Сердце колотится. С каждым разом все сложнее и сложнее...

***

Холодная, хорошо не проштукатуренная стена в подвале моего дома не успокаивает прохладой. Я, опершись на нее, сползаю вниз, обнимаю трясущимися руками ноги и пытаюсь выровнять пульс. В подвале нужно прибраться – пролетает в голове. Подвал завален ведрами красок, мешками цемента, мотками черной проволоки. Весной начну стройку вновь. Уснул. Через минут пятнадцать, а может и день, открываю глаза. Пытаюсь встать. Ноги затекли намертво. Еще через минут двадцать кое как встаю, разминаю колени, замерз. Пытаюсь отклеиться от стены и выглянуть наружу. Пульс ровный. Тревога только в голове и не успела пока распространиться по всему организму.

****************************************************************************************************

Я дотрагиваюсь до людей. Я их лечу. Я прикладываю ладонь на спину человеку, вижу, что с ним и говорю – могу или не могу. Человека не переубедить.

Те, кому говорю, что не могу, с недоверием и мольбой смотрят на меня, и, по сути, я им даю плацебо. Что тоже, к слову нередко помогает, нужно только верить.

С этой женщиной было необычно только то, что она моя родная тётя. Я давно знаю, я ей даю просто отсрочку. Она истинно верит в меня, а значит, и в лекарство. Да, и время, проведенное с ней мне по душе. Тётя у меня что надо. Была, что надо. Некоторое время назад.

НО.

Если бы, ее сломила болезнь, я смог объяснить явление. Но она разбилась на двухмоторном самолете в Альпах. Вечно ее тянуло на путешествия. Год-два она работала не покладая рук, а потом покупала билеты куда-нибудь на два-три месяца, благо старая Европа, и не только она-матушка, позволяют, мчалась.

В свои бальзаковские лета, тётя не имела нормальной семьи. Муж был. Давно. Умер. Дочери и сыновья живут каждый в своем джеме, неплохо, к слову.

А тётя погоревала лет пять, плюнула на личную жизнь, и в свои сорок лет отдалась в объятия приключениям. Где она только не была!

Вот фотографии у Статуи Христа-Искупителя в Бразилии. А вот там же, в каком-то баре пьет кокосовую воду. Теперь она в Куршевеле, летит на лыжах со склона Альп. Божественная тетя, особенно учитывая ее сувениры из поездок нам, родственникам. Начиная от барабанов, заканчивая магнитами на холодильники. У всех есть хотя бы по одной маске из Венеции.

Это моя тетя любительница окончаний – чик, чек, чка. Все у неё Димочки, крышечки, телефончики, билетюшечки и т.д.

В Альпы она летела в этот раз лазить по горам. Познакомилась в какой-то группе в социальных сетях с людьми. Все решилось, как обычно, быстро. Собрала свой рюкзак и улетела.

Странным было только ее сообщение мне, оставленное на автоответчике:

- Племяша! Я улетаю! Если не соберут всю, ты уж постарайся!

От нее вестей не было несколько дней после посадки самолета в аэропорту имени Леонардо да Винчи.

Груз 200 из любой точки мира А в точку Б – это не только волокита бумажная, денежная, бюрократическая. Это волокита нервов, невыспанности, опухших лиц от слез родных умершего или погибшего. Я и вправду не знаю, как ее удалось вернуть, но посольства стран работают. Уж, поверьте.

До меня вдруг дошел смысл ее сообщения.

Видите ли, быть своего рода проводником по наитию дело и так сложное. Если о нем просят, отказать невозможно. И речи быть не может о конфессии или догме. Люди верят в это. На пятнадцатый день работы ты веришь, что помог. А если приснится сон улыбающегося ушедшего, то ты счастлив. В конце концов отпевают и принимают заказы на молебен духовники. Так что моя работа заключается в душевном покое за «так». А тут было вдвойне сложнее соглашаться, на своих оно работает мягко говоря «писят-на-писят»

***

Там, где бродит душа не страшно. Там нет слюней, уродливых мозолей, чудищ, которые гонятся с пилой в руке, и многого другого тоже нет. Там есть тишина.

Есть условия. Никто не знает наверняка, что на самом деле происходит.

Бесформенное, что было моей тётей теперь в истерике.

Ее никто не хочет слышать.

Родственникам наверняка раздадут ее китайский средневековый сервиз, по чашечке.

Фольклор.

Она будет метаться из угла в угол.

Молить, не понимая.

А я буду ждать.

Мое время настанет на утро послезавтра.

Я жду. Точнее, дождался.

