Серия «Фантастика, фэнтези»

"Дорогая Анна,

Что касается помилования Видинского Свежевателя, Слатинского Татуировщика и членов группировки Астра, хочу сказать следующее."

— Это не помилование. Исправляй. «Амнистия» пиши, — комментирует полковник за моей спиной.

"Что касается амнистии…"

— А почему амнистия? — хмурюсь я. — Амнистия ведь по отношению к широкому кругу лиц, а тут несколько человек.

— Это тебе не нормативный акт, ёлки-палки, — ворчит он. — Это в заголовках новостей будет. Помилование — от слова «миловать», знаешь? Ты хочешь показать, что мы типа миловаем… милуем этих подонков? Надо слова аккуратно выбирать. Пиши амнистия.

— Я думаю, тогда непрофессионально получится.

— А ты не думай — ты слушай меня. И выбирай слова. В конце концов, амнистия применима на любом этапе производства следствия, а помиловать можно только осужденных. А эти даже не арестованы.

— Что дальше писать? — задумчиво смотрю в монитор.

— Это ты мне скажи. Я поэтому тебе и поручаю, чтоб ты слова подобрал, углы сгладил, — бросает начальник. — Вот и давай.

"Мы вынуждены подтвердить достоверность данной информации. Эта мера необходима…"

— Что за «вынуждены»? Мы не оправдываемся, а объясняем мотивацию. Пойми идею.

Shift + home, delete.

"Эта информация соответствует действительности."

У полковника звонит мобильник. Наконец, перестанет стоять над душой.

— Алло?... Анна, при всём уважении! Я ещё на совещании. Закончу — быстро черкану вам письмо с пояснениями… Нет, можно только письменно, чтобы потом слова из контекста не повыдергивали! До скорого!

Выругавшись, он возвращается и облокачивается на спинку моего кресла.

— Давай быстрее с этим закончим.

"Принятое решение поможет предотвратить множество человеческих смертей."

— Ты чего пишешь? Не надо тут смертей! — восклицает он. — Тем более, множество.

Backspace.

"Поможет спасти десятки, если не сотни невинных жизней."

— Всё равно не то.

— Почему? — начинаю раздражаться.

— А потому что спрашивается, как мы допустили, что сотни невинных жизней сейчас в опасности? Надо писать так, чтобы было видно, что мы контролируем ситуацию.

— А мы её контролируем?

— О боже ты мой, — вздыхает. — Естественно, мы контролируем! И это ты должен выразить в письме максимально ясно.

Напиши то, не знаю что. Маразматик. Подбирай слова, но только те, которые у меня в голове. Козлина. Ладно, попробуем наладить контакт.

— Обрисуйте вкратце, как сами это видите.

Полковник морщит лоб и закидывает голову.

— Как вижу? Как-то вроде «Принятое решение поможет существенно усовершенствовать искусственный интеллект для следственных и оперативно-розыскных мероприятий», — выдаёт он.

— Ну так же нельзя… — уже просто пытаюсь его понять. — Сложится впечатление, что серийные убийцы избегут тюрьмы и вышки просто потому, что у нас некий план по обновлению софта.

— Вот твоя задача написать так, чтобы это звучало максимально логично, понятно и не вызывало возмущения, понимаешь?

Интересно, за кого он меня принимает.

— Так я поэтому и пишу про человеческие жизни. Тезис — отказаться от возмездия ради спасения сотней женщин и детей. Что не так?

— А я тебе и говорю, что ты неправильно пишешь. Ты, можно сказать, представляешь правоохранительные органы. А задача органов, чтобы и возмездие настигло виновного, и женщины с детьми остались целыми. Понимаешь? А ты прямым текстом говоришь, что мы не справляемся со своими обязанностями и надо нас разогнать всех. Подбери другие слова. Только побыстрее, там ждут уже.

— То есть надо показать, что мы якобы помилуем их не от отчаяния и бессилия, а потому что так с самого начала было задумано и запланировано?

— Вот. Это уже верное направление. Раскрути эту мысль и попробуй сформулировать красиво и без противоречий, — хлопает меня по плечу.— Ещё не забудь упомянуть, что эти серийники уже несколько лет себя никак не проявляли — в настоящий момент не орудующие. Небось, на второй день прибегут красоваться своим талантом.

Что он вообще несёт… сумасшествие какое-то. Идиот.

— Как?! — срываюсь на крик. — Как я, блять, объясню матерям, которые похоронили своих дочерей в закрытых или пустых гробах, что мы помилуем их убийцу ради плановой модернизации грёбаной Гранты?

Это было зря. Точно зря. Зубы полковника скрипят, лицо краснеет, и вот он уже широко открывает рот, чтобы наорать на меня, но вдруг останавливается. Гримаса гнева становится оскалом, а уже тот — снисходительной улыбкой. Точно поехавший.

— Знаешь, какая у тебя проблема? — примирительно произносит он.

— Какая же?

— У тебя отсутствует стратегическое мышление, — полковник обходит стол и вальяжно садится в кресло напротив. — Долгосрочное планирование, так сказать. Это не твоя вина, просто не всем дано. Ты не думаешь о том, как отреагируют на твои слова все категории людей, и каких последствий ожидать от тех или иных групп. Матерям ты уже всё равно ничего не объяснишь — они возненавидят любой твой аргумент. Мы должны думать об устойчивом развитии в первую очередь, а эта устойчивость начинается с нашей с тобой работы и её результатов. Если нас разгонят из-за неправильно подобранных тобой слов, будет хуже всем, не только нам. Поэтому, не спорь, а впитывай.

— Зачем тогда меня вообще сюда позвали, если вы и сами знаете, как лучше написать?

— Потому что я надеялся не только на твой слог, но и на профессионализм. Думал, что ты достаточно зрелый, чтобы руководствоваться не эмоциями, а общественным благом и пользой. Здесь очень тонкий момент, когда надо сделать всё холодно и правильно, а не горячо и интуитивно. Короче, сделаем так: я буду диктовать, а ты — записывай. Хоть поучишься.

Полковник кладёт ногу на ногу, смотрит в потолок и собирается с мыслями.

— Хорошо, я вас предельно понял, — отвечаю.

— Пиши, пока мысль не потерял. «Дорогая Анна! Отвечая на ваш запрос об амнистии упомянутых лиц…»

"Дорогая Анна!

Насчёт амнистии скажу просто."

— Нынешняя обстановка, которая развивается стремительно, бросает нам всё новые и новые вызовы.

"Мы проебались. И проебались очень давно."

— Амнистия небольшой группы преступников — это не что иное, как реализация новейшего подхода к противостоянию этим вызовам.

"Эта странная амнистия — наша отчаянная попытка исправить проёб. Однако, начать стоило бы с признания своих ошибок."

— Как вам известно, современная система искусственного интеллекта Гранта показала выдающиеся результаты в производстве следственных действий… — Полковник задумывается, — как лучше, следственное производство или производство следствия? Напиши так, чтоб слух не резало. И про то, что уже какой год раскрываемость рекордная после её внедрения. Можешь пару слов об этой системе написать для убедительности.

"Вы, должно быть, помните, как внедрялась нейросеть Гранта, которую обучили на тысячах преступников. «Чтобы поймать преступника, нужно думать, как преступник» — это же была ваша статья, не так ли? Вы потом задним числом писали, как нейросеть замечательно себя зарекомендовала. Я вам честно скажу: она зарекомендовала себя ещё лучше. Скорость и эффективность следственно-розыскных мероприятий возросла в десятки раз. Гранта знает, где искать, что искать и даже какие ошибки сделает преступник."

— Кроме того, в результате внедрения высокоэффективной технологии органы правопорядка подверглись значительным структурным изменениям в лучшую сторону.

"Всё было настолько хорошо, что мы сократили штат и урезали финансирование. На сэкономленные деньги мы подтянули к обучению нейросетки заключенных из других регионов, а потом внедрили Гранту и туда. Всё было просто шикарно."

— Тем не менее это не повод останавливаться на достигнутом. Необходимо дальше развивать это направление, а для этого надо подняться на принципиально новый уровень. Таким образом, мы сможем не только сохранить высокие темпы снижения преступности, но и приблизиться к уровню нулевого криминала.

"А знаете, в чём подвох, Анна?

Гранта училась на заключенных. Это значит, что она училась только на тех преступниках, которых удалось поймать.

К настоящему моменту уровень преступности заметно снизился, но стал в разы свирепее и опаснее. Преступности меньше, а трупов больше. Чтобы ловить серийных убийц, маньяков и глав наркокартелей, нужно очень много людей. Людей живых и хорошо соображающих. У нас, однако, нет и четверти былых ресурсов. Тем временем Гранта ловит очередного бытовушника и использует его кейс, чтобы поймать следующего бытовушника. У неё был потолок развития с самого начала, на фундаментальном уровне."

— Безусловно, нельзя ничем оправдать злодеяния этих негодяев. Вряд ли они смогут искупить свою вину перед обществом и перед Богом, но лучшее, на что они сейчас способны — это лечь в основание эволюционной нейросети, с помощью которой мы сможем сделать наш мир лучше, чище и безопаснее.

"Когда мы найдём и подготовим кадры, трупов будет столько, что только слепой не увидит всего этого пиздеца. Единственное решение, которое может спасти десятки жизней, это прогнать по нейросети несколько самых хитрых подонков и надеяться, что Гранта поможет поймать остальных. Из гуляющих на свободе чудовищ были выбраны именно те, от которых уже несколько лет ничего не слышно, чтобы это можно было хоть как-то оправдать перед обществом."

— Хоть они и останутся на свободе, никто из них не возьмётся за старое, поскольку их поведение, образ мышления и логика уже будут прочно записаны и проанализированы самообучающимися алгоритмами. В то же время, не останется практически ни одного негодяя, который смог бы избежать наказания в будущем. Надеюсь на ваше содействие в создании лучшего мира для наших детей. С уважением, моё звание, должность и ФИО. Если спросишь, какое, уволю.

"Шанс, что это поможет, есть. Как минимум, прогнозы дают позитивные. В лучшем случае мы выйдем из этой ситуации с минимальными потерями и рекордным уровнем безопасности за всю историю. Однако, мы должны признать свой проёб прямо сейчас, чтобы не допустить такого же безобразия через пять, десять или пятьдесят лет. Надеюсь на ваше содействие в создании лучшего мира для наших детей."

— Всё записал?

— Слово в слово.

— Отправляй, лучше я уже не придумаю.

Автор: Илья Монгилёв

Оригинальная публикация ВК

В будущем люди снова начали жить в пещерах.

