Вот идёт с палочкой человек, довольно пожилого возраста, идёт нетвёрдой походкой, опираясь на трость, потому как мышцы плохо слушаются. А ведь в советское время пришлось не раз испытать незаслуженное чувство стыда – прохожие осуждающе говорили вслед: день на дворе, а он напился, идёт — шатается. Тогда и пришлось ему купить трость, чтобы не возникало у людей незаслуженных подозрений. Идёт… Руки, кстати, тоже дрожат, однако почерк – не чета многим современным писакам, каждая буква — результат стараний, каждая буква- труд, попробуй вывести непослушными пальцами, однако терпение и упорство — и вот они буквы: стройными рядами ложатся и складываются в строки письма, письма родным на Украину, куда никогда уже ему не попасть, по состоянию здоровья невозможно. Но не забывает никого, помнит всех по именам, всех правнуков и правнучек, даже тех, кого видел только по фотографии… Немощь, немощное тело, мышцы, которые не слушаются, так как хотелось бы, но стоит поглядеть в глаза… Глаза человека всегда говорят о нем многое, если не всё. Глаза у моего деда — живые, голубые как небо в особенно ясный день, умные и… озорные… да, да озорные. И почему они такие, и почему сам он человек до крайности оптимистичный, всегда шутит, всегда знает, что всё будет хорошо, и ты рядом с ним вдруг так ясно понимаешь: а ведь и правда — всё будет хорошо, с тобой, у тебя, всегда, всё будет хорошо. Почему он такой- это загадка, пережив войну, пытки гестапо, концлагерь, не один, а целых три… Как? Как он умудрился сохранить в себе эту веру в доброту и честность людей, в то, что в каждом человеке есть что-то хорошее и это хорошее надо просто разбудить…. Война… Страшное слово… Но, к счастью для меня, это просто слово, это фильм, это фото и видео документальных кадров, рассказы дедов… не больше. Но каково жить, когда вокруг смерть, когда не знаешь, проснёшься ты утром или нет, не знаешь, увидишь ли ты ещё своих родных, маму, отца, братишку с сестрёнкой? Как хорошо, что мы не знаем каково это. И пусть дети наши никогда не узнают…
Лето, чудесный вечер…Выпускной… Наконец-то… Жизнь, прекрасная жизнь — вся впереди, с кучей планов, мечтаний: вот поеду учиться, поступлю в ВУЗ, женюсь на той девушке, что давно нравится, но не осмеливаюсь пока сказать ей об этом… Ух, аж сердце замирает, сколько всего впереди, сколько дорог — выбирай любую… Танцы… Выпускной… Вот только это был выпускной 1941 года 20 июня… А через день…
Скоро, совсем скоро после начала войны — пришёл враг. Сначала было непонятно, потом страшно, потом бессильная злоба и страх, страх за себя, за родных, за всё, о чем мечталось… Наверное так чувствовала бы я… Не знаю, что чувствовал он… Особенно, когда его и ещё половину села ребят и девчат забрали фашисты на работы в Австрию, наши призвать-то в армию не успели, не было 18-ти, только в октябре исполнялось… Как страшно, наверное, уехать в незнакомую страну в качестве раба, работать под палками за тарелку супа, слышать о том, что прежняя жизнь никогда уже не вернётся, ведь фашисты победили и Советский Союз сдался, план молниеносной войны сработал… Но…нашлись люди, даже там…нашлись — подпольно слушали сводки Информбюро: что на самом деле-то всё не так, на самом деле — сражаются наши мальчишки и девчонки, наша отчаянная и грозная армия против врага и сдаваться не собирается, умирают, но не сдаются! Что идут бои и дают отпор захватчикам! Новости эти были очень важны, важны для людей, томившихся в неволе и потерявших всякую надежду. А надежду терять страшно, нельзя… Поэтому вести с фронта были каплей воды, умирающему от жажды, тем ветерком, который вдыхает жизнь в умирающее тело и люди, бывшие в отчаянии, снова верили и хотели жить и хотели во что бы то ни стало выстоять, выжить и победить. Раз сражаются они там, на фронте, то и мы тут не будем падать духом, а может и только шанс представится, так и будем вредить во всём проклятым фашистам! Вот как важны были эти новости, эти сводки Информбюро, которые