Серия «Фантастика, фэнтези»

Синевато-зелёное лицо Макса обернулось ко мне. Щупальца гладили календарь.

– Ты двигал день?

– Я думал, ты подвинул…

– Наверное… – Он скрипнул зубами. – Остался месяц.

Я блаженно растянулся на спальнике, привалившись затылком к прохладной земляной стене. Снаружи было паршиво. Августовская жара плыла над лесом, вливалась в лёгкие волной прелой духоты. Душно было в разжиженном мозгу, чесалось под кожей. Скоро должно пройти – мы только что закинулись по новой и разлеглись на спальниках с бутылкой виски. Фонарь мерцал, истекая ангелами на устеленный лапником пол.

Горка чёрных пакетиков с дурью в углу землянки уже поднялась выше стола. Осенью она должна упереться в потолок. Расходников мы взяли с запасом, посуда у нас высшего качества. Расчёт на пару центнеров продукта. Осталось лишь дожить до сентября.

Консервы, крупа, виски, курево – этого всего нам хватит. Время течёт быстрее и легче, когда в мозгу хмарь. О прошлом не думаешь, о будущем… пока что тоже. Я вздохнул.

– Надеюсь, они не выследят нас.

– Кто?

Макс прижался щекой к перегонной колбе, погладил её. Его глаза блаженно закатились. Да, ворованное оборудование нам послужило на славу. Жалко будет его тут бросать, но не везти же обратно в город…

Хрустальная слеза сорвалась со стеклянного бока, распласталась по земле серебристым паучком, шмыгнула Максу в ботинок. Я любовался переливами цветов на лабораторной посуде и мягким пластилиновым лицом напарника. Знал, что всё это глюк, и оттого испытывал двойной восторг. Он не прекращался с тех пор, как мы в начале лета въехали в эту тайную землянку с нарколабораторией.

– Гм… И правда, кто…

Хмарь... Не помню, кто из нас придумал название новой дури. Ты закидываешься – и мир вокруг тебя становится словно ненастоящим. Его затягивает хмарью – не той осенней серостью, что выжимает душу, как старую тряпку – а мягким зыбким туманом. Мозг работает с утроенной скоростью, тело становится подвижным и послушным, только реальность размягчается и переливается оттенками и гранями. Принимаешь хмарь – и глядишь на мир словно сквозь мутное стекло, только видишь гораздо больше. И полностью себя контролируешь.

Платить приходится за всё. Эта дрянь почти мгновенно вызывает привыкание. Растёт толерантность – взвинчиваем дозу. К концу августа мы уже не выплываем из наркотического тумана, несущего покой. Но полностью себя контролируем.

– Дим… – протянул он, взболтав бутылку виски.

– А?

Золотистые капли брызнули из горлышка, медленно оседая и сверкая в свете фонаря. Я почувствовал жгучую влагу на лице. Перевёл взгляд на бутылку – она была закрыта.

– В этом ненастоящем мире всё не то, чем кажется… – он засмеялся, качая головой под неслышный мотив.

Я отобрал у него бутылку, глотнул. Потом отвинтил пробку и глотнул по-настоящему.

Так мы и жили. С утра до вечера вели синтез. На полную партию уходило от восьми до десяти часов. Потом фасовка. Потом сполоснуть горло едким виски, дёрнуть ещё хмари и до утра плыть по луне в фантасмагорических снах с блуждающими огнями, блеском алмазных башен, исступленными оргиями и полётами в межзвёздном эфире. Сны стали чище и ярче – они заменили нам жизнь.

А что было раньше?..

Помню, как Ирка везла нас на своём фургоне. Нас и посуду. А Макс орал, мол, осторожнее на ухабах. Я глядел на глюки. Как приехали – тоже не помню. Помню запах земли, шорох спальников, звон посуды. Помню, как открывали мясные консервы и виски. Помню, как закинулись хмарью, и потекли цветные, пропахшие едкой химией дни.

* * *

…Мы отливали в кусты и увидели в траве жёлтые листья. Значит, уже сентябрь.

– Как думаешь, Ирка приедет? – буркнул он.

– Она обещала.

– А если её поймали?

– Нас бы накрыли.

– А если за ней следят?

Я не ответил. Смотрел, как лист обернулся маленькой жёлтой ящеркой. Та деловито суетилась в траве, надела малюсенькую шляпу, взяла маленький чемоданчик и затопала на задних лапах куда-то под куст. Деловая…

– …Если она приедет нас забирать, а за ней хвост? А если весь картель уже вырезали?! А если… – Макс заправился, схватил меня за плечи и стал трясти. – Если они приедут с ней, заберут товар и завалят нас нахер?! Что делать?!

– Я ссу тебе на ботинки, – заметил я.

Он отпрыгнул, чертыхаясь. Прошёлся по траве как конькобежец, ёлочкой. Подошёл с фланга. Дикими глазами уставился мне в левое ухо – не знаю, как я это увидел, – заорал:

– Нам кранты! Нас похоронят в этой землянке!

Его тревога передалась и мне. Я нервно зашагал по кругу. Ступал на траву осторожно, чтобы не наступить на гномиков. Мир был ненастоящим, но с глюками я породнился – их было жалко. Макс дрожал и раскачивался на месте. Я вздрогнул.

– А если скажем, что можем ещё наварить?

– А!

– Надо ещё найти место…

– Посуду закупить…

– Реактивы, химзу…

– Ты гений! – Макс обнял меня, прыгая на месте. – Дима, мы спасены! Скажем, что можем ещё! Ха, как просто!

– И как мы сразу не подумали, да?!

Я смеялся искренне и легко. С облегчением и радостью, стараясь заглушить бешеный стук сердца. Точно мы только что спасли себе жизни. Макс поднял люк и спустился в землянку. Я огляделся, заправил в брюки то, что нужно было заправить ещё пять минут назад, и полез вслед за напарником.

* * *

Иногда среди ночи я просыпался от страха.

Снилась Ирка, отбрасывающая хвост, точно ящерица. Снилась толпа бандитов в грузовике. Снилось, что я снова на старой работе – сижу на планёрке, и кровь из моего носа капает на отчёт. Снился белоснежный пластик лаборатории химсинтеза. Призраки прошлого, растворившегося в хмари, всплывали в голове, я пытался вспоминать, но мягкий белёсый туман обволакивал и усыплял…

Как оно называлось… а, плевать. Главное, там было достаточно посуды и реактивов. Помню, почему ушёл. Не выдержал ненормированного графика, бумажной волокиты и работы с дураками, играющими в эффективных менеджеров. Смутно помню нервный срыв. Страшный зуд в костях и свой голос будто со стороны.

