volhir

(Почти манифест)

- Maм, представляешь, она такая же, но ДРУГАЯ! - "не воспитанная" реакция, неспособность (пока еще) противостоять потребности делиться с близкими только что найденым чудом. Сразу, сейчас, без "подходящего" момента. Не завидую, но радует, что такие родители существуют. Которые могут. Или точнее не могут. По другому. Заинтригован. Иду следом. И в самом деле. Другая. Копия. На обложке робот верхом на звере рядом с волосатым толстяком и ребенком со щенком на руках. Действительно - персонажи узнаваемы, но другие. Какие -то угловатые фигуры, бледные краски, не живые. В той копии, которая осталась в памяти несколько десятков лет назад персонажи были "зеленее". Единственно возможными. Все их приключения на золотой дороге рисовались в воображении непринужденно, ярко и захватывающе. Настолько, что ты мог забыть о сне, прогулке или талонах на завтрак, обед и ужин. Блюдо, законсервированное в типографские или цифровые чернила без срока годности и вскрытое воображением читателя завтра или через сто лет не потеряет вкуса. Но глядя на эту нелепую обложку сейчас я подумал о том счастливце, который возможно спустя минуту после моего ухода из магазина приобретет эту копию. И для него на всю оставшуюся она станет оригиналом. Уникальным. Живым. Единственно возможным. Потому, что существует жанр, в котором не бывает копий. Талант художника, музыканта или писателя меркнет перед талантом читателя. Из всех областей тьмы это единственная область света доступная всем. Божий дар, данный каждому (!) человеку на земле и за ее пределами, умеющему читать. И отнять эту сверхспособность создавать все из ничего может только сам человек. Если в течение трех поколений не использовать воображение, как орган - он станет рудиментом. Отвалится. Отомрет.Чистая эволюция.

- Ты это читал?

- Зачем, я лучше кино посмотрю.

Логичное превращается в неестественное.

- Ты любил?

- Зачем, я лучше понаблюдаю.

Проклятый дар. Бесплатное, значит ненужное. Профессия, которая изжила себя. Прогресс?

Возможно. Я не оригинален. И могу ошибаться.

- Это э-ле-мен-тарно, Ватсон!

Фраза была пустой. В ней уже не осталось ничего. Ни былой неожиданности, ни интригующего аромата предстоящей разгадки. Подобно пресловутым "Добрый день!", "Как поживаете?" и т.п. она утратила сам смысл.

И превратилась в знакомый, уже не заставляющий вздрагивать звук. Фраза утратила все. Кроме одного. Неистребимое высокомерие. Каждый раз, до сих пор бьющее прямо в центр самолюбия: - "Какой же вы непроходимый тупица, мой дорогой друг!"

- Мой дорогой друг - октябрьское британское утро было таким же пронзительным и скрипучим, как голос Холмса. - Давайте наконец подведем итоги этой бесконечно короткой ночи. И прежде чем наш неугомонный инспектор Лестрейд в ближайшие полчаса примчится сюда, что бы отдать вам пару фунтов за проигранное пари, прольем свет на это незатейливое убийство.

- Самоубийство, Холмс.

- Вот в этом-то все и дело, уважаемый Ватсон. На одну и ту же вещь мы смотрим по разному. При слове самоубийство вы видите диагноз, я - мотив. Конечно, исключительно сво-и-ми руками несчастный сэр Генри вязал узел и двигал стул под кованную люстру позавчерашним вечером. Своими руками, но не по своей воле.

- Вы хотите сказать убийца - экстрасенс?!

- Из всех сверхчеловеческих способностей я верю только в две. Необыкновенную силу обыкновенного человеческого расчета и... Профессионализм. И тем и другим в чрезвычайной степени обладал младший брат Генри...

- Сэр Луис! Но у него же железное али...

- Совершенное преступление, это то, которое уже совершено, еще не будучи совершённым. На что вам жаловался сэр Генри, когда отчаялся найти помощь у традиционных психотерапевтов?

- Мания преследования. Он говорил, что везде и всюду он видел... Глаз.

- И когда это началось?

- Сразу после его двадцатипятилетия.

- И какой подарок подарил брат брату?...

