11-летняя Таня Савичева стала символом страданий блокадного Ленинграда. Ее дневник, заполненный короткими записями о смерти родных, — одна из самых пронзительных хроник войны.
В дневнике 9 страниц, на шести из них даты гибели близких.
- Женя умерла 28 дек в 12 00 час утра 1941 г
- Бабушка умерла 25 янв 3 ч. дня 1942 г
- Лека умер 17 марта в 5 часутр 1942 г.
- Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г
- Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942
- Мама в 13 мая в 7 30 час утра 1942 г
- Савичевы умерли
- Умерли все
- Последняя запись от 13 мая 1942г.: «Осталась одна Таня»
Таню эвакуировали, но здоровье было подорвано. Она умерла в 14 лет.
В её медицинской карточке было записано: «Цинга, дистрофия, нервное истощение, слепота…»
Не все Савичевы погибли
Блокаду пережили её только старшие сестра Нина и брат Михаил.
Нина
28 февраля 1942 года Нина должна была прийти домой с работы, но так и не пришла. В тот день был сильный артобстрел, и, видимо, Савичевы посчитали Нину погибшей, не зная, что Нина вместе со всем предприятием, где она работала, была спешно эвакуирована через Ладожское озеро на «Большую землю»
Михаил
Когда Савичевы узнали, что 9 июля Псков был захвачен немцами, то постепенно начали считать Михаила погибшим, не зная, что он попал в партизанский отряд.
Сегодня дневник хранится в Музее истории Санкт-Петербурга, а копия — в мемориале Пискаревского кладбища.
Я наверно плохой и испорченный человек, но почему СССР оставил немцев жить? Почему их не извели как нацию после такого? Тогда они убивали нас, сейчас поставляют оружие бандеровцам. Почему им не отомстили?
Многие из нас слышали о девочке из блокадного Ленинграда - Тане Савичевой. Надеюсь, с течением времени, педагоги не изменяют обязательным программам и продолжают рассказывать подрастающему поколению о ужасах войны, о её жертвах и героических поступках. Это важно, это крайне важно. Ведь только помня уроки прошлого, мы можем понимать, к чему могут привести ошибки в будущем. Давайте очередной раз поговорим об измученном ребенке, жизнь которого оборвалась по вине немецких захватчиков в годы Великой Отечественной войны.
Таня родилась 23 января 1930 года в селе Дворище, Псковской области, в семье Николая и Марии Савичевых. Она была самой младшей в семье, пятой по счету, помимо нее в семье уже были два мальчика (Леонид (1917 г.р.) и Михаил (1921 г.р.)), и две девочки (самая старшая Евгения (1909 г.р.) и Нина (1918 г.р.)) У неё также были две старшие сестры и брат, которых она никогда не видела, потому что они умерли в младенческом возрасте от скарлатины (Скарлатина – инфекционное заболевание, для которого характерно появления острого воспаления в ротоглотке, сыпи и повышения температуры тела) в 1916 году, ещё до её рождения. Мать Тани лишь на время родов приезжала в Дворище, к родственникам, в остальное время семья жила в Ленинграде, куда перевезли и маленькую Таню. Отец был предпринимателем, держал небольшую булочную (представьте, с какой грустью, в блокадные годы, они будут вспоминать сколько свежей и вкусной выпечки было в их доме). Также, Николай (отец Тани) владел кинотеатром «Совет» на углу Суворовского проспекта и 6-й Советской улицы. В булочной работали сам Николай, Мария (мать Тани) и три брата Николая — Дмитрий, Василий и Алексей.
Но в 1930-е семью коснулись начатые государством реформы - частную собственность начали отчуждать, а частников выдворяли из Ленинграда. Так случилось и с отцом Тани, в 1935 году НКВД выселил его из Ленинграда за 101-й километр в деревню Боровичи. За ним отправилась и семья Савичевых. Николай очень сильно переживал по поводу того, что теперь не может содержать свою семью. В итоге стресс, безденежье дали о себе знать — Николай Савичев заболел раком и скончался 5 марта 1936 года.