Когда я уходил, ко мне подошёл Макс с вещами и папкой документов.

– Тебя тоже довели?

– Угу.

– Ничего. У меня есть план.

Всплыла смутная картинка. Я знал, что он тоже разругался. Откуда? Каким-то образом видел со стороны, как Макс орёт и колотит по столу кулаком. Макс сорвался? Или я? Почему я был там, на этом собрании? Всё в кашу…

Он рассказал мне про землянку. Рассказал, что такое эта хмарь. Угостил меня. Кто-то из нас тогда придумал название… И так легко было глядеть сквозь мутное стекло. Но без неё мы не можем нормально работать. Мозг разжижается, разламывается и крошится на части. Привыкание – подмена естественных веществ в организме искусственными. Организм ленивый, он берёт готовое и отвыкает синтезировать сам. Вот мы и синтезируем… руками.

* * *

Еда кончалась. Середина сентября давно минула. Холодало. Ирки всё ещё не было.

Я глядел на сорванный со стены календарь, измазанный чем-то бурым. А… мы же ещё делали зарубки. На столешнице чёрточки от ножика рябили в глазах и прыгали с места на место. Попытался их пересчитать, сбился после второй сотни… Мы не могли столько тут прожить, это Макс баловался с ножиком…

Пока он спал, я ушёл за грибами. Промозглый холод, серая осенняя хмарь – не чета мягкому тёплому туману, облепившему разум, – привели меня в чувство. Снова зачесалось что-то под кожей черепа, будто муравьи щекотали лапками волосяные луковицы. Стало проясняться. Вновь всплыли в дряблом мозгу картинки старой жизни.

Знакомство с Максом не помню. Но помню другое.

Я подсел на хмарь гораздо раньше. Вернее, сначала на стимуляторы, чтобы вывозить гору работы. Потом мне предложили новую дурь. Она сработала отлично, но была слишком дорогой. Я сказал продавцам, что могу варить, если мне дадут формулу и процент. Мне дали помещение – ужасного качества посуда и реактивы… Этого было мало.

Макс нашёл меня или я его? Где мы познакомились: в картеле или на работе?

Он ушёл в отпуск весной: сделал свою землянку, договорился с Иркой из картеля. Потом рассказал мне. Я уже сидел на этой дряни настолько плотно, что перестал удивляться провалам в памяти: что делал на выходных, откуда земля под ногтями… Смутная догадка проскочила в голове, но затонула в затхлом болоте размякшей памяти…

…Грибов я не нашёл. Зато нашёл следы шин.

Огляделся, вынул из кармана нож. Я забрёл в глухой лес, где росли только сосны и редкие дубы. Машина не могла просто так здесь проехать. Ближайшая дорога в километре отсюда. И всё же… В серовато-буром хвойном ковре слабо, но всё же виднелись две колеи от колёс тяжёлой машины.

Нас выследили.

Я хотел бежать за Максом, но шагающие по двум полосам чертенята позвали меня за собой, и пришлось идти. Мне не хотелось их обижать, тем более, что в руках у них были маленькие раскалённые вилы.

Ветки гладили меня, подталкивая в спину, мох пружинил, как батут. Спустя пару сотен метров я остановился на краю оврага. На дне оврага неуклюже распластался грузовик Ирки. Он слабо трепыхал колесом, точно умоляя добить его. Краска облезла, ржавые пятна бегали по белому капоту, сплетаясь в затейливую хохлому.

Я спустился. Обошёл грузовик, выбил толстой палкой боковое стекло – они довольно хрупкие, я знал это раньше. Заглянул внутрь. Ничего интересного.

Труп пролежал в машине целое лето. Он давно сгнил, жижа впиталась в сиденье и выветрилась. Запах сухого тлена защекотал ноздри. Ирка никуда не ушла, сидела там, где мы её оставили. Кто – мы? Почему оставили?..

Я карабкался вверх по оврагу, силясь разглядеть за мутным стеклом реальный мир. Где-то там была правда о моём безумии. Правда о том, что произошло в тот день, когда Ирка везла нас сюда. И как нам спастись, раз уж нас отсюда уже никто не заберёт.

* * *

– Теперь сюда… На развилке налево… – бурчал Макс, указывая Ирке дорогу. – Потом через поле и в лесок…

– Я обратно-то уеду? – кисло бросила она.

– Посмотрим…

Я лежал на заднем сиденье, любуясь плывущими в листве древесными акулами. Несмотря на начало лета, зелень растворялась в ласковой хмари, струившейся мне в глаза вместе с солнечной пылью.

– Значит, пятнадцатого сентября. Поняла?

– Ты пятый раз это говоришь.

– Скажу шестой! Пятнадцатое! Ни днём раньше, ни днём позже. Приезжай пустая, ясно?!

– Макс, а как мы грузиться будем? – лениво приподнялся я.

– Хм, как грузиться?..

– Мы приедем с ребятами… – начала Ирка, но Макс схватил её за руку и сжал.

Ирка вскрикнула.

– Так ты расскажешь им? Я тебя, суку, одну сюда звал. Чтоб остальные не знали, где мы.

– Да пару человек в помощь возьму!

– …Сказал – осенью вернёмся с полной машиной товара. Так они тебя, паскуды, купили…

– Ладно, буду одна! Сам свои мешки таскай, придурок психованный! – рявкнула она.

– …Значит, ты нас заложишь… Они приедут, убьют нас обоих и заберут товар. Твою мать, я зря тебе доверился.

Ирка вдарила по тормозам и обернулась, чтобы обложить нас последними словами. Но успела лишь открыть рот, когда Макс воткнул ей в горло нож. Я глядел, как кровь течёт по нежной шее, играя металлическим блеском, скользя по плоскости горизонта и срывается каплями вверх… потом пустота. Запахло землёй и мхом. Макс перехватил контроль, мой злобный брат-близнец из одной черепной коробки – порождённый наркотиком заклятый друг.

Мы довели машину до оврага, столкнули вниз. Макс довёл меня до землянки, столкнул в люк. Или меня попросту не было? Он один шёл нашими ногами, вытеснив меня куда-то в угол черепа, если там вообще есть углы.

Словно две картинки наложились одна на другую – я точно также вернулся в землянку, неловко упав в люк. Но теперь я был хозяин своего разума и тела. Моя твёрдая рука сжимала тот же нож. Ни один гриб не пострадал – страдали только люди. Да и люди ли они вообще?.. Вот у Ирки были зелёные уши и грудь минус второго размера. У Макса хобот вместо носа, и хоботом он лакает виски из блюдечка.

