Серия «Фантастика, фэнтези»

18

Свои традиции

Приземлились жёстко. Сани подпрыгнули, Санту повело, и он натянул поводья, заставив оленей встать на дыбы. Рудольф недовольно замотал головой, издав раздражённый крик. Красный нос главного в упряжке сиял в темноте, как сигнальный маяк.

Санта чертыхнулся, восстановил равновесие и отпустил поводья. Олени, вернувшись на четыре копытца, принялись уныло топтать стылую грязь пустыря в Мытищах. С неба сыпал снег, казавшийся грязным. Вдалеке виднелись неряшливые девятиэтажки, внутри которых спали дети, ожидающие к утру сюрпризов под ёлочкой.

Если бы не договор с «Кока-колой», скреплённый кровью, Санту бы не загнала в эту глушь даже стая Йети. Ворча под нос, он кое-как запихнул обратно в мешок несколько выпавших после посадки подарков и вылез из саней.

Внезапно снегопад усилился, будто на небе перевернули мешок. Поднялся ветер. Олени забеспокоились, переступая с ноги на ногу, поводя ушами. Санта натянул красную шапку ниже, вглядываясь в буран. Со стороны домов приближалось нечто. Две размытые фигуры. Вокруг, ближе к земле – россыпь красных точек. «Глаза?..»

Санта инстинктивно шагнул назад, наткнулся на сани. Взгляд забегал по сторонам в поисках оружия, но, кроме испуганных оленей и мешка, зацепиться ему было не за что.

Метель била в лицо, будто нарочно целя в глаза. Красные точки тем временем рассредоточились, окружая. Уже можно было разглядеть маленькие, юркие силуэты: длинные уши, мощные задние лапы… Ближайший прыгнул, вскочив на спину ошалевшему от ужаса Рудольфу. В свете носа несчастного оленя сверкнули кинжалы резцов, и заяц вгрызся в шею вожака оленьей стаи.

Другие напали следом. Олени тщетно пытались отбиться, путаясь в упряжи, но зайцы были шустрее. Ударами задних лап с острыми когтями они вспарывали беззащитные животы, зубы впивались в оленьи ноги, валя зверей на землю. Снег быстро окрасился кровью.

Санта, окаменев, смотрел вперед. Показались двое, шедшие за заячьим стадом. Высокий старик, широкоплечий, закутанный в синюю шубу до пят, шёл медленно, величаво, опираясь на массивный посох. По правую руку от него шла девушка. Прекрасное лицо будто источало неземной холод. В глазах плескалась жестокая насмешка. Одной рукой она крутила, как лассо, длинную белокурую косу.

Миг, бросок – коса обвила ноги оторопевшего Санты, рывок – и он упал на спину, забарахтался бестолково. Еще мгновение – и небо заслонило суровое лицо старика. Взметнулся посох, опустился на лицо Санты, ломая нос, выбивая зубы. Замах – удар, замах – удар… Последнее, что услышал Санта – ледяной смех блондинки.

Когда всё было кончено, старик утёр пот синей рукавицей.

– Ну что, внучка. Считаю, что импортозамещение прошло успешно!

Автор: Мария Синенко
Оригинальная публикация ВК

Свои традиции
Показать полностью 1
36

Сон на взлётной полосе

— Знаешь, когда я решил учиться на пилота, я представлял себе много самых разных смертей. Но это… Такое даже с моей больной фантазией представить было трудно.

— А мне трудно представить, что ты в такой момент треплешься ни о чём, вместо того, чтобы помочь с ремонтом!

— Ой, да ладно, мы оба знаем, что без бригады техников или инженера нам тут ничего не сделать. Давай лучше капсулы ещё раз проверим. Если умирать, то хотя бы во сне.

Из технического люка показалась взъерошенная голова Второго.

— Ещё раз поднимешь разговор о смерти, и я вышвырну тебя за борт лично. К тому же я уже сказал — наши криокапсулы полетели ещё в прошлый раз и без кучи навороченного оборудования я к ним даже не сунусь.

Я хмыкнул.

— Какие мы страшные… Разгерметизацию не хочешь?

Второй злобно сплюнул и вновь скрылся в люке, прихватив с собой пару новых инструментов, а я обернулся, чтобы в очередной раз увидеть Смерть всего за несколькими метрами металлических сплавов и толстого стекла. Если бы не совершенно не располагающая к созерцанию ситуация, я бы даже восхитился той красотой, что пришла по наши души. Ну и не только наши: две сотни пассажиров на этом корабле вряд ли уже достигнут Солнечной системы.

Громкие матюки снизу оповестили меня об очередном провале напарника. Я взглянул на часы. Сколько там прошло уже?.. После тщетных попыток исправить ситуацию у нас осталось всего часа два, прежде чем гравитационные якоря орбитальной станции «Гамма-23», к которой мы оказались привязаны в результате неполадок, израсходуют весь свой энергорезерв и отпустят нас прямо в жерло новоиспечённой чёрной дыры.

Да, вот такие дела. Если кто-нибудь когда-нибудь и найдёт эти записи среди обломков корабля, то знайте – астронавигаторы компании «Гамма» редкостные бараны, неспособные нормально проложить маршут. Собственно, техники у них не лучше. Иначе как объяснить тот факт, что в результате трёх предполётных проверок никто не заметил подтекающую топливную систему, которая при первой же попытке врубить сверхсветовую разгерметизировалась и заполнила топливом весь отсек технического управления?

В общем, когда ближайшая к «Гамме-23» звезда решила переродиться, мы как раз собирались стартовать со взлётно-посадочной и продолжать путь. Но сбой в управлении гравитацией на станции приковал нас к ней, а после и гравитация дыры заставила весь технический персонал наделать в штаны и свалить, так и не освободив наш корабль. Покарать их, пусть и не нам, но всё же удалось: маломощные технические корабли и спасательные капсулы, равно как и весь остальной ближайший космический трафик затянуло и сожрало в считанные часы. А вот наш кораблик со стонами каким-то чудом удержался якорями на орбитальной станции, которая с помощью того же чуда приближалась к дыре очень медленно.

— Только толку от этого чуда, — выбравшийся Второй заглянул в мои записи и выругался, — без гипердрайва тем более. Обычной тяги нам не хватит, а топливо из технического отсека нам выкачать некуда. Да и вообще, даже на сверхсветовой от неё мы уже не уйдём.

Я хмыкнул. Вот и Второй, наконец, сдался. Не сказать, что я этому рад, но теперь будет меньше суеты. Пусть я и Первый пилот, но убедить главного техника в том, что какой-то механизм не будет работать может может только главный техник. До этих же пор он будет носиться по кораблю с инструментами и поливать матом неработающие узлы.

— Что теперь будем делать?

Второй, тяжело вздохнув, сел на пол рядом со мной. Я решил тактично промолчать, что ранее он плюнул именно на это самое место.

— Ждать.

— Так просто?

— Я не понял, в какой момент мы местами поменяться успели, а?

Я рассмеялся. Нормальным, спокойным, смехом, который не имеет ничего общего со смехом отчаявшихся людей, которые сходят с ума от безысходности, однако Второй всё равно покосился на меня с подозрением.

— Всё нормально, нормально, — поспешил успокоить я напарника, рядом с которым лежал гаечный ключ. Врач из Второго однозначно бы не вышел.

— Помнишь тот долгий перелёт, когда мы не рассчитали своих сил?

— Это когда мы от Земли взялись лететь через херову тучу солнечных систем и не спали четыре дня, потому что корабль оказался без автопилота? — На лице Второго впервые за весь день появилась улыбка. — Такое не забудешь. Потом с тобой прямо на взлётной полосе за штурвалами уснули, даже к ангарам не вырулив.

— Я вот думаю... Сейчас мы с тобой сдохнем здесь, и вдруг снова окажемся за штурвалом на «Гамме-23», в окружении сотен кораблей, с орущим в гарнитуре диспетчером. И окажется, что всё сон на взлётной полосе, а мы с тобой два вусмерть уставших пилота, которые пошлют к чёрту своё начальство и останутся здесь ночевать. Что думаешь?

— Думаю, что ты пропустил одну важную деталь, — сурово произнёс Второй.

— Какую?

— После такого сна мы первым делом нажрёмся.

И снова смех, только на этот раз смеёмся мы оба. Смеёмся, чтобы скрыть боль. Смеёмся, чтобы поверить: это сон. Сон на взлётной полосе.

***
Я сидел в своём кресле, пристёгнутый стартовыми ремнями. Второй сосредоточено смотрел на датчики, готовый среагировать на их малейший сдвиг с "нуля". Многолетние привычки не отпускали его даже на практически мёртвом судне. К слову, если вам придётся погибать, плюньте на пафос и не надевайте всякое парадное барахло. Как сказал Второй, умереть хочется с комфортом, а красиво можно выглядеть и в техническом скафандре, заляпаном маслом или вовсе в обычной водолазке с джинсами.

Часы на приборной доске отсчитывали последние секунды. Я представлял, как пустеет топливное хранилище, как генератор гравитации в сердце «Гаммы-23» слабеет, как постепенно замедляются механизмы, тускнеют лампы в бесконечных, по-больничному белых коридорах... 10... 9... 8...

Первой отключилась внешняя подсветка станции. Множество зелёных, жёлтых и красных огоньков моментально погасли, лишив и без того непривычно пустую станцию последнего уюта. Тонкие лёгкие антенны, которые перестало удерживать гравитационное поле станции, резко переломились и, словно гигантские копья, брошенные в пасть монстра, помчались к чёрной дыре.

Гравитационное поле генератора продолжало уменьшаться. С крыши станции сорвало радары, несколько внешних модулей с удивительной лёгкостью оторвало от мощных пневматических стыковочных узлов. Рвётся обшивка, лопаются иллюминаторы, станция набирает скорость, готовясь упасть в бездну. 7... 6... 5...

Корабль знатно тряхнуло. Для якорей используются особые системы питания, которые позволяют им работать некоторое время даже при отключении всей станции. Поэтому стартовая площадка под нашим кораблём начала разрушаться раньше, чем сам корабль мог сдвинутся с места. Один из оторванных листов металла пролетел в метре от кабины и я невольно вжался в кресло. 4... 3... 2...

У Второго на панели загорелся красный диод — перегрузка в пассажирском отсеке, все криокапсулы переходят в аварийный режим. Если бы на нашем корабле был ИИ, он обязательно отпустил бы шуточку про тупых органических программистов, которые не встроили в систему корабля режим смертников. Серьёзно, кому нужен аварийный радиомаяк возле явления, которое даже свет поглощает?..

1...

Корабль, до этого летевший в гуще обломков, тряхнуло и оттолкнуло в сторону: в ту секунду, как ослабли гравитационные якоря, в платформу впечатался медицинский модуль. Лишённое двигателей судно закрутило в вакууме, но Второй успел включить стабилизаторы и мне удалось выровнять корабль. Хотя зачем?..

0...

Станция больше не тянула нас за собой и спуск ненамного замедлился. Все приборы вопили о попадании в гравитационную аномалию, поступали предупреждения, советы изменить траекторию, срабатывали аварийные системы правки курса и тут же системы оповещений о неисправности, требующие незамедлительного устранения неполадок. Вся эта суматоха свела бы с ума любого пилота, если бы перед этим Второй не отключил бы звуковые оповещения.

Приборная панель мигала сотней цветных индикаторов, корабль начал скрежетать, испытывая перегрузки, в разы превышающие его предел, а мы просто сидели и смотрели вперёд, на удивительной красоты и опасности явление, что беспощадно поглощало нас, фотон за фотоном.

Страшно ли нам? Нет. Нет, ведь мы самом деле там, на станции, дрыхнем за штурвалом под ругань диспетчера и готовимся получить выговор от начальства за нарушение межсистемного пассажирского трафика. Нет, ведь всё же в «Гамме» на должности астронавигаторов не могут сидеть бараны, способные пропустить смерть сверхмассивной звезды. Нет, ведь невозможно пропустить критическую поломку при троекратной предполётной проверке. Нет, ведь это всё — сон на взлётной полосе.