Глаза Ватсона метнулись к телу покойного Сэра Генри, лежащему на столе для вскрытия и остановились на подносе с личными вещами покойного. Холмс подошел к телу и с почти искренним сожалением продолжал:

- Бедный богатый сэр Генри! Отец в нем души не чаял и деньги сыпались в его карманы столь же щедро, как и высыпались из них же. А младшему брату достался небольшой магазинчик оптики, катастрофически далекий от процветания. Но по настоящему богат не тот, кто имеет много, а тот, кто высоко ценит то немногое, чем обладает. Меньше чем за два года, сэр Луис превратил долги предприятия в существенную прибыль. И более того, открыл лабораторию при магазине и с головой ушел в исследования. В одиночку кустарь самоучка стал генерировать открытие за открытием и тут-же применять их на своей продукции. По слухам, за несколько лет до Джорджа Эйри он обнаружил явление астигматизма человеческого глаза и в пику цилиндро-коническим линзам последнего, внедрил в производство какие-то свои, альтернативные и остро радикальные идеи для исправления этого дефекта зрения. Но исследования требуют вложений, и не малых. И вот тут неожиданно и серьезно заболевает отец братьев, прогнозы врачей не вызывают оптимизма и автоматически возникает вопрос о наследстве, судьба которого очевидна. Тогда младший брат изготовляет эксклюзивнейшее из своих изделий и дарит старшему свой роковой подарок.

Холмс повернулся к окну, заложил руки за спину и глядя, как, уже не стесняющееся утро наливается бледным румянцем продолжил:

- Профессия, Ватсон... Талант - это божий дар. Профессия - это человеческая заслуга. Если она посажена с интересом, выращена с любовью, то в конце концов она вызревает в Призвание. Она становится вторым именем человека. И иногда заменяет первое. А это уже Призвание, вышедшее за рамки. Это Одержимость. Человек перестает открывать, он начинает творить. И готов на все.

Холмс подошел к двери. А доктор продолжал смотреть на поднос.

- Разгадка все время была перед вашими глазами Ватсон, равно, как и перед глазами несчастного сэра Генри... - Холмс открыл дверь. - Мы с мисис Хадсон будем ждать вас к завтраку, не задерживайтесь.

Дверь закрылась и тишина снова вернулась в стены полицейского морга.

Доктор не спешил. Он уже знал, что увидит, после того, как накроет простыней тело покойного и возьмет с подноса очки сэра Генри. И оденет.

Наконец-то добрался и дочитал "Мы". Дочитал, потому что, некогда раньше начинал, прочитал страниц десять, сказал себе "Бред!"и отложил. Потом, слушая и читая публицистику постоянно натыкался на ссылки на этот роман, как великое, никак не иначе, даже не произведение, а открытие. Окончательно меня убедили ответы "вживую", когда глаза красноречивее слов. И... дочитал...

У вас возникало ощущение, что все врут. Заговор и т.д. Где-то, не доходя до середины, поймал себя на мысли: "Какая жалкая, убогая и вместе с этим претенциозная пародия на Оруэла и Бредбери!!". Решил найти еще рецензии и статьи о романе, которые "подпитали" бы меня, убедили бы в необходимости дочитывать этонезнаюкакназывается. И сразу натыкаюсь на:

«Мы» 

rusty_cat, 19 февраля 2009 г. в 09:52

"Люди, которые позволяют себе сравнивать Мы с «1984», с «О дивный новый мир» или «451 градус по Фаренгейту» и как результат сравнения — высказывают, что «Мы» — «слабенький» показывают себя... ээээ... профанами, в каком-то смысле. «Мы» написан раньше их всех. Причем не на год и не на два, а на 20 и более лет. Для сравнения «1984» Оруэлла — в 1948м, «О дивный новый мир» — в 1934, «451 градус...» Брэдбери — в 1953 году. Почувствовали разницу?!"

Этот факт ответил на все вопросы, отрезвил, пристыдил и дальше чтение полетело со скоростью лунного экспресса. И... дочитал...

Опрокинут, смят, выжат, новорожден.