Так вот, во что я превратился. В сине-зелёную кляксу с хоботом. Сверху сыпалась земля, из спальника торчали пакеты с хмарью, с ножа капала кровь грибов… Нет, не капала. Я же ни одного так и не убил…

– Ну давай, умник, – Макс выплыл из сизого дыма. – Вижу тебя, суку гнилую, насквозь. Давай драться.

– Зачем…

– Давай, говорю! Только ножик выбрось!

Он махнул рукой неуловимо, и нож улетел куда-то в угол, во мрак. Чёрт, у нас же одно тело. Напарник шагнул ко мне, шестьсот зубов оскалились, их острота резала глаза. Я отступил к столу с нашей установкой для синтеза, споткнулся.

Макс впечатал меня лицом в столешницу. Тут же охнул и выпустил из рук ворот моей футболки. Я поднял взгляд. Бесценная посуда первого класса точности сверкала и пела хоралы в тёплом свете полуразряженного фонаря. Я вздохнул, прощаясь. Тут же новый удар расквасил мне нос. Он стал надуваться, как воздушный шар, на котором…

Так. Не отвлекаться. Стекло.

Красивое…

Следующий удар подбил глаз. Смотреть на игру оттенков в стекле стало сложнее. Мне удалось собраться. Схватив со стола перегонную колбу, я выдрал её из установки и разбил дно об стол. Макс отшатнулся.

Во мне не было его решимости, его агрессии. Я не проявил её, когда было нужно, чтобы его остановить. Он просто убил Ирку и притащил меня в землянку, накачав дурью. Я остался варить хмарь, пить виски и гнить здесь, в поганом лесу. Но ведь мы этого не заслужили, верно?

Такой же, как у меня, осколок колбы оказался у Макса в руке. Но в этот раз я оказался быстрее.

Когда эта стекляшка воткнулась ему в горло, мою шею прошила боль. Я моргнул – увидел, что лежу на полу, колючий грязный лапник щекочет мне щёку. Моргнул ещё раз – стою на месте Макса и гляжу на себя самого… тёплая липкая влага стекает по груди…

Руки отяжелели, накатила слабость. Стекляшка выпала. Я вновь лежал на еловых ветках, и кровь заливала землю. Нашу берлогу с дурью найдут, может быть, через пару лет. А может быть, никогда. А может, археологи четвёртого тысячелетия будут гадать что это за хрень такая. Правду будем знать только мы. В последний миг разломанный на кусочки картинка собралась паззлом.

Эта землянка, под потолок набитая наркотой, стала гробницей для человека, запутавшегося в стальной паутине иллюзий. Он сдался. Сорвался. Проиграл. Сбежал в ненастоящий мир, чтобы найти обходной путь, но нашёл только безумие. И этот человек – Макс.

Я сбежал с ним. Затянул туманом прошлое. Я забыл главное – что у меня его никогда и не было.

Макс придумал меня. Его мозг, расшатанный наркотой, породил здравомыслящее альтер-эго, которое не смогло его спасти. Лишь даровало милосердную смерть.

Жертва зависимости. От чужого мнения, от признания, от премий и повышений. От денег. Всю эту цепочку событий запустило его поганое выгорание. Вместо того, чтобы взять внеочередной отпуск, он сел на стимуляторы. Выбрал не тот путь.

И теперь он скалился окровавленными губами, зажимая рану в шее. Глядел в никуда стеклянными глазами с ненавистью и… благодарностью?

Слишком далеко зашёл. Слишком много натворил. Слишком сильно выпал из нормы. Его рассудок, жизнь и смерть зависели от одной ошибки. Она породила меня – и погубила нас обоих. И Ирку… Хорошая была девчонка.

Тело слабеет, мутнеет стекло. На глаза наползает сизая хмарь – и скрывает от меня навсегда этот ненастоящий мир.

Автор: Александр Сордо

Оригинальная публикация ВК

Готовить Зинаида Семёновна всегда любила. Пока был жив дед, она стряпала простую, но надёжную, как старый половник, еду. Супы, котлеты, пюре и компот – всё это её Степан поглощал с удовольствием, пока однажды не помер. От тоски Зинаида Семёновна шагнула на новый уровень и перешла на стейки, лазаньи и пасты. Девать шикарные блюда было некуда, и она разносила их по соседям, за что её нежно любили.

Тем утром Зинаида Семёновна решила тряхнуть стариной и приготовить простой человеческий борщ. Она поставила вариться бульон и, пока чистила свёклу, мурлыкала песню. В окно светило майское солнце, двумя этажами ниже цвела сладко-пряная липа, и Зинаиде Семёновне казалось, как это бывало давным-давно в юности, что именно сегодня с ней непременно что-то случится.

И оно правда случилось. Картошка закончилась.

* * *

– Пространство и эннарея – сто, – скрипучим голосом вещал Ас. – Время – девяносто девять и шесть. Смещение –плюс два дня по местному измерению. Ближе подобраться нельзя, я проложил оптимальный маршрут в условиях качки. Ка-Эс-Один устроил глобальный хроно-шторм перед отбытием. И хуже того – смешал свой код с кем-то из аборигенов, так что отыскать его теперь практически невозможно.

Крит недоверчиво нахмурился.

– Ты уверен? Слияние кодов утяжелило бы его и загнало в диаметральное ограничение в пятьдесят-семьдесят единиц. Портативный хронограф не потянет грязный код дальше. Зачем ему это?

– Откуда мне знать? – огрызнулся штурман. – Ты же слышал, о чём в группе шептались. Что он с аборигенкой какой-то спутался… Может, решил с ней укорениться где-нибудь.

– На диком западе! – вставил Тиан, восторженно изучая их местоположение. Это был его первый прыжок как специалиста по истории вероятностей, и он восторгался абсолютно всем. – Я на его месте точно выбрал бы дикий запад! Я изучал это направление, и…

– Так что, никаких вариантов? – перебил Крит. – Мы не можем отследить его по смешанному коду?

– Конечно нет! – всплеснул руками Ас. Этот жест ему понравился, и он всплеснул руками ещё разочек для удовольствия. – Слишком велика переменная. Нужен донор, но как мы его найдём? В данной точке проживает около восьми миллиардов человек, даже исключив пространственный скачок, мы получим не менее десяти миллионов. Как ты представляешь себе забор кода у каждого?

– Ты здесь умник, подумай!

– Пойду осмотрюсь, – опять вставил Тиан, но похоже, его никто не услышал.

Сидящий в центре капсулы штурман погрузился в расчёты, сине-розовые вспышки над ним намекали, что мешать ему не стоит. Не привыкший сдаваться Крит от злости то и дело менял облик.