Автор: Серафим Мацуно
Оригинальная публикация ВК

Показать полностью
26

Зажигая последний фонарь

– Смотри, письмо из комитета! Новый фонарь привезли! Ты что, не рад?
Выражение лица сказало всё за меня. Вика поняла, что восторгаться я не собираюсь, пожала плечами и умчалась разносить новость по отделу.

Я взял брошенное на стол письмо, вчитался.
Конечно, я не обрадовался: новый фонарь означает, что придётся убирать старый. А я, как руководитель отдела утилизации, должен принять меры. Вика работает с энтузиазмом, потому что для неё электрический фонарь – символ, шаг к светлому будущему. А ещё – потому что для выполнения задания ей нужно только оформить документацию. А кому объяснять местным необходимость утилизации? Мне! И это прямо перед Днём фонарщика!

– Ваши железки уродуют облик города!
– От электрического света болят глаза!
– Всю дорогу разворотят, пока что-то путное поставят – видели, знаем!

Меня передернуло от мелькнувшей в воспоминаниях вереницы стариков. Мы не нашли общий язык: ворчуны не хотели перемен, а я оказался плохим оратором. Хоть и приехал в этот город таким же энтузиастом, как Вика! Ещё и идеалистом в придачу. Шёл на первую установку фонаря с волнением, но твёрдой уверенностью в собственной правоте. Нёс источник просвещения в массы так рьяно, что чуть не подрался с протестующими! Спасибо, у Кости в руках оказался лом: знал человек, куда шёл.

Два года я устанавливал новые фонари, потом четыре года убирал старые. Постепенно протесты сошли на нет, но одна проблема осталась: фонарщики. Каждый старый фонарь кто-нибудь продолжал зажигать. Мой приход воспринимался как покушение, а я почти сочувствовал бедолагам: они давно не зарабатывали своим светом, но всё ещё считали его жизненной целью.

Раньше ведь так и было: свет спасал жизни. В нашем городе тьма особенная, живая. Окажешься в тени целиком – сожрёт, и никто не найдёт тебя на следующий день. Такое вот неизученное аномальное явление. Но люди постепенно привыкают ко всему, вот и наши жители годами борются с тьмой огнём. Потому у нас по фонарям отдельный проект, а фонарщики считаются героями. Или считались?

Дверь отворилась: Вика вернулась вместе с Жанной. Жанна серьёзно кивнула мне, пожала руку. Я отложил письмо и спросил, чем обязан таким официальным приветствием.

– Мы победили! – воскликнула сияющая Вика.
– Кого? – я недоумевал: мы, кажется, ни с кем не воевали.
– Темноту и необразованность! Путь к сознательности привёл нас…
– Стоп, – слушать это предложение до конца я не хотел, поскольку сам знал продолжение наизусть. Вика обиженно замерла. – Конкретней.
– Посмотри! – Жанна хихикнула и развернула бумажную трубку, которую принесла с собой.

Карта города была испещрена зелёными точками. Я знал, что в отделе контроля так отмечают новые фонари. Давно позеленела Главная улица, потом расцвели её придатки, и даже цепь переулков надела изумрудные крапинки. Только на Третьей Фонарной осталась большая красная точка. Я понял: именно там мы произведём последнюю утилизацию в рамках проекта.

Некоторое время я делал вид, что изучаю, как быстрее попасть на нужную улицу, потом криво улыбнулся, пожал руку Вике, чтобы она перестала смотреть на меня так расстроено, и вышел из кабинета. Интересно, на какую работу меня перекинут после? Пару минут постояв на балконе, я вернулся и бодрым голосом сказал:
– Утилизируем на следующей неделе.
– А почему не завтра? – разочарованно протянула Вика. Я понимал её нетерпение: окончание проекта для неё означало надбавку, возможно, даже повышение.
– Завтра День фонарщика. Праздник всё-таки.
– А что, в городе ещё остались фонарщики? – я уже злился: Жанна работала в отделе контроля, ей ли не знать ответ на этот вопрос.
– Просвещение предполагает в том числе уважительное отношение к традициям, – наставительно сообщил я Вике. – Потому готовим документы к понедельнику. Сейчас напишу ответ комитету.

Вика села за стол, Жанна ушла к себе. Оставшийся рабочий час прошёл в молчании.

Я шёл домой в сумерках и думал: хорошо, что есть фонари, электричество. Всё-таки эти шесть лет я потратил на полезное дело: город стал безопасней. Моё внимание привлёк разговор идущих рядом отца и дочери.

– Я не буду надевать это безобразие! – возмущалась девочка-подросток, тряся бумажным пакетом из одёжной лавки.
– Но ты участвуешь в параде, там все будут в таких костюмах, – лениво басил грузный мужчина. В руках у него была странная старая кепка. Я предположил, что это тоже элемент костюма. – День фонарщика, дети наряжаются в фонарщиков и проходят по Главной улице. Традиция!
– Глупая традиция! Я вообще-то девочка!
– У тебя волосы короче, чем у некоторых мальчишек! – Мужчина потихоньку выходил из себя.
– Почему я вообще должна участвовать в этом параде?

Тишина, только шуршание подошв о камни. Я знал, почему девочке нужно было участвовать в параде: на пиджаке мужчины блестела нашивка отдела просвещения. Вероятно, этого сотрудника обязали организовать парад. Достаточно принципиальный, он не мог выпроводить вышагивать в странных костюмах толпу чужих детей, не задействовав своего. Девочка скрылась в подъезде, так и не услышав ответ. Я зашёл в магазин.

Через двадцать минут во дворе встретил ту же девочку с короткой стрижкой. Она пинала что-то ногами. Присмотревшись, я узнал в запыленном предмете кепку.

– Что ты делаешь? – девчонка посмотрела на меня, хотела ответить резко, но увидела мою нашивку и потупилась.
– М…Мяч пинаю…
– Какая у твоего мяча интересная форма, – я не спешил ругаться – всё-таки ребёнок не мой. – На форменную кепку похожа.
– Ага… – Даже в тусклом вечернем свете я увидел, как собеседница покраснела. – Не рассказывайте, пожалуйста.
– Тогда подними её и почисти. Зачем портить вещь?
– Я не хочу никакой парад… – прошептала девочка, отряхивая ткань.
– Как тебя зовут?
– Анна.
– Очень приятно, Анна. Меня зовут Леонид. Я понимаю, что парад скучный и глупый, и всё-таки он очень нужен. Знаешь, зачем?
– Знаю, конечно. Просвещение предполагает формирование уважительного отношения к традициям и бла-бла-бла-бла-бла! – девочка улыбнулась, но как-то невесело.
– Правильно, – я взял пыльную кепку, надел на себя. – Но есть ещё кое-что. Во-первых, в городе ещё остались люди, для которых старые фонари очень важны. Это их прошлое, это большая часть их жизни. И парад их поддержит, точно. Всегда поддерживает.
– А во-вторых? – девочка заинтересовалась: ей явно не хватало объяснения простыми человеческими словами.
– А во-вторых, в городе остался всего один старый фонарь. Скоро его уберут, и зажигать будет нечего. Всё что останется – День фонарщика и парад. Это довольно печально.
– Погодите, Вы же утилизатор! – Анна беззастенчиво показала на большую зелёную букву «У» на моём нагрудном кармане. – Неужели Вам тоже от этого грустно?
– Хочешь честный ответ? Да. Мне очень грустно от того, что именно мне нужно будет убирать последний фонарь. В какой-то мере и от того, что никто не будет его защищать. Держи свой символ света, носи гордо! – я протянул кепку хозяйке и пошёл дальше. Дойдя до угла обернулся и увидел, что девочка надела кепку.

Занеся продукты домой, я решил прогуляться до объекта утилизации на Третьей Фонарной. Странная затея, гулять в самой тёмной части города, но разговор о параде вызвал слишком подходящее для этого настроение. Я проверил, есть ли в кармане спички, приготовился зажечь одну, чтобы быстро миновать опасный участок. Который, к моему удивлению, оказался… Освещённым.

Под старым фонарём на скамейке курил седеющий незнакомец. Я подошёл к нему, сделал вид, что очень заинтересовался вишнёвыми цветами неподалёку, соображая, как начать разговор. Мне не пришлось ничего придумывать. Дед пробормотал:
– Ну, здравствуй, господин утилизатор!
– Драться будем? – спокойно уточнил я.
– Нет, к чему. Раз пришёл – значит, уже и бумажка есть, и всё решено… – старик тяжело поднялся, чтобы лучше видеть меня. – Ты не думай, я не ругаюсь. У тебя лицо хорошее, доброе лицо, и дело ты выбрал правильное. Одиноко только, понимаешь? Вроде как жил, жил, а потом раз и никому не нужен.

Я кивнул, надеясь услышать продолжение.
– Все мужчины в семье фонари зажигали, спасали город от тьмы. Прадед, дед, отец… Я вот дожил до седой бороды, зажигая свет. А потом раз – и электричество. Дорога в будущее. А какое оно мне будущее, кто в пятьдесят становится электриком? – Старик выбросил сигарету в урну. – А мне, пожалуйста, пенсия. Это хорошо, конечно, а делать-то что? Марта моя хоть как шила, так и шьёт, а я с тех пор шляюсь по улицам как тень, да и только. Я сказал себе: пока есть хоть один фонарь в городе, который могу зажечь – буду продолжать. В магазине напротив шутят: главный ценитель керосина. А мне всё равно! И теперь… Сколько ему остаётся, фонарю-то? Скоро эти ваши с проводами понаедут устанавливать?
– Неделя, – я видел, что скрывать бесполезно.
– Ну, и то. Спасибо, хоть после праздника. Э-эх…
Старик ушёл, я присел на скамейку на его место. Тоска расползлась по душе, когда я услышал, что даже он сам считает себя только тенью прошлого, будучи живым.

***

На следующий день я пришёл на работу в скверном настроении. Повысил голос, когда узнал, что Вика попыталась записать утилизацию на более раннее число. Извинился, удостоверился, что во всех отчётах фигурирует понедельник, закрыл вопрос. Работать не хотелось, да и дел не было: до понедельника шесть дней.

Вика заполняла табличку и бурчала, что я просто упрямлюсь. Я не спорил: в самом деле, ведь так и было. Не знаю, чего я хотел добиться отсрочкой. Это ведь не мера, а так, попытка к бегству… Я уже думал: может, и правда, плюнуть, убрать фонарь прямо завтра утром и ждать решения своей участи? Куда меня теперь пошлют, в какой город? Или оставят здесь утилизировать ещё что-то? Интересно, всё ли мы утилизировали?

Сигнальный звонок вызывал нас на Главную улицу: у парада должны быть зрители. Я высматривал в толпе веснушчатую мордашку вчерашней знакомой, увидел несколько похожих лиц. Ребята старались идти под музыку, улыбаться и выглядеть естественно, мы в свою очередь поддерживали их аплодисментами. После фонарщиков прошли танцоры, потом ещё кто-то из школьных театральных студий… Вика восхищалась: «Как хорошо работает наш отдел просвещения!» А я заметил среди зрителей старика, с которым говорил вечером.

Старик держал в руках маленькую светящуюся копию своего фонаря, серьёзный, строгий. Даже форму надел… Почему-то мне стало не по себе от этой картины. Через полчаса мы разошлись по кабинетам, и вроде бы всё было в порядке, но…

Ко мне прибежали незнакомые люди, размахивая пачкой фотографий и тараторя что-то про Третью Фонарную улицу. Я забрал фотографии, присмотрелся.

Вокруг фонаря стояло не меньше пятидесяти детей, все в форменных костюмах и с плакатами в руках. Даже чёрно-белое изображение передало крик огромных букв:
– Историю – музеям!
– Нет будущего без прошлого!
– Утилизация должна быть гуманной!
– Я за традиции!
– Протестую!
– Не путай солнечный свет со светом лампочки!

Я не знал, что сказать. Привык ругаться со старшим поколением, а тут дети, и какие дети! Особенно удивил плакат про солнечный свет и лампочку. Его держала Анна.

– Вы журналисты? – догадался я.
Два часа мы с Викой решали, как составить письмо в комитет, чтобы нашу просьбу не отклонили. Мне удалось убедить критически настроенную девушку, что представление фонаря, как исторической ценности – это хорошо, и мы вовсе не пытаемся отказаться от работы и идей утилизации. Общими усилиями письмо было составлено, отправлено. Я облегчённо выдохнул.

