Мои главные триггеры раздвоения настроения осенью: уныния и в тоже время такое уютное чувство спокойствия

• Багрянец

• Ветер, задувающий песок тебе во все карманы и уши

• Стремительно облетающие пляжные зонтики

Море было спокойным, как застоявшаяся вода в старом ведре. Семен сидел на корточках у лодки, чинил сеть. Руки знали работу, пальцы двигались сами, толстые и узловатые, как корни выброшенного на берег дерева. Солнце пекло спину сквозь тонкую рубаху. Он чувствовал каждый позвонок, каждый старый ушиб, каждый шрам от лески.

Он оглянулся на деревню. Белые домишки прилепились к скале, как ракушки. Там была его хижина. Пустая. Как и все годы. Жена давно ушла в землю, сын уехал в столицу на заработки и там погиб в пьяной драке.

Сеть была почти готова. Он откинул ее в сторону, выпрямился. Кости хрустнули, как сухие ветки. Он посмотрел на свои руки. Кожа - пергамент, натянутый на кости. Сила ушла из них медленно, как вода сквозь песок. Он помнил, как когда-то мог одним рывком вытащить лодку на берег. Теперь и пустая мокрая сеть давалась с трудом.

Он сел на песок, прислонился к теплому борту лодки. Закурил. Дым был едким и горьким. Как его мысли.

Слишком много дней. Дни ловили его, как рыбу в сеть, и он не сопротивлялся. Каждый день был похож на предыдущий: море, сети, скудный улов, выпивка в кабаке, короткий сон. И снова – море. Он ждал. Чего? Большого улова? Удачи? Любви? Не знал. Просто ждал, что жизнь сама придет к нему, как прилив. Он был крепким. Он мог терпеть. Он думал, что время – это море, и его много.

А время было не морем. Оно было рыбой - скользкой, быстрой, уходящей сквозь пальцы. Оно ушло. И теперь он сидел здесь, старый, с пустыми руками и пустой лачугой на берегу моря. Ничего не построил. Ничего не накопил, кроме морщин да боли в спине. Никого не оставил после себя, кто бы помнил его имя не просто как старого рыбака Семена.

Он видел, как молодой Петр спускался к своему катеру. Сильный, смеющийся. Говорил о том, как уедет из Одессы в Киев, разбогатеет, купит большой дом. Семен видел тот же огонь в его глазах, что горел когда-то и в его собственных. Огонь, который он заливал дешевым самогоном и бесконечным ожиданием завтрашнего прилива.

Завтра. Сколько этих завтра он прожил впустую? Сколько раз откладывал поехать к сыну, пока тот был жив. Сколько раз думал сказать доброе слово женщине, которая смотрела на него когда-то с надеждой. Сколько раз мечтал выйти дальше в море, к большому улову, но боялся шторма или просто лень было готовить лодку.

Сожаление подступило к горлу, как морская вода при волне. Не громкое, не кричащее. Тихое, глубокое, соленое. Оно заполняло его изнутри, тяжелее любого якоря. Он понял, что не боялся смерти. Смерть - это конец пути, как возвращение в порт. Он боялся вот этого: тишины внутри, пустоты прожитых лет, понимания, что успел только дожить, но не прожить. Что его история – это не сага о борьбе с морем или судьбой, а лишь долгая, бесславная одиночная вахта, закончившаяся ничем.

Семен потушил окурок о песок, вдавив его с силой. Встал. Боль в колене отозвалась резким уколом. Он посмотрел на море. Прилив начинал набирать силу, вода неспешно лизала песок, подбираясь к его стоптанным сандалиям. Скоро можно было выходить. Еще один день. Ловить рыбу, которую никто не ждал.

Он толкнул лодку в воду. Дерево скрипело. Он забрался внутрь, взял весла. Руки привычно легли на уключины. Он греб. Прочь от берега. Прочь от мыслей. Но сожаление плыло с ним, как тень под лодкой. Оно было тяжелее любого улова.