Тиан приложил руку к мнемо-ограждению капсулы и оказался снаружи. Потянул носом воздух. Пахло дымом и чем-то удушливо сладким. Термины возникали в голове без задержки, значит устройство функционирует правильно. Это хорошо, не хватало ещё… «опростоволоситься» – подсказала воспроизведённая память… Да, опростоволоситься в первом же рейде. Крит и Ас и так не воспринимают его всерьёз.

Он огляделся. Совсем рядом, в паре шагов, дымила ртом женщина в тряпочной шляпе. Перед ней на лотке стояли ящички с абрикосами. Судя по тёмной коже, женщина находилась на этом месте давно. Может даже два дня назад, когда здесь стабилизировался Ка-Эс-Один.

Довольный собственной наблюдательностью, Тиан решил завести беседу.

– Какие у вас красивые фрукты, – начал он, припоминая, что женщины до квази-века любили, когда хвалят их или их еду. – Вы, наверное, их продаёте?

– Нет, показываю! – ядовито сказала она.

– Красивые, – растерянно повторил Тиан.

Разговор явно зашёл в тупик.

– Дочка, а картошки у тебя нету? – раздалось у него за спиной.

– Нету, бабуль! – раздражённо рявкнула женщина. – Магазин дальше по улице! Ну а ты чего застыл? Абрикос будешь брать? Нет? Ну и вали, не мешай работать! Райончик блаженных! Одна дура сидит на остановке два дня, как приклеенная, теперь новый нарисовался. Не тебя-то она дожидается, а?

Тиан обернулся. В небольшой будочке на скамейке сидела девушка. И её код сиял почти так же ярко, как его собственный. Примерно наполовину.

* * *

Ас проложил новый маршрут мгновенно. С образцами полученного кода это не составило никакого труда.

– Ка-Эс убедил её, что его хронографу нужна калибровка! Представьте! Самой совершенной и автономной капсуле! Он сбросил мир до исходной точки, смешал их коды и прыгнул дальше. А она сидит теперь там и надеется, что он вернётся. Ужасно, ужасно. Имея половину кода человека эм-м-м, – он замер, подбирая слово, – бесконечного, навсегда зависнуть в одном измерении. За одно это Ка-Эс заслуживает наказания!

Он говорил и говорил, и чем больше, тем сильнее ему нравился этот процесс. Теперь-то они его слушали. После того, как он триумфально принёс копию кода, Ас и Крит были готовы… целовать его сзади, вот как!

Тиан задумался, куда именно сзади целуют местные друг друга в качестве благодарности. Фраза возникла в его голове, и он обкатывал её, размышляя, как ловчее ввернуть в разговор…

– Я что-то в толк не возьму, сынки, – вдруг послышался дребезжащий голос. – Который из вас тут продавец?

У Крита отвисла челюсть. Ас вышел из симбиоза с капсулой и уставился перед собой.

– Скажи мне, Тиан, – медленно произнёс командир, подбирая слова, – выходя наружу, ты ведь накидывал пелену, правда?

– А-а-а-а, – проблеял Тиан, чувствуя неладное, – я ставил завесу.

– Кхм. Кха. Акрх.

– Завеса мимикрирует, – пояснил Ас. – А пелена маскирует. Ты что, этого не знал? Ты рассуждал о коде бесконечности, а сам впустил сюда эту вот…

– Мне бы картошечки… Где тут у вас?

Они обернулись и в один голос закончили:

– …бабку!

В этот момент случилось сразу три вещи: капсула вошла в энна-веер, Крит отчаянным рывком накинул на бабку ментальную сеть и их зримые образы расползлись, а затем сразу собрались обратно, когда капсула выбрала нужную вероятность.

Тиан бросился к бабке, принялся крутить её, осматривать, сканировать код. Бабка была как бабка. Сухонькая, в тряпичном платочке, длинной юбке, рубахе и фартуке, в шлёпанцах на босу ногу.

– Это чего-й та? – она растерянно заглядывала ему в лицо. – Это я где-й та? Я же в магазин зашла… за картошкой. А вы кто такие ещё? А-а-ах!

Выронив из рук тряпичную сумочку, она зажала руками рот.

– Да вы, никак, сынки, энти самые… – она снова ахнула и произнесла шёпотом: – ин-на-пла-ни-тя-не? А?! А это вот значит – что? Летучая тарелка?! Вы меня в космос, что ли, забрали? На опыты?

– Не-е-ет! – засмеялся было Тиан, но увидев её неподдельный испуг, принялся объяснять: – Нет-нет, не волнуйтесь, старушка… То есть… бабушка. Никаких опытов. Никаких космосов. Мы вас вернём на то же самое место, вот только поймаем одного нехорошего хроно-туриста. Удрал, понимаете, от группы… Опять... Хронограф украл и шастает, где попало, делает, что хочет. А это волнует веер, понимаете? Эннарея множится… События путаются…

Она мелко кивала, крестясь.

– Все показатели – сто, – вставил Ас. – Он прямо тут.

– Останься! – строго сказал Крит Тиану. – Присматривай за… гостьей. Чтобы ни одной шерстинки с её головы не упало!

– Волосинки! – пискнул Тиан, но умолк под свирепым взглядом командира.

Они исчезли за пределами капсулы. Тиан усадил бабку на место Крита, а сам подключился к данным системы, чтобы хотя бы одним глазком...

Это была середина двадцатого века. Земля. Эннарея А-МО356987.

– Как интере-е-есно! – прошептал он, погрузившись в историю точки. Там маршировали дети с красными платками на шее, люди звали друг друга товарищами, ходили строем и с лозунгами, и…

Что-то насторожило его, он вынырнул из информ-потока и огляделся. Бабки в капсуле не было.

Снаружи её не было тоже. Тиан осмотрелся. Длинная тёмная комната, стены в цветочек, на полу гора тапок. Двери все заперты, и было неясно, куда так быстро подевалась бабка. Он прошёл прямо, почувствовав движение кодов, толкнул обитую коричневой клеёнкой дверь... И замер.

За ней молча переглядывались Крит и Ас, а напротив, прикрываясь свёртком с младенцем, набычился Ка-Эс-Один.

– Не пойду! – упрямо выпятив подбородок, рявкнул он. – И ничего вы не сделаете. Не пойду никуда. Я не могу их оставить! Дайте пожить нормально! По-человечески!

– Это что? – шёпотом спросил Тиан у Крита. Тот промолчал.

– Да, я сбежал! – бушевал Ка-Эс. – А кто бы меня отпустил? Я ещё в прошлом туре, когда Лизу встретил, так и решил, что останусь с ней любыми путями. И никуда теперь не пойду!

