Сказка Оле-Лукойе
Тут зашла речь об африканских жутких сказках, была у меня такая - страшно, но были там интересные истории, моя любимая про паука который ел острый суп и обхитрил хозяйку.
Я читал огромное количество сказок в детстве, все до которых мог дотянуться, но одну так и не осилил, вот сейчас попытался прочитать её ребенку, и от одного начала меня начало корежить, я думаю вы все её знаете, это сказка Ганса Христиана Андерсена приведу Вам её самое начало. Может мне только кажется и я совсем испорчен?
Оле-Лукойе
Никто на свете не знает столько историй, сколько Оле-Лукойе. Вот мастер рассказывать-то!
Вечером, когда дети смирно сидят за столом или на своих скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках!! он подымается тихонько по лестнице, потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка прыснет! детям в глаза! сладким молоком!. Веки у детей начинают слипаться, и они уже не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается!!! к ним сзади!!! и начинает легонько дуть! им в затылок. Подует — и головки у них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно!!! — у Оле-Лукойе нет ведь злого умысла!!!; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их непременно надо уложить!!! в постель!!! Ну вот он и уложит их, а потом уж начинает рассказывать истории.
Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он чудесно: на нем шелковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, — он отливает то голубым, то зеленым, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернется Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками — его он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся волшебные сказки, другой совсем простой, гладкий, — его он раскрывает над нехорошими детьми: ну, они и спят всю ночь как убитые, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во сне!
(124/366) 02 апреля родился Ханс Кристиан Андерсен
Всегда думал, что он Ганс Христиан Андерсен, а он оказывается еще и Ханс Кристиан Андерсен. Причем первое написание было больше распространено в Советском Союзе, а с приходом перестройки все чаще начали писать вторую версию. Знатоки-филологи расскажите, как правильней с точки зрения нашего великого и могучего писать имена из германских языков.
Еще сегодня по случаю дня рождения великого сказочника во всем мире отмечают день детской книги.
PS: Да, я знаю, что Андерсен не совсем автор «Нового платья короля», а больше адаптатор, но в ассоциациях на его фамилию у меня два превых места занимают платье и солдатик, и по мне король на много харизматичней чем молчаливая игрушка (хоть и в разы глупее). А еще именно сказку про платье нужно почитать многим нынешним популярным блогерам/эстрадным певцам/знаменитостям и, что еще важнее, их фанатской базе.
Ну очень странный сказочник. Ханс Христиан Андерсен
Продолжим знакомство с биографиями замечательных людей. Среди их огромного количества есть один персонаж, которого обойти вниманием ну просто невозможно. Это датчанин Ханс Христиан Андерсен, великий сказочник и до невозможности странный чувак.
Он родился в бедной семье, грамотным в которой был только отец, но он был чем-то там занят и сына грамоте не научил. К слову, Ханса грамоте не научил не только отец, его вообще никто блять ей не научил. Ибо писал он с поистине огромным количеством ошибок. Всю жизнь, а прожил он для стародавних времен немало – 70 лет.
Надо сказать, что таким количеством заебов как у Ханса не может похвастаться, пожалуй, ни один, даже самый сложносочиненный киношный психопат. Вдобавок Андерсен был страшным, аки Слендер. А ещё он обладал самым что ни на есть необходимым для детского писателя качеством – ненавидел детей. Это важно. Без этого хорошей сказки не напишешь, это тебе не муха, блять, цокотуха там какая-то.
С упорством достойным психопата Ханс писал и писал свои безграмотные сказки, которые, надо сказать, были невъебено страшными даже для нашего, пуганого астралами и звонками поколения. Милый сказочник Ханс охотно писал о кровяке, кишках, вылетевших мозгах, людоедах и прочем сугубо «детском» милашестве. Кстати, Ханс-Слендер был вполне откровенен – он всегда говорил, что не является детским писателем. Но кого это ебет, в самом то деле, что он там говорил.
Ненависть к детям была не единственным нужным для сказочного писательства качеством. Андерсен боялся женщин, дантистов, смерти, смерти от женщин-дантистов и хер знает чего ещё. Он, например, был категорически против того чтоб его похоронили заживо. Поэтому каждый вечер, ложась спать, он клал на тумбочку записку с таким текстом: «Это только кажется, что я умер». Он также не хотел погибнуть в пожаре, поэтому рядом с запиской всегда лежала верёвка. На случай, если придётся экстренно эвакуироваться через окно.
Всю жизнь у него болели зубы. Но к дантистам он, разумеется, ни ногой. А то вдруг там пожар. Шутка. Всё гораздо проще. Впечатлительный Ханс верил, что если вырвать зубы, потеряешь дар писать. Смешно? Да ни хуя подобного. В 60 у него выпал последний охуено болючий зуб и после этого сказочник больше не написал ни строчки. Нет зуба, нет сказки.