По пути домой я встретил Анну в том же самом дворе.
– Вы не останетесь без работы? – серьёзно спросила она, когда я отдал ей фотографию с плакатами.
– Нет, всё в порядке. Знаешь, вы сделали то, что мне было недоступно.
– Это всё мы с господином Фонарщиком придумали! – гордо сказала девочка, поправив кепку.
– Правда?

Я посмотрел на толпу ещё раз. Да, старик стоял среди детей, вместо плаката держа в руках свою копию фонаря.
– Знаете, папа сказал, что нужно начать в отделе просвещения исторический проект. Вы заходите к нам, он будет рад, если Вы присоединитесь!
– Обязательно загляну!

Странно: впервые за долгое время я искренне улыбался.

Автор: Катя Бременская
Оригинальная публикация ВК

Показать полностью
17

Последнее Оружие

Когда Арта увидела расписную дверь на противоположном конце площади, то поняла, что больше не может идти.

Из расколотого неба падала черная пыль, а мгла над пустошью отдавала красным цветом, словно пропитанная кровью. Из песка виднелись руины домов и обломки боевой техники. Девушка не узнавала ни символов, ни флагов – словно в одно место сбросили остовы сразу всех войн, что вело человечество.

Арта шла по привычке, с тех пор как дезертировала из-под Орьграда. Сначала – спасаясь от своих. Потом – от чужих, видевших в ней солдата вражеской армии. Затем – снова от своих, когда до далекой родины долетели слухи о дезертирстве. А в конце – когда раскололись небеса, и миру пришел конец – от самой себя.

Горячий воздух жег горло, живот крутило от голода. Когда она последний раз нормально ела? Во время осады Орьграда, скудный солдатский паек? Или в казарме на учениях, где из нее, вчерашней школьницы, делали боевую единицу? Или же дома, за день до начала войны, когда все разговоры о сражениях умещались на страницах учебников истории?

Временами Арте казалось, что это все дурной сон, а ее просто сморило жарой. Иногда, что она все еще в казарме с приступом лихорадки. А порой, что никакой другой жизни не было, что все иллюзия, а воспоминания – результат голода, жажды и усталости.

Радио молчало. Оно погрузилось в тишину в тот день, когда применили «последнее оружие». И после этого все перемешалось, породив красную пустошь, расколотое небо и черную пыль.

Первое время Арта Галиева, младший лейтенант армии Центрального Конгломерата, не верила, что осталось одна. Так бывает только в фантастике, что писали на севере: последний человек, атомная бомба, конец света. В школе говорили, что северяне так пишут из-за особенностей своей религии. Дескать, верят в армагеддон и заранее к нему готовятся. А мы – люди будущего, нас ждут рай и процветание.

Арта жалела только об одном – что так и не узнала, кто первый нажал на кнопку. Была ли это ее родина? Или вражеская Республика? Хотя какая, к шайтану, разница, если в результате обе превратились в пыль?

Девушка вылезла из убежища на крышу дома. Достала флягу. Пустая. Она уже не первый раз заглядывала в нее, надеясь, что там чудесным образом появится вода. Бесполезно. Это мертвый мир. В нем нет ни сухпайков, ни воды, ни лекарств, ни других людей. Здесь даже не осталось животных. За долгие дни она не встретила ни собак, ни кошек, ни даже крыс.

Раньше мысль о поедании крысятины вызывала тошноту, но после голода под Орьградом – когда стало понятно, что местные уничтожили всю провизию, чтобы уморить врага – крыса в понимании младшего лейтенанта не существующей более армии стала деликатесом.

Подул тяжелый ветер. Первое время он сводил с ума – Арта никак не могла понять, откуда он дует, пока не поняла, что его источник – трещины в небе. Вглядываясь ввысь, Арта различала очертания мозаики, будто небосвод был сложен из тысяч неподходящих друг другу кусков. В одной части резала глаз зимняя голубизна, а следом, за неровным краем, чернела ночь другого мира.

Арта покрутила пистолет в руке. Патронов осталось два. Раньше оружие вызывало у девушки трепет и гордость. Солдат. Воин. Почти герой.

Как чествовали матерей, чьи дети не вернулись с северной границы. Какие празднества закатывали на кладбищах. Конгломерат стоил того, чтобы за него умереть.

И Арта в это верила. Училась стрелять. Проходила боевую подготовку. Ей было не обязательно идти на фронт. Воинская повинность не касалась девчонок. Но у нее не было братьев, которые могли бы встать под ружье. И поэтому она записалась вместе со всем своим классом – не взяли только пару совсем непригодных к службе.

До следующей встречи выпускников не дожил никто. Кроме Арты, но упрямая Галиева из старого махалле пережила вообще всех.

Девушка вздрогнула, услышав щелкающие звуки. Потянулась за пистолетом.

Шестилапы.

Существа, похожие на смесь самых отвратительных чудовищ из ужастиков, бродили по мостовой в поисках добычи. Их жвала на длинных волчьих мордах щелкали подобно перезарядке оружия.

Трое. Если стрелять на поражение, можно избавиться от двоих. От третьего она попробует убежать по крышам.

А что потом? Может, надо просто покончить со всем этим кошмаром. Она все равно – труп. Измена, дезертирство и так стоили пули в затылок. Когда Арта покинула Орьград и скрылась в непролазном лесу, сорвав с себя знаки отличия, она уже была смертницей. Нет, не так. Она умерла в тот момент, когда пришла в призывной пункт с пачкой документов от врачей и медкомиссии.

«Я хочу умереть за Конгломерат. Я хочу покорить северных варваров и заставить их уважать наш флаг. Слава вождю и его мудрому учению».

Арта посмотрела на свои руки. Скольких она убила? Скольких ранила? Ей сказали стрелять – и она стреляла. Солдат. Воин. Герой. Войско Конгломерата оставляло за собой поля, усеянные телами, сожженные деревни и выжженные поля.

Простая тактика, знакомая с древности. Не можешь убедить – покори. Не можешь покорить – уничтожь. Не можешь выиграть – забери всех с собой.

Арта перевернулась на живот, вглядываясь в существ. Солдатский взгляд отмечал особенности чудовищ. Хитиновые спины. Шесть лап. Желтое пузо – слабое место.

Про Республику говорили, что там живут чудовища в человеческом обличии. Им промыли мозги, и они – угроза для всего мира. Их нужно приструнить. Покорить. Обуздать, принести им подлинные ценности. А если не получится, то убить. Арта представляла врагов такими же чудовищами, рыскающими по полям в поисках наживы.

Эта была ее ровесница. С такими же раскосыми глазами и черными волосами. Форма чуть темнее, а вместо берета – пилотка. Арта выстрелила, не раздумывая, и только потом увидела желтую полоску вместо знаков отличия – ополчение, нерегулярная армия.

– Первого человека сложно, – сказал потом командир, не намного старше самой Арты.
– Она не была военным. Это гражданские.
– На войне гражданских нет, – отрезал он. – Если они не сдались и не перешли на нашу сторону, то это враги. Тебя не должна мучить совесть, Арта Галиева.

…Чудовище подняло голову, принюхиваясь. Арта вжала голову в плечи. «Да чтобы ты подавился собственными кишками и съел собственную печень». Остальные существа повернулись и, синхронно двигая лапами, направились к ней.

В этом восточном городе все дома были пригнаны к друг другу, создавая на крышах параллельную улицу. Интересно, насколько хорошо шестилапы прыгают?

Арта, подавив желание сорваться на бег, дошла до края. Перешагнула узкую щель между стен и оказалась на соседнем доме. Интуиция подсказывала, что лучше бы снять сапоги и идти босиком, но мысль о том, чтобы коснуться натертыми до крови мозолями красного песка и черной пыли, приводила ее в ужас.

Шаг. Второй. Третий. Ступай аккуратно, как полагается женщине, а не солдату. Шагай так, словно тебя не существует, как призрак, живущий в верхней части дома. Существа вторили ее шагам, но несколькими метрами ниже. Они ориентировались только на слух. На северной границе среди медсестер ходили слухи о генетических монстрах, что Республика выводила в лабораториях. «Их кормят младенцами-отказниками» – слышала Арта, оказываясь невдалеке от палаток с красным шаныраком – крестом встроенном в круг. Тогда, в первый год, война все еще казалась приключением пополам с шансом сбежать из дома.

А потом случился Орьград. Холод, голод, болезни, убитые гражданские, город, решивший любой ценой утащить за собой вражеских солдат. Бегство. Непродуманное, отчаянное. Вглубь вражеской территории. По непроходимым болотам и черному лесу, где паутина веток не давала пробиться солнцу даже в самый жаркий день.

…Следующий дом отделяла трещина шириной метра в полтора. Арта бросила взгляд на чудовищ. Те замерли, вслушиваясь в тишину. Ветер, гудя в трубах, поднял песок в воздух, и над площадью образовалась красная дымка.

Расписная дверь сияла в двадцати метрах. Ноги жгло, и Арта живо представила, как будет снимать сапоги, отдирая ткань от присохшей крови.

«Вернешься домой – убьем собственными руками».

Еще до того, как сработало последнее оружие, Арта слушала радио. Невдалеке от фронтовой зоны ловили частоты Конгломерата, и однажды удалось поймать передачу из родного города. Семья Галиевых клеймлена позором и вынуждена уехать. Дочь-дезертир. Предательница. Изменница. Для Арты не было новостью, что ее приговорили к заочному расстрелу. Но почему-то казалось, что она сможет сделать полный круг и вернуться домой.

Ведь войны заканчиваются. Рано или поздно.

Слова звучали набатным колоколом: «Мы убьем ее, сами, если вернется. Она нам больше не дочь. Таких, как она, надо топить, как крыс, нам жаль, что мы не сделали этого раньше. А когда война закончится победой Конгломерата, Арту найдут. Никому не скрыться. Никто не уйдет безнаказанным. Так что думайте хорошенько, ребята в зеленой форме, прежде чем бежать».

Чудовище щелкнуло жвалами. Когти царапали гладкую стену. Второе существо попыталось в прыжке забраться на крышу, но тоже соскользнуло вниз, сшибив собрата с ног. Шестилапы заурчали и принялись рвать друг другу хитиновые спины. Скрежет когтей напоминал звук гвоздя, царапающего камень.

Арта разбежалась и перепрыгнула на соседнюю крышу. Не удержавшись на ногах, ударилась головой о кирпичную кладку. В глазах потемнело. Надо найти воду. Еда, лекарства, патроны – это все подождет. Сначала вода.

Не стреляй. Не стреляй. Не стреляй.

Та гражданская кричала на языке Конгломерата, но с сильным северным говором, отчего Арта сначала подумала, что та молится. И только когда девушка окончательно захлебнулась кровью, Арта поняла, что умирающая из последних сил выдавливала слова на языке врага.

Выжившее чудовище заскулило, и Арта увидела, что второй монстр рвет жвалами пузо собрата. Черные внутренности с мерзким звуком упали на красный песок.

Девушка попятилась, сжимая в руке пистолет. Два патрона. Как на необитаемом острове. Поохотиться не получится – зато сможешь застрелиться. Есть ли смысл оставаться в живых, если ты совсем одна в мире под расколотыми небесами?

Чудовище привстало на задние лапы, как кузнечик. Оно не допрыгнет. Бегают быстро, но когти скользят по белым стенам.

Шестилап оттолкнулся задней парой лап и, помогая себе средними, зацепился когтями за край крыши. «Черт, черт, черт. Чтоб ты сгнил заживо. Чтоб ты заразился черной чумой. Чтоб ты…»

Существо прыгнуло на Арту.
Раздался выстрел.

Пуля подбила существо в полете. Оно, заскулив как раненная собака, упало под ноги Арты. Густая кровь залила армейские сапоги.

Оно тоже хочет жить. Хочет жить так же, как и она, как те люди в осажденной крепости. Как та девушка.

Боевая подготовка. Призывной пункт. Казарма. Окопы. Осада. Дезертирство.
Шестилап подскочил и сшиб ее с ног. Пуля только вывела его из строя. Арта из последних сил пыталась не дать жвалам дотянуться до себя. С треском деревянный козырек подломился, и они вместе с существом кубарем покатились по пыльной мостовой.
Арта привстала, откашливаясь от пыли. Существо лежало на спине, забавно шевеля лапами. Оно было таким же нелепым, как младенец на военном параде в солдатской форме.