Крит наклонился к Асу, шепнул, кивнув на ребёнка:

– Человек с врождённым половинчатым кодом. Ты можешь рассчитать последствия?

Штурман качнул головой.

– Нужно провести исследования. У Ка-Эс самого было слияние кодов… Ребёнок мог взять половину или совсем малую часть. Как это проявится пока неизвестно… Но очень любопытно!

– Вот! – Ка-Эс, покопавшись в ящике, выудил оттуда куб, покрытый шипами. – Заберите хронограф! Заберите всё, что хотите, только оставьте меня в покое!

– Как мы можем быть уверены, что ты снова не примешься прыгать по точкам? – спросил Крит. – Ну заберём мы хронограф, а ты потом воссоздашь его из остаточного кода. Если оставить тебя, значит надо вести за тобой постоянное наблюдение, а кто возьмёт на себя эту миссию?

– Я.

Они обернулись и дружно вздохнули. Позади, в дверях, стояла довольная бабка, про которую все успели забыть.

– Я тоже никуда не пойду! – заявила она. – Что хотите делайте, а я здеся останусь!

Протиснувшись мимо них в комнату, она подошла к Ка-Эс и заглянула в свёрток.

– А-я-яй, – пропела, – ребёночек мокрый! Дай-ка от!

Не дожидаясь согласия, она забрала младенца и сурово оглядела захламлённую комнату.

– Зинаида Семёновна я, – сказала она. – Можно и баба Зина. А вы, енопланетяне, совсем, как я гляжу, к жизни не приспособлены. Без бабушки никуда. Что вы так смотрите? Никто меня тама не ждёт. Никому я не сдалася. Вот и останусь, пригляжу за вашим мальцом. Всю жизнь мечтала во времена Леонида Ильича вернуться. Как же я теперь отсюда уйду?

* * *

Капсула, на этот раз скрытая пеленой, была готова к прыжку. Ас просчитывал баллы волнения веера после внесённых корректировок. Волнение на всех слоях выходило незначительным.

Крит был очень задумчив. Тиан завидовал оставленному Ка-Эс.

В эннарее А-МО356987 готовила борщ абсолютно счастливая бабка.

Автор: Ирина Невская

Оригинальная публикация ВК

Странная история девушки с остановки

Святые киберкоровы, от этих роботов одни проблемы.

Привезли нам японского роботизированного бухгалтера, SHU-3. Машина классная: база данных с каких-то секретных серверов, искусственный интеллект последнего поколения. Она даже с экселем работать могла! Вот только пользоваться им никто не умел. Инструкция на японском не поддавалась переводу даже через гугл. Переводчик упорно предлагал “выпустить птицу в кабачок, чтобы SHU-3 клином встретил индетермируемость”.

Врубить робота удалось исключительно методом великого ученого Тыка. Правда, вскоре возникли проблемы с выключением. Когда сисадмин пытался прощупать робота на наличие выключателя, SHU-3 издавал звуки, достойные кино для взрослых. Не желая сесть за совращение несовершеннолетнего ИИ, мы плюнули на это дело.

Отдел потратил неделю, чтобы понять, какую лицензию к какой программе надо добавить, чтобы агрегат работал как положено. Гугл-переводчик говорил, что для запуска специализированных программ нужно “три серебряных половника и половина живой козы”. Если коза у нас и была, то три серебряных половника… Дорого…

Закончилось все тем, что SHU-3 сделали ответственным… За воду. Этот агрегат стоил, как десять моих зарплат! Его даже не как кофемашину, а как чертов кулер использовать стали. Ведь даже на кофе у нас денег нет! Но держите робота, подливающего кипяточку.

Маленький робот изо всех сил старался выполнять возложенную на него функцию, пытаясь хоть как-то оправдать существование в офисе. Правда русская локализация у него хромала. Внимательные к черточкам японцы накосячили, заменив в речи SHU-3 часть “И” на “Ы”. Так и ходил он, вопрошая у всех на диалекте огров "Не хотЫте водЫчки". А все только ржали и отправляли его в кладовку.

Все шло хорошо, пока не закончились новогодние праздники. Офисные планктоны выходные напролет пытались сжать годовой запой в неделю. Им это удалось. Суше было только в Аду. Сотрудники стонали, обнимали столы, пытались хотя бы прожить первый рабочий день.

SHU-3 не повезло вылезти из кладовки и радостно спросить: "Не хотЫте водЫчки". Голубые воротнички с видом дикарей медленно перевели на роботенка взгляд. И бросились в атаку. Целый день они бессовестно “доили” воду из SHU-3, визжащего, похлеще поросенка. Тут вопрос стоял не просто о водичке, а о выживании.

Клянусь, в похмельном бреду я видел, как над SHU-3 появился нимб и вокруг пели маленькие Филиппы Киркоровы. В ярко-розовых перьях. SHU-3 стал нашим спасителем. Спасителем, который понял: от него людям нужна лишь вода.

После этого в электронном мозгу что-то перемкнуло. SHU-3 стал вести не так, как подобает приличным роботам. Каждый раз задавая вопрос “Не хотЫте водЫчки”, он обдавал клерков струей воды вне зависимости от их желания. Очень быстро локальная шутка “Не хотЫте водЫчки” переросла в локальную катастрофу. Стоило SHU-3 просто показаться у входа, офис тут же устраивал Исход в преддверии всемирного потопа.

Когда сотрудники отказались заходить в офис, заявив, что душ у них и дома есть, начальнику отдела пришлось думать. Но мыслительный процесс забуксовал.

“Стерпится — слюбится,” — сказал начальник и удалился в свой офис.

Но терпение закончилось, а любви не хватило. Поэтому вскоре SHU-3 заперли и из кладовки стал снова и снова доноситься повторяющийся истерический вопрос: “Не хотЫте водЫчки”.

Но китайские дверные петли не выдержали японского упорства. Со скрежетом металла SHU-3 вырвался на свободу. Дорвавшийся до любимого развлечения робот извергал фонтаны водЫчки, оставляя за собой мокрых клерков и хорошенько залитую технику. Возможно офис пережил бы и эту атаку, но вопрос “Не хотЫте водЫчки” сменился на “Не хотите кЫпяточку”. Прямо перед дверью начальника отдела.

Кипяточек отлично стимулировал мыслительный процесс. В особенности после ожогов третьей степени. Поэтому было тут же принято решение устранить робота, нарушившего заповеди Азимова.

Вот только участь отвезти SHU-3 в утилизатор выпала мне.

