Наутро Громов полчаса говорил по телефону с Покрошином, бродя по квартире в домашних штанах.

– Тут ещё один нюанс. За последние полгода сожгли три полицейских автомобиля в столице. В Питере – в два раза больше. Там вообще много всего. От обычного хулиганства до покушения. Слышал? – Спросил Покрошин.

– И ты туда же… Пересажали ведь там главных, – недовольно сказал Громов. – За мной Льезгин с этой хернёй бегал. Когда Гвардия всех остальных найдёт, на ремни порежет. Какая мне разница?

С того момента, как Льезгин предупреждал Громова о группировке, произошло несколько весьма знаменательных событий. Пополнив свои ряды в культурной столице, группировка вышла на новый уровень – в Москву, начав и там свои акции, в основном, по поджогу автомобилей. Здесь они расширили свой репертуар и внесли в него несколько новых номеров. Так, дважды митинги пропахановских активистов заканчивались потасовками, побеждали в которых физически хорошо подготовленные члены группировки, причём, буквально за десять минут. Льезгин оказался прав.

Следующий весьма громкий инцидент спровоцировал не очень умный чиновник. День и ночь переживая о благе народа (видимо, сравнивая его блага со своими), он решил высказать своё мнение о причинах деградации молодого поколения. И высказал, причём, публично. Более того, по мнению этого радетеля, само будущее страны оказалось под угрозой и всё из-за того, что эта самая молодёжь у нас непутёвая, не способная учиться, а ещё – плохо воспитанная сама и так же плохо воспитывающая своих детей. Нашёл он и способ решения этой общенациональной проблемы: обязать всех молодых родителей посещать специальные ежемесячные занятия по воспитанию. Он даже вышел с соответствующей законодательной инициативой. Кто-то, конечно, посмеялся. Но трое из числа именно такой молодёжи, потерявшей последний страх и остатки подобострастного преклонения перед власть имущими, подкараулили чиновника у выхода из министерства уже через день, после высказывания. Радетель о благе народа не дошёл до своего лимузина, припаркованного в нескольких десятках метров, и был побит тремя молодыми мужчинами вполне атлетического сложения. Охрана чиновника оказалась ещё непутёвее напавшей молодежи: двое бросились к чиновнику, распростёршемуся на тротуаре, двое, выхватив пистолеты, хотели было стрелять, несмотря на полную улицу народа, но пока доставали оружие, нападавшие скрылись. Один, особенно спортивный, бросился в погоню, но не догнал.

Кислов собрал группу из лучших следователей. Ходили слухи об очень тяжёлой и длительной работе по поиску обидчиков. Нападавших объявили в розыск. Через пару дней схватили кого-то и даже предъявили обвинение. По словам следователей, задержанные полностью признали свою вину и были осуждены на серьёзные тюремные сроки.

Все утихло, нападения прекратились. Полицейские гордились проделанной работой. Чиновники на какое-то время стали осторожнее. Но потом, усилив охрану, продолжили свои необдуманные, а подчас и провокационные высказывания.

– А вдруг это их рук дело? – Предположил Покрошин.

– Ты понимаешь, кем вообще нужно быть, чтобы против меня идти? Да и за что, в конце концов? – Недоумевал Громов. – И кто?

– Да, но того-то хрена они отпиздили.

– Отпиздили, да. Но ведь не взорвали? Да он, к тому же, мелькал, то там, то тут, подставлялся по-полной.

– Ну, а ты?

– Я-то, блядь, так не мелькаю, – возразил Покрошину Громов. Он разозлился за упрямство, с которым Покрошин держался за свою версию, – ты что, не понимаешь, пересажали же их.

– Мне всё равно кажется, что это могут быть они, – как бы дразня, говорил Покрошин. – Бомба-то была самодельная. Такую дома элементарно собрать. Глицерина туда набухали до хера, раза в два больше нужного.

– На хер им меня убивать?! – Взвыл Громов. – Они не убийцы. К тому же Кислов посадил главных.

– Это – не факт, – возразил ему Покрошин, – там же у Кислова из-за этих отморозков головы летели. Сделали, что смогли. Мне говорили, что они совсем левых ребят схватили, с улицы, просто для галочки.

