Зелье недовольно бурлило в пузатом кувшине. Голубоватый пар легкой струйкой срывался с мерцающей поверхности, медленно исчезал в полумраке почти опустевшей аудитории. Запахи чудодейственных трав дурманили, и Василиса сделала глубокий вдох, мечтая отвлечься от тяжелых дум. Она убрала со лба непослушную рыжую прядь, перекинула тугую косу через плечо, сверилась с рецептом и бросила в кипящую воду стертые в пыль лиловые цветы барвинка, розоватые лепестки вербены, горсть семян кориандра, отмеряя строго по одному. Искусанные от волнения губы прошептали: «В первую ночь – потеряешь ты покой. Во вторую ночь – будешь сам не свой. В третью ночь – во снах тебя буду звать. В четвертую – станешь обо мне мечтать. В пятую ночь – меня найдешь. В шестую ночь – поцелуем моим одурманишься. В седьмую ночь – навек со мною останешься». Последнее, седьмое зернышко, прыгнуло слишком резко, окатив руку горячими каплями. Василиса шикнула, с силой потрясла ладонью, сплетая заклинание исцеления. Вязь заискрилась на покрасневшей коже, принесла холод и облегчение. «Вот бы и с бедами было так просто», — с надеждой подумала Василиса.
— Что ты сделала со мной? — с мнимым спокойствием повторил Волькас, самая неприятная из её проблем.
Василиса едва не выронила черпак. «Игнорируй его, он сразу отстанет», — подсказал разум, и она вернулась к работе. Пальцы закололо от желания сплести магический кокон и спрятаться в нём, но в аудитории по варке зелий и чудодейственных отваров не разрешалось колдовать без одобрения мастера. Василиса едва сдержала нервный смешок. Сегодняшний день стал самым ужасным за всю учебу: впервые она опоздала, взорвала кувшин и получила отработку у мрачного волхва Святогора, любившего повторять: «В девицах чародейства, как в лжеце правды».
«Чем я прогневала Мокошь, что она сеет мне неприятности?» — силилась разгадать девушка, вынужденная терпеть высокомерного волкодлака, сына княжеского воеводы. Весь листопад Василиса плакала от мерзких напастей Волькаса, но в один дождливый вечер вытерла слезы, собрала бересту и принялась изучать защитные заклинания. Сейчас же виновник её бед будто сошел с ума, сыпал обвинениями, отвлекая от задания.
— Отстань, — буркнула Василиса. — Я не знаю, о чём ты.
Ухмылка Волькаса напоминала звериный оскал. Он впился в чародейку цепким взглядом, словно поймал жертву в силки. «Сейчас нагрубит и скажет, как позорно стоять рядом с человечкой, чей народ пал под волчьим гнетом. Снова посмеется, назовет выскочкой из глуши, затявкает, как я посмела учиться чарам, — вспомнились гневные речи. Пальцы крепче сжали деревянный черпак. — Но почему он лает на меня? Что я сделала?» За все пять лет этому так и не нашлось объяснения.
Василиса расправила плечи, храбро взглянула в волчьи глаза, зная, как сильно Волькаса бесило неподчинение правилам. Прихвостень убийц, лиходеев и врагов - последний, кого она станет бояться.
— Не понимаешь, значит? — отрывисто произнес он, делая шаг навстречу. — Перестань юлить, ты прекрасно знаешь, что натворила.
От него веяло холодом, силой и бахвальством. Василиса всегда ненавидела наглецов, но та буря, что поднималась внутри при одном лишь упоминании Волькаса, не могла сравниться ни с чем. Голубые глаза метали молнии, в голове вспыхивали самые страшные проклятья, пальцы шевелились, готовые сплести смертельный клубок, яд ругательств и крепких слов обжигал язык. Милая и добрая девушка превращалась в злую безжалостную ведьму.
— Опять испортилась погода? Ты проиграл в поединке? Получил плохую оценку? — усмехнулась Василиса. — Еще не надоело винить меня во всех бедах? Пойми, наконец, у меня есть дела поважнее твоих неудач. Что бы ни произошло, я к этому не причастна.
Василиса не успела моргнуть, как Волькас подбежал к её столу, едва не опрокинув кувшин. Холодные пальцы с силой сдавили плечи. Василиса вскрикнула от неожиданности, поморщилась от боли, подняла полный ненависти взгляд и замерла, встречаясь с янтарным, проникающим под кожу взором. Она впервые увидела, как тот обнажил всех своих бесов, утратил маску хладнокровия и презрения, хваленную стать волкодлака. Правильные черты лица исказились, бледная кожа показалась неживой в свете парящих под потолком огней, волосы напомнили темные вихры. В его воспаленных глазах сквозило отчаяние.