Говорят, время идёт по спирали. Мол, всё рано или поздно повторяется на новом уровне развития. Впрочем, о времени говорят много чего. Нередко одни уверения в корне расходятся с другими теориями. Так что не всякому, кто рассуждает о природе времени, стоит верить.

Ещё порой говорят, что время похоже на паутину. Каждое событие порождает хитросплетение последствий, глядя на которые не так-то просто понять, как именно сложился тот причудливый пасьянс условий, ставший реальностью.

После того как по миру прокатилась волна пандемий, всё больше людей прятались в своих квартирах. Жизнь в сети стала нормой. И эта норма требовала новых правил. Политика всё настойчивее влияла на жизнь простых людей, привнося всё новые законы, права и запреты. Люди начали бороться за то, чтобы прав появлялось не меньше, чем запретов. Теперь даже те, кто обычно избегал участия в политической жизни, озаботились значимостью своего голоса. Однако вечная борьба за анонимность в интернете встала с ног на голову в вопросах прозрачности голосования.

Решение пришло откуда не ждали. Секвенирование ДНК, за время непрерывных пандемий превратившееся в простую и дешёвую процедуру, превратили в подобие электронной подписи. Официальным подтверждением личности человека стал его генетический код. Немного слюны с остатками клеток слизистой следовало поместить на ту часть бюллетеня, который соответствовал выбранному варианту голосования. Казалось бы, это исключало любые махинации.

Новая методика шагала по планете, и воля народа действительно стала исходить от людей. И это стало началом конца. Большинство избирателей не прикладывали к изображениям своих кандидатов ватные палочки с мазком со щеки, а просто плевали в фотографии политиков. Из-за этого в воздухе избирательных пунктов образовывался аэрозоль, в котором могли долго сохранять патогенность принесённые человеком микробы.

Люди, чей иммунитет оказался ослаблен жизнью в стерильных условиях, легко подхватывали новые заболевания. Так в мире разразилась эпидемия “избирательского гриппа”. Самая смертоносная из долгой череды предшествовавших пандемий.

Когда человечество справилось с этой бедой, немногие выжившие люди полностью изменили свою жизнь. Оставив тесные города, они перебрались в пояс самого комфортного для жизни климата. Там возвели огромные угловатые небоскрёбы, каждая плоскость и уступ которых были обжиты кустами, деревьями и прочей растительностью. Внутри эти покрытые вертикальными лесами искусственные скалы больше напоминали пещеры, пусть и снабжённые всеми бытовыми удобствами, нежели типовые помещения.

Удобств, к слову, тоже стало больше. Резко уменьшившееся человечество больше не нуждалось во многих тратах, являвшихся нормой в перенаселённом мире. И освободившиеся средства потекли в науку. Прогресс оказался настолько стремительным, что люди попросту не успевали следить за ним, порой с удивлением узнавая, что теперь им доступно то, что раньше казалось научной фантастикой.

Так, поскольку стояли зелёные небоскрёбы сравнительно редко, вырастая прямо из разросшихся лесов, перемещаться между ними проще всего оказалось на летающих автомобилях. Давайте заглянем в один такой, лавирующий в редком транспортном потоке вокруг одного из исполинских домов. Там как раз сейчас начнётся разговор, о том, что такое время, и мы сможем решить для себя, верить ли в эту версию природы незримого потока.

Может, мы ещё и не открыли все законы природы, но уж в общих чертах представляем, как вселенная функционирует, небрежно бросил Магнус, огромный белобрысый швед, сидящий за штурвалом флаера.

Такой же научный снобизм люди испытывали в Прекрасную эпоху, в начале двадцатого столетия, горячо возразил ему Хесус, молодой сухощавый уроженец центральной Америки. И знаешь что? Вскоре после случилась война, и люди начали мыслить совсем по-другому. И вскоре возникли теория относительности, квантовые концепции и всё, что потом от них произошло.

Ну война-то нам точно не грозит. Мы ж в цивилизованное время живём.

Летучая машина окрасилась в карминовый цвет, предупреждая редких соседей по транспортному потоку о смене курса, и двинулась к пещере в доме-горе. Пролетев сквозь водопад, вытекавший из озерца, поблёскивавшего на крыше одного из шпилей, флаер медленно опустился на пустующее парковочное место.

Тихо щёлкнув, двери отъехали в сторону, и спорщики вышли, продолжая начатый в кабине разговор.

Вот например, если сравнивать рассчитанный возраст вселенной, и период, когда могла сформироваться Земля, то все эксперименты дают возраст гораздо больший, чем должен быть. Такое ощущение, что Земля как планета сразу старой родилась, горячился Хесус.

Магнус задумчиво раскуривал небольшое устройство. Особого смысла это не имело, парогенератор работал без внешнего стимула, но скандинаву нравился образ умника с трубкой. Особенно, когда в споре ему не хватало аргументов и он заменял их весомостью своего образа.

Случись наш разговор ещё полстолетия назад, я бы заподозрил, что ты некорректно обращаешься с цифрами. Но сейчас объяснить это проще простого.

Хесус потянул затёкшие за время полёта мышцы и глубоко вдохнул. В стилизованном под пещеру помещении переменчивый свет пробивался сквозь потоки воды, исполняющие роль четвёртой стены. Оттого внутри всегда стояла прохладная полутьма. В этих условиях прекрасно себя чувствовал парфюмерный мох любимое новыми архитекторами изобретение биомодельеров. Здесь, в этом отсеке он наполнял воздух запахами свежей выпечки и только что сваренного кофе. В самый раз для преддверия ресторана.

Ты меня слушаешь? Магнус раздражённо пощёлкал пальцами над ухом Хесуса. Так вот, по поводу возраста Земли. Ты же знаешь, что время определяется энтропией? Необратимо накапливающейся мерой неупорядоченности.

Мексиканец с вызовом сложил на груди руки. Назревала очередная лекция, которыми швед обычно прикрывал, быть может и от самого себя, неуверенность в обсуждаемом вопросе. Магнус же, сев на любимого конька, продолжал:

Так вот, с тех пор, как путешествия во времени стали возможны в туристических целях, этот поток беспорядка хлынул в прошлое. Представь себе, являешься ты такой в средневековье. Прекрасный по сравнению с аборигенами, медицина и хорошее питание, знаешь ли, творят чудеса. Но окружённый аурой накопленного за всю историю человечества хаоса. Из-за этого вокруг тебя всё гниёт и портится. Неудивительно, что люди тёмных веков считают пришельцев из будущего демонами. Инкубами и суккубами. Впрочем, если подумать, у этого есть и более очевидная причина. Зато ты, когда возвращаешься, скинув значительную часть энтропии, в которой живёшь постоянно, просто пышешь здоровьем.

Беседуя, они направились к пышущим здоровьем зарослям какого-то доисторического папоротника, скрывавшим вход в ресторан. Внутри помещение оказалось под стать парковке. Грубые скальные формы служили и стенами, и столами, и сиденьями. Вместо окон здесь были тонкие потоки воды. По залу от стола к столу фланировали официанты в униформе, стилизованной под звериные шкуры. Навстречу новоприбывшим повернулся метрдотель. Лицо его покрывали татуировки, в носу была продета кость.

Добро пожаловать в “Первый костёр”, господа. Первый ресторан настоящей палеокухни, вежливая речь создавала разительный контраст с обликом диковатого первобытного шамана.

Спустя пару минут, мужчины уже сидели на каменном уступе, изучая покрытые петроглифами глиняные дощечки с меню.

Ты смотри, у них тут, якобы блюда на первичном бульоне есть, пробасил Магнус. Надо бы попробовать, что они подразумевали под этим названием.

Что-то мне тут ничего особо не нравится, уныло отозвался Хесус. Я б лучше просто протеиновый коктейль заглотил. Но погоди, ты говоришь, что туристы просто вот так летят в далёкое прошлое и запросто вступают в контакт с аборигенами. Ну или как их там? Есть уже слово, чтобы обозначать исконных обитателей другого времени? А как же парадоксы? Все эти дедушки Гитлера?

Слова пока нет, так что аборигены в самый раз. А насчёт парадоксов, я ж тебе говорю, время это энтропия. Случайность и рассеивание. Что бы ты ни творил в прошлом, воздействие теряется со временем, похоже, то, что собеседник не оспаривал сути его утверждений, добавило Магнусу уверенности, и он заговорил назидательным тоном. Всё рассеивается и угасает. Память о темпоральном туристе исказится, превратится в легенду и смешается с сотней других таких же. Раздавленная бабочка потеряется среди тысячи своих почти копий, которые выживут. Оставленный смартфон разрядится, проржавеет и сотрётся в пыль, и всё равно никто не сможет им воспользоваться. Ты можешь хоть охоту на королей устроить. На их место просто придёт кто-то новый и будет править точно так же. Личность только тогда оказывает влияние на историю, когда вокруг тысячи таких же, так же думающих людей. А случай окажется значимым только если рядом будет тот, кто способен понять его значимость.

Но ты же сам говоришь, что эти твои темпоральные туристы ведут себя как инкубы с суккубами. А значит оставляют в прошлом свои гены. Это-то никуда не девается и не рассеивается. Вообще, каждая наша клетка прямой потомок той самой первой клетки, что впервые произвела потомство и выжила миллиарды лет назад. В генах-то у нас вся история сохраняется.

Могу я принять ваш заказ? нарушил жаркое течение спора официант в шкуре, перекинутой через плечо.

Спустя почти дюжину минут уточнений и объяснений, Хесус заказал смузи из меловых хвощей, а Магнус всё же выбрал солянку на первичном бульоне. Тем временем, градус их спора продолжал накаляться.

То есть, ты хочешь сказать, что как бы я ни накуролесил в прошлом, это не окажет никакого влияние на настоящее? горячился Хесус.

Абсолютно. Ну, то есть, если ты перенесёшься достаточно далеко в прошлое.

И ты готов на это поспорить?

Без всякого сомнения. Заказывай нам хроно-тур.

Та-ак… мексиканец погрузился в скроллинг голографической ленты рекламных предложений, возникшей над его запястьем. Есть один про охоту на мамонтов. “Именно вы застрелите последнего волосатого исполина в истории земли. Каждый новый тур совершается в более ранний период, так чтобы учесть все мамонтовые сафари, проведённые до вас. Мы предоставляем сертификат, подтверждающий, что именно убитый вами мамонт будет последним в истории на момент вашего отбытия в прошлое”. А? Каково? Вот же прямое влияние.

Что-то мне кажется, что там что-то мухлюют. Надо бы самим посмотреть. Забронируешь нам?

Вот чёрт, у них единственное время для записи через полчаса. И написано, что поменять время невозможно. Не успеем. Это ж надо, Они людей на миллионы лет назад отправляют, а в настоящем полчаса подождать не могут.