Язык - из "лукавомудрствования" превращается в поэзию. Форма - из "зачем так?" в "а как иначе?" Смысл - в смыслы. Предлагаю обсудить это открытие в группе и поделиться мыслями. Моя главная (возможно ошибочная) мысль, которую я не нашел ни в одном из обсуждений романа в том, а что если гл. герой - единственный, который верит в то - о чем говорит и думает. А что, если никаких "Мы" не существует на идеологическом уровне веры. Что если, все остальные врут, что верят. Кроме повстанцев, разумеется. Просто приспособились, знают что и как , но молчат в тряпочку и делают вид, так спокойнее и безопаснее. А гл. герою никто ничего не говорит, потому что, боятся. Он что и в самом деле больной? А вдруг проверка? И т.п. Извинения за сумбур, но, как сами знаете, мысли надо писать сразу после события, иначе они киснут и не живут. Надеюсь на диалог. Спасибо.

Если рассказать кому-нибудь свой сон – он не сбудется…

/ Народная примета /

Каждое утро, уходя на работу, я встречал Его. Формально-вежливый, приветный кивок и Он исчезал из моей жизни до следующего утра. Он был даже не человеком, а скорее частью природы…

Человек-невидимка, настолько слившийся с окружающим ландшафтом, что если я встречу Его где-нибудь вне нашего двора, то вряд ли узнаю. Или, если однажды, с утра Он не выйдет на работу, я испытаю легкий дискомфорт, но так же, вряд ли пойму из-за чего конкретно.

Он - это Дворник.

В то утро Он словно ждал меня. Почти всегда останавливают глаза, которые хотят сказать.

- Привет!

- Здравствуйте.

- Сынок, закурить не будет?

- Пожалуйста!

Он затянулся, как будто с усилием на что-то решаясь.

Денег будет просить, подумал я и приготовился к очередному вранью. Любой человек, который говорит, что у него нет денег - неизбежно врет.

- Я тут, понимаешь ли…

- Извините, мне на работу…

- Пять минут есть?

- Но не больше, - иногда себя просто не узнаешь.

- Да просто… В общем сон мне вчера приснился… Будто я помер… - и Он рассказал мне свой сон. Закончив, Он облегченно вздохнул и попросил еще сигарету. Угостив, я тоже закурил и спросил:

- Хм, ну в принципе интересно. А почему вы мне это рассказали? Он опять вздохнул и как-то виновато добавил:

- А мне… больше некому… рассказать. Спасибо, что выслушал. – Он, улыбнулся и начал подметать улицу.

- Да не за что… – я еще на секунду задержался, наблюдая, как листья спорят с метлой, хмыкнул и побежал на работу.

Моей несуществующей мечте…

Вот ведь, всю жизнь ждешь этой встречи, а когда она происходит – как правило застает врасплох. Французы говорят «Селяви», русские – «закон подлости». О чем я? Конечно о «прекрасной незнакомке». Она появилась довольно поздно, как и в моей жизни вообще, так и в ту ночь, на моем крыльце, в частности.

Я работаю сельским врачом в поселке Манькино. Тот, кто создавал само понятие судьбы, был (и есть?) редким приколистом. Испокон веков периферия питала столицу новой кровью, но эта закономерность оказывается обратима. Я всегда был большим оригиналом. И когда, закончив престижный унивеситет по курсу традиционной хирургии перспективный специалист в моем лице, просматривал бланки по распределению, почти сразу обратил внимание («клюнул») на: в графе «Требуется» – «п. Манькино. Сельский врач». Годы, которые всегда бегут быстрее, чем бы этого хотелось учат со временем ненавидеть свою юную одержимость экспериментом, но любить (!) свое место работы. Поэтому до сих пор мое место жительства - п. Манькино.

Итак, ночь, гроза, дождь, ветер. Она стояла, что называется «в одном исподнем» на крыльце. Безумно красивая, но уж больно бледная, впоследствии стало понятно почему.

«Мама… Сердце… Помогите… Пожалуйста…»

- Успокойтесь. Как вас зовут?

- Алеся.

- Я сейчас…

Если и есть чемпионаты по сборам, то Чемпионы – это Врачи. Плащ, котлета, сундучок с инструментами и служебный запорожец, который всегда на ходу.

