Соник на минималках, или первитинный патруль Аймо Койвунена
Сегодняшний пост будет посвящён одному небезызвестному участнику Второй Мировой войны, а именно финскому лыжнику-разведчику-диверсанту Аймо Аллану Койвунену.
Многие финские солдаты, участвовавшие в "Зимней войне", продолжили воевать с Советским Союзом и в Советско-финскую войну (1941—1944). Одним из таких солдат и был Айно Конвунен:
Он не успел отличиться в "Зимней войне", зато, благодаря прекрасной физической форме, военному опыту и лыжным навыкам, сумел вступить во время Второй Мировой войны в разведывательно-диверсионные лыжные части, также известные как отряд «Паатсало».
Лыжники отряда (без нашего героя):
Первую половину войны финские диверсионно-разведывательные группы действовали весьма успешно и наносили ощутимый вред советским тылам и коммуникациям. Однако к 1943-1944 году советские войска научились успешно противостоять противнику. Финские ДРГ стали все чаще гибнуть в засадах, подрываться на минах и нести серьёзные потери. Тем не менее, диверсанты не собирались снижать активность.
16 марта 53-я и 54-я ДРГ под командованием опытного диверсанта Илмари Хонканена выдвинулись в советский тыл. Они должны были проверить сведения воздушной разведки о том, что "рюсся" начали строить новый аэродром.
Илмари Хонканен (один из лучших финских разведчиков, а заодно - военный преступник):
18 марта патруль Конвунена в составе 9 человек под командованием лейтенанта Хейкки Норри угодил в советскую засаду. Финны стали отступать несколькими группами. К своим вышло 7 человек, 1 попал в плен. Айно Конвунен поначалу бежал с одной из групп (прокладывал лыжню) , но вскоре выбился из сил. Для того, чтобы взбодриться, он решить принять таблетку первитина.
Здесь необходимо прояснить, что такое первитин. Первитин - это коммерческое немецкое название метамфетамина. Он очень активно выпускался германской промышленностью с 1930-х годов, а начиная с 1938 года его применяли систематически и в больших дозах как в армии, так и в оборонной промышленности. Первитин подавлял чувство усталости, очень сильно повышал работоспособность и боеспособность. Третий Рейх поставлял эти чудо-таблетки и своим союзникам, в том числе и Финляндии, где они особой популярностью пользовались у диверсантов и разведчиков. Обычно ДРГ брала с собой пачку на 30 таблеток, которую нес один из бойцов.
Германская пачка первитина на 12 таблеток:
В отряде Хейкки Норри за запас первитина отвечал Айно Конвунен. Он на бегу достал достал пачку и попытался выдавить таблетку. Но на морозе таблетки в пачке смерзлись, поэтому Айно, не долго думая, съел всю пачку - 30 таблеток (!), (максимально допустимая доза составляла 6 таблеток и то, принять столько таблеток можно было только в экстренной ситуации). Сначала всё шло по плану. Он ощутил прилив сил и налёг на лыжи. Другие диверсанты следовали за ним, уходя от советской погони. Однако потом многократное превышение дозы дало о себе знать. У Айно начались галлюцинации и панические атаки, ему казалось, что его преследуют советские солдаты. Очнулся он только на следующее утро в ста с лишним километрах от места засады. Однако Конвунена никак не "отпускало", поэтому он продолжал бежать от призраков. Большую часть пути он проделал "на автомате", изредка приходя в сознание. В эти моменты он испытывал жутких голод, потому что первитин выкачивал все силы из организма. Но почти всю еду он потерял ещё тогда, когда уходил от погони,поэтому разведчику приходось питаться подножным кормом. Для воды он топил снег, а спал в снегу, накрывшись вещмешком. Однажды Айно набрел на заброшенную немецкую землянку, которая оказалась заминирована. Первым взрывом разведчику ранило ноги, а второй взрыв (около 13 кг тротила !) уничтожил землянку и отбросил Айно на несколько метров. Следующую неделю он пролежал в яме, пытаясь залечить ноги и гадая, от чего он умрёт быстрее: от голода или от холода. Как только ноги кое-как зажили, он отправился на поиски своих. К его счастью, над ним пролетал немецкий самолёт, а вскоре он набрел на отряд финских лыжников. Айно незамедлительно доставили в госпиталь. Это случилось 1 апреля 1944 года. Конвунен успел пройти свыше 400 км, при этом первитин до сих пор действовал! Врачи не могли поверить,что человек с такими показателями может жить: Айно весил всего 43 килограмма, его пульс превышал 200 ударов в минуту, у него были серьёзно ранены ноги, а ещё разведчик получил обморожение (морозы доходили до минус 30 градусов). Однако финн показал нечеловеческую упертость и в очередной раз выкарабкался.
После излечения Айно вернулся к мирной жизни, так как война была уже окончена, а сам он из-за обморожения потерял часть пальцев на ноге. Он женился, вырастил сына, а свою историю поведал в рассказе "Первитинный патруль", который был тепло принят общественностью. Скончался "самый быстрый разведчик" 12 августа 1989 года в Йювяскюля в возрасте 71 года.
Койвунен Айно после войны:
P. S. Если удастся, выложу ещё несколько постов про употребление наркотиков в армии стран Оси и Союзиков.
Всем мирного неба!
Пластины от бронежилета
На фото: заместитель командира 6 мср 180 мсп ст. л-т Олег Артюхов, командир взвода минометной батареи 2 мсб ст. л-т Олег Агамалов ( оба в бронежилетах 6Б3ТМ-01) и командир 2 мсв 6 мср л-т Александр Карцев (без бронежилета) на горе Тотахан (отм. 1641 м.) в 10 км. южнее Баграма. Осень 1986 г.
В конце марта 1987 года меня вызвали с заставы в Баграм на партийный актив дивизии. Я должен был выступить с докладом о разработанной мною системе управления огнем нашей сторожевой заставы, благодаря которой мы добились прекращения обстрела душманами штаба дивизии из нашей зоны ответственности и отсутствия потерь среди личного состава нашей роты (Высшая математика командира сторожевой заставы).
На партактиве командующий армией генерал-лейтенант Дубынин Виктор Петрович представил нам своего заменщика. На сцену поднялся генерал-лейтенант Громов Борис Всеволодович. Он сразу же извинился за то, что обращается к собравшимся не как к подчиненным, а как к коммунистам.
- Я давно не был в Афганистане. Что бросилось в глаза по приезду, так это слишком большая боевая нагрузка, которую приходится носить на себе солдатам в ходе боевых действий. Бронежилеты, оружие, боеприпасы, продовольствие. Выходит более сорока килограмм. Совершенно нереальная нагрузка. Она лишает бойцов не только маневренности, но и элементарной возможности двигаться. Я хотел бы выслушать ваши предложения по её снижению хотя бы на пять-десять килограммов. Сейчас у трибуны будет установлен ящик, в котором по окончании партактива в письменном виде можно будет оставить свои предложения по данному вопросу.
В глубине зала поднялся один из офицеров в пыльной штормовке. Я его хорошо знаю - это майор из нашего дивизионного инженерно-саперного батальона, группу спецминирования которого мне с моими разведчиками пришлось несколько раз сопровождать на новые заставы, выставленные к северу от Баграма пару месяцев назад. Похоже, он только что с боевых - усталый, небритый? В выражениях особо не церемонится.
- Товарищ генерал, да зачем нам этот ящик?! Давайте в рейдовых подразделениях заменим наши ватные спальники на трофейные китайские из лебяжьего пуха. И вместо наших бронежилетов с пластинами из сплава титана, наденем на наших бойцов кевларовые бронежилеты. Не на всех! Хотя бы на тех, кто ходит в рейды. Я слышал, что уже есть такие бронежилеты. Весят они намного меньше, чем наши! Килограммов десять, как минимум, сбросим только на этом!
В ответ Громов как-то неожиданно теряет весь свой лоск. Слова о том, что эти вопросы лежат вне его компетенции, звучат как-то неубедительно. В зале раздается гул недовольства. И новый командующий тут же переводит разговор в другое русло…
Да, вопрос о слишком большой боевой нагрузке, поднятый командармом, был действительно актуален. Два с лишним месяца мне пришлось командовать отдельным разведвзводом второго мотострелкового батальона 180-го мотострелкового полка. И то, что носит на себе разведчик в рейде, мне пришлось испытать на собственной шкуре. Так что слова нового командарма заставили меня серьезно задуматься.
Как уменьшить эту нагрузку мне было неведомо (Прим. 1). И совсем другой вопрос не давал мне покоя. Во время недавних боевых на одной из горок я, совершенно случайно, наткнулся парочку пластин от бронежилета. Смутные сомнения посетили меня тогда. Вернувшись в расположение батальона я, на всякий случай, проверил бронежилеты всех своих разведчиков. Пытаясь найти того, что «потерял» эти пластины. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что пластин не хватает практически во всех бронежилетах!