Расписная дверь была прямо перед ней. Арта прикоснулась к ручке и потянула на себя. И услышала отвратительный звук жвал. Третий шестилап. Он стоял на крыше, вглядываясь насекомообразными глазами в добычу.

Ждал.

Арта подняла руки вверх, жест инстинктивный и бесполезный. Это только в фильмах есть милость к сдавшимся.

«Не стреляй. Не стреляй. Не стреляй».

Чудовище изучало ее, но почему-то не прыгало. Патронов не осталось, но Арта все еще сжимала бесполезный пистолет в руке. Ну, прыгай. Давай. Ты тоже хочешь жить. Ну так живи. Чего ты ждешь.

Существо вздрогнуло всем телом. Подняло вверх волчью морду, вслушиваясь в тишину. Издал звук, похожий на стон раненого кота, а потом, быстро шевеля уродливыми лапами, скрылся в лабиринте улиц, заваленных красным песком.

Арта заперла дверь. Дом был такой же, как в ее детстве. Но пустой. Хозяева оставили его позади, будто растворившись в пространстве. Она огляделась по сторонам.

На кухне, под большим столом, стояли герметичные канистры с чистой водой. Прозрачные тары покрывала черная пыль.

Арта пила до изнеможения, пока желудок не начало выворачивать. А потом пила снова. И снова.

А потом она услышала скулеж.

Молодой пес, может, месяцев восемь от роду, тихо скулил заваленный обломками. Пол был исцарапан когтями.

Арта налила воды в миску и поднесла собаке. Та в один момент вылизал всю воду. Потом девушка обхватила пса за туловище и вытащила наружу. Тот залаял, а потом упал на спину, демонстрируя пузо.

– Буран, значит? – Арта коснулась ошейника, – хорошее имя.

Пес заскулил. Задняя правая лапа была ранена. Обыскав весь дом в поисках медикаментов, Арта нашла старую аптечку. Буран лег на пол, прижав уши к голове. Глаза искрились благодарностью.

– Ты не знаешь, кто я такая, – горько сказала Арта, – лучше тебе держаться от меня подальше.

Но Буран не слушал. Он встал и ткнулся носом в ее коленку. Девушка потрепала пса по голове. У самой двери щелкнул жвалами шестилап. Пес, хромая, завыл. Монстр унесся прочь.

– Они тебя боятся, – проговорила Арта. Буран, будто соглашаясь, положил морду на коленку.

Арта впервые с начала войны смогла нормально поспать, не просыпаясь от малейшего шума. Ей снилась другая дверь – та, что вела домой. Но за ней ее ждали озлобленные лица родителей, дядьев и другой родни: предательница, изменница, мы сами тебя убьем, но пусть лучше тебя повесят. Ты этого заслуживаешь. Во сне сердце сжала тяжелая рука, но, проснувшись, девушка обнаружила рядом с собой Бурана.

Мысль о том, чтобы идти куда-то еще заставляла жаться в угол. Но оставаться здесь – верная гибель. Арта усмехнулась собственным мыслям – она еще сутки назад желала себе смерти.

Пес поскреб дверь наружу. Вдалеке завыл шестилап – хромой и истощенный Буран внушал ему ужас.

Арта собрала провизию, сколько влезло в вещмешок. Заполнила флягу водой, убедилась, что пес наелся и напился вдоволь. А затем положила руку на поверхность двери. Оглянулась, осматривая дом. Здесь раньше жили люди. Надеялись на будущее. Верили во что-то. Пока не пришло в действие последнее оружие, и не настал последний день.
Пес заскулил. Чуть помедлив, Арта распахнула расписную дверь.

Автор: Анастасия Шалункова
Оригинальная публикация ВК

Показать полностью
14

Талисман

Стоит признать, в дверь офиса, где Матеуш принимал клиентов, предварительно позвонили. Целый один раз, и дребезжание раздавалось секунд пять, не больше. Потом начали стучать ногами.

Если бы на этой двери красовалась другая надпись, а не "Мастер Артефакторики", то Матеуш вёл бы себя по-другому, а так он сжал сигнальный амулет и пошёл впускать незваных гостей, пока дверь не выбили. Открыв, Матеуш понял две вещи: что полиция Гранбурга на вызов не приедет и что мистер Ривински был чем-то сильно доволен. Обе в обозримом будущем не обещали Матеушу ничего хорошего.

– Добрый вечер, господа. Ни к чему избивать мою несчастную дверь.

Два мордоворота ничуть не смутились, но отошли назад к мистеру Ривински и своему третьему собрату, придерживающему за плечи девушку, хрупкую, невысокую, темноволосую. Она странно смотрелась посреди трех здоровых охранников и их босса, уступающего им в росте, но значительно обгоняющего по ширине.

– Так все реагируют куда быстрее, – по-акульи улыбнулся Ривински. – У нас есть заказ для тебя.

Матеуш не удивился (вряд ли у такого визита могла быть другая причина), только отошел в сторону, пропуская в приемную разношерстную компанию. Один охранник остался у входа, все остальные просочились в кабинет, не дожидаясь позволения. По слухам с Ривински стало бы устроиться за хозяйским столом и креслом, но нет. Мистер "третий хозяин города" (после мэра, шефа полиции и недавнего разгрома группировки Гаретти) небрежно сел на место клиента, оставив сопровождение стоять за спиной. Что ж, поиграем по навязанным правилам.

– Слушаю вас, мистер Ривински, – спросил Матеуш, устраиваясь в кресле.

– Ты же у нас лучший мастер по талисманам в городе. Нужно поработать над одной вещью. Как быстро сможешь?

– Что конкретно вам нужно зачаровать? Срок и... цена зависят от этого.

– Её, – не оборачиваясь, Ривински показал большим пальцем на девушку в руках охранника. Вид у нее был всё такой же безучастный.

– Я не работаю с... живыми предметами.

На стол шлёпнулась увесистая пачка банкнот, перевязанная резинкой.

– Теперь работаешь! Или тебе нужны другие аргументы?

Телохранители, и тот, что остался у двери, и тот, что держал девчонку, заметно напряглись. Допустим, защитный амулет Матеуша выдержит пару выстрелов, а что потом? Люди Гаретти обычно были гораздо вежливее, но “новая метла” устанавливала свои правила в Гранбурге.

– Нет, – колдун посмотрел прямо на собеседника, – этого вполне достаточно. Как именно работает этот “талисман”? Стандартный набор? Богатство, безопасность, удача в делах?

– Ты мастер, ты мне и скажи. Эта девка принесла успех Гаретти, – пояснил Ривински, скривившись при упоминании бывшего конкурента. – Этот гад постоянно хвастался, что возвысился благодаря своему сокровищу. Мы перебили личную охрану, обшарили всё поместье, чтобы найти эту “драгоценность”. И я хочу, чтобы теперь она работала на меня.

– Мне нужны сутки, как минимум, – прикинул Матеуш.

– У тебя есть время до утра. Мальчики подождут снаружи.

Тяжелая туша Ривински с трудом поднялась со стула. Первый охранник распахнул дверь перед боссом, второй толкнул вперед девчонку. Та сделала по инерции пару шагов и застыла на месте, невидяще глядя перед собой. Послышался грохот – за посетителями захлопнулась входная дверь, уже пострадавшая сегодня.

Матеуш с девушкой остались одни. Он вышел из-за стола, принялся рассматривать предстоящее задание и невольно поморщился. От девушки попахивало давно немытым телом. Сколько дней прошло с последней стычки двух банд, покончившей с Гаретти? Неделя? Больше?

– Пойдем, – сказал Матеуш, с некоторой брезгливостью беря девушку за локоть, – тебе нужно помыться. Я не могу работать в таких условиях.

Девушка ничего не сказала, но послушно последовала за мужчиной. Матеуш жил в этом же здании, но этажом выше. Это было удобно, и сегодняшний день не был исключением.

– Как тебя зовут? – спросил поднимаясь по лестнице Матеуш. На ответ он не сильно надеялся.

– Ева, – неожиданно ответила спутница.

– Ева Гаретти?

– Нет, – покачала она головой, – просто Ева.

Запихнув “просто Еву” в ванную комнату и выдав гостье всё необходимое, Матеуш вернулся в кабинет и взял всё необходимое для исследования и ритуала. Стандартного. О живых талисманах колдун только слышал, а видеть их и уж тем более с ними работать как-то не доводилось. И лучше бы не доводилось и дальше. Хорошо же началось сотрудничество с новым теневым боссом Гранбурга.

Когда Матеуш вернулся, Ева уже закончила с помывкой и неловко примостилась на одиноком стуле в гостиной. В сером мужском халате она почти утопала, пряди мокрых волос змеились по ткани, отдельные заползли в вырез халата и прилипли к шее. Отмытая, девушка казалась даже миленькой. Сбежать она не пыталась, словно чувствовала, что магическая защита не выпускает гостей без хозяев. Давно пора поставить такую в рабочем кабинете. Ева выбрала удачное место и сидела прямо в центре ковра, который всё равно ему уже порядком надоел.

– Нет, сиди! – попросил Матеуш, когда Ева, увидев его, попыталась встать.

Колдун поставил свечи по углам импровизированной пентаграммы с девушкой в центре, зажёг их, вычертил остальные линии цветным песком и дождался, пока комнату заполнит запах благовоний.

– Дай свою руку, – приказал Матеуш и, не дожидаясь, пока она отреагирует, сам взял Еву за тонкое запястье.

Это действительно оказалось похоже на работу с обычным артефактом. Хотя такого рисунка силовых линий Матеуш никогда раньше не встречал, основной принцип был ему понятен. И то, что он понимал, ничего хорошего не сулило.

– С тобой ведь никакой артефактор до этого не работал?

– Нет, – покачала головой Ева, – никогда. Я была такой, сколько себя помню, наверно, такой и родилась.

Логично, ни один колдун в здравом уме не стал бы зачаровывать предмет на привязанность. Вот только ему-то что теперь делать?

– Они считают, что я приношу удачу, – продолжила Ева. – Но это ложь. Мистер Гаретти, – девушка всхлипнула, – они все...

– Что-то ведь произошло? – раздосадованный Матеуш и не подумал посочувствовать. – Перед тем столкновением банд? Кто-то обидел тебя?

– Откуда вы?..

– Да или нет?! – дым начал рассеиваться, и Матеуш хотел подтвердить свою догадку.

– Мистер Гаррет, его сын, он приставал ко мне... и я… – Ева замялась. – Но я не хотела этого, я ничего не делала, я не хотела, чтобы они все погибли.

Проблема в том, что ей и не нужно было что-то делать, достаточно почувствовать слишком сильные негативные эмоции: негодование, обиду, чтобы прежнее покровительство дало сбой и удача перестала работать. Матеуш выпустил руку Евы и сел на ковер прямо там же у её ног. Всё пропало. Настройки гораздо сложнее, чем у любого талисмана, с которым он работал раньше – но это полбеды. Он не сможет изменить её базовую установку, Ева никогда не будет приносить удачу убийце своей семьи, скорее наоборот. Что делать? Расписаться перед Ривински в своей беспомощности? Самоубийство. Отдать её, сказав, что всё сделал? Самоубийство отложенное. Кого обвинит Гаретти при первых же признаках неудачи?

– Помогите мне, – вдруг подала голос Ева. – Я не хочу к нему возвращаться. Отпустите меня, пожалуйста.

– Я не могу тебя отпустить, – отмахнулся Матеуш от неуместной идеи, продолжая вслух судорожный поиск выхода, – если ты и пройдёшь мимо охранников внизу, они убьют меня, когда обнаружат пропажу. Потом найдут тебя. Не думаю, что тебя убьют сразу, но уверен, что ты об этом быстро пожалеешь.

Что делать? Бежать вместе с ней, оставить кабинет и наработанную практику. И сколько ему так бегать?

– Вы же колдун. Зачем же нужна ваша магия, если она ничего не может? – снова почти расплакалась девчонка, которая могла бы стать ценнейшим приобретением в умелых руках. Если б только эти руки принадлежали не Ривински.

