Однажды Лебедев, Раков и Щукина перевозили Возовского. Вещей было не так чтобы уж очень. Если бы не четвёртый этаж, если бы не устаревшей конструкции диван, если бы хоть на какие-то составляющие разбирался бабушкин комод.
Там были девочки, Маруся, Роза, Рая, но реального толку от них не наблюдалось, а спецзадание по нарезке овощей для салата создало режим серьёзной перегрузки. Эллочка Щукина оказалась не только ответственной за приготовление праздничного стола, но ещё и перетаскала на четвёртый этаж уйму маленьких коробочек и пакетиков, пока мужчины отходили от комода и дивана.
Зато было очень весело. Небольшое в масштабах Вселенной количество крученой водки гораздо высшего качества, чем выпускаемый ликёроводочным заводом ширпотреб, термоядерные огурчики, не считая кулинарных изысков, на которые успела сподобиться Элла, создали весьма приятную атмосферу для непринуждённой светской беседы.
Впрочем, регламент, хотя и не соблюдавшийся скрупулёзно и строго, всё–таки присутствовал в наличии. Как и положено, речь шла о мизерности зарплаты, воровстве чиновников и бестолковости начальства. Периодически вклинивались призывы не говорить о работе и тосты «Выпьем за любовь». Некоторое время продолжалась борьба мнений по поводу подаренной Возовскому на новоселье родным коллективом картины. В конце концов, удалось выяснить, что изображено там либо осеннее утро, либо летний вечер.
Хозяин оказался кандидатом в мастера по рассказыванию ограниченно приличных анекдотов, тем более что Маруся, после каждого вскрикивавшая нечто вроде «Ай, Возовский», заметно добавляла вдохновения. Вася Бывший, бывший сосед Возовского, на какой-то почве (не датской) сошедшийся с Лебедевым, периодически предлагал: «Лёха, пошли, покурим», несмотря на то, что вся остальная компания уже вовсю дымила прямо в спальне некурящего Возовского. Роза и Рая доказывали Ракову преимущества какого-то одного (неизвестно какого) каталога товаров перед другим, не более для Ракова реальным. Тот, конечно, был вынужден согласиться, в конце концов, хотя полной убеждённости достигнуто так и не было. Эллочка Щукина, напротив, уверенно доказала всем присутствующим наличие разумной основы в экзистенциализме. Вася Бывший, старый поклонник эмпириокритицизма, аплодировал стоя, хотя на тот момент и не смог так вот сразу отказаться от своих убеждений.
За окном лил дождь. Первоначально во время перевозки он был ещё какой-то неуверенный, почти даже застенчивый. Высказывались ошибочные предположения, что это вовсе и не дождь, а так, пугач. Но окреп, разошёлся, вошёл в силу, так что с помощью обычных для таких случаев заклинаний остановить его не удавалось. Ещё ладно сидеть под крышей, в тёплом и сухом помещении, но когда-то пора и честь знать. Впрочем, не так уж и сильно подпортилось вдохновенно создававшееся хорошее настроение. Даже Маруся проявила ответственность непонятно перед чем и перед кем и не испугалась дождя. Возовский-то, конечно, в глубине души надеялся на обратное. Увы.
В дальнем уголке неба, похоже, что на северо-западе, поручиться, правда, никто не смог, в толще облаков было аккуратно вырезано отверстие. Дырой назвать язык не поворачивается, даже края скрупулёзно зачищены и вымерено всё в лучшем виде. Был бы идеальный квадрат, если бы не проклятая трёхмерность, а так – не то куб, не то параллелепипед. Дождя там не было. Солнца, правда, в этом лазе видно не было тоже, но яркий свет, интенсивно через него изливавшийся, недвусмысленно указывал на то, что вышеупомянутое солнце вообще-то существует и, возможно, даже благоденствует. Красиво.
Лебедев оказался едва ли не соседом Васи Бывшего, бывшего соседа Возовского, который теперь, переехав, уже соседом своего бывшего соседа не был. Проехав шесть остановок, они вышли из трамвая, и явилась мысль немного добавить, но как-то почему-то нельзя с уверенностью сказать, сделали они это или нет. По крайней мере, в затяжной гудёж данная мысль не перешла точно. Не особенно поздно, достаточно сознательно, умеренно мокрый, Лебедев подходил к своему дому.
Не очень благотворно на благоденствие человечества влияет такое изобретение, как пружина для закрывания дверей. И двери получают механические повреждения, и на психику их стук действует угнетающе, а немного зазеваешься – так и вообще – травмирование может случиться.
Но здесь другое. Вопреки всем законам физики, химии и математики, а также социологии, френологии и политэкономии двери приглашающе открылись сами, а когда Лебедев сунулся таким обстоятельством воспользоваться, его же, Лебедева, и стукнули. Лебедев полетел в направлении светлой дыры, которая ввиду того, что трамваи ходят не совсем прямо, а кругами, оказалась уже не на северо- даже востоке, а, напротив, вообще где-то на юге, впрочем, мало кто может точно определить на местности даже и запад.
Летел Лебедев минут сорок. Может быть, тридцать пять или десять.