Чтобы хоть немного снизить боевую нагрузку, разведчики доставали из бронежилетов третью часть пластин спереди и практически все – сзади. Разумеется, такой бронежилет уже мало от чего мог защитить их в бою. Зато на любом строевом смотре или в рейде все отцы-командиры видели, что бойцы в бронежилетах и не задавали глупых вопросов. А вот, насколько эти бронежилеты были «работоспособны» мало кого интересовало. Для старших командиров главное, чтобы бронежилеты были на бойцах!
Для меня же главным было, чтобы все мои бойцы вернулись домой живыми. Так что содержимое бронежилетов было для меня более чем важно. Но как заставить своих бойцов носить все пластины, я не знал. Им и так приходилось нести на себе столько, что даже лошади Пржевальского было не силам. Требовать от них большего я не мог. Перед каждым выходом на боевые проверять наличие пластин в бронежилетах? Так они их на боевых повыбрасывают. Криком и приказами тут ничего не добьешься.
В общем, нужно было что-то придумать. Чтобы мои бойцы не только сами носили полностью укомплектованные бронежилеты, но еще и собирали пластины, которые будут выбрасывать другие. Согласен, идея со сбором титановых пластин – явно была перебором в моих планах. Достаточно было, чтобы мои бойцы просто носили полностью укомплектованные бронежилеты. Но я привык ставить перед собой совершенно невыполнимые задачи. Решать простые задачи мне было неинтересно.
Не секрет, что самые эффективные способы решения различных задач обычно лежат «на поверхности», у всех на виду – в наших народных сказках, в мультфильмах, в детских фильмах – в них ненавязчиво и очень доходчиво наши родители и наши старшие товарищи передают нам свой жизненный и боевой опыт. И поэтому, ломая голову над этой проблемой, я невольно напевал про себя песенку разбойников из кинофильма «Айболит-66».
Ходы кривые роет
Подземный умный крот.
Нормальные герои
Всегда идут в обход…
Не знаю, почему, но мне невольно вспомнилось, как перед отправкой в Афганистан мой наставник Сан Саныч Щелоков обучал меня некоторым забавным приемам, которые, по его мнению, могли мне пригодиться в дальнейшем - не в рукопашном бою, а в обычной жизни разведчика, мотающегося по свету в поисках приключений на одно место. Помнится, тогда я был поражён, насколько хорошо Сан Саныч знает анатомию и физиологию человека, как опасны могут быть приемы рукопашного боя, основанные не только на знаниях гуру рукопашного боя, но и на рекомендациях научных кафедр различных физкультурных, медицинских и прочих институтов.
Каждый из нас знает, насколько грозным оружием может быть обычная керамическая тарелка для вторых блюд, если бросить её правильно – тогда будет не важно, какой частью «ребра» она попадет в противника и куда. Но не многие задумываются о том, что оружием может быть практически любой предмет. Но чтобы этот предмет стал эффективным оружием, с ним нужно хорошенько поработать и хорошенько потренироваться.
Вот и вывешивал я в дверном проеме на высоте примерно метр семьдесят сложенные вчетверо (и более) газетные листы. Учился попадать в них монетками, ключами, камушками и т.д. А затем пробивать их этими предметами. Как же давно все это было! Еще в прошлой жизни.
Но теперь, стоило мне только достать из бронежилета 6Б3ТМ металлическую пластину, как решение задачи пришло самом собой. Размер пластины был примерно десять на двенадцать сантиметров, толщина шесть с половиной миллиметров. У неё был довольно приличный вес, чтобы понять, что лист газеты едва ли подойдет в качестве мишени для метания этой пластины. А вот крышка от ящика из-под танковых снарядов – вполне сгодится.
И вернувшись на заставу, уже на следующий день я приступил к тренировкам. Устанавливал рядом с первым постом крышку от ящика из-под танковых снарядов. И метров с трех бросал пластины от бронежилета по этой импровизированной мишени. Отрабатывал технику метания пластин, бросая их от пояса, работал на точность. Позднее начал тренировать этому своих бойцов.
Особого смысла в этих тренировках, разумеется, не было. Моя застава располагалась на горке. Едва бы эти пластины так уж сильно помогли бы моим бойцам в отражении нападения душманов. Стрелковое оружие, гранаты Ф-1 и миномет «Поднос» были здесь гораздо эффективнее.
В том, что моим бойцам в ближайшее время придется ходить в рейды, и они начнут выбрасывать пластины из своих бронежилетов, я тоже сильно сомневался. Хотя совсем недавно, до того, как «сесть» на заставы, наш батальон был рейдовым. Но на войне бывает всякое. Я знал, что хорошие знания и навыки никогда не бываю лишними. И когда-нибудь могут им пригодиться. А кому-то, возможно, сохранят и жизнь.
С другой стороны, после ежедневных рутинных и тяжелых работ по совершенствованию инженерного оборудования нашей сторожевой заставы, для моих бойцов подобные тренировки были небольшим, но развлечением. Хоть немного скрашивающим их нелегкие солдатские будни. А это тоже было не мало.
И еще одна мысль сидела занозой в моем мозгу – я должен научить своих бойцов, чтобы они умели использовать всё, что есть у них под руками и ногами, все свои навыки и умения, не только для того, чтобы успешно выполнять поставленные боевые задачи, но и обязательно вернуться домой живыми. Был у меня такой «пунктик» в память о моих, погибших в годы Великой Отечественной войны, дедах.
Через полтора месяца после этого партактива меня назначили исполнять обязанности начальника разведки (командира отдельного разведвзвода) 1-го мотострелкового (рейдового) батальона, вместо тяжелораненого Жени Шапко (Прим. 2). В боевых действиях под Чарикаром разведвзвод попал в засаду. Во взводе было четверо погибших, командир разведвзвода тяжело ранен. В строю осталось три разведчика. Остальные - раненые и тяжелораненые. Пришлось мне набирать практически новый разведвзвод. Обстановка была тяжелая. До очередных боевых действий оставались считанные дни (вскоре мы уходили под Алихейль). И нужно было не только набрать взвод, но и провести занятия по боевому слаживанию. Чему-то научить ребят. Тут было не до пластин от бронежилета.
Попутно я разбирался с боевой техникой взвода, с вооружением и имуществом. С Женей Шапко мы были знакомы еще с батальона резерва офицерского состава, в котором почти целый год готовились к Афганистану. В Афганистане я принял его сторожевую заставу на горе Тотахан под Баграмом. Потом вместе со своими бойцами строил на заставе баню и столовую, которую начинал строить еще Женя. А сейчас мне пришлось принимать и его разведвзвод.
Потери среди бойцов обычно автоматически означали потерю их имущества и снаряжения (оружие старались выносить). К моему удивлению каптерка разведвзвода была забита ими под завязку. И была похожа на настоящий Остров сокровищ.
На мой вопрос «откуда всё это богатство», сержант Валера Тарыгин лишь улыбнулся.
- Мы же обычно первыми на задачи выходим, а уходим последними. Вот и подбираем, что пехота побросала.
- Да, хозяйственный мужик наш Женька, - подумал я с теплотой. - Правильно учит своих бойцов! Нечего разбрасываться казенным имуществом.
А еще подумал о том, что, как только появится свободное время, обязательно научу своих разведчиков всему тому, что знаю сам. Поделюсь с ними своим открытием насчет пластин от бронежилета. Покажу, насколько смертоносным оружием они могут быть. И тогда ребята не только перестанут их выбрасывать из своих бронежилетов. Но и будут подбирать, где только увидят.
Тогда я думал, что эти пластины будут небольшим подарком от меня и от всех ребят из разведвзвода нашему Жене Шапко, когда он вернется из госпиталя.
Александр Карцев, http://kartsev.eu
(отрывок из моего сборника рассказов "Уроки Афганской войны")
P.S. Прим. 1. Во время боевых действий разведчик, вооруженный автоматом, кроме АК-74 нёс с собой два «бк» (боевых комплекта) к автомату (почти 10 килограммов), четыре гранаты (две РГД-5 и две Ф-1 или две РГН и две РГО – итого, примерно 2 кг., как истинный фанат военного троеборья, я носил с собой еще парочку «дополнительных» Ф-1), сухой паек, две полуторалитровые фляги воды, спальник, плащ-палатку, каску, штык-нож, бронежилет (от 8 до 12 кг.). Так же разведчики несли с собой: подствольники (ГП-25), 10 и более выстрелов к нему (ВОГ-25), радиостанцию, ночные прицелы, ПБСы (прибор бесшумной стрельбы), мины (МОН-50 или ОЗМ-72), пулеметчики ПК – запасной ствол к пулемету. В горах каждый разведчик, в качестве «дополнительного питания», нёс еще одну-две мины к «Подносу» (82-мм. миномет).