В общем, наш предусмотрительный параноик много чего предусмотрел. А фантазия у него была ни хуя себе – ее можно оценить, прочитав оригинальные сказки Андерсена, а не этих розовых единорогов, шо нам тут понаиздавали. Однако одна опасность не попала в поле зрения нашего любимого психа – это высота стародавних кроватей. Именно с кровати и наебнулся во сне Ханс, при этом сильно повредившись. Три года он лечил физические и психологические травмы после этого ужаснейшего падения с высоты полметра, но ни хуя не получилось и он все равно умер. Я думаю, что от ужаса.
Как бы там ни было, страшный, безграмотный и вечно одинокий Ханс Христиан Андерсен писал охуеные сказки. Респект, P. I. P. И да будут прокляты кровати -убийцы.
Оле-Лукойе и его брат
Сказки Андерсена вообще сами по себе удивительные. И не совсем детские. Уж во всяком случае, не только для детей. Вот например, все мы читали в детстве сказку про Оле-Лукойе. Не знаю, как вам, но лично мне она (в возрасте где-то шести лет) досталась в таком переводе (отрывок из последней главы):
— Тсс... — сказал Оле-Лукойе — Как-нибудь в другой раз. Ты можешь повесить прадедушкин портрет на место, потому что я пришёл проститься с тобой. Я приглашён сегодня к своему старшему брату. Его тоже зовут Оле-Лукойе. Но он приходит к людям в жизни всего только раз. Впрочем, это уже другая, взрослая сказка. Я расскажу её тебе, когда ты подрастёшь.
Вспомнив как-то раз про этого брата в уже более сознательном возрасте, я начал догадываться, кто он на самом деле такой.
Но, найдя эту сказку ещё раз, уже в интернете, я с удивлением узнал, что в полной версии этот отрывок выглядит вот так:
- Ну, хорошенького понемножку! — сказал Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше одного раза в жизни. Когда же явится, берёт человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а другая так ужасна, что… да нет, невозможно даже и сказать — как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал:
— Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках! Кафтан на нём весь вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала всегда спрашивал:
— Какие у тебя отметки за поведение?
— Хорошие! — отвечали все.
— Покажи-ка! — говорил он.
Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, — позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли — они сразу крепко прирастали к седлу.
— Но ведь Смерть — чудеснейший Оле-Лукойе! — сказал Яльмар. — И я ничуть не боюсь его!
— Да и нечего бояться! — сказал Оле. — Смотри только, чтобы у тебя всегда были хорошие отметки!
В детстве я, конечно, смутно подозревал, что от меня что-то скрывают, но не знал, в каких именно масштабах. The more you know, как говорится.
Сайкс и Марли. Рождественская Сказка.
Как холодно было в этот вечер! Шел снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году — канун Нового года. В эту холодную и темную пору по улицам брела маленькая нищая девочка с непокрытой головой и босая.
Сайкс, удобно устроившись на коньке крыши, безразлично подкидывал на пальцах монетку, не глядя на результат — проклятый грош всегда приземлялся одной и той же стороной.
- Орел! - раздался скрипучий голосок из-за печной трубы.
- Да неужели? - мрачно ответил Сайкс, вновь подкидывая монетку. Опустил взгляд вниз на девочку, что куталась в свой куцый полушубок, укрываясь за выступом дома от промозглого ветра. Белокурые локоны припорошены снегом, босые ножки сине-лиловые, тонкие воробьиные пальчики прижимают картонную пачку к груди. Вдруг медный кругляш выскользнул из пальцев и полетел вниз с крыши, прямо в сугроб.
- Гусем пахнет! Хорош гусь! - жалобно скрипнуло создание, прятавшее свое тщедушное тельце за кирпичной кладкой.
- Гусь-то хорош, а нам что толку? - со злобой ответил Сайкс, демонстративно приоткрыв рот — вместо зубов в челюсти торчали бесчисленные мутные бутылочные осколки, - Есть-то нечем.
Живота у Сайкса и правда не было — вместо него под торчащей грудной клеткой свисали черные обмороженные лохмотья плоти, еле скрывавшие обнаженный позвоночник.
- Тебе-то еще ничего, у тебя хотя бы грош есть! - плаксиво ответил Марли, выбираясь из своего логова.
- Хочешь, отдам? Толку-то! - собеседник протянул длинными костистыми пальцами не пойми откуда взявшуюся у него монетку.
- И то верно. С глазами-то всяко веселее! - слепая морда повернулась к Сайксу, в пустые глазницы на вытянутом лице забился снег. Длинный нос, казалось, живший своей жизнью, задергался, засопел, после чего Марли тоскливо объявил, - Недолго ей осталось!