Будучи детьми "лишенца", все пятеро детей Савичевых не могли вступать в комсомол, были ограничены в выборе высшего образования. Однако, семья вскоре смогла вернуться в Ленинград. Мария с детьми поселилась вместе с бабушкой на 2-й линии Васильевского острова, в доме 13/6 в квартире под номером 1. Евгения, старшая сестра Тани, к тому моменту вышла замуж и переселилась на Моховую улицу, однако брак продлился очень недолго - пара быстро развелась. Тем не менее она продолжала жить на Моховой, наведываясь домой в основном по воскресеньям. Жизнь продолжалась.
В конце весны 1941 года Таня только окончила третий класс. Летом Савичевы собирались уехать к родственникам, но не успели. Накануне войны город покинул лишь Михаил. Семья осталась в блокадном Ленинграде. В день начала войны, 22 июня, их бабушке Евдокии исполнилось 74 года. Узнав о начале боевых действий, Савичевы решили остаться в городе.
Савичевы пытались помочь Красной армии, как могли: сестра Женя сдавала кровь для раненых, Нина копала окопы, Таня собирала бутылки для зажигательных смесей, Мария (мама Тани) шила военную форму, а Леонид вместе с дядей Лёшей и дядей Васей отправились записываться на фронт. Но из военкомата их послали по домам — у Леонида было плохое зрение, а дяди уже не подходили под призывной возраст. Когда Савичевы узнали, что 9 июля Псков был захвачен немцами, то постепенно начали считать Михаила погибшим, не зная, что он попал в партизанский отряд.
Стоит сделать небольшое отступление и коротко рассказать, для каких целей германцы организовали блокаду огромного города.
18 сентября начальник Генштаба германских сухопутных сил генерал Франц Гальдер сообщил в штаб группы армий "Север", что он и главнокомандующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал Вальтер Фон Браухич полагают целесообразным овладеть городом в результате "голодного изнурения, а не посредством применения оружия". Фон Лееб (командующий группой армий Север) на несколько дней задержал у себя танковые дивизии Гёппнера, рассчитывая ворваться в Ленинград. А когда это не удалось, продолжал атаки, чтобы войска Ленинградского фронта вынуждены были оборонять пригороды и не имели возможности прорвать кольцо блокады. 22 сентября фон Лееб записал в дневнике: "Наступления на Петербург и его взятия быть не должно. Его необходимо окружить и уничтожить артиллерийским огнем и атаками с воздуха. Все подготовительные мероприятия с целью занятия города и использования его в своих интересах должны быть прекращены. Позже, 7 октября, Гитлер дал указания главнокомандующему сухопутной армией Браухичу, в которых были идентичные планы: город сковать блокадой, никого не выпускать. Опасаясь, что уличные бои в городе приведут к большим потерям и помешают перебросить дивизии с севера для наступления на Москву, глава Германии приказал взять Ленинград в плотное кольцо.
Продолжаем. Первая запись.
8 сентября 1941 года началась печально известная блокада Ленинграда.
Голод пустил свои ужасные ростки уже осенью, но быстро наступила суровая зима, которая ухудшила положение в разы. В декабре 1941 года, когда в Ленинграде остановилась работа транспорта, а улицы города были полностью занесены снегом, который не убирался всю зиму, Евгения очень сильно подорвала здоровье как из-за частой донорской сдачи крови, так и из-за того, что ей приходилось идти от дома до завода пешком почти семь километров. Иногда она оставалась ночевать на заводе, чтобы сохранить силы для работы ещё на две смены. Однажды Евгения не пришла на завод, и, обеспокоенная её отсутствием утром в воскресенье 28 декабря Нина отпросилась с ночной смены и поспешила к сестре на Моховую улицу, где 32-летняя Евгения умерла у неё на руках. Вскоре в дневнике младшей сестры появилась первая запись под буквой «Ж»: «Женя умерла 28 дек в 12.00 час утра 1941 г.» (здесь и далее пунктуация, орфография и грамматика сохранены — прим.).