Ну ладно, тогда поехали.

А еда?

Потом поедим, сказал Магнус, касаясь языком индикатора терминала для оплаты так и не опробованного обеда.

Истории людей часто влияют на историю мира. И так же часто это влияние ограничивается единственным принятым решением, на которое сам человек не обратит особого внимания. Два наших приятеля успеют попасть на заказанный тур, перенесутся в прошлое, но не убьют мамонта, впечатлившись монументальностью и самого зверя и своего предполагаемого поступка. Не найдут они и подтверждения своим воззрениям, оставив спор не разрешённым. А мы с вами давайте проследим, как принятое ими решение повлияло на историю земли.

Официант вернулся на кухню, неся полные тарелки.

Отказались. И чаевых не оставили, пожаловался раздражённо наряженному в поварской халат и колпак неандертальцу

Огромный представитель параллельной ветви эволюции людей повернулся к человеку разумному. Ещё при планировании этого заведения, учредители вытащили настоящего неандертальца из каменного века. Да не абы какого, по уверениям организаторов темпоральных путешествий, именно этот примат был первым, кто изобрёл кулинарию, начав целенаправленно жарить добытую еду на огне. Впрочем, сейчас повар пропищал высоким голосом:

И что мне теперь делать с этой едой?

Да не знаю. Вон, выкинь туда, откуда бульон зачёрпываешь.

Так запрещено же?

Так и не увидит никто.

Неандерталец недовольно пискнул и вывалил нетронутую еду в стационарный темпоральный портал, установка которого стоила ресторану целого состояния.

Где-то в этом же месте Земли, но почти четырьмя миллиардами лет ранее в первичный океан плюхнулись первые в истории планеты аминокислоты и разрозненные нуклеотиды. Гомеостаз первичного бульона вскипел, принимая новые ингредиенты.

Автор: Игорь Лосев

Оригинальная публикация ВК

– Ты куда, мать твою, прёшь? Не видишь, там крейсер?! – заорал Аскольдыч, перехватывая управление.

– Я хотел…

– Ты в этот крейсер перестраиваться собрался?!

– Да я хотел вве..

– Ты щас в этот крейсер хотел влететь!

– Да не хотел я влете…

– Паша. – Вадим Аскольдович зажал по-солдатски папиросу и уставился на меня. Объяснения застряли у меня в горле. – Ты сейчас перестраивался вон в тот межпланетный крейсер. Нахера? Ответь мне на вопрос.

Мимо проносились другие курсантские истребители, неторопливо плыли транспортные челноки, злополучный крейсер стремительно удалялся, теряясь во мгле. Мы дрейфовали в космосе, в тесной кабине истребителя было нечем дышать от дешёвых папирос Вадима Аскольдовича – моего инструктора по полётам. Лучшего в Системе, как мне говорили.

Я вздохнул, собираясь с мыслями. Руки над штурвалом дрожали.

– Ф-фух… Я хотел принять вверх, чтобы выйти из потока.

– Из пото-ока выйти? А если б щас над нами кто-то…

Мелькнуло серое пятно сверху.

– …пролетел? – кивнул Аскольдыч вслед проскочившему над нами истребителю. – Нас не соберут потом! Радар тебе его не покажет, Паша! Там слепая зона, там пиздец!

– Извините…

– А чё ты мне извиняешься? Я-то извиню, а вот космолёт ошибок не прощает. Дебила за штурвалом такая машинка угробит очень быстро…

Инструктор сунул бычок в мини-конвертер, внутри заурчало. Аскольдыч угрюмо вздохнул, ткнул пару кнопок и отдал мне управление.

– Разгонись до двадцати в секунду и сделай бочку.

* * *

– Бэ-девятый, на место сбора прибыл, – отчитываюсь я.

– Бэ-десятый в строю.

– Бэ-двенадцатый…

– Бэ-семнадцатый…

– Бэ-одинна…

– Бэ-пятнад…

Пилоты наперебой оповещают координатора, эскадрилья выстраивается в боевой порядок. Боевая двадцатка вылетает к астероиду, на котором разведка обнаружила базу межпланетных террористов.

Орден Контакта, мать их. Требуют у правительства спонсирования межзвёздных исследований и поисков внеземных цивилизаций, ага. А пока их не спонсируют, налетают на мирные колонии, базы, станции – хуже саранчи, чесслово. Идейных-то там – раз-два и обчёлся. В основном банальные бандиты и мародёры из беглых СБшников или инженеров, кого не устраивало жалованье. Красивую жизнь им подавай.

Фронтир. Ойкумена. Солнечная система ещё хорошо если процентов на двадцать освоена – куда им звёзды. Титановая лихорадка улеглась, начался космический Дикий Запад. Ну, а пилоты Службы Безопасности тут вроде ковбоев.

Астероид вырастает в размерах передо мной. Вижу ангары и шахты, где-то в них прячутся цеха по производству оружия и целая орава угнанных истребителей.

– Рассредоточиться.

Строй ломается, мы разлетаемся салютиком. Моя Яна как-то говорила, что со стороны смотрится точно косяк рыб – настолько синхронно пилоты ведут свои машины в манёвре. Просто сказка. Уж за что спасибо Аскольдычу. Старый хрен всё-таки нас натаскал.

Облетаем астероид, понемногу снижаемся… Что это?

Правее меня беззвучно полыхает взрывом один из истребителей. Диспетчер орёт: “Третий убит. Доложить обстановку!”. Из-за горизонта астероида вылетает хаотичный рой плюющихся плазмой летучих машинок. Точь-в-точь как наши, только краска другая.

Хер ли там докладывать, думаю я, сглатывая ком в горле. Как говорил один ракообразный адмирал из древнего кино: это ловушка.

* * *

– Тормози! Не видишь, гражданские летят?! Паша, смотри на пространство, думай башкой! Я тебя только летать учу, дурь из твоей башки я выколачивать не обязан, мне за это не платят!

– Ага…

– Хули ты агакаешь?! – сиплый голос Аскольдыча резал по ушам, в горле от обиды вставал ком. – Я серьёзно, если ты их щас протаранишь, меня потом в жопу поимеют – не тебя! Подумай как следует на досуге, пилот ты или… или, бля, пилотка. Не можешь летать – до свидания. Пиздуй на Землю, купи машину, езди на колёсах. Это не игрушки, Паша. Ты должен чётко понимать, зачем тебе это надо.

– Понимаю, – прошептал я.

Я действительно понимал. Летать мечтал с детства. Чтобы быть как отец и воплотить старые мечты из детских энциклопедий. Но в энциклопедиях не было написано двух вещей: что летать настолько сложно и что этому учит Вадим Аскольдыч.

– Да чё ты в штурвал так вцепился? Стручок свой так будешь в сортире дёргать. Штурвал пла-авно надо вести. Во-от, вот так, уже лучше. Отлично. Давай мёртвую петлю.

– Чего, прям сразу?

– Нет, блять, постепенно! Паша, выполняй команду!

Я послушно потянул на себя штурвал – резко, но плавно, как учили, и поднажал. От ускорения сдавило грудь и живот, голова закружилась – вестибулярный аппарат сошёл с ума. Я начинал проигрывать в борьбе с тошнотой, но манёвр всё не заканчивался.

Краем глаза увидел, как инструктор спокойно смолит папироску.

– Женат, кстати? – бросил он посреди петли, выдохнув дым.

– Н-нет, холостой, – едва не сблевав, ответил я.

– Ну, тогда летай смело. Будет семья – будешь аккуратнее на поворотах и трусливее на операциях… – Аскольдыч грустно затушил бычок. – Ну вот, видишь, нормальную петлю выполнил, можешь же, когда хочешь. А теперь сделай бочку.

* * *

Эскадрилья рассыпается. Истребители контактёров заливают нас плазмой. Невовремя я тут предаюсь воспоминаниям. Подбиваю одного, второй прошёл в миллиметре. Вижу, как ещё парочка вражеских машин полыхает, подбитая. Вижу, как взрываются двое из моих ребят.

С-сука. Шесть вылетов без потерь. Элитное подразделение…

Делаю бочку, уходя от атаки двух контактёров – одного из них сразу сбивает Восьмой. Диспетчёр сыплет командами: “Пятый, правее! Семнадцатый – в мёртвую! Шестой, на хвосте Одиннадцатого!”

Лавируя между своими и чужими, мы носимся, контуженные перегрузками и вращениями, выписываем мёртвые петли и катимся по космосу бочками, пикируем на врагов и на треклятый астероид, замираем, когда диспетчер называет наши позывные…

Всполохи озаряют пространство. Маленькие звёздочки разлетаются осколками корпусов. Беззвучные короткие взрывы. Ледяная пустота гасит звуки и крадёт краски. В тишине погибают мои товарищи, с которыми мы столько переиграли в карты, перегуляли увольнительных, перестояли на кулаках, перемечтали о доме…

Вспоминаю Яну. Если ей пришлют оповещение о том, что мужа разметало по горстке стальных осколков у безымянного астероида – каково ей будет? Каково будет сынишке, который ждёт папу в следующем месяце домой в отпуск?

Старый хрен был прав. Когда появляется семья, на операциях начинаешь трусить. Хочется в штаб. Полёты уже не так радуют. По-прежнему красиво и весело, но погибнуть на миссии – уже не пустой звук, когда ты что-то для кого-то значишь.

Выныривает из-за каменюки контактёрский космолёт. Ухожу от него коброй, разворачиваюсь, ныряя под плоскость эклиптики, и сажусь на хвост. Вспышка. Девятый молодец, девятый справился. Их по-прежнему больше, но кипящая возле астероида битва ещё не закончена. СБ-шники дерутся как в последний раз – впрочем, возможно, так оно и будет.

Перешибаю очередью пополам ещё одного на вираже… Бочка, петля, подбил… Кобра, бочка… Подбил… Бочка.

Забываю считать, но вижу, как поредели вражеские ряды. Наших тоже нещадно давят – половина эскадрильи осталась в живых. Только не подставиться, только не пропасть, только не взорваться здесь, в ледяном мраке, вдали от родных глаз…

Как ни парадоксально, страх придаёт смелости. Едва не высрав лёгкие от перегрузок, я выхожу на стремительную петлю, сбиваю двоих плотной очередью, падаю в пике и у самой поверхности каменюки сшибаю залпом ещё одного. В пылу боя не сразу замечаю, что не так.

Звуки.

Беззвучный бой сдавил мои уши настолько, что я не заметил, как пропал диспетчер. В коммутаторе что-то похрипывает и посвистывает, но команды больше не звучат. Стреляю взглядом по радарам. Давлю на штурвал, выравнивая курс. Разворачиваюсь туда, где только что погасла точка Восьмого.

