Серия «Фантастика, фэнтези»

— Двойные карандаши — круто, да? Можно рисовать обеими концами.

— Обоими.

— Что?

— Обоими концами. Не обеими.

— Хорошо… обоими...

Лёша окончательно растерялся. На Сашу не действовало ничего: ни коллекция ракушек, ни старинные автомобильчики с открывающимися багажниками, ни рабочий ноутбук отца, на котором Лёшке иногда разрешили играть. Не сработали даже флуоресцентные тридешные карандаши. А ему очень, очень-очень хотелось заполучить Сашу в друзья… Он пробовал подкупить её мороженым, самокатом, росмэновским «Гарри Поттером» — тщетно.

Оставалось последнее средство.

— Хочешь, я тебе расскажу тайну?

Саша щелчком оттолкнула карандаш, вздохнула и посмотрела на него без всякого интереса.

— Ну, расскажи.

У Лёшки пересохло во рту. Он быстро посмотрел на Сашу — черноволосую и черноглазую, в белом платье, с белыми заколками в волосах и в чёрных лакированных босоножках. Из неё получился бы идеальный далматин. Да… Ему очень-очень хотелось с ней подружиться.

Он решительно подошёл к шкафу и положил пальцы на ручку. Пальцы замёрзли.

— Ну? — поторопила Саша.

— Сейчас, — прошептал он, собираясь с мыслями. Сглотнул. Дёрнул на себя створку и позвал:

— Смотри. Это… мои друзья.

Саша подошла. С полок на неё глянули игрушки — мелкие и крупные, потрёпанные и новенькие, блестящие пластмассовыми глазами, проволочными усами и носами-бусинами.

— И?.. — протянула она.

— Вот это — Петька, — проговорил Лёша, беря с полки плюшевого чау-чау. — Смотри… Он пухлый, пушистый и всюду суёт нос. Ещё любит жвачки.

— Собака? Жвачки? — глядя на пса, удивилась Саша. — А что у него с лапой?

Лёша ласково погладил перевязанную бинтом заднюю лапу Пети. Прижал к лицу и зарылся носом в густую шерсть. Грустно проговорил:

— Это боевая травма. Он меня защищал.

Замелькали солнечные пятна, и перед глазами встал прежний класс — огромный, в тридцать пять человек. Лёша вошёл и тут же отшатнулся от галдящей стаи; все они казались на одно лицо, и до самого урока он так и не смог заставить себя с кем-то заговорить. Но учительница посадила его с Петькой, а Петька болтал без умолку, и очень быстро выяснилось, что у них с Лёшей масса общего: оба копили наклейки от «Турбо», грызли ногти и не входили в чат класса. Петька — потому что постоянно пачкал всех мелом и вообще был вечным лузером, Лёша — потому что ещё не успели включить. Но этого было достаточно, чтобы после школы предложить соседу:

— Пошли ко мне? У меня дофига наклеек! И ещё двойные карандаши есть, я иногда ими рисую модельки, выходит почти так же.

— А родители?

— Чьи?

— Твои. Разрешат?

— Не парься. Мама наоборот хочет, чтобы я поскорее завёл друзей. Она очень переживает, что из-за того, что мы переезжаем, у меня каждый раз новая школа.

— А часто переезжаете?

— Когда как. У папы работа такая, что приходится ездить.

— А где вы жили уже?

— Ой, да много где. Недавно из Калининграда приехали. До этого, зимой, жили в Мариинске…

— Мариинск?

— Это на севере. Там супер-холодно и сопки.

— Сопки?

— Холмы такие здоровые.

— Прикольно… Слушай, а в Калининград самолётом надо или можно поездом?..

…На следующее утро Петька ждал его у подъезда. Лёша выскочил из дома, размахивая небольшим кульком.

— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!

— Не жалко? — жадно блестя глазами, спросил Петька. Любопытный, толстый, лохматый, он напоминал нетерпеливого питомца перед прогулкой.

— Жалко, — сознался Лёша. — Но во второй раз втихушку перевезти у меня всё равно не получится, мама уже просекла, где я прятал. Так что пусть лучше у тебя будут.

— А когда уедете? Не знаешь ещё?

— Не знаю. Но не сегодня точно, — весело ответил Лёша. — У меня примета: пока троих друзей не заведу, не уедем. Пока не завёл. Так что не переживай. Зайдёшь сегодня после школы?

…Безоблачная дружба продолжалась почти две недели — до тех пор, пока с больничного не вернулся Кумкват, Петькин гонитель и недруг. Петька ревел, вытаскивая из рюкзака жёваные комки, разыскивая по школе свои учебники и зализывая раны после драк. Это и драками-то было не назвать: Петька только слабо отмахивался, больше загораживал лицо и живот. Он ревел и терпел; Лёша предлагал вступиться, но Петька мотал головой, разбрызгивая слёзы.

— Ничего не выйдет. У него банда старшаков. Они ещё и тебя отметелят…

— Что ему нужно? — допытывался Лёша.

— Просто… говорит, что я муля, — бормотал Петька, прикладывая к синякам ледышку.

— А родителям сказать? Учителям?

— Бесполезно, — со свистом вздыхал Петька, и всё повторялось раз за разом, пока Лёшка наконец не спрятал в рюкзак отцовский молоток и не бросился с ним на Кумквата — прямо в раздевалке. В первую секунду Кумкват ошалел от такой наглости, а затем ловко выхватил молоток, отшвырнул под вешалки и вмазал Лёше по скуле. Петька бросился на подмогу, и в тот же день его спустили с лестницы. Долгое время друг ходил в гипсе — может быть, до самого конца; Лёша старался не вспоминать об этом.

— Эй, — окликнула Саша, — ты чего залип?

— Ностальгия, — пасмурно ответил Лёша и, подышав псу на лапу, посадил его обратно на полку. Взял другого, благородную афганскую борзую, и постарался улыбнуться: — А это Кузнечик. Смотри, здоровается с тобой.

Кузнечик и правда тоненько свистнул. Саша потрясла его, надеясь найти внутри пищалку, но бросила это дело и принялась разглядывать прозрачные вишнёвые глаза. Проговорила:

— Как живые.

— А то, — воодушевился Лёшка. — У него и шерсть смотри какая, серебристая, длиннющая, аж пальцы путаются.

— А почему Кузнечик? И почему от него пахнет так странно?

— Он… Его Кузя зовут потому что. Вот и Кузнечик. Он прыгучий.

Снова поплыли пятна; Лёшка съёжился, почувствовав привычную тошноту от запаха табака, и услышал гогот Кузнечика — бесстрашного, поджарого и пугающе взрослого. Это было совсем недавно, в Калининграде, и запах и голос чувствовались так, будто Кузя стоял совсем рядом.

Он явился в класс в порванных джинсах, с сигаретой и длинноволосый, как девочка. Он принёс своё прошлое прозвище «Кузнечик», и никто не посмел его менять. Когда он открывал рот, казалось, будто расстёгивают мешок, наполненный матюками. Глаза у Кузнечика были кроваво-стеклянные, как вишнёвые леденцы.

Кузю посадили наискосок от Лёши, и он видел, как на уроках Кузнечик роется в телефоне или грызёт семечки под партой. Кузя не утруждал себя ни записями, ни домашкой, зато благоухал куревом и лосьоном после бритья. Бодро лаял даже на одиннадцатиклассников, локтями прокладывал путь в столовой, плевал на дежурных, требовавших мыть руки, и ни разу, кроме первого дня, не надевал форменный жилет. В рюкзаке Кузнечик носил весёлые журналы, воду и сигареты; заметив Лёшин интерес, Кузя быстро настропалил его щёлкать пальцами и делать стеклянные глаза, а ещё обучил минимальному джентельменскому лексикону. Завороженный этим, через две недели Лёша отважился позвать Кузнечика в гости — но только в то время, когда дома не было ни матери, ни отца.

Гости вышли тяжёлыми: Лёшка с порога начал переживать, что родители учуют нового друга, даже когда тот уйдёт. Кроме того, Кузя отказался разуваться, а пройдя в комнату Лёши, тут же потянулся к шкафу.

— Туда нельзя, — как можно небрежней произнёс Лёша.

— Туда нельзя, сюда нельзя, — отозвался Кузнечик. — Будешь всю жизнь по правилам — быстро окажешься в жопе-ть.

Кузина ладонь легла на ручку. Лёша дрогнул.

— Там гардероб у нас, — проговорил он. — Одежда. Мама не любит, чтобы туда кто-то чужой лазил.

Кузнечик мотнул белыми волосами и приоткрыл створку. Что-то ударилось в неё с той стороны, будто рвалось наружу. Лёшка прыгнул вперёд и вцепился в Кузин локоть. Кузя потянул дверь на себя. Лёша заорал.

— Да что ты так нервничаешь? — удивился Кузнечик, закрывая дверь. — Как будто труп там прячешь. Пусти. Не буду я туда лезть.

Лёша, испуганный, красный, никак не мог разжать пальцы. Он еле-еле проговорил:

— Мама меня убьёт, если узнает…

— Всё, всё, тихач, — уже встревоженно успокоил его Кузя. — Давай, где там твои карандаши двойные? Есть ножик? Скрепка железная? Если карандаш толстый, можно из него арбалет сделать…

…Кузя пропал через месяц. Говорили, что его перевели в Центр образования для сложных подростков. Ещё говорили, что отправили в колонию за поджог. Самой дикой версией было, что его взяли в модельное агентство: длинноногий, бледнолицый Кузнечик с виду казался колоритным интеллигентом; кроме того, даже самые дешёвые шмотки на нём выглядели дико, но клёво.

Лёша втихомолку радовался. Общество Кузи начинало пугать, а отвязаться от него оказалось не так уж просто. Ещё больше он радовался тому, что о Кузнечике не узнала мама. Только сказала отцу после родительского собрания:

— В следующий раз сама подберу школу. А то в этой дети то пропадают, то сбегают.

— Сбегают? — замерев, спросил Лёша. — Вроде про колонию говорили…

— Да какая колония, — махнула рукой мама. — Неблагополучная семья, отец-пьяница. Вот мальчик и убежал.

* * *

— Почему от него пахнет так странно? — донёсся до него голос Саши. — Как будто… На крем для бритья похоже.

— Так и есть, — медленно отозвался Лёша, вытаскивая с полки флакон. — Это лосьон после бритья. Кузя любит его запах. Я иногда его брызгаю. Подержи…

Устроив собаку в Сашиных руках, он прицелился брызгалкой и несколько раз пшикнул на длинную шерсть.

— Вот так. Ему нравится. Смотри, как урчит.

— У него динамик внутри? — ощупывая игрушку, спросила Саша.

— Нет, — засмеялся Лёшка. — Никаких динамиков. Просто ему нравится. Правда, нравится.

— Странные у тебя игрушки.

Лёша улыбнулся. Посадил Кузю в шкаф и, водя пальцем по полкам, принялся перечислять:

— Вот это Даня. Это Копчик. Это Сопливыш. Это Кирик, это Артём…

— А этот какой-то совсем побитый, — сочувственно сказала Саша, протягивая руку к разноцветной мелкой собаке, из которой клочьями лезла шерсть.

— Не трогай, — прошипел Лёшка. — Это Враг.

— Ты же сказал, тут только друзья, — смутилась Саша.

— Это… это единственный враг тут. Но он, как друзья… на память, — ответил Лёшка, брезгливо отодвигая Врага в угол. Закончив, вытер руки о штанины; на джинсах остались мокрые следы. — Фу-у.

— Фу-у, — тут же услышал он насмешливо и притворно-сочувственно. — Фу-у… Наш малышик Лёшик опять намочил штаны…

«Опять», — обречённо пронеслось в голове. Он собрался с силами, коротко вдохнул и резко обернулся, целясь ручкой в глаз сидящему сзади.

— Вызверился… малышик Лёшик вызверился! — Ему рассмеялись прямо в лицо, а руку перехватили и сжали запястье.

— Подписываем тетради, — раздавалось от учительского стола. — Ученика пятого класса средней школы номер шестнадцать-десять города Мариинска…

— Хочешь, покажу, как делать крапиву? — участливо спросил патлатый Враг. — Вот так, смотри…

Он принялся выкручивать Лёше руку; Лёша беззвучно завопил сквозь зубы и задёргался. Враг смеялся, не отпуская. Его лицо расплывалось перед глазами, оставались только цветные пятна на жилете и волосы, торчавшие клочками, будто кто-то вырывал ему целые пучки. Лёшу затошнило; он представил, как сдирает с Врага скальп, и отчаянно рванулся. Враг отпустил; Лёша по инерции вылетел в проход вместе со стулом и приложился об соседнюю парту.