Нет больше бренного тела. Не будет больше уставшее, морщинистое тело летать, плясать, пить, есть. Тело выбросили под землю, как мусор.

Мы как пришельцы, только покруче, чем из сценариев режиссеров. Мы бережно сжигаем отработавшую плоть, либо закапываем, чтобы покоилось с миром.

Все плачут.

Одна из дочерей даже пытается вырваться из объятий своего брата и раскопать могилу, не веря в происходящее.

А мама летает вокруг, плачет в ответ, но не по дочери, а по своему тому же бренному телу, сосуду, пытаясь залезть в него снова и снова. Тщетно, знамо.

Много плачущих по ней. Она была потрясающей женщиной!

******************************************************************************************************

… Я обращаюсь к ней снова и снова. Зову ее шепотом, но знаю, для нее это граммофон. Уходит почти час, чтобы дозваться ее. Не зная наверняка, объясняю ей, что теперь дальше. Ведь, она начала жить!

И так каждый день. До сорокового дня.

Но что-то пошло не так. Надо отметить, что мое присутствие, как ниточка для спасения может быть услышана, а может и нет.

Я как обычно сел до зарева в кресле, зажег свечу и час обращался к ее имени, взывая к ее ушам. Глаза закрыты. Обычно ты видишь, что тебя услышали. Тут была пустота.

Это как на сцене все ждут артиста оперы. Аплодисменты затихают. Оркестр готов, портьера открыта, сцена пуста. Минута-две..- десять…

- Племяша! – я вздрогнул.

Я был далеко в другом месте. И услышав голос буквально в проеме незакрытой двери, не успел так быстро вернуться. Чай, не по грибы пошел, под березу рядом.

- Племяша! – проскрипел звук.

Всегда в такие моменты вспоминаю белого, худого петуха из ленты «Вий». Лишь бы прокричал вовремя…

Но как тут оказалась? Воображение? Ошибка? Они не могут быть тут, как бы там не пугали!

- Ну, племяяша! – протянул скрип.

Мне пришлось открыть глаза.

Пустота. А, нет, не пустота. Если вглядеться в проем двери моим взглядом, стоит моя тётя. Точнее то, что от нее осталось. Так вот, как она выглядела в гробу? Понимаю, почему хоронили, не открывая. Мне так жаль!

- Да? – только и вымолвил я.

Я понятия не имел, как ее из отсюда отправить в туда, чтобы продолжить работу!

- Племяша! – должна она заткнуться или нет? – Ну, я же просила постараться. Чего ты меня все зовешь? Слышу я тебя!

Вальяжно плюхнувшись на мой диван, вызвав в моем еще не окрепшем организме спазмы рвоты и колик внизу живота, полуоторванная голова, с отсутствием половины некогда прекрасных щек на голой тазобедренной кости – ноги отсутствовали вовсе – чувствовало себя прекрасно.

Она не тянулась ко мне. Тянулись только минуты, как мгновение сквозь века. Кровью залитые глаза от ушибов едва ли давали понять, что там есть зрачки.

- Читай – скомандовало ОНО – громче, чтобы я слышала!

Я хотел начать читать, но в голове крутился вопрос – что такого должно было произойти в Альпах, что мне придется написать об этом рассказ? А в ту секунду думать, как это чудо-юдо в моем доме, в спальне.

***

Оно слышит мои мысли, я знаю. Оно нынче слабо, но в такой силе обычному человеку никогда, увы, не бывать. Все ее чувства, о которых нам известно и не известно работают как хорошо смазанный машинным маслом механизм. Без скрипа, скрежета ржи. Просто оно еще этого не осознает, боль утраты связи с мирским телом еще слишком свежа.

То есть, все осталось прежним, душе все равно надо пройти тот же самый путь, только мне придется видеть при этом ее воочию.

Шедевр. Всю жизнь мечтал об этом.

Лгу.

***

Тикали электронные часы на столе. Тик-так. Воцарилось долгое молчание. На улице уже светло. Петухи давно прокричали из всевозможных лент, а остатки тети лежат на диване и смотрят на меня. Свеча догорела на столе.

Причинить вреда она мне не сможет. Только нанести разрушительный удар моей сердечно-сосудистой системе своим присутствием.

Я начал с того места, где меня прервали.

Читал так, как надо. Как привык, как обычно. Эта глава самая большая. На нее тратишь по первому кругу больше часа. Читаю я ее до пяти часов.

На второй час оно деликатно хмыкнуло. Точнее булькнуло. Я удивленно поднял на нее глаза.

- Племяша. Скажи мне. Вот ты читаешь, а меня не берет Слово. Ни граммулечки. Знаешь, почему? Кажется, я проклята.