- Кому это? - удивленно завертел головой стекляннозубый.
- Балда! И зачем тебе глаза, коли не видишь ни черта! - выругался Марли, подтягивая за собой многочисленные цепи, с прикрепленными к ним тяжелыми железными шарами. Уселся на край черепицы, свесив уродливые культяпки — все, что осталось от ног, - Прямо под нами стоит, видишь? Лет семи отроду!
- Та, что спичками торгует? - Сайкс наклонился вперед, рискуя упасть прямо на девчушку, - Ну, вижу! Тебе-то чего?
- А ничего! Мне всегда — ничего, потому теперь и сижу здесь — с тобой! - продемонстрировал Марли тяжелые цепи.
- А и не жалуйся! - раздраженно бросил стекляннозубый, - Сколько ты таких не заметил, не увидел, сам глаза да уши закрывал, когда они тебя о корке хлеба умоляли? Все попередохли, в домах работных, да ямах долговых. Вот и сиди теперь, да делом занимайся! Делец чертов!
- Делец? - встрепенулся Марли, - Слышу-слышу! Идет, важный, напыщенный, как я в мои лучшие годы! Шубка соболья, сапоги скрипучие, шапка бобровая!
- Да молчи ты, не слепой! Ну-ка! - Сайкс вперился воспаленными красными глазами в высокую фигуру, важно вышагивающую по площади. Вот тянется к дельцу из-за угла беспалая рука нищего, кутающегося в свои лохмотья. Раздается жалобное, еле различимое за воем вьюги «Подайте Христа Ради!». Длинная изящная трость приземляется сначала на запястье попрошайке, а потом и на спину.
- Вот! Будешь! Знать! - наносил удары запыхавшийся делец, - Как! Приставать! К приличным! Людям!
Бродяга пытался отползти под защиту подоконника, забиваясь все глубже к стенке, пока делец яростно тыкал тростью в его убежище.
- Ну что, кидай свою монетку! - нетерпеливо поторопил Марли.
Медный грош кувыркнулся в воздухе, блеснул в свете газовых фонарей и приземлился на бледную, слегка синеватую от холода ладонь Сайкса.
- Орел! - огласил стекляннозубый.
- Я тогда…?- облизнул тонкие потрескавшиеся губы Марли.
- Давай, действуй-злодействуй! Я тут пока посижу! - отмахнулся хозяин монетки, не в силах оторвать глаз от босой девочки, что безуспешно пыталась зажечь спичку. Замерзшие скрюченные пальчики не слушались, ей приходилось быть ужасно осторожной, чтобы не сломать тонкую деревянную палочку. Наконец, огонек вспыхнул, и ребенок приник носом почти к самому пламени.
- Бедное дитя! - скорбно прокомментировал Сайкс.
Тем временем Марли с легкостью сиганул с крыши, приземлившись прямо на карету, что следом за давешним дельцом выезжала с площади. Колеса просели, раздался страшный грохот, когда бесчисленные цепи и грузила разбросались по крыше повозки, но кучер, казалось, ничего не заметил — он все так же продолжал кутаться в лохматый тулуп, прикладываясь к маленькой фляжке, пока гнедая лошадка неторопливо перебирала копытцами по снегу. Карета свернула за угол, оказавшись за спиной дельца и покинув поле зрения Сайкса, но тот даже не обернулся. Он знал, что будет дальше.
Когда повозка поравнялась с дельцом, что важно вышагивал по мостовой, брезгливо вороша снег тростью, Марли с невиданной ловкостью запрыгнул на спину кобыле и вцепился той гнилыми пеньками зубов в ухо. Несчастное животные взбрыкнуло, раздалось хриплое ржание, и лошадь понесла. Марли — и сам бывший делец - умел все рассчитать — господин с тростью не успел отпрыгнуть в сторону. Получив копытом по голове, он распластался на брусчатке прямо перед колесами повозки. Раздался влажный хруст, брызнула кровь, и карету повело в сторону.
- Тпрууу! - вознице удалось остановить запаниковавшую кобылу за секунду до того, как та влетела бы в какую-то лавчонку — Марли вовремя спрыгнул с широкой, как стол спины. Из кареты послышалась ругань, кто-то вылез посмотреть, что происходит. Чуть погодя раздался крик ужаса, когда пассажир увидел намотавшийся на колесо изломанный труп.
- Чего лыбишься? - спросил Сайкс вновь появившегося на крыше Марли.
- Сам знаешь! Не люблю я таких. Пусть мучаются, как я! - довольно проскрипел слепец.
- Давно ли сам…?
- Давно! - злобно прервал товарища закованный, - Как там девчушка?