— Бедный малышик Лёшик ушибся, — сюсюкая, зашептал Враг. — Давай я тебе помогу…

* * *

Лёша мотнул головой, отгоняя воспоминания о том, как затащил Врага к себе в квартиру. Для этого понадобилось немало манипуляций, включая болезнь дедушки, записку от мамы и враньё физкультурнику. Кто-то сказал бы, что одиннадцатилетний мальчик вряд ли на такое способен, но холодная злоба и верные молчаливые друзья помогли Лёше спланировать всё чётко и грамотно. Конечно, если бы знакомство с Кузей случилось раньше, всё прошло бы проще, но что вышло, то вышло, и ярким мартовским днём Лёша стоял среди своей комнаты над поверженным Врагом, держа в руке мамин распарыватель…

— Не бойся, малышик, — сюсюкая, повторял он. — Это будет быстро. Правда. Не переживай.

…Кровь пришлось отмывать до самого маминого прихода. А вот собрать клочки волос он так и не успел — соврал, что они разыгрались с новым другом, и он случайно — случайно, мам, правда, случайно! — вырвал у Врага пучок-другой.

Это был единственный пёс-изгой во всём шкафу. Единственный пёс, не имевший ласковой клички, привычек и особого подхода. Другим Лёшка носил их любимые вещи. Петьке — «Киткат» и «Орбит», изобретателю Валерке — шурупы и блестящие гайки, Чирку — юбилейные монетки. Кузе он регулярно таскал отцовские сигареты. Врагу Лёша не носил ничего, только мстительно выщипывал его шерсть, когда что-то не ладилось в школе. Впрочем, он уже почти перестал обращать внимание на школьные проблемы; из-за работы отца они переезжали так часто, что школы менялись почти каждую четверть. В каждом классе Лёша обязательно заводил друзей; и, в отличие от школ, друзья всегда оставались рядом.

— Одни мальчики, — перебила его мысли Саша. — Тут ни одной собаки девочки нет?

— Ни одной, — беззащитно улыбнулся Лёша. — Я бы хотел, чтобы появились. Но у меня ещё никогда не было друзей-девочек.

— Неудивительно, — фыркнула Саша. — Странные у тебя игрушки… И истории тоже странные.

Истории… Он ничего не рассказывал ей. Выходит, кусочки его мыслей вырвались из головы и метались в воздухе так, что она сумела поймать.

— И в чём же тайна?

— Тайна? — растерянно переспросил он.

— Ты сказал, что покажешь тайну, — напомнила Саша. — А показал только своих собак.

— А. Сейчас, — засуетился Лёша. Быстро прикрыл окно, задёрнул шторы. Захлопнул дверь, незаметно для Саши задвинув щеколду. — Сейчас… Прости, я самое главное забыл… Сейчас…

Саша поёжилась. Из-за штор комната погрузилась в красноватый бархатный полумрак, с закрытым окном сразу же стало душно. Остро проступил запах лосьона; ещё Саша почувствовала, как пахнет мятной жвачкой, мелом и железом.

Лёша подошёл к ней вплотную и взял за руку.

— Зажмурься. И сразу поймёшь.

— Что пойму? — нервно спросила Саша.

— Тайну, — прошептал Лёша, закрывая глаза. Саша, хмурясь, последовала его примеру.

— Только быстро, ладно? Мне уже домой надо…

— Хорошо, — не открывая глаз, кивнул Лёша. — Только сначала послушай… Слышишь? Прислушайся хорошенько…

— Слушай, я уже пойду. Лёш, мне правда уже пора…

— Слушай! — повелительно прошептал он и сжал её руку.

Саша прислушалась. Во дворе глухо бибикала машина. Где-то за стеной бормотал телевизор. Часто и шумно дышал Лёша.

Потом она различила тот самый писк, который почудился, когда Лёша достал чау-чау. Потом услышала, как кто-то шепчет:

— Малышик Лёшик опять намочил штаны…

Саша вздрогнула и открыла глаза. Сумрачная комната и никого, кроме Лёшки.

— Подписываем тетради…

— Я тебе все наклейки собрал, какие нашёл!

Она услышала говор и лай, заливистое гавканье, свист и собачьи голоса, с которыми смешивались человечьи. Лёша стоял перед ней молча; его губы не шевелились, только часто билась жилка у горла, и дрожали руки.

— Туда нельзя…

— Это на севере. Там супер-холодно и сопки.

— Лёш! Может, отдадим твои мягкие игрушки? Опять всё паковать, тащить… Сколько можно с ними возиться, ты ведь не маленький уже! Этих твоих щенков на целую псарню хватит! Ты для чего их копишь, что за тайна такая?

Саша зажмурилась. Перед глазами закружились вишнёвые пятна. Ей показалось, что воздух вдруг кончился, и она не сможет вдохнуть. Она распахнула глаза и увидела Лёшу близко-близко; в руках он держал что-то мелкое и блестящее, вроде иголки в пластмассовом футляре.

— Я хочу, чтобы ты стала моим другом. Хочу, чтобы тоже осталась со мной навсегда. Я не дам маме тебя выкинуть, не переживай…

Автор: Дарина Стрельченко

Оригинальная публикация ВК

В комнате стояла напряжённая тишина и запах дохлятины, облитой духами. Если закрыть глаза, можно было подумать, что кто-то умер в парфюмерном магазине. О стекло снова и снова долбилась зелёная муха. Она стукалась о пыльную преграду, падала, потом снова взлетала, снова стукалась, и так без конца, сопровождая свои попытки мерзким жужжанием.

Поль заторможено следил за ней, размышляя, додумается ли она пролететь чуть правее, к развороченной балконной двери, или так и будет биться о невидимое препятствие, пока не упадёт замертво на подоконник. Почему-то ему очень хотелось, чтобы она додумалась. Почему-то сейчас ему это было очень важно.

«Давай же, – подталкивал он мысленно муху, – тебе всего-то на полметра сдвинуться».

С резким свистом мелькнула розоватая тень. Раздался щелчок. Муха исчезла.

– Прош-ш-шу прощ-щ-щения, – прошелестел рептилоид. – Реф-ф-флекс.

Поль нервно вздрогнул и опустил голову. Он сидел у стены на грязном полу, съёжившись и обхватив колени руками. Волосы свисали ржавыми сосульками на лицо, закрывая обзор, и это было к лучшему – вглядываться в сумрак квартиры ему совсем не хотелось.

Словно по команде, все разом зашевелились и забубнили. Поль ещё ниже опустил голову, упёршись взглядом в сцепленные руки. Муха не выбралась. Ничто больше не имело значения.

– Итак, гос-с-спода! – снова взял слово рептилоид. – Мы с-с-собралис-с-сь здесь, потому ч-ш-што…

– Да говорите нормально! – раздражённо рявкнул вервольф. – Хватит манерничать!

Глаза рептилоида на мгновение заволокла полупрозрачная плёнка век. Затем он коротко кивнул и деловым тоном продолжил:

– Потому что каждый из нас претендует на этого человека.

Он показательно махнул в сторону Поля.

Не в силах совладать с эмоциями, вервольф вскочил со стула и заливисто взвыл. Сидящий в дальнем углу вампир покачал головой и болезненно сморщился, сжав бледными пальцами виски.

– Ну а чё, а чё, – забубнила кучка дохляков, раскачиваясь из стороны в сторону. – И мы да, и мы тоже!

Запах распространялся от них.

Поль вздохнул и зажмурился.

– Господа, давайте успокоимся! – призвал всех к порядку рептилоид и для острастки щёлкнул пару раз языком. Все замолчали. – Спасибо! Так, предлагаю каждому выдвинуть свои аргументы. Давайте начнём с вас, уважаемые э-э-э… – он посмотрел на дохляков и деликатно умолк, подбирая слова.

– Да зомбаки это! – выкрикнул оборотень, нервно почёсываясь. – Чего вы с ними цацкаетесь? Зомбаки они и есть зомбаки! И с какой стати с них начинать?! Это я человека выследил! Я!

Все опять зашумели.

– Вы воа-аспользовались нашей эх-х-холокац-ц-цией! – с мягким прибалтийским акцентом воскликнул вампир. – Эт-т-то был коа-а-аллективный процесс!

Ах вот оно что, вяло подумал Поль. Полчаса назад, когда вервольф ворвался через балконную дверь, заколоченную ещё со времён первой волны эпидемии, Поль решил, что всё – наконец-то добегался, и даже испытал облегчение. Он устал прятаться, устал шарахаться от каждой тени, выбираясь в краткие вылазки за едой. Вервольф так вервольф, по крайней мере, смерть будет быстрой. Но в дверь постучали, и оборотень, к неимоверному удивлению Поля, раздражённо взвыл и пошёл открывать. Поль метнулся было к балкону, но в образовавшееся отверстие уже протискивался рептилоид. Лёгким ментальным толчком он сбил человека с ног, пока оборотень и вампир спорили, кому по праву должен достаться трофей. Их свежеобразованный альянс был ещё слишком шаток.

– Ты бы молчал! – набросился оборотень на бледнолицего партнёра. – Из-за тебя, морда барская, теперь ещё с этими добычу делить! Дверь он, видите ли, закрыть не мог!

– Я в-вам н-не-е швейцар! – буркнул вампир, но отвёл глаза, чувствуя за собой вину. Дверь он действительно не закрыл, и теперь по квартире нетерпеливо шатались пятеро дохляков. Связываться с ними никому не хотелось – что для вампира, что для оборотня не было участи отвратительнее, чем заразиться вирусом смертности.

– Ну ладно! – не снижая тона заявил вервольф. – Я же не претендую, так сказать, на единоличное обладание! Разделим по-честному – Дракуле кровь, дохляки пусть мозги забирают, им они а-ха-ха, нужнее. А я, так и быть, остальное возьму, не гордый… А-а, вы же ещё, – он покосился на ящера. – Ну и с вами поделимся, чего уж там…

Рептилоид отмахнулся и качнул головой. От этого короткого жеста все умолкли и застыли, заворожённо глядя на зелёную чешуйчатую лапу.

– Ус-с-спокоились? – в восстановившейся тишине поинтересовался ящер. – Тогда давайте продолжим. Итак, господа, пришло время поговорить начистоту. Мы с вами все разумные виды, – он посмотрел на дохляков и поправился: – Почти все. И как представители наших сообществ, мы обязаны вместе признать, что находимся на грани гуманитарной катастрофы. С появлением новых… ээ-э-э-э… мутаций человечество сократилось практически до нуля, что ставит под угрозу само существование всех наших видов!

Он обвёл тяжёлым взглядом присутствующих. Оборотень сокрушённо клацнул зубами и рухнул обратно на стул, дохляки, наоборот, затоптались на месте, распространяя вокруг себя удушливую волну. Вампир демонстративно достал из кармана платок и прижал к носу.

– Что вы это… хотите вы что… – забубнили зомби наперебой.

– А то, – поднял рептилоид палец, – что мы должны дать человечеству время на восстановление популяции.

Вервольф хмыкнул и посмотрел на вампира. Тот пожал плечами.

– Послушайте! – торопливо принялся объяснять ящер. – После того, как вирус Кровита поразил большую часть человечества, мы отобрали в резервацию лучших представителей с иммунитетом.

– Да-а-а-а? – хищно протянул оборотень и облизнулся. – И где это находится ваша резервация, можно узнать?

– Нельзя! – отрезал рептилоид. – Дослушайте уже меня, наконец! Как вы знаете, вирус очень опасен, при попадании в кровь он действует даже на вас. Человеку же без иммунитета достаточно вдохнуть заражённый воздух.

– А куда ш смотре-ело мирово-ое прафи-ительство, пока они эт-т-тот вирус си-н-н-тезировали? – гундосо поинтересовался из-под платка вампир.

– Не будем сейчас об этом, – дипломатично увильнул ящер. – Руководство занимается расследованием происшествия – это всё, что вам надо знать.