Как появился дневник Тани с буквенными обозначениями?
Как-то, убираясь дома, Таня нашла забытую её сестрой Ниной записную книжку. Часть книжки была заполнена записями Нины, а вот другая — с алфавитом для телефонных номеров — оставалась нетронутой. Таня не стала выбрасывать находку и сохранила её у себя в шкафчике.
Евгению хотели похоронить на Серафимском кладбище, однако это оказалось невозможно из-за того, что все подступы к воротам кладбища были завалены трупами, которые некому было хоронить. Поэтому Савичевы решили отвезти её тело на Остров Декабристов и похоронить на Смоленском лютеранском кладбище. С помощью бывшего мужа Евгении, Юрия, удалось достать гроб. По воспоминаниям Нины, уже на кладбище Мария, склонившись над гробом старшей дочери, произнесла фразу, которая для их семьи стала пророческой: «Вот мы тебя хороним, Женечка. А кто и как нас хоронить будет?»
Смерть в блокадном городе.
Дальше только тяжелее...
Не прошло и месяца, как в дневнике Тани были написаны новые строки под буквой «Б»: «Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.». Бабушка Евдокия постоянно недоедала, она не хотела объедать и без того голодных внуков. В январе ей стало совсем плохо. Врач поставил диагноз — алиментарная дистрофия, предложил проехать в стационар. Но бабушка отказалась. Она понимала, что всё бессмысленно, и не хотела занимать койку в больнице, которая могла понадобиться раненым. В свидетельстве о смерти, которое Мария Савичева получила в райсобесе, стоит другое число — 1 февраля. Это было вызвано тем, что перед смертью Евдокия попросила не выбрасывать её продуктовую карточку, потому что её можно было использовать ещё до конца месяца. Евдокия — единственная из семьи Савичевых, чьё место захоронения осталось неизвестным: Нина не участвовала в её похоронах, потому что вместе с Леонидом к тому моменту уже давно была на казарменном заводском положении и дома почти не бывала.
28 февраля 1942 года домой не вернулась сестра Нина. Мама пыталась навести справки, но так ничего и не узнала. В этот раз Таня не записала в свой дневник ничего, девочка хотела верить, что сестра жива. Оказалось, что в тот день был сильный артобстрел, и Нина вместе со всем предприятием, где она работала, была спешно эвакуирована через Ладожское озеро на "Большую землю". Квартирный телефон был выключен ещё в начале блокады. Письма в осаждённый Ленинград почти не приходили, и Нина не могла передать родным никакой весточки. Во время эвакуации Нина тяжело заболела, её сняли с поезда и отправили в больницу.
Леонид работал на Адмиралтейском заводе днями и ночами. Завод находился на противоположном берегу Невы, и идти пешком несколько километров до рабочего места и обратно, да ещё зимой под продувным ветром через Неву непросто даже сытому человеку в мирное время. Как и Евгении, Леониду в большинстве случаев приходилось ночевать на предприятии, часто работая по две смены подряд. В книге «История Адмиралтейского завода» под фотографией Леонида стоит подпись:
Леонид Савичев работал очень старательно, ни разу не опоздал на смену, хотя был истощён. Но однажды он на завод не пришёл. А через два дня в цех сообщили, что Савичев умер...
Леонид умер от дистрофии 17 марта в заводском стационаре в возрасте 24 лет. Михаил, позднее, вспоминал о брате как об отличном парне, который всегда гордился тем, что был ровесником Октября и что год его рождения — 1917. На букве «Л» Таня, в спешке объединив слова «часов» и «утра» в одно, написала:
"Лёка умер 17 марта в 5 часутр 1942 г."
13 апреля в 56 лет умер дядя Василий. Таня на букве «Д» сделала соответствующую запись, которая получилась не очень правильной и сбивчивой: "Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г."