- Умирает! - нарочито безразлично бросил Сайкс. Там, где раньше у него было сердце, теперь торчал кусок ледышки, но и он, казалось, дал трещину, принялся таять. Почему-то страшно болело в груди.
- А что, если…? - предложил было Марли.
- Орел! - отрезал стекляннозубый, подбросив монетку, - Сам видишь, не наша эта работа!
- А где же эти? С крыльями, арфами да мечами огненными? Рождество все-таки! Каждому по делам его! - обеспокоенно дребезжал голос товарища, - Да ты посмотри! Знаешь, что у нее сегодня было на обед? Суп из капусты! И вчера! И позавчера! Я все чую!
- И что? Делай дело и молчи, не трави душу! - нервно отозвался Сайкс, избегая смотреть на маленькую фигурку, в чьих руках то и дело вспыхивал и тут же гас дрожащий огонек, - Вот, это наш клиент!
Посверкивая маслянистыми глазами, тучный господин, то и дело оглядываясь по сторонам, вел за руку худенькую бледную девочку ненамного старше той, со спичками. На родственников они не походили — толстяк, одетый в дубленку с меховым воротником и шляпу-цилиндр никак не сочетался с тощей девчушкой, обряженной в дешевое, изукрашенное рюшами и оборками платье. Губы ее были кроваво-красные, будто бы накрашенные, а волосы завиты в причудливую прическу.
С легким звоном монетка кувыркнулась в воздухе и приземлилась на ладонь.
- Орел! - провозгласил Сайкс, - Моя очередь.
Он с лихим свистом приземлился с крыши прямо в сугроб и затаился. Толстяк нервно и торопливо тянул слабо упирающуюся жертву за собой следом. Проходя мимо укрытия Сайкса, он заметил блеск медного гроша. С трудом наклонившись, жирдяй потянул свои короткие пухлые пальцы в кожаной перчатке к монетке, и тут Сайкс выпрыгнул из снега, точно чертик из табакерки, на мгновение явив толстяку свою кошмарную наружность.
Стеклянные зубы, красные глаза, изрезанное и истерзанное тело, черный остов позвоночника на том месте, где должен был быть живот, выдранные с мясом гениталии — все это было слишком для маленького сердечка, с трудом бьющегося в жировой сумке. Тучный господин охнул и осел на мостовую, царапая грудь. Его прерывистое дыхание очень скоро остановилась.
Одурманенная опиумом или какой-то еще дрянью девчушка будто очнулась. Воровато оглянувшись, залезла рукой в карман толстяковой дубленки, вынула массивное портмоне и растворилась в бушующей вьюге.
- Совсем плохо! - скрипнул, будто несмазанное колесо Марли, кивая на фигурку девчонки со спичками, - У нее начались предсмертные видения… скоро все.
- Знаю! - нервно отозвался Сайкс. Очередная рождественская справедливость не принесла радости, - Что я тебе сделаю?
- Господь жесток, - задумчиво проговорил скованный.
- К ней?
- К нам! За злодеяния при жизни быть обреченным на злодеяния после смерти — жестокая кара!
Спустившись с крыши, Сайкс и Марли стояли рядом с девочкой, глядя на ее чернеющие пальчики, на бледное личико и затуманенные глаза, которыми та внимательно глядела на пламя последней спички. Последнее пламя в ее жизни.
- Брось монетку, а? - Марли толкнул под локоть товарища.
- Да бросал уже! Думаешь, не пробовал? - раздраженно отозвался тот, - И когда мальчонку собаки рвали, и когда полисмен сироту ногами забил, и когда нищенку в подворотне зажали…
- Ну ты брось! Еще разок! Чего тебе стоит! Целый день подбрасываешь, а ну как сработает?
Вздохнув — изо рта Сайкса не шел пар — стекляннозубый подкинул медный грош в небо, высоко, со злобой, так что он затерялся на фоне ярких холодных звезд, почти невидимых за бушующей вьюгой. С легким звоном кругляш опустился на полупрозрачную костлявую ладонь.
- Ну-ну, не томи! - нетерпеливо запричитал безглазый, тыкаясь носом в руку Сайксу.
- Орел, - горько ответил товарищ.
В отчаянии Марли обвалился на колени, прямо на промерзшую мостовую, воздевая изуродованные конечности к небу.
- О горе мне, горе! Я ничем не могу тебе помочь! Бедное дитя!
- Чуешь? - вдруг невпопад спросил Сайкс, кивая в сторону ярко освещенной витрины кулинарии.
- Чего?
- Гусь. Большой, вкусный, жирный.
- Ну чую, и чего? Ни тебе, ни мне все равно до Страшного Суда поесть не придется, - раздраженно ответил Марли, - А то и после.
