по телефону хозяйке, - со мной точно ничего не случится?
- Лампочка что ли не горит? - удивляется Мадина, - спустись по лестнице и ключ возьми в кадке, под шишкой!
В самом низу черной мглы я нашла пальмы, тахту со столиком, свой номер и косую тайскую кошку Мадины, которая залезла ко мне на колени еще до того, как я разобралась с ключом. (с Мадиной мы болтали уже ночью под пальмами: в вышитом платье, красных лаковых балетках и красном платке с вооот-такими кистями она рассказала мне о своем доме и саде там, в горах).
Махачкала купила меня черным кофе. Везде, на каждом углу. Кофе, настоящий джелато, любимая гвоздичка на столе и охапка современного искусства , вписанного в каждый второй интерьер. Я шатаюсь по улицам, рассматривая ковры и глазастых кудрявых детей. Из открытого магазина игровых консолей вываливается сытая кошка. Половина одиннадцатого, вечер. Мимо плывет девушка без просвета укутанная в чёрное - до низа икр вся в черном шифоне. Ниже шифона длинные точёные молочные лодыжки звенят над шпильками босоножек. Это жуткая эротика.
Девушки и дедушки - вот мой электорат. "Я разоружу твои печали. Пойдем-ка на лавочку, поговорим" - крупноносый дед выводит меня на солнечную набережную, велит смотреть на Каспий. Начисто расходясь в мировоззрениях, мы соглашаемся на том, что жить надо ради себя, но замечая других, а также что лучших времен не бывает.
Я фоткаю дореволюционный дом - на его барельефах танцуют женщины, а мужчины пасут овец и еле сдерживаются, чтобы тоже не заплясать. "И напишите там: с этого балкона выступала сестра Ленина!!!" - нервный дедушка кричит, пролетая мимо. Фигня вопрос: вот, написала. (автор не несёт ответственности за достоверность информации: факты предоставлены народным источником Один Дедка Сказал. Возможно, имелась в виду Ленина сестра, но кто такая Лена, я так и не успела узнать.) Д
евушки в вышитых черных футболках и серебряных украшениях желают мне хорошего путешествия и расспрашивают о поездке. "Одна? К нам?" - девушки делают Специально Большие Глаза - "Вы не боитесь всякого, что про наш регион рассказывают?" А потом смеются вместе со мной: "И правильно не боитесь, наши люди не такие".
Наши люди в Дербенте взяли меня в плен: на тротуаре напротив хаммама, сидя на раскладных табуретках, они расспрашивали меня - женщины про работу, мужчины про семью. Мне отдали пахлаву и весь вечерний Дербент. Кофейни, аллеи, пальмы в ягодах, тую, которую в детстве показывала мама, котят, сигающих по деревьям вместо белок, голос муэдзина, каштаны в огромных шипастых плодах. Отдайте мне всё, я забираю с благодарностью.
