Смерть в объятиях жизни.
I часть.
6 глава.
(Город Пушкин, сентябрь 1941 г.
Три месяца назад).
«...Над свободным городом в последний раз пронеслись лучи восходящего из-за горизонта солнца. В последний раз донеслись трели птиц, ищущих спасение в кронах деревьев, под крышами пустых остановок, до изголодавшихся защитников города Пушкин. Многие понимали, но отказывались верить – город пал. На закате дня немцы оккупируют еще один кусочек русской земли, казнят большую часть её жителей, изроют рвами улицы, разрушат архитектурные памятники... Но пока живы остатки 76-го и 77-го истребительных батальонов, в сердцах людей продолжает жить надежда.
Александровский парк был полон загадочной зловещности. Словно что-то ужасное скрывалось в пепельной дымке, поджидая очередную жертву. Величавые стражи стояли огненной стеной, приковывая к себе любопытные взгляды. Дыхание ветра скользило по пушистым верхушкам и сбрасывало осеннее пламя леса на землю. Спокойствие природы хранило в себе безмолвное равнодушие, покачиваясь в ритме текущей вокруг неё жизни, не смотря на то, что в её владениях проливалась людская кровь.
Услышав первые выстрелы, Музыченко, командир 76-го батальона, устремился вперед, ведя своих людей за собой.
- Жень! – обратился он к Ломакину, командиру 77-го батальона, поравнявшись с ним. – Мы зайдем справа, а ты веди своих налево.
- Понял. – Ответил тот, уводя молодых парней и девушек в сторону.
Солнце едва пробивалось сквозь купол над головами. Находя редкие бреши в монолитной палитре красок лесного одеяла, ослепляющая волна света дробилась, превращаясь в косые столбы, соединяющие землю и небо, из-за чего манящая снаружи природа парка рисовала непрошеному гостю совсем иную картину изнутри: серая монотонность, сырая почва под гниющей листвой, отравленный тленом воздух, духота...
Я прибыл на место чуть ли не последним из батальона, но укрытие нашлось и для меня – благо, «мудрых» деревьев в парке хватало.
- Саня, это кто там в белом маячит? – обратился к одному из наших, что плюхнулся на землю вслед за мной.
- Яковлев со своими милиционерами – ответил тот.
Вскоре подоспел и 77-й батальон. Точно домино, все, как один, повалились в нескольких сотнях метров левее и в спешке продвигались вперед – к отряду Яковлева. Через несколько минут батальоны, в состав которых входили студенты, преподаватели и рабочие, объединились с милиционерами, что в одиночку сдерживали наступление немцев по другую сторону поляны вокруг «Белой башни». Пока бойцы растягивались полукругом вокруг вырубки, чтобы не дать противнику занять выгодное положение в постройке высотой более 30 метров меж двух воюющих сторон, командиры встретились за спинами солдат для обсуждения дальнейших действий.
- Рад, что ты жив, Иван! Как обстановка? – начал Музыченко.
- Хреново, хлопцы! Почти все убиты. Меня тоже неслабо зацепило.
- Это я и так вижу – отрезал Ломакин, разглядывая раны на животе.
Проигнорировав замечание командира 77-го батальона, Яковлев продолжил.
- Если не удержать Учхоз с Молочкой и Белую башню, немцы прорвутся к городу. Кому-то из вас нужно срочно вернуться.
- Жень... Собери раненных и возвращайтесь.
- У меня больше бойцов. Ты уверен?
- Да, дружище, уверен. Не волнуйся, и поспеши.
- Не помирай зря... – бросил Ломакин, положив руку на плечо Музыченко, и скрылся.
Вскоре в сопровождении плюхающих о мокрую землю сапог подбежали двое и унесли тяжело дышащего Яковлева.