Ангел-спаситель решил меня не дожидаться и босыми симпатичными ножками восемь километров, что называется своим ходом.

Анна Лукинишна, доярка со стажем, скромный-простой человек была плоха. Как говорится часом позже - и я бы ничего бы не смог сделать.

Пару месяцев спустя, делая традиционный обход, я, вопреки правилам задержался на блины и пару стограмм деревенской благодарности. В очередной раз, закрывая уже знакомую калитку, я на секунду остановился…

- Ты, сынок, как будто спросить чего хочешь, да не решаешься? Денег у меня нету…

- Да мне просто интересно. Сколько у Вас бываю, Анна Лукинишна, а все никак спасительницы вашей не найду.

- Кого?

- Где ваша дочка? Алеся…

Взгляд, из непонимающего превратился в озабоченный:

- Да бог с тобой, сынок! Она уж лет пять как померла… Утонула в Зеленке…

…………………………………………………………………………………………..

Мне всегда не везло с женщинами, а когда все-таки повезло, то… не повезло.

Говорят гений и злодейство, как страшное и красивое - не совместимы. Не всегда.

Единственное привидение в моей жизни была страшно красива.

И впервые мне стало весело. До слез…

- Вы понимаете, что не имеете на это права!

Картина была по киношному банальна. Юноша амбициозно - экспрессивен, а сидящий напротив солидный пожилой мужчина весьма спокоен. И мудронасмешлив.

- Не имею права? – он в очередной раз усмехнулся, - Юридического или морального, уточните пожалуйста… Молодой человек, пора повзрослеть. И понять, что мораль в сегодняшнем мире это такой же миф, как целомудрие. Химера двадцатого века.

Это казалось невозможным, но молодой человек начал успокаиваться.

- Да, отчасти Вы правы, - журналист слегка поморщился – Но признайте, что лишая общество возможности общения с последним…

- Общество, в вашем единственном лице?! Или сколько вас, пятеро-семеро на континент? Об-ще-ство!

Смахивает на манию величия, не находите. Все остальные шесть миллиардов прекрасно обходятся без нашего ископаемого друга. И, сколь мне кажется, нисколько не жалеют об этом. И, потом, что значит я «лишаю».. На рекламу я, видит бог, не скупился и любой мало- мальски обеспеченный гражданин…

- МАЛО-МАЛЬСКИ ОБЕСПЕЧЕННЫЙ! – очки на носу репортера сделали минирекорд по прыжкам, - Да один сеанс стоит трехгодовой зарплаты «мало- мальски обеспеченного» гражданина. ..

- Знаете, я не хочу вас обидеть, но вы до скучного предсказуемы. Готов поспорить, ваш прапрапрадед был классическим революционером. Слава богу, революции остались в несущественном прошлом, машины не бастуют. И не нуждаются в прибавке жалования... Я бизнесмен, и одно из моих непременных качеств – знать, что именно от меня хотят. Вы получите ваше интервью. Я консервативно люблю свою дочь, а она зачитывается вашими статьями, что, впрочем, меня не пугает, детские заблуждения, как корь неизбежны и проходят с возрастом. И дабы не посягать на Вашу «трехгодовую» - делаю это совершенно бесплатно. Надеюсь, теперь Вы удовлетворены?

- Что тут можно сказать, - молодой человек вяло вздохнул, - Купили.

- Будем считать это оригинальными словами благодарности. Пойдемте…

Личный дворец м-ра Теса был сплошь царством неона и пластика, поэтому, впервые открывая дверь в восемнадцатом подвале - посетителя нокаутировал контраст. Дерево и бархат…

После однообразия и математического совершенства верхних этажей - колоссальное извержение красок и водопады орнамента отделки производили неприятное ощущение. Болели глаза, кружилась голова и слегка тошнило. Предусмотрительная таблетка антивосприима под языком мало помогала. Кожаные кресла, бесконечные колонны, огромный занавес и ослепительный феникс люстры под потолком просто давили своею яркостью и масштабом. Впрочем, вскоре свет в зале стал таять и воскресать на полукруге внизу… На Сцене (кажется так она называлась) стоял человек. Сначала не было понятно, что он делал, но постепенно, когда смысл происходящего стал доходить – перехватило дыхание…

В матрице альтернативного мира Человек… играл на СЛОВАХ!