наши партизаны в Австрии передавали людям и которые передавал мой дед, это мальчишка которому едва только минуло 18. Худенький, голубоглазый, он выглядел младше своих лет… Так и сказал ему гестаповец, когда поймали его с поличным: тебе бы у мамки под крылышком сидеть… Тебя просто запутали, скажи фамилии, мы итак знаем их, но хотим услышать от тебя — пытались обхитрить его гестаповцы. А попался так просто… Отцу своему, тоже угнанному на принудительные работы, письмо написал, что не захватили нас фашисты, что враньё это всё, что идут бои, страшные, жестокие, но не сдаются наши, насмерть стоят за нашу землю, за наш дом. Отец поплатился за это письмо жизнью… Много лет не мог простить себе мой дед смерть отца, косвенно чувствуя себя виноватым…
Не знаю, как чувствует себя парень в 18 лет, брошенный в тюрьму гестапо, ожидая допроса, который видит каждый день как затаскивают и швыряют на пол людей с очередного дознания… Вернее то, что осталось от этих людей… истерзанных, окровавленных… Деда мой готовил себя к допросу, он пытался силой мысли научиться увеличивать болевой порог, контролировать боль и даже добился некоторых успехов, кусал руку до крови и ничего не чувствовал… Старшие соседи по камере не воспринимали это всерьёз и подшучивали над ним. Да, даже там шутили. Даже в застенках гестапо, люди пытались не падать духом, ведь отчаявшийся человек — всё равно, что мёртвый. Выжить моему деду в гестапо и потом в страшных фашистских концлагерях помогла именно вера в себя, вера в человека, неугасаемый оптимизм и желание жить и способность среди ужаса и мрака оставаться человеком. Этот день пришёл, день допроса и он выдержал… Выдержал пытки.. Побои, теряешь сознание от боли, а тебя окатывают водой, приводят в чувство, чтобы начать терзать снова. Это целая наука, как причинить человеку ужасную боль, при этом не умертвив его. И гестаповцы в этом преуспели. Маленькой девочкой, я часто садилась к дедушке на колени и рассматривала его руки, меня всегда удивляли его ногти, они были какие-то корявые, кусочками, росли наполовину. И только много лет спустя я узнала, отчего так.. Их ему просто вырывали, медленно, каждый ноготь… Он особо не рассказывал об этом, как-то вскользь… Вообще я любила слушать его рассказы, даже про концлагерь он рассказывал как-то не жутко, не трагично, а просто захватывающе и интересно. Больше рассказывая не о страданиях, а о силе духа людей, которых не сломил страх за свою жизнь, не сломили нечеловеческие условия, адский непосильный труд, голод… Уже потом, повзрослев, прочитав его книгу об этом (он написал книгу, но её так и не опубликовали тогда, к сожалению) и сопоставив его рассказы, я поняла истинную картину произошедшего. Всю глубину этой трагедии, этой нечеловеческой злобы фашизма и всех его страшных деяний.
Так и не назвав ни одной фамилии, притворившись случайным свидетелем, на рынке мол слухи услышал, он выдержал пытки и его отправили в Вену в одиночные камеры, о которых давно шла страшная слава и которые наводили ужас на всех. Говорят — ожидание смерти, страшнее самой смерти… дай бог никогда не узнать – так ли это… Но, седая прядь в 18 лет, наверное просто так не появляется… пять дней провел он в одиночной камере, пять лет провести неимоверно легче, чем эти пять дней.. Так писал он потом в своей книге. Когда день сменяет ночь и ты не знаешь который час и путаешься в днях и замирает сердце каждый раз, когда слышатся шаги по коридору и мысль одна: что идут за тобой, идут — чтобы повесить…
Но обошлось, обошла смерть стороной голубоглазого жизнелюбивого парнишку, хотя мучения его только начинались. Его и других заключенных как скот загрузили в вагон, до отказа набитый такими же несчастными и увезли в концлагерь. Жуткий и страшный концлагерь вблизи Дуная – Маутхаузен. Когда потом он попал в Бухенвальд, там обступили его с расспросами о Маутхаузене, как он там выжил, ведь слухи о страшных условиях Маутхаузена расползлись далеко за его пределы.