– А ты неплох, петух. Кто тебя, такого красивого, летать учил? – слышится сиплый смех сквозь помехи взломанного канала связи.

– Вы, – отвечаю я, чувствуя, как ползёт по спине холодок. – Вадим Аскольдович, вы.

* * *

– …На Марсе бунты подавили, Титан тоже отвоевали… – вещал мне Аскольдович о своём боевом прошлом. – Тогда-то меня и ранило. Всё, с тех пор на боевых не был – в инструктора перевёлся, молодняк учить… Скорректируй курс, поравняйся с астероидным поясом.

Я послушно щёлкнул пару тумблеров, нажал нужные кнопки – торможения, гравитационной поправки…

– А у меня отец на Титане погиб, – выронил я между делом, машинально.

…зафиксировал штурвал, уставился в пространство. Пересекающая космос бледная полоска расширялась, рябила. Сероватые пятнышки вырастали в размерах. Пояс приближался.

Аскольдович потёр седую щетину, искоса взглянул на меня.

– Как звали?

– Отца? Андреем. Андрей Ганин. Старший лейтенант.

– Командир эскадрильи, значит… Нет. Не помню такого. Не пересекались. Так ты за батей в космофлот пошёл?

– Ну… Так, – я пожал плечами. – С детства любил весь этот космос…

– Нырни в астероиды и плавно лавируй.

– Аг-га… – я завёл истребитель в нагромождение валунов, стал маневрировать. – …А там и папка рассказывал, как здорово летать и… Про другие планеты. Про Нептун, про ледяную Европу, про Титан – картинки показывал, все эти пейзажи… Рассказывал про людей. Про звёзды… Не про войну.

Мы помолчали.

– Ясен хрен, – проскрипел Аскольдыч, обводя огоньком папиросы пространство перед нами. – Космос – он вообще не про войну. А мы тут, бля… Вверх, Паша!

– Что?

– Отжиманий сто! – заорал он, дёргая штурвал и уводя нас от камешка размером с три наших космолёта. – Ты болтать-болтай, а на радары смотри! Следи за пространством, Паша, не будь мудаком! Нельзя расслабляться в полёте. Нель-зя!

Больше я не расслаблялся.

Уж не знаю, какой процент курсантов оставался в строю после уроков Аскольдыча. Думаю, мизерный. Я сиял от гордости, когда остался в их числе. Что ни говори, в элитных эскадрильях подавляющее большинство пилотов было из его выпускников.

У старика была железная система. “Либо ты боец и тебе нипочём, когда тебя прямо в ухо покрывают хуями. Либо ты пусечка и место тебе – на Земле, у мамкиной титьки. Если ты мочишь портки, когда на тебя ругается инструктор, то какого хуя ты будешь делать, когда тебя будут обстреливать террористы?!”

Я позже думал, что мы не одни такие. Если ты не готов – грубость таких аскольдычей убьёт тебя. Шахтёры в титановых рудниках, строители Марсианского кольца, биологи… Кто-то с порцией люлей всасывает технику безопасности, кто-то – основы терраформирования; иной задорно и с матерком осваивает теорию поля… А я мотал на ус ядрёные тирады Вадима Аскольдовича.

Конечно, он был воякой, которому только дай поиздеваться над молодыми, чтоб почувствовать власть и самоутвердиться. Но это не отменяло того факта, что его система работала. И сам он летал так, что все курсанты, которым он показывал эталонное маневрирование, от восхищения забывали блевать на виражах.

Аскольдыча я всегда ненавидел, но уважал. И хотя в лётном корпусе СБ у меня было много хороших товарищей, но когда я познакомился с Яной в отпуске на Кольце и после бурного романа скоропалительно стал отцом, за советом я пошёл именно к нему. К старому грубияну и сукину сыну.

– … так что мне делать?

Он остался верен традиции. Усмехнувшись чернеющими зубами, Аскольдыч похлопал меня по плечу и процедил:

– Делай бочку.

* * *

А теперь старый грубиян, учивший нас летать, сшибает одного за другим возле базы террористов. Первый, Семнадцатый, Тринадцатый, Десятый…

Пространство вокруг астероида усыпано обломками. Лавировать между ними становится всё труднее. Смертоносная маленькая машинка охотится за мной и моими ребятами. Радар говорит, нас осталось четверо.

Нет. Уже трое.

– Вадим Аскольдыч, и давно вы к этим мудакам переметнулись? – пытаюсь я его отвлечь.

– Да вот как тебя выпустил, так сразу, – скрежещет коммутатор.

– И нахера?

– Чтоб ты спросил.

Вылавливаю в прицел ещё одного. Минус. Пикирую под эклиптику, на подъёме сшибаю очередного. Вижу, как за горизонтом полыхает – из-за астероида вылетает Девятнадцатый. Значит, сбил чужого. Кажется их больше не оста…

Девятнадцатый взрывается, мимо пикирует знакомый истребитель. Нас двое. Аскольдыч последний.

– Так вы серьёзно внеземную жизнь ищете? Или просто понравилось стрелять по гражданским?

Гоняемся друг за другом, как дети на школьной переменке. На перехват летит Второй. Сейчас мы его прижмём…

– Малой, ты дурак или кто? Вали из своего СБ! Они вас там наёбывают как котят, – хрипит Аскольдович.

– Да-да, конечно, – я веду штурвалом. Вот-вот буду у него на хвосте и… – Вот только пульну в тебя, гнида, и дело с концом.

Выстрел.

За долю секунды до того, как мой палец жмёт гашетку, старик делает бочку и, скатившись по пространству, выходит на вираж и падает на хвост Второму.

– Пулялка не выросла, – хрипит он. – Выкуси.

Космолёт Второго взрывается, беззвучно расцветает огненный бутон.

Я один в гуще обломков, рядом болтается космический булыжник, на носу петляет лучший пилот в Системе. Вцепляюсь в штурвал, холодеют пальцы, хочется ссать.

– Не отпустят тебя с передовой, сынок. Слишком хорошо летаешь. Не вернёшься ты к жене. Даже если меня подстрелишь.

– Это ещё почему?

Я то ввинчиваюсь в штопор, то ныряю за кучи мусора, то облетаю астероид. Мы кружим по пространству, пытаясь выйти на траекторию атаки. И оба успешно друг от друга уходим.

– У меня такая ж была. Я, когда стал инструктором, думал, меня к жене комиссуют. Обещали. Хрен там. Впахивал с вами, уёбками, как проклятый. А она успела умереть. Умерла, пока я вам тут жопки вытирал! Всю зарплату ей на лечение, а толку… Умерла. Тридцать лет я её вживую дольше двух недель не видел. С-суки.

– А мне насрать, – бросаю я.

– Ч-что?

Вот это да. В первый раз в жизни я слышу в голосе Аскольдыча замешательство. Такое же, как звучало в моём, когда я много лет назад объяснял ему про крейсер. Сдерживаю довольную ухмылку, в конце концов, не время и не место. Болтать-болтай, а…

– Сочувствую насчёт жены, Аскольдыч, но это не повод кошмарить гражданских и взрывать ни за что ни про что девятнадцать хороших парней. Так что пошёл ты в жопу, старый хрен.

Это была всего лишь секунда – когда я сбил его с толку своей грубостью. Старик отвык от такого. Он растерялся. Этой секунды хватило, чтобы вырвать инициативу и выйти ему наперерез. Сейчас он уже собрался и действовать будет машинально. Я готов.

За мгновение до того, как поравняться с моей траекторией, истребитель Вадима Аскольдовича начинает закручиваться, скатываясь вниз его любимой бочкой. Скатывается прямо под мой прицел, направленный туда ещё секундой раньше.

Беззвучно расцветает огненный цветок. Последний на сегодня.

– Да, старик. Ты уж меня прости…

Я откидываюсь на кресло. Отчего-то безумно хочется курить, хоть я и не курил никогда. Мой истребитель дрейфует в стороне от скопления стальных обломков и проклятого астероида. Горячка боя отпускает, и я начинаю рыдать, оплакивая погибших товарищей.

– Дебила за штурвалом эта машинка убьёт очень быстро… – шепчу я, разжимая сведённые судорогой пальцы. – Умника, впрочем, тоже. Покойся с миром, старик. Покойтесь с миром, ребята.

Автор: Александр Сордо

Оригинальная публикация ВК

Это, конечно, безумие.

«Так работу не ищут, на что надеешься?»

Лена открывает дверь кофейни, подходит к стойке и улыбается:

— Здравствуйте! Вам бариста не нужен?

И мысленно даёт себе пять, когда девочка в фартуке, округлив глаза, радостно кивает.

* * *

В родном городе Лену устраивало всё: живущие через улицу родители, парк в пяти минутах, куда она ходила с таксой Корицей, субботние настолки в антикафе с друзьями. Кроме отсутствия работы.

Никому не требовался бариста — или требовался, но со сменами по пятнадцать часов за зарплату чуть выше минималки. Проще сразу повеситься, чем такой работой в гроб себя загонять.

Родители напоминали о дипломе инженера-электрика, кидая вакансии, где обещали немаленькие деньги. Но Лену тошнило от одной только мысли, что придётся иметь дело с электрооборудованием: на учёбе хватило сполна.

Она разбирала документы в офисе, курьером бегала по адресам, раздавала рекламки и звала на бесплатную дегустацию сыра и колбасы — но всё было не то. Хотелось принимать заказы, варить кофе, рисовать латте-арт и мечтать, что однажды получится делать это в собственной кофейне.

Поэтому, когда Яна предложила махнуть в ближайший миллионник, Лена согласилась, почти не раздумывая. От страха внутренности сжимались в комок, но провести всю жизнь в одном городе, работая где попало, казалось куда более страшным.

Вдруг в городе, который Лена полюбила ещё в детстве, всё получится?

* * *

Больше всего людей приходит в кофейню с восьми до девяти утра и в обед, в районе часа. В остальное время поток слабый, сиди да отдыхай, если других дел нет.

Лена протирает столики, поправляет на пробковой доске открытки, подписанные гостями из других городов и стран (до чего замечательная идея!), и перемывает посуду.

Она работает всего неделю, но чувствует кофейню насквозь своей, а значит, и ответственность несёт, как за свою. Не столько материальную, сколько... атмосферную?.. Чтобы гости с любопытством разглядывали открытки и гирлянды, задерживались на полчаса вместо десяти минут, отправляли знакомым фото, советуя непременно зайти, и сами раз за разом возвращались.