Незадолго до смерти, дяде Тани, Алексею Савичеву был поставлен тот же диагноз, что и Евдокии — третья степень алиментарной дистрофии, и при этом настолько запущенная, что его не могла спасти даже госпитализация. Алексей умер в возрасте 71 года 10 мая. Страница на букву «Л» уже была занята записью про Леонида, и поэтому Таня сделала запись на развороте слева. По неизвестным причинам слово «умер» Таня почему-то пропустила: "Дядя Лёша 10 мая в 4 ч дня 1942 г."
Последний удар...
Мама Тани. Через три дня после дяди Лёши, смерть пришла в дом снова. На этот раз появились последние четыре самых страшных надписи в небольшой записной книжке маленькой девочки Тани Савичевой:
Под буквой «М» — «Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.»; под буквой «С» — «Савичевы умерли»; под буквой «У» — «Умерли все»; под буквой «О» — «Осталась одна Таня»…
Оставшись одна, Таня обратилась за помощью к соседям Афанасьевым. Они завернули в одеяло и свезли тело Марии Игнатьевны в ангар, где складировали трупы. Сама Таня в последний путь маму проводить не смогла: она была слишком слаба.
Таня пойти с нами не могла — была совсем слаба. Помню, тележка на брусчатке подпрыгивала, особенно когда шли по Малому проспекту. Завёрнутое в одеяло тело клонилось набок, и я его поддерживала. За мостом через Смоленку находился огромный ангар. Туда свозили трупы со всего Васильевского острова. Мы занесли туда тело и оставили. Помню, там была гора трупов. Когда туда вошли, раздался жуткий стон. Это из горла кого-то из мёртвых выходил воздух… Мне стало очень страшно.
На следующий день, взяв палехскую шкатулку с маминой свадебной фатой, венчальными свечами и шестью свидетельствами о смерти, Таня отправилась к бабушкиной племяннице Евдокии Арсеньевой. Женщина оформила над девочкой опекунство. Когда тетя Дуся уходила на работу на завод, на полторы смены без перерыва, то отправляла Таню на улицу. Таня к тому моменту была уже окончательно истощена, и, несмотря на то, что уже стоял май, как и все ленинградцы, страдавшие дистрофией, она ощущала озноб и ходила в зимней одежде. Нередко случалось, что, вернувшись домой, Евдокия заставала Таню спящей прямо на лестнице.
В июне 1942-го Таню нашел друг Нины Василий, который вернулся из эвакуации и обнаружил письмо от Нины. Евдокия сняла с себя опекунство, чтобы оформить Таню в детский дом и вывезти из города.
Эвакуация
125 детей детдома №48 прибыли в Шатки Горьковской области в августе 1942-го. Таня была одной из пяти детей, которые были инфицированы, и единственной, у кого был туберкулез. 3 декабря 1943 года, брат Тани, Михаил был ранен в бою и к февралю 1944 года оказался наконец в Ленинграде. Подлечившись в госпитале, он наведался домой и от соседей узнал, что из его семьи осталась только Таня. Он послал запрос в детский дом № 48 и получил ответ от тамошней воспитательницы Анастасии Карповой, датированный 10 мая, в котором та прямо сообщила, что Таня в плохом состоянии, что у неё начался энцефалит, а в местном госпитале нет соответствующих специалистов, поэтому надежды на выздоровление нет. Однако благодаря этому запросу Таня узнала, что её брат жив.
Таню долгое время лечили, а в марте 1944-го отправили в дом инвалидов.
Туберкулёз продолжал прогрессировать, поэтому 24 мая Таню перевели в инфекционное отделение Шатковской районной больницы, где за ней до последнего дня ухаживала санитарка Анна Михайловна Журкина:
Я хорошо помню эту девочку. Худенькое личико, широко открытые глаза. День и ночь я не отходила от Танечки, но болезнь была неумолима, и она вырвала её из моих рук. Я не могу без слёз вспоминать это...