Музыка слов завораживала гипнозом ритма и непостижимым унисоном окончаний. И растворяла время…

Два часа интервью пронеслись со скоростью лунного экспресса…

- А Вам не одиноко, ощущать себя последним, кто умеет Это…

- Помню, когда-то « Этим» занимались все, кому не лень. Да, время заставляет пересматривать наши взгляды, - он слегка улыбнулся, - Признаться сейчас я был бы рад, узнав, что где-то поблизости жив, хотя бы один Курилка.

- Не понимаю…

- Не важно. – в уголках глаз спряталась лукавинка, - Почему бы Вам не спросить то, что Вас действительно интересует?

- Хорошо - журналист понизил голос, - Не для протокола… Вам нужны ученики?

- Хотите быть обращенным? А Вы действительно к этому готовы?

- Полагаю, да.

- В подобном деле мало полагать, необходимо знать, - он вздохнул, - Мое призвание это не просто экзотический дар. Сыворотка словопроизводства трансформирует душу и обрекает на, как Вы сами заметили одиночество. А если у вас не мудрая или бунтарская натура, то быстро увянете. Сейчас вы переполнены восторгом, но после принятия этой красной пилюли благодать становится проклятием, проказой не столько заразной, сколько отталкивающей своим отсутствием практического применения.

Вампиры, не обращали - кого попало, как это общепринято считать, а только тех, кто мог ценить и не уставать от побочных эффектов неизбежного бессмертия. Человек склонен к стабилизации, а мир постоянно меняется. И любви человеческого сердца в большинстве случаев хватает на музыку, живопись, литературу и женщин всего одной эпохи. Дальше он воспринимает, не вникая. Человека, как математической единицы катастрофически мало для бессмертия. Блаженны вечно любопытные…

Многие считают богатство Раем, но, попадая в этот пресловутый Эдем, почти сразу же пресыщаются и гибнут от исчезнувших целей и развращающего душу безделья. Но, откровенно говоря, все это я говорил не столько Вам, сколько себе.

- Я опять не понимаю.

- Боюсь, Вы оказались удачно своевременны. Мое время заканчивается и поэтому…

- Смахивает на прощание. Вы меня пугаете.

- Меня не пугает то, что я пугаю Вас. Я готов к этому. А Вы?

- Готов.

- Тогда начнем.

- Ритуал посвящения?

- Необходимая формальность любой магии… Повторяйте за мной. Я помню…

- Я помню…

- Чудное…

Любимой бабушке, матери моего отца с просьбой прощения.

Михаил жил в нашем селе давно. Десять лет назад он пришел в деревню хромой и неулыбчивый с одним желанием – работать. И теперь никто не мог представить Еремейкино без нашего «хорошего доставалы». Находясь в должности завклуба он обнаружил в себе необычный и редкий по тем временам дар – он мог достать все что угодно. Нужно было лишь откомандировать Мишку в центр. И уже к вечеру, максимум через день, необходимое «нечто» появлялось в деревне. Его любили и уважали все. Энергии он был необыкновенной. Уважение к нему было настолько велико, что когда Сашка Кривой, местный ловелас закрутил с Мишкиной Людкой, то впоследствии сам же Сашка (человек крайне бестыжий) пришел и повинился перед Михаилом. В селе до сих пор не могут забыть, как отреагировал тогда Мишка. Он ни слова ни говоря выбежал из избы и побежал в свой клуб. Сашка испугался – в клубе находился старый «Максим» и, говорили, что если его зарядить, он вполне рабочий. Народ постепенно собрался перед клубом. Михаил вылетел из клуба и в руках у него была… ооогромная балалайка, непонятно когда и как попавшая в клуб. Никто в деревне никогда не играл на ней, потому что даже не мог представить, как это делается. Что тогда вытворял Михаил на этой бандурине пересказывали сотни раз. Но Сашка к Людке больше не подходил. Впрочем, Людка прожила недолго: пошла в лес за ягодами, попала в трясину и не вернулась. Михаил тогда с головой ушел в работу и после этого стал просто золотым профессионалом. Вообще наше село славилось благополучием. Но работали мы, как все, а процветанием были обязаны исключительно Мишке и его удивительной способности. Не помню, кто предложил, но на сорокапятилетие правление решило сделать подарок Мишке и отправить его в Сочи. Он долго отказывался, но в конце концов его убедили. Еще с вечера ходил Мишка по деревне, заглядывал в дома и спрашивал: - « Чего привести с Югов-то?». Но все отнекивались, благодарили: - «Ничего не надо, Миша. С юбилеем тебя, отдохни, как следует!». Последняя, к кому он зашел была Тетка Аглая…

