Мы двигались на восток, в горы. Монахи соорудили для меня ложе из ивовых прутьев, закрепили его на двух шестах, два конца которых связали между собой, и привязали к оглоблям, пристегнутым к кобыле. Два свободных конца ложа опирались на дорогу.
Растрясло меня неимоверно, так ребра долго не заживут. Я вспомнил, как мы с Альмогластом и Калингой сращивали жилы на руке Ликки, и задумался, а почему Альмогласть не может меня поставить на ноги также быстро?
Тем временем, нам навстречу двигалась длинная колонна оборванцев, несколько сотен человек. Во главе этой толпы шагал бодрым шагом древний старик, с седой курчавой бородой до пояса, бывалым посохом, и рогами на макушке.
Альмогласт, правивший лошадью, к которой было приторочено мое ложе, поднял вверх правую руку, приветствуя лидера нищих:
--Здравствуй, олень.
--И тебе не хворать,--ответил старейшина оборванцев,--но я не олень.
--Откуда рога тогда?--серьезным тоном поинтересовался лжепророк.
--Аа,--раздосадованно махнул посохом старик, чуть было не угодив его верхним концом в глаз идущему следом соплеменнику,--трудности перевода, так сказать: Джибраил--божий вестник, поленился поручение мне лично передать, и прислали мне его в письменном виде, за подписью переводчика, некоего Еремы. Тот, переводя послание на мой язык, слово "лучи", перевел как "рога". Послали меня на гору одну, за березовым шестком, на коем Господь вырубил закон свой. По первоначальному плану, когда я сходил с горы с березовым носом на поясе, дабы преисполниться авторитетом в глазах племени моего, из головы моей должны были сиять два луча. Но, переводчик Ерема--парень непростой, немалой силой обличен, как написал, так и свершилось. Вот, хожу теперь рогатый, аки олень северный.
--Сточить не пробовал?--поинтересовался я у старика, когда тот поровнялся со мной.
--Коли сточу,--ответил мне он, заглядывая через глаза прямо в душу,--не будет ни рогов, ни лучей. Как звать то тебя, болезный?
--Вехер,--соврал я.
--Оо, ты не Вехер, ты Яса--ответил седой бородач, вскинул руку, и гаркнул своим людям,--привал! Идите воон к тому пригорку, и передохните.
--Да твои людишки уже почти передохли--засмеялся подошедший к нам Калинга,--смотри какие тощие, не кормишь совсем.
--Я и не думал их кормить,--огрызнулся старик, и поднял перст к небу,--Он накормит.
Альмогласт поднял глаза к небу, и пробурчал себе под нос:
--Видно фигуру блюдет народишка своего.
--Остановитесь и вы, добрые монахи, и позвольте мне поставить на ноги вашего болезного.
Альмогласт кивнул в знак согласия поворотившимся к нему ликам монахов, и братья прекратили движение.
Старик встал надо мной, и принялся водить круги навершием своего посоха над моими сломанными ребрами, шепча что-то себе под нос.
--Как звать то тебя, старче?--поинтересовался я.
--М,--ответил М.
--А что за люди с тобой, какого роду-племени?
--Жыды.
--А как же жи-ши, пиши через И?
--Тебе ли спрашивать о правилах и путях их нарушения?--усмехнулся М,--если по правилам, то выйдет "жиды", но ты глянь на них, какие же это, прости Господи, жиды?
--Твоя правда,--сказал я, сделав вид, будто что-то понял,--на жидов не тянут. Посох, вижу, у тебя больно знатный.
--Ага,--довольно согласился М,--и бьет знатно, и пучину моря раздвигает, и в змею обращается...
--Правда что ли?
--Да нет,--замотал головою М,--уже нет, те чудеса разовые были, больше не сработают. А хочешь, подарю? Свой-то ты, как я понимаю, потерял.
--Давай,--оживился я,--а он еще что-то может, кроме того, что ты израсходовал?
--Что-то может,--задумчиво ответил М,--но что именно, запамятовал. Но ты возьми его, потом разберешься.
--Спасибо мудрец, век буду тебе благодарен--сказал я, чувствуя как срастаются мои ребра под воздействием тепла, исходящего от посоха.
--Пользуйся во благо,--улыбнулся рогатый старик, и покосившись на Альмогласта добавил,-- и за этим не забывай приглядывать как следует.