– А нечего так с нами разговаривать! – оскалился оборотень. – Слишком много вам дали власти, вот, что я думаю! Посмотрите, к чему это привело! Мы отдали вам бразды правления, следовали законам и не отсвечивали, а тут появляются эти! – он рыкнул в сторону дохляков. – И мир развален за каких-то паршивых три месяца! Как это называется?!

– Ап-п-покалипсис, – тихонько подсказал вампир.

– Вот! Точно Дракула говорит!

– Па-азвольте! Я н-н-неее…

Поль опустил голову и зажал уши руками. Временами ему до сих пор казалось, что всё происходящее – безумный затянувшийся кошмар. Что он лежит на больничной койке, может быть даже при смерти, и бредит. Потому что иначе, как бредом, всё это нельзя было объяснить. Нарочно же не придумаешь! Зомби, вампиры, оборотни – это герои мифов и фильмов ужасов, их не существует в природе! Но после стремительно разошедшейся эпидемии, эти существа полезли отовсюду, как тараканы из щелей. Как могло человечество столько лет о них ничего не знать? Или кто-то да знал? Теперь уже было неважно. О, сколько ночей Поль провёл, жмурясь до цветных пятен в глазах, с надеждой проснуться в старом добром загнивающем мире, с его глобальным потеплением и проблемами утилизации пластиковых стаканов. О, какое бы это было счастье!

Он почувствовал, как глаза запекло и резко вытер их, оставляя разводы. Ободранные пальцы заныли. «Господи, – взмолился мысленно Поль, – если ты ждал своего выхода, то теперь самое время!»

– Да послушайте! – повысил голос рептилоид. – Я вам объясняю – в резервации находится сейчас тридцать две особи с иммунитетом. Но есть проблема…

– Ну ещё бы! – фыркнул оборотень.

– Да, проблема есть, и мы её не отрицаем! Она, видите ли, в том, что все особи женского пола! И нам просто необходим этот экземпляр для развития популяции! Мы уже почти утратили надежду на благополучный исход, и тут вышли на его след. Нам поистине улыбнулась удача: посмотрите, какой прекрасный образец, и он совершенно здоров!

Все уставились на Поля. Он нервно сглотнул и облизнул разбитую губу. Вампир убрал от лица платок и повёл носом.

– Каких-то пару тысяч лет, – возбуждённо продолжил рептилоид, – и человечество полностью восстановится! И тогда…

– Ч-ш-што?! – взвизгнул вампир. – Пару тысяч? Да вы издеваетесь?!

– Тихо-тихо, господа! Мы что-нибудь придумаем! Мы можем лечь в спячку, а за это время…

Входная дверь затряслась от резких ударов. Кто-то энергично ломился в квартиру.

– Ха, – нервно сказал вервольф, взъерошив кудлатую чёлку, – а зомбаки-то поразумнее некоторых будут! Они-то дверь заперли!

Вампир оскалился и зашипел.

Ещё два мощных удара, и дверь, сорвавшись с петель, свалилась на пол коридора. Осторожно ступая по ней, в комнату вошёл человек. Своей удивительной наружностью он никак не вписывался в обстановку – в светло-бежевых брюках, белой тенниске, с загорелым лицом и аккуратно уложенными волосами, он словно сошёл со страниц модного журнала из тех, что выпускали с полгода назад.

– Блядь! – обречённо и без малейшего акцента сказал вампир.

– Этого ещё не хватало! – кисло согласился ящер.

Молодой человек обвёл собрание ясным взором и широко улыбнулся, продемонстрировав идеальные зубы.

– Какого хера тебе тут надо, пластиковый мешок с дерьмом?! – взвился оборотень. – Это наша добыча, мы честно её выследили!

Приятным тенором вошедший сообщил:

– В соответствии с восьмым пунктом гуманитарной конвенции, принятой объединённой организацией андроидов, этот человек является представителем редкого вида, а также, историческим наследием, несущим ценность нашей культуры и идентичности.

– А? – пролепетал один из дохляков.

Андроид обернулся к нему и вежливо пояснил:

– Человек будет извлечён и оцифрован для дальнейшего сохранения.

Все замерли, переваривая новую информацию. Ящер зло цокнул языком, втянул воздух и начал было:

– Нельзя этого…

– Заявляю права на тело! – поспешно перебил вампир и победно покосился на оборотня.

После секундной заминки андроид согласно кивнул.

– Стоп! – взревел вервольф. – Мы так не договаривались!

Комната вновь наполнилась шумом. Поль тихонько встал и подошёл к окну. Он чувствовал себя мухой. Чувствовал, что бился все эти месяцы о пыльную непробиваемую преграду всего в полуметре от выхода.

– А меня вы спросить не хотите? – поинтересовался он вполголоса и обернулся.

Они уставились на него, как на говорящую табуретку.

– Я ведь мог бы стать кем-то из вас, да? – кусая губы, продолжил Поль. – Вампиром? Оборотнем? Чёрт, даже зомби. Меня ведь не обязательно жрать? Можно ж питаться и чем-то другим? Но вам и в голову это не пришло, ведь в вас нет ничего… человеческого.

В воцарившейся тишине громко щёлкнула отпавшая челюсть самого целого дохляка.

Они переглянулись. Посмотрели на Поля. И неудержимо заржали.

Визгливо хихикал в вампир, прижимая платочек к губам; демонстрируя огромные клыки, хохотал оборотень; аккуратно утирал слёзы чешуйчатым пальцем ящер. Даже зомби гыкали из своего угла, то ли тоже от смеха, то ли просто сами по себе. Только андроид глядел на Поля с сочувствием, заложенным в него с последней версией операционной системы.

– Что ж, – отсмеявшись, произнёс рептилоид, – а теперь давайте серьёзно, господа. Итак, мы собрались здесь, потому что каждый из нас претендует на этого человека…

Поль обречённо повернулся и упёрся лбом о стекло.

«Скорее бы уже всё это закончилось», – устало подумал он.

В комнате резко стемнело. Штормовым вихрем с улицы в щель зашвырнуло облако пыли. Снаружи донёсся протяжный утробный гул.

– Это ещё что за?.. – испуганно тявкнул вервольф.

Отшвырнув в сторону Поля, к окну бросился ящер. Следом за ним уже столпились дохляки.

Сквозь пыль, набившуюся в глаза, Поль различил крадущегося к нему вампира. На полпути он остановился и растерянно уставился за окно. Поль вдруг понял, что никто за ним не следит, рывком бросился к двери, скатился по лестнице, но на пороге застыл, чувствуя, что отнимаются ноги.

Из-под небесного свода на город опускался гигантский диск.

Автор: Ирина Невская

Оригинальная публикация ВК

“Охота на фей уголовно наказуема”. Арина неуверенно смотрела на надпись. Капли дождя слезами стекали по глянцевой табличке, не предвещая ничего хорошего.

— Отец, — обратилась она к мужчине, присевшему у забора. Лазерный нож в его руке с легкостью разрезал сетку. С каждым всполохом металла, дыра в ней становилась все больше, открывая вид на непроглядную тьму леса.

Когда над их головами пролетали коптеры, от страха скромный ужин девочки чуть не вырывался наружу. Безостановочно они повторяли: “Пересечение границ карается штрафом в сто тысяч билетов”. Некоторых надвигающаяся гроза вывела из строя. Вновь и вновь птицы из углепластика вторили: "Карается. Карается."

— Папа, я уже не хочу идти.

Мужчина повернулся к ней. За респиратором нельзя было рассмотреть его лицо даже наполовину. Настолько, что оно казалось чужим. А вдруг это лишь галлюцинация от пыльцы? Или того хуже — монстр леса под личиной человека. Только родная лысина отца, которую едва прикрывала кепка, возвращала Арину в реальность.

— В первый раз лес страшен всем.

Впереди их уже поджидали километровые сосны с чернеющими на фоне пасмурного неба кронами. Обычно требовались сотни лет, чтобы деревья столь возвысились, но пыльца делала это за пару месяцев. И они всегда росли густо, почти впритык. Даже не верилось, что между столь плотно растущими стволами можно было протиснуться.

Вдали вновь раздался вой сирены. Детское сердечко Арины вздрогнуло. С осторожностью она обернулась, но погони не было. Как и людей в целом. Только бетонные многоэтажки, зажатые среди асфальтовых пустынь, внимательно следили за каждым их движением.

Границу арболитового острова и хвойного океана сторожили однояйцевые близнецы, кроваво-алые предупреждения, мерцающие вдоль всей ограды: “Зона заражения пыльцой. Вход запрещен”.

— Не верти головой. Респиратор сползет, — сказал отец, перед тем как скрыться за оградой. С собой он наконец-то унес отвратительную дорожную сумку. Носик девочки сморщился от запаха тухлятины. Даже несколько слоёв полиэтилена, не могли заставить смерть перестать витать в воздухе.

Сердце колотилось. Запах трупа в пленке сводил с ума. В голове пустота. От сырости шрамы на ушах болели. Арине не хотелось идти дальше. Затем покрытая рубцами рука отца показалась из дыры в заборе. И девочка не могла её не принять.

Первые километры они пробирались через срубы — жалкую попытку остановить лес. Стволы размером с небольшой грузовик нагромождались друг на друга. Брошенные в страхе и ужасе перед пыльцой.

— Дальше лесоповала полиция не суётся. Даже дронов не пускают сюда. Не то что людей. Все боятся фей.

У Арины не хватало сил как-то ответить или хотя бы кивнуть. Только медленно следовать за ним, сверля взглядом сумку. Следить, как по холщевине с каждой минутой расплывалось багровое пятно. Похоже, пакет не выдержал.

Перед кромкой леса дыхание Арины перехватило. Мир, куда её затащила грубая, но теплая рука поражал своими масштабами. Лес смотрел на нее. А она растерянно искала глаза. Глаза, что скрывались во мраке и высверливали в душе дыру.

С каждым шагом Арина все больше чувствовала, как растворялась среди нескончаемой малахитовой зелени. Лес был пронизан невидимыми корнями. Они цеплялись за разум и делали его собственной частью. Не верилось, что совсем недавно это место было застроено.

Вокруг кустарники пробивались сквозь матовые корпусы автомобилей. Такие же носились по трассам со скоростью двести километров в час всего в десятке миль. С бывшими небоскрёбами было хуже. Флора измывалась над железобетонными гигантами, полностью искажая их формы. Но, как заботливая мать, все равно принимала обратно в объятья блудных городских сыновей.

— Этот лес тоже появился из-за таких охотников, как мы?

— Да. Но тот человек был безрассуден. Он струсил и не отрезал у феи крылья. Но мы же не трусы? Да, Ариш?

Когда среди людей появляется фея, целые города становятся одержимыми природой. И поэтому трусость для охотника — смертный грех.

—Слышишь, как шепчет листва перед дождем? Пикси уже рядом, — гулко звучал голос отца. И Арина вслушивалась. Деревья неохотно сгибали свои спины под штормовыми порывами. Ветер скручивал их ветви, как мачеха заплетала в тугую косу волосы падчерицы.

Влажные от капель дождя листья прилипали к плащу. Ярко-желтые резиновые сапоги казались неуместными в царстве, где правили мох с корнями. Они утопали в вязкой лесной почве, желая асфальта. Но, когда носок уткнулся во что-то более твердое, дрожь пробрала тело Арины до самых костей.

Это было изуродованное человеческое тело. Труп был наполовину поглощен цветением барвинка. Рядом с ним валялись до боли знакомые инструменты. Мертвец — охотник на фей. Крепкая ладонь отца зажала Арине рот ещё до того как она могла бы закричать. Раздался тихий звук шагов. Нечто заметило их.

— Фавн.

Феи должны быть волшебными. Про них пишут в сказках. Но существо, что вышло к ним из зарослей, напоминало оленя. Из животной груди торчали двупалые руки, вместо привычной звериной морды — мужское лицо. Оно было преисполнено спокойствием. Таким же, как у уснувших вечным сном.

Горячие пальцы сжали сырую от страха ладонь Арины.

— Ничего не бойся, родная.

Ноги подкосились, однако хватка отца не подводила. Мужчина крепко держал дочь за плечи, не давая сделать даже вдох. Легкий холодок прошел сквозь тело. Отец Арины изо всех сил пытался сохранить спокойствие, но с приближением фавна шепот страха звучал все громче.

— Мы идем к пикси. С ребенком. За метаморфозой, — голос отца был непривычно низок.