Аглаин дом находился на самой окраине, прямо перед лесом. Черный от сырости и времени, лохматым вороном выглядывал он на дорогу. Даже садовые деревья запущенные и неухоженные в любое время года выглядели весьма зловеще. Ведьмина обитель да и только. И лишь одна деталь нарушала общее невзрачие. Это был почтовый ящик. Новенький, блестящий покрытый голубой эмалью, он был виден издалека. Кусочек неба на земле. В тот вечер, подходя к дому тетки Аглаи Михаил заметил, что ящика нет на месте…

- Здорово, тетка Аглая! Как жива- здорова?

- Спасибо Мишенька, живем помаленьку.

- Уезжаю завтра, на юга - кости греть.

- А коли заслужил - чего ж не съездить. Доброй дороги.

- Может привести чего…

- Да нет ничего не надо Мишенька, а если помочь хочешь, принеси пожалуйста ведро с краской, оно в сенях стоит. Я, тут, видишь ли ящик покрасить собралась.

- Да ты что! Он же у тебя новый совс…

- Надо, Миша!- Аглая посмотрела прямо в глаза Михаилу и добавила- Мне так надо…

Молча, Мишка прошел в сени, молча вынес ведро с черной краской и все с тем же красноречивым молчанием долго наблюдал, как Аглая не умело, но очень старательно малевала кистью по блестящей лазури. Потом помог повесить изуродованный ящик на забор, соорудил самокрутку, закурил и внимательно посмотрел на Аглаю.

- Слушай, тетка Аглая?- спросил почему- то шепотом Михаил - Скажи, а зачем тебе это надо?

Аглая сделала вид, что не слышит, а когда Мишка попытался спросить еще раз, вдруг сказала, тоже почему-то шепотом:

- Ты, Миша смеяться будешь или, еще того больше, не придешь никогда.

- Это еще что за концерты?

- У каждого свои, Мишенька.

- Слушай, - Мишка нахмурился - Ты мое слово знаешь. Так вот даю тебе слово, что не хихикну.

Аглая помолчала и приподнялась к самому уху Мишки.

- А никому не скажешь?

- Ни одной живой душе.

Она опять помолчала, снова приподнялась на цыпочки и, опять же, на ушко сказала слова, от которых зашевелились волосы на голове у Мишки.

- А вот как сыночек- то мой, Иван- то приедет. Увидит он ящик- то и скажет: - "Убери мам.

Срам- то какой!" Я и уберу, тут же уберу…

И оттого, что Аглая произнесла эти слова таким спокойным, очень серьезным тоном - стало Мишке как-то…

Иван не вернулся с войны лет 15 назад и примерно с тех пор Аглая и стала затворницей.

Михаил вышел от Аглаи покачиваясь. Никак не мог забыть он даже не слова Аглаи, а этот тон, с каким она выговаривала эти слова. Спокойный, уверенный. И была в нем кроме вполне понятной причины еще и такая тоска… Долго еще тяжелым аккордом звучала она в сердце Мишки, когда собирался он в тот вечер в свою заслуженную поездку.

А наутро он уехал и через месяц вернулся. И на этом можно было бы и закончить рассказ.

Но только говорят, что еще через месяц после его возвращения, к дому тетки Аглаи подошел молодой белобрысый парень в выцветшей гимнастерке.

И больше никто не видел страшного уродливого ящика, два месяца висевшего на заборе тетки Аглаи.

А Мишку после этого переставали называть "наш доставала", а называли просто… Колдун.