Прим. 2. 12 мая 1987 года в боевых действиях под Чарикаром при выходе на задачу разведвзвод 1 мсб 180 мсп попал в засаду. Во взводе было четверо убитых: командир разведотделения Курочкин Владимир Александрович из Рязанской области, наводчик-оператор Сасин Василий Михайлович из Закарпатья, пулеметчик Голдыщук Иван Иванович из Ивано-Франковской области и разведчик Азизов Хусен Ятимович из Таджикистана. Командир разведвзвода лейтенант Евгений Валентинович Шапко был тяжело ранен. Почти через три месяца, 6 августа 1987 года, Женя Шапко скончался в госпитале, так и не приходя в сознание.
Афганистан: обучение интуитивной стрельбе
После того, как я немного модернизировал систему управления огнем 8-й сторожевой заставы, обстрелы душманами баграмского аэродрома и штаба дивизии, из зоны ответственности нашей роты, резко пошли на убыль. Да, и наши заставы обстреливать они стали гораздо реже (подробнее об этом - в моем рассказе «Высшая математика командира сторожевой заставы»).
Основой системы огня нашей заставы стала привязка угломеров ТЗК (трубы зенитной командирской), всех БМП и миномета к «нулю» азимутального указателя нашего танка. И составление единой карточки целей для всех видов «тяжелого оружия». Что позволило эффективно и оперативно пресекать любые обстрелы со стороны духов, как днем, так и ночью.
К слову сказать, по ночам и на большие дальности из танка мы стреляли по азимутальному указателю и боковому уровню. По словам нынешних экспертов, это довольно допотопный метод стрельбы. Тем не менее, куда было нужно, мы попадали – а это главное.
Во время проведения стрелковых тренировок и учебных тревог я уже сообразил, что при отражении нападения на заставу лучше работать не в составе штатных мотострелковых отделений, а в боевых тройках. Когда самый опытный стрелок ведет прицельный огонь (или метает осколочные гранаты – на нашей горке Ф-1 и РГО были эффективнее стрелкового оружия), боец предпоследнего периода службы - обеспечивает плотность огня по направлению противника, а самый молодой - снаряжает им магазины.
Но вскоре меня назначили исполняющим обязанности начальника разведки батальона (командира отдельного разведвзвода). И здесь идея боевых троек пришлась, как нельзя кстати. Просто на заставе, в ходе отражения нападения, бойцам приходилось перемещаться не слишком часто – с основной позиции, на запасную и обратно. И лишь при необходимости подключаться к работе резервной группы.
Разведчики вели более активный и подвижный «образ жизни». И идею боевых троек пришлось развивать дальше.
При перемещении в тройке отрабатывалась последовательность: один боец вел огонь лежа, второй с колена, третий бежал на новый рубеж. Падал и вел огонь лежа, второй поднимался с колена и бежал, третий поднимался на колено и тоже вел огонь. И так далее.
С учетом головного, боковых и тыльного дозоров «ленточка» нашего разведвзвода постепенно превращалась в змейку. А точнее в Чаньшанскую змею – «Когда ее ударяют по голове, она бьет хвостом. Когда ее ударяют по хвосту, она бьет головой. Когда ее ударяют по середине, она бьет головой и хвостом».
С этим все было понятно. А вот с ведением огня в ближнем бою возникли проблемы. То, чему нас учили в училище на войсковом стрельбище, не очень подходило при работе в горах, в кишлаках и виноградниках. И над этим нужно было срочно думать, думать и думать.
Да, я вскоре сообразил, что при плотном контакте с противником, когда ведется огонь длинными очередями, нужно отстреливать чуть больше двух третей магазина и менять его на новый (тогда не нужно будет тратить время на перезаряжание автомата при смене магазина).
Но вот с меткостью стрельбы в ближнем бою у нас были большие проблемы. И я долго ломал голову, не зная, как их решить.
По началу у меня в голове была какая-то каша из разрозненных мыслей и идей. Почему-то вспоминались стабилизатор к автоматической пушке 2А42 (установленной на БМП-2) и командирский ящик КЯ-83, который мы изучали в училище (особенно боковое стекло в его составе). Вспоминались какие-то простенькие формулы из школьной программы по физике и оси координат из геометрии. А из занятий по массажу, которому меня обучали до отправки в Афганистан, в голове крутилась фраза о физиологической памяти мышц.
И я не был уверен, что когда-нибудь раньше слышал эту фразу, а не придумал её сам. Но это было уже не важно.
Постепенно система подготовки моих разведчиков к ближнему бою начинала выстраиваться у меня в голове. В стрельбе из «статических» положений (лежа, с колена, стоя) проблем у ребят не было. По импровизированным мишеням (камням, банкам и т.д) попадали они отлично. Благо, что практики хватало. К тому же, в Афганистан, как правило, они приезжали уже после окончания учебки.
И на ходу стреляли неплохо. Красиво стреляли. Вот только при стрельбе на ходу, с попаданиями были проблемы. А это было важно – попадать первым в цель, которая ведет по тебе ответный огонь.
Я попытался разобраться с этой проблемой. И для облегчения задачи выделил три, наиболее интересных для меня, положения стрелка в движении: когда он передвигается с оружием у пояса, выводит оружие на линию прицеливания (промежуточное положение) и, когда его оружие уже находится на линии прицельной стрельбы. При стрельбе в третьем положении проблем не было. А самым «узким» местом была более-менее эффективная стрельба из первых двух положений.
Над ними у нужно было поработать. Это было уже проще. В то время в Союзе почти на каждом заборе и амбаре была написана секретная формула для огневой подготовки бойцов спецназа – ХУ…
Последняя буква, для секретности и введения в заблуждение вероятного противника, была немного искажена. Но все наши сограждане прекрасно знали, какая буква должна быть там на самом деле – буква Z.
А когда у тебя есть оси координат, то задать траекторию полета пули уже не составляет особого труда. На коротких расстояниях, когда цель находится примерно на одном уровне со стрелком (а поднять или опустить ствол из стандартного положения, при нахождении цели выше или ниже, не сложно) для осей Y (угол подъема ствола) и Z («боковой крен») требовалось лишь обеспечить «горизонт» оружия («ноль» на обычном строительном уровне, в данном случае, в двух осях координат).
Строительного уровня у меня, разумеется не было. Но вместо него можно было с помощью жевательной резинки прикрепить на крышку ствольной коробки автомата жестяную крышку от обычной стеклянной банки. И отрабатывать с таким автоматом стойку в первых двух положениях, хотя бы по полчаса в день. Чтобы мышцы запоминали «горизонт оружия». При этом на крышку от банки положить шарик от шарикоподшипника и пытаться контролировать его по центру крышки.
Но это было в теории (первоначально я рассматривал даже и такой, не самый лучший, вариант с крышкой и шариком). На практике оказалось проще сделать из жевательной резинки на крышке ствольной коробки небольшую «площадку», на которую ставить обычный спичечный коробок. И отрабатывать первые два положения для стрельбы уже с ним.
Самое сложное было решить проблему с осью Х (направление на цель). Я долго ломал голову, но не мог придумать ничего путного. До тех пор, пока ребята из 3-й разведывательно-десантной роты баграмского разведбата на подарили мне боковое стекло из командирского ящика КЯ-83 (где, черти, только его раздобыли?).
( боковое стекло из командирского ящика КЯ-83 на автомате, фото из интернета)
Все встало на свои места. Теперь оставалось только на стене любого помещения нарисовать силуэт мишени. А по центру мишени – вертикальную линию для большей точности.
Сначала обучаемый становился в нескольких шагах напротив мишени с автоматом в руках (в первом положении – автомат у пояса), а его напарник с помощью бокового стекла направлял ствол его автомата на линию (на мишени). Постепенно приводя «зрительную ось» стрелка и линию стрельбы к «единому знаменателю».
Где-то через неделю тренировок на стенах рисовались еще несколько подобных мишеней с линиями. И их нумеровали.
По команде («первая, вторая, третья» - номера мишеней) обучаемый поворачивался в требуемом направлении, а его напарник проверял по боковому стеклу, чтобы ствол был направлен на названную мишень (точнее на линию на мишени).
Опять же, по очереди, в двух положениях – автомат у пояса и в промежуточном положении перед выводом его на линию стрельбы. Ребята в шутку называли это упражнение «стрельба глазами».
Двумя годами позднее, когда по обмену опытом я приеду в Высшую Офицерскую Школу имени Тадеуша Костюшко (г. Вроцлав), с польскими курсантами мы будем закреплять по центру мишеней небольшие звуковые колонки, колокольчики и т.д. – для отработки стрельбы на звук. И завязывать глаза обучаемым для отработки стрельбы ночью.
Я буду объяснять курсантам важность формулы T=S/V, необходимость постоянных тренировок для поддержания своей скорости действий (V), идею коротких траекторий (S), которая позволит значительно сократить время (T) ответных «реакций» (подробнее об этом можно прочитать в моем романе «Польская командировка», в издательстве ВЕЧЕ книга вышла под названием «Охота за предателем»).