– Кислов никогда ни хера сделать не может, это ясно. Но вся эта херня с камнями и пожарами прекратилась? Так ведь?

– Да не знаю я, – беспечно сказал Покрошин, – если мне поручат разбираться, я посмотрю. Но пока не поручали. Так что…

– Я вот что думаю: может это вы, а? – Наехал на него Громов, – может это Церберев?

В трубке воцарилась тишина. Громов сказал то, что подозревал и сам Покрошин, но не хотел произносить вслух.

– Я был бы в курсе. – Он, скорее, успокаивал себя, нежели Громова.

– Михаил К. – тоже подозреваемый, – добавил Покрошин более уверенно, – может это он тебе, на прощание? Ему ты всю жизнь испортил…

– Я? – возмутился Громов. – Сынок его дурной ему всё испортил. Думать надо было.

Разговор прервался короткими гудками – Начальник звонил по второй линии.

– Начальник на связи.

– Лады. Давай, до встречи, – сказал Покрошин.

Громов переключил каналы.

– Саша, давай в Комитет. – Голос Начальника был серьёзен, – я за тобой сейчас машину пришлю.

– Что случилось? – Спросил Громов.

– Патриарх решил наведаться. Вот ведь, блядь, только что позвонили, сказали, хочет приехать, какое-то у него дело к нам.

– Что это может быть за дело? – Спросил Громов, хотя, строго говоря, это было ему безразлично.

– Да хер его знает. Мне, блядь, – он сделал паузу, чтобы отдышаться, – все первые четыре этажа пришлось по домам распустить. Парковка нужна свободная, плюс охраны в два раза больше. Особенно после тебя. – Последнее он сказал так, как будто во взрыве обвинял самого Громова. – И будь, блядь, пожалуйста, трезвым, – добавил Начальник, – а то эти козлы богомольные ещё потом начнут предъявлять, что с ними не как со святыми обращаются.

Громов быстро собрался. Через двадцать минут прибыл бронированный лимузин с машиной сопровождения. Синие огни заиграли на крыше автомобилей и понесли Громова в Комитет.

– Давно ты с ним виделся? – Спросил Громов Начальника.

Они оба стояли у входа в здание Комитета; сообщили, что кортеж Патриарха уже близко.

– Да, видимся регулярно. – Начальник усмехнулся, – но последний раз разговаривали лет десять назад.

Громов и Начальник стояли в окружении восьми автоматчиков в бронежилетах. В холле первого этажа было ещё столько же, на седьмом этаже, где должна была состояться встреча, – ещё десять.

Громов медленно выдохнул изо рта пар в утренний морозный воздух.

– Я так понимаю, что зачем бы он сюда ни приехал, мне придётся этим заниматься? – Спросил он.

– Давай сначала посмотрим. Но, скорее всего…

– А что если Бог перестал выходить с ним на связь, и сейчас он потребует, чтобы мы его нашли? – Усмехнулся Громов.

Начальник недовольно на него взглянул.

– Ты какой-то слишком весёлый для человека, которого пытались убить. Я бы тебе посоветовал, быть посерьёзней, и тем более уж – внимательней.

Перед чёрными воротами показался полицейский «мерседес» седан.

– Ну и ну, – протянул Громов, с ухмылкой глядя на въезжающий кортеж.

За полицейским «мерседесом» следовал чёрный американский джип с чёрными номерами Министерства Обороны, за ним ехал «мерседес» пульман, потом – зелёный армейский Камаз и ещё один полицейский «мерседес» седан. Как только кортеж остановился перед входом в здание, из Камаза выпрыгнула группа людей в касках с автоматами. Они моментально окружили пульман, некоторые встав на колено; все держали автоматы наизготовку. Из чёрного джипа вышли четверо мужчин, двое – в армейской форме, двое – одетые в цивильные костюмы.

– Всё чисто. Давай! – Скомандовал один из облачённых в армейскую форму, тому, что был в костюме. Тот подошёл к чёрному пульману; оглядываясь по сторонам, он открыл тяжёлую бронированную дверь.