Но существо ничего не ответило. Оно вплотную приблизилось к Арине. Двупалую кисть венчали черные когти. На лице монстра появилась блаженная улыбка.

— Хо-Ра-Ро-Ше-нь-Ко-й. Вы-Ро-с-с-Л-а.

Будто бы скрестив пальцы для молитвы, он провел измазанными в земле пальцами по лбу Арины. Смешавшись с грязью, холодные капли пота стекали по щекам. Внутри она была готова к тому, что следующее прикосновение придётся на глаз или шею.

Но ничего не произошло. Фавн выгнул свою неправильно длинную шею и развернулся в сторону леса, оставив их.

Отец Арины наклонился над телом брата по делу. У него и мысли не было пытаться похоронить несчастного или хотя бы накрыть брезентом. Лес уже сам по себе был кладбищем, а вьющиеся стебли цветов — саваном. Он лишь подобрал некоторые инструменты, что ещё были целы.

— Фавны не любят охотников. Особенно, когда человек пугает пикси, — сказал мужчина, отряхивая от земли руки. — Но тебе, родная, не стоит их боятся. Они никогда не тронут таких, как ты.

— Таких, как я?

Пыльца появилась неожиданно. Маленькие комочки, сотканные из солнечных лучей. В предгрозовом мраке они были похожи на маленькие солнца. Зажигались они где-то у земли. Среди цветов.

— Смотри, — указал отец на барвинок, что заполонял всю местность вокруг.

Маленькие создания, завернутые в платья из листьев вперемешку с кусочками полиэтилена, вылезали по очереди из бутонов. Легким движением крыльев они взлетали, окружая Арину и её отца.

Они не казались разъяренными или агрессивными. На их аккуратных лицах читался чистый интерес. Но крохи однозначно выглядели бы симпатичнее без ряда острых зубов.

Аринин отец достал из кармана кубик сахара и протянул существам. Одна черноволосая пикси приземлилась к нему на ладонь. Охотно взяла угощение и снова вспорхнула, чтобы поделиться находкой с собратьями.

— Как видишь, я с ними поладил. Хочешь попробовать?

Однако Арина не решилась на это. Уж слишком малышки выглядели хрупко. Да и главная причина их прихода была безотлагательна.

Отец Арины расстегнул заржавевшую молнию на сумке и вывалил на землю кусок мяса.

— За труп я беру почти сто тысяч. Но я верю, что ты сможешь брать больше денег.

В сумерках гниющая плоть обрела черты и перестала быть столь обезличенной. Девочка, что лежала на земле, была ровесницей Арины. Однако дочь охотника не почувствовала эмпатии. Только словосочетание "последняя стадия" вспыхнуло в её мозгу.

Неизвестная, несомненно, умерла от заражения пыльцой. Лицо и конечности уже почернели, как и широко распахнутые глаза. Но главное — от макушки до пят её тело было усеяно буграми, сотнями выступающих опухолей. Ближе к концу внутренности зараженных переставали походить на человеческие. Их тела словно искали путь к новому существованию, пока не иссушали себя до конца.

Пикси присела на грудь покойницы. С нежностью она провела пальчиками по коже, что больше напоминала керамику. А затем чёрные когти расщепили затвердевшую плоть. Брызнула кровь. Другие пикси не стали ждать. Их хрустальные крылья образовали ковер на трупе. Они вгрызались, выдергивали мясо руками, и ели. Ели каждый кусочек, пока не остались только кости.

Шепотом отец сказал:

— Слюна пикси содержит стимулирующие вещества. Некоторые пытаются их отлавливать для этого, но этот способ самый лучший. Пикси на уровне инстинктов чувствуют, как не повредить мозг. С ними метаморфоза запускается почти всегда. Сейчас смотри внимательно.

Не прошло и секунды, как останки вскипели. Красноватая пена начала сочиться сквозь невидимые глазу трещины, пока не затянула целиком весь обглоданный скелет.

Через долгих пять минут Охотник натянул перчатку из плотной резины и засунул руку в пену. Жижа шипела, словно была не рада, что её потревожили. Арина не могла оторвать взгляд от худенькой белой руки, которую отец вытащил из “супа”. Это была девочка, как две капли воды похожая на покойницу. Но та уже была не человеком. На детской спине едва трепетали полупрозрачные крылышки.

— Если не дать фее полностью развиться, она частично сохранит человеческий облик, — продолжил он стягивая с руки плавящуюся перчатку.

Нечеловеческий крик вырвался из рта перерожденной, но вскоре он затих. Отец Арины почти сразу впрыснул в её вену препарат янтарного цвета. Беловолосая голова феи поникла, и девочка провалилась в сон.

— Теперь крылья… Если не вырезать под корень, они отрастут. Будет проблематично, если это произойдет в какой-нибудь школе. Они сразу начнут вырабатывать пыльцу…

Отец спокойным тоном продолжал читать лекцию про правильные углы надрезов, чтобы спина зажила нормально. В то же время его грубая рука лазерным ножом срезала ещё не расправившиеся крылья. Кровь брызгала в разные стороны и волновала, кажется, только недовольных пикси.

Арина же впала в ступор. Что-то внутри маленькой души перевернулось, когда последнее крыло упало на сырую почву. Даже то, как охотник разрезал от щеки до щеки рот феи, чтобы вытащить чрезмерно большие клыки или то, как подрезал её заостренные уши, не было ужаснее потускневших в грязи крыльев.

Он перекроил девочку как мог, сделал больше похожей на человека. Но та безжалостность, с которой он лишил фею главной её сущности, вызывала у Арины леденящий страх. И она догадывалась о его истоках. Пикси разделяли её боль и подлетали к девочке. Садились на плечи. Лизали шрамы на её ушах.

Когда обработка закончилась, отец Арины завернул новорожденную фею в некое подобие смирительной рубашки. Так удобнее нести девочку обратно. В город.

Нельзя было терять время. Отец Арины не хотел сильнее травмировать ребенка снотворным. Они продолжали идти, даже когда ливень усилился. Было сыро и холодно, но фея продолжала спать на широкой спине отца Арины. Она даже не подозревала, что её тело было изувечено бесчисленным числом инъекций и разрезов.

— Зачем нам это делать? Зачем это вообще нужно? — спросила Арина, едва перекрикивая шум капель, обрушившихся на землю.

— Каждый родитель готов отдать все, лишь бы пыльца не забрала жизнь его ребенка. Даже если это значит поддаться её влиянию. Она тоже чья-то дочь. И дома её уже ждут вновь, — ответил отец Арины, поправляя на её голове капюшон. — Лучше сними респиратор. Нам ещё долго идти, а тебе уже трудно дышать.

С непониманием Арина уставилась на отца. В больших зеленых глазах читалось: “Как снять?” Арина неуверенно потянулась к креплениям, но пальцы не хотели слушаться. То ли от ледяного дождя, то ли от страха они превратились в десять сосисок.

Мужчина вздохнул и расстегнул на затылке дочери ремешки респиратора. Маска упала, открывая два рубца, что тянулись от правого уха ко рту. Нежно он притронулся к шрамам Арины и провел по ним ладонью.

— У этой девочки тоже все будет хорошо. И главное, она никогда не вспомнит, что когда-то была мертва. Или была в лесу. У детей шрамы всегда хорошо заживают. Даже на душе.

Арина промолчала. Уставилась вниз, где грязь превращалась в лужи под тяжестью дождя.

— Ариш, ты теперь думаешь, что твой папа чудовище?

В этот момент её мысли были совершенно о другом. Арина вспоминала, как кровь стекала со спины феи. Размышляла, помнила ли она сама, насколько больно потерять крылья.

— Папа, я хочу научиться пользоваться лазерным ножом, — слова вырвались естественно, как будто в тот момент другого и не могло быть. Всё-таки она тоже была охотником на фей.

Автор: Зина Никитина

Оригинальная публикация ВК

От громкой музыки закладывало уши, а прокуренный воздух забивался в легкие, словно мелкая пыль. Голова кружилась, и на мгновение девушке показалось, что она вот-вот отключится. Прямо тут, на заблеванном полу рок-клуба в здании бывшего завода Сибэлектростали.

Содаяна прижалась к грязной стене. Надо выбираться отсюда. На мороз, на свежий воздух. Идти домой, надеясь, что не собьет машина, что не потеряет сознание и не замерзнет насмерть.

Мимо прошел мужчина и смерил девушку презрительным взглядом. Содаяна подумала, как выглядит в его глазах. Слишком большой свитер, украшения, как из этнического музея. Повязка на голове. Рюкзак в каких-то лентах и оберегах. Городская сумасшедшая или наркоманка.

Содаяна сползла на пол, держась за лямки рюкзака, как за спасительный трос. Ноги уже не держали. Ощущение в теле было такое, будто ее избивали батогами. Шаманская болезнь. Забытый кошмар двухлетней давности, когда весь мир обратился болью и иллюзией, а старый родич, которого считали колдуном, пытался сделать из Содаяны «настоящего шамана, себе на замену».

Тогда удалось вырваться, вернуться домой, в город. Традиции предков, чужое предназначение, старые обряды – Содаяна все оставила позади, как оставляет позади чум потомственный оленевод, уходя в город.

«Шаманом быть не выбирают. Ты либо рождаешься таким, либо нет».

А Содаяна решила, что свобода – важнее. Что ее личное право на первом месте. Два года делала вид, что тех месяцев в тайге не было. Что ее не учили родному языку, что не было ни шаманского бубна, ни ритуальной одежды. Что ушла оттуда «недошаманкой», так и застряв между двумя мирами...

– Эй, все в порядке?

Содаяна, не отнимая рук от головы, приподняла подбородок. Над ней склонился юноша. Его черные волосы были убраны в хвост, а из-за просторной черной футболки с эмблемой ДДТ парень казался ещё более худым, чем был. Раскосые глаза, такие же, как у самой Содаяны, смотрели с искренним беспокойством.

«Недошаманка» кивнула.

– Точно? Может, воды принести? – он едва перекрикивал музыку.

– Да! В порядке все!

Надо выбираться. Подняться на верхний этаж, а там – на улицу. Автобусы уже не ходят, так что придется четыре километра идти пешком. Содаяна вцепилась в перила. Шаг. Второй, третий.

Девушка прорывалась через толпу. Пьяную, накуренную, разгоряченную музыкой. Где-то вдалеке выла милицейская сирена.

Под ногами что-то хрустнуло – Содаяна наступила на чей-то телефон-раскладушку. Монохромный экран грустно мигнул и отключился.

На первом этаже было еще темнее, чем на цокольном. Потолок почти касался макушки. Мышцы свело судорогой, к горлу подступила тошнота. Виски сверлила невидимая дрель.

У входа в клуб стоял человек, будто сделанный из железа.

Содаяна в ужасе сгребла рюкзак и попятилась.

Железный человек обратился тенью и пополз по потолку. Длинные когтистые лапы дотрагивались до лиц посетителей, и в их глазах на мгновение мелькал первородный ужас.

Бежать. Бежать. Бежать.

Горло обожгло огнем, когда Содаяна попробовала вырваться наружу. Невидимые руки держали ее за плечи. «Нельзя выбрать быть шаманом или нет. Ты таким рождаешься. Если не выполнять свою задачу, то этот древний, как сама тайга, дар сожрет тебя, как кислота, как паленая водка, как ядовитая музыка в подвальных клубах».

После себя тень оставляла тягучий шлейф, как песок сухим летом. Края касались голов людей, и невидимые отвратительные песчинки попадали в глаза и уши. С каждой секундой танцующие становились все более злыми. Где-то с грохотом разбилась бутылка, кто-то закричал.

Внизу было все в дыму. На мгновение Содаяне показалось, что начался пожар, но потом она осознала, что это всего лишь иллюзия из-за усталости и боли. «Ты конченая идиотка, – выругалась Содаяна. – Ты же не умеешь. Не научилась. Всего полгода жизни с дядей ты только и знала, как с ним воевать по мелочам. У тебя нет шаманского бубна. Ты не знаешь обрядов. Ты даже понятия не имеешь, как зовут ту тварь, что ползает по головам тусовщиков».

С треском оборвалась нитка на рюкзаке – и обереги рассыпались по полу. Тяжелые ноги раздавили их, как стекляшки. Содаяна хотела собрать осколки с грязного пола, но стоило опуститься на колени, как об нее тут же споткнулся подвыпивший мужчина.