– Кое-что может и магия, – улыбнулся Матеуш, которого накрыло неожиданное озарение, – например, замедлить воздействие талисмана. Ты же хочешь отомстить за убийство семьи Гаретти?

В заплаканных глазах Евы, поднятых к нему, читался искренний интерес.

– Тебе нужно будет только немного потерпеть, – улыбнулся Матеуш с показной уверенностью, которой на самом деле не чувствовал.

Но накопившимся откатом Ривински точно размажет с гарантией.

***

На улицах Гранбурга снова неспокойно после падения банды мистера Ривински, недавно подмявшего под себя весь город. За одну ночь сгорели склады, верфи, штаб-квартира и офисы, никого не осталось из банды, только мелкие сошки, ничего не решающие. Редкостное невезение для одних. Редкая удача для других.

А с недавних пор клиентов колдуна-артефактора встречает новая помощница. И стучать в дверь ногами приходящие почему-то больше не рискуют.

Автор: Tai Lin
Оригинальная публикация ВК

Талисман
Показать полностью 1
32

Конфеты на ниточках

Анжела — бывшая практикантка следователя Матузкова осталась работать в Кольчугинском отделе. В сыскном оперативном деле она была слаба, а вот девичья стать выпускницы школы милиции руководству приглянулась. Анжелу определили в штаб, к другим таким же юным красавицам. Домовой Борода завершил ежесуточный облёт владений и принёс сплетню в клочках своей бороды.

— Аферистка, — отреагировала мышь Степанида. Она всё еще помнила, как несносная практикантка хотела заграбастать в женихи Матузкова. У Степаниды были другие виды на будущность рыжего капитана полиции. Чем ему Аня-библиотекарь не подруга? И собой хороша, и вяжет, и шьёт, и печенье печёт, а уж борщи варит...

— Степанида, ты несправедлива к Анжеле, — развёл руками Матузков, — девчонка старательная. Она шустро в документах порядок наведёт. По штабной части знаешь сколько всего знать и уметь надо?
— А то! — снова фыркнула мышь, — И подолом перед начальством мести и глазки строить — наипервейшей важности качества. Этого у неё с избытком. Тьфу!
Домовой захихикал, устраиваясь удобнее на сейфе. Ему не терпелось дослушать, чем закончится спор мелкой лейтенантки и её сурового начальника. Но тут открылась дверь, и в кабинет заглянула та самая Анжела.

— Уточняю анкетные данные, Матвей Иваныч, — сказала она чересчур сурово, помня, как её выжили из заветного кабинета, — несовершеннолетние иждивенцы появились?
— У меня? — удивился Матвей Иваныч.
— У вас! — прищурилась Анжела, — Не у меня же.
— А вам зачем знать? — продолжал недоумевать Матузков.
— Список составляю на сладкие подарки. У кого дети – тому положен кулёк с конфетами к новому году, за счёт профсоюза.
— Детей нет, Степанида только, — развел руками Матузков.
— А, — подняла Анжела вверх брови, — питомцу своему конфет сами купите.

И дверью хлопнула. Матузков вздохнул и подпёр кулаками подбородок. Он искренне не понимал, как Степанида может кому-то не нравиться? Сколько "висунов" помогла раскрыть! И в отделе стало веселее с её приходом на службу! А начальник милиции Гургенов в шутку произвел мышь в «мелкие лейтенантки»...

Обиженная Степанида смотрела в окно, улепленное снаружи белыми снежинками. Домовой гладил её по голове широкой полупрозрачной ладонью — не хотел материализоваться. Опасался, что в кабинет заглянет кто-то посторонний. Если к мышке уже привыкли, то Бороду вполне могли испугаться, всё-таки нечисть!

— Я не питомец, а сотрудник Кольчугинского отдела! — наконец сформулировала Степанида, — и не нужны мне их пайковые. Я на совесть служу. А не понимают этого только разные вертихвостки.
— А что такое новый год? Новый отчётный период?— спросил домовой и слетел с сейфа на стол следователя.
— Совершенно верно! — Матузков с широкой улыбкой поднял указательный палец правой руки вверх, — айда на рынок!

***
Кольчугинские зимы не баловали мягкостью. Вьюга сыпала крупку за шиворот, бросала ледяные пригоршни в лицо. Ветер обвивался вокруг бедного пешехода, норовя забраться в рукава и даже в брючины. Матузкову выдали новый тулуп в конце декабря. «Как в гробу, не повернуться», — жаловался он коллегам. Таскать на себе почти десять килограмм овчины было не так уж приятно. Тулуп стеснял движения, сидел неловко, колом, но мороз диктовал свои правила, и зампотылу был с ним согласен. Старую куртку пришлось повесить в шкаф до весны.

И хотя Матузков не любил зимнюю суету, праздничный дух декабря и всякие сюрпризы, после того, как он обзавёлся забавной компанией с хутора Кривого, пришлось изменить и отношение к новому году. Теперь были подопечные, о которых просто необходимо было заботиться.
Степанида не любила гулять по морозу, и даже боковой карман дублёнки для неё был неуютным местом, куда задувал ветер и заметал снег. Но как же усидеть в отделе на тёплом радиаторе отопления, если начальник хитро улыбается и обещает покупки? Для такого случая у мыши была припасена вязаная пушистая шапка — подарок библиотекарши Анечки.

— А Матвей Иваныч на базар меня в рукавице понесёт, оть. Потому что без женского взгляда на покупки не обойтись.
— Замёрзнешь, ить, Стешенька, — метался по подоконнику домовой, — Матвей Иваныч и без тебя управится. А вкусного мы из сухпайков натащим, сколько душеньке угодно!
— Нам, государственным людям, воровские методы непотребны! Я тебе не кикимора, чтобы довольствие расхищать! — сурово сказала Степанида и юркнула в рукавицу Матузкова. Он кряхтел и натягивал дубленку. Вокруг шеи Матузков намотал кусачий шарф, на одну ладонь натянул рукавицу, вторую с мышью внутри сунул за воротник. Степанида была довольна: её грела не только вязаная присылка от Ани-рукодельницы, но и овчина.
Домовой помахал им из окна ладошкой и загрустил.

До нового года оставалось три дня, Кольчугино преображалось на глазах. Будничная снежная улица расцветилась красными и синими пластиковыми флажками, трепетавшими на ветру. Окна домов изнутри сверкали огоньками гирлянд «Мейд-ин-Чайна». На деревянных прилавках лежали горки мандаринов, припорошённые холодной белой крупкой и всякая снедь: копчёные куры с тоскливо задранными вверх ногами, колбасы-палки и колбасы-кольца, желтые слезящиеся бруски топленого масла, румяные яблоки и соленые помидоры из бочонков. Мышь вертела головой. Её будоражили шумы и запахи. На любопытный нос падали снежинки и тут же таяли.

— Ценники кусаются!— пробормотал Матузков, отходя от прилавков. Испуганная Степанида юркнула в варежку с головой. Не очень-то хотелось быть укушенной. Издалека, как через слой ваты, доносились переборы аккордеона. Сердце Степаниды затрепетало, и она снова высунулась наружу. Каково же было её разочарование! На перевёрнутом вверх дном ящике сидел старый знакомец, Муха. Он вырядился в нелепый красный халат, подбитый ватой, прицепил искусственную бороду на резинке. На бритой до синевы макушке красовалась вязаная лыжная шапка с помпоном. Изрядно покрасневший нос Мухи демонстрировал, что его хозяин уже не первый час распевает частушки на морозце.

«Председатель нарядился Дед Морозом для детей, счетовод — летучей мышью, и с зарплатой улетел», — наяривал Муха, подмигивая прохожим подбитым глазом. Те бросали ему в картонную коробку из-под пряников мятые деньги.

Матузков остановился. Муха разулыбался и протарабанил: «Хочешь водки, хочешь танцы, лишь бы только позитив! В коридорах обжиманцы — к нам пришел корпоратив». Матузков сделал вид, что не узнал Муху, бросил мятую купюру в коробку и двинулся дальше. Степанида не утерпела и вскарабкалась следователю на плечо.
— Давай его арестуем? — зашептала мышь на ухо Матузкову, — Это же опасный рецидивист Муха. И он явно злоумышляет. Видишь как замаскировался?
Матузков скомандовал Степаниде вернуться в варежку и сказал ей, что Муха на ответственном посту, и арестовывать его никак нельзя. По крайней мере, не сегодня.

— Идём ёлку выбирать!
— Зачем?
— Праздник же! Вот чудная!

Мышь была не довольна тем, что сначала её начальник потерял бдительность, а теперь ему зачем-то ёлка понадобилась. Лучше бы колбаски купил… Так они шли мимо рядов, а прохожие улыбались следователю с мышкой, а продавцы совали Матузкову конфету, пряник или даже мандаринку.

— Привычка брать мзду подрывает устои общества! За державу обидно! — сурово пискнула она из рукавицы, но Матузков сделал вид, что не услышал её. Он шагал мимо палаток с самоварами и бубликами, мимо банок с медом и вареньем, мимо прилавков с кульками конфет. А в карманах уже было битком от мелких взяток.

За ларьками с горячими пирожками разместился ёлочный базар. Высокие и низенькие, пушистые и лысеватые, ярко-зелёные и уже тронутые ржой ёлочки торчали из снеговых куч. Было зелено и колюче. Запасы товара продавцы свалили в автомобильные прицепы и тележки. Мужики в тулупах и валенках шумно выдыхали пар и кричали: "Кому красавицу? Налетай, не скупись!"

Пахло хвоей, свежим самогоном из-под полы, ржаным горячим хлебом, конским навозом. Степанида устала вертеть головой и просто сверкала глазёнками на торговый шабаш. Кто-то большой фыркнул совсем рядом. Это старая лошадь каурой масти мотнула длинной чёлкой. Её влажный глаз уставился на рукавицу Матузкова, и мышь прерывисто вздохнула и снова спряталась.

Матузков недолго выбирал и приценивался. Ему понравилась ёлочка, едва достававшая до колена. Матузков взвалил её на плечо и бодро зашагал в сторону отдела. На обратном пути он лишь раз остановился и купил пучок чего-то серебристого и шуршащего, сунул его в карман к конфетам и мандаринам.
— Это и все покупки? — разочарованно шепнула мышь, но вспомнила, что ценники кусаются и решила не обижаться на Матвея Иваныча.

В Кольчугинском отделе милиции было суетно. Матузков обмел валенки веником, притаившемся за дверью и потащил ёлку на второй этаж.
— Какая пушистая! — сказал дежурный Берёзкин, и Степанида не сразу поняла, что комплимент относится не к ней.

Милиционеры сновали из кабинета в кабинет, и в коридорах было не протолкнуться. Девушки из штаба во главе с Анжелой носили туда-сюда салатники и блюда с бутербродами. Они звали Матузкова в актовый зал, где уже звучала музыка, но тот отшучивался. Он затащил ёлку в кабинет и сразу же снял ненавистный тулуп. Шустрая Степанида тоже покинула рукавицу, аккуратно сняла шапочку и уселась на радиатор отопления.

— Хвостик чуточку примёрз, — соврала она, ожидая от Бороды жалости.
— Совсем наш Матвей Иваныч заработался. Дерево зачем-то принес, — удивился Борода, — на растопку оно непригодное, да и печка в подвале. Туда неси что ли...
— Извини, Борода, — улыбнулся следователь, — придётся тебе потесниться.
Невесть откуда появилась треногая подставка. Через пару минут пушистая гостья уже красовалась на сейфе. Домовой хмыкнул и покрутил у виска.
— Ты не поверишь, но наш Матвей Иваныч за эту пигалицу денег заплатил, — шепнула Степанида Бороде.
— Чудно... — протянул Борода.

— Ты спрашивал, что такое Новый Год? — сел на табурет следователь и обстоятельно закурил, – Вот он уже на пороге.
Борода взмыл под потолок и подлетел к двери. Стремительно просочился в замочную скважину, но тут же вернулся. Никого на пороге он не обнаружил. Надув щеки от обиды, домовой взгромоздился на люстре. Матузков пускал колечки дыма и мечтательно улыбался.
— Новый Год – это нарядная ёлка, Дед Мороз со Снегурочкой, подарки и приятные сюрпризы.

