Идея краника с бесплатной водой – это не просто бред. Это диверсия. Это метафизический теракт. Представь себе: человек идет, ему жарко, он подходит, наполняет бутылку и идет дальше. Где в этой схеме унижение? Где зависимость? Где возможность впарить ему газировку с сахаром, от которой пить захочется еще больше? Где возможность продать ему бутылку воды по цене литра бензина? Где, черт возьми, ПРОЦЕСС? Где смета, акт выполненных работ, тендер, откат?

Краник не пилится. С него не капает в карман. Он просто дает воду. Это акт чистого, незамутненного смысла, а смысл в этом мире – самая опасная контрабанда. Он разрушает систему, построенную на симуляции заботы.

Система не может просто дать тебе воду. Она должна УСТРОИТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ. Она должна выгнать на улицы во время ливня многотонные оранжевые цистерны. Эти ревущие механические боги абсурда, эти жрецы бессмысленного ритуала будут ползти по мокрому асфальту и торжественно поливать его водой. Из цистерны. На дорогу. В дождь.

И в этом акте заключена вся философия власти. Это не просто идиотизм. Это демонстративное мотовство. Это ритуальное сожжение ресурса во имя демонстрации самого факта обладания им. Мы можем позволить себе лить пресную воду на мокрый асфальт, потому что мы можем. Это наш статус. Это наша власть, измеряемая не эффективностью, а масштабом и грандиозностью бессмыслицы. Это симулякр деятельности, гиперреальное представление о работе. Вот, смотрите, мы моем улицы! Плевать, что их моет небо. Наш спектакль важнее реальности.

Ты стоишь с пустой бутылкой и смотришь на этот парад гротеска. Ты – ошибка в коде. Статистическая погрешность со своей жалкой физиологической потребностью. Твоя жажда слишком реальна, слишком проста для этого театра. Тебе нужна вода. А им нужен бюджет, который можно освоить, поливая лужи.

И ты понимаешь: краник с бесплатной водой не появится никогда. Не потому, что это дорого. А потому, что это слишком просто. Слишком логично. Слишком по-человечески. Это нарушило бы священный баланс абсурда, на котором держится вся эта конструкция. Если появится один бесплатный кран, люди могут начать задавать вопросы. А почему только кран? А что еще может быть простым, логичным и для людей? И от этих вопросов вся карточная империя симулякров может посыпаться к чертям.

Так что стой и смотри. Смотри, как вода льется на воду. Смотри, как миллионы рублей смываются в ливневку под аккомпанемент дождя. Чувствуй, как твой язык превращается в сухой наждачный камень.

Твоя бутылка пуста не наполовину. Она всегда была пуста. Ты просто живешь в пустыне, а все, что ты видишь вокруг – это мираж. И самый жестокий из них – это мираж простого краника с водой, которого никогда не было и никогда, блядь, не будет.

Дни превратились в недели. Анна Степановна, лишенная возможности сливать нечастоты, продолжала жить в своей квартире. Туалет постепенно наполнялся. Сначала это был лишь неприятный запах, потом уровень поднялся до края унитаза, затем экскременты начали медленно, но верно выливаться на пол, заполняя крошечную комнату. Перекрытия дома, словно губка, временно впитывали часть зловонной жижи, но скоро и они начали не справляться.

Соседи, расположенные двумя этажами ниже бабушки чувствовали легкое беспокойство, но быстро успокаивались – квартира непосредственно под Анной Степановной пустовала, там давно никто не жил. «Какое счастье, что она на последнем этаже, – шептались они, – пусть себе воняет, до нас не дойдет».

Приторно-гнилостный запах, тяжелый и влажный, начал просачиваться сквозь щели, но соседи лишь брезгливо морщились и плотнее закрывали окна, довольные своим собственным благополучием. Они жили сладко, в своих чистых, уютных квартирах, наслаждаясь тем, что чужая беда их не касается.

Так продолжалось несколько месяцев. Из квартиры Анны Степановны давно перестали доноситься какие-либо звуки. Лишь запах становился все невыносимее, привлекая рои мух. Наконец, обеспокоенные молчанием и ужасающим зловонием, соседи вызвали полицию.

Дверь вновь вскрыли. Картина, представшая перед глазами полицейских и первого попавшего на место соседа, была поистине апокалиптической. Туалетная комната была залита на высоту более чем в полметра, а в этой зловонной жиже, прямо у переполненного унитаза, лежало сильно разложившиеся тело Анны Степановны.

Она умерла – подскользнувшись на собственных нечистотах, упала и ударилась разбив горловой край умывальника.

Началась кошмарная уборка. Но худшее было впереди. Трупные воды, смешавшись с многомесячными нечистотами, пропитали бетонные перекрытия. Через пустующую квартиру на нижнем этаже, эта ужасная смесь начала просачиваться ниже, к тем самым соседям, которые гордо отказались помочь бывшей учительнице.

Сначала это были лишь влажные пятна на потолке. Потом к ним добавился невыносимый, приторно-гнилостный запах, который невозможно было выветрить. Заказанный спец клининг, оснащенный самым современным оборудованием старались как могли. Озонирование, химическая обработка, даже частичный демонтаж – ничего не помогало. Биологические следы и трупные миазмы глубоко въелись в толщу бетона, стали его частью.

В итоге, все соседи поплатились. Их некогда такие уютные квартиры оказались пропитанными вонью трупа. Запах преследовал их днем и ночью, проникая в одежду, в мебель, в их собственную кожу. Стоимость их квартир рухнула, превратившись в неликвидные.

Даже студенты не хотели покупать или снимать жилье, где из стен сочились могильные воды.

Те, кто когда-то гордо наблюдал за старушкой, когда-то учившей других добру, теперь жили в собственном аду, построенном на их безразличии. Иронично, но именно смерть Анны Степановны, на которую они так наплевали, стала их самым страшным возмездием. Они потеряли не только деньги, но и покой, навсегда запомнив запах, который когда-то им казался такой далекой и неважной проблемой.