Жизнь в объятиях смерти.

1 часть.

4 глава.


Поминутно озираясь и осторожно ступая по снежному покрову густого леса, прошло несколько часов. Солнце давно скрылось за горизонтом, одна за другой начинали загораться звезды. Между деревьями встречались редкие следы, не сумевшие утонуть в заливе зимнего блеска из-за нависших над ними широких еловых рукавов, ведущие в непроглядную тьму. Идти по ним я не решался – одному Богу известно, куда они меня приведут, а рисковать напрасно свободой, когда клетка только что распахнулась, мне не хотелось. Но с другой стороны, в изоляторе было не так уж плохо: трехразовое питание, крыша над головой, круглосуточная охрана, пусть и не такая надежная, как оказалось. В зависимости от ситуации, взгляды на вещи сильно меняются – чем громче ворчали мои органы под хрустящей от мороза одеждой, тем желаннее становились мысли о заточении. С каждым шагом желание попасть под опеку тюремных надзирателей становилось только сильнее.

Идти по следам неизвестной группы было небезопасно. Вслушиваясь в каждый звук леса, едва освещенного лунным сиянием, я все же продолжал погружаться в неизведанное. Припасенная фляга вскоре опустела; желудок, получивший вместо ожидаемой пищи «огненный» напиток, жадно поглотил повышенный градус, что помогло спастись от холода, но в отместку притупило внимание и осторожность. Пьяная голова завела меня прямиком в ловушку партизан.

- А ну, кто таков? Руки в гору, солдатик.

- Ст... Стой... Нэ стрэляй... – перетаптывая снег под ногами, чтобы не потерять равновесие, я тщетно пытался сойти за трезвого, пока из уст, спотыкаясь на каждом слоге, не полезла несвязная речь. Голова закружилась неожиданно, и пятая точка стремительно отправилась на посадку, вызвав короткий негромкий смех за спиной...

Двое, уже стоя передо мной, глядели с некоторым укором и отвращением, презрительно – сверху вниз.

- И что же нам с тобой делать, пьянь ты приблудная? – он подошел чуть ближе и дружелюбно улыбнулся, спрятав руки в карманах. В снежном отражении ночного светила я лучше разглядел его лицо, заметив в нем полную противоположность со вторым – приветливая внешность и крестьянская речь мгновенно раскрепощали собеседника.

- Не знаю – бросил я, покачиваясь из стороны в сторону – спать уложить?!

Тот, что до сей поры слыл немым наблюдателем, передернул затвор автомата, оттолкнул напарника в сторону и приставил холодное дуло к моему лбу. Опьянение тут же отступило, уступив бразды правления ясному уму.

- Ты шутить вздумал, мерзавец?

- Семен, братец, ты чего? Он же свой, русский.

Семен выглядел куда крупнее и серьезнее своего товарища. Оценивающий взгляд сканировал меня на наличие малейшей опасности. Широкие плечи и высокий рост говорили о неплохой силе в его теле. Если бы я осмелился напасть на него без оружия, вряд ли смог бы даже приблизиться. За низким лбом, острыми скулами и обильной щетиной скрывался тот самый непобедимый русский дух, о котором так часто говориться в легендах.

- А на нем не написано! Идет война – смерть очередного дезертира скорее послужит во благо, чем во вред.

Неужели, это конец? Блуждая по лесу, я надеялся встретить хоть кого-нибудь из людей, будучи уверен – мне окажут теплый прием, а вместо этого, вновь попал в плен, где моя судьба зависит от третьих лиц.

- Сейчас я уложу тебя спать... Встать!.. Кругом!.. – ствол автомата уперся в затылок, палец лег на курок. До позорной смерти оставались кроткие мгновения. Время, казалось, возненавидело меня и тянулось в вышине с бесконечной медлительностью. Секунды протекали неумолимо долго, пока не обернулись самой мучительной минутой моей жизни.

Война меняет людей. Меняет их сущность, искажает душу, изменяет мировоззрение. В родном брате чудится враг, в товарище по оружию – шпион, а в случайном встречном – дикий зверь, намерения которого неизвестны. Не такой я представлял себе свободу. Не таким видел мир, погрузившийся в войну.

- Можно хотя бы узнать, против кого мы воюем? – кто бы мог подумать, что именно этот вопрос остановит топор палача?! Хоть я и не получил ответа, результат меня удовлетворил.

- Ладно, пусть Степаныч с ним разбирается – рявкнул Семён – надевай на него мешок.

Жизнь в объятиях смерти. Война, История, Книги, Творчество, Великая Отечественная война, Роман, Трагедия, Длиннопост