Какое странное чувство, смотреть на эти культи тела и говорить с ним.

- Почему? – сглатываю слюну.

Вы не подумайте, что я такой бесстрашный Динго. Это, как с тонущим человеком. Умирают от паники. А когда ты знаешь, как правильно или надеешься на это, то можно объяснить практически любое явление. Я бы не смог так рассуждать, если бы она пришла с комками грязи с кладбища под ногтями, черным и гниющим лицом и тянула бы ко мне смрадные руки.

- Потому что я сама прокляла. Дядьку твоего. И не просто прокляла, желая ему всех антиблаг, а прокляла, чтобы он после смерти бродил по свету, пока я не прощу его, помнишь?  Теперь выяснилось, что он меня простил на смертном одре. А я себя нет. Это мои мысли. Это моя форма. Это мой камень за пазухой, с которым меня не пускают дальше.

- Выкинь его.

- Племяша! Выкинь! Знаешь, что я сейчас знаю и могу?! Все! Но чтобы это воплотить в жизнь – лицо искривляется в ухмылке горечи – мне надо дальше. Так что, уж постарайся.

***

Тайм-аут.

Мне нужно было принять ванну, выпить чашку кофе, отключить телефон, компьютер. Это надолго.

За четыре дня читки я прерывался на мелкие потребности живого моего организма. Оно так и валялось на месте, только хлопая своими глазницами. Дни сменялись ночами, я даже смог дремать по часу-два. За окном то лил дождь, то шелестела листва на деревьях. Устаешь и выматываешься всегда.

***

На пятый день, когда начинались главы новых испытаний, оно подало голос:

- Племяша! Тебе не кажется, что мое терпение ангельское?

Вопросительно осматриваю ее.

- Тебе не кажется, что если я до сих пор тут, то уже никогда более не попаду туда, о чем ты читаешь?

- Тебе нужно постараться… - не докончил мысль

- Да-да. Мне надо. Я сама. Я должна. Но мне начинает казаться, что если за мной никто не пришел до сих пор, то твой диван даже очень удобен.

О, нет, нет, нет, нет и нет.  Нет!

- Ты не можешь здесь остаться!

- Посмотрим, племяша! – ее ехидный взгляд начал напрягать.

В это самое время занавеска колыхнулась. Незаметно так. Пока я переводил свой взгляд с нее на тетю, вторая исчезла.

- Племяша! – послышалось позади на кровати.

Моя книга захлопнулась прям как в Чернокнижнике! Свеча догорела за секунду. В комнате теперь воцарился мрак. Вся мебель синхронно влетела в стену, раскрошив штукатурку под обоями. Поднялся визг. Визжал ураган тетиного вопля. В комнате стало душно, кислорода не хватало.

А оно поползло по потолку. Не ко мне, а вокруг меня.

Тут-то я и, как говорится, солидарен с убоящимися.

- Племяша, племяша, племяша, племяша, племяша, ПЛЕМЯША!!! – я рухнул головой об пол так, что услышал хруст.

***************************************************************************************************

В подвале моего дома есть круг. Да, про Вия упоминаю часто не спроста.

Я туда ухожу побыть в тишине от всех. Медитирую.

Сюда оно не проскочит. Когда оно отвлеклось моим обмороком, во мне откуда-то появились силы, и я побежал сюда.

Размяв затекшие ноги, я проскочил мимо красок, сел в свой круг и огляделся. Внутри круга как на пляже. Снаружи не происходило ничего. За мной никто не погнался. Не слетали шпингалеты, никакая тазобедренная кость, с отвисшей головой и разорванной щекой не ползала по потолку.

И я вспомнил!

О, Боги, я вспомнил тот день, когда она прокляла мужа!

***

Дядька пил. Он не был буяном. Он был никакой. Он много работал, кормил свою семью и пил. А в тот день пропил тётки советские серьги ручной работы! Вот почему она проклинала его на чем свет стоит. Я сидел на кухне, не видел её слез, соплей. Не видел, как дядька, словно общипанная дичь высовывал из-под рубашки виновато тонкую шею, но я слышал каждое слово. Дядька только и оправдывался, что он купит ей другие сережки. И плакал.

А вскоре после этого дикого случая умер.

******************************************************************************************************

Я вышел смелым из подвала.

Вошел в комнату, где все стояло на своих местах. Тётки не было нигде. Только электронные часы отбивали время. Тик-так. За окном прекрасное солнечное утро.

Достал из бабушкиного комода новую свечу, открыл книгу и продолжил:

- Маргарита, дочь Петра, услышь меня!.......

(с)