Мышь недоверчиво смотрела на следователя. Тот выкурил сигарету и стал вытаскивать из карманов то, что Степанида считала взятками. К каждой конфете, яблоку и мандарину Матузков привязывал ниточку. Пряники и печенье он обернул белой бумагой, а получившиеся пакетики перевязал той же ниткой крест-накрест.

— Чего это? — не утерпела Степанида, — можно и так съесть, без фокусов.
— Помогайте украшать ёлку!
Матузков показал пример, и мышь с домовым нехотя присоединились. Матузков вытащил из кармана серебристый пучок дождика и небрежно растрепал его поверх веток. Вскоре ёлка выглядела как витрина продуктового магазина.
— Как я это роскошество люблю и обожаю! — всплеснула лапками Степанида. Наконец-то до неё стал доходить смысл праздника.

Матузков лукаво наклонил голову набок и улыбался.
— Вы раньше никогда не наряжали ёлку?
Парочка синхронно замотала головами.
— И вы не знаете, кто такой Дедушка Мороз?
— Нет, — в унисон протянули они.
— Это добрый волшебник. Он исполняет желания и дарит подарки.

Открылась дверь, и в кабинет ввалился нарядный участковый Букин. На нем был тоже яркий халат, обшитый ватой, и шапка с пришпиленными к ней бумажными снежинками. Щеки и нос Букину кто-то размалевал алой помадой, но участковый совсем не возражал. В руках он держал салатник. Из-под крышки пахло свежим луком, колбасой и майонезом.
— Здра жла, товарищ капитан! — бодро выпалил Букин.
— С праздником, Дедушка Мороз, — ответил Матузков, а мышь фыркнула. Не так себе она представляла волшебника.
— Желаю, так сказать, мирного неба над головой, премии по итогам года и жену-красавицу, — сказал Букин и покраснел, — вам девчата передали вот оливье… И для мелкой лейтенантки особый провиант.
Букин поставил на стол салатник и насыпал из кармана горку карамелек.
— Стишок читать? На табуретку становиться? — улыбнулся Матузков, и испуганный Букин помотал головой.
— Это безвозмездно, товарищ капитан!
Матузков протянул Букину румяное яблоко, и тот еще гуще покраснел.

Когда за участковым закрылась дверь, то к каждой карамельке Борода привязал нитяную петельку, и развесил подарки на еловых ветках.
— Какая красота! — шептала мышь. В её черных глазках блестели праздничные огоньки.
Матузков вытащил из-за шкафа гитару и спел "В лесу родилась ёлочка". Пел он тихо, почти шёпотом, словно не хотел, чтобы его услышали сослуживцы. Мышь смахнула слезу хвостиком.
— Хороша заупокойная по ёлочке, — вставил Борода и шмыгнул носом.

Матузков вздохнул. Темнело, и было пора домой. Он спрятал гитару за шкаф, снова натянул тулуп и намотал шарф.
— Завтра и послезавтра без меня побудете. Выходные. А уж в понедельник — тридцать первое декабря. Меня, как несемейного, на дежурство поставили. Будем город патрулировать. А если повезёт, то под бой курантов выпьем лимонаду, — невесело улыбнулся он и закрыл за собой дверь.

— Очень странный праздник, — резюмировала мышь, не обращаясь ни к кому, — милиционеры и преступники в халатах поют песни. Сотрудники отдела угощают друг друга салатом с колбасой, а на ёлки конфеты на ниточки подвешивают.
— Должен же быть какой-то смысл?— вздохнул домовой, дёргая себя за бороду, — Надо у запечника и кикиморы спросить. Они тут давно, побольше нас в милицейских обычаях понимают. Эх!

***
Ночь подкралась, и Кольчугино заснуло под её белоснежным одеялом. Весёлые уличные фонари расцветили затихший кабинет Матузкова. Завитушки узоров на окнах перемигивались самоцветными огоньками. Борода дремал на батарее, а довольная сытая мышь лежала на уголовном кодексе кверху пузком. Ёлочка сверкала серебряной мишурой. Конфетные фантики, кожура от мандаринов были аккуратно сложены в мусорном ведре. Ниточки экономная Степанида намотала обратно на катушку. Самую крупную конфету с непонятным названием «Гулливер» она оставила нетронутой.
— Для Матвея Иваныча, — со вздохом прошептала мышь, — вот кто настоящий Дед Мороз. Без всякого халата и красного носа. Из ничего устроить праздник — это же каким волшебником надо быть!

Автор: Ирина Соляная
Оригинальная публикация ВК

Конфеты на ниточках
Показать полностью 1
21

Большим человеком

— Интересно, а алкоголь тут после двадцати двух продают?
— Серёг, твою за ногу, ты в открытом космосе. Время по Москве или по Татуину сверять собрался?

Три космонавта готовились встречать первый свой Новый год после разморозки. В охлаждённом состоянии они пролежали ужасное число лет — стоит просто сказать, что на их родной голубой планете успел построиться коммунизм. Тем не менее, товарищи космонавты ничуть не постарели и по своей молодости могли тягаться с Лениным, портрет которого висел в каюте Серёги с первого дня полёта. Серёга — марксист, доктор философских и физико-математических наук. Слава пришла ему после диалектического анализа теории солёного огурца, поднявшего шум не только на кафедрах философии, но и во всех банках с рассолом.

Санёк, стоявший рядом, до марксиста не дорос. Он был просто джедаем. Самым обыкновенным джедаем. Как так получилось, неизвестно. Вроде на обычного международника учился человек, а потом — бац! — и Силу познал. Кажется, познал он её после освоения суахили. Или японского: восток — дело тонкое. В его каюте, как полагается каждому уважающему себя джедаю, висел постер с Оби-Ваном Кеноби.

Третий, Федос, в это время ковырялся на кухне. Пока два его друга искали на просторах межгалактических автобанов место реализации спиртосодержащей продукции, он объяснял бортовому компьютеру на пальцах рецепт вишнёвой наливки. Федос вообще закрытым был немного, говорил нечасто, шутил редко. Зато любое техническое задание было ему по плечу. Нельзя сказать, что Санёк и Серёга совсем бестолковые, но до криэйторского ума Федоса им как до Земли. Федос на самом деле был Фёдором Фёдоровичем, уважаемым доктором наук, человеком, обнаружившим цель их экспедиции — экзопланету с богатой фауной. Но для своих он всегда оставался Федосом, способным подставить в нужной ситуации и крепкое плечо, и крепкую научную теорию, и как выяснится позже, крепкую наливку.

***

— Центр управления полётом? Как слышно? Приём!
— Приветствую тебя, друг мой.
— Запрашиваю разрешение на приготовление вишнёвой наливки, повторяю: виш-нё-вой на-лив-ки. С применением ускорения времени. Ждать некогда. Приём!
— В протоколе не предусмотрено изготовление алкоголесодержащих напитков крепче кваса и кефира.
— Свяжите с адмиралом Небоходовым. Приём.
— Связываю.

Через полминуты ожидания перед Федосом выросла голограмма адмирала Луки Небоходова. Это был очень загадочный мужчина, о прошлом которого ничего не было известно. Космонавты любили его, потому что он всегда вставал на их сторону. Три друга познакомились с Лукой в день их разморозки — тогда он их приветствовал сразу после пробуждения. С тех пор прошло около двух недель, и за это время они связывались не менее пяти раз. Адмирал к ним относился с особенной добротой: первые межсистемные путешественники, как-никак.

— Здравствуй, Фёдор. Что у вас случилось?
— Здравия желаю, товарищ адмирал! Экипаж готовится к Новому году, а поддерживать дух нечем. Такая проблема.
— И что же вы предлагаете в качестве решения?
— Наливку, товарищ адмирал. Вишнёвую наливку.
— Что же, толковая вещь! Да только как вы в состоянии опьянения кораблём управлять собрались? У вас посадка через трое суток, а новогодние каникулы, помнится, на две недели растянуться могут!
— Товарищ Адмирал, мы можем приготовить ограниченное количество напитка.
— Это делу не поможет. Среди вас должен оставаться хотя бы один трезвый пилот, хотя бы один, кто обладает Силой. Иначе бортовой компьютер не сохранит вас от межгалактического столба, вы сами понимаете.
— Этим пилотом могу остаться я, — с тучей тоски проговорил Фёдор. — Я, если что, в другой раз. Товарищи должны понять.
— Будь же по-твоему, Фёдор. Но смотри: центр уже установил контроль за уровнем алкоголя у вас в крови. Не подведите. Что же до разрешения, то оно через минуту дойдет до бортового компьютера. Празднуйте.
— Благодарю Вас от состава первой межсистимной экспедиции, товарищ адмирал.
— Забудь о формальностях, Фёдор. И вот ещё: когда я только заступил на пост координатора вашей экспедиции, меня попросили передать тебе, как пробудишься, видео. От родных. Формат древний, mp4, но у вас запуститься должен. В общем, считай за новогодний подарок из прошлого.
— Что там, адмирал?
— Не смотрел, ученик мой. Чувствую лишь Силу, которой послание полно.
— Силу? А почему с большой буквы?
— Ты поймёшь. Ты всё поймёшь. Прощаться не буду.

Адмирал растворился. Фёдор почувствовал взгляд из-за спины: Серёга и Санёк мялись у двери.

— Ну, будет вам наливка, расслабьтесь!

Последующий час прошёл весело: после пяти минут восклицаний «виват, Федос!», космонавты принялись за изготовление закуски и наливки. Федос, правда, совсем не о наливке думал и несколько раз едва всё не испортил: то с ускорением времени ошибся и повернул процесс созревания замороженных ягод вспять до состояния цветка, но вовремя остановился; то сахара пересыпал лишнего, но отсыпать обратно тоже успел.

Известие о том, что Федос этой ночью ничего за воротник себе не будет опрокидывать, сначала разочаровало Санька и Серёгу, но потом от депрессии они довольно быстро перешли к принятию.

Наливка была готова. После недолгого ожидания и куранты пробили двенадцать раз, и фейерверк устроили в честь праздника — взорвали самый близкий кусок камня. После попадания лазерной установки он сверкнул на мгновение ослепительной зелёной вспышкой и пропал навсегда. В пятнадцать минут первого — всё-таки по Москве, а не по Татуину— Серёга и Санёк остались сторожить наливку, пока Федос удалился к себе в каюту. Там его уже бесконечно долго, как ему казалось, ждало непрочитанное уведомление.

Он открыл видео.

На экране засветились огоньки глаз его семьи — родителей, брата и бабушки с дедушкой. Качества в 480р Федос не замечал.
После пары минут совершенной утраты внимания он всё же вслушался в немного шипящий шум разговора.

— Федя, ты ведь помнишь, как на твои пять лет мы тебе кассету подарили? — говорила бабушка. CD она всегда называла кассетами. — Там про планеты разные кино были. Ты с утра до вечера смотрел, ты, наверное, помнишь.

И он вспомнил. Вспомнил, как днём, пока младший спал в манеже, а мама хлопотала на кухне, он уходил на второй этаж дома, включал в просторном зале DVD-приставку и раскладывал диван. Смотрел пару минут, после чего бегал в кладовку и брал без разрешения конфеты. Отец тогда работал в кондитерской фирме, поэтому сладостей было в избытке. Прибежав в зал, смотрел снова, ел конфеты и прятал их под диван. Всё равно кроме него диван никто не раскладывал!
В первое время фильм казался мальчику обычным красивым мультиком, но после, где-то на третьем просмотре, он обратил внимание и на глубокий голос диктора из-за кадра, и на горные цепи, на жуткие грозы в атмосфере газовых гигантов, на гейзеры, бьющие паром на километры вверх. На россыпи россыпей звёзд — почти таких же, что сейчас были за иллюминатором его каюты.

— Привезли мы кассету с дедушкой из Ульяновска. Перед отъездом думали, какой подарок тебе лучше сделать, хотели что-нибудь развивающее подарить. Ну нам дед Женя, муж дедушкиной сестры, эту кассету и посоветовал. Сказал, мол, вдруг Федя посмотрит и увлечётся, потом большим человеком станет, а он к этому вроде как руку приложит, и ему приятно будет. Ты же его никогда не видел, Федя! А он вот только пару дней назад умер. По пути на работу — взял и умер. На остановке нашли потом лежачего, — тут бабушка начала всхлипывать.

