warhead.su

Английские подводники в годы Второй мировой не только топили вражеские корабли и суда. Ещё они торпедировали насосную станцию, находили клад и спасались от сифилиса. О курьёзах с подплавом Его Величества — в материале WARHEAD.SU.

Британцы — лихие ребята. Особенно подводники. Во время Второй мировой они смело и решительно действовали в разных водах — от Баренцева моря до Тихого океана, и успели стать не только грозой вражеского флота и пароходства, но и героями историй, больше похожих на анекдот.

Сэр, а что мы сейчас потопили?

Вечером шестого октября 1940 года английская субмарина «Тритон» находилась рядом с итальянским портом Савона. Новый командир лодки лейтенант Уоткинс внимательно осматривал в перископ берег, любуясь окрестностями.

Но его интересовала не только красота итальянского побережья. Он рассчитывал поживиться здесь какой-нибудь добычей. Двумя днями ранее Уоткинс открыл свой боевой счёт, потопив итальянское судно, и теперь жаждал новых побед.

Вскоре англичанин заметил пароход с большой трубой, стоявший на якоре.

Лёгкая добыча! Торпедная атака!

С дистанции 4000 метров субмарина выпустила две торпеды. Командир с удовольствием наблюдал, как одна из его стальных «сигар» поразила цель. Но этого ему показалось мало. Он приказал всплывать и готовить палубное орудие к стрельбе.

Конечно, это была наглость. Порт защищали береговые батареи, но англичан это не смутило. «Тритон» всплыл и начал обстреливать торпедированное судно. Орудие подводной лодки выпустило восемнадцать снарядов. Посчитав, что теперь итальянский пароход получил достаточную порцию британской стали, Уоткинс приказал перенести огонь на большую фабрику. И вот артиллеристы начали обстреливать уже её.

Разумеется, итальянцы не могли снести такой дерзости. Их батареи открыли ответный огонь, вынудив англичан погрузиться. Легко уклонившись от их снарядов, «Тритон» ушёл в море.

Спустя десять дней Уоткинс привёл свою подлодку на Мальту. В рапорте он указал, что в этом походе пустил на дно два судна, одно из которых потопил прямо в итальянском порту.

Итальянцы бы очень развеселились, если бы узнали о рапорте Уоткинса. Оказалось, что судно, якобы уничтоженное «Тритоном» в порту Савона, на самом деле было насосной станцией! Именно её трубу англичане приняли за трубу парохода.

Так подлодка «Тритон» вошла в историю войны, как субмарина, торпедировавшая насосную станцию.

Мы не бандиты, мы благородные пираты!

Тёплым июльским вечером 1943-го английская лодка «Парфиан» патрулировала побережье Пелопоннеса в Эгейском море. Англичане скучали — дело было вечером, делать было нечего.

И вдруг перед закатом с подлодки заметили маленькое парусное судно под немецким флагом. Командиру субмарины было жаль тратить торпеды на такую мелочь. Он приказал дать два предупредительных выстрела из пушки — как сигнал к остановке судна.

Как только орудие бахнуло, с парусника в воду спрыгнули три человека. «Парфиан» подошёл ближе и высадил на него досмотровую партию.

На судне подводники нашли… чемодан с деньгами.

В нём лежало восемь миллионов шестьсот тысяч греческих драхм.

Увидев столько денег, англичане подобрели и решили не топить судно. Экипажу парусника милостиво разрешили вернуться обратно на борт, а чемодан конфисковали в пользу казны Его Величества.

Когда субмарина вернулась на Мальту из похода, то её командир решил порадовать начальство взятой добычей. Однако на командование захваченные у немцев миллионы произвели обратный эффект. Взбешённое начальство устроило офицеру разнос за то, что тот отпустил судно целым и невредимым.

Дело в том, что драхма во время войны жутко обесценилась. Потопление парусника нанесло бы больший ущерб врагу, чем конфискация чемодана с деньгами.

Сифилис и непотопляемая джонка

Летом 1945-го английские субмарины беспощадно истребляли судоходство в Малаккском проливе, стремясь прервать снабжение с материка японских гарнизонов в Малайзии.

Утром 22 июня 1945 года субмарина «Вивид» обнаружила в проливе небольшую джонку. Командир «Вивид» лейтенант Варли решил остановить её и досмотреть.

Джонку догнали быстро, и в 11:15 орудие подлодки сделало три предупредительных выстрела перед её носом. Судно спустило парус и легло в дрейф. Спустя 15 минут на него высадилась досмотровая партия, которая обнаружила груз табака.