Но — обо всём по порядку. День начинался в 4-30 утра, завтрак — кружка кофе, обед – зелёная жидкая баланда и ужин — кусок черствого хлеба, всё это выдавали за один раз – в конце дня, чтобы не тратить время видимо и чтобы узники сразу не подохли от голода, а еще поработали на славу Рейха. Кстати, гражданам других стран было немного проще, им хоть присылали посылки с едой из дома и даже какая-то часть доходила до адресата. Посылки не принимали только для советских граждан. В дождь, в снег работали заключенные в деревянных колодках на ногах, вместо обуви и полосатой форме. От этих колодок навсегда остались у деды мозоли на ногах, сколько помню, он вечерами срезал их ножом и бинтовал ноги… а ведь был здоровым молодым парнем, вот что эти звери фашисты сделали с ним, жаль не верю я в ад, и жаль отомстить уже некому, спустя столько лет… Утром гнали на работу, весь день под палками, чуть что — автоматная очередь и мама больше никогда не дождется своего сына, жена-мужа, дети-отца… Людей за людей там не считали, даже к животным отношение лучше, имён не было, был номер, на руке выжигали, убивали просто так — ради забавы, если падал человек без сил — добивали, развлечение для охранников было: гнать людей назад по ступеням, после дня непосильного труда, надо было бегом подняться по ступеням, а со всех сторон эсэсовцы били дубинками бедных узников, кто упал – навсегда оставался лежать и сколько оставалось их там, на этих проклятых ступенях…. Потом апель-плац, построение когда в глазах расплывается всё от усталости и голода, и зубы стучат от холода, но надо стоять, ведь фашисты так пунктуальны, пока всех не перепишут, не пересчитают — не распустят по баракам. Тут же валялись убитые – счет должен сойтись, неважно человек или труп…Иногда, только плечо товарища не позволяло упасть. Дружили. Дружили крепко, помогали, выручали и чем сильнее фашисты пытались запугать заключенных, тем больше проявляли стойкость люди, тем сильнее росла в их душах ярость и желание отомстить. И мстили и вредили фашистам при первой возможности! Никогда не узнают матери о том, как погибли трое героев военнопленных, один из них был другом моего деды, подружились в концлагере, кудрявый двадцатилетний паренёк Ваня Смольянинов из Костромы, с круглым немного детским лицом и ясными смеющимися глазами. Попал в плен вместе с товарищем, их ударили сзади по голове, когда они вдвоём прикрывали отход своей роты, помогая бойцам прорвать окружение. Так оказался в концлагере. Деда даже стихотворение про него написал потом. Ваню и ещё двоих — увел конвой, летним июльским днём 43 года. А потом их повесили. За вредительство и саботаж. Люди вредили везде, деда прокладывая трубы, размешивал раствор так, чтобы трубы потом рассыпались в земле, если бы он попался – ждала бы участь друга Вани Смольянинова. А когда деда попал из Бухенвальда в особо секретный подземный концлагерь Дора, где выпускали ракеты Фау-1 и ФАУ-2 «Возмездие», там была целая бригада подпольщиков, радиосаботажников, которые делали неисправным механизм ракеты и ФАУ целыми эшелонами возвращались назад с надписью «бракованная». Недавно читала в википедии, что 20% ракет отказывали при запуске, а ведь никто никогда не узнает – почему, и не получат виновники этого сбоя при запуске — орденов и медалей, хотя и рисковали жизнью они не за награды. Не знают лондонские женщины и дети имена тех, кто спас им жизни, чьи руки сделали так, что эта ракета никогда не упала на их дома. Не узнает мама Николая Потапова, что погиб он как герой, не выдав своих товарищей саботажников. Погиб перед всем лагерем, фашисты хотели показать акт устрашения, но не рассчитали. Потапов, уже с петлёй на шее – гордо вскинул голову и сказал «смерть фашистам», спокойно сказал, по русски, на непонятном им языке, но страх липкими мурашками прополз по спинам эсэсовцев, что-то неодолимо грозное было в этих словах, сказанных замученным пытками пареньком, в последние секунды его жизни. Что-то грозное было в глазах узников, стоящих на плацу, шорох прошел по колоннам и, как волна вмиг слетели кепки с бритых голов заключенных. И как не орали охранники: одеть головные уборы — никто не сдвинулся с места. Так отдавали люди дань уважения и провожали в последний путь настоящего героя, подвиг которого так и остался не отмеченным. Ему не поставят памятник, не дадут награду, о нём даже не напишут, но он и не думал об этом в свои 20, он просто боролся, боролся за Родину, за свой дом, семью, за нас с вами, чтобы мы могли родиться и жить… Просчитались фашисты, вместо устрашения, разбудили они в сердцах людей нечто сильное, непоколебимое и страшное и гибельное для чёрной чумы.