Содаяна толкнула дверь. В нос ударила убойная смесь хлорки, аммиака и сырости.

Тишина. Будто тяжелая дверь отрубила общий темный туалет от остального здания. В темноте кто-то всхлипывал.

Содаяна на цыпочках прошла глубже. У раковин стояла перевернутая пластиковая коробка из-под стеклотары, и, сидя на ней, размазывала по лицу тушь девушка.

– А у меня же уже там все наладилось: работу вот нашла. Хорошую. А они звонят, мол, отцу плохо, мама болеет, брат пьет. Я им говорила, говорила, что помогать смогу, а они – нет, нам ты нужна, а не деньги.

Над девушкой склонилась тяжелая тень – мужчина, крупный, метра два ростом, в плечах в два раза шире Содаяны. Круглое лицо, залысина. Девушка подумала, что он либо бурят, либо якут. У него словно бы недавно был инсульт – правая часть лица не шевелилась, а глаз был закрыт.

– Да, Кать, теперь жизни никакой не будет.

–…А брат, сволочь, только знает, как деньги таскать. Я за ним присматриваю: он пропадет один. А денег не хватает постоянно, на всех кредиты висят. А кому выплачивать? Мне.

– Ты молодец, – улыбнулся мужчина, – так обо всех заботишься, такую работу делаешь. Большую, важную, – правая рука неестественно висела сбоку, словно приклеенная.

Девушка снова зашлась слезами. Лысый склонился над ней, как собака, обнюхивающая добычу. Черная пыль загустела над головой, и он втянул ее в себя носом.

Катя продолжала рыдать. До Содаяны едва долетали отдельные слова. Она, Катя – никто. Всего лишь придаток к своей семье. Закредитованная чужими долгами. Вымотанная не своими задачами.

– А ты, – существо вздохнуло, – ребенка себе роди. Хоть от кого. Будет тебе, – оно криво усмехнулось, – счастье.

Девушка кивнула. На ее лице появилась злая улыбка.

– Найди кого, да и роди, для себя. В тесноте да не в обиде, так у вас говорят?

Катя вдруг резко повернула голову, завидев Содаяну. С глаз сошла мутная пелена, а темная пыль поредела.

– Иди отсюда, – приказала Содаяна девушке.

– А не пошла бы ты, а?!

– Я сказала, иди отсюда, – Содаяна приблизилась к тени. Существо криво усмехнулось, демонстрируя острые зубы.

Катя рванула прочь. Содаяна расставила руки в сторону, словно желая остановить тень, если та вдруг ломанется за добычей.

– Шаманским духом пахнет, – потянула тень носом, – эвенк? Не-ет, те по-другому пахнут. Якутка? Тоже нет, – монстр из нижнего мира неестественно выгнул шею. – Неужто, эянкийка? Редкость-то какая. Вы же друг друга еще при царях перегрызли.

Существо встало у Содаяны за спиной. Оно все еще сохраняло человеческий облик, но правая часть тела полностью исчезла, превратив его в однорукое и одноногое чудовище.

– А что же ты ушла от старика Улгэна? Он бы тебя обучил, как надо, шаманом же нельзя стать просто так. Надо научиться.

– Старик и сам ничего не знал.

– Знал, знал. А ты бросила его, убежала. Неправильно это, Яна, неправильно. Как же ты станешь шаманом без помощи? И вот это все, городская жизнь. Она не для тебя.

– Да, это так, – согласилась Содаяна, чувствуя себя, словно идет по тонкому мартовскому льду.

– Так возвращайся в село, к старику. Пусть он тебя обучит. А так ты – недошаманка, полушаманка или вообще никто. Ты же против меня ничего не сделаешь. Я – абасы, черный дух тайги. Против меня только сильный выстоит. А ты одеваешься, как чужак, говоришь, как чужак. Ну, родной язык-то хоть выучила?

Черный глаз без зрачка вперился ей в душу.

– Да, сглупила ты, Содаяна, – промурлыкала тень, – шаманская болезнь все силы выела, всю душу вытащила.

Содаяна попятилась. Черная пыль облепила лицо и руки. Вся похороненная боль, весь ужас вырвались наружу.

«Никчемная, глупая, чужая и в этом русском городе, и в родной тайге».

Нет, что она творит. Она же сама его кормит. Содаяна попыталась разорвать пыльные путы, но те лишь сильнее вгрызлись в кожу.

– А ты вернись, вернись к своим корням. Таким, как ты, место в чуме, со своими…

Содаяна поскользнулась и упала спиной на мокрый кафель, ударившись головой о выступавший кусок плитки. Существо навалилось сверху, впиваясь глазами, сотканными из тьмы.

– Глупая маленькая эянкийка. Даже со мной не управилась. А я всего-то низший дух, мною разве что скот да детей пугать. Ну ничего, поживлюсь шаманом в кои-то веки-и-а-а…

На пол посыпались осколки. Существо вывернуло шею и чуть привстало, позволив Содаяне откатиться от него в сторону.

Позади абасы стоял парень в майке «ДДТ». В руках он держал разбитую бутылку. Злость у того в глазах сменилась на неподдельный ужас.

– И ты тоже эянкиец, – тень облизнула толстые жирные губы, – по всей Сибири не сыщешь, а тут в одном подвале сразу двое.

Черная пыль роем мух облепила лицо парня. Она проникала в глаза и уши, и он не мог оторвать взгляда от гипнотического ока твари.

– Все умерли. Все. Семья, род. Никого не осталось, один ты. Даже на родном языке поговорить не с кем…Может, ну его? Смени имя, фамилию. Уезжай куда подальше.

– Отстань от него! – крикнула Содаяна, – я – та, что начинаю, та, что заканчиваю. Я – та, что путешествую между мирами. Мне открыто слово неведомое… и запретное.

Абасы обернулся, с любопытством вглядываясь в Содаяну. Слова на русском застряли в горле и вдруг обернулись другим наречием, забытым, незафиксированным этнографами и лингвистами – древним языком эянкийцев.

Грязный подвал превратился в тайгу, заваленную синим снегом. Абасы, половина тени, при ходьбе издавала скрежет, как несмазанные железки. Содаяна встала, и глаза ослепило красное солнце, занимавшее половину неба, что подпирало исполинское дерево.

На ветвях висел бубен из оленьей кожи. Ленты шевелились на потустороннем ветру, а в ушах девушки зазвенели колокольчики.

«Твое. Бери.»

Содаяна замотала головой.

Абасы криво засмеялся. На его половинчатом торсе появился пояс с маленькими коробками.

«Он так и будет воровать чужие души. Будет ходить по тому, что осталось от тайги и травить черной пылью. Шаманов почти не осталось. Некому выслеживать чудовищ с той стороны».

Сквозь живот Содаяны словно прошел раскаленный прут. Она сопротивлялась, ругалась, как тогда, два года назад. Не нужно, не хочу, не буду.

«Кто встанет между людьми и иным миром? Кто?»

Хозяин Тайги не угрожал. Не ругал. Лишь констатировал простую правду, от которой Содаяна бегала всю свою жизнь.

Девушка сорвала с сухой ветки бубен, подняла над головой и во всю силу легких крикнула:

– Я – та, что начинаю! Та, что заканчиваю! Я ведаю слово тайное и открытое!

…Содаяна снова провалилась во тьму.

– Эй, ты как?! – голос юноши выдернул ее обратно в реальность.

– Да хватит меня трогать, – Содаяна оттолкнула его. С легким стуком с колен упал шаманский бубен.

Юноша отшатнулся от него, как от трупа чумной птицы.

– Это вообще что было…

– Абасы. Черный дух.

– Якут, что ли?

– Они не делятся по национальному признаку, – Содаяна встала. В теле была странная легкость. Разом ушло и неприятное опьянение, и ломота в костях, и ощущение будто ее ударили мешком. Юноша как будто хотел из вежливости поднять бубен, но в последний момент передумал и не рискнул до него дотронуться.

– Меня Алтан зовут. Я из Найрского района. Был, – с грустью добавил он.

– Содаяна. Я из Красноярска так, но предки из Аюрского.

Они вышли наружу из клуба, и, пока Алтан застегивал куртку явно слишком легкую для такого мороза, Содаяна огляделась по сторонам. Катя облокотилась о стену у выхода и курила. Завидев шаманку, она выставила вперед руки, будто защищаясь.

– Смотри мне в глаза, – приказала Содаяна, – уезжай. У тебя здесь будущего нет. Бросай их всех к чертовой матери, или как у вас, русских, говорят.

– Я не могу, – неуверенно прошептала Катя.

– Можешь. Вставай и уезжай. Завтра же. И не оглядывайся. Ты сегодня прошла по краю – второй раз уже будет некому помочь.

Девушка посмотрела словно сквозь Содаяну. Потом потушила сигарету, и, натянув поглубже шапку, исчезла в холодной зимней темноте.

– Думаешь, послушает? – спросил Алтан, наконец справившись с курткой.

– Послушает.

– Это все точно не приход был? Я-то сам не потребляю, не подумай, – он задумался, – хотя, наверное, стоило бы.

– Нет, не стоило, – ответила она ему на эянкийском. Алтан вдруг расплылся в улыбке.

«Интересно, – подумала девушка, – когда он последний говорил с кем-то на родном языке».

– Давай провожу, – сказал он.

Содаяна кивнула. Бубен, от которого до сих пор пахло потусторонней тайгой, она понесла в руке. Тяжесть от него была приятной, а рука совсем не мерзла, словно тонкая оленья шкура защищала от холода.

Над ухом кто-то смеялся, но шаманка не могла понять: черный дух это или Хозяин Тайги.

Автор: Анастасия Шалункова

Оригинальная публикация ВК

часть первая: Шаманка Содаяна

– …Какой ещё мем? – побагровел директор.

– Мемагент, Виктор Геннадич – поправил я. – То есть, от мемов, конечно, тоже мозги разжижаются, но постепенно. А от этой ерунды – моментально. Это ещё Кандинский рассуждал, как сочетание цветов и линий влияет на…

– Короче, Склифосовский, – насупился он. –Ты мне чётко объясни, как эта дрянь работает. Без болтологии.

Перед нами, капая слюной на пол, сидел Чижов, менеджер по качеству. Сбитые в кучку глаза уткнулись в экран компьютера, руки безвольно обвисли, спина согнута.

Директор осторожно опрокинул монитор экраном вниз, стараясь не смотреть на картинку. Пощёлкал пальцами перед носом бедолаги. Ноль реакции. Чижов впал в полнейший кататонический ступор. Уже третий за день в компании.

Хорошо, на первый случай успели среагировать. Хоть какое-то преимущество у этой тотальной слежки в опен-спейсах. Когда инженер-проектировщик Рябышев сказал коллеге Василенко перед обедом, что проверит почту, и тут же замер, скосив глаза к переносице, тот испугался и побежал приводить его в чувство. А потом пол-офиса видело, как Василенко зацепил взглядом экран и тоже рухнул мешком на пол.

Сложили дважды два. В разработке лекарств не дураки работают – кое-какую научную литературу о нейрофизиологии народ читал. Комп отключили, вызвали скорую, полицию и меня – спеца по информационной безопасности. Пока разбирались, при чём тут вообще я, такая же дрянь произошла с Чижовым. Тут уже директор появился на пороге.

Я вздохнул, потёр висок и заговорил, стараясь донести мысль чётко и ясно:

– Кхм, если коротко… Мемагент – способ воздействия на мозг через визуальные сигналы. Видим картинку с определённым сочетанием цветов и форм, мозг её обрабатывает и извлекает, м-м-м, зашифрованную информацию. Как это, помните, у Пелевина в книжке: в рекламе прокладка наползает на экран, вызывая у мужчин подсознательную ассоциацию…

Виктор Геннадьевич поднял на меня усталый тяжёлый взгляд. Этим бы взглядом сваи вколачивать.

– …и, в общем, привязывая мужское население к просмотру телевизора, – смял я остаток речи. – Или стереокартинки – играли в детстве в такие?

– Допустим.

– Там другой принцип, но общая суть похожа – информация зашифрована в сочетании визуальных элементов. Вот эта вот дрянь, – я указал на опрокинутый монитор и выдернул шнур, – каким-то образом выжигает людям мозги. Увидев присланную по почте картинку, они впадают в прострацию и становятся овощами.