— Не обманывай, — шикнул он, сильнее сжав хрупкие плечи.— Никто, кроме тебя, не отважится приворожить меня. Люди трусливы, а другие народы слишком горды для грязных проделок.
Слова выбили воздух из груди. Василиса непонимающе глядела на него, ошеломлённая гнусными обвинениями. Татьба, убийство, кровная месть карались не так строго, как приворот князя или его дружинников.
— Как ты смеешь? — вскричала Василиса, пытаясь оттолкнуть обидчика, но захват только усилился.
Чародейка даже под зельем или ворожбой не смогла бы совладать с волкодлаком.
— Лжешь, — прорычал Волькас. Василиса поежилась от страха. — Опоила меня, заколдовала, завладела помыслами. Я схожу с ума, вижу тебя повсюду, даже во снах. Сними заклятье, оставь меня, наконец, в покое, — в голосе плескалась угроза и мольба.
Василиса молчала, не в силах поверить в происходящее. Втайне она ждала, что Волькас засмеется, разразится проклятьями, уйдет восвояси, перестанет вглядываться в душу. Но время текло а он всё сверлил её взглядом. Его сильные руки дрожали, как у полоумного.
Давящая тишина окутала их, заставила сердца отчаянно биться: одно в ужасе, другое в болезненной одержимости. Кроваво-красный пар ускользал из кувшина, как и остатки прежней тихой жизни. «Премудрая Мокошь, во что я впуталась?» — гадала Василиса, молясь, чтобы пелена, охватившая Волькаса, скорее спала.
— Это ошибка, — произнесла она, тщетно пытаясь унять дрожь в голосе. — Я никогда бы не посмела приворожить тебя... или кого-то другого. Вспомни, на вас действует лишь самое сильное зелье. Мне, простой ученице, оно не под силу.
Дверь распахнулась, будто пожалев Василису. Она не слышала оценки мастера, судорожно подхватила свои вещи, накрыла кувшин и побежала прочь. Она неслась вдоль каменных стен, мечтая о том, как спрячется в избушке, утонет в веселых рассказах щербатого домовенка, скроется от жуткого холода на коже, от разговора и самого Волькаса, позабудет аромат морозной хвои, смешанный с резким, горьковатым ладанником и мускусным, сладким сандалом. Василиса всегда справлялась с кознями ненавистного волкодлака. «Справлюсь и теперь, что бы не значили его странные слова о привороте», — пообещала она.
***
Хворь одолела его. Началась мимолетными взглядами, захватила разум, затуманила мысли, просочилась под кожу, ускорила и без того грохочущее сердце. Волькас не понимал, что с ним. Его будто вывернули наизнанку, стёрли все правила и учения. То, что внушали с колыбели, рассыпалось в один миг, сменилось ненавистной человечкой. Неведомая сила приковала его к ней, безродной дочери кузнеца в глуши, мимо которой они с отцом однажды проезжали. Люди дольше всех сопротивлялись волкодлакам, за что жестоко поплатились. Волькасу с детства твердили, что жалкие и беспомощные упрямцы – низшая раса, что их можно и нужно унижать, дабы пресечь бунт.
Сначала Волькас предположил, что Василиса решила жестоко отмстить за прежние обиды. Он изучил все подходящие записи, наведался к знахарю отца, но не смог узнать, как чертовка пленила его. Как стала всемогущей Луной, превратив его в глупого волчонка. Только приворот мог сотворить такое.
Волькас вздохнул, провёл рукой по тёмным волосам. Стены родного терема приятно успокаивали и утешали. Он освободился от странного наваждения, прикрыл глаза в надежде, что хворь отступила. Как же сильно он ошибался.
В мыслях вновь возник тонкий силуэт, ставший самым прекрасным на свете, головокружительный аромат мяты и распустившейся сирени, взволнованный взгляд с огоньками звёзд. Волькас захотел сжать девушку в руках и никогда больше не отпускать. Он ругнулся, схватился за голову, пытаясь прийти в себя.
— Что со мной? — прошептал в поисках ответов.
— Не бойся, — совсем близко раздался голос, ласкающий слух.