А потом и предатели среди узников, капо и лагерные начальники пропадать стали, находили их в уборной с перерезанным горлом. И снова побоялись фашисты устроить кровавую расправу. На дворе был 44 год. В 41-й за такое пол-лагеря бы уничтожили. Чувствовали фашисты свою близкую смерть. И потому, когда однажды дружно не подчинившись охране, грянула в колонне заключённых «Катюша» — не посмели фашисты помешать, и узники так и дошли до лагеря с этой песней, заканчивая и начиная снова с начала, и так всю дорогу – пленённые, но непокорённые!
Говорят — страшно на войне. Да, наверное, очень страшно идти в атаку, кричать «ура» под пулями, но мне кажется, всё-таки легче, когда в руках оружие, рядом товарищи, впереди враг и ты можешь с ним драться. Передышка после боя. И насколько тяжелее морально – в плену, когда ты безоружен, когда вокруг враги, ты истощен, сплошная неизвестность, что там, на фронте, и есть ли он фронт этот или правду фашисты говорят, что сдались русские давно и теперь такая жизнь будет всегда?
Сколько же мужества надо иметь, чтобы в таких условиях не стать предателем, не попытаться выслужить себе жизнь и кусок хлеба, а, наоборот, ещё вести антифашистскую деятельность, повреждая оборудование, нанося вред любыми способами. Деда с друзьями тоже разбили не один ящик с оборудованием для ракет Фау, повредили кабель.. Как не побояться, когда казалось бы надежды нет, вот они новые хозяева жизни, а остальные расы — их рабы, которых как комаров в любой момент могут прихлопнуть, просто так, от скуки. И ведь не сдавались, верили, боролись: русские, украинцы, поляки, чехи, французы, даже немцы! А сколько таких подвигов навсегда кануло в лету и мы никогда не узнаем ни их, ни имен героев, их совершивших. Но они были, и мы должны помнить этих мальчишек, в основном им не было и двадцати пяти, у них не было орденов и медалей, но они не в меньшей мере, а может где-то и в большей — их достойны!!!