Меня в ужас бросало от мысли животное усыпить. А тут робот. Почти как человек, только пониже. С горем пополам я его оттарабанил к пункту приема. А он же живой, чувствует: что-то не так. Упирается в меня своими металлическими ручками, идти не хочет. И смотрит ещё цифровыми глазками. Видно прям, что искренне не понимает, в чем провинился. Ведь он так старался!

А я все смотрел на SHU-3 в ответ, да подумал: “Фиг, с тобой. Чего добру пропадать.” Той же ночью его в уазик погрузил и полетел с семьёй на дачу к бате.

— Он даже на робота не похож, — сказал батя, впервые увидев SHU-3, — Чилипиздрик какой-то.

— Что-что?

— Чилипиздрик. Ты хотя бы глянь что делает!

Робот, которому открылись безграничные пространства трёх соток, осознал, что страдает агорафобией. С ужасом в глазах, он носился по участку в поисках офиса или хотя бы кладовки, пока не залез под дом. Откуда неодобрительно трещал при любой попытке вытащить его.

— Мафынка, не пугайся, — успокаивала SHU-3 моя пятилетняя дочка Маришка.

SHU-3, бывшему кулеру, рожденному бухгалтером, предстояло найти место в огороде.

Ужас от отсутствия кладовок, вскоре сменился животным страхом перед моим отцом. Я уже десять раз пожалел, что не отдал беднягу в утилизацию. С таким батей я и сам туда отправиться хотел бы.

Каждый вечер батя подходил ко мне и жаловался: “Я ему морковку прополоть говорю, а он мне отчет. Я ему говорю хотя бы не мешай, а он мне графики рисует. Вот ты мне хлам привез, и мне же с ним мучиться.”

Радовало только одно — дочке SHU-3 запал в душу. Все заладила: “К мафынке хочу. К мафынке”.

Поэтому, как только Дед наорет на роботенка, оставит без дела стоять, Маришка сразу тут как тут.

— Вадичку нада под кустик лить. В-о-о-т так, — с важным видом наставляла она SHU-3.

Даже глюканутый робот оценил всю миловидность Маришеньки и внимательно, с видом прилежного ученика, следил за ней.

— Мариш, ну зачем ты с ним возишься? — спросил её как-то батя.

— Мне уже пять, а мафынке только годик. Маленьким помогать нада. А не обижать, дедушка.

И говорила это малышка в розовых сапожках с принцессами. Видно, что деда она засмущала. Тот перестал даже орать. Постоит, подумает и снова SHU-3 позовет к себе. Уже теплицы поливать.

А поливал SHU-3 хорошо. Одну лейку на грядку помидоров. Две на грядку огурцов. Недаром у него был такой терпеливый учитель.

Автор: Зина Никитина

Оригинальная публикация ВК

Первое, что сделал препод, войдя, — разочаровал её. Застиранный медведь, от которого несло мелом и прессой.

— У ежа ежата, у ужа ужата, — поздоровался Белозёров голосом, который тут же заполнил аудиторию. — Приветствую отважных студентов ИОХа! Знаю, половина здесь сидящих, и особенно вы, девушка в среднем ряду, считают, что декламация — полная чушь и должна была помереть вместе с Древней Грецией. Но, как видите, не померла и ещё более актуальна теперь, когда мы почти научились обращать время вспять.

Когда препод споткнулся у доски, Алина с насмешкой прикинула, какой везунчик попадёт к нему в аспиранты. Но скороговорку про ежей для отработки шипящих всё-таки записала.

— Чтобы предмет не казался таким уж бесполезным, для начала я расскажу вам кое-что о голосе. Слышали о Левитане? В данном случае нас интересует диктор, Юрий Левитан.

Белозёров встал перед доской и расправил плечи. От этого голос зазвучал неожиданно объёмно.

— Левитан зачитывал сообщения о смерти вождя и о первом полёте в космос, об арктических экспедициях и пусках ГЭС. Но главное — он был голосом страны в военные годы. Диктор работал из убежища, а друзья, приезжавшие с фронта, привозили ему листовки, в которых за его голову значилась большая награда. Фраза «Работают все радиостанции Советского Союза» принадлежит именно ему. В пятидесятые годы Левитана назвали Голосом Народа. Конечно, — Белозёров опёрся о стол первого ряда, — наша с вами задача — иного рода. Ваши голоса — тех из вас, кто решит стать диспетчерами, — должны будут прорываться через помехи времени. Что, однако, не менее важно и в настоящем, и в будущем. Кто планирует выбрать кафедру связи?

Поднялось около десятка рук.

— А в наблюдатели?

Тех, кто собирался в «баночники», оказалось куда больше. Алина фыркнула. Белозёров посмотрел прямо на неё:

— Профессия наблюдателя кажется вам нелепой?

— Более чем. Тратить время на прошлое, когда с наблюдениями прекрасно справляется автоматика? Абсурд.

— Никакая автоматика не среагирует на нестандартную ситуацию мгновенно. А лучше всего в «банке» различим именно человеческий голос. Не гудок, не мелодия, не вибрация. Человеческая реакция и человеческий ответ на эту реакцию — причина и цель, начальная точка и венец любого искусства, частью которого, в конечном счёте, является любая наука.

Какая высокопарная чушь.

— Можно сдать ваш предмет досрочно? — сдержанно спросила Алина, оглядывая нечищеные ботинки, несвежий воротник и карие, с зелёными точками глаза препода.

— Это вежливый способ сказать «какой ваш предмет бред»? — засмеялся Белозёров. — Ваше право. Но сдавать, пусть и досрочно, вам придётся мне — других профессоров декламации в ИОХе нет.

* * *

Она выучила билеты за вечер — велик ли труд. На экзамене вытянула бытовое красноречие, но Белозёров, не глядя в билет, спросил:

— Вы знаете, почему в качестве сигнала отправления поезда выбран гудок?

Алина опешила.

— Я не прошу точного ответа. Я хочу, чтобы вы порассуждали.

— Из-за громкости?..

— Отчасти. Но это не главное.

— Возможно, гудок как-то по-особому разносится в воздухе?

— И это не главное. Ещё вариант?

Честнее всего было ответить «Не знаю». Вместо этого Алина выпалила:

— Может, ничего другого не пробовали.

— Пробовали, и ещё как, — энергично покачал головой преподаватель. — Призыв муэдзина, музыкальные инструменты... Но гудок подошёл лучше всего: в результате испытаний выяснилось, что никакой звук не улавливается человеческим ухом так безусловно и точно, как гудок. Так вот… Гудок поезда — это как голос для человека в «банке». Голос диспетчера для наблюдателя — единственное, что пробивается сквозь помехи времени. Нитка связи с реальностью, с миром, из которого наблюдатель уходит. Представляете, что будет, если этой нити не станет?