Внутри салона было темно. Казалось, что свет сюда не пробивается вообще. Из чёрного нутра автомобиля повеяло холодом. «Наверное¸ это просто ветер», – подумал Громов. В темноте что-то зашевелилось, появились два широко раскрытых маленьких глаза, неспешно осматривающих всё вокруг. Медленно высунулась сухая рука с бледной кожей, висящей на тонких костях, и синими венами, обвивающими кости, как змеи. Руку выше запястья окутывал рукав из белоснежной материи с вышитыми на ней золотыми крестами. Мужчина, открывший дверь автомобиля, подставил свой локоть руке, и она крепко схватилась за него – для опоры. Темнота медленно извергала из себя Патриарха. Показалась вторая рука, потом – длинная седая борода, крючковатый нос, морщинистый лоб и дряблые щёки. Если бы Патриарх предстал перед обычным обывателем, то, скорее всего, вселил бы ужас. Это был сутулый, узкоплечий, высокий, очень старый человек с длинными руками. Казалось, что он доживает последние дни. На голове у него была золотая митра – патриаршья шапка с крестом. Глубоко в глазницах сидели два маленьких глаза, они перебегали с Громова на Начальника и обратно. Когда он, наконец, выпрямился, выйдя из машины, резко пахнуло старостью: в нос ударил плотный запах не то мочи, не то пота.

– Да благословит вас Господь, – Патриарх не говорил, а гундел.

За шероховатыми тонкими губами виднелся кривой частокол жёлтых зубов.

– Здравствуй, Алексей, – обратился он к Начальнику, – да снизойдёт на вас Господня милость и убережёт Всемилостивый ваши души от гиенны огненной.

Начальник вдохнул полной грудью воздух, сделав вид, что не замечает отвратительного запаха.

– Здравствуй, Владимир, – сказал Начальник. – Это Александр Громов, – он представил Громова, – один из лучших работников Комитета. Если у тебя проблемы, то, скорее всего, я доверю решать их ему.

– Очень хорошо, – протянул Патриарх, уставившись на Громова. – Это на вас, я так понимаю, недавно было совершено это страшное покушение.

– На меня, святой отец, – Громов чуть склонил голову.

– Страшное время настаёт. Охваченные злом грешники совсем теряют страх, нападают на своих защитников, – прогундел Патриарх.

Громов вспомнил утренний разговор с Покрошиным.

Все не спеша прошли через холл; только военные остались около автомобилей. Ряса Патриарха с тихим шорохом касалась мраморных плит. Его шагов не было слышно. Он двигался так размеренно, как будто под рясой не было ног, и он парил над полом.

Начальник нажал на кнопку вызова лифта, металлическая дверь бесшумно открылась.

– Лифты – это сотворение сатаны, – прогундел Патриарх, входя в просторный лифт с зеркальными стенами. – Они потворствуют одному из семи грехов человека – лени. – За ним вошли Громов и Начальник; всех троих плотным кольцом окружили автоматчики.

Патриарх продолжал, как будто, читая проповедь.

– Лень – это страшный грех, она, как болезнь, распространяется с одного православного на другого. Ни один по-настоящему верующий человек никогда не поехал бы на лифте. Он бы пошёл пешком, хоть пять этажей, хоть двадцать пять. Верующий настолько силён и физически, и духовно, что ему не нужны никакие поблажки. Дьяволово изобретение. – Как бы подытожил он.

Последнее время Патриарх активно выступал за оказание братской помощи одному небольшому соседнему с Россией государству, а попросту – за военное вторжение на его территорию. Цель, казалось бы, самая благая: там де, находится рассадник зла, и Православная Россия просто обязана была спасти его граждан и обезопасить себя. Однако власти не вняли уговорам Патриарха и вторжения не произошло.