Что творили фашисты с девушками, нетрудно догадаться, 250 женщин привезли в Маутхаузен как-то вечером, всю ночь были слышны их крики, а к утру заработал крематорий… Ни одна не осталась жить… А ведь где-то их продолжали ждать родные…
Над узниками ставили опыты, брали кровь для немецких солдат, всю… до капли… Проверяли на устойчивость человеческого организма к замораживанию… Люди, кто выжил – чернели, становились похожими на кочегаров… Ставили какие-то уколы, в том числе и деду моему, после этого, спустя годы стала прогрессировать у него болезнь мышц. Оттого и походка была как у пьяного, но не станешь же объяснять это всё случайному прохожему, решившему пристыдить «подвыпившего» гражданина. Вот и пришлось купить трость…
Трижды удалось деду моему избежать верной, казалось бы, смерти. Везучим он себя считал… Вот это везение, я бы рыдала над горькой судьбой наверное, а он, наоборот, старался видеть положительные стороны, даже в самом аду. Напоминает чем-то фильм «жизнь прекрасна» про концлагерь…
Первый раз: когда его хотели забрать таким донором для фашистских солдат, случайно подвернувшийся русский санитар подсказал, как обмануть врача: скажи мол, что болел дважды тифом, с таких кровь не берут. Спасибо тебе, неизвестный узник, если бы не твой оброненный тогда совет – я бы сейчас это не писала… Пожалел, наверное, деду моего, а может напомнил он ему сына… Деда тогда всем, кому смог – тоже подсказал, как избежать смерти…
Второй раз: спас его немецкий капо лагеря Эрвин, который был на самом деле коммунистом и участником антифашистского подполья в концлагере. Периодически объявляли выходной банный день, всех узников мыли в душевой из шлангов, под напором – ледяной водой, потом, пред тем как выдать одежду, их осматривал врач, если можно назвать этим благородным словом извергов, что скрывались под белыми халатами. Если узник был истощен, худой до невозможности – ему на теле маркером ставили крест и отправляли в отдельную комнату. Дед мой всю жизнь был худощавого телосложения, а на лагерной «диете» и вовсе исхудал до костей, на тот момент он находился в концлагерях уже полтора года, что считалось большой редкостью. Обычно умирали гораздо раньше: от простуды, воспаления лёгких, непомерно тяжёлой работы, обморожения, голода, расстрела и многих других причин. Смерь, в этом страшном месте, была намного более привычным гостем, чем жизнь. Поэтому дед мой в свои двадцать лет, считался старичком. И вот он, не успев понять, в чём дело, уже оказался в этой комнате со злополучным крестом на всю грудь, среди таких же абсолютно голых худых, доведённых до измождения людей. Одежду им не выдавали…она им больше была не нужна.. Из этой комнаты их всех отправили в газовую камеру…в крематорий….живьём… На выходе из комнаты стоял лагерный охранник Эрвин, он знал деда, они вместе противостояли фашистскому режиму, вредя, где только предоставлялась возможность и он чуть посторонился от выхода – этой лазейки оказалось достаточно, чтобы мой дед проскользнул в жизнь, схватив, в протянутые руки, одежду и по пути смывая слюной злополучную метку на груди… «Списанный» человек пробыл в лагере, после этого случая, ещё больше полутора лет, вот как ошиблись фашисты, посчитав, что он уже ни на что не годен. Они не рассчитали, что у нашего человека неистребимая сила духа, которая подпитывается ненавистью к захватчикам и жаждой выжить, во что бы то ни стало, чтобы узнать, когда придёт конец фашизму и увидеть их заслуженное наказание, за все те зверства, которые творили они на земле.
Ну а в третий раз, когда он чудом избежал смерти: был день, когда мой дед и его друг Володя Петровский, такой же молоденький паренёк из Саратова, решились на побег. Было начало апреля 45 года и американцы всё чаще бомбили лагерь, вот и в тот день был авианалёт, и фашисты отключили прожекторы на вышках и, соответственно, ток в колючей проволоке, ограждающей лагерь по периметру… Другого шанса могло не быть и они решились! Но конечно не прошли бы и колючую проволоку, если бы не встретили в бараке, где прятались — бывалого человека, Ефима Гордеева, ему было лет 40, он и жизнь повидал и опыта было у него больше, чем у юных пареньков, только-только окончивших школу. Он подсказал, что надо бросить матрасы на проволоку, у него откуда-то оказались кусачки, без которых проволоку не перекусить и вот, они втроём уже на свободе! Конечно, в другое время их бы искали с овчарками, пока бы не нашли, а потом в назидание повесили бы перед всем лагерем, как бывало с теми, кто решался на побег. Но не в апреле 45-го. Фашистам было уже не до того, они тысячами грузили людей на грузовики, увозили в горы: слышались автоматные очереди и грузовики возвращались пустыми… Они пытались уничтожить доказательства своих зверств, еще более зверскими деяниями… Именно это обстоятельство и стало решающим толчком в осуществлении побега. Ведь можно было сгинуть почём зря в самом конце войны, а так – был хоть какой-то шанс… Потом они прятались в сгоревшем от бомбёжек городе, в воронке… Потом в город вошли американские танки… Лагерь тоже освободили, но скольких успели уничтожить фашисты в эти последние дни…