Обстановка, к счастью, располагает: широкие подоконники с разноцветными подушками и пледами, стеллажи, полные книг, искусственный плющ на стенах. И всё это — в деревянно-зелёных тонах, уютнее не придумаешь.

А дарить тепло словами и улыбкой Лена давно умеет, иначе бы не задерживалась в кофейнях. Что ещё нужно?

* * *

Квартиру им сдали знакомые Яны, раза в два дешевле, чем в среднем по рынку. Лена чуть не приплясывала от радости: двушка в десяти минутах от метро, — о таком только мечтать можно! — и до трясущихся рук боялась не справиться.

Вдруг не возьмут бариста? Вдруг придётся вернуться и снова то с бумагами возиться, то срывать голос, зазывая в никому не нужный магазин?

Она листала вакансии ещё до переезда, но кто сказал, что им подойдёт не особенно опытная девочка из маленького северного города?

На следующий день Лена отправилась в центр и заглянула в первую попавшуюся кофейню.

— Здравствуйте! Вам бариста не нужен?..

* * *

Ровно в шесть в кофейню заходит девушка в длинном сером пальто. Долго изучает меню, а когда поворачивается к кассе, Лена едва не теряет дар речи. Макияж у неё совершенно космический: блестящие фиолетовые тени, жёлтые звёздочки в уголках глаз и тёмно-синяя помада. На контрасте со светлыми, почти белыми, волосами это особенно впечатляет.

— Здравствуйте, — улыбается девушка. — Мне средний раф с мятой и апельсином, пожалуйста.

Лена принимает заказ, заносит в программу номер телефона (заодно выясняя имя: Лия), проводит оплату и, отвернувшись к кофетачке, трясёт головой. Нельзя беззастенчиво пялиться на гостей, какими бы прекрасными они ни были!

Сделать бы втайне фото: попросить смелости не хватит. Совершеннейшая ведьма, Яне понравится.

Лия садится за столик у окна, фотографирует гирлянду, обвивающую плющ, и утыкается в телефон. Если она выложит фото и отметит кофейню, можно будет найти её профиль: вдруг там есть селфи с космическим макияжем? И не надо придумывать, как украдкой заснять.

Лена тянется сполоснуть питчер — и тут же, вздрогнув, оборачивается. Какая странная игра теней: почудилось, будто у Лии вместо лица оскаленная пасть.

Поймав её взгляд, Лия улыбается.

* * *

Навыки бариста Лена продемонстрировала на практике, а теорию пообещала выучить за одну ночь. Сказала, что готова выходить хоть завтра, и её позвали вначале на семь часов, а затем, если решит остаться, на полную смену.

От метро до квартиры она шла, сбросив кеды: щекочущая радость переполняла до макушки. Хотелось поделиться с городом — напрямую, почти интимно, через босые ступни. Город в ответ согревал не по-осеннему тёплым асфальтом и зажигал зелёный на всех попадавшихся светофорах.

Яна встретила новость о работе аплодисментами: «Ну ты крута, быстро нашла! А я не знаю, куда податься; хорошо, что деньги пока есть». Лена, обнимая лижущую лицо Корицу, пожала плечами: ей повезло.

Наверное, город захотел, чтобы она осталась.

* * *

Пасть Лене больше не чудится. Впрочем, она не смотрит на Лию краем глаза, только прямо, чтобы точно ничего не померещилось. А Лия пьёт кофе и переписывается с кем-то в телефоне, не кидается на других гостей и даже не ухмыляется зловеще. В общем, ведёт себя как человек.

«Что ни капли не удивительно, — напоминает себе Лена. — Она действительно человек, а не существо из детских страшилок. С чего ей вести себя иначе?»

Лия допивает кофе и уходит, бросив сто рублей в стаканчик для чаевых. На столике, за которым она сидела, что-то белеет — Лена, подбежав, с удивлением обнаруживает визитку.

«Агентство „Хтонь в пальто“. Хтонь на любой вкус и цвет».

Хтонь? Это шутка какая-то? Не бывает, чтобы среди людей так запросто жила... Или бывает?

А вдруг Лия... Вот почему казалось, что у неё пасть!

Нет, какая хтонь? В современном городе живём, откуда здесь чему-то сверхъестественному взяться?

Можно погуглить и всё узнать, но звенит колокольчик над дверью: пришёл следующий гость. Лена прячет визитку в рюкзак. С агентством, обещающим хтоней в пальто, она разберётся позже.

* * *

Возвращаясь домой после первой самостоятельной смены, Лена опять сняла кеды и хулигански повесила их на мосту. Один из персонажей «Сказок старого Вильнюса» отметил так начало новой жизни. Чем она хуже?

Из-под моста выплыл экскурсионный катер. Какая-то девушка, обернувшись, махнула рукой — ей ли, не ей? Какая разница! Лена помахала в ответ, и наградой стал одобрительный свист.

Асфальт снова был не по-осеннему тёплым, и зелёный на светофорах вспыхивал, стоило к ним подойти. Рекламные баннеры как на подбор обещали: «Скоро!», «Тебя ждут», «Увидишь».

— Что ты приготовил мне, город? — прошептала Лена одними губами.

И, оглянувшись, увидела надпись на асфальте: хэштег «чудеса».

* * *

Информации о «Хтони в пальто» в сети немного. Агентство действительно существует и действительно предлагает хтоней, вот расценки, вот отзывы и всё. Фотографий нет ни на сайте, ни в соцсетях, и заказ доступен только по телефону. А как же те, кому страшно звонить? Или раз ты такой пугливый, то и с хтонью тебе встречаться не следует?

Неужели там правда хтонь — то есть глубоко нечеловеческое существо? Или это весёлая компания аниматоров, наряжающихся в нечисть? По цене, кстати, вполне на аниматоров смахивает.

Позвонить бы, уточнить детали — исключительно из интереса! Вдруг там... Всякое в жизни бывает!

Яна заразила магическим восприятием мира? Или город обещал чудеса — вот, исполняет теперь?

Лена убирает визитку; покусав губы, достаёт обратно. Гостей нет, подслушивать некому, так зачем откладывать? Хватило духу рвануть в чужой город, зайти в поисках работы в первую попавшуюся кофейню, кеды на мост повесить, в конце концов. Стыдно перед таким пустяком отступать.

Лена влажными пальцами набирает номер и, затаив дыхание, нажимает на «Вызов». Гудок, второй, третий... Может, не возьмут? Хоть бы не взяли!

— Здравствуйте, агентство «Хтонь в пальто» слушает.

Чёрт!

Нервно оглянувшись, Лена поспешно уточняет:

— Скажите, а у вас правда хтони работают? Или это просто...

— Смотря что вы понимаете под хтонью, — кажется, оператор усмехается. — Жуткое чудовище? Да, у нас работают именно такие. Вы хотели бы сделать заказ?

— Нет, я... — Лена прикусывает кончик языка. «Я маюсь дурью и отвлекаю вас от работы, извините». — Мне вашу визитку оставили, стало интересно, решила позвонить.

— Я даже знаю, кто её оставил, — хмыкает оператор. Поправляется: — В смысле, здорово, что вы позвонили. Надеемся, в будущем вы воспользуетесь нашими услугами.

— Ага, спасибо, — растерянно кивает Лена. — До свидания, — и кладёт трубку.

Жуткое чудовище... Так не бывает, правда? Дурацкий розыгрыш, красивая сказка.

Интересно, если заказать хтонь, кто приедет? Человек в гриме и с рогами? Или...

Какая услуга у них самая дешёвая? Может, подкопить и...

Ты с ума сошла на всякую ерунду деньги спускать?

А разговоры с городом — тоже сказка? Оскаленная пасть — всего лишь розыгрыш? Как легко сделать вид, что померещилось! Куда сложнее признать: «Я взрослый и разумный человек, но я верю в чудеса».

— Я верю в чудеса, — вслух повторяет Лена. И прячет визитку в паспорт, чтобы ни за что не потерять.

Автор: Ирина Иванова

Оригинальная публикация ВК

Жизнь Чудовища Соколовых была распрекрасной. Квартира трехкомнатная, просторная. Безобразничай – не хочу. Пятиклассница Лера Соколова уйдет в школу – можно и на незаправленной кровати поваляться, и объедки доесть, и пощеголять в разбросанных нарядах.

И так всю неделю. Не жизнь, а красота! А всё потому что в семье Соколовых никто уборку в будни не устраивает. Единственное неудобство – тапкой могут швырнуть или на хвост наступить, но и это не нарочно – люди же Чудовищ не видят. Недолго и под горячую руку попасть.

Суббота – самый худший день в неделе. Соколовы наводят порядок, поднимают шум. Потом всё воскресенье бедное Чудовище задыхается от чистоты, но к вечеру прежняя жизнь возвращается. Учебники разбросаны, везде скомканные бумажки и стаканы с недопитым чаем. К беззаботным Чудовищным будням готовы.

Такая жизнь — во всем подъезде, кроме квартир Семёновых и Рыбкиных. Оттуда Чудовища исчезли. Наверное, они чистоты не вынесли и переселились куда-то, а, может, бродят бездомные по городу. В квартиру Соколовых не просились, да и кто пустит? Всякое порядочное Чудовище свое обиталище должно беречь и охранять от вторжений!

Самые любимые выражения Чудовища Соколовых такие: «Я потом!», «И так сойдет!», «И почти не заметно!», «Это вообще-то моя комната!» и «Хаос – мать порядка». Хозяйка их произносит часто. А нелюбимые и очень уж обидные – «Что ты за лентяйка такая!», «Сейчас сниму видео про твой беспорядок и в Тик-Ток выложу!», «Видела бы бабушка!». Вот именно после этих выражений всегда начинается уборка, и Чудовище Соколовых страдает.

Оно почти не помнило, кем было раньше. Дом на улице Зеленой заселили года три назад. Новые жильцы въехали в пустые квартиры со своим скарбом, стали устранять недоделки нерадивых строителей, собирать мебель и распаковывать коробки. Потом, но не сразу, в доме на улице Зеленой появились Чудовища. Да и были они совсем другими с виду.

Легко ли стать Чудовищем? Наверное, не очень. Сначала надо, чтобы тебя потеряли, основательно и насовсем. Потом надо одичать и немного озвереть, испачкаться и потерять прежний облик. Была любимая кукла или мишка – стало Чудовище. Подкроватное пространство или большой вместительный шкаф – лучше места для превращения не придумаешь.