Волькас пораженно распахнул глаза. Перед ним стояла Василиса. Она села рядом, нежно коснулась его напряженных рук, очертив бугристые мышцы. Он завороженно следил, как её теплая ладонь, пригладив взъерошенные волосы, ласково скользнула на лоб, очертила нос, погладила щеку. Дыхание замерло, когда Василиса наклонилась и поцеловала его в висок, красивыми губами дотронулась до пульсирующей жилки. Головная боль отступила. По венам заструилась неуправляемая сила, сотканная из искр радости и грусти, ненависти к себе и к ней, к невозможности быть вместе.
Волькас рывком опустил Василису на ложе, тяжело задышал, стараясь не поддаваться невыносимо сладостному зову.
— Василиса, что со мной? — он хотел задать сотни вопросов, но смог озвучить лишь самый главный.
«Как околдовала меня? Почему явилась после того, как убежала днём?» — вопросы сыпались, словно листья, а она молчала. Лишь тянулась к Волькасу, запускала свои прекрасные пальцы в его волосы, притягивала к себе, манила, как мавка.
— Ты полюбил, очень сильно, — прошептала она, почти касаясь губами его губ.
Изведенный пыткой, он жаждал поцеловать её, вырвать признание. Волькас подался вперед, но встретил лишь пустоту. Видение исчезло, оставив незримую рану, как и в прежние ночи.
Эта жуткая хворь сведет его в могилу.
* * *
Все последующие дни тяжелый взгляд преследовал её, став тенью. Даже в пустой библиотеке Василиса всем телом ощущала присутствие Волькаса. Краем уха она услышала приближающиеся шаги, наперед узнав их обладателя, но упорно продолжила ввинчивать взгляд в бересту, когда он подошёл и занял место напротив.
— Нет смысла прятаться, я тебя вижу, — жестко оборвал Волькас её жалкие попытки скрыться.
— Мне пора, — вскочила на ноги она, игнорируя напор его взгляда, и направилась к выходу. — Прекрати следить за мной.
— Сначала верни мой разум, ведьма, — разъяренно выкрикнул он, нагоняя её и прижав к стене.
Василиса злилась на себя: несколько дней она легко избегала его, а теперь так глупо попалась. Рядом с Волькасом всё шло наперекосяк, словно боги навсегда запретили им приближаться друг к другу. Василиса оттолкнула его наглые руки, мысленно упрекнула собственную слабость.
—Я. Ничего. Не сделала, — прошипела она. — Сколько раз мне повторять, пока до тебя дойдёт?
Янтарные глаза горели недобрым блеском. Волькас прерывисто дышал, словно задыхался от злости. «Так тебе и надо, поганый волкодлак», — позлорадствовала Василиса, желая отомстить за нападки, за то, что теперь втянул её в неприятности, за чувство, что он назвал приворотом.
— Откуда взялись видения, и почему в них именно ты?
В запале Волькас выпустил её запястья. С тонких пальцев сорвалось заклятие оцепенения. Василиса знала, чем грозила её дерзость, но поняла, что волкодлак никому не расскажет. Он застыл, словно деревянный идол.
— Где храбрость волков? — вскрикнула Василиса. — Ты - жалкий трус, если боишься правды, боишься посмотреть дальше ненависти и презрения к человечке. Есть вещи, неподвластные чарам, зельям и травам.
Василиса развернулась и убежала, смаргивая непрошенные слезы. Словно наяву она увидела свой сундучок, в котором бережно хранила круг из глины, похожий на монету, но вместо княжьего лика сохранивший отпечаток лапы волчонка. Поверх лежали глупые каракули, выцарапанные на дощечке неумелой рукой, засушенная ветка сирени, перевязанная лентой — её радость, ожившие воспоминания о госте с грустными глазами и доброй улыбкой. Отец с матерью велели сторониться его, учили ненавидеть проклятых захватчиков. Но...Что Волькас знал о неправильном чувстве длиною в жизнь? Ради опасного зова она не смыкала глаз, готовилась к испытаниям, мечтая учиться бок о бок с ним, стать лучшей чародейкой и однажды услышать его признания, невестой войти в их высокий терем. Он никогда бы не понял её чувств, горькой обиды за смешки и правду. Василиса и сама не знала, зачем продолжала грезить о нём, узнав его настоящего – наглеца, задиру и высокомерного грубияна. Образ из детства давно померк, сменился жгучей враждой. Вот только «хворь» никуда не делась. Василиса не раз задавалась вопросом, откуда та взялась. Но, в отличие от Волькаса, смогла найти единственно правильный ответ.