После этой «дипломатической» неудачи у Патриарха появилась новая цель. Он решил внедрить в сознание людей мысль о том, что чем больше человек пользуется различными гаджетами и механизмами, упрощающими жизнь, тем больше его бездуховность. Выступая с длинными проповедями против мобильных телефонов, лифтов, микроволновок, он искренне считал, что все эти приспособления высасывают душу из человека, загрязняют её, опорочивают, а самого человека делают безнравственным: микроволновки и холодильники поощряют чревоугодие, а телевизоры и мобильные телефоны – похоть. Без них русский человек будет духовно сильнее и сможет противостоять любым угрозам. Патриарх был одним из инициаторов закона о блокировке иностранных сайтов, слишком уж многие стали зависимыми от сети, как от наркотика. Не говоря уж о том, какую информацию они там находят и какие крамольные мысли могут там почерпнуть. Само название «сеть» ему очень не нравилось. Он называл её сетью сатаны, которой тот обвил всю Землю, чтобы контролировать думы слабых, перетягивать людей к себе, запугивать их и запутывать.

Его следующее предложение было не менее экстравагантным. Он увидел зло в фототехнике: «ибо снятие фотографий есть желание человека остановить время, контролировать его, исказить его, повернуть его вспять. Время подвластно только Господу». Его особо рьяные последователи разгромили несколько магазинов с фототехникой в Москве; а в Питере их остановили всё те же молодые люди, которые выступали против полицейского и прочего произвола, проще говоря, побили.

Двери лифта открылись, все трое вышли в коридор, ведущий к кабинету Начальника; за ними прошла охрана.

– А красный угол у вас здесь где? – Вдруг спросил Патриарх. – В органах безопасности он особенно нужен.

Начальник замялся.

– На этаже ниже.

– А почему не на каждом этаже? Вы что, Алексей, не молитесь?

– Мы обязательно сделаем и здесь.

– Вы ведь посещаете воскресную заутреню? – Прогундел Патриарх.

– Конечно же, – утвердительно сказал Начальник.

– А вы? – Строго спросил он Громова.

– Обязательно, святой отец, каждое воскресенье, – соврал Громов.

В начале двадцатых годов Пахан поддержал идею Патриарха и подписал указ о том, чтобы красный угол был на каждом этаже любого здания, занимаемого государственной структурой. Все государственные служащие должны были перед началом работы поклониться иконам и вознести специальную молитву госслужащего. Результатом этого стали чуть ли не часовые очереди у красного угла. Со временем только особо рьяно верующие продолжали совершать этот обряд.

Тем не менее, Церковь значительно увеличила производство икон и их поставку во все государственные организации. Вот и Начальнику выделили бюджет на их закупку и обустройство красного угла на всех семи этажах здания. Но деньги за иконы до церкви так и не дошли; а если и дошли, то сами иконы не были доставлены; или были доставлены, но лежали где-то в шкафу или в подсобке. В общем, где-то потерялись.

Патриарх внимательно осмотрел кабинет Начальника.

– А портрет освятили? – Строго спросил он, заметив портрет Пахана.

Портреты Пахана освящать было не обязательно, но очень желательно; особенно в органах безопасности.

– Освятили-освятили, – закивал Начальник, приглашая Патриарха сесть за стол переговоров.

Громов отодвинул стул для Патриарха; тот, кряхтя, медленно уселся.

– В наше время, – наставительно сказал он, – Православие нуждается в активной поддержке. Мы ведь ведём постоянную борьбу. Россия – единственный остров надежды для этого мира, охваченного злом. Мы – народ богоносец, не можем и не должны смотреть, как сатана захватывает Землю. Мы обязаны помочь, даже если нас не просят. Когда простые люди подвержены злым силам, становятся шпионами, провоцируемыми на антигосударственную деятельность, они готовы идти против Православия и Русской Национальной Идеи. Этого нельзя допустить.

Громов подумал, что если Патриарха не остановить, то этот монолог затянется на часы.

– Владимир. Мы с тобой оба занятые люди, – всё-таки перебил его Начальник, – Я так понимаю, ты сюда приехал не просто посмотреть, как у меня дела.

Патриарх вдруг изменился. Как змея, сбросившая свою кожу, он сбросил свою дряхлость. Стан его распрямился, голос стал менее скрипучим, уверенным и даже звонким.

– Алексей, я бы хотел попросить тебя об одолжении. Мне на днях доложили: в N-ской губернии некоторые мои коллеги стали превышать свои полномочия, сошли с пути истинного, Господнего, так сказать. Это может вылиться в скандал. Мне этого не надо. Церкви этого не надо. Пошли туда кого-нибудь, верни их на путь праведный. Когда они увидят, что туда приехал уважаемый человек из самого Комитета, все успокоятся.