— Ир, я вечером в «Калейдоскопе». Ты со мной?

— По какому поводу?

— Кирпичев увольняется, я не смогу у него защититься. И самое тупое: угадай, кто теперь мой научник? Белозёров! Шут гороховый!

— Это который ведёт декламацию?

— Он самый.

— Он же крутой дядька. Работает на космическую отрасль, насколько я знаю, записывает какие-то секретные аудио для кораблей…

— Может, и записывает, — не без желчи откликнулась Алина, — но на семинарах у нас полный дурдом. А что он на досрочном экзамене устроил…

Грохотала кофемашина, в углу настраивались музыканты, и в смеси звуков Алина едва услышала, как Ира окликает её, разыскивая среди завсегдатаев кампусного бара.

— Тут я, — буркнула Алина, подвигаясь. Ира уселась рядом, выложила на стол брошюру для абитуриентов. — Это ещё зачем?

— В ней про твоего нового научника есть. Типа, крутой.

Алина пробежалась по тексту, пожала плечами.

— Странно. Он ведь даже к нашему вузу не приписан. А в чужом я не защищусь.

— Почему это?

— Тема спорная. Всё держалось на имени Кирпичева, — отпивая из стакана, вздохнула Алина.

После двух-трёх глотков ей стало чуть веселее. Спустя полстакана непоступление в аспирантуру почти не казалось трагедией. Ещё через какое-то время она признала, что Белозёров в целом действительно ничего. Последнее, что она запомнила перед тем, как оказаться на неосвещённой ледяной улице, — собственный смех и грустное:

— Мой счастливый билет уехал с преподом…

А потом она посмотрела на время и припустила в общагу, но всё равно опоздала: позвонила в дверь в одиннадцать ноль две и услышала хруст запиравшегося замка.

— Восхитительно, блин!

— Коротаете ночи?

Алина отпрыгнула и напоролась на жестяную урну.

— Что вы тут делаете?

— Могу задать тот же вопрос, Алина.

В темноте не было видно лица, но не узнать голос было невозможно. Алина поплотней запахнулась в куртку и постаралась встать ровнее.

— Гуляю.

— И я гуляю, — засмеялся Белозёров. — Только вот, в отличие от вас, на меня комендантский час не распространяется. А вы, насколько помню, должны были вернуться в общежитие до одиннадцати. Впрочем, дело ваше, не смею мешать...

Препод растворился в тенях; дрогнула, роняя листья, сирень, и Алина осталась одна под окнами общаги.

Развесёлая компания вышла из автобуса и через сквер направилась прямо к ней. Алина поспешила к калитке во двор соседней школы; заперта. Алина обернулась и растерянно упёрлась в забор. Компания быстро продвигалась к цели…

Впрочем, ещё ближе, чем парни, оказалась чья-то рука, взявшая её под локоть.

— Мне кажется, со мной вам будет лучше, чем с ними.

— Преследуете меня? — вздрогнув, прошептала Алина.

— Да нет. Просто стало интересно, где коротает ночи моя дипломница. Давайте быстрей.

К тому времени, как они добрались до квартиры Белозёрова, глаза слипались. Алина отвечала на вопросы почти во сне и презрительно лепетала что-то про объём лирики в его доме:

— Стихи… Нахрена вам так много, это же такая чепуха…

Проснулась она от того, что в лицо прилетел колючий свитер.

— Это что? — пробурчала она, не совсем понимая, где находится.

— Наденьте. Не хочу, чтоб вы заболели за неделю до предзащиты. Чай? Кофе?

— Не надо. Я пойду, — пробормотала Алина, поднимаясь.

Из зеркала глянуло краснолицее существо с набрякшими веками.

— Дурдом, — вздохнула она.

— И тут? — удивился Белозёров, входя с двумя чашками.

— В смысле, и тут?

— И тут дурдом? Я думал, он только на семинарах по декламации.

— В смысле?..

— Ну как же? — Он прочистил горло и передразнил, подражая её голосу: — На семинарах у нас полный дурдом. А что он на досрочном экзамене устроил… Кстати, — уже своим обычным голосом спросил препод, — что?

Алина упёрлась глазами в пол.

— Простите.

— Да я не сержусь, — засмеялся Белозёров, опуская чашку. — Мало ли что обсуждают в баре с подругой. Просто интересно, что вас так расстроило на экзамене.

— Не расстроило. Скорее… м-м…

— Раздражило? — подсказал он.

— Ваш подход, — кивнула Алина. — Слишком болтательный.

— Хм… И всё-таки у меня сложилось впечатление, что вы скорее против меня, чем против предмета. Вот если бы декламацию вёл ваш обожаемый Кирпичев, насмешек бы не было. Я угадал?

Алина промолчала.

— Я хочу, чтобы вы понимали: ваша защита зависит только от вас. И если вы думаете, что вы первый студент, от которого я слышу не самые лестные вещи, то глубоко ошибаетесь. Но, честно говоря, когда я узнал о той жалобе насчёт некомпетентности научного руководителя… Я был обескуражен.

Алина поперхнулась: декан уверял, что за стены кабинета не просочится ни слова… В голове вертелась скороговорка про ежат и ещё мысль: даже когда Белозёров говорит совсем о постороннем, голос у него глубокий, приятный. Как обитый бархатом брусок.

— Что же вы имеете против меня как руководителя? Я всё-таки доктор наук, работаю не в самом низшем заведении. Да и в ИОХ пришёл не от того, что подработку искал…

Когда Алина выскочила из его квартиры — с горящими щеками, так и не сумев отвязаться от свитера, — ей казалось, что она вот-вот провалится сквозь землю. Кто знает, что ещё она наболтала в баре, что ещё он мог услышать вчера…

Она почти не удивилась следующим вечером, узнав, что специальным гостем объявляют Игоря Белозёрова. Череда совпадений сделала так, что его оказалось слишком много, — с чего было прерывать цепочку? Он читал со сцены, срывая аплодисменты даже в паузах, пока Алина складывала тарелки в крохотной кухне.

В клубе было тесно; в перерыв она едва протиснулась с подносом между столиками и гостями.

— Какое владение голосом, — шепнула одна дама другой. — Чистый бархат. Шум волны, леса, неба… Чудесно.

Из-за толпы Алина не успела уйти в кухню прежде, чем Белозёров начал читать опять. Пробралась к стене и остановилась, забыв про заказы. Она никогда не слышала стихов, которые он читал, но от строк веяло ледяной прохладой, бескрайней, обнимающей всё тоской.

