Откуда же взялся блокнот? Рассказ. [Бонус в конце]
Камеру я поставил на шкаф. Диктофон устроился на столе. Впрочем, не знаю, нужен ли он. Хотя...я не могу отказать себе в удовольствии записать какой-нибудь звук с того света. Если мои предположения обоснованы.
Вчера пропал пистолет. Пневматический ТТ, лежавший в ящике тумбочки. Обыск квартиры результата не дал: да и возможно ли потерять что-то в тесной однушке?
Сегодня пачка сигарет переместилась с балкона на стол. И прочие мелочи, которые побудили меня наблюдать. Чем чёрт не шутит, вдруг засниму что-нибудь? Даже не призрака или прочую дичь, а, к примеру...свою же рассеянность?
Два часа ночи. Холодно. Дождь. Но выпить хочется, поэтому одеваюсь и спускаюсь в подъезд: снова выкрутили лампочки, суки!
Путь до круглосутки неблизок: что-то по типу четырёх остановок автобуса. Зато есть время подышать свежим воздухом. Обдумать скатывающуюся, как комиксы Cynicmansion, житуху.
На обратном пути открываю бутылку пива: ночь, миллиция не увидит. Закуриваю дешёвый «Фэст», аналог российской «Явы». Бреду по аллее, глазея на причудливые тени деревьев.
У одного из них меня окликнул мужик:
– Противная ночь?
– И Вам до свидания.
– Вот видишь, Серёг, как осень убивает настрой?
Настолько ли я известен, чтобы моё имя знали местные алкаши?
– А Вас как зовут? – в темноте сложно по-нормальному разглядеть...незнакомца?
– Тёзки мы, тёзки. Покурим?
Делать всё равно нечего, соглашаюсь. В ночных разговорах со странными людьми есть эстетика, между прочим. Во всяком случае, это веселее тупения за компом.
– Завязывай столько пить. А то мной ещё станешь. Пиздец.
Старик (а сейчас я смог разглядеть его лучше в свете пронёсшихся мимо фар) почесал седую бороду и задумчиво уставился на меня.
– Спасибо, учту.
С этими словами я продолжил путь, обжигая горло холодным пивом, но согревая внутренний мир противным дымом противнейших сигарет.
– Нельзя оставаться ребёнком. А взросление меняет людей. Можно спиться, стать мной. Ты не константа: меняешься, а время может закончиться. Если представить жизнь как сутки, то сейчас на твоих уже 20:00, если не перестанешь бухать, – крикнул мне в след человек.
Надо же! М-да, везёт мне на странных людей. Впрочем, он говорил по делу и вроде не бред. Придя домой, я двинулся к зеркалу: неужели, так плохо выгляжу и уже типичный алкаш? Нет. Небрит, это да. Синяки под глазами, а в целом...бывало и хуже.
Вещи на своих местах. Камеру и диктофон можно не проверять. С этими мыслями я перебрался за компьютерный стол. Открыл вторую бутылку.
– Вот! Опять пьёшь!
Голос, раздавшийся за спиной, заставил меня дёрнуться, сбив на пол пиво.
– Кто, блядь?! – самый логичный, но нелогичный вопрос, когда понимаешь, что ты должен находиться дома один.
– Да не бойся, обернись уже, а?
Наступив на лужу пива, я крутанул стул назад.
Тёзка мой, значит. Здесь и сейчас!
– Вот и гадай теперь, кто, как, почему, где, – усмехнулся старик, – но я тебе скажу вот что: я – это ты. Не вдаёмся в детали, идёт? Вероятно, ты будешь бухать. Проебёшь дохера. К старости будешь один. Тебе оно надо, скажи?
Я ответить не мог. Даже на актуальный вопрос, что здесь, мать его, происходит. Ступор. Вот он, значит, как происходит. Ступор на фоне горячки? Упился совсем?
– Да не упился ты, брось. Во всяком случае, не сейчас. Я вот что сделаю, знаешь?
В руках старика мелькнул нож.
– Избавлю нас от проблем.
Сам по себе удар ножом едва ощутим. Толчок. Сначала тупая боль, потом чувствуешь, как намокает одежда. По животу проходит спазм, хочется в туалет. Оцепенение как бы спадает, но тело не слушается: попытавшись встать, я моментально оказался на залитом пивом полу. Пиво и кровь: отчего-то смешно, но из-за смеха по телу толчками, волнами проходит странная боль.
***
Просыпаться в пиве, крови и моче – адское «удовольствие». Не помню, как я добрался до ванной: сильно шатало, мучила слабость. Радовало только одно: рана оказалась пустяковой, царапина. Или нет. В любом случае, я почему-то знаю: времени мало.
Не 20:00, но где-то без пары-тройки минут. Снимаю камеру со шкафа: пришлось вытянуться: тело сразу пронзила острая боль. Кровотечение возобновилось. Видимо, повреждения оказались сильнее, чем думалось раньше. Снова падаю, но уже нет сил, чтобы встать. Нужно просмотреть видео!
Что произошло в три часа ночи? Не мог же я, старый алкаш, если верить мне, переместиться из будущего сюда? Призрак? Я схожу с ума? Что из этого, что?!