– Александр Сергеевич, – Начальник кивнул Громову, – вот вам и задание. Лично от Патриарха всея Руси.

– А какого рода там, – спросил Громов, – превышения полномочий? Кто эти грешники и как далеко они ушли с пути Господнего? – Громов сверкнул глазами, кончики его губ скривились в ухмылке. Но лишь на секунду.

Начальник с укором посмотрел на Громова.

– Далеко, сын мой, – Патриарх мгновенно вернулся в своё прежнее состояние дряхлого, еле живого старика. – Это были самые преданные Церкви православные, которых я только знал, с несгибаемым внутренним стержнем. – Вздохнул он с сожалением и тут же резко сменил тему, – молишься ли ты, сын мой? – Спросил он Громова.

– Молюсь, отец мой, – уверено ответил он, решив немного поиграть в эту игру.

– Помолись перед тем, как поедешь. Тебе предстоит тяжёлая работа. Отправляясь в логово сошедшего с пути истинного, обязательно нужно быть духовно чистым. Для безопасности – физической и духовной.

– Согласен, отец, – кивнул головой Громов.

– А Священной Войне молишься? Всем защитникам порядка нужно. Всем борцам с человеческим пороком нужно. Всем борцам с преступностью особенно нужно.

– Молюсь-молюсь.

– Каждый день?

– Каждый день, – утвердительно сказал Громов. – Как русские Православные воины в Священной Войне, которые ежедневно молились о помощи в борьбе с фашистскими злыми силами, сатанинскими захватчиками. Так же молюсь и я.

Начальник закатил глаза.

– Правильно, сын мой, молодец. Я вижу, ты справишься.

– С Божьей помощью, отец, справлюсь. Только с ней.

– Владимир, отпусти сына своего, – попросил Начальник, понимая, что этот театр двух актёров может затянуться на полдня, – у него сегодня ещё много работы.

– Правда, правда. Работа очищает душу, православный человек должен всё время работать, – медленно, прокряхтев, он встал.

Начальник и Громов провожали Патриарха так же, как и встречали, в сопровождении автоматчиков. Люди в армейской форме всё время встречи не покидали своих позиций.

Садясь в бронированный пульман Патриарх оглянулся и перекрестил Громова и Начальника, скороговоркой произнеся короткую молитву. Темнота салона поглотила его, охранники закрыли дверь. Военные, поставив автоматы на предохранители, по очереди, быстро залезли в заведённый Камаз. Кортеж выехал с парковки.

– И, правда, – тихо спросил Громов, – почему у нас нет красных углов?

– Ты веришь, что молитва спасёт тебя от пули? Или от бомбы? – спросил Начальник.

Громов промолчал.

– А я и не знал, что он теперь под армией ходит, – сказал один из комитетских охранников; они расслабились, когда автомобили патриаршьего кортежа исчезли из виду.

Церковь и армия, рясы и погоны, кадило и гранаты, посохи и автоматы – эти, на первый взгляд, противоположные вещи уже давно смешались воедино и не существовали друг без друга.

– Он под Богом ходит, – сказал Громов, не оборачиваясь на стоявших чуть позади него охранников.

– Не расслабляться! – Рявкнул Начальник. Все охранники, как один, встали по стойке смирно.

Датчик загазованности показывает, что умирать нам остается примерно часа два, плюс-минус. Дальше содержание всякой опасной херни в воздухе станет критическим и мы один за другим начнем задыхаться. Идиотская смерть, если вдуматься. Ну то есть, когда я вызвался участвовать во всей этой затее, то представлял , что со мной может произойти разное. Самое очевидное: я подорвусь на мине. Дальше целый цветник возможностей - от осколка или пули, до разбитого черепа в рукопашной, но так... А так мы сидим, загнанные в бетонную коробку посреди какого-то завода, и нам не дают уйти три сраных робота. Снаружи, прямо рядом с ними, подтекает простреленная цистерна с фосгеном.