Решив, что японцам курить вредно, Варли захотел потопить «табаковоз». Англичане установили на паруснике подрывные заряды, а его экипаж (три человека) взяли в плен и отправили на борт подлодки.

Спустя несколько минут, когда «Вивид» отошла от судна, сработали подрывные заряды. Джонка осела в воду, но тонуть никак не хотела.

И, как оказалось, слава Богу! При внимательном осмотре одного из пленных обнаружилось, что у него третичный сифилис.

Пленных быстро выдворили с субмарины и посадили на сампан — плоскодонную лодку, которая была привязана к корме джонки.

Теперь, когда проблема с сифилитиками была решена, англичане снова установили подрывные заряды на парусник. Однако он и в этот раз не затонул. Варли надоело возиться с непотопляемым «табаковозом», и он махнул рукой, оставив джонку на волю волн.

Неизвестно, достигли ли суши моряки с джонки, но возникает вопрос: что стали бы с ними делать британцы, если бы первая партия подрывных зарядов отправила судно на дно? Однако история не предоставила экипажу «Вивид» шанс проверить — и попасть в карантин после прихода на базу.

Английские подводники были людьми без комплексов. Ведь Адмиралтейство когда-то объявило их пиратами и обещало вешать на реях. Ну а чего ещё ждать от моряков, поднимавших на своих субмаринах «Весёлого Роджера» в случае победы? Лихости, храбрости и… анекдотов.

Источник

Ошибки переводчика — это ужасно! Неправильные переводы зачастую ведут к неверным представлениям об истории. Не стала исключением и античность — безжалостные кривые интерпретации догнали и её. О чём же мы имеем неверное представление благодаря переводческим ляпам?

Тевтобурский лес

Поражение римлян в Тевтобургском лесу осенью 9 года н. э. стало поворотным пунктом их программы завоевания Германии. Древнеримский историк Тацит называл местность, где произошла битва, Saltus Teutoburgiensis. Ранее считалось, что легионы попали в засаду где-то в районе верхнего Везера, в заросшей лесом местности. В качестве вероятного места сражения был выбран Оснинг — гряда холмов между Детмольдом и Рейном, которую в XVIII веке даже официально переименовали в Тевтобургский лес.

Однако в дальнейшем место битвы было обнаружено совсем не там — в Калькризе, к северу от Оснабрюка. Выяснилось, что историческое название дали не тому месту.

Парадокс в том, что на латыни слово saltus означало не только лес. Термин мог использоваться для теснины, дефиле. Скорее всего, речь шла об узкой полосе открытой местности между холмами и болотом, по которой и двигались римляне. Именно там, а не в лесу, они и попали в засаду.

Тацит же не был на месте сражения и, как это случается с кабинетными историками, смутно представляющими место битвы, не разобрался в этом вопросе.

Волчица

Историю со знаменитой римской волчицей можно отнести к «игре слов». Согласно легенде, она вскормила своим молоком двух брошенных младенцев, которые затем основали Вечный город. Но словом «волчица» римляне называли также …проституток.

Соответственно, дом сомнительных удовольствий — «лупанарий». Волчатня.

Что тут первично, что вторично, не ясно. Но у римлян было хорошее чувство юмора.

Верблюд и игольное ушко

В Новом завете есть красивая и знаменитая фраза: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царствие небесное». Она приводится в Евангелиях от Матвея и Луки, есть также в Талмуде и Коране.

Существуют различные версии происхождения этой фразы. Согласно одной из них, мы имеем дело с неверно записанными словами, с ошибкой. И там должен быть не верблюд (kamelos), а канат (kamilos). Действительно, толстый канат через игольное ушко протащить тяжело. Поэтому мы явно здесь сталкиваемся с неверно записанной на слух фразой.

Вариант логичный, и, если он верен, то это типичная ошибка перевода.

По другой версии «игольным ушком» называли самые узкие ворота в древнем Иерусалиме, через которые не мог пройти верблюд с тяжёлой поклажей. Однако античные авторы ничего не сообщают о таких воротах.

Согласно третьей точке зрения, Иисус цитирует древнюю еврейскую пословицу. Смысл её ясен — нельзя одновременно служить Богу и поклоняться Мамоне.

Расступившееся море

Как известно из Ветхого завета, перед Моисеем, который вместе с еврейским народом бежал из Египта, расступилось Красное море, а затем его воды сомкнулись, поглотив преследователей.