Но это будет еще не скоро. А пока второй проблемой для меня был уход моих бойцов при стрельбе с линии ответной стрельбы противника. Хотя логика здесь была понятна: если не стреляешь или меняешь магазин, уходи с линии стрельбы.
Несколько лет назад, при проведении одного из своих проектов (проект «Одины для Золушки», в котором объединил занятия по моделингу, различные оздоровительные методики и азы подготовки разведчиков), я использовал отражатели (угол падения равен углу отражения), установленные за различными предметами-мишенями. Если шарик из пневматического пистолета не попадал в мишень, он рикошетировал в сторону стрелка. И девочки, участницы этого проекта, после первых же рикошетов, очень быстро научились уходить с линии стрельбы. И не подставляться под ответные выстрелы.
Позднее в занятия были добавлены и другие помехи для стрелков, чтобы они особенно не расслаблялись. И учились двигаться.
Наверное, это была не самая сложная задача – повышение эффективности стрельбы при выводе оружия на линию прицельной стрельбы. В Афганистане, к сожалению, для полноценной отработки этих методик у меня просто не было времени. Но позднее они не раз выручали меня самого и моих учеников.
Александр Карцев, http://kartsev.eu
P.S. Предыдущий рассказ - Афганистан: стрельба за дальность прицельного выстрела
Афганистан: стрельба за дальность прицельного выстрела
(Афганистан, перед выстрелом. Гора Тотахан (отм. 1641 м.), 10 км. южнее Баграма, 1986 г.)
После того, как я снял фугас на дороге, не трудно было догадаться, что через пару дней кто-то из духов обязательно наведается проверить, почему он не сработал. Тем более, что при установке фугаса была использована ловушка для сапера. И любому человеку интересно, как и когда сработает, установленная им ловушка. А потому, думается, братья-моджахеды уже начинали уставать томиться в тягостном ожидании, когда же их фугас наконец-то сработает.
К тому же, для местных духов не было секретом, что по утрам я прогуливаюсь вокруг заставы. И на моей «совести» уже была парочка снятых духовских мин (не считая этого «бутерброда»). Поэтому, была вероятность, что я мог найти и этот их «подарок».
Так что по всем моим прогнозам в ближайшие дни у нас должны были появятся гости. И, разумеется, я приказал наблюдателям первого поста усилить наблюдение за этим местом.
На следующее утро после возвращения из батальона я снова собрался на очередную охоту. Стрельба из автомата по куропаткам не приносила ожидаемого эффекта. И я решил попробовать взять сегодня на охоту снайперскую винтовку. Надеясь, что с ней мне повезет больше, чем с автоматом.
Я вышел из нашей земляники (гордо называемой канцелярией роты, вместо трех человек сейчас в ней жил я один). Собрался вызвать дежурного по заставе, чтобы он принес мне снайперскую винтовку из казармы. Но меня опередил голос наблюдателя с первого поста.
- Товарищ лейтенант, там кто-то есть.
Пришлось подниматься на первый пост.
- Вон там, - показывает мне рукой рядовой Худойбердыев.
Разумеется, первым делом я навел ТЗК (трубу зенитную командирскую) на то место, где пару дней назад снял фугас. Там действительно копошились две фигурки.
Ай, да зрение у нашего Худойбердыева. Худенький, невысокого роста девятнадцатилетний подросток из Узбекистана. Такому бы со школьным портфелем еще бегать, а он бронежилет таскает. И не просто несет на своих плечах тяжелую солдатскую ношу, он - лучший снайпер в нашей роте. Настоящий виртуоз.
Наблюдателю на посту положено стоять с автоматом (чтобы при необходимости, подать сигнал тревоги – длинную очередь). Но Худойбердыев никогда не расстается со своей винтовкой. Говорит, что, если понадобится, даст из нее и длинную очередь. Шутит. Это хорошо, что шутит.
Но как он умудрился разглядеть две фигурки на дальности около полутора километров, для меня остается загадкой. И вообще их заметил. Хотя он родом из сельской местности. А, как известно, ребята из сельской местности более наблюдательны, чем городские.
Худойбердыев доложил, что наши гости с оружием. Поначалу прятались. Сейчас, похоже, немного расслабились. Особо не прячутся. То ли что закапывают, то ли пытаются что-то откопать.
Это не важно. Я догадываюсь, что они могут искать или что могут устанавливать. То и другое делать не нужно. И нам надо им это доходчиво объяснить.
Наши гости совершили маленькую ошибку. Видимо посчитали, что раз они нас не видят, то и мы их не увидим. И раз не обстреляли их сразу, значит не заметили. Это неправильно.
Думается, все местные духи знают, что у нас на заставе стоит «шайтан-труба» (ТЗК -труба зенитная командирская). И, возможно, даже знают ее технические характеристики. Знают, что штатные ТЗК идут с оптикой десятикратного увеличения (ТЗК-10). Но чего они не знают, так это то, что у пограничников имеются зенитные трубы с оптикой и пятнадцатикратного увеличения. Хотя, казалось бы, откуда взяться пограничникам под Баграмом?!
Оказывается, есть откуда. По словам нашего замкомроты Олега Артюхова несколько лет назад к нашей сторожевой заставе был прикомандирован расчет Пограничных войск СССР в составе трех сержантов-пограничников (видимо, в дополнение к станции радиоперехвата из баграмского разведбата, которая стоит у нас на Тотахане). Вскоре их уволили в запас, а замену прислать почем-то забыли. Как забыли и забрать с нашей заставы Вавиловский прожектор и ТЗК. Правда, генератор к прожектору наш комбат предусмотрительно забрал на командный пункт батальона. И теперь вся 10-я сторожевая застава в кишлаке Чауни наслаждалась настоящим электрическим светом.
Так вот ТЗК, оставшаяся у нас от пограничников, была, видимо, экспериментальной. Двадцатикратного увеличения! Даже я о таких раньше не слышал.
Так что не всё о нашей заставе знали местные духи.
Но радоваться по этому поводу пока было рано. Я с грустью посмотрел на снайперскую винтовку Худойбердыева. С сожалением покачал головой.
В моей голове уже работала вычислительная машинка над решением срочной задачи.
Почти все наши огневые средства были направлены на «зеленку»: танк, три БМП-2, 14,5-миллиметровый пулемет крупнокалиберный пехотный. В сторону степи Татарангзар «смотрела» только одна БМП. Но для нее наша сегодняшняя цель была в мертвой зоне.
Наша минометная позиция, располагавшаяся метрах в пятнадцати от первого поста, была зарытой. С нее цель тоже было не видно. Разумеется, это ничуть не мешало нам работать по целям по выносной точке прицеливания, как днем, так и ночью. С помощью корректировщика. Но при этом не получая ответку.
Можно было вызвать из казармы минометный расчет, самому корректировать огонь и все вместе мы бы без особых трудов накрыли бы наших гостей второй или третьей миной.
Можно было бы самому спуститься к миномету, а Худойбердыев подкорректировал бы мой огонь. С минометом я работал неплохо, но в том, что у нашего часового получится корректировать огонь миномета, у меня твердой уверенности не было (этому я его еще не научил).
Оптимальным был третий вариант: вдвоем с Худойбердыевым спуститься на минометную позицию. Он бы забрал миномет, я бы забрал парочку мин с дополнительными зарядами. Все это богатство мы бы вынесли на открытое место, буквально на пару метров от минометной позиции, откуда будут видны духи.
Как стреляют минометчики в горах без плиты и прицела, просто упирая трубу в грунт и наводя миномет на цель (помня, что на угле в 45 градусов обеспечивается максимальная дальность выстрела на определенном заряде), я уже видел. И сам умел это делать. Не мудрствуя лукаво, на втором дополнительном заряде второй или третьей миной я бы тоже гарантировано накрыл наши гостей. Лишь бы на руки не забыть, чего намотать перед стрельбой, чтобы не получить ожог от трубы. Хотя, в драке, как говорится, волос не жалеют.
Но первая проблема заключалась в том, что я совсем недавно сбежал из баграмского инфекционного госпиталя, где лежал с тифом. Передвигался пока с большим трудом. И совершенно не был уверен, что смогу перенести даже парочку на новую огневую позицию.
Вторая проблема заключалась в том, что любой из этих трех вариантов требовал времени. А времени у нас не было. Наши гости в любой момент могли нырнуть в какую-нибудь лощинку и сделать ноги. Дать им возможность уйти безнаказанно было неправильно.
Лучший вариант был выйти на связь с выносным постом, на котором стояла парочка АГС-17 (автоматический гранатомет на станке) и «Утес» (12,7-мм крупнокалиберный пулемет НСВ - Никитина, Соколова, Волкова). Им накрыть эту цель было проще.
Но чтобы поставить им огневую задачу, нужно было трижды выстрелить трассирующими пулями над выносным постом (сигнал выхода на связь). Связаться с ними по радиостанции и не просто объяснить, где находится эта цель. Но и убедиться, что они ее видят. А для этого тоже нужно было время. Которого у нас не было.