Чудовище Соколовых когда-то было енотом, да не простым, а с секретной кнопочкой на животе. Нажмешь её – и изнутри зазвучит песня: «От улыбки хмурый день светлей». Потом батарейки сели. Из нутра енота вместо песни сначала слышалось рычание, потом тихое шипение, а потом наступила тоскливая тишина. Лера перестала с играть с любимцем, забросила его в ящик для игрушек. Там-то он незаметно стал превращаться в Чудовище Соколовых, а потом перебрался под кровать. Научился скатывать пыльные шарики, воровать мелкие вещи, портить тетради и книги, ставить пятна на одежду, рвать носки и колготки да ломать заколки для косичек.

Чудовище Соколовых частенько любовалось на свое отражение в пыльном зеркале. Желтый мех потемнел и сильно свалялся. Полосатый хвост висел на непрочной нитке. Один стеклянный глаз был давно потерян, второй смотрел мутно и сурово. До полного озверения не хватало совсем чуть-чуть, а тогда можно было бы переходить к более существенным акциям вредительства: пугать ночами Леру и не давать ей спать, в отсутствие хозяев открывать балконную дверь, выдергивать из розетки вилку холодильника… да мало ли! Чудовище Соколовых терпеливо ждало своего часа: еще немного и оторвется хвост. Вот тогда уж и оно само оторвётся! По полной чудовищной программе.

Как раз, когда Чудовище строило грандиозные планы, из роддома вернулась мама Соколовых с кричащим свертком в руках. С появлением малыша возникло и множество новых хлопот. Ясное дело, что никто ничего не успевал, и от суеты все сильно уставали.

Чудовище Соколовых радовалось от души тому, что Лера махнула рукой на уборку. Ведь девочка стала старшей сестрой, и у неё прибавились обязанности: гулять с коляской, бегать в продуктовый магазин за покупками, вешать на балконе выстиранные ползунки.

Но планам полного озверения Чудовища Соколовых помешала деятельная и энергичная Бабушка Зоя. Она приехала из деревни и с порога сказала: «Детям надо помочь!»

И тут стало понятно, что бабушки — самые главные враги Чудовищ. И сами всё успевают, и другим помогают, и очень любят чистоту. С первого дня закипела работа. Лера только успевала протирать полки, мести веником и складывать вещи по местам.

— Главное при наведении порядка — не сбавлять темпа! Мусор не рассматриваем! На интернет не отвлекаемся!

На генеральную уборку всей квартиры ушла неделя, и в последний день Бабушка Зоя принялась за комнату Леры.

— Убрать – полдела, сложнее порядок поддерживать. Но есть секрет.

— Какой?

Бабушка Зоя села на краешек неприбранной кровати Леры и сказала заговорщическим шёпотом.

— Надо найти Чудовище, которое тебе мешает и свои порядки диктует.

— Никто мне ничего не диктует, — удивленно ответила Лера, но Бабушка Зоя ей не поверила.

Когда все вещи в шкафу сложили аккуратными стопками, вытерли пыль с книжных полок, собрали целый мешок старых потрепанных тетрадей и блокнотов, смахнули паутинки, сплетенные в углах, пришла пора двигать кровать. Без помощи папы не обошлись. А под кроватью в дальнем углу Лера обнаружила замусоленного и испачканного до неузнаваемости игрушечного енота. Он извернулся, чтобы укусить хозяйку за палец, но одним глазом не углядел, что к чему. Только зубами клацнул.

— Что я говорила? Чудовище собственной персоной! — улыбнулась бабушка.

— Фу, какой он грязный! Я и забыла, что у меня была такая игрушка. А мы с ним дружили. Давай выбросим енота?

Бабушка Зоя покачала головой и взяла в руки Чудовище Соколовых.

— Его можно постирать и починить. В моем детстве друзей не выбрасывали. А в твоем?

— Но он уже не будет таким, как раньше.

— Очень на это надеюсь! — хитро улыбнулась Бабушка Зоя.

Вечером отмытый и заштопанный енот сидел на подоконнике и смотрел пришитой темной пуговицей на улицу. Какова-то будет новая жизнь?

Он догадался, куда девались Чудовища Семёновых и Рыбкиных. Ведь в эти квартиры тоже приезжали погостить бабушки. Хоть и жаль своего героического пакостного прошлого, да против бабушек бороться бесполезно. У них на всех любви хватит, даже на Чудовищ.

Автор: Ирина Соляная

Оригинальная публикация ВК

Уфологов Вадим решил больше не возить. По крайней мере не за бесплатно. Но как он мог отказать Лиде? Она как посмотрит из-под своих ресниц и спросит: “Отвезешь нас в Пермь, Вадик? Мы тебе и денежку заплатим…”

Какая денежка?! У Вадика уже крышу снесло так, что он готов и сам заплатить. Это же Лидочка! Это же Пермь… Последнее правда не особо воодушевляло, но какая разница. С ним же будет Лидочка! Природа. Самый разгар лета. Поцелуи под звездным пермским небом…

Но "нас" означало не только Вадима и Лиду, а ещё и двух вонючих уфологов. От них пахло перхотью, старыми газетами и не совсем свежей шаурмой. Даже улыбающаяся елочка-ароматизатор хотела биться в истерике, несмотря на всю свою внешнюю жизнерадостность.

Вадим тоже был готов сбежать, но очаровательность Лидочки просто била все рекорды. Она сидела справа от него и с интересом рассматривала блестящие коробочки с дисками. Щуря глазки с видом эксперта, Людочка задавалась вопросом:

— Пугачева или Киркоров?

А по итогу включала Михайлова.

“Все для тебя! Рассветы и туманы! Для тебя!” — трещал старенький магнитофон и Вадим подпевал сквозь слезы. Как бы он не любил Лидочку, он не мог принять, что её друзья — уфологи. Причем документалисты.

Профессор уфологии Владимир Владимирович вместе с Лидой и другим его аспирантом по прозвищу “Надувалкин” ехали в Пермскую область, чтобы снять место приземления очередной тарелки. Всю дорогу от Москвы они обсуждали как лучше расставить камеры, измерить инверсионные поля и как им вообще снять фильм, если весь его бюджет был пропит.

Вадим думал, что хуже уже не будет.

Пока не сломалась машина.

Видимо лженаучного дуэта было слишком много для машины. Лошадка, не выдержав, сломалась где-то в десяти километрах от цивилизации. Несколько часов Вадим посреди глухого леса пытался завести машину. Уже светало, а воз был и ныне там. Машина ни то что не заводилась, она не подавала признаков жизни.

— Где же мы возьмем материал… — вздыхали уфологи, наверное, думая какой орган нужно продать, чтобы возместить деньги, выделенные на фильм.

Вадим же был рад, что уфологи притихли, вот только Лидочка тоже загрустила. Для Вадима это было провалом. Самым ужасным романтическим путешествием (которое изначально им и не было). Вадим уже хотел опустить руки, как со стороны донесся чей-то хрипловатый голос:

— Что стоим?

Из леса вышел мужик, настоящий шкаф два на два, с соломенной шляпой на голове. Особый деревенский шарм ему предавали вьетнамки, заклеенные скотчем, и рваная поясная сумка.

Вадим тут же схватил Лидочку за руку.

— Вы кто? — спросил Вадим и героически сжал в кулаке гаечный ключ, единственное оружие, которое они имели помимо убийственных теорий.

Лидочка едва вырвалась из крепкой хватки Вадима и решительно пошла на встречу бугаю.

— Папа! — закричала она и радостно бросилась в объятия “медведя”.

— Ребята! Что вы испугались? Мои это!

Каким-то чудом Вадим и компания оказались в жалком километре от малой родины Лиды, поселка “Энское”. Батя Лидочки, Александр Плутонович, оказался мужиком гостеприимным и предложил подождать буксировщик у них в деревне.

Энское было в любом случае лучше грунтовой дороги посреди леса. Местные жители столпились уже на подъездной дорожке, будто бы к ним приехал цирк с конями. Все поголовно в соломенных шляпках. За их спинами тянулись ряды крепеньких дач с огородами. А вокруг чистое поле, на котором паслась какая-то живность.

Вадим впал в легкий ступор. Он точно был уверен, что ещё полчаса назад кроме леса там ничего не было.

— У вас совсем-совсем нет пришельцев? — не переставал спрашивать Владимир Владимирович. Он был из людей, кто полностью погружался в свое дело. Особенно, когда дело касалось денег.

— Какие тут инопланетяне. Тут все свои, простые люди, — устало отвечал Александр Плутонович.

— А почему они в одинаковых шляпах, — поинтересовался Вадим, но Лида и её батя лишь загадочно улыбнулись и ушли поговорить о чем-то личном.

“Странное место все-таки” — подумал Вадим, оглядывая идеально круглое поле, в центре которого располагался поселок.

Владимир Владимирович же чесал голову, уйдя в свои мысли. Казалось он полностью смирился с мыслью, что никуда они не успеют. Но кина не может не быть. Деньги уплачены.

— Если нет пришельцев, значит будут. Надувалкин, надувай НЛО! Здесь снимать будем! — командным тоном приказал он. Из каких-то закромов Надувалкин достал огромное резиновое нечто и ручной насос. И очень печально на него посмотрел.

— Красиво, у нас конечно. Но где вы инопланетян найдете? — усмехнулся Александр Плутонович.

— А у вас есть беременные женщины? — спросил Владимир Владимирович.

Людочка закрыла лицо руками и сползла немного под стол, готовая провалиться под землю. В голове Вадима происходящее вообще не укладывалось, как минимум из-за того, что он не ожидал встретить батю Лиды в пермской глуши.

Народ в Энском оказался то ли отзывчивым, то ли с юмором: желающих помочь оказалось много. Особенно местные оценили сюжет, что родился в безумном сознании профессора. По нему инопланетяне поработили Энское и основали там секту.

Весь поселок встал на уши. Реквизит делали из чего придётся. Особенно Вадиму понравились робы из цветастых занавесок одной жительницы. Только скот мирно пасся на местном поле и тихо левитировал над травой-муравой.

Вадим отметил с какой ловкостью Владимиру Владимировичу удавалось раздавать приказы. Одновременно ему удавалось убеждать женщину на сносях в том, что она ждет ребенка Альфа Центавры и давал указания боевым бабулькам:

— Дамы, повторяю, на камеру говорите, что вы видели, как с неба спустился огненный шар и начался пожар! Потом скажите, что-нибудь про сущности… Может в виде карликов… А ты качай! Качай! До ночи мы должны справиться. Тебе ещё нужно сделать макет рептилойда, — поторапливал Надувалкина Владимир Владимирович.

Аспирант был уже на последнем издыхании, но все равно продолжал активно надувать НЛО.

Стоящий рядом муж беременной умирал со смеху и говорил:

— А я то думал, что же за встреча выпускников там была.

Отвесив пару оплеух своему ненаглядному, женщина сказала, что может носить под сердцем только младенца марсианских кровей. На этом и порешили.