- А знаешь ли ты хозяина этого прекрасного заведения, мой дорогой друг? - вкрадчиво спросил Сайкс.
- Как же не знать? Уж пятнадцать лет сидим на этой крыше!
- А давно ли ты внюхивался в его пропитанную жиром, маслом и кровью животных душонку?
- А не видел ли ты его матушку? Ту самую, что умом в прошлом году тронулась?
- Не видел ли? Смешно! - Марли раздраженно вперился пустыми глазницами в товарища, после чего втянул широкими ноздрями воздух, - Нету ее здесь. Может, померла, может уехала куда, поди знай теперь.
- А вот я знаю, - внимательно всматривался Сайкс в дородную фигуру хозяина лавки, мелькающую в окне, - В богадельню он ее сдал. Ту, что за городом. Сидит его мать-старушка, в четырех стенах заперта, мерзнет — на угле они экономят. А на рождественский ужин у нее, - он пожевал губами, звеня стеклом во рту, - Суп из гнилой солонины. Отравится старушка. И жить-то ей осталось… Всего-ничего. А все сын-молодец.
- К чему клоните, коллега? - весь подобрался Марли.
- А не кинуть ли нам за него монетку? Каждому по делам его, а? - не дожидаясь ответа, Сайкс подбросил грош щелчком большого пальца — невысоко, тот и двух оборотов не сделал. Как всегда, орел.
Холодный вихрь ворвался в разбившееся само по себе стекло — Марли выбил его цепью - качнул вздувшуюся тушу гуся, и горячее масло вперемешку с жиром плеснуло в лицо хозяина лавки. Тот заметался, завыл от боли и сунулся фартуком прямо в горящую печь. Ткань занялась мгновенно, пламя перекинулось на деревянную столешницу, запылали портьеры.
Вскоре окно вылетело от жара, бушевавшего внутри, и волна горячего воздуха омыла мостовую, растапливая снег вокруг маленькой фигурки девочки, что уже не стояла, а лежала ничком, медленно исчезая под белым покрывалом.
- Знатно горит, потрескивает! - довольно кивнул Сайкс.
- А толку? - скрипуче возразил Марли, - Ведь ее мать и завтра сюда же пошлет с теми же спичками. Живут на чердаке, щели соломой затыкают, жрать нечего. Глядишь, ей на том свете и получше было бы…
- Но-но, - пригрозил пальцем стекляннозубый, - А то ты сам не знаешь, как оно там. Ну-ка подожди…
И тощая истерзанная фигура исчезла в пламени горящей кулинарии. Через некоторое время весь черный, словно черт, товарищ вернулся, неся в одной руке кошель, а в другой — чудом не сгоревшего гуся. На худом плече висело усеянное искорками одеяло.
- Вот так! - довольно сказал он, заворачивая девочку в ткань и подсовывая ей под локоть блестящего от жира и обугленного с одной стороны гуся.
- А нам так можно? - с опаской спросил Марли, жадно втягивая ароматный пар, идущий от зажаренной тушки птицы.
- Черт его знает! - раздраженно ответил Сайкс, - Какая нам теперь разница. А у нее… Все еще впереди.
Сайкс и Марли, наконец, удовлетворенно кивнули, оглядывая содеянное. Бушующее пламя пожара ничуть не угрожало девочке, лишь согревая ее. Скоро она придет в себя — Марли чувствовал это своим чудесным носом. Переглянувшись, рождественские ангелы дружно взлетели обратно к своему посту на коньке крыши.
***
Автор - German Shenderov
Artwork by Amandine Gerard
КАК В "ТОЙ" СКАЗКЕ
(Посвящается моим первым девяти подписчикам на пикабу, которые заглянули на мою страничку вчера, и рискнули на ней малость задержаться.........спасибо ребята, для меня это очень важно)
1868 год. У входа в малажский порт сидели два одноногих солдата. У одного не было правой ноги, у другого левой.
Один ветеран с недобрым кривым лицом выставил культю напоказ, и собирал милостыню. Второй же, раскрашивал оловянные фигурки, и продавал их, ...подле него сидел семилетний сынишка, и играл с солдатиками...
Между инвалидами проходил чужеземец-- худой старик в высоком цилиндре и с длинным носом. Он остановился, покопался в кармане, и кинул нищему самую мелкую монету.
Кривой попрошайка недовольно крякнул, обращаясь к солдату напротив:
--Да я богаче этого господина, смотри Мануэль, какую мелочь он мне сует!
Иностранец, хотя и не понимал ни слова, догадался о чем идет речь, снова запустил руку в карман, и вытащил для ветерана еще две мелкие монетки...
--Да он издевается Мануэль, нынче господам впору побираться в порту!