Мой взгляд снова упал на СВД, висящую на плече Худойбердыева. Она, как обычно, была с оптическим прицелом.
Да, это был самый простой и разумный вариант. Нужно было просто сказать снайперу: «Видишь, сделай!»
Без всяких там номеров ориентиров, углов или метров правее-левее, ближе-дальше. Все нужные расчеты на прицельную дальность, поправки на высоту нашей позиции и цели над уровнем моря, направление и силу ветра, движение цели и прочее, снайпер сделает и сам.
Но третья, и главная проблема заключалась в том, что снайперу предстояло стрелять на дальность, превышающую прицельную. Мы находились немного выше цели и то, что пуля долетит до нее я не сомневался. А вот с попаданием в цель было сложнее.
С первого раза попасть на такую дальность не получится даже у Худойбердыева. Это было понятно. То, что «точку» падения первой пули (на оптическом прицеле) нужно будет навести на цель для производства второго выстрела, я прекрасно понимал. Этому приему меня еще один танкист-фронтовик научил.
Но наши цели не будут стоять на месте. И, что самое печальное - на такой дальности оптика снайперской винтовки, скорее всего, не покажет точку падения пули. Ее можно увидеть только в ТЗК-20. И увидеть ее сможет только Худойбердыев. Я не смогу. Даже при условии, что у меня самого – отменное зрение. У нашего снайпера оно зрение просто фантастическое. Он сможет.
Это я рассказываю долго, как работала тогда счетная машинка в моей голове. На самом деле, почти одновременно с ее включением, я взял СВД у Худойбердыева. Ему показал на ТЗК и произнес только одно слово:
- Корректируй.
Стрелял я не хуже нашего снайпера. Поэтому, вроде бы, рассчитал все правильно. Без корректировщика огня ему сегодня не справиться. Но точку падения пули я могу не увидеть. Зато если корректировать огонь будет он, у нас появится шанс.
Но, когда я посмотрел в оптический прицел, понял, что в цель не попаду. Даже при четырехкратном увеличении оптического прицела СВД, на такой дальности шансов у меня не было. Но и других вариантов, и времени на их поиски у меня тоже не было.
Разумеется, на пересеченной местности я бы даже на стал ввязываться в подобную авантюру. Но в предгорье дальность до цели здорово скрадывалась. И появлялось ложное ощущение, что у нас все может получиться.
К тому же, совсем недавно на этой дороге духи подорвали танк из баграмского разведбата. Так что, наказать их за это нужно было обязательно. И если не подстрелить, то хотя бы основательно припугнуть. Чтобы впредь дорогу не минировали.
Я снял винтовку с предохранителя, дослал патрон в патронник, подкрутил верхний маховичок на цифру «10», еще раз посмотрел в прицел. Навел винтовку на крошечную ближайшую фигурку по точке, располагавшейся чуть выше условного пересечения вертикальной линии прицела и нижней горизонтальной линии дальномерной шкалы.
Все поправки сейчас, по сути, были не очень важны. На такой дальности даже не очень важно было, в кого я целился. Главное, чтобы Худойбердыев смог совершить маленькое чудо и рассмотрел небольшой фонтанчик на месте падения пули.
Выстрел.
- Право пять. Ближе десять. – Раздался голос моего корректировщика.
- Похоже сегодня корректировка у нас ведется не в тысячных, как я учу своих бойцов, а на «глазок» - в метрах. – Невольно подумал я. - Ладно, это не страшно. Главное, что он УВИДЕЛ место падения пули!
А дальше наш мир разделился на части. На наш мир и мир наших незваных гостей. И теперь мы жили в своем измерении. Они в своем.
И одновременно с этим разделился мир и наших гостей. Они бросились врассыпную. Это было вполне логично. Вот только один из них совершил явную глупость и побежал в нашу сторону, прямо на очередной выстрел. Второй – побежал в сторону ближайшего укрытия – метрах в пятидесяти от него находилось пересохшее русло реки Таски. Там легко было укрыться. И по руслу спокойно уйти к горному хребту, к своим.
Я моментально навел условную точку на оптическом прицеле, где по моим расчетам (и словам корректировщика) упала первая пуля, на фигурку первого бегуна, бегущего мне навстречу. Он сам совершил глупость, выбрав не то направления бега. Но когда я уже начал нажимать на спусковой крючок, этот бегун упал в какую-то небольшую, практически незаметную для меня ямку. И исчез из моего поля зрения.
Вот ведь, жук! Рискованно поступил, но очень грамотно.
Я тут же перенес точку прицеливания на второго бегуна.
В это мгновение он остановился. Видимо, решая повторить маневр своего товарища. Но почему-то не решился. Но его сомнения дали мне шанс. Я выстрелил.
- Лево два. Ближе два.
Бегун явно заметался. Я же работал быстро и практически без перерыва. Мысленно запоминая новые точки прицеливания на оптическом прицеле. Корректировка - выстрел. Корректировка - выстрел.
- Право один. Ближе два.
Бегун из него был явно не очень. И он явно запаниковал. Бежал по прямой. По кратчайшей траектории к укрытию. Постепенно я начинал чувствовать этого бегуна. И мы теперь были связаны с ним какой-то общей нитью. Я точно знал, где он окажется в следующее мгновение.
Выстрел.
- Есть. Попадание.
Да, только на шестом выстреле я его зацепил. И он упал на землю. До русла реки ему оставалось добежать метров десть. Не больше. По неподвижной цели шансов попасть было больше. Но больше стрелять я не стал.
Это на любой другой войне можно было после этого вызвать минометный расчет и бросить пристрелочную мину из «Подноса» (82-мм миномет) по цели. А потом подождать, когда нашего бегуна начнут эвакуировать, чтобы разом повесить на траекторию еще пару-тройку осколочных мин. И чтобы бегун наш попал в свой рай не один.
Можно было продолжать держать под прицелом ямку, в которой спрятался первый бегун. И отправить БМП с небольшой группой бойков, забрать его. Из этой ямки шансов уйти у него не было. Но это на любой другой войне.
Наша война на сегодня закончилась. Началась обычная повседневная жизнь. Я передал винтовку моему славному корректировщику. Без которого с этой задачей я бы ни за что не справился. И поблагодарил его за хорошую работу.
За вторым бегуном охотиться смысла не было. Ему еще предстояло нести своего товарища к своим. Раненого или убитого.
А что будет дальше, пусть они решают сами. Если я подранил этого бегуна, вскоре его принесут в наш импровизированный лазарет в кишлак Калашахи. Буду его выхаживать. Если вылечат сами, тоже будет неплохо.
Если он погиб, то, как говорят афганцы, на все воля Аллаха. Он умер воином. Погиб в бою. И попадет в рай. Это его выбор.
Хотя, наверное, ни его. И не мой. К сожалению, этот выбор сделал кто-то другой. А мы всего лишь расхлебываем последствия этого выбора. И убиваем друг друга. Хотя могли бы дружить.
Последующие несколько дней я ожидал очередных проблем от духов. По утрам, как обычно безрезультатно охотился за куропатками и проверял дорогу. На месте падения бегуна обнаружил следы запекшейся крови. Её было немного, но это ни о чем не говорило. Кроме того, что в цель мы попали.
На всякий случай, последующие дни я проводил тренировки заставы по отражению возможного нападения. Но вскоре в нашем районе началась дивизионная операция. И мои мысли переключились на другие задачи.
С точки зрения огневой подготовки, в этой стрельбе было не слишком много полезного. Многие снайпера работают гораздо лучше и эффективнее. У меня за плечами было четыре года учебы в прославленном Московском высшем общевойсковом училище имени Верховного Совета РСФСР, где обучение стрельбе было поставлено на самом высоком уровне. Стрелял я всегда на отлично. Плюс год переподготовки в 197-м отдельном батальоне резерва офицерского состава Краснознаменного Туркестанского военного округа, когда мы просто дневали и ночевали на горном стрельбище, тоже был совсем не лишним. И очень хорошее зрение. Без всего этого шансов попасть в той ситуации у меня бы не было.
Но другие уроки были для меня гораздо важнее.
Во-первых, необходимость обучения своих бойцов работать в команде и отрабатывать взаимозаменяемость в боевых тройках, экипажах и расчетах.
Во-вторых, система связи на заставе и между заставами показала свою явную неготовность к решению оперативных задач. Нужно было срочно налаживать и отрабатывать взаимодействие с другими заставами нашей роты и соседей.
В-третьих, при отражении нападения на заставу достаточно было дать сигнал тревоги (длинную очередь). Бойцы немедленно занимали свои огневые позиции. Но поведение первого бегуна подсказало мне, что на нашей горке тоже много скрытых и не просматриваемых подступов, на которые раньше мы не обращали внимания. Но которые нужно было перекрывать, как можно скорее.