Домой – на Украину добирались на лошадях, нужно было перегнать табун лошадей по пути. В родное село мой дед вернулся уже после Победы, аж в ноябре 45-го. Матери его рассказал один сплетник, вернувшийся в село ещё в годы войны, что видел, как вешали моего деду, что он погиб как герой. Матери стало плохо с сердцем, но потом она взяла себя в руки и до последнего не верила, ждала сына… Даже попа прогнала, который просил курочку за упокой души моего деда, а потом отнесла ему две, чтобы спел за здравие… Ждала вопреки всему…И дождалась…
К сожалению, с другом Володей связь потерялась, прибыв домой, мой дед писал ему письма в Саратов, на адрес, который тот оставил, но письма каждый раз возвращались с пометкой: адресат выбыл. Не было тогда всемирного интернета, чтобы найти друга, а может и не добрался он до дома живым… Скорее всего так и случилось, иначе он сам попытался бы найти моего деду. А вот с Ефимом, они поддерживали переписку долгие годы, и мама моя, будучи студенткой на практике, останавливалась у него в доме в Подмосковье. Встретили её там как родную дочь. Ничто так не сближает людей, как вместе пережитые тяготы и ужасы войны и плена… Жаль, деда мой не мог уже поехать к нему в гости: болезнь мышц стала прогрессировать и ходил он тяжело — спустя годы, сказывались опыты проклятых фашистов. Но он никогда не падал духом и День Победы в нашей семье всегда отмечали как главный праздник, как Новый Год или День Рождения, а может и больше…
Угнали моего деда из родного села Колки Базалийского района — зимой 1942 года, а бежал он в апреле 1945, пробыв в лагерях в общей сложности больше трёх лет… Страшных, ни с чем не сравнимых лет… За это время он побывал в Маутхаузене, Бухенвальде и подземной Доре… К слову сказать в Доре люди месяцами не выходили на воздух, не знали день сейчас или ночь, какое время года…
И после всего этого, он остался очень позитивным человеком, верящим людям, верящим в добро и за всю жизнь у него не было, ни то что врагов, а даже просто недоброжелателей, он умел найти подход к каждому человеку. Не выносил он только лай овчарок… Не раз на его глазах рвали они людей в то страшное время. Выдержав такое, он остался верен самому себе, не сломался, не предал Родину и всё, во что верил, не отчаялся и всегда знал, что выживет и выжил, судьбе наперекор.
Он написал очень интересную книгу обо всём этом, просто чтобы люди знали и помнили и никогда больше не допускали повторения той страшной Войны. Моя мечта, чтобы её когда-нибудь опубликовали, она написана не просто как хроника событий, а именно как повесть, может мнение моё и предвзято, но мне она показалась очень интересной и захватывающей, перечитываю уже не раз. И хочу, чтобы люди узнали, как всё это было, вдруг кто-то узнает своих родных, давно пропавших, ведь имена и фамилии там все настоящие, изменил он только своё имя и фамилию. Он был очень скромным человеком.
Дальнейшая судьба его сложилась хорошо, он получил высшее образование в Москве, потом уехал на целину, в Казахстан, в город Рудный, где и прожил до 77 лет, работал главным технологом молокозавода, завёл прекрасную семью и был самым любимым мужем, отцом и дедом.
Написала много, хотела коротко, но как-то само получилось)) Может прочитаете, и что-то новое узнаете для себя, люди той поры были настоящим примером и так хочется, чтобы молодежь не забывала, кому мы благодарны за небо над головой и свободную жизнь. Да, мой рассказ не о фронтовике, но, на мой взгляд, быть среди врага, в неволе, без надежды на будущее и, не испугавшись, ещё и пытаться навредить им, помогая далёким родным и просто неизвестным людям и приближая победу, нисколько не легче, чем на передовой. Их не сломили те жестокие времена, и мы должны жить так, чтобы их жертва, их подвиги, их смерть в двадцать лет – не были напрасны! Спасибо, если прочитали!
Вот, такой мой дед, Олексюк Фёдор Андреевич, 30 октября 1923 года рождения
г. Рудный, Костанайской области, Казахстан