Через какое-то время Михаил получил следующее письмо, датированное 29 мая, в котором ему сообщили, что у Тани начались проблемы с речью и что в Понетаевке нет необходимых условий, в которых Таню можно было бы вылечить.
Спустя два месяца девочку перевели в инфекционное отделение районной больницы. Туберкулез и дистрофия прогрессировали, и 1 июля 1944-го Таня умерла. В тот же день Таню похоронил на местном кладбище больничный конюх, а Журкина много лет ухаживала за Таниной могилой.
А дневник?
Маленькую записную книжку с 9 страшными записями, написанные карандашом детской рукой, Нина, которая вернулась в Ленинград уже после снятия блокады, нашла у Евдокии. По воле случая дневник маленькой девочки, похоронившей свою семью, увидел знакомый Нины, учёный секретарь Эрмитажа. Так история жизни и смерти простой ленинградской школьницы Тани Савичевой в 1946 году попала на выставку «Героическая оборона Ленинграда». Сегодня 9 листочков из дневника девочки Тани хранятся в «Государственном Музее истории Санкт-Петербурга», а копии их разошлись по всему свету как память о маленькой девочке, описавшей свою, детскую историю страшной войны.
Савичевы всё-таки пережили войну!
Таня не могла знать, что она не последняя выжившая Савичева. В эвакуации была сестра Нина, а еще был жив брат Михаил. Перед самым началом войны он поехал в Псковскую область, где у семьи была дача. Там его застало наступление фашистов. Мужчина оказался в партизанском отряде, воевал, был тяжело ранен, но выжил. После войны Михаил Савичев был одним из тех, кто поддерживал память о Тане. Несколько лет он разыскивал ее в надежде, что сестра жива. Только в 70-е стало известно, где похоронена девочка. Нина осталась жить в Ленинграде, где умерла 6 февраля 2013 года в возрасте 94 лет и была похоронена на кладбище в посёлке Вырица. Михаил в 1944 году переселился в город Сланцы, где умер в 1988 году.
Михаил и Нина Савичевы.
Дорогие читатели, спасибо за прочтение. Война - это страшное зло, которое приносит только горе. События тех времен забывать нельзя, нельзя позволять переписывать историю, перевирать её. Пока мы об этом говорим, мы поддерживаем эту священную нить, между прошлым и будущим. Вечная память, павшим в то страшное время. Никто не забыт, ничто не забыто.
К сожалению, очень и очень многие современники совсем не знакомы с историческими реалиями своей Родины. А они не всегда такие, как нам многие десятилетия показывали и рассказывали.
Совсем недавно Архивный комитет Санкт-Петербурга и Центральный государственный архив Санкт-Петербурга издали альбом документов с комментариями: ПОВСЕДНЕВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ ЛЕНИНГРАДЦЕВ В ГОДЫ ВОЙНЫ И БЛОКАДЫ 1941–1945 гг Я не отношу себя к знатокам повседневных блокадных будней. Поэтому, такие публикации, особенно, когда, в одном месте собраны документы и отчеты из совершенно разных источников, для меня открытие. Главным же, лично для меня, в этой публикации был тот факт, что и в блокадном городе никогда не прекращались товарно- денежные отношения. Это никем, разумеется, не скрывалось, Но, лично я, читая воспоминания, смотря фильмы о блокаде, нигде не обращал на это внимание. То, есть, всем известные продуктовые карточки ВЫКУПАЛИСЬ населением. И продукты по этим карточкам, тоже, покупали. И квартплату ленинградцы продолжали платить. И налоги, и взносы… Вот небольшая выдержка из книги :"Непосредственно вопросами организации вывоза населения занималась Ленинградская городская эвакуационная комиссия, образованная постановлением бюро горкома ВКП(б) от 27 июня 1941 года. Особенно остро стоял вопрос о финансировании эвакуационных мероприятий, которое возлагалось на местные бюджеты. Так, например, уже в первые две недели войны на вывоз детей школьного и дошкольного возраста было затрачено