Под зелёным холодным воздухом пирамид

Зажигаются звёзды, нежность свою даря.

Настигает тебя прокуренная заря

В едких залах полиамид.

С нашей станции светит огненная нейтраль.

Если смотришь на это зарево — значит, ты

Не добрался ещё до литиевой черты,

За которой одна печаль.

— Что ещё за Иванчиков? — растерянно спросила Алина.

— Вы хотели сменить научного руководителя — мы пошли вам навстречу.

— А Белозёров?

— Игорь Валентинович больше не преподаёт.

Её бросило в жар. Неужели из-за той глупой жалобы?

— Почему?

— Насколько знаю, управление, где он работает, отозвало его для проекта в космосе.

— Что?.. — прошептала Алина, судорожно пытаясь сообразить, как могут быть связаны космос и голос. — Когда?..

Она написала ему сразу, как вышла из деканата. Ответ пришёл через неделю.

* * *

«Алина, здравствуйте! Вы меня, конечно, удивили своим письмом. Почему я так внезапно пропал? Дело в том, что компания, на которую я работаю, запустила две спутниковые платформы, связь между которыми по сути напоминает связь в «банках». А связь держать нужно, вот меня и вызвали. Вот вам и ответ на вопрос об актуальности: уверен, в будущем техника научится справляться с любыми помехами, но пока без голоса не обойтись. Вероятно, я здесь на несколько месяцев — для вас это отличный повод сменить научного руководителя. Желаю успеха с дипломом! Если нужна будет помощь, пишите. Правда, ответить быстро не смогу: до Земли уж никак не докричаться».

«Здравствуйте, Алина. Рад, что предзащита прошла успешно! Но накануне защиты всё же не советую снова идти в бар. Связь потихоньку налаживаем, но помимо помех физических тут масса проблем бюрократических… Обязательно напишите, как ваш диплом. Я помню, что защита в конце марта».

«Ваши письма — настоящие пакеты адекватности. В замкнутом пространстве с малознакомыми людьми находиться довольно сложно. Обычно в такие командировки подбирают по психологическим параметрам, но дело оказалось срочное, и винить тут некого. Общее настроение таково: коллеги желают избавиться от меня, как только решатся проблемы связи. Я — одушевлённая деталь платформы, чужая, случайно необходимая. Это немного похоже на то, как ко мне относитесь вы. Видите, ничего не бывает случайно: вы стали для меня прививкой перед космосом».

«Да ну перестаньте! Что ещё за извинения, вы были так прекрасны в уверенности своей правоты. Прежде я часто сомневался в своей профессии, и вы воскресили во мне сомнения. А встряхнуться всегда полезно: периодическое осознание того, насколько мы несовершенны, необходимо. Забавно: вчера снился ваш диплом, а сегодня доставили очередной пакет почты, в том числе от вас. Совпадение?»

«У того стихотворения и нет начала, Алина. Это был экспромт. В тот вечер в клубе я уже подозревал, что меня направят сюда, но ещё надеялся ускользнуть от плодов своей сомнительной славы. Уже тогда представил себя в космосе, чтобы знать, к чему быть готовым. И такая накатила тоска… Те две строфы, что вы слышали, — единственные. Но я всё думал о вашей просьбе, и третья получилась сама собой:

Эти звёзды, тела холодные, как у гейш,

Даже звёзды тебе способны отдать тепло.

Только я далеко-далеко, как больная вещь.

Только пепел, и дно, и тло».

«Поздравляю с защитой! Видите, оказалось, дело вовсе не в теме и не в научном руководителе, а исключительно в вашем труде и таланте. Только на волне эйфории не откладывайте подготовку к экзаменам. Кто знает, вдруг вам попадётся экзаменатор вроде меня — гороховый шут, разве что помешанный на педантизме, а не на декламации. Если что, это была шутка, Алина. Ещё раз поздравляю. Вы молодчина».

«Быстро пролетела аспирантура! Какие планы, что дальше? Как же вы счастливы, что можете распоряжаться будущим... И имеете гравитацию. Без того и другого довольно сложно. Впрочем, я уже после трёх месяцев был уверен, что дольше не протяну, — а работаю на платформе уже больше трёх лет. Во многом благодаря вашим весточкам».

«Алиночка, боюсь, вы в том возрасте, когда люди всё ещё склонны романтизировать разлуки. Вспомните, как вы относились ко мне в начале знакомства, и иллюзии уйдут. Кроме того, моя командировка растягивается не хуже чёрной дыры. Я связан контрактом без срока, а космическая платформа — не автобус, с которого можно сойти».

«Мне так жаль, что так случилось с вашей семьёй. Прежде мне было бы сложно представить себя на вашем месте. Но теперь я имею некоторый опыт — правда, моя разлука с тем, что я люблю, длится всего лишь четыре года. А ваша уже — целых двенадцать. Но ведь вы можете навестить близких. Конечно, это долго и дорого, но всё же можете. А у меня меж тем определился срок: ещё полтора года на платформе».

«Алина, вот это да! Не такая длинная у меня была педагогическая практика, но она того стоила: спустя столько лет наблюдать, как атеист моей науки собирается стать диспетчером в «банке»! Алина, я поражён и восхищён. Удачи вам!»

* * *

В «банке» было… как в банке. В часы, когда не было рабочих обязанностей, Алина дремала. В дрёме приходили воспоминания: о жизни до института, о том времени, когда родители и брат ещё не мигрировали на Гевесту. Минутами воспоминания становились так реальны, что Алина открывала глаза, уверенная, что очнётся в том времени, дома. Но вокруг была лаунж-зона диспетчеров, а на табло высвечивалась её фамилия: просьба пройти в отсек наблюдения. За полтора года ей предстояло сто пятнадцать дежурств. Одиннадцать были позади.

— У ежа ежата, у ужа ужата, — для разминки повторяла она и шла к отсеку наблюдения: держать связь с теми, кто, сидя в «банке», следил за обратным ходом времени.

* * *

«Игорь! У меня дежурств — на полтора года. Я вернусь, и как раз закончится ваш контракт. А ещё я придумала окончание к тому стиху. Вот:
— Эти звёзды, тела холодные, как у гейш,
Даже звёзды тебе способны отдать тепло.
Только я далеко-далеко, как больная вещь.
Только пепел, и дно, и тло.
— Я приду к тебе по межзвёздному веществу.
Ты смотри не сходи с ума.
— Не схожу, схожу.
— Ты зови меня через космос.
— Зову, зову.
— Я зову тебя. Я держу».

Автор: Дарина Стрельченко

Оригинальная публикация ВК