– И мы не можем узнать, что это за картинка…

– Никак.

– Ни заглянуть туда, ни скопировать…

– Я мог бы предложить сфоткать или отзеркалить, но… не уверен, что это сработает.

– Значит, у нас в офисе завёлся мем… мемо-террорист, которого мы не можем поймать, потому что не можем даже заглянуть в эти мониторы?

– Точно.

– И он может прислать такое письмо любому из нас?

– Именно.

– Ясно. С этого момента – не открывать письма с посторонних адресов.

– А если он из компании?

– Надо подумать…

Директор думал недолго. Заставил меня оповестить всех рассылкой с пометкой «срочно-важно-открыть-прям-щас!!!». Для верности ещё и объявить по громкой связи. Решение нашли довольно простое и будто бы рабочее.

Чем выше технологии, тем ниже методы борьбы с ними. Я вспомнил, как разбежалась молва о нейросетях, моделирующих форму ключа по звуку, с каким он входит в замочную скважину. Пока толпа паниковала и неслась страховать имущество, умные люди ехидно вкручивали в двери щеколды.

Нашим решением стали бумажные записи. Прежде, чем открывать любое электронное письмо, нужно было записать от руки разборчиво адрес отправителя, тему и слова на превью. Я разослал инструкции, объявил по громкой – теперь, кажется, всё. А если кто чего не слышал, так сарафанное радио доделает дело.

Пришлось смириться с тем, что мы кем-то пожертвуем, прежде чем нападём на след. Так и вышло. К концу дня задеревенел один джуниор из ай-ти отдела. Последней записью было: «дайджест компании».

– Какого чёрта? – нахмурился директор, увидев молодого парня с перекошенным лицом.

Мы долго мялись перед экраном с картинкой-убийцей, стоя по другую сторону от монитора, и глядели на запись. Дайджест? Та ежедневная раскрашенная сводка новостей, которую строчат невесть зачем никому не нужные манагеры?

В конце концов до меня кое-то дошло. Смутная догадка затрепетала в мозгу. Задержав дыхание, я шагнул к телу и развернулся, глядя в монитор. Там действительно была открыта ежедневная рассылка новостей с бело-синими узорчиками.

– Действительно, Виктор Геннадьевич. Загляните.

Директор опасливо подошёл и медленно, с усилием повернул голову, глядя искоса. После краткой паузы он пробормотал:

– Хм… И как это так? Я эту ерунду сегодня перед обедом смотрел...

– Я тоже. Значит, мы с вами не то искали. Мы думали, что отдельным людям присылают смертельный файл… Я сам сломал голову, пытаясь понять, зачем сжигать мозги двум проектировщикам и менеджеру по качеству, а теперь ещё и рядовому айтишнику…

– И зачем?

– Да ни зачем! Предпосылка изначально неправильная! Этот мемагент – не оружие, это…

– Что вы несёте?!

– Мне нужно в кабинет!

– Стоять! – директор схватил меня за руку. – Панов, сейчас же объясните. И оповестите остальных.

– Боюсь, оповещение не поможет… Запретим открывать почту до завтра… А там я со всем разберусь…

– Ну?

Виктор Геннадьевич выжидающе смотрел на меня. Под кустистыми бровями глаза – как два стальных пресса. Я вздохнул и выложил ему всё, что я понял и о чём догадался. И заодно, что собирался предпринять.

– Ладно, – поморщился директор. – Жду завтра новости.

Тут ему позвонили и сообщили, что одна из научных сотрудниц отдела доклинических исследований зависла на рабочем месте. Последней записью был…

– Дайджест, знаю! – гаркнул Геннадич, кинув в меня взгляд, способный пришпорить лошадь.

Я кинулся в свой кабинет и стал яростно превышать полномочия. Начал с малого. Связался с начальником отдела дайджестов и спросил, кто писал тот раздел сегодняшнего выпуска. Записав данные некоего Воронина, я прилепил стикер к столешнице. Он обождёт.

А дальше началась грязь.

Я взломал почту всех пострадавших, их корпоративные аккаунты, запросил характеристики из отдела кадров, стал серфить истории запросов…

Хорошо в эпоху кибератак и строжайшей коммерческой тайны быть начальником отдела инфобезопасности крупной фармкомпании… До сего дня, правда, я этим не пользовался. Знал, что могу вскрыть даже личный комп директора, но – зачем оно мне надо?

Ничего не нашлось… Евстафьева из доклиники разведена, ребёнок у мужа… Инженеры: один холост, другой женат… не то… Возраст – разный. Место рождения… образование… родственники… у Рябышева штраф за опоздание, у Чижова второй брак, у Евстафьевой ненормированный график…

Ничего. Я так и не понял, почему мемагент подействовал именно на них. М-да, не всё можно проследить через активность на рабочем компьютере. Вот если получить доступ к домашним…

Однако, главным было не это. Проверку я устроил, скорее чтобы потянуть время. Прошёл час с конца рабочего дня, остались лишь самые злостные трудоголики – и я.

Глянем…

Ага, был активен сорок четыре минуты назад, сейчас небось едет в метро и дремлет. Давай, Воронин, контент-менеджер, так тебя перетак, вскрывай свои секреты.

Не прошло и пятнадцати минут, как я нашёл то, что искал. С чего бы контент-менеджеру переписываться с ведущим нейрофизиологом из отдела клинических испытаний? Вот и мне интересно.

«Виталий, я нашёл искомый код.

Высылаю изображение, подогнал под цветовую гамму компании. Проверено в клинике – работает. Всё чисто, наши решили, что побочный продукт препарата. Я тебя поддерживаю!»

Искомый код… Значит, мемагент этот. И зачем это всё было? Я зарылся в историю переписки. Мало-помалу картина стала проясняться.

Ну конечно же. Психопаты.

Садисты из доклиники и клиники, халатные манагеры по качеству; руководители отделов, задним числом подмахивающие фальшивые заключения; химики, ворующие реактивы для личных нужд и вообще, черт его дери, личного наркобизнеса. Естественно, когда такая толпа начинает творить беспредел, играя с жизнями больных, становится не до шуток.

Особенно когда твоя мать становится жертвой некачественного препарата.

Суд купили, Воронину выдали подачку-компенсацию. Он всю её потратил на спонсирование друга-нейрофизиолога… И тот провёл исследование.

Я скользил взглядом по письмам доктора и холодел от восторга и ужаса:

«…Активируются зрительные нейроны в миндалевидном теле, отвечающем за эмоции… такие сигналы нормальная миндалина не воспринимает… воздействует на психопатов… Набор визуальных сигналов, раздражающих… ага… способен вызвать цепную реакцию всех отделов мозга с нарушением… привести к каталепсии».

Вот оно, интересное.

«…Неспособность к эмпатии – вот, что делает человека опасным. Он режет котёнка из интереса, не представляя себе его боль. Крадёт миллионы, не думая о чужих жизнях. Идёт по головам ради собственного благополучия… Его миндалевидное тело работает неправильно, ему чужды эмоции».

Я услышал, как открывается дверь за моей спиной. Значит, он оказался умнее.

– А ты сам-то не по головам идёшь, Воронин? – спросил я, не оборачиваясь.

– Н-нет, – донёсся с порога дрожащий голос. – Это п-просто сп-праведливость.

– Ну, как знаешь. Хотя, я бы лучше подумал, как их вылечить. Понимаешь, ты бы так доказал, что ты лучше…

– Н-не учи меня!

Послышался тихий стрекот канцелярского ножа. Я усмехнулся, разворачиваясь в кресле. Встал и подошёл к юноше, поднявшему руку с тонкой железкой.

– Не буду. Опусти эту штуку, Виталий. Я не сдам тебя. Ты всё сделал правильно.

– Ч-что?..

– Правильно, говорю. Поддерживаю тебя. А теперь дай пройти. Вопрос решен, я устал и хочу домой, к жене.

Он всё стоял в дверях, не опуская ножик, только стрелял туда-сюда глазами и дрожал. Я потрепал его по плечу.

– Тихо, тихо. Ты всё равно меня не сможешь зарезать.

– Эт-то ещё почему? – уронил он, несмело сдвигаясь.

– Ты мог сделать это сразу. Но главное… Если бы ты действительно мог, то ещё вчера сидел бы перед своим монитором, пуская слюни. Так что бывай. Мы что-нибудь придумаем.

Я зашагал в сторону лифта. Сквозь мои шаги послышался сначала грохот упавшего на пол ножика, а потом тихие всхлипы.

Автор: Александр Сордо

Оригинальная публикация ВК

— Агентство «Хтонь в пальто» слушает.

— Здравствуйте, я хотела узнать... ваша хтонь может быть проводником?

— Что вы имеете в виду?

— Мне нужен... нужна... прогулка. С кем-то вроде проводника через... всякие сложные чувства.

— Может, вам лучше к психологу?

— Да что мне этот психолог... Ладно, извините, я зря...

— Подождите. Я, кажется, поняла, сейчас кое-что уточню, не отключайтесь.

— С-спасибо!

— Пока не за что.

* * *

Яна кусает губы. Встретиться договорились в парке — и вообще-то до встречи целых пятнадцать минут, но дома не сиделось, решила прийти сюда и нервно листать соцсети на скамейке. К счастью, погода позволяет: ветер совсем лёгкий и облака светлые, ни единого намёка на дождь.

Вдруг не поможет? Денег не жалко: призрачный шанс, что всё прояснится, того стоит. Страшно, что не прояснится и придётся дальше слепо тыкаться в воображаемые стены в попытках найти заветную дверь. А ещё — идти на первую попавшуюся работу, чтобы не занимать у Лены, ведь денег не жалко, но... чем потом за квартиру платить?

А разве не надо было сразу так сделать? На практике со всеми работами познакомиться и тогда выбирать. Но сколько надо проработать на каждой, чтобы понять, нравится или нет?

Идея с хтонью — полная глупость! Жаль, уже ничего не отменить. С чего взяла, что хтонь будет хорошим проводником? Лишь из-за того, что она слегка не от мира людей? А проблемы разве не глубоко человеческие, которые именно человек и должен решать?

Но столько раз ходила к психологу, что прекрасно представляет, что там могут сказать. А вот хтонь... Хтонь — это интересно. Мало ли что она способна придумать — в отличие от людей?

— Здравствуйте. Вы Яна?

Яна вскидывает голову и невольно охает. Какая ведьма! Волосы почти белые, на веках красные тени, помада — чёрная; серое пальто до середины голени и ботинки с ремешками — сама хотела бы так одеваться, но не идёт, не тот стиль.

И улыбка — вроде обычная, а веет от неё хищно-потусторонним.

— Да, я, — Яна встаёт и одёргивает куртку. — Можно на «ты».

— Отлично, будем на «ты». Я Лия, и сегодня я твоя хтонь-проводник, — она кивает на скамейку и снимает рюкзак. — Давай сначала поговорим? Садись, не бойся.

Чем дальше, тем более дурацкой кажется затея: вместо того, чтобы листать вакансии, парит чужому человеку мозги своими глупыми проблемами. Вдобавок собирается потратить деньги — которые, между прочим, рано или поздно закончатся! Лучше бы работу искала, честное слово!

Но Яна продолжает рассказывать: не останавливаться же теперь?

О том, как давно не знает, куда идти, и куча школьных тестов на профориентацию ничуть не помогли. О том, что в университет поступала трижды, на разные направления, но сбегала после первого курса, поняв: не её. О том, что наивно надеялась: переедет, начнёт соваться во все сферы, которые попадутся, и найдёт себя, — но пока умирает от страха, не решаясь даже на первый шаг в неизвестность.

— Ты в наше агентство позвонила — чем не шаг? — подмигивает Лия. А Яна пожимает плечами: будет ли толк? Вдруг лишь зря потратит время — и своё, и чужое?

Точно ощутив сомнения, Лия касается плеча и заглядывает в глаза.

— Я взялась за твой заказ, потому что люблю необычные задачки. Что бы ни вышло, для меня это время не будет потраченным зря.

Вокруг её зрачков клубится фиолетово-чёрный космос, и Яна зачарованно кивает. Как повезло, что Лия оставила Лене свою визитку. Даже если ничего не получится, встретиться с кем-то не совсем человеческим стоит любых денег.