Федя дальше не слушал. Неужели один фильм из детства так круто поменял его жизнь? Неужели не будь той случайности в цепочке событий, что принято называть судьбой, ничего не случилось бы?

— С Новым две тысячи двадцать пятым годом тебя, Федя! — хором заключили все, и видео закончилось. Программа предложила воспроизвести его снова, но что-то горькое и внезапно подступившее к горлу не дало сделать это. Федя встал. «Никого из них уже лет сто как нет в живых, — мелькнуло в голове, — а я всё двигаюсь куда-то».

Федя вышел из каюты на смотровую площадку. Увидел друзей, доохранявших наливку до дна. После этого развернулся к россыпи россыпей звёзд, которая стала так знакома в последнее время.

«Какая жуть! Я один, наш корабль, Земля, звёзды — всё это так мелко, так незначительно. А я, может быть, стал большим человеком. Большим человеком! Как смешно и как странно!» — всё это лезло в голову космонавту и заставляло её пухнуть от боли.

Вскоре он вернулся в каюту. Шёл и думал: сейчас адмирала увижу. И действительно увидел.

— Вы солгали, когда сказали, что не видели запись?
— Солгал, друг мой.
— Почему вы здесь?
— Знаю, тебе поддержка нужна. Я не с пустыми руками. Мне удалось поднять архив — фото твоего деда Евгения уже на компьютере. Думаю, пригодится.
— Спасибо вам. Послушайте, у вас есть дети?
— Сын.
— Хорошо. Найдите в архивах документалка от Би-Би-Си, «Планеты» называется, 1999 год выпуска. Покажите ему. Не сомневаюсь, что он большим человеком вырастет и без меня — но очень хочется приложить свою руку.

Автор: Лёша Абаев
Оригинальная публикация ВК

Большим человеком
Показать полностью 1
30

Как Квбыха за чудом ходила

Квбыха вылезла из чахлых кустов, с опаской посмотрела наверх и сощурила маленькие глазки. Небо было непривычно светлое, хоть и затянутое облаками. Шаман не наврал, солнечный свет больше не вредил и в камень не обращал. До́бро вышло, пусть и пришлось обмазываться жутко-вонючим снадобьем и ходить так три дня. Точного состава зелья Квбыха не знала, но птичий помёт там был в большинстве. Казалось, едкий запах въелся в кожу намертво и только сейчас, после болота, разбавился вонючим ароматом тины. Остальные тролли, сами никак не образец чистоплотности, брезгливо кривили от неё нос и харкали на землю. Квбыхе не привыкать было, на неё ни в семье, ни во всём племени никто ни разу с теплотой не посмотрел.

Что поделать, если уродилась она заморышем? Мать жалела сначала, подкармливала объедками, а потом сыновья у неё родились, большие, справные, так и перестала. Квбыха едва не померла, когда все гоняли мелкого недоростка от общего котла. Ловкостью брала, хитростью выкручивалась. Охотиться быстро научилась сама и траву съедобную искать, так и дожила до своих лет. Только лучше-то не стало: никому не нужна бесполезная, слабая жена, дышащая мужу в подмышку.

В холодном и мокром болоте, в общем было терпимо, до того как трескала подмерзшая корка – и ты проваливался в бочажок, окунаясь по грудь, а то и по шею. Квбыха держалась к самому краю, где было безопаснее. Другой тролль не прошёл бы через болото, даже и зимой – провалился бы, а она лёгкая, ловкая. Выберется, если что. Да и не пожалеет никто, если она пропадёт, потому и послали. Плохо, что ночью нельзя идти было и приходилось глаза непривычным днём щурить, духи утопших в темноте зверствовали. Но тут зелье шаманское помочь должно было, только шевелиться следовало быстрее, действовать ему несколько дней и только.

Квбыха не по своей воле в болото полезла так-то. Ей вражда тролльская в горах ни разу не сдалась. Это вождь спал и видел, как оба горных клана под себя подмять, и шаман тоже, вот и послали Квбыху за неведомым чудом, что зимой все желания исполняет, чтобы она им средство добыла с недругами разобраться раз и навсегда.

Только Квбыха-то такой дурой не была никогда, какой прикидывалась. У неё, может, свои желания тоже имелись. Стать большой и самой сильной, например, чтобы любого тролля в мужья выбрать и к себе в пещеру затащить. Пусть бы попробовали отобрать тогда. Или научиться бы как шаман балакать, чтобы её никто обижать не посмел и все боялись.

Тропинка скоро свернула с края в самую трясину. Квбыха поглядела по сторонам, солнце светило с другого угла теперь, горы оставались сзади, а высокий трехрогий пик стоял ровно посередине. Правильно она шла, не отклонилась от пути. Сплюнула Квбыха, поправила кусок оленьей туши, на боку подвешенный, чтоб идти не мешал, и двинулась вперёд осторожно. Куда деваться? Обратно? Так вождь с шаманом житья не дадут, лучше в болоте сгинуть.

Деревья, редкие и без листвы почти, торчали вверх унылыми ветками, наст трещал под ногами всё чаще. Квбыха за время прогулки по болоту поднаторела уже сопки подозрительные отличать. Два раза удалось вовремя отпрыгнуть, но на третий удача изменила: кочка, казавшаяся насквозь промерзшей, вдруг сложилась – и троллиха с грохотом упала в трясину, провалившись по пояс.

– Эй, люди! – раздался невдалеке хриплый и слабый голос. – Помогите кто-нибудь!

Квбыха не ответила, была слишком занята, пытаясь выбраться из болота: ледяная корка обламывалась под руками, а ноги глубже затягивало в топь. У троллихи уже нехорошо кольнуло в груди, но тут повезло ухватиться за подвернувшийся древесный корень и начать потихоньку вытаскивать свою тушу из болота. Поднявшаяся на ноги Квбыха отряхнулась наспех и пошла в сторону подозрительных криков, присматриваясь к кочкам внимательнее. Направление она запомнила, хоть сильной нужды в этом не было. Стоны и мольбы ещё повторялись, пусть и стали глуше.

«Не ловушка, похоже, – подумала Квбыха, тихо подойдя поближе к источнику шума, – во всяком случае не на меня». В провале, таком же, из которого она недавно вылезла, виднелась голова, руки и немного тела. Всё непривычно мелкое. Человек. Квбыха их видела, хоть и редко: в горы люди предпочитали не соваться. Правда, когда некоторых немногих сунувшихся ловили, те обычно кричали, что у них дела к вождю или шаману. Иногда их даже не съедали.

Троллиха переступила с ноги на ногу, надо было идти дальше, но тут человек повернул к ней голову.

– Тролль. Живой. Помоги мне, пожалуйста, – с трудом выговорил он.

– Зачем мне? – равнодушно пожала плечами Квбыха.

– Я тоже могу помочь тебе, – рот у человека странно искривился, а голос стал мелодичнее и слаще. – Я знаю, зачем ты пришёл сюда. И знаю, где живёт колдунья.

Квбыха озадаченно почесала голову, с которой посыпались на снег комья подмёрзшей грязи. Это звучало интересно, человечек мог быть полезен, только как его вытянуть? Лёд вокруг проёма был весь в трещинах, осколках, в потёках болотной жижи, и выглядел он на редкость ненадёжно. Видно, человек сам пытался вылезти, но не вышло. А если... Квбыха осмотрелась вокруг и с лёгкостью выдернула из земли молодое деревце, потом ещё одно.

Человек следил за ней, но молчал. Только когда она подошла к нему с маленькими стволами наперевес, он как-то изменился в лице, но Квбыхе было не до того. Раз – одно дерево полетело на землю, прямо на вскрикнувшего человека, два – второе упало рядом. Оба легли вплотную, а Квбыха, подойдя по настилу к человеку, принялась тянуть его из болота, как особо ценный корнеплод.

– Ура, едва сапоги не потерял, – воскликнул спасённый, оказавшись на относительно твёрдой земле.

Выглядел он ничуть не лучше Квбыхи, весь в грязи и тине, мелкий, ниже её на голову. Одежда вся промокла к низу.

– Спасибо, что помог, – начал человек, и вдруг осекся, уставившись на неё во все глаза. – Ой, извини, ты девушка? Я и смотрю, что ты намного...

– А? – нахмурилась Квбыха.

– Намного ловче, чем ваши мужчины, – без запинки продолжил человек и снова странно скривил рот, – и сообразительней.

– Надо идти, а то замёрзнешь, – проворчала Квбыха, почувствовавшая в груди непонятное тепло. Откуда ему взяться при этой холодрыге? Странно. Никто никогда таких слов ей не говорил.

Человек согласно кивнул и заковылял по тропинке, в самое сердце болота.

Троллиха последовала за ним. "Пусть идёт, вдруг и правда польза от попутчика будет. А если нет, – Квбыха покосилась на свой пояс и перепачканый в тине кусок мяса, – так оленя надолго не хватит."

Много не находили. Попутчик сначала бодренько поскакал, для человека, понятное дело, ковылял себе тихонько, но уверенно. Квбыха же хмурилась, как могла, замедляла шаг и ёжилась на колючем ветру. Даже тролльскому здоровью постоянные купания в ледяной воде на пользу не пойдут. А потом человек упал. Хоп – и лежит, развалился, как в родной пещере у костра.

Квбыха сплюнула на лёд, наклонилась к малахольному, помогла сесть. Лицо у человека стало сине-белое, зубы клацнули, а потом принялись отбивать чечётку.

– Куда идти? Где колдунья твоя живёт.

– Не моя, – пробормотал человек и с трудом ткнул рукой между двух скрученных деревьев. – Туда. Там избушка. Близко уже, я дойду. Отдохну только.

Угу, дойдёт он. Квбыха встала, посмотрела оценивающе, да закинула попутчика на плечо. Крякнула. Человек, щуплый на вид, оказался тяжёлым, но и не такое носили. Шаг, ещё один, вот и приноровилась. Поклажа что-то слабо простонала, но не сопротивлялась.

Смотрела теперь, куда поставить ногу, Квбыха старательней, не хотелось падать в болото с лишним грузом. Но кочки-обманки попадаться стали реже, впереди подо льдом и снегом была твёрдая земля, на которой отчётливо выделялась тропинка. Это был хороший знак. Плохой – на тропинке тут и там виднелись красные брызги, и нет, это были отнюдь не следы от раздавленных ягод. Свежие, лишь кое-где запрошенные снегом. Квбыха остановилась, прислушалась, посмотрела по сторонам, но кругом было тихо и пусто.

Теперь выискивать тропинку не составляло труда, капли крови, разбросанные на снегу чаще и гуще, указывали дорогу. Квбыха поправила ношу на плече, та не возражала. Троллиха уже подумывала оставить человека в болоте, но он ещё дышал, и тогда она просто ускорила шаг.

Следуя за брызгами крови, Квбыха и правда скоро вышла к частоколу и избушке, добротному деревянному срубу, стоявшему на высоком основании. К самому дому след не вёл, резко свернул в сторону к небольшому строению пониже и попроще. У этого сарая потёки крови превратились в настоящую лужу, а когда Квбыха заглянула внутрь, то едва не отшатнулась. Сарайчик был почти пустой, на полу в ещё одной кровавой луже лежала скрючившись старая страшная человечка в длинной меховой жилетке. Из груди у старухи торчала здоровая стрела, в которую она вцепилась двумя руками, но вытащить, похоже, так и не смогла.

Квбыха потыкала старуху ногой, но та не шевелилась. Вот тебе и колдунья. Что теперь-то делать? Свой человек, запасливо притащенный с болота, так и болтался на плече, признаков жизни тоже не подавая. На него была вся надежда. Если он знал колдунью, мог и о таинственном чуде знать побольше.

Квбыха посмотрела ещё раз на колдунью. Не дело всё-таки. Сгрузила своего человека к стене, подёргала за древко стрелы и со второго рывка выдернула её из старухиной груди. Уложила мёртвое, но ещё не окончательно затвердевшие тело поровнее и полюбовалась на результат своего труда. Так-то лучше. Ещё бы камнями закидать, как в племени принято, но где Квбыха здесь камни найдёт? Сойдёт и так. Удовлетворённая, троллиха закинула человека на плечо и потащила к дому.