свыше 10 млн. рублей. Предполагалось, что содержание эвакуированных детей на 60% будет оплачиваться бюджетными средствами, а на 40% родителями. Упорно настаивал на плате за проезд наркомат путей сообщения. В августе 1941 года НКПС подготовил специальную инструкцию о порядке расчетов за эвакуационные перевозки пассажиров, багажа и грузов, где было указано, что плата за перевозки определяется по действующим тарифам. Платить через Государственный банк должны были предприятия, учреждения, которые вывозили своих сотрудников. А если люди эвакуировались по распоряжению местного Совета, то им нужно было покупать пассажирские билеты. Средняя месячная зарплата рабочих и служащих Ленинграда в 1940 году составляла 470 рублей, за годы войны она возросла на 8,5% и в 1945 году равнялась 510 рублям. У некоторых категорий трудящихся повышение было весьма значительным — в декабре 1942 года. Наркомат финансов СССР сообщил И.В. Сталину, что у части железнодорожников оклады увеличились почти на 64% .Официальные зарплаты различных групп горожан значительно отличались друг от друга. Так, руководитель Ленинграда, секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданов, судя по его партийному билету, получал в первые годы войны 2300 рублей, председатель Ленгорисполкома П.С. Попков — 1700. В то же время оклад уборщицы составлял 125 рублей, а дворника (после повышения зарплаты летом 1943 года) — 150. В документах упоминаются и совсем мизерные доходы — от 31 до 40 рублей в месяц, которые в основном получали пенсионеры и лица, жившие на пособия. В течение войны цены на нормированные продукты, так называемые «пайковые цены», сохраняли стабильность14. В апреле 1942 года выросли розничные цены на водку, соль, мыло, керосин и некоторые другие товары. Наиболее быстро дорожала водка, за годы войны ее цена выросла в четыре с лишним раза. Хлеб (ржаной, формовой из обойной муки) стоил 1 руб. за килограмм, пшеничный 2-го сорта — 1 руб. 70 коп., а 1-го сорта — 2 руб. 80 коп. За один килограмм сахара нужно было заплатить 5 руб., масла — 25 руб., мяса (говядина) — 12 руб.; десяток яиц стоил 6,5 руб., а 1 литр молока — 2 руб. 20 коп. Цены же на рынках («базарные цены»), особенно в разгар голода, превышали государственные в сотни раз. Индивидуальные затраты человека в системе общественного питания наиболее наглядно отражены в меню столовых, закусочных и т.п. Так, в меню столовой завода «Большевик» на 1 июня 1942 года указывалась стоимость обеда из трех блюд: для рабочего — 1 руб. 54 коп., для служащего — 1 руб. 45 коп.; порция хлеба (200 граммов) стоила 25 коп.16Основными налогами до мая 1943 года в стране были: подоходный (введен 4 апреля 1940 года), военный (введен 29 декабря 1941 года), на холостяков, одиноких и бездетных граждан (введен 21 ноября 1941 года). Кроме того, законом от 4 апреля 1940 года был установлен сбор на нужды жилищного и культурно-бытового строительства с населения, облагаемого подоходным налогом. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 апреля 1943 года этот сбор был объединен с подоходным налогом. Все налоги и сборы рассчитывались по прогрессивной шкале в зависимости от доходов. Шкала (кроме налога на холостяков) состояла из шести-семи позиций (от 150 до 1001 руб.). Лица, получавшие менее 150 руб. в месяц, освобождались от подоходного налога, платили 10 руб. военного налога и 5 рублей налога на холостяков. Общая сумма основных налогов для граждан, не имевших льгот, при средней зарплате 500 руб., превышала 100 руб. Группа льготников была довольно многочисленна — от налогов освобождались, прежде всего, военнослужащие действующей армии, их семьи. В целом, по данным официальной статистики, удержания из зарплаты рабочих и служащих в 1944 году достигали 40%Продовольственная Карточка выдавалась не