Классическая ошибка перевода.

Красным это море стало лишь в переводе Библии на греческий (в Септуагинте). В оригинале на иврите там написано Ям-Суф, то есть «море камыша». В Библии этот термин относится и к озёрам. На Красном море камыш не растёт. Вероятно, евреи двигались в болотистой местности, а не по берегу настоящего глубокого моря… И если это могло произойти, то скорее где-то на берегу Средиземного.

Поэтому возникла гипотеза, что беглецы двигались по болотистому берегу во время сильного отлива. По одной из версий, отлив предшествовал цунами, вызванному извержением вулкана на греческом острове Тира (Санторин). Очень остроумная и красивая гипотеза, позволявшая увязать эти исторические события, а также все «казни египетские», но… не имеющая никаких доказательств. Кроме умозрительных.

А был ли Исход?

В одном из школьных атласов, выпущенных в девяностых, напечатали карту исхода евреев. Но затем здравый смысл взял верх над модой и её убрали.

Дело в том, что под сомнение ставится вся историчность сюжета. Никаких археологических доказательств этого бегства и скитаний в пустыне обнаружить не удалось. Конечно, сторонники буквального толкования Библии могут возразить, что плохо искали…. Искали — и искали хорошо. Неизвестно даже, какая гора имелась в виду под «горой Синай» (Хорив). Есть серьёзные доводы, что она вообще находилась на Аравийском полуострове, а не на Синайском.

Туристические экскурсии на «гору Синай» в Египте — просто аттракцион для доверчивых.

Нет подтверждения этого бегства и в других исторических источниках. Совершенно не ясно, когда оно могло происходить, в каком веке. А Библия, обычно очень внимательная к именам, не называет обоих фараонов, фигурирующих в предании. И это очень странно.

Специалисты по Библии выдвинули различные объяснения этого загадочного бегства. В одном случае предполагается, что идёт речь об изгнании египетским фараоном Яхмосом I гиксосов — азиатских кочевых племён, которые вторглись в Египет и захватили дельту Нила. То есть в основе легенды было не бегство из рабства, а, напротив, бегство захватчиков от восставших. Эта гипотеза восходит ещё к историку Иосифу Флавию, жившему в I в. н. э.

Классика: «Не в лотерею, а в карты, не выиграл, а проиграл…».

Второе объяснение даёт зеркальную интерпретацию. Речь идёт о том, что фараоны завоевали Ханаан, но потом им пришлось его оставить. То есть «бегство от египтян» было на самом деле бегом на месте.

Впрочем, целый ряд специалистов полагает, что предание о бегстве из Египта выдумали израильские священники в V–IV веках до нашей эры, и у него вообще нет исторической основы. А некоторые учёные считают, что историчность там искать в принципе бессмысленно, поскольку предание имеет лишь символическое и религиозное значение.

Источник

Вы думаете, военная бюрократия — явление лишь наших дней? Да ничего подобного! Древние папирусы донесли до нас историю знатного грека Аполлония, который в середине II века до н. э. пытался поступить на службу в войско египетского царя Птолемея VI. Ещё не взяв в руки оружие, юноша был вынужден воевать с чиновниками и пройти через весь бюрократический ад.

После раздела недолговечной империи Александра Македонского началась эпоха эллинизма — проникновения греческой античной культуры на восток. Если не самым сильным, то самым богатым среди эллинистических стран был Птолемеевский Египет. Там до самого конца правила македонская династия потомков Птолемея.

Райское место для любого эллина

При новых правителях Египет превратился в очень необычное государство. При абсолютном численном преобладании коренных египтян армия и чиновничество в основном набирались из македонцев, греков и других обитателей эллинистического мира, усвоивших греческую культуру.

Потомки завоевателей осели на благодатной египетской земле и получили от государства наделы, позволявшие содержать семьи, а по зову царя должны были отправляться в поход. Наделы простых греческих колонистов превосходили наделы простых египтян в шесть и более раз. Греческие полисы в Египте считались государствами в государстве. Они имели почти полное самоуправление и жили не по египетским законам, а по греческим обычаям и решению народного собрания.

Такая политика очень скоро привела к тому, что Египет стал восприниматься греками как земля, текущая молоком и мёдом, — местом, где служба легка, а состояния делаются в мгновение ока, стоит лишь понравиться всемогущему царю.

Поэт Феокрит так описывал мечтания юного эллина, собирающегося на службу