Он понял слишком поздно, что ждал прилива, который уже давно прошел. И теперь оставалось лишь грести в тихую воду, где ловится только пустота.

Сколько себя помню, вечно у нас по осени в доме протекала крыша. Сначала капало на кухне, и скользкие лужи на полу становились причиной множественных ушибов, синяков и даже переломов. Чтобы не входить на кухню и не подвергать себя риску, еду стали покупать у соседей, которые приносили ее сразу нам домой. Затем начинало течь в спальне родителей, и капало на отцовскую половину кровати. Поначалу это не было проблемой. Отец переместился на половину матери, и какое-то время они спали в тесноте, вспоминая молодые годы, когда они ютились на одноместной койке в общежитии педагогического института. Но потом начались скандалы, и спать вместе они перестали. Отец передвигался с место на место, пытаясь найти хотя бы один сухой квадратный метр, но с каждым днем таких метров становилось все меньше.

Для меня не было большей радости, чем тот момент, когда с потолка закапало у меня в комнате. Я даже свернул ковер, чтобы вода не впитывалась напрасно, и чтобы на полу образовался ручеек, которым я искренне любовался. Он начинался в середине комнаты и, благодаря неровной поверхности пола, по-змеиному заворачивал и выбегал в щель под дверью. Почти сразу я придумал достать школьные тетрадки и начал делать бумажные кораблики. Поначалу получалось так себе, и когда я спускал корабли на Реку, плыли они скверно и ни одному так и не удалось покинуть пределы комнаты. Долго у меня не получалось, но однажды ко мне заглянул отец. Он по-прежнему искал сухое место, но, не найдя его и здесь, уже собирался уходить, как вдруг замер, глядя на кустарное судостроительство и покачал головой, как от ветра. Он указал, что ни один корабль без имени никогда не сможет доплыть до цели. Он взял чистый лист бумаги и за секунду ловкими движениями создал идеальный кораблик. Я запоминал эти движения.

— Как мы его назовем? – спросил он, взяв со стола огрызок простого карандаша.

— «Посейдон»! – ответил я, не задумываясь, и отец тут же подписал корабль.

Затем он аккуратно поставил его в ручеек, и корабль, будто управляемый целой командой, выпрямился и плавно пошел по Реке. Довольный собой, отец ушел, оставив дверь приоткрытой. Стоило мне отвлечься всего на секундочку, как «Посейдон» тоже скрылся за дверью. Конечно, я побежал следом, но ничего не нашел. Мне стало горько, но я понимал, что этим делу не поможешь.

Не найдя ни одного сухого места для сна, отец, наконец, принялся латать крышу. Сначала перестало капать на кухне, и в нашу жизнь вернулись завтраки, обеды и ужины. За одним таким семейным завтраком мама похвалила меня за какой-то пустяк, а потом вручила письмо. Оно было адресовано именно мне. Я еще никогда не получал писем, а потому побежал в свою комнату, впервые за долгое время не доев завтрак. Отец в это время расхаживал по чердаку, стуча молотком, и с каждым его ударом, дом все меньше походил на решето и все больше на дом. В этом шуме я открыл конверт, достал письмо и начал читать:

«Уважаемый мальчик! Пишет вам капитан корабля «Посейдон». Во-первых, выражаю вам и вашему отцу искреннюю благодарность за создание такого великолепного корабля, при попутном ветре способного делать минимум десять узлов в час. Отдельное спасибо хотелось бы сказать за это замечательное имя, как нельзя лучше описывающее натуру, опять-таки, этого замечательного корабля. Это по истине царь морей…К сожалению, бумага кончается даже быстрее, чем табак, поэтому перейду сразу к делу. Первая неделя прошла без происшествий, команда была в хорошем расположении духа, и путешествие казалось отдыхом. Но, к несчастью, на второй неделе мы попали в шторм и гигантские волны едва не отправили нас ко дну. После бури мачта оказалась безвозвратно поврежденной, вследствие чего наш ход заметно снизился. По этой причине стало катастрофически недоставать питья, еды и табаку. Также во время бури пропал один матрос. Мы полагали, его выкинуло за борт, но оказалось, он умер в провизионной кладовой, и его разлагающееся тело стало причиной порчи продуктов, но самое ужасное – труп вызвал страшную эпидемию неизвестной болезни, скосившей треть рабов и двадцать девять человек экипажа. Когда я думал, что кошмар позади, на корабле случился бунт. Ценой дорогих для меня жизней мне удалось подавить восстание, и десять дезертиров было отправлено за борт и на тот свет. Признаюсь честно, в какой-то момент я почувствовал себя разбитым и начал терять рассудок. В редкие минуты, когда разум все-таки возвращался ко мне, я старался вести учет оставшейся провизии с целью ее наиболее экономного распределения. Но, к сожалению, процветало воровство, еды недоставало и кормить рабов и себя было нечем. Голод, болезни, недопонимание привели к единичному (повторяю и прошу не судить – единичному!) случаю каннибализма. Но мясо рабов оказалось практически непригодным для употребления в пищу, потому как их мышцы были покрыты странной сыпью и гнойниками. Мы подозреваем, у всех нас та же болезнь. Когда к концу начала подходить питьевая вода, боги сжалились и на востоке показалась земля. Опасаясь, что мы можем сесть на мель и потерять великолепный корабль, я собрал оставшуюся команду на палубе. Вообразите, что из 73 членов экипажа в живых осталось всего двенадцать, включая меня. Теперь я хочу извиниться. Я дал команду бросить якорь, мы забрались в шлюпку и через полчаса высадились на маленьком островке, которым и оказался увиденный нами клочок земли. Здесь мы и нашли питьевую воду, диких животных, употребляемых нами в пищу, а также пригодные условия для какой-никакой, но все-таки жизни. Мне почти страшно об этом сообщать, но все эти потрясения привели к тому, что в данный момент, когда я пишу это письмо, нас осталось всего четверо, и один матрос вот-вот уйдет из жизни. Сегодня он кашлял кровью. Сейчас я вынужден просить, нет…молить вас о помощи, потому как вы – наше единственное спасение. Умоляю вас и прошу отправить кого-нибудь для нашего спасения. Найти нас будет несложно, на обратной стороне письма я укажу наши примерные координаты. Верю, что вы не оставите нас. Ждем и молимся.

С уважением, капитан»

Я вскочил с постели, вырвал несколько чистых листов из тетради по математике и, вспоминая движения рук отца, с первого раза сделал идеальный кораблик. Подумав, что этого может оказаться недостаточно, я тут же сделал еще один, а затем еще один. Понимая, что на счету каждое мгновение, я дал кораблям имена и готовился спускать их на воду. Первый кораблик благополучно пережил столкновение с водой и очень скоро оказался за дверью. Когда я готовился спустить второе судно, над моей головой начался невозможный шум, а потом я слышал как отец бьет молотком. С каждым его ударом с потолка капало все слабее, и ручеек на полу быстро истощался. Несмотря на это, я все-таки спустил оставшиеся корабли, и они медленно пошли по Реке в сторону двери. В это же время отец ударил молотком последний раз и, видимо, окончательно заколотил дыру, так как течь перестало. В эту же секунду исчез и ручеек. Корабли уперлись в приоткрытую дверь и застыли на месте.

Иллюстрации by hedonism_and_tundra (inst)

"...мы уже постучались на небеса, а ты и моря то никогда не видел... что не знал, что на небесах никуда без этого??? ... пойми, на небе только и разговоров, что о море... и о закате..." - вспомнив это, я понял, что делать.

Я буду скучать по Печенюшу... Мы оба понимали безысходность, но он оказался сильнее. Увидел море и опал...

Такая история произошла сегодня со мной.