бесплатно — по приказу Наркомата торговли от 16 июля 1941 года каждая из них стоила 10 коп. В ленинградских документах плата за карточки впервые упоминается в Правилах от 21 июня 1942 года — 10 копеек, а с 1 ноября стоимость каждой карточки возросла до 25 копеек (в том числе для доноров, рабочих горячих цехов). Таким образом, за комплект из трех карточек ленинградец платил 75 копеек, столько же стоил комплект карточек для столовых. Квартирная плата в военном Ленинграде определялась правилами 1928 года с последующими изменениями и зависела от ряда факторов: основной ставки (44 коп. за квадратный метр), расположения дома, благоустройства квартиры, качества помещений, размера зарплаты съемщика (за каждые 10 руб. сверх 145 руб. дохода нужно было платить дополнительно 3,3 коп.), характера его работы (выделено 4 категории: рабочие, служащие и приравненные к ним, кустари, лица свободных профессий, служители культа), количества иждивенцев. Скидки от 5 до 10% устанавливались за отсутствие удобств, удаленность от центра, отсутствие окон. Наличие ванны, газа, горячей воды, напротив, увеличивало квартплату от 2 до 10%. Всего было до 16 видов понижающих и повышающих коэффициентов. Предельная плата составляла 1 руб. 32 коп. за квадратный метр, в тройном размере оплачивались излишки (т.е. площадь, превышающая норму 9 метров на человека). В 1943 году для неработающих жен военнослужащих, не имевших «других доходов», была установлена минимальная плата 5,5 копеек за квадратный метр. Площадь тех, кто ушел в армию или эвакуировался, к «излишкам» не относилась. В годы войны стоимость коммунальных услуг возросла. Например, с ноября 1943 года ежемесячная плата за воду составила 1 руб. 80 коп. за каждого жильца в квартире; в два раза (с 4 до 8 руб.) подорожала плата за радио; за отопление в домах ряда ведомств в 1945 году платили 2 руб. 97 коп. за квадратный метр. За пользование радиоточкой взималась плата — 4 руб. в месяц, к 1944 году она увеличилась вдвое. Радиоприемники (их в городе было свыше 74 тыс.) были изъяты летом 1941 года, только 13представителей городской власти имели право оставить их у себя. Следует отметить, что на основании постановления СНК СССР от 2 октября 1940 года за обучение в старших (8–10) классах школы, в техникумах Ленинграда нужно было платить 200 рублей в год, за учебу в вузах — 400 руб. В условиях блокады Ленгорисполком 6 декабря 1941 года принял решение не взимать плату за учебу в школе за первое полугодие 1941/42 учебного года, во втором полугодии 100 руб. собрать в два приема по 50 руб "
В продолжение моего поста в телеге о том, как детские сады отметили годовщину снятия блокады Ленинграда - с рисованием продуктовых карточек, очередями за хлебом и проч., хочется задать пару риторических вопросов.
Это дошкольники изображают очередь за хлебом с игрушечными продуктовыми карточками. Фото с оф.страницы детсада №13 в Тульской области
А так руководство детсадов отчитывается в соцсетях о проделанной работе
И нет, зачем в принципе такие мероприятия проводятся - понятно. Нужно отрапортовать наверх, что патриотизм детсадовцев поддерживается на высочайшем уровне (тем более, что в этом году 80 лет Победы, так что мы еще немало подобного увидим). В противном случае можно и работу потерять, а ведь в муниципальных дошкольных заведениях зарплаты впечатляющие. Для примера взял первую попавшуюся вакансию:
Так что вопрос мотивации воспитательниц и педагогов можно считать закрытым. Другое дело, как и, главное, зачем обыгрывать беспрецедентную трагедию в формате детского утренника с костюмами и играми с хлебом. Я тут позволю себе напомнить, что количество жертв блокады разнится в диапазоне от 640 тысяч до одного миллиона. И оно никогда (никогда, читатель!) уже не будет установленно точно. Потому что невозможно.