Отвернувшись, Лия разглаживает полы пальто.

— Итак, ты не можешь найти себя?

— Угу, — кивает Яна. Сцепив пальцы в замок, прибавляет: — К тому же сейчас позвали в одну компанию, но... Хочу ли я? Нужна ли мне эта работа? А если откажусь, найду ли другую? Вдруг надо не выпендриваться и хватать то, что есть? Вдруг мне там понравится? — закусив губу, она замолкает. Закидала вопросами-сомнениями, очевидно же, что Лия за неё не решит, надо как-то самой.

Лия стряхивает с джинсов невидимую пыль:

— Давай немного проясним? Чего ты ждёшь от нашей встречи? Ты ведь, когда звонила, всё-таки хотела чего-то конкретного?

Если б Яна знала! Вцепилась в визитку агентства, будто в знак судьбы, решила: позвонит, договорится, а там будь что будет.

Хотя нет, всё-таки...

— Я думала, может... — Она поправляет рукав куртки. — Бывает же свидание с собой. Чтобы заново познакомиться и всё такое. Но... я сама не могу, я не знаю... И если сможешь ты...

Лия, поймав её взгляд, улыбается:

— Устроить тебе свидание с тобой же? Никогда такого не делала! Но буду рада попробовать, — приблизившись, она предлагает таким страшным шёпотом, словно речь идёт о чём-то незаконном: — Сразу условимся: заплатишь, только если всё получится, окей?

Не по-человечески это: Лия время потратит! Но если подумать, довольно справедливо, раз она этим никогда не занималась?

— Окей, — соглашается Яна и вслед за Лией поднимается со скамейки.

Как же колотится сердце!

* * *

«Не будем сидеть, на ходу лучше думается», — и вот Лия ведёт одной ей известным маршрутом. Шумные улицы сменяются укромными двориками, дома с дырявыми балконами — детскими площадками в виде замков, незнакомые пекарни — не менее незнакомыми кофейнями. Надо было всё-таки гулять, а не сидеть сутками в квартире: вон как тут интересно!

— Раньше бывала в этом городе?

Яна мотает головой:

— Очень давно. Почти ничего не помню.

— Значит, от воспоминаний плясать не будем. — Лия останавливается посреди очередного незнакомого двора, уставленного цветочными клумбами. — Пойдём другим путём. Чего ты хочешь сейчас?

Яна замирает под её внимательным взглядом. Чего она хочет? Неужели это...

Ну разумеется, имеет значение! Хотела свидание с собой — получай; а на свиданиях обычно беспокоятся о потребностях друг друга. То есть, выходит, самой себя.

— Я...

Ах, если б так просто было понять, чего хочешь! Она бы не стала обращаться в «Хтонь в пальто», разобралась сама — и чего хотеть, и куда идти, и как с собой встретиться.

Вопрос с работой хочет решить: идти куда пригласили или подождать более привлекательный вариант? А если не будет более привлекательного? Если не поймёт вот так, сходу, что понравится? Рискнуть — и напрасно потратить время?

Но Лия, кажется, не о том спрашивает?

— Я не знаю... — Яна с мольбой оборачивается к Лии. — Это... сложно.

Лия сжимает плечо, словно подхватывая на краю бездны и мастерски от этого края оттаскивая — одним присутствием. Вот что значит хтонь. Или дело всё-таки не в этом?..

— Начнём с простого. Ты хочешь куда-нибудь пойти или посидеть здесь?

Что ж, проще и правда не придумать.

Яна прислушивается к лёгкому зуду в ногах, к царапающему любопытству, оглядывается и, заметив нарисованную на асфальте алую стрелку, заключает:

— Хочу пойти. Честно говоря, без разницы, куда: я толком нигде не была.

— Тогда идём, — сверкает глазами Лия. И тянет к проходу между домами, который выведет на очередную неизвестную улицу к какой-нибудь пекарне или кофейне. Надо будет, кстати, заглянуть в одну из них — может быть, прямо сегодня, когда начнут отваливаться ноги.

Когда они погружаются в полутьму арки, Лия шепчет:

— Ты замечательная девочка, у тебя всё получится, твои дороги сплетаются в прекрасный узор, не останавливайся, пожалуйста.

Самое простое «спасибо» застревает в горле вместе со слезами, и Яна часто кивает, надеясь, что Лия всё поймёт без слов: она же хтонь, кому, как не ей, понять?

Судя по улыбке, Лия понимает.

* * *

«Чего ты хочешь?» — то и дело спрашивает Лия.

«Тебе здесь нравится? Не слишком шумно?»

«Будешь чай или кофе?»

«Посидим ещё или пойдём?»

Смотрит космическими глазами то поверх стаканчика с рафом, то из тени шелестящего дерева, и от её взгляда, как от лезвия ножа, расходится внешнее, напускное, чужое, обнажая настоящее.

По крайней мере, так кажется Яне. И Яна честно ищет ответы.

Прислушивается к ощущениям: солнце греет щёку, зудят ноги, кофе чуть горчит. Прикидывает: «Хочу ли я вставать с кресла и выходить наружу, в свет, к людям? Мне больше нравится шоколадный торт или муравейник? Может, однажды я могла бы... Нет, об этом думать не стоит».

Вдыхает запах тёплого дерева, свежей выпечки и почему-то апельсинов.

Наконец отвечает: «Да, нравится». Или: «Буду кофе». Или: «Давай ещё пять минут?»

Свидание нужно для лучшего знакомства. Выходит, таким образом она узнаёт себя — или, по крайней мере, учится это делать?

Но не отпускают сомнения: каким образом муравейник, кофе и посиделки в кафе помогут понять, куда двигаться и кем работать? Вакансия продавца не становится привлекательнее, но и другие вакансии, сколько мысленно ни листай, желанным теплом внутри не отзываются.

«Никак не помогут. Это бред, напрасная трата времени. Не нужно даже психологом быть, уж тем более — хтонью, чтобы всё это проделать и ничегошеньки не изменить».

В очередном дворе, куда их заводит Янино желание завернуть в арку, Лия ловит за плечи и разворачивает к себе лицом.

— Что тебя терзает? Не молчи.

Яна отводит глаза: не хочется признавать, что результата нет, что они зря бродят по городу, что Лия пускай и хтонь, но... Или всё-таки хочется?

— Как мне это поможет? Ну вот я поняла, хочу погулять или выпить чаю, и что? От этого сразу желанная работа появится?

Склонив голову набок, Лия улыбается. Яна вздрагивает: из-под улыбки проступает оскал, а человеческое лицо на миг сползает, как дешёвая маска, обнажая жуткую волчью морду. Решили сожрать, чтобы сомнения не терзали?

Стоит моргнуть — всё исчезает. Перегуляла, наверное, утомилась — или это высунулась хтоническая суть, мол, не забывай, с кем дело имеешь? Неужели Лия не терпит критики? А сама говорила, что оплата — лишь в случае результата...

Лия резко дует в лицо. Яна отшатывается: да что она себе позволяет! Но возмущения вырываются не словами — удивлённым кашлем: так вот зачем...

— Теперь понимаешь?

Ах, если бы...

Или всё-таки?..

Нахмурившись, Яна дёргает плечами:

— Надо сделать следующий шаг?.. Подняться на ступеньку выше. Примерить на себя работу. С людьми или с информацией? Разнообразие или чёткость и предсказуемость?

— Всё так, — кивает Лия и покачивается с пяток на носки. — Знаешь, на первом свидании люди узнают друг друга как раз на уровне прогулок, кафе и чая-кофе. Но всё впереди — если ты не решишь себя бросить.

— Я вроде неплохое впечатление произвела, — смеётся Яна. — Думаю продолжить знакомство.

«А ещё — отказаться от работы продавцом. Деньги пока есть, а в мире столько вакансий, неужели больше нигде не повезёт?»

«Давай!» — поддерживает надпись на стене. Надо же, и город высказался, не устоял. Сразу бы так.

— Что теперь хочешь сделать?

Нервным движением пригладив волосы, Яна бормочет:

— Хочу тебя обнять, если ты не против.

— Я не против, — широко улыбается Лия. И распахивает руки.

Вот почему пахло апельсином: духи у неё цитрусо-можжевеловые! А пальто мягкое и, кажется, совсем тонкое, неужели не холодно? Всё-таки середина сентября. Или хтони вовсе не мёрзнут?

Интересно, сколько по правилам приличия должны длиться объятия толком не знакомых людей? Сильно Лия рассердится, если эти правила пойдут куда подальше?

* * *

— Держи, — Яна протягивает конверт с деньгами. — Я зря боялась. Спасибо за помощь.

— Это моя работа, — улыбается Лия, застёгивая рюкзак. — Рада, что твоё свидание удалось.

Они расходятся в том же парке, где встречались, и, направляясь к выходу, Яна невольно приплясывает. Неужели выбирать работу не сложнее, чем десерты в кафе? То есть ответственности, конечно, больше и далеко не всегда сразу видны плюсы и минусы, но в целом... Не терпится попытать удачи с какими-нибудь ещё вакансиями!

Лия знает своё дело.

Интересно, она берётся только за необычные задачки или однажды, например, согласится просто сходить в кафе?

Автор: Ирина Иванова

Оригинальная публикация ВК

Предыдущие части цикла:
Спец по чаю

— Почему? Почему шаманский дар достался именно тебе?

Содаяна поднялась на ноги. Голова раскалывалась, а в горле застряла рвота. Улгэн возвышался над ученицей неприступной горой.

— Яна! — рявкнул он. — Подними!

Давясь слезами, Содаяна взяла упавший бубен. Через тонкую оленью шкуру виднелся ясеневый каркас. К нарисованному в центре Мировому Древу прилипли грязь и трава.

— Я не виновата, что у меня не получается, — девушка шмыгнула носом.

— А кто виноват? Я? Или Хозяин Тайги? Ты бестолочь-полушаманка!

Содаяна сунула бубен Улгэну. Стоило артефакту перейти из рук в руки, как «полушаманка» почувствовала острую боль в правом боку. В ушах зазвенело.

— Ну, чего стоишь?! Неси молоко!

Девушка зашла в пропахшую таежными травами избу, перешагнула через перепутанные провода и оказалась на маленькой кухне с едва работающим холодильником марки «Орск». Стоило открыть дверцу, как в нос ударил запах сырости и прокисших продуктов.

— Шаману что, убираться по ГОСТу не положено? — пробурчала она, доставая белую бутылку с грустной коровой на этикетке.

Тошнота прошла, и Содаяна почувствовала привкус крови на деснах. Первое время «полушаманка» думала, что простудилась. Потом — что при последнем визите к стоматологу ей занесли инфекцию под пломбу. Что пора прекращать есть лапшу быстрого приготовления. Да и энергетики на пустой желудок точно здоровья не прибавляли.

Но хуже всего были ночные кошмары. Мозг загорался огнем, стоило заснуть, а к сердцу тянулись мерзкие черные руки. Те, кого не видно, таежные злые духи-бусу. Безымянные тени, сотканные из длинных зимних ночей и горечи лесных пожаров.

Год Содаяна почти не спала, едва заставляя себя утром пойти в школу, где все равно проваливалась в болезненную полудрему, стоило оказаться за партой. Старшеклассницу водили по врачам, даже нашелся один плюс-минус вменяемый психолог. Вот только никто не мог объяснить, что с Содаяной не так. Все нормально, психосоматика, выпускной класс. Да и сидит, как все подростки, в интернете, оттуда и стресс.

А мир вокруг девушки казался нереальным, неправильным, и сама Содаяна чувствовала, как проваливается в черную бездну, беспросветную, словно осенняя ночь в тайге.

— Держи, — Содаяна протянула Улгэну бутылку молока. Тот даже не посмотрел на ученицу, а просто открыл крышку и начал поливать бубен, приговаривая что-то по-эвенкийски.

— Не понимаешь? — спросил он. — Бубен с тобой по-русски говорить не станет. Чем быстрее заговоришь по-нашему, тем лучше. Совсем плохо? — Содаяна кивнула. — Твой дар — болезнь. Хворь, проклятие. Оно рвется наружу, как медведь в капкане. Жрет поедом и будет жрать, пока ты судьбу не примешь. Пока не встанешь перед зеркалом и не скажешь: я, Содаяна, шаманка, как двоюродный прадед мой, как прапрабабка моя. И вот тогда боль пройдет. Иначе никак.