В-четвертых, оказалось, что наша застава успешно может решать практически любые задачи на большой дальности (4 км – танк и миномет, 2 км – БМП-2 и «Утес»). Плюс возможность привлечения дивизионной артиллерии и авиации из Баграма (минус – длинная цепочка выхода на них через штаб батальона). Но к реальному отражению нападения на заставу и к ближнему бою мы еще не готовы. Это было самым печальным выводом.
А, в-пятых, пришло понимание того, что вся огневая мощь и устойчивое управление нашей сторожевой заставой оказались столь эффективными только в наших головах. И для успешного решения реальных боевых задач, нам нужно было еще работать и работать.
Ну, так для того и назначен командир сторожевой заставы, чтобы решать эти задачи.
Нашу дорогу духи потом не минировали около года. А что стало с подстреленным мною бегуном, я так и не узнал.
(Отрывок из моего сборника рассказов "Уроки афганской войны").
Приятного Вам чтения. Ваш А.К.)) http://kartsev.eu
Предыдущий рассказ: начало - Афганистан: сокровища, ящики и уроки
окончание - Афганистан: сокровища, ящики и уроки (окончание)
Почему был запрещен фильм Григория Александрова "Скворец и Лира" (1974)
Скворец и Лира. СССР-Чехословакия-ГДР, 1974. Режиссер Григорий Александров. Сценаристы: Григорий Александров, Александр Лапшин, Н. Пекельник. Актеры: Любовь Орлова, Пётр Вельяминов, Николай Гринько, Борис Кордунов, Борис Иванов, Борис Зайденберг, Рина Зелёная, Римма Маркова, Светлана Светличная и др. Фильм во всесоюзный кинопрокат не выпускался. В 1990-х годах был впервые показан по ТВ.
По сюжету «Скворца и Лиры» советские разведчики Людмила и Федор выполняют важные задания советского руководства в Германии предвоенных, военных и послевоенных лет…
Основные версии запрета масштабной шпионской ленты «Скворец и Лира» таковы:
- низкое художественное качество: руководство госкино, увидев готовый фильм и ужаснувшись его низкому профессиональному уровню, решило не выпускать его на экране, чтобы не испортить репутацию классиков советского кино – Григория Александрова (1903-1983) и Любови Орловой (1902-1975);
- пропаганда «красивой буржуазной жизни» под видом борьбы с нацизмом и империализмом: кому-то из начальства могло показаться, что режиссер слишком увлекся западной фактурной роскошью в ущерб марксистско-ленинской идеологии;
- недовольство со стороны КГБ: по ходу сюжета Людмила под видом родственницы внедряется в немецкую семью, а это могло стать причиной этической критики в зарубежных странах, то и гляди – в любом родственнике из СССР там будут видеть агента КГБ;
- изменение политической конъюнктуры: политика «разрядки», свойственная середине 1970-х годов показалась руководству госкино и «выше» несовместимой с традициями кинематографа «холодной войны», в которых была выдержана картина «Скворец и Лира»;
- желание самого режиссера и его музы: убедившись, что на экране героиня семидесятидвухлетней Любови Орловой все-таки никак не кажется тридцатилетней, Григорий Александров с подачи супруги сам попросил положить фильм на дальнюю полку.
Мне лично наиболее вероятной кажется версия, связанная с изменением политической конъюнктуры...
Понятное дело, что в советские времена никаких рецензий на фильм «Скворец и Лира» опубликовано не было. И только в 1990-х годах появились статьи и книги, авторы которых делились своим восприятием этого последнего игрового фильма Григория Александрова.
Александр Федоров, 2021
Афганская небывальщина. 5. Трактор от Наджибуллы и первая коммуна
(Афганистан. После освобождения царандоевцев из плена. Начальник ХАД провинции Парван подполковник Вахид (в пятнистом камуфляже) положил мне руку на плечо. Осень 1988 г. ).
За оставшиеся до возвращения Толи Викторука дни, мой разведвзвод еще несколько раз сходил на засады, участвовал в операции по освобождению захваченных душманами пленных офицеров-хадовцев и в дивизионной операции по выставлению новых сторожевых застав к северу от Баграма. Прикрывал саперов из 271-го отдельного инженерно-саперного батальона, которые расчищали сектора стрельбы для этих сторожевых застав. И сопровождал нашего замкомандующего, проверяющего с высокими афганскими военными чинами местные посты самообороны.
Все эти дни меня почему-то не отпускала мысль о письме моего ротного афганскому правительству с просьбой прислать трактор. И почему-то вспоминался мой дедушка, Чураков Иван Васильевич, который был первым председателем колхоза в селе Теплое (ныне Липецкой области). Вскоре сделал свой колхоз одним из лучших в области. Работал честно, себя не жалел. Пахал и сеял наравне со всеми.
Дедушка был большим поклонником известного ученого и селекционера Ивана Владимировича Мичурина, а потому выводил новые сорта яблонь. Участвовал в двух довоенных Всесоюзных сельскохозяйственных выставках в Москве (1939 и 1940 гг.). Тогда такой чести удостаивались не многие.
Когда началась Великая Отечественная война, он собрал всех своих братьев и ближайших родственников. Сказал, что хлеб смогут выращивать и женщины, а родину защищать должны мужчины. И вместе с ними ушел добровольцем на фронт (хотя у него и была бронь). В 1942 году он пропал без вести. Из тридцати двух Чураковых, ушедших на фронт из села Теплое, вернулся только один – его родной брат, но и он после войны прожил недолго.
(мой дедушка, первый председатель колхоза в селе Теплом Иван Васильевич Чураков)
О том, что «гвардии красноармеец, стрелок 4-го гвардейского мотострелкового полка 2-й гвардейской мотострелковой дивизии Чураков Иван Васильевич был убит 4.08.42 г. в районе деревни Коршуново Ржевского района и похоронен в деревне Коршуново», мы узнали только в 2007 году. Ротный писарь ошибочно указал в похоронном извещении Воскресенский район Московской области вместо Воскресенского района Рязанской области (ныне Данковский район Липецкой области). Из-за этой ошибки 65 лет мой дедушка числился пропавшим без вести - https://vk.com/@alexandrkartsev-propavshii-bez-vesti
Я часто думал, как тяжело приходилось ему организовывать колхоз после Гражданской войны. Как тяжело было быть первым. А потому, мысленно старался поставить себя на его место. И если дехкане кишлака Калашахи надумали создать у себя что-то похожее на колхоз, то пытался понять, что бы мой дедушка сделал на их месте в первую очередь?
И ежу было понятно, что вопросы снабжения трактора горючим мы можем решить самостоятельно - рота стояла на заставах, и расход горюче-смазочных материалов у нас был не слишком большой. Руки у нашего техника роты были золотые, так что с ремонтом трактора проблем бы не возникло. Многие ребята, механики-водители, до службы в армии работали трактористами. Так что с обучением афганцев работе на тракторе тоже вопросов не было.
В общем, набросал я небольшой план работ первой очереди по механизации первой сельскохозяйственной коммуны кишлака Калашахи. Который должен был помочь местным коммунарам поскорее стать на ноги. В создание местного колхоза я как-то особо не верил. Но то, что трактор поможет вспахать земельные участки – в этом не сомневался. Пусть это будет просто гуманитарная помощь! А будут афганцы сажать пшеницу на этих участках сообща или раздельно, и как потом будут собирать урожай - это уж пусть они решают сами.
К сожалению, все мои расчеты, планы и предложения оказались не нужны. Когда я вернулся к себе на Тотахан, ротный сказал, что письмо это было обычной шуткой. Что никакие дехкане ни о чем его не просили. Но если бы новые афганские власти действительно прислали трактор, то можно было бы продать его местным дехканам. И неплохо на этом «навариться».
Другими словами, идея с трактором была всего лишь фантазией моего ротного. Которому, после того, как он побывал «красивым» и чуток повоевал, вдруг захотелось стать «умным» и немного подзаработать.
Вскоре наш ротный залетел в очередной раз со своими «амурными» делами. Володю понизили в должности и отправили командиром взвода в третий мотострелковый батальон. А его идея создания коммуны по совместной обработке земли и «впаривания» этой коммуне трактора, стала постепенно забываться.
Через полтора года после этого, уже перед самой моей заменой, мне довелось участвовать в переговорах с главарем одной банды. Договариваться, чтобы он отпустил, захваченных в плен царандоевцев (сотрудников афганской милиции). Сотрудники местной госбезопасности знали, что раньше мне доводилось лечить брата главаря этой банды и почему-то были уверены в успехе этих переговоров.
Как ни странно, они не ошиблись. И в благодарность за освобождение царандоевцев начальник ХАД (афганской госбезопасности) провинции Парван подполковник Вахид вскоре привез мне небольшой «бакшиш» (подарок) - комплект национальной мужской одежды (длинную рубаху и шальвары) и паранджу.
На прощание Вахид поинтересовался, не слышал ли я о том, что жители кишлака Калашахи планируют создать у себя в кишлаке какую-то сельхозкоммуну?