Саша закончил перевязывать руку Вилли и хмуро роется в аптечке. Вилли сжимает кулак, оглядывает повязку.

-М-м...Спасибо , Саша, но хули толку?- философски говорит он.

- Рот закрой и иди на свой пост - не переставая потрошить аптечку цедит Саша.- Крис, давай сюда - обращается он ко мне.

-Ладно-ладно, не сердись.- Вилли поднимается, придерживая вцепившуюся в плечо Кэти, отряхивает лохмотья, которые у него сейчас вместо штанов и идет к забаррикадированному окну. Прищурившись, заглядывает в щель.

-Стоят - отмечает Вилли.

-Да ну? - саркастически замечает Дэнни, сидя у другого окна.

- Держи, крошка - Вилли хрустит галетой и протягивает кусочек своей крысе. В руке здоровяка могло бы уместиться три Кэти.

Я опускаюсь на место рядом с Сашей.

- Да царапина там - говорю ему, но потом вспоминаю, что говорить такие вещи Саше бесполезно.

-Угу - мычит Саша и заливает рану от осколка антисептиком.Щиплет. Может это его успокаивает? Напеваю: "...there's a strange taste in my mouth... " *

Шон что-то сверяет по лежащей на ржавой бочке карте. Он бросает взгляд на Дэнни.

-Дэнни, ну как там?

-Глухо, командир.

-Делай дальше.

-Ок. - вздыхает Дэнни и закашливается - газ постепенно начинает действовать. У меня уже какое-то время саднит в горле.

Дэнни пытается наладить экстренную связь. У его ног лежат два раскуроченных рюкзака, от них к его импровизированному столику вьются разноцветные проводки. Понять хоть что-то в этой мешанине может только он, я больше по стрельбе...

Шон убирает карту в подсумок.

- Что у нас с БК?

- Семь полных магазинов, одна граната, один дым - Вилли шмыгает носом - Ну и восемь кирпичей тротила.

Дэнни закуривает, делает пару затяжек и морщится:

- Вкус дерьма...- Саша, у тебя остался спирт?

Саша протягивает ему плоскую железную фляжку

-Не увлекайся.

-Господи, ты хуже моего отца...

Шон оглядывает нас.

-Ну что, парни. Ситуация так себе. У нас выбор: спустя часа полтора задохнуться тут, либо попытаться прорваться через двух "танков" и "бегуна".

Дэнни чешет щетину:

-Даже не знаю, кэп, все так заманчиво...

Снаружи доносится скрежет - "бегун" нащупывает брешь в наших укреплениях. Отвратная штука, похожа на паука, а я их боюсь.

Дэнни откидывается к стене и скребет ладонь:

- Лучше снаружи, это хотя бы весело.

Шон вновь нас оглядывает.

Я прокашливаюсь:

- Тогда "бегун" мой. Дарю вам обоих "холодильников"

- Кэти должна уйти - говорит Вилли, крыса сидит и умывается на его ладони, обвив хвостом запястье.

Шон вопросительно кивает Саше, тот пожимает плечами.

-Ладно - говорит Шон - Дэнни, скрути и упакуй все шашки, пульт и "игла" у моего карабина. Будет подарок для больших парней. Мне нужно пять магазинов. План проще некуда: я пытаюсь отвлечь "больших" , чтобы они сместились к стене с окнами, Дэнни забрасывает им "подарок", уходит. Вы тоже уходите на склады и дальше наружу. Как только бахнет, я двигаю за вами.

-Шон, давай лучше я... - начинает Дэнни

- Не обсуждается, это приказ. -Прерывает его Шон - По остальному вопросы есть? Хорошо. Все, начали собираться.

Перезабиваю магазины и смотрю на ребят. При всей дерьмовости положения я все таки рад, что они рядом. Совсем не то же самое , что одному. Я думал, что в такой момент будет страшно, но вроде пока не особо. Больше любопытно, что можно будет успеть. Но умирать все-таки очень не хочется...

... Шон располагается у окна с пушкой. В руке у Дэнни подсумок, полный взрывчатки, весь обкрученный изолентой. Диод передатчика тускло поблескивает красным.