Даже Вадим от этой веселой атмосферы растаял и путешествие уже было не таким убогим, и уфологи уже не так воняли. А Лидочка, которая бегала по поселку с камерой казалась ещё более внеземной.

Кино снимали на удивление быстро. Уже под вечер на чистом поле облаченные в робы в ярко желтый цветочек жители Энского бегали вокруг резиновой трехногой тарелки. Пахло летним спокойствием, а эхо от громкого смеха убегало куда-то за горизонт, где лениво садилось солнце.

Вадим с улыбкой наблюдал за Лидой, которая просто светилась от счастья. Почувствовав на себе взгляд, девушка улыбнулась, послала воздушный поцелуй и побежала дальше снимать интервью с бабушками.

— Странная у них тарелка. Мелкая какая-то, — задумчиво сказал Александр Плутонович, появившись из ниоткуда.

— Они сейчас с нужного ракурса снимут и будет как настоящая.

— Ну все равно, они как бы уфологи. Должны знать, как настоящая выглядит.

— На то они уфологи, чтобы придумывать всякое. Скучно будет, если вы окажетесь простыми людьми.

Вадим пристально посмотрел на Александра Плутоновича и улыбнулся ему. Его взгляд словно говорил: “Хватит уже скрываться”. Александр Плутонович усмехнулся и снял шляпу, закрывающую два усика, что росли из его лба.

— А ты быстро догадался.

— Да, я блефовал… Хотя летающие коровы вызвали подозрение.

— Ух, ты ж какой. Не боишься инопланетян?

— Чего инопланетян бояться. Не верю я вот в них, а в простых людей… Вполне себе.

— Не зря я наших уломал поглядеть на тебя, зятек.

Будущий тесть по-отцовски похлопал Вадима по плечу, отчего тот залился краской. Так они стояли и смотрели на тех, кто веселился вдали. До тех пор, пока Владимир Владимирович не упал от усталости на землю, знаменуя, что фильм закончен.

Завершение съемок праздновали всей деревней. Наверное, у жителей Экнского было больше шансов раскрыть свою природу перед уфологами. Но к их счастью, что профессор, что аспирант, не грешили попробовать экзотический флуоресцентный самогон. А он, как известно, обладал внеземным градусом.

Бабуськи, смотря на уже пьяненьких уфологов, до последнего переговаривались:

— Ну не наливай ему больше. Вдруг засветится!

— Ну станет на недельку зелёным…

И все равно они продолжали подливать. Правда только после закуски.

А Вадим с Лидой не пили. Они весь вечер смотрели на друг-друга. И продолжали смотреть, даже когда поселку уже нужно было отправляться дальше в путь.

Их оставили, где и нашли, — посреди грунтовой дороги вдали от цивилизации. Стас Михайлов все также трещал из магнитофона, едва перекрывая храп уфологов на заднем сидении, а вокруг не было и души.

— Меня волнует вопрос, — наконец-то заговорил Вадим. — А ты зачем с уфологами тусуешься?

Лида звонко рассмеялась, не ожидая подобный вопрос в свете последних событий.

— Ну как же. Не только же мы с вами должны существовать в этой вселенной.

Вадим провел рукой по её волосам и вытащил пару невидимок, что придерживали маленькие усики на её голове. При свете луны её кожа была зеленоватой. Но ничто не пугало Вадима. Лидочка все равно была его сокровищем.

— Ты самое удивительное, что я встречал. Я тебя люблю.

Владимир Владимирович и Надувалкин слегка светились розовым, создавая романтическую обстановку. А на небе сияли звёзды. Их свет был заслонен лишь на пару секунд, когда круглый, как тарелка, поселок Энское заслонил небосвод и устремился вверх, оставив за собой глухой лес.

Будьте уверены, что в Энском живут совершенно простые люди.

Автор: Зина Никитина

Оригинальная публикация ВК

Чай и ароматный деревенский хлеб. Вкусно! Я улыбнулась дочери. Она вздохнула в ответ, бледные пальчики обхватили щербатый стакан. Ей бы дома сидеть и про мальчишек думать, как раз возраст переходный… Так нет, спасибо покойному папаше, катается со мной по выселкам. Эх…

– Мам, когда мы уже вернемся?

– Последний рывок, детка. Помнишь, я говорила, там Святая живет. Я ее облик до сих пор вижу как наяву. Она точно поможет, уверена! – я почти не сомневаюсь. Убедила себя.

Ведь это последняя надежда, других не осталось. Столичные маги, деревенские знахари, ярмарочные ведуны – никто не справился. Я потратила все наследство, объехала половину королевства. И дочка, моя глазастая Вера, все больше замыкается в себе. Иногда пытается что-то сказать, но я упрямо улыбаюсь и тащу ее дальше. Мы найдем, справимся, я обязана!

Румяная молодуха за баром выстукивает один и тот же мотив, все громче и громче. Липкий взгляд оценивающе шарит по моему гардеробу. На лице написано что-то вроде: "Мне бы столичное пальто! Я бы в нем смотрелась, не то, что эта, тощая!".

Впрочем, какая мне разница? Мысли ее я читать не собираюсь. Без усилий вижу? Так можно не смотреть!

Вера отводит взгляд от подавальщицы, хмурится, трет лоб. Слабость и головные боли – одни из симптомов нашей беды.

Проклятья, что Верин отец бросил перед смертью. Дрянь получилась редкостная.

Энергетические метастазы день за днем растут в наших аурах. По ощущениям, как черную дыру за спиной носить: пожирает силы, здоровье, молодость, оставляя взамен отчаяние и апатию. Любое обращение к магии истощает резерв до нуля, серьезное – может убить. И ладно я, но ребенок! Не заслужила моя малышка такого ужаса.

Я беру ее за руки и тихо пою. Никакого колдовства, только звук с привкусом майского солнца. Мы обязательно сможем! Доберемся до монастыря, там испокон веков Великой Матери поклоняются, найдем Святую Афонию, попросим помощи. С ее могуществом дело на пару вдохов. Получится!

Три часа до отправления поезда мы высидели с трудом. В кафе холодно, но все же теплее, чем на улице. А за грязными окнами деревья трещат!

Когда стемнело, похолодало сильнее, а молодуха засобиралась домой.

– Закрыто! – рявкнула она, многозначительно глядя на дверь.

Я поправила Вере шарф. Мелкая поморщилась, но смолчала. Закинуть на спину тяжелый рюкзак, шапку пониже… Ладно, чего тянуть: теплее там все равно не станет!

Решительно, как в прорубь, нырнула в звенящий морозом вечер. Безлюдные улицы проводили нас лаем собак и завидным светом окошек. В тепло бы, к печке и чаю с вареньем… Вместо этого я привела дочь к зданию вокзала.

Убогое помещение, отопления нет, побелка кое-где висит ошметками, ветер рассохшейся дверью стучит. Я осматриваюсь, вместе с рюкзаком падаю на скамью. Ледяная поверхность морозит даже через одежду. Нет, так нельзя!

– Что ты ответишь кавалеру, когда пригласит на танец?

– "Отвали", – бурчит Вера, но синева глаз вспыхивает радостью.

– А если не отвалит? "Ну-ка, дай мне руку, прекрасная леди!" – Я подхватываю укутанную в сто одежек девочку и кружу в танце.

Колени дрожат, судя по гримасам на лице мелкой, у нее тоже. Но я настойчива. Если сидеть не двигаясь, переохлаждение гарантировано.

В конце концов, танцы в моем репертуаре кончаются. Я просто тягаю дочь по залу, не позволяя садиться.

До отправления пара минут. За дверями вокзала ничего не происходит. Снег заметает пустой перрон. А если поезд не приедет? В этой дыре ни одной гостиницы…

Без паники, все получится!

Выходим. Возле путей ни души. Кулаки в карманах, ногти до боли впиваются в кожу. Улыбайся, не пугай ребенка!

– Мама, не волнуйся, поезд за поворотом…

Да нет там ничего! Всматриваюсь в снежную пустоту до рези в глазах.

– Смотри, едет! – всхлипываю, чуть не падаю. В голове уже мутилось от ужаса и бессилия, но, наконец, вдалеке блестят фары и слышится стук колес. Слава Богам!

Паровоз и один вагон. В нем сидят пьяненькие, судя по одутловатым лицам и вязкой ауре, работяги, пара стариков и дородная баба. Компания… Жесткие сиденья, пол заплеван, углы белеют инеем. Мне неуютно. Зато Вера заметно расслабляется, поглаживает вытертую обшивку.

На информационном стенде значилось: едем четыре перегона, выходим на пятой станции.

Кругом ночной лес, ни огонька. Темные полустанки завалены снегом, только кое-где среди сугробов натоптаны узкие ходы. О таких путешествиях здорово читать, сидя под теплым пледом, чтобы какао согревало ладони и кошка мурлыкала на коленях. А вот трястись в продуваемом всеми ветрами вагоне, страшновато. Вдруг что-то пойдет не так?..

На пятой остановке двери открываются высоко над снежной целиной. Вот тебе и "не так"! Стоим всего минуту!.. Прыгнуть самой? Скинуть багаж? Спустить дочь? Боги!

– Ты гляди, приключение века! – с дурацкой улыбкой заявляю я, стараясь не разрыдаться. Вера растерянно переводит взгляд с сугроба на меня, я стряхиваю рюкзак с плеч и швыряю вниз. – Дочь, я спускаюсь, ты за мной!

Кажется, получилось излишне резко… Не сдержалась. Хватаюсь за перила автоматической лестницы, разворачиваюсь спиной, нашариваю скользкую ступеньку… Ладони вспотели от волнения. Ой! С явственным вязким звуком отдираю себя от железа, отшатываюсь… И падаю спиной назад. Дыхание перехватывает, улыбка превращается в оскал. Приземляюсь в сугроб. Мягко, как на перину. Содранную кожу мгновенно прихватывает морозцем.

– Давай ко мне! – поезд начинает медленное движение… – Прыгай!!!

Вера взмахивает руками, механизм искрит, и сходящиеся створки дверей со скрежетом заедает. Дочь резко бледнеет, но протискивается между ними. На самом краю пошатывается от слабости… Жмурится и неуклюже прыгает вперед. Я, не чуя ног, подлетаю, перехватываю ее на лету…

Валимся в снег.

Истерически хихикаю, дочка хлопает синими глазищами, тоже смеется. Утираем слезы, из носов течет, щеки колет поземкой. Надо встать.

– Поприключались! – констатирует мелкая, всхлипывает, на секунду сжимает объятья крепче, опираясь на меня, встает.