О том, что жители Калашахов планируют создать у себя в кишлаке сельхозкоммуну я не слышал. Но о разговоре с Володей Стародумовым почему-то вспомнил сразу. И не напрасно. Ведь, как говорили у нас в Афганистане, «всяк пищак фахмидам чьё мясо зъил» (в переводе с русско-афгано-украинского «языка» - «всякий кот знает, чьё мясо съел (за что получил тапком от хозяина)»).
Оказалось, что в Революционный Совета ДРА пришло письмо о том, что в одном из кишлаков под Баграмом дехкане, по примеру своего северного соседа, СССР, решили создать у себя сельскохозяйственную коммуну для совместной обработки земли. Письмо было более чем странное. Со множеством грамматических ошибок и красивых высокопарных фраз: «Долой феодализм, империализм и реакцию», «Пусть не надеются безбожные слуги американского империализма» и «Да здравствует социализм»! Возможно, по причине поголовной безграмотности местных дехкан, письмо это они писали не сами (или, скорее всего, для написания этого письма мой переводчик рядовой Мискин Намакинов использовал «Краткий русско-дари разговорник»)?
Но в условиях крайней необходимости изображения кипучей деятельности по реформированию страны новым правительством и при проведении политики национального примирения, это письмо оказалось крайне своевременным. И не ответить на него, разумеется, в Кабуле просто не могли. Но сначала все нужно было проверить.
Поэтому вскоре из Кабула пришло распоряжение начальнику местной госбезопасности подполковнику Вахиду проверить эту информацию. Увы, найти авторов этого письма он не смог. Но и написать, что жители кишлака Калашахи не хотят открывать у себя сельхозкоммуну, тоже не решился. А потому написал в своем отчете немного расплывчато, но вроде бы, эта «информация соответствует действительности».
- И что? - поинтересовался я у Вахида.
Вахид тяжело вздохнул и ответил, что из Кабула прислали трактор. А что с ним теперь делать никто не знает. Потому что жителям кишлака Калашахи он и даром не нужен. А в связи с начавшимся выводом советских войск из Афганистана ни о каких коммунах никто и слышать ничего не хочет. Боятся. А потому ему очень срочно нужно найти того, кто знает, что делать с этим трактором?
Что делать с этим трактором я тоже не знал. «Автор» этой несостоявшейся коммуны (или точнее - авантюры по продаже трактора коммуне) Володя Стародумов давно уже был снят с должности не только командира роты, но и взвода. И заменился в Союз.
Так что создать первую в провинции Парван коммуну у нас так и не получилось. А мои наброски и планы по её созданию в отсутствие меня (с моим глупым желанием быть похожим на моего дедушку), без старшего техника роты и горючего, которым мы могли поделиться с дехканами бесплатно, едва ли могли быть тогда реализованы.
И вскоре после вывода наших войск из Афганистана, вместо пшеницы, местные дехкане начали выращивать опиумный мак.
Александр Карцев, http://kartsev.eu
Предыдущий рассказ - Афганская небывальщина. 4. Подготовка к засаде
Афганская небывальщина. 4. Подготовка к засаде
(Афганистан. 8-я сторожевая застава на горе Тотахан (отм. 1641 м.) к югу от Баграма. 1987 г. На моей командирской машине полетел ТНВД (топливный насос высокого давления). Внизу хорошо видны крошечные поля местных дехкан и русло реки Барикав).
В середине декабря 1986 года меня назначили исполняющим обязанности командира отдельного разведвзвода (начальника разведки 2-го мотострелкового батальона), вместо уехавшего в очередной отпуск Толи Викторука. Уже после Нового года довелось мне с двумя моими разведчиками побывать на родном Тотахане (отм. 1641 м.). За время моего отсутствия в роте произошло довольно много изменений. И причина этих изменений заключалась в том, что два месяца назад к власти в стране пришёл бывший руководитель афганской госбезопасности Мохаммад Наджибулла. Как известно, новая метла по-новому метёт. И новой идеей нынешнего руководителя Афганистана стала политика национального примирения.
За красивыми и правильными словами о прекращении огня, диалоге с оппозицией и о возвращении на родину афганских беженцев, в практическом плане для командиров наших подразделений, ничего кроме головной боли эта «политика» не несла. Ведь то, что афганское правительство разом освободило из тюрем несколько тысяч политзаключенных, уголовников и бандитов совершенно не означало, что эти заключенные, выйдя на свободу, не возьмутся за оружие. Другое дело, если бы им предложили новые, интересные и высокооплачиваемые рабочие места. Тогда, возможно, кто-то из них и взял бы в руки и что-нибудь другое, кроме оружия. А так, особого выбора у них не было.
К тому же, выполнение требований политики национального примирения было обязательным лишь для афганской армии и для нашего ограниченного контингента. Для душманов подобная инициатива нового афганского правительства выглядела не иначе, как явный признак слабости. А значит, провоцировала их на активизацию боевых действий.
Да, наши сторожевые заставы, как и прежде, в случае обстрела или нападения, должны были немедленно открывать ответный огонь и уничтожать нападавших. Но на практике, с началом действия политики национального примирения, открывать огонь без разрешения старшего командира было запрещено. И если раньше, при обнаружении перемещений банд моджахедов, обнаружения установки ими реактивных снарядов для обстрела наших военных объектов или подготовки к нападению, командир заставы мог самостоятельно принять решение на открытие огня, то теперь ему необходимо было выходить на связь с комбатом, докладывать тому обстановку и... Получать «отбой». Потому что нафига козе баян, а комбату пытаться доказывать вышестоящему командованию, что банда, окружившая нашу заставу, пыталась на нее напасть, а не просто водила вокруг нее хороводы. И объясняться, почему он сорвал государственную программу национального примирения.
Все это было очень грустно. И мне было понятно, почему командир 6-й мотострелковой роты старший лейтенант Володя Стародумов был в печали. Володя был настоящим франтом и гусаром. После того, как по залёту его сняли с должности командира комендантской роты нашей дивизии и поставили командиром обычной мотострелковой роты, он приехал принимать новую должность во всей своей красе - в повседневной форме, фуражке ЦЭПК (Центральный экспериментальный производственный комбинат), сапогах-стояках. Для нас, выпускников Московского ВОКУ, фуражки, сапоги и форма, шитые по индивидуальному заказу, были делом привычным. Но видеть подобное на выпускнике Омского высшего общевойскового командного училища, да, тем более, после полугода его службы в Афгане, было немного неожиданно.
Нужно сказать, что ссылке из штаба дивизии в обычную пехотную роту Володя сильно не огорчился. Бытовала в то время поговорка о том, что умный ехал в Афганистан заработать, красивый - познакомиться с красивыми девушками, служащими в штабах, госпиталях и медсанбатах, а дурак - повоевать. Так уж получалось, что умные в то время редко бывали дураками, дураки не всегда были красавцами, а красавцы не всегда были умными. Володя же, похоже, решил объять необъятное. За время службы в штабе дивизии он уже побывал в роли красавца и любимца всех штабных девушек. Поэтому, когда его перевели к нам в роту, он решил вдоволь повеселиться. То есть, повоевать.
Дело в том, что командный пункт нашей роты размещался на горке, с которой вся местная «зеленка» была, как на ладони. Боевые действия в нашем районе проводились с завидной регулярностью. К тому же, нам частенько приходилось поддерживать огнем рейдовые и разведывательные подразделения, воюющие неподалеку. Вы скажете, что для огневой поддержки гораздо лучше подходили артиллерия и авиация. Не соглашусь с вами. Иногда оперативная и точечная работа из танка, миномета или нескольких БМП-2, которые размещались у нас на заставе, были не менее эффективны. Но зачастую, более точны.
В общем, служить у нас в роте было не скучно. Можно было от души поиграть в войнушку и пострелять в волю. До тех пор, пока не началась эта самая политика национального примирения.
Боевые действия рейдовых подразделений в нашей зоне ответственности почти сразу же прекратились. В благодарность за это духи начали регулярно обстреливать наши заставы и ставить мины на дорогах. Увы, воевать в таких условиях стало как-то совсем не интересно. Так что повоевать толком у нашего ротного не получилось. Почти сразу же по прибытии в роту он подхватил гепатит. И почти месяц отлежал в баграмском инфекционном госпитале. Вернулся из госпиталя только на днях. И как-то сразу заскучал.
Но меня его скука не касалась. И я сразу же поднялся на первый пост, где у нас располагался основной наблюдательный пункт. Мне нужно было решить парочку небольших задач. И все мои мысли были заняты только ими.
По данным нашей агентурной разведки, в ближайшие дни из-за хребта Зингар к нам в зеленку должен был прийти караван с оружием и боеприпасами. В зенитную трубу ТЗК-20 я пытался высмотреть место для будущей засады. А самое главное - выбрать маршрут для выхода на засаду.
