Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца апреля Грегор проснулся в свой постели и обнаружил, что превратился в ужасного жука. Не то, чтобы это было слишком уж неожиданно и противоестественно: напротив, и мать, и отец Грегора были такими же жуками, и их родители тоже были жуками, и даже почти наверняка ещё многие поколения семьи Грегора состояли только из жуков, так что всё, в общем-то, шло по установленному мирозданием плану. Но всё-таки на миг у Грегора возникло чувство острого ужаса и беспомощности. Он превратился из личинки в полноценного жука. Он необратимо повзрослел.
Грегор закрыл глаза и вспомнил то уже безвозвратно ушедшее время, когда он был красивой и беспечной личинкой. Из его глаз могла бы потечь слеза при этих воспоминаниях, если бы насекомые, конечно, умели плакать. Но, к сожалению или к счастью, это было невозможно в силу биологических особенностей. Из-за них же Грегор не мог грустить и погружаться в рефлексию очень долго – его примитивная нервная система просто была неспособна на это. Поэтому спустя несколько минут Грегор сделал усилие и открыл глаза навстречу новой, жестокой и ещё неизведанной реальности.
Он пошевелил лапкой, другой, привыкая к новому телу. Потом аккуратно слез с кровати, чуть было не упав, и направился к выходу из комнаты. Задев своим боком стенку проёма, Грегор тихо выругался и пополз вдоль коридора, в котором расположились двери в комнаты его многочисленных братьев и сестёр. Вскоре добрался до его конца и оказался в главном туннеле своей обширной общины жуков: толпы, такие же уродливые, как и он теперь, бежали по своим делам, что-то таща, вечно жужжа, скрежеща и шелестя. Грегор влез в это непрерывное движение и побрёл, неуклюже переставляя свои ещё не окрепшие ноги, куда-то вместе со всеми. Но буквально через несколько мгновений его окликнул чей-то кшеркающий голос:
– Шустрей шевелись! Уж вырос из личинки, чтобы просто слоняться. Дела не найдёшь?
Грегор, насколько мог, повернул голову в сторону голоса и увидел бегущего рядом с ним старого, с уже покрытым седыми волосами панцирем, жука.
– Изви... ните. Но... ведь я ещё... только... – голос Грегора сбивался, срывался и иногда хрипел – с горлом тоже что-то произошло, и теперь он как будто учился заново говорить. Впрочем, старый жук уже не слушал и скрылся где-то в толпе, всё шепча себе под нос:
– Шустрей шевелись, шустрей…
И Грегору показалось, что жук уже обращался не к нему, а к кому-то другому, может даже, к самому себе.
Так Грегор шёл в потоке, временами оглядываясь по сторонам и с некоторым страхом взирая на этот огромный новый мир, в котором он был таким маленьким. Несколько раз сворачивал в какие-то ответвления, где, впрочем, было не свободнее, чем в главном тоннеле, но очень скоро возвращался назад, боясь заблудиться. Пробовал подбегать к другим жукам и пытаться говорить с ними. Но они не слушали, убегали, спешили куда-то и отговаривались:
– Некогда, некогда, некогда…
Так что спустя десяток попыток Грегор бросил эту затею. А после и вовсе развернулся и побежал в тот знакомый коридор, из которого и вышел: его лапки мелькали всё быстрее и быстрее по мере узнавания мест, бока иногда сталкивались с боками других жуков, но он не обращал внимания. Вот и знакомый поворот.
Грегор свернул и пополз к своей комнате. Но когда он вошёл в знакомый проём, то увидел, что на его постели уже обосновалась личинка. Грегор горько усмехнулся и уставился на нового жильца:
– Вот видишь кхак... Только уйдёшь... И твоё место уже занимают... Видишь как…
Личинка моргнула своими белёсыми глазами и что-то пропищала.
– Чшто? – Грегор внимательно посмотрел на неё. Личинка ещё раз пискнула.
– Не понимаю я тебя... Да и ты меня, наверное, тоже... – Грегор оглядел на прощание свою комнату и выполз из неё, напоследок попытавшись пропищать что-то на личиночном, но вышло только:
– Кхпишипищ.
Грегор бежал всё дальше и дальше по коридору. Куда? Он не знал. Его лапки спотыкались, дрожали, он падал и поднимался. И бежал. И наконец увидел свет. Впереди, далеко впереди, в конце тоннеля сиял свет. И Грегор устремился туда.
Когда он выбежал из норки, то на мгновение ослеп: так ярко всё вокруг сияло. Впервые в своей жизни Грегор увидел такое разнообразие цветов и форм. Его обдувал лёгкий тёплый ветер, далеко наверху колыхались листья и бутоны цветов, а ещё выше – настолько выше, что Грегору подумалось, что даже если бы он бежал всю свою жизнь, то всё равно бы не смог туда добежать, – сияло что-то пронзительно голубое. Грегор замер, осматриваясь вокруг себя.
А после задрожал: всё вокруг было чересчур огромным по сравнению с ним, всё давило, мерцало, слепило, подавляло. Сам себе он тогда казался даже не крупинкой – а попросту ничем.
Грегор развернулся и, не оборачиваясь, полез обратно в тёмную нору. Там было спокойнее, уютнее... Спокойнее. Он это понимал.
Грегор подхватил какую-то веточку по дороге и побежал с ней вглубь тоннеля. "Шустрей, шустрей..." – шевелилось в его голове. Или он бормотал это себе под нос?
Автор: Евгений Гаврилин
Оригинальная публикация ВК