Солдат, раскрашивающий фигурки, промолчал вместо ответа, а человек в высоком цилиндре , с плохо скрываемым раздражением, вывернул наизнанку карман, и насыпал из него пригорошню монет разного достоинства в руку человеку с оголенной культей. В следующий момент, иностранец повернулся к торговцу оловянными фигурками, и стал внимательно разглядывать их. За спиной у него не унимался кривой:
--Вот смотри Мануэль как надо работать! Я про него гадости говорю, а он в ответ выгрузил мне все что имел при себе. У него теперь не найдется мелочи, чтобы купить твои фигурки, которые ему, похоже, понравились...
Мануэль и в этот раз ничего не ответил кривому, а лишь добро улыбнулся иностранцу, и смущенно пожал плечами...
--Папа—вдруг обратился к торговцу сынишка—ты мне сделал много разных солдат, а моего любимого, как из той сказки, стойкого оловянного без одной ноги не сделал....
--Сынок—ответил ему Мануэль—я ведь уже много раз говорил тебе, что все в этом мире должно быть настоящим, и слова, и дела, и руки, и ноги, и их отсутствие...вот когда мне действительно не хватит олова на отливку солдатика, будет тебе настоящий одноногий, как в той сказке, но пока у меня с оловом проблем нет...
Мальчишка лишь глубоко вздохнул в ответ.
Вдруг, чужестранец в высоком цилиндре потянулся к нагрудному карману, и достал носовой платок, развернул его, и вытянул из него очень очень старого, с обтертой краской, одноногого оловянного солдатика,...присел, и поставил его рядом с фигурками мальчика...
...и хоть солдатик был поставлен носатым иностранцем неуклюже, и должен был непременно упасть набок....он выстоял, мгновенно приняв стойкое вертикальное положение перед восхищенными глазами мальчишки........
После этого господин улыбнулся,выпрямился, и быстро зашагал в порт...
--Папа, а этот солдатик настоящий?
-- Настоящий—ответил отец, еще долго смотря вслед удаляющемуся человеку в высоком цилиндре...—самый настоящий...
пЭ.эС.: в 1868-м году, Малагу посетил Ганс Кристиан Андерсен.........а несколько лет тому назад, недалеко от малажского порта, великому сказочнику поставили памятник...
Готовы к Евро-2024? А ну-ка, проверим!
Для всех поклонников футбола Hisense подготовил крутой конкурс в соцсетях. Попытайте удачу, чтобы получить классный мерч и технику от глобального партнера чемпионата.
А если не любите полагаться на случай и сразу отправляетесь за техникой Hisense, не прячьте далеко чек. Загрузите на сайт и получите подписку на Wink на 3 месяца в подарок.
Реклама ООО «Горенье БТ», ИНН: 7704722037
Сказка Ганса Христиана Андерсена: волшебный холм
Юркие ящерицы так и шмыгали по растрескавшейся коре старого дерева. Они прекрасно понимали друг дружку — ведь разговор-то они вели по-ящеричьи.
— Нет, вы только послушайте, как гремит, как бурлит внутри волшебного холма, — сказала одна ящерица, — из-за их возни я уже две ночи глаз не смыкаю. Лучше бы у меня зубы болели, все равно нет покоя.
— Что-то они там внутри затевают! — сказала вторая ящерица. — На ночь они поднимают холм на четыре огненных столба, и он стоит так до самых петухов — видно, хотят его проветрить получше. А лесные девы разучивают новые танцы с притоптыванием. Что-то они там затевают.
— Интересно, что это за гости? — заволновались ящерицы. — И что там затевается? Послушайте только, как бурлит, как гремит!
В этот самый момент волшебный холм раздался, и оттуда, быстро перебирая ножками, вышла старая лесная дева. Спины у нее, правда, не было, но в остальном она выглядела вполне прилично. Она была дальней родственницей лесного царя, служила у него экономкой и носила на лбу янтарное сердце. Ноги ее так и мелькали — раз-два, раз-два! Ишь, как засеменила, и прямиком в болото, где жил козодой.
— Вас приглашают к лесному царю, праздник состоится сегодня ночью, — сказала она. — Но сначала мы хотели бы просить вас об одной услуге. Не согласитесь ли вы разнести приглашения? Ведь вы у себя приемов не устраиваете, не мешало бы другим помочь! Мы ждем к себе знатных иностранцев, троллей, если вам это что-нибудь говорит. И старый лесной царь не хочет ударить лицом в грязь.
— Кого приглашать? — спросил козодой.