— А я могу быть шаманом… и кем-то еще?

— Нельзя, — Улгэн перестал лить молоко на бубен. — Вот, скажем, решишь ты, что хочешь в город уехать, получишь образование, ну и пойдешь работать менеджером куда-нибудь. А надо камлать. Человек приедет — спасать нужно, пока его душу не растерзали. Или совсем тени житья не дают. И все бросить нужно, приехать и камлать. Работу бросить, семью оставить, — он указал на бубен, — и камлать, пока не поможешь, пока не спасешь. Откажешь, то тебе житья не будет. Ни спать, ни есть не сможешь. Шаманская болезнь не оставляет выбора. Ты либо рождаешься таким, либо нет. А если рождаешься, то, пока бубен в руки не возьмешь, будешь страдать.

— А если я не хочу? — снова спросила Содаяна. — Если я не хочу быть шаманом? Если я хочу уехать в город учиться и быть нормальным человеком?

— Это уже за тебя решили. Духов не видно и не слышно, они крадут и калечат чужие души. И только шаман может прийти да спрятать, уберечь.

Содаяна хотела съязвить что-то про свободную страну, право выбора и завоевания современного гуманистического общества, где никто никому ничего не обязан, но передумала, почувствовав резь под самым сердцем. Словно жуткая тень из кошмара прогрызала путь сквозь плоть.

Содаяна никогда не знала, чем хочет заниматься и кем хочет быть. У нее не было увлечений или талантов, оценки выходили так себе, ну а сосредоточиться на государственных экзаменах было выше ее сил. Пока друзья и одноклассники выбирали, в какой город покрупнее уезжать, она смотрела в экран компьютера, теряясь между вкладками, как в тайге.

Она даже никогда не задумывалась, почему ее зовут, скажем, не Аня, а Содаяна и почему отец в детстве по полгода жил в чуме, а по полгода — в специальном интернате для коренных народов. И почему ее пугали злыми бусу, а не условным бабайкой под кроватью.

Эвенки. Эвенкил. Они же, по-старому, тунгусы. Оленеводы Приамурья, до сих пор не забывшие ни шаманских традиций, ни промысла, ни языка.

Тело рвало на части, голод терзал желудок, но еда рвотой просилась наружу. Глаза, уши, ноги — все горело потусторонним черным пламенем. Кошмары не давали спать ночью, а боль — стоять на двух ногах днем.

А лучше не становилось, пока отец не привел Улгэна, своего двоюродного дядю.

Тогда впервые и прозвучало — шаманская болезнь. Дар и проклятие в одном комплекте, без права передачи. Как Содаяна сопротивлялась, как ругалась — никуда не поедет, еще бы в дурку заперли. Насилие над личностью, замшелые предрассудки. А Улгэн не уходил, что-то бормоча под нос и сжимая в руках маленькую шкатулку с резным оленем.

И девушка сдалась. Не дожидаясь выпускного, собрала рюкзак и уехала в далекое село на границе Якутии и Забайкалья.

Внезапно вся прежняя жизнь и зыбкое будущее перестали иметь смысл. Реальный мир с его компьютерами, интернетом, экономической нестабильностью, путешествиями, переездами и сериалами в любительской озвучке стал тонкой перегородкой между Содаяной и иной стороной, за которой притаилась тьма. Стоило взять бубен — не свой, Улгэна, свой собственный еще только предстояло найти, как боль утихала. Она даже смогла выспаться под протяжный напев варгана.

А потом все началось по новой, будто болезнь вернулась после долгой ремиссии. Бубен выпадал из рук, рукоятка натирала пальцы до мозолей. Тканевая шапка колола лоб, а длинный наряд делал Содаяну похожей на городскую сумасшедшую. За год жизни в отдаленном якутском селе в часе езды от маленького районного центра, где из благ цивилизации разве что ловил мобильный интернет, молодая «полушаманка» окончательно утратила связь с реальностью.

Ее будущее — здесь, на земле предков. Предназначение — искать пропавшие души, лечить, заговаривать, говорить с духами, как делали предки тысячелетия назад. Быть посредником в срединном мире, охранять простых людей. Ехать туда, куда позовут, стоять там, где потребуется, и говорить на старинном языке тунгусских оленеводов, что пришли в Забайкалье с далекого юга.

Осознание полоснуло Содаяну раскаленным ножом. У нее не было выбора. Не было будущего. За нее все решили. Духов предков не обманешь чужеземной фамилией и пропиской в промышленном городе. Наученная культура и чужие книги не встанут между шаманкой и ее предназначением.

— Поеду домой, — зло сказала Содаяна, — я свободный человек, что хочу, то и делаю!

— Свобода — социальный конструкт, — ответил Улгэн по-русски, — можешь уехать, только ко мне не возвращайся. А когда прижмет, на коленках всю Сибирь проползешь, будешь искать шамана, кто тебя посвятит. Найдешь якута или бурята, он, может, и покажет, только со своими богами на чужом наречии не говорят и с чужим бубном в путь не отправляются. Я, пока жив, всему тебя могу научить. А ты, неблагодарная, и этого не понимаешь.

Гнев, притаившийся за клеткой ребер, вырвался наружу, как медведь с откушенной в капкане лапой.

— Да не пошел бы ты, а?! — закричала Содаяна и покрыла старика отборным матом. Она материла Улгэна и всех их общую родню, эту тайгу, и эти традиции, сквернословила всей силой «первого национального», по пути изобретая новые ругательства, соединяя названия половых органов с социально-политической терминологией и сдабривая заимствованиями и интернет-сленгом.

Улгэн ударил Содаяну по лицу. Девушка потеряла равновесие и упала, поранив руку о торчавшую из земли деревяшку. Горло загорелось, будто ругань обожгла дыхательные пути.

Бубен, щедро накормленный свежим молоком, на глазах изменил цвет. Из светло-бежевого стал коричневым, а потом почернел, словно съеденный скверной.

— Улгэн… — прошептала Содаяна, но прежде, чем она успела хоть что-то сказать, она получила от шамана удар палкой. А потом еще и еще, пока мир не сузился до жгучей боли во всем теле.

— Убью! — проревел шаман, и одновременно с ударом по плечу черная тень вцепилась в сердце Содаяны. Девушка сжала руки в кулаки и изо всех оттолкнула Улгэна.

Небо и земля поменялись друг с другом местами, и из похожих на дымку облаков повалил черный снег. Тяжелая стена тайги поглотила мир, и Содаяна упала в бездну, откуда неслись хохот и плач духов-бусу.

Шаманская накидка на плечах девушки окрасилась синим, тонкие полоски ткани, закрывавшие лицо, пропитались кровью. Мировое древо соединило три мира, а в потустороннем лесу завыли монстры и чудовища.

Осквернила! Осквернила! Осквернила!

Вот он, бубен Улгэна. Не инструмент, не орудие, но корабль, на котором шаман отправляется в иные миры. Он почернел и сломался, отравленный словами Содаяны. Уничтоженный наречием жителей городов, пришедших с запада в эти дикие сибирские земли.

Дар — проклятие! Дар — проклятие!

Почерневший бубен лег в руки Содаяны. Она пошевелила пальцам, и тот рассыпался, как побывавшая в костре книга.

В груди выла пустота, и эту пустоту заполнял гнев, ломая позвоночник, как сухую ветку. Содаяна упала на колени — лицо обожгло ледяным ветром. Надо. Надо. Надо окончить школу. Надо получить диплом. Надо найти работу. Надо. Надо. Надо выйти замуж, родить детей. Надо. Надо. Надо стать шаманкой. Надо заговорить на родном языке. Надо. Надо.

Чужие «нужно» и «должно» жгли изнутри, а в небе горели всеведущие глаза Хозяина Тайги.

— Я об этом не просила! — закричала Содаяна. — Задрали вы меня уже! Все, с обеих сторон! Не знаешь, где хуже! В городе или в тайге!

Ветвь мирового древа опустилась ниже и загорелась. На ней колыхался знакомый шаманский наряд с оборками и оберегами. От него пахло травами и предназначением, которое не выбирают. На ветру колыхались цветные ленты, как те, что повязывали на молитвенные барабаны в буддистских храмах.

Содаяна протянула к одежде руку. В голове зазвенел голос Хозяина Тайги.

«Твое? Твое? Твое?»

Содаяна отдернула руку. Нет, это не для нее. Ей сказали, что так надо, а она и не спрашивала.

«Точно? Точно? Точно?»

— Да! Это не мое!

Огонь поглотил ветку. В пламени Содаяна вдруг увидела саму себя, но старше на двадцать лет. С короткими волосами, в куртке и в брюках. Лицо загорелое, а в глазах настоящий живой огонь, как у человека, точно знающего, за что держаться и во что верить.

Содаяна потянулась вперед, и видение исчезло. Пустота выела сердце и оставила лишь оболочку.

«Где твоя душа, Содаяна? Откуда пустота? Почему я не могу дать тебе твой собственный бубен?»

Корни мирового древа разверзлись, и Содаяна упала в кучу звериных костей.

«Где твоя душа? Кто забрал? Куда унес?»

Сердце Содаяны сковали оковы, и она почувствовала себя запертой в маленькой коробке, в темноте и духоте. Душа под замком, для сохранности, так говорил Улгэн.

Девушка схватила пожелтевшую кость и принялась копать землю. Грязь попала под ногти, пальцы задубели от холода. Она копала и копала, пока ладонь не провалилась под слой почвы. Небо поменялось с землей местами, черный снег прекратил идти, а Хозяин Тайги исчез, скрывшись за незримой стеной.

Содаяна раскрыла глаза — Улгэн стоял напротив нее. Странное дело, но он казался ниже ростом, стоя на одном уровне с «полушаманкой».

Она ринулась в дом. Сырые дощечки кололи босые ступни. Улгэн бросился за ней, но девушка выставила против него кость, что принесла из другого мира.

— Проткну!

Содаяна опустилась на колени у самой стенки. Приподняла пальцами половицу. Там лежала шкатулка с резным оленем, заколоченная тоненьким гвоздями, как маленький гроб.

Улгэн выбил шкатулку. Содаяна вцепилась зубами ему в руку.

— Ах ты мерзавка! — он замахнулся на нее, но девушка в один прыжок преодолела расстояние между собой и заветной находкой.

Улгэн схватил Содаяну за ворот, но девушка вывернулась и изо всех сил швырнула шкатулку о печку. Хрупкая древесина раскололась на части.

Пустота в груди исчезла. Внутри Содаяны зацвело Мировое Древо. Голос Хозяина Тайги прошептал в самое ухо:

«Нашла свое. Нашла свое. Приходи за облачением. Приходи за бубном. Я знаю, что тебе нужно».

Девушка сорвала с головы опостылевшую шаманскую шапку.

— Стой! — закричал Улгэн. — Тебе все равно придется обучаться! Лучше у меня, чем у кого другого!

Содаяна нагнулась к нему и увидела, что Улгэн — напуганный и рано постаревший мужчина, худой и болезненный, уже давно лишившийся половины зубов и тащивший на себе тяжелую неподъемную ношу. Все эти годы, поняла девушка, Улгэн ждал, когда в его роду появится еще один шаман. И тогда можно будет заставить его разделить груз. Лишить полушамана воли и души, заточив в шкатулку с резным оленем. Навеки привязанный, навеки скованный. Шаман на чужих условиях. Знахарь по навязанным правилам.

— Тебе некуда бежать! — закричал Улгэн. — Некуда! Ты не выбираешь, быть шаманкой или нет!

Да, настанет день, и она сама придет в эту тайгу. Она пойдет к Хозяину Тайги по тропинке иного мира, и там, на горящих ветвях, будет висеть ее шаманский бубен. Такой, какой подойдет лично ей и больше никому. Тот, который не почернеет от сквернословия и который не потребует абсолютного подчинения. Может быть, это случится через десять лет, может быть, через двадцать. Может быть, не случится никогда.

Она еще не жила. Нигде не была. Ничего не видела и не чувствовала. Сначала она посмотрит срединный мир, вдали от запахов тайги и шаманских песнопений.

А дар подождет, даже если она никогда за ним не вернется.

Содаяна сжала кусок кости из иного мира в кулаке и отправилась в город.

Автор: Анастасия Шалункова
Оригинальная публикация ВК