Сильнее всего тревожит "бегун". Быстрого и верткого засранца сложно подстрелить, зато нужно ему немного - совсем нет брони... Проблема и в том, что валить эту сволочь нужно на подходе, она детонирует...

Вилли гладит крысу и шепчет ей что-то. Он спускает Кэти у щели, через нее по трубе Кэти сможет выбраться. Крыса не хочет уходить, лижет руку Вилли.

-Иди, детка, давай иди. Там встретимся, иди. - для кого-то со стороны может показаться, что лицо Вилли ничего не выражает, но я все вижу. Он подпихивает крысу в щель и та, еще раз оглянувшись, уходит в темноту.

Вилли выпрямляется (господи, какой же он высоченный!), привычным движением загоняет магазин в пушку и перезаряжает.

-Я готов, Шон.

Мы все готовы.

Шон, не поднимаясь с позиции глядит на нас, глаза у него шальные:

- Красавцы. Не споткнитесь там и не подстрелите , когда буду вас догонять. Выбьем из них говно!

- Так точно, командир!

Дэнни про что-то шутит, Вилли хохочет, но я не слышу шутки. Чувствую, что начинаю закипать и становится злобно и весело. Еще поглядим что да как, суки!

Шон:

-Так. Работаем!- карабин Шона застрочил. "Танк" у двери смещается к окну!

Отпираем засов, Вилли вышибает дверь и отступает, мы выкатываемся наружу.. Дэнни бросает в сторону, где стоят "танки" подсумок с тротилом, тот падает как раз между двумя машинами.

"I'm moving real fast so try to hold on..."

Мы отбегаем совсем недалеко, и тут звук пулеметной очереди. Не нашей. Выстрел оттуда, куда мы все бежали. Дэнни бежал первым и он падает как подкошенный.

Саша орет:

"Шон, тут еще один!.."

Звук попадания крупного калибра в плитку на стене. Много пыли, ни черта не видно и хочется кашлять то ли от газа, то ли от этой взвеси. Я пригибаюсь и прячусь за укрытие. Слышу, как бетонная стена осыпается осколками. Пытаюсь найти "бегуна", но так плохо видно...

Вижу Шона, он выбежал наружу, сидит недалеко. По нему работает один из "танков", укрытие крошится...

Вижу Вилли, он тоже за укрытием, всё лицо белое от цементной пыли, яркие серые глаза... Он смотрит куда-то вбок, глаза расширяются.

-Кэти! А ну пошла отсюда на..й! Я тебе сказал, быстро съеб...сь, бл.ть!

Крыса не уходит... "Бегун" спрыгивает откуда-то с лестницы, цокнув острыми лапами по полу. Он приближается ко мне, я вскидываю карабин... Одна из острых ног "бегуна" пробивает Кэти, тот, не заметив, идет дальше.

Лицо Вилли стало очень страшным.

- Кэти! Девочка.. маленькая... - Слезы на лице Вилли смешались с грязью -Тварь!.. ах ты тварь!..

Вилли одним сильным прыжком подскакивает к "бегуну"и вбивает гранату ему в пасть:

- Это тебе, уёб.к!

Хлопок и вспышка, дальше я теряю слух и зрение. Кажется , что я не вижу и не слышу очень долго. Прихожу в себя и понимаю, что кричу. Из ноги хлещет, она как-то не так свернута в колене. Перевожу взгляд - рядом Саша. Его глаза широко раскрыты, губы медленно шевелятся... вроде различаю слова... "Не слы-ышу, я не слы-ы-ышу, далеко... как вата..."

Слева Шон, бронежилет разворочен, плечо правой руки вдребезги... пульт лежит рядом с ним, на заваленном гильзами и забрызганном кровью полу. Я достаю нож. Втыкаю его в бетон и подтягиваюсь, почему-то в ноге почти не больно. Еще удар, еще... кончик лезвия отломился, еще удар... В голове: "The moon is alright... freeway's heading south" Я там где надо. Беру пульт, валюсь на бок и вижу "танка", медленно и с жужжанием шестерней поворачивающего ко мне корпус. Кнопка под пальцем." My heart is going "Boom...". Одними губами:

-Бум.

_____

* песня группы Roxette "Sleeping in my car"