Я барахтаюсь, проваливаюсь голыми руками в снег, шиплю от боли и холода – полные рукава набрала! Вытряхиваю стылые комья, надеваю рюкзак, и мы как ледоколы пробиваем путь к еще не заметенной дороге.

Восстановив дыхание, прихожу в себя достаточно, чтобы осмотреться. Взгляд упирается в три бедных деревенских дома. Сразу за околицами лес. Стоп, а где монастырь? Где приметная башенка с указателем?

Так, дышим, дышим! Хватаю Веру за руку и тащу к хибаре, в окошках которой теплится свет. Стучусь. За стеклом маячит человеческая тень.

– Чего надо?

– Уважаемый, а где монастырь?

– Пайгарма? Так в десяти верстах на закат, – раздается скрипучее. Мои мозги скрипят в унисон.

– В смысле? А это?!.

– Эт полустанок Пайгарма. А там село. Но там поезда уже не ходют.

– Когда же поезд туда пойдет? – говорю наигранно бодро. Сама холодею, если можно похолодеть сильней на таком морозе.

– Седня последний уехамши. Завтра.

– Уважаемый, пустите переночевать! Хоть в сени!

– Чего удумали! Пшли прочь, пока ружжо не взял! – за окном грохочут шаги, следом раздается металлический щелчок. Мое восприятие обостряется на полную, по рецепторам бьет волной злобной чужой обиды. "Я страдаю! Пусть не мне одному будет плохо!" – вот каких оттенков аура веет из щелей!

Мы тут помощи не дождемся, как пить дать!

Обнимаю Веру за плечи и быстро отвожу в сторону. На соседнем доме такие же унылые отпечатки: грязно-завистливая ненависть, ярость кирпичного цвета, зеленоватое разочарование...

На третьем наляпано черным, мясистым. Ох, я даже подходить туда боюсь!

– Ма-ам? Что делать будем? – Вера трясет меня за плечо. Ой, кажется, я выпала из реальности. Нельзя, замерзнем!

– Пойдем. В монастыре нас ждут, надо только туда дотопать.

– А туда, – это куда? – мелкая смотрит исподлобья, мрачно разводит руками. Ну да, заваленный снегом лес, железнодорожные пути, опять лес…

– Сейчас выясним! – я решительно сажусь на дорогу, тру виски.

– Ма-ам, я могу… Если ты слишком много Силы потратишь, проклятье…

– Знаю. Выдержу.

Вера замолкает на полуслове, сжимает губы. Заходит мне за спину, кладет руки на плечи. Знает, что легче, когда опору чую.

Вздыхаю. Закрываю глаза. Надо найти святилище Великой Матери. Оно совсем рядом… Десять верст леса, почти безлюдного. Никаких помех! Ищи тепло, свет… Тьма, тьма, тьма, страдание умирающей добычи, тьма, тьма, бесноватая нежить, тьма… Боги, да что же?! Вот он, огонек, пламя, гейзер сияния! Туда!

Прекрасно, нам налево. Победно улыбаюсь Вере: нашла! Девочка улыбается в ответ с облегчением. Я встаю, отворачиваюсь поднять рюкзак. Тихонько сплевываю кровь.

Идти по путям сложно: снега по щиколотку, шпалы короче нормального шага, не приноровиться. А между ними скользкие выемки. Вера устала семенить, попробовала сойти с рельсов и ухнула по пояс. Я бросаюсь к ней.

– Вылезай, детка! – тяну к дочери руки.

– Ты ранена?! – мелкая уставилась на красную даже в лунном свете ладонь с содранной кожей.

Я только пожимаю плечами. Что ж я сделаю, если варежки где-то забыла? Примерзла.

– Возьми мои!

– Мы прекратим этот разговор, не начиная. Вылезай.

Поднимаю ее, отряхиваю. Разворачиваю перед собой и слегка толкаю для ускорения. Нечего тут дискутировать, надо идти. Вера пару раз оглядывается с перекошенным лицом, но берет себя в руки.

Идем. Поземка улеглась, облака разошлись. Пути лежат в неглубокой выемке. По сторонам разбегаются снежные стены, серебряный свет стекает с их плавных изгибов. Сверху деревья. Спят. Лапы зима укутала тяжелым покрывалом, стволы потрескивают от мороза. А еще выше бесконечность звезд: Близнецы, Орион, Альдебаран, Возничий... А вот Полярная. Дух захватывает от их ледяного совершенства!

Его подчеркивает абсолютная тишина. Расфокусированный взгляд ловит движение. Это белая тень мелькнула на краю оврага. Снег зашуршал, струйкой соскальзывая вниз, и снова только наши шаги и дыхание. И сзади шаги. Или нет? Оглядываюсь – пусто. А между лопаток давит как чьим-то недобрым взглядом. Над макушками деревьев бегут зеленые всполохи. Аврора? Колдовство? Галлюцинации?

Кажется, воздух зазвенел. Мистическая мелодия звезд, почему-то, окрашивает ночь багровым…

Из транса меня выдергивает резко и беспощадно: где-то рядом воет тварь. Не хочу даже знать, живая или мертвая!

Вера судорожно оглядывается.

– Мам, я могу...

– Продолжай идти. Быстро, но аккуратно, – говорю, а сама судорожно шарю под пальто, жилеткой, свитером… Ножны с кинжалом, где-то здесь… Нашла! – Все хорошо.

Дочь отворачивается, ускоряется. Я за ней. Пальцы на деревянной рукояти нестерпимо ломит. Но вскоре чувствительность пропадает. Отморожу ведь… Не выпуская клинок, засовываю руку в карман. Сталь прорезает подкладку пальто, холодит бедро. Но рука согревается.

Снова вой. Вера вздрагивает, уже почти скачет по шпалам. У меня пищит в ушах от злости. Надоело! Хочу домой, в кресло с книжкой, а не это вот все!

Сплевываю кровь, поднимаю глаза. Звездная безграничность поет, затягивает в ледяной суеверный ужас и неистовое восхищение. Что наши крохотные печальки по сравнению с необъятной вселенной?!

Боги, помогите! Великая Матерь, не дай потеряться в холодной бездне!

Прикусываю щеку, тычу в бедро концом клинка. Не глубоко, но чувствительно. Лучше злиться, злость позволит удержать разум!

Верин папаша в этом не преуспел. Сильный техномаг свихнулся на своих игрушках. Дом оказался завален железом, главный зал превратился в гараж. А элегантный джентльмен, подаривший мне ребенка, – в сумасшедшего гения с всклокоченными волосами и бешеным блеском индиговых глаз. "Он полетит, я соберу дракона!" – кричал в порыве…

Ведь я до последнего любила его, надеялась – справится! И дождалась беду: мелкая дернула за рычаг, громадная железная конструкция начала падать, я бросилась к дочери, муж к железякам.

Никакая техномагия не спасет, когда на тебя рушится тонна балок, проводов и датчиков. Он захрипел, захлебнулся.

– Ты! Будь ты проклята, человечье отродье! – забулькал, забился в агонии. Я видела, как формируется темная туча проклятия. Распахнула себя, обняла Веру аурой, прикрывая, но… Сил не хватило. Умирая, супруг весь резерв плеснул в злые слова. Что б ему покоя не было, гаду...

Встряхиваюсь, догоняю семенящую впереди мелкую. Я обязана спасти ее, раз ума не хватило вовремя спрятать! Осталось чуть-чуть, мы почти в Пайгарме. Благодать Великой Матери и ее Святая снимут проклятие. Эта сила – лучший антипод техномагии!

Жуткий вой раздается снова. Я вытаскиваю клинок из кармана. Пальцы сразу щиплет мороз…

Впереди, между снежных лап, мелькает огонек. Второй, третий…

Деревня! Я спотыкаюсь, размахиваю руками для равновесия и чуть на напарываюсь на собственный нож.

– Мам, ты в порядке? Там машины, деревня!

– Вижу, детка. Почти на месте!

По селению идти гораздо легче. Во-первых, утоптано. Во-вторых, куда безопасней. Звездный простор не засасывает, твари не воют.

– Дочь, ты слышала звезды? – спрашиваю, не удержавшись.

– Нет. Зато вот в том доме хронограф есть. А в этом целый прядильный станок на магкристаллах! – радостно сообщает мелкая.

Хронограф, станок? Техника?..

О, а вот и монастырь! С каждым шагом мне становится теплее. Великая Матерь!

Горло сжимается. А вдруг?.. Стучусь в ворота. Навстречу выбегают монахини, галдят, трогают, заводят внутрь. В обеденной зале нас степенно приветствует игуменья. Молодая послушница помогает снять пальто, дает мне тазик с теплой водой – согреть руки, поит сладким чаем. За всей этой суетой Вера теряется: нахохлилась, сжалась на лавке, угрюмо смотрит в пол.

– Сочувствую. Тяжко нынче без мужа. Капитал уцелел? – звучным баритоном спрашивает матушка.

– Да какая разница, главное, мы живы! – восклицаю. Женщина хочет возразить, я вскидываю руку и теплые капли падают на ее рясу. Брезгливо морщится, а я сильнее волнуюсь. – Почему Святая Афония не идет?

– Так померла. Месяц, как Великая Матерь ее прибрала.

Я открываю и закрываю рот, словно рыба, хлопаю глазами. Мир размывается. Умерла? А как же проклятье?..

Вера встает. Тощие плечи расправлены, подбородок поднят, голос звонкий и сильный:

– Отведите в покои.

Игуменья пытается возразить, но крепкие руки дочери поднимают меня, держат за талию. Вера стоит и молча ждет. Ее взгляд вынуждает женщину распорядиться. Молодая послушница хватает лампаду, показывает дорогу. Я оглядываюсь на матушку и ловлю ее выражение: переносица сморщена, верхняя губа приподнята… Отвращение.

Не покои, келья. Вера суетится, раздевает меня, сажает, трет виски. Я часто моргаю, а потом, будто задвижку открыли, извергаю водопад слез. Умерла! Проклятие! Как же?..

Прихожу в себя от тихой мелодии. Тело затекло, платье на груди мокрое. Наплакала. В крошечной комнатушке сыро и холодно.

Где дочь?!

Вера сидит за моей спиной и напевает. В руках отцовские часы на цепочке. А я и не знала, что она их с собой таскает…

Смаргиваю пелену. Да что же?! Вера вытаскивает из моей ауры кусочки проклятья и вплетает их в механизм хронографа. Вдумчиво, со знанием дела! Ее аура абсолютно чиста. Техномагия!

– О, ты очнулась. А я смогла! – юная девушка улыбается и поднимает на меня взгляд цвета индиго.

Автор: Надежда Аристархова

Оригинальная публикация ВК