Так, листать, искать время. Так. Три часа, десять минут. Сижу.
Так...
Из носа пошла кровь: несколько капель разбились о дисплей камеры.
Я один, пью пиво. Ага.
Тянусь за чем-то к тумбочке, что едва в кадре. За открывашкой?
Нет, стоп.
Я засмеялся. Да, просто схожу с ума. Бью себя же ножом! Волны смеха усиливались эхом почти пустой комнаты.
Я записываю свой бред на диктофон. А другой рукой пишу в блокноте какую-то ересь, смешивая пасту с кровью и потом. Меня лихорадит.
Смешно!
Что ж, я дошёл по своей тёмной аллее до 20:00. Что осталось дальше? 4 часа? Значит, я выживу. Да и пить, наверное, брошу! В таком случае на моих сутках где-то 7-8 утра, а жизнь ещё впереди! Ещё не вечер, не вечер!
***
Палата попалась просторная. И стены не мягкие, а простые, не как в анекдотах про психов.
– Вот смотри, полечишься чутка. Пить бросишь. Если рассматривать жизнь как сутки, то у тебя ещё светлое время. Да и в целом, ну, знаешь...действительно: светлое, столько хорошего впереди!
Мой глюк продолжал говорить. Я почти не слушал его, буравя потолок взглядом.
– А ребёнком ты был хорошим. Но время меняет всех, да...Ветер старит. Аллеи уводят к конечной точке, во тьму. Ну, впрочем, всё, хватит с тебя бреда, идёт?
Старик-я почесал залысину и посмотрел на меня.
– Ты это, в блокнот стих неплохой написал. Изучи на досуге.
С этими словами старый алкаш исчез, оставив на моей кровати блокнот. Наверное, позже выяснится, что я как-то пронёс его с собой даже в бессознательном состоянии. Боюсь даже представить, где...как...
Кстати, мне показалось, что его щуки налились здоровым румянцем, а количество морщин значительно сократилось. Да уж: начал лечиться, так сознание отреагировало, оздоровило мой глюк!
***
Вениамин Карлович поправил очки и вздохнул. Перед ним сидела юная девушка, от волнения теребящая край помятого платья. Заплаканные глаза смотрели на психиатра с надеждой и удивлением.
– Алкогольный делирий. Не считая физических травм и состояния почек.
Тяжёлый вздох, а затем – неловкая тишина. Слышно тиканье настенных часов.
– Галлюцинации прекратились, в целом Сергей стабилен. Кроме некоторых нездоровых идей.
– Простите, – девушка мило картавила, – он сам себя ударил ножом?
– Милочка! – врач внезапно усмехнулся, обнажив идеально белые зубы, – ну не призрак же его так! И не он сам из будущего!
Юлия задумчиво оглядела кабинет, будто ища в нём ответ на какой-то важный вопрос.
– Я вот привезла одежду ему...
– Да-да, конечно, конечно...Как раз часы посещения, Вы успеете, – доктор засуетился, – Вас проводить?
– Нет, спасибо. Я уже была у него. Вениамин Карлович, Сергея же привезли без вещей?
– Насколько я знаю, да. Так получилось, понимаете... – начал было оправдываться врач, но девушка его перебила:
– Тогда откуда у него был этот блокнот?..
Юлия швырнула книжку на стол. Ту самую, где Сергей писал стихи перед тем, как сосед, чей потолок начал протекать, нашёл его в луже крови.
– Мы детательно осматриваем пациентов, когда принимаем, простите! Ради их безопасности в том числе, а то знаете ли, некоторые даже проносят ножи...Вероятно, он как-то разобыл его здесь. К списку запрещённых вещей такая канцелярия не относится...
– Ещё р-р-раз Вас спрошу: Откуда. У. Сергея. Взялся. Блокнот?!
***
Белое покрывало на иссиня-алом фоне.
Ветер не друг.
Может,
он враг, продающий подростков, детей.
Я иду по аллее, люди все тонут в сумраке.
Настоящего ли? Или ранее прожитых дней?
Не рассвет, не закат, но желание видеться с кем-то.
Мы детьми утонули в пучине взрослеющих снов.
Нас похитило время?
И студит теперь взрослостью небо?
Дуновение ветра, хватит смущать людей!
Может, друг перемен и чего-то пророк да предвестник,
но я вижу лишь грани стоящих во тьме домов.
Не воруй! Оставляй нас на прежних местах, будто надо
оставаться константой, допустим, в двенадцать-то лет!
По аллее — ничто. По ножу, его лезвию — сложно.
Реальность режем не мы, а желание перемен?
Мы идём по аллее, здесь ветер теряет нежность.
Мы желали увидеться с кем-то, но в виде себя.
Я дошёл до домов, это реальность и мрачное небо.
Я дошёл до домов, это выбор, кем стоило стать.
Пусть всех нас унесёт в небо вечность, нанявшая ветер,
потому что аллеи закончатся в двадцать ноль-ноль.
Посвящается той, которая не смогла изменить моё отношение к миру, но немного изменила сам мир.
Москва-Минск, 14-28 сентября.