— Ну, на большой бал мы зовем всех подряд, даже людей, если только они умеют разговаривать во сне или еще хоть чем-нибудь занимаются по нашей части. Но на ужин решено приглашать с большим выбором, только самую знать. Сколько я спорила с лесным царем! По-моему, привидения и то звать не стоит. Прежде всего надо пригласить морского царя с дочками. Они, правда, не очень любят бывать на суше, но мы посадим их на мокрые камни, а может, и еще что получше придумаем. Авось на этот раз они не откажутся. Затем нужно пригласить всех старых троллей высшего разряда, из тех, что с хвостами. Потом — водяного и домовых, а кроме того, я считаю, что нельзя обойти кладбищенскую свинью, трехногую лошадь без головы и гнома-церквушника. Правда, они относятся к нечистой силе другого рода и вроде бы состоят при церкви, но в конце концов это только их работа, а мы ведь все-таки в близком родстве, и они часто нас навещают.
— Хорошо! — сказал козодой и полетел созывать гостей.
А лесные девы уже кружились на волшебном холме.
Они разучивали танец с покрывалами, с длинными покрывалами, сотканными из тумана и лунного сияния. И те, кому такое по вкусу, нашли бы их танец очень красивым. Внутри холма все было вычищено и вылизано. Пол в огромной зале вымыли лунным светом, а стены протерли ведьминым салом, так что они сверкали, точно тюльпаны на солнце. Кухня ломилась от припасов, жарили на вертелах лягушек, начиняли детскими пальчиками колбасу из ужей, готовили салаты из поганок, моченых мышиных мордочек и цикуты. Пиво привезли от болотницы, из ее пивоварни, а игристое вино из селитры доставили прямо из кладбищенских склепов. Все готовили по лучшим рецептам, а на десерт собирались подать ржавые гвозди и битые церковные стекла.
Старый лесной царь велел почистить свою корону толченым грифелем, да не простым, а тем, которым писал первый ученик. Раздобыть такой грифель для лесного царя задача нелегкая! В спальне вешали занавеси и приклеивали их змеиной слюной. Словом, дым стоял коромыслом.
— Ну, теперь еще покурить конским волосом и свиной щетиной, и я считаю — мое дело сделано! — сказала старая лесная дева.
— Папочка! Милый! — приставала к лесному царю младшая дочь. — Ну, скажи, кто же все-таки эти знатные иностранцы?
— Ну что ж! — ответил царь. — Пожалуй, можно и сказать. Две мои дочки сегодня станут невестами. Двум из вас придется сегодня уехать в чужие края. Сегодня к нам приедет старый норвежский тролль, тот, что живет в Доврских горах. Сколько каменных замков у него понастроено на диких утесах! А сколько у него золотых копей — куда больше, чем думают. С ним едут два его сына, они должны присмотреть себе жен. Старый тролль — настоящий честный норвежец, прямой и веселый. Мы с ним давно знакомы, пили когда-то на брудершафт. Он приезжал сюда за женой, теперь ее уже нет в живых. Она была дочерью короля меловых утесов с острова Ме. И, как говорится, игра велась на мелок. Ох, и соскучился же я по старику троллю! Правда, про сыновей идет слух, будто они воспитаны неважно и большие задиры. Но, может, на них просто наговаривают. А женятся, так и образумятся. Надеюсь, вы сумеете прибрать их к рукам.
— Когда же они приедут? — спросила одна из дочерей.
— Все зависит от погоды и от ветра, — ответил лесной царь. — Не привыкли они экономить, плывут на корабле! Я советовал им ехать сушей через Швецию, но старый тролль до сих пор и смотреть не желает в ту сторону. Отстает он от жизни, вот что мне не нравится.
Вдруг вприпрыжку прибежали два болотных огонька, один старался обогнать другого и поэтому прибежал первым.
— Едут! Едут! — кричали они.
— Дайте-ка я надену корону, — распорядился лесной царь, — да встану там, где луна поярче светит.
Дочки подобрали свои длинные покрывала и присели чуть не до земли. Перед ними стоял Доврский тролль в короне из крепких сосулек и полированных еловых шишек. Он был закутан в медвежью шубу, а ноги его утопали в теплых сапогах. Сыновья же щеголяли без подтяжек и с голой грудью — они мнили себя богатырями.
— И это холм? — спросил младший и ткнул пальцем в волшебный холм. — У нас в Норвегии это называется ямой.
— Дети! — сказал старик. — Яма уходит вниз, Холм уходит вверх. У вас что, глаз нет?
Молодчики заявили, что удивляет их тут только одно — как это они сразу, без подготовки, понимают здешний язык.
— Не представляйтесь, — сказал старик. — Еще подумают, что вы совсем неученые.
Все вошли в волшебный холм. Там уже собралось изысканное общество, да так быстро, будто гостей ветром сюда принесло. В зале все было устроено так, что каждый из приглашенных чувствовал себя как дома. Водяные и русалки сидели в больших кадках с водой и говорили, что им очень уютно. Все вели себя за столом как положено, только молодые норвежские тролли сразу задрали ноги на стол — ведь, по их мнению, все, что они делали, было очень мило.