Некоторое время разглядывая в бинокль укрытия врага, Музыченко приступил к осуществлению своего плана: пять бойцов, включая меня, заняли позиции в кустах на большом расстояние друг от друга, создавая иллюзию массированного огня большого числа защитников, а остальные прильнули к земле в самой ближней от Белой башни точке. С момента выведения раненых с поля боя миновало четверть часа. Каждый боец 76-го затаил дыхание в ожидании сигнального выстрела «нагана» Музыченко.
Я обернулся. Командир, не отрывая бинокля от глаз, медленно поднял пистолет над головой. Выстрел.
Около сотни бойцов, с ручными пулеметами английской системы «Льюиса», учебными – системы Дегтярева и канадскими винтовками наперевес рванули с криками «Ура» в сторону единственного надежного укрытия от огня противника. Белая башня была способна защитить от любой атака, включая артобстрел и авианалет, из-за чего занять её было исключительно важно.
В сторону вражеского укрытия обрушился свинцовый град. Пулеметы стреляли с периодичностью три через два, что позволяло не прекращать огонь во время перезарядки.
Прошла минута. Из под ног ушла половина пути, когда немцы поняли причину безрассудной стрельбы и открыли ответный огонь, тут же пресекаемый. Лукин и Ляпин вытянулись и тут же упали... Вслед за ними погибли Иванов, Кузьмин и Мисаренко.
Чем ближе подходили наши к башне, тем смелее стрекотали немецкие пулеметы.
...Маслов, Муравьев, Тимофеев, Жильцов, Зорин...
Пали бы и другие, если у замахнувшегося гранатой фрица не брызнули струйки крови из груди.
Первые бойцы уже вошли в здание, занимая позиции в окнах. Враг притих. Мой пулемет заклинило...
Не спуская глаз с дальней стороны поляны, я стал блуждать руками вокруг – винтовка была где-то рядом, – как что-то небольшое упало чуть поодаль и подкатилось к ногам... Граната...
...Очнулся ночью, прислоненным к столбу дерева в трех-четырех метрах от лежащего на боку пулемета, вернее, того, что от него осталось после взрыва. Лес вокруг был черным, в воздухе висел запах разложения. Единственная область в зоне видимости не поддавалась тьме – поляна Белой башни. На её изрытой воронками поверхности после массированной бомбардировки покоились тела немцев, милиционеров и нескольких бойцов 76-го батальона. От самой башни почти ничего не осталось, кроме первого этажа, теперь уже похожего на большую землянку.
Я попытался встать. Все, чем удалось пошевелить – головой. Одежда окрашенная давно высохшей кровью, ужасно воняла, во рту царила абсолютная пустыня, сухой, но крепкий сук, на которой освобожденная граната насадила и без того дырявое тело, перебил позвоночные нервы.
- Живой? – раздался хриплый бас за спиной.
- Пить – пытался ответить, но язык то ли прилип куда-то, то ли высох – пить... пить...
- Пить? – незнакомец выкрутил крышку фляги – сейчас-сейчас...
Вода наполнила ротовую полость, но дальше пройти не смогла. Лишь омыла, подразнив жажду, и стекла по подбородку.
- Потерпи, скоро все пройдет – твердил он, освобождая руку от одежды и подготавливая шприц с мутной жидкостью – я тебе помогу.
Взгляды встретились. Правый глаз его был карим, а левый – поровну разделен на два цвета: карий и зеленый. Уверен, такое встречается не у каждого...»
(21 декабря 1941 года)
Воспоминания были настолько яркими и неожиданными, что автомат выпал у меня из рук, как только я занял выбранную позицию. В голове царил хаос. Что всё это значит? Кто он – со странным взглядом? Что он мне вколол? Неужели разноглазый в Александровском парке и в изоляторе – один и тот же человек?
- Эй, новичок, не спать! Автомат в руки и бегом суды!
«Господи, спаси и сохрани наши души» – шептал я, подбегая к Константину. Немцы подошли настолько близко, что можно было разглядеть выражения их лиц, но несколько бойцов по левую руку продолжали сдерживать их натиск.
Окончательно лишившись рассудка, я бросился на врага... Один против поредевшей сотни...