Никто им не помешал, только какая-то чёрная живность заорала, когда Квбыха открыла дверь, да прошмыгнула под ногами на улицу, подальше от гостей. Ну и фиг с ней. В избушке было тепло. Печка, стоявшая в углу, ещё не остыла. Она была больше очага у троллей, и Квбыха смотрела на неё с интересом и уважением. Впрочем, не до того было. Сгруженный на лавку человек слабо застонал, но в себя не пришёл. Надо было с ним делать что-то. Троллиха недолго думая кое-как стащила с человека ледяную одежду, порвав её при этом в нескольких местах, и накрыла его выделанными шкурами. Сама она уже успела согреться в избушке. И проголодаться.

Хм, если есть очаг, значит есть и еда, а если нет... – Квбыха отвязала от пояса кусок туши оленя, с которым успела сродниться за дорогу, – можно эту еду сделать.

Умывшаяся снегом Квбыха нашла за избушкой целую поленницу дров. Котелок с супом томился в печи, от аппетитного запаха в желудке урчало. Квбыха пошарила по избушке и нашла пучки сушеной травы на любой вкус. Не все были ей знакомы, но вреда или зла от неё не чувствовалось, поэтому Троллиха, не особо раздумывая, закинула по щедрой щепоти того, что ей приглянулось, в котелок с супом и в другой с талым снегом. Получившимся травяным отваром она и сама утолила жажду, и с трудом напоила человека.

Не нравился он Квбыхе. Не так, как мертвая старуха в сарае, просто дышал тяжело и холодный был, хотя лежал под ворохом тяжелых шкур, и в себя не приходил, хотя пора бы уже было. Квбыха почесала голову и легла рядом с человеком, тесно прижимая его к себе, благо ширина лавки позволила. Скоро троллихе стало жарко, человечек в её руках расслабился и согрелся, и она провалилась в тёмный спокойный сон.

Проснулась она резко, заслышав громкий звук. Из открытой двери тянуло холодом, а на пороге стояла человечка, молодая, статная, с чёрными косами и в смутно знакомой меховой жилетке.

– Кто тут без меня в избушке моей хозяйничает? – спросила она звучным голосом и уставилась на Квбыху глазами чернющими, как ночь безлунная. Только в глубине тьмы их искорки горели, что угольки в печке, до конца не погасшие. Вот-вот вспыхнут.

Не дело троллю какого-то человека бояться. Но некоторых не стыдно. Квбыхе-то тем более. Шаман у них тоже не ростом, ни силой не вышел, а его опасаются, он балакать умеет. Вот и эта видать тоже умеет, как бы и не поболе шамана.

– Ты же мертвая была, – проворчала Квбыха, приподнимаясь на лавке. Человек, которого она задела, проворчал что-то, открыл глаза и тут же вскочил. Попытался точнее, и испуганно прижался к стене.

– А? Что? Где? – замотал он головой, смотря с ужасом то на Квбыху, то на посмеивающуюся колдунью, потом стал судорожно закрываться одеялом.

– Живой, – с легким удивлением сказала Квбыха.

– Это ненадолго, Рольд, – ласково пообещала колдунья, заходя в избушку и закрывая наконец дверь.

На подоконнике сидела и вылизывалась чёрная хвостатая живность. Колдунья погладила её по голове и присела за стол у окна.

– Гинера, я ничего не делал, – затараторил человечек Рольд и сжался пуще, – это не я.

– Это он вас убил, что ли? – спросила Квбыха, вставая с лавки и тоже пересаживаясь за стол. – Так у него лука не было при себе и утоп он дальше в болоте.

– Нет, убить у него духу не хватит, а вот язык как помело. Рассказал, должно быть, о тайне батюшки Мороза кому не следует.

– Я не хотел. Меня заставили, – из-за шкур ненадолго показалась физиономия Рольда, но под взглядом Гинеры быстро спряталась обратно.

– Что, не поделили с дружками мою кровь? От них убегал и в болото провалился? Ты же здесь все тропки наизусть знаешь.

Куча шкур на лавке предпочла не шевелиться

– А как ты? – Квбыха потрясла руками в воздухе перед собой, показывая неописуемое, но колдунья только подняла бровь, и пришлось рассказывать. – Ты же мертвая была. И старая. А сейчас.

– Пятую жизнь пришлось потратить из-за этих… – Гинера состроила презрительную гримасу и изящно потрясла рукой, словно отгоняя мошкару. – Это ты вытащила стрелу и Тоша из избы выпустила? Не Рольд же, – колдунья снова погладила черную живность. Та закончила вылизываться и ластилась под хозяйскую руку.

– Ага, я, – согласилась Квбыха.

– Я тебе обязана, – задумчиво протянула Гинера и прикрикнула: – Вылезай, Рольд, хватит умирающего изображать. Не буду тебя убивать пока. Отработаешь сначала.

Куча зашевелилась, а показавшиеся из неё руки зашарили вокруг в поисках одежды.

– Те, кто меня убить пытались, – продолжила Гинера, – на батюшку Мороза охотятся сейчас. С ними-то я справлюсь, но нужно их опередить и батюшку предупредить. Тебе же тоже нужен подарок на Новый год?

Квбыха снова кивнула. Колдунья сверкнула черными глазами и чуть наклонила голову в ответ.

Одевшийся и умывшийся Рольд, на вид уже здоровый и живой, пристроился за дальним от Гинеры углом стола. Он осматривал себя на наличие новых дырок в костюме, но молчал. Суп, настоявшийся за ночь, колдунья одобрила и наворачивала вместе со всеми. Хотя и Рольд с Квбыхой не отставали.

– Травки мои брала? Неплохо, у тебя чутье хорошее и нюх. Редкий человек бы разобрался. Не хочешь ко мне в ученицы пойти? Подумай на досуге.

Рольд хрюкнул, но под взглядом грозным колдуньи затих сразу же.

– С вами я пойти не могу, – продолжила Гинера. – Мне с отцом Морозом видеться нельзя, беда будет. Только младшее поколение с ним встречаться может, там кровь уже пожиже малость. Зато для вызова Мороза не подходит она, чтобы раньше времени, да в определенное место, а вот моя кровь в самый раз будет. Ночью зовут по-правильному, но нам ждать не с руки. Те разбойники раньше полночи не дозовутся, а у вас с моим напутствием получиться должно. Идите сейчас.

Колдунья с чёрным зверьком проводили их до ограды и долго смотрели вслед. Точнее Квбыха всё ощущала на себе внимательный взгляд, но когда обернулась, никого уже у ворот не было. Человек шёл, куда бодрее, чем вчера, только принялся болтать почём зря.

– Не хотел я, чтобы Гинера пострадала, – рассказывал он убитым голосом. За избушкой колдуньи болото скоро сошло на нет, и под ногами была твердая промерзшая земля, пусть и укрытая слоем снега, а вокруг нормальный зимний лес. «Тёмный лес» назвал его Рольд. – Я им так и сказал, что капли крови достаточно. И я сам к ней пойду, меня она знает и поможет. Но они не послушали.

Квбыха слушала сбивчивые оправдания со скупым интересом, рассказ не останавливала. Только посматривала на небо, затянутое облаками, эффект зелья начал спадать. На свету было неуютно, тело неприятно зудело и покрывалось мурашками. Спешить надо было, не хотелось остаться тут каменной статуей.

– Их двое, чужеземцы, – продолжал словоохотливый Рольд. – Один с мечом, один с луком, он и подстрелил Гинеру, наверное, когда она совой летала. И денежки у них водятся, мне авансом такой кошель выдали, что я ещё тогда сбежать хотел, почуял неладное, но потом ещё больше обещали. И почему предчувствию не доверился? Я им пытался помешать, когда они про убийство заикнулись, но где там. Только и смог ноги унести, и то прямиком в болото, где ты меня нашла.

– Тихо, смотри лучше, на то место пришли или нет! – не выдержала бесконечного нытья Квбыха. Поляна, на которую они вышли, была странная. Три высокие ели посередине и широкая проплешина вокруг них, ровная и большая.

– Похоже, пришли, – посерьёзнел Рольд. – Правильное место. Давай сюда, – протянул он руку.

– Я сама, – буркнула Квбыха и полезла за пазуху, чтобы достать окровавленный клочок рубахи Гинеры. – Огнём займись.

Рольд вздохнул, сложил под елью горкой набранный по дороге хворост и несколько сухих щепок, взятых у колдуньи, достал огниво и принялся высекать искры.

– Ёлку бы поджечь ещё, но заметить могут, – с сожалением сказал он, глядя на маленький костерок. – И не позовёшь громко. Пойдём, что встала.

Ткань с кровавым пятном вспыхнула быстро и сгорела, пока они водили хоровод вокруг ёлок, каждую нужно было обойти разное число раз.

– Батюшка Мороз, приходи на землю, прими угощенье да даруй прощенье, – произносили они на два голоса.

Но вот закончились ёлки, прогорел костерок. Квбыха уставилась на Рольда, тот пожал плечами в ответ.

– Кто беспокоит раньше срока? – спросил низкий голос.

Из-за центральной ели показался человек. Высокий, величественный, темноволосый и темноглазый, с окладистой бородой, в медвежьей шубе, подёрнутой инеем. Только человек ли? Если от Гинеры инаковость только ощущалась, то от батюшки Мороза воздух зазвенел от холода, сошедшего на поляну.

– Мы беспокоим, дедушка, – донесся насмешливый голос от края деревьев, и в Мороза полетела стрела.

Их было двое, как и рассказывал Рольд, один снова натягивал лук, другой стоял с мечом, страхуя первого и поджидая гостей. От стрелы, пущенной уже в неё, Квбыха отмахнулась, вторую вырвала из плеча, зарычав при этом воинственный клич племени. В голове у неё словно вспыхнул огонь, а перед глазами повисла алая пелена. В боевое безумие троллиха никогда не впадала. До этого дня.

Квбыха налетела на чужеземцев, как орел на добычу. Большой лук, вырванный из рук у стрелка, согнулся в руках, как тонкая ветка. Меч скользнул по шкуре, не причинив вреда. Зато её кулаки сработали безотказно. Казалось, Квбыха только моргнула, и вот – она стоит у края поляны, а перед ней валяются две безжизненные человеческие тушки. Нет, ещё живые. Один шевельнулся – Квбыха наклонилась, чтобы добить, но остановилась и обернулась.

Батюшка Мороз, невредимый, согнулся над Рольдом. Из плеча последнего торчала стрела. «Правильно, – поняла Квбыха, – когда я кинулась к бандитам, он кинулся к Морозу закрыть собой». Разбойникам повезло, ярость спала, и троллиха лишь добавила им ногой по ребрам и куда попала. И поспешила обратно к спутникам.

– Передайте Гинере, что я на самом деле не хотел, – стонал побледневший Рольд и закатывал глаза.

Батюшка Мороз посмотрел на это с недоброй улыбкой, вытащил стрелу из плеча заоравшего Рольда, резко передумавшего умирать, и провёл рукой над раной.

– Подарок вручен, – спокойно сказал Мороз и поднялся к подошедшей Квбыхе, полностью игнорируя свалившегося на землю Рольда, который, не веря, потирал плечо.

– А какой подарок желаешь ты?

– С ними что делать? – обернулась троллиха на разбойников.

– Я позабочусь. Сейчас о тебе речь. Чего ты хочешь?

Квбыха посмотрела в чёрные глаза бога, и растаяли заготовленные слова о силе для себя, об оружии для племени.

– Свободы хочу, – тихо сказала она, – ходить где хочу, делать что хочу, быть кем хочу.

– Какой жадный тролль, – усмехнулся Мороз. – Свободы у тебя и так с избытком, но если хочешь…

Мелькнула вспышка перед глазами Квбыхи, зажмурилась она. А когда открыла, не было на поляне ни батюшки Мороза, и разбойников, только Рольд, удивлённый до сих пор. Разошлись облака на небе, яркий свет поляну залил. Зажмурилась троллиха, руками закрылась, ничего не почувствовала. Открыла глаза Квбыха широко, светило на неё солнце ласковое и никакого вреда не причиняло.

Автор: Tai Lin

Оригинальная публикация ВК

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!