И беда здесь не в том, что дошкольники рисовали "продуктовые карточки", не понимая ни смысла слова "продуктовые", ни смысла слова "карточки", а в том, что с тех событий уже больше 80 лет прошло. Память угасает. Сейчас и современные взрослые-то имеют довольно смутное представление о том, что именно происходило в Ленинграде с сентября 1941-го по январь 1944-го. Не говоря уже о главном вопросе - почему это вообще случилось.
Понятно, что сейчас генеральная линия партии сводится к тому, что история нам дана, чтобы гордиться. Но вообще-то ее основная задача это извлекать уроки. Поэтому "никогда больше".
И вот тут-то и возникает сущностный вопрос - что будут помнить нынешние поколения детей, которые "поиграли" в блокаду, "поиграли" в Великую Победу, пофотографировались в гимнастерках. Никакой трагедии для них нет, ведь все это торжественно, празднично и даже весело. Да что уж, даже для их молодых родителей это тоже все "позитивно" и про патриотическое воспитание.
Естественно, речь тут не идет о том, чтобы в детском саду включать документальные фильмы про Холокост. Но их, будем честны, не особо включают и в старших классах - потому что это неприятная сторона Великой Истории, когда советский народ всей Европе глаз известно на что натянул, если верить современным интерпретаторам.
И когда морок развеется (а он развеется) мы имеем все шансы получить целые поколения, для которых Великая Отечественная это просто карнавал, где и "хлебушек блокадный" можно попробовать, и в старой форме покрасоваться, и макет ППШ подержать на камеру. Про "хлебушек", к слову, это не образное выражение - в одном из детсадов действительно испекли "блокадный хлеб по старинному рецепту". На пробу.
Одно радует - 27 января еще и день освобождения Освенцима Красной Армией, но эту дату, к счастью, наши детсады игнорируют. А то там тоже есть, что продегустировать и какие сценки разыграть.
В небе над Монументом героическим защитникам Ленинграда зажглись прожекторы «Лучи Победы» в память об окончании Ленинградской битвы – самой продолжительной в истории Великой Отечественной войны.
Наверное, не стоило именно сегодня писать, но у меня с детства такой паттерн.. Ну если не нравится слово, пусть будет условный рефлекс : почти каждый раз, выбрасывая несъеденное, думаю - а вот эту еду в Ленинград бы...
Наверное, это не очень здоровая привычка - но что есть, то есть.
Нас все-таки хорошо учили в школе; учительница показывала кусочек хлеба и говорила - вот столько давали хлеба по карточкам. 125 грамм и 250.
Ленинградская блокада В. Высоцкий
Я вырос в Ленинградскую блокаду, Но я тогда не пил и не гулял, Я видел, как горят огнём Бадаевские склады, В очередях за хлебушком стоял.
Граждане смелые, А что ж тогда вы делали, Когда наш город счёт не вёл смертям? Ели хлеб с икоркою? А я считал махоркою Окурок с-под платформы чёрт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали, А вору было нечего украсть, Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали, А я боялся — только б не упасть!
Было здесь до фига Голодных и дистрофиков — Все голодали, даже прокурор. А вы в эвакуации Читали информации И слушали по радио «От Совинформбюро».
Блокада затянулась, даже слишком… Но наш народ врагов своих разбил! И можно жить как у Христа за пазухой под мышкой, Но только вот мешает бригадмил.
Я скажу вам ласково, Граждане с повязками: В душу ко мне лапами не лезь! Про жизню вашу личную И непатриотичную Знают уже «органы» и ВЦСПС!
1961 г
Но больше всего мне запомнился рассказ (постараюсь его найти, время отредактировать пост есть) о том, как в какой-то уже трижды всеми перерытой посылке из тыла, где уже только стружка... нашли яйцо. И оно спасло жизнь ребенка. Яйцо варили, отвар (не знаю, есть ли от него отвар) пили; растирали, видимо, на хлеб. В общем, как тот лист на стене у О. Генри, оно сыграло важнейшую роль в спасении.