— А ну, убрать ноги из тарелок! — прикрикнул Доврский тролль, и братья послушались, хотя и не сразу.
Настал черед лесных дев показать, как они танцуют, и они исполнили и простые танцы, и танцы с притоптыванием, это у них ловко получалось! Потом пошел настоящий балет, тут полагалось "забываться в вихре пляски". Ух ты, как они начали вскидывать ноги! У всех в глазах зарябило: не поймешь, где руки, где ноги, где одна сестра, где другая, то колесом пройдутся, то волчком закружатся, так что в конце концов трехногой безголовой лошади стало дурно, и ей пришлось выйти из-за стола.
— Н-да, — сказал старый тролль, — лихо у них получается! Ну, а что они еще умеют делать, кроме как плясать, задирать ноги да крутиться волчком?
— Сейчас увидишь, — сказал лесной царь и вызвал младшую. Это была самая красивая из сестер, нежная и прозрачная, как лунный свет. Она положила в рот белую щепочку и стала невидимой, вот что она умела делать!
Однако Доврский тролль сказал, что не хотел бы иметь жену, умеющую проделывать такие фокусы, да и сыновьям его это вряд ли придется по вкусу.
Вторая сестра умела ходить сама с собою рядом, будто была собственной тенью, а ведь у троллей тени нет.
У третьей были совсем иные наклонности — она обучалась варить пиво у самой болотницы. Это она так искусно нашпиговала ольховые коряги светляками!
— Будет хорошей хозяйкой! — сказал старик тролль и подмигнул ей, но пива пить не стал, он не хотел пить слишком много.
Вышла вперед четвертая лесная дева, в руках у нее была большая золотая арфа. Она ударила по струнам раз, и гости подняли левую ногу, ведь все тролли — левши. Ударила второй, и все готовы были делать, что она прикажет.
— Какая опасная женщина! — сказал старик тролль, но сыновья его повернулись и пошли вон из холма: им все это уже надоело.
— А что умеет следующая? — спросил старый тролль.
— Я научилась любить все норвежское, — сказала пятая дочь. — И выйду замуж только за норвежца, я мечтаю попасть в Норвегию.
Но младшая сестра шепнула троллю на ухо:
— Просто она узнала из одной норвежской песни, что норвежские скалы выстоят, даже когда придет конец света. Вот она и хочет забраться на них — ужасно боится погибнуть.
— Хо-хо! — сказал старый тролль. — Ну и ладно! А где же седьмая и последняя?
— Сначала шестая, — сказал лесной царь, он-то умел считать. Но шестая ни за что не хотела показаться.
— Я только и умею, что говорить правду в глаза, — твердила она, — а этого никто не любит. Лучше уж я буду шить себе саван.
Дошла очередь и до седьмой, последней дочери. Что же умела она? О, эта умела рассказывать сказки, да к тому же сколько душе угодно.
— Вот мои пять пальцев, — сказал Доврский тролль, — расскажи мне сказку о каждом.
Лесная дева взяла его за руку и начала рассказывать, а он покатывался со смеху. Когда же она дошла до безымянного пальца, который носил золотое кольцо на талии, будто знал, что не миновать помолвки, старый тролль заявил:
— Держи мою руку покрепче. Она твоя. Я сам беру тебя в жены.
Но лесная дева ответила, что она еще не рассказала про безымянный палец и про мизинец.
И правда, где же мальчики? Они носились по полю и тушили болотные огоньки, которые чинно выстроились в ряд и приготовились к факельному шествию.
— Хватит лоботрясничать! Я нашел для вас мать! А вы можете жениться на своих тетках.
Но сыновья ответили, что им больше хочется произносить речи и пить на брудершафт, а жениться у них нет охоты. И они говорили речи, пили на брудершафт и опрокидывали стаканы вверх дном, хотели показать, что выпито все до капли. Потом они стащили с себя одежду и улеглись спать прямо на столе — стеснительностью они не отличались. А старый тролль отплясывал со своей молодой невестой и даже обменялся с ней башмаками, ведь это гораздо интереснее, чем меняться кольцами.
— Петух кричит, — сказала старая лесная дева, которая была за хозяйку. — Пора закрывать ставни, а то мы тут сгорим от солнца.
И холм закрылся.
А по растрескавшемуся старому дереву вверх и вниз сновали ящерицы, и одна сказала другой:
— Ах, мне так понравился старый норвежский тролль!
— А мне больше понравились сыновья, — сказал дождевой червяк, но ведь он был совсем слепой, бедняга.