Первая проблема заключалась в том, что на ближайших горках сидели духовские наблюдатели. От ущелья до зеленки было около десяти километров, расстояние небольшое. Но местность в предгорьях хребта Зингар была довольно открытая. И провести свою разведгруппу так, чтобы её не заметили духовские наблюдатели, было не просто. Самым удобным местом для засады была небольшая седловина в трех километрах южнее нашей 22 сторожевой заставы. Но и душманы это прекрасно понимали. И явно были к этому готовы.
Еще одно удобное место было в самом ущелье. Но недавно я со своими разведчиками уже получил там по шапке. Духи нас немного переиграли. И в результате, вместо охотников мы вынуждены были превратиться в одноразовых саперов, которых душманы выдавили огнем на наше же минное поле. Чтобы мы сами сделали в нем проходы. А позднее духи могли бы провести по этим проходам свой караван. Лишь чудом в тот раз обошлось без потерь. Во второй раз нам могло так не повезти.
Оставалось третье место - в районе «мертвого» кишлака Чашмайи-Харути. Если ночью выйти к нему по руслам пересохших рек Таски и Танги, то никакие наблюдатели нас там не заметят. А если для эвакуации после засады нашей разведгруппы использовать боевые машины пехоты 6-й роты, то не нужно будет ломать голову, как скрытно перегонять под Тотахан боевые машины нашего разведввзода.
В общих чертах решение первой проблемы начинало складываться у меня в голове. Но я снова и снова высматривал через зенитную трубу основные ориентиры для ночного передвижения разведгруппы. Делал на листе бумаги наброски построения профиля для определения видимости и поля невидимости относительно точек, на которых могли находиться духовские наблюдатели.
Вторая проблема заключалась в том, что относительно зеленки наш Тотахан казался высокой горой с почти отвесным западным склоном. Но восточнее нас проходил хребет Зингар с высотами более двух с половиной тысяч метров. И если зеленка с Тотахана была, как на ладони. Так и наш Тотахан для духовских наблюдателей был, словно маленькая детская песочница, в которой ничего толком не спрячешь. Так что без построения профиля и поиска не просматриваемых духовскими наблюдателями оврагов, обеспечить скрытный выход на засаду было проблематично.
К тому же, довольно часто рядом с нашими заставами афганцы регулярно прогоняли отары своих овец на пастбище. Неподалеку от наших застав местные охотники охотились на уток. Иногда у реки просто гуляли афганский мальчишки. И те, и другие внимательно читали наши следы, которые мы могли оставить ночью. И передавали эту информацию духам.
И третья проблема - ущелье было расположено под прямым углом к позициям дивизионной артиллерии и было закрыто от нее хребтом. Так что рассчитывать на артиллерийскую поддержку нам не приходилось. Да, и авиация могла не успеть поддержать нас при необходимости. А мне очень важно было перекрыть выход из ущелья, чтобы после захвата нами каравана к духам не успела подойти помощь.
К сожалению, от Тотахана до выхода из ущелья было 8 километров. И мой любимый миномет дотянуться туда не мог. Вся надежда оставалась на нашего «слона» (Т-62). И хотя дальность до цели вдвое превышала его прицельную дальность, но по боковому уровню с нашей горки на 8 километров вполне спокойно можно было работать. Правда, превышение цели почти на 400 метров было равнозначно для нас практически предельной дальности для стрельбы.
Единственное, что радовало - молодая луна была на нашей стороне. Она давала нам шанс подойти к месту засады незамеченными. Но и духи видимо рассчитывали на нее, когда планировали провести этот караван.
В общем, голова моя была забита кучей разных задач, головоломок и вычислений. Но боковым зрением я заметил, что ротный пару раз выходил из канцелярии и странно посматривал в мою сторону. То ли спросить что-то хотел, то ли что-то сказать? Но часовой, стоявший на первом посту, явно мешал ему это сделать.
- Ничего, когда решится, спросит, - подумал я. И пошел к танку, готовить его к ночной стрельбе по ущелью. Краем глаза заметив, что ротный направился за мной следом.
Но и здесь ротному не повезло. Меня перехватил мой механик-водитель и начал плакаться, что на его БМП полетел топливный насос высокого давления. И чтобы я поговорил с зампотехом батальона о его замене.
Затем я проверил, как командир танка сержант Игорь Минкин навел пушку на ущелье и поднял ствол практически на максимум. Хорошо, что выход из ущелья был пристрелян нами раньше. И в карточке целей были все исходные данные для стрельбы. Ротный все это время стоял в сторонке и явно скучал.
Томить его больше было нельзя. Некрасиво. Понятно, что, как исполняющий обязанности начальника разведки батальона, я ему сейчас не подчинялся. Но в начале февраля, когда приедет Толя Викторук, мне предстоит вернуться в родную роту уже обычным командиром взвода (на самом деле, по возвращении в роту меня назначат на должность заместителя командира роты или, как у нас говорили, «зам по бою», вместо уехавшего по замене Олега Артюхова).
Мы отошли с ротным в сторонку, присели на позиции пехотного крупнокалиберного пулемета (14, 5-миллиметровый пулемет Владимирова на колесном станке Харыкина).
Мне нужно было задать какой-нибудь риторический вопрос для начала разговора. Но ротный взял инициативу на себя. И обратился ко мне по отчеству.
- Иваныч, дай мне своего переводчика на полчаса. Нужно письмо одно написать. А я в афганском не больно-то силен.
И ради этого пустякового вопроса ротный ходил за мной все это время по пятам!
- Хорошо, командир. Сейчас позову.
Я позвал Мишу (Мискина) Намакинова. Сказал, что он временно поступает в распоряжение ротного, дабы написать какое-то любовное письмо местным ханум. А сам снова погрузился в вопросы подготовки засады и в свои расчеты. Завтра в роту должна была прийти батальонная водовозка, привезти воду на 8-ю и 22-ю сторожевые заставы. За два рейса в десантном отделении боевой машины пехоты, сопровождавшей водовозку, нужно будет скрытно перевезти на Тотахан моих, оставшихся в батальоне, разведчиков. И спрятать их до вечера в казарме. Чтобы духи не догадались, что на Тотахане появились «полосатые» гости.
Не знаю, почему, но вечером я все же поинтересовался у Миши, что за письмо понадобилось написать ротному? Мой переводчик-таджик лишь улыбнулся в ответ. Но потом озвучил свою улыбку.
- Обычное письмо. Местные дехкане - неграмотные. Вот они и попросили товарища старшего лейтенанта написать от их имени письмо афганскому правительству, чтобы им помогли организовать коммуну по коллективной обработке земли. И прислать им трактор. Вот я и написал.
В общем, за своим делами и заботами, я тут же забыл об этом странном письме. Хотя в ближайшем кишлаке я бывал довольно часто, но ни разу мне не приходилось слышать, чтобы жители Калашахов о чем-то подобном просили. Земельные участки у дехкан были очень маленькие. Пахали они их на коровах или быках. Конечно же, обрабатывать землю деревянными плугами было нелегко. Но и на тракторе здесь особо не развернешься. А уж заставить местных дехкан объединиться в какую-то там коммуну, казалось вообще нереальным.
Наверное, это было как-то связано с политикой национального примирения? Или же я просто чего-то не знал. Но меня это точно не касалось!
В общем, на следующий день мой разведвзвод, почти в полном составе, был на Тотахане. И ночью мы вышли на засаду. Думается, я все рассчитал и сделал правильно, но каравана не было. Прождали мы их напрасно.
Так бывает в работе разведчиков. Вроде бы ты все сделал правильно. Все просчитал. А духи сделали что-то не так, как ты планировал. Или прошли другой тропой. Или решили провести караван несколькими днями позднее. Увы, далеко не каждая засада давала результат. Но каждую нужно было готовить серьезно и тщательно, чтобы все твои разведчики вернулись с нее живыми.
Конечно, я немного расстроился. Но я знал, что в следующий раз нам обязательно повезёт. А как иначе?! Ведь везёт тем, кто сам везёт. А мои разведчики несли и везли свою солдатскую ношу честно.
Александр Карцев, http://kartsev.eu
Предыдущий рассказ – Афганская небывальщина. 3. Цирюльник Хаким
На фото: командир 6 мср старший лейтенант Володя Стародумов (в повседневной форме), Леонид из 66 омсбр (в «афганке»), с которым Володя лежал в одной палате в баграмском инфекционном госпитале с гепатитом и брат Леонида. Фото сделано в отпуске в Союзе через пол года после описываемых в этом рассказе событий. На обратной стороне фото подпись: "Александру! На добрую память от отставного поручика лейб-гвардии гусарского полка. Командир эскадрона гусар летучих поручик Стародумов".
Перед самым отпуском, после очередного залёта, Володю сняли с должности командира нашей роты и перевели на должность командира мотострелкового взвода в 3 мсб. Вскоре после замены и возвращения в Союз Володя умер от последствий гепатита.
На первом посту. 8 с.з., 2 мсв 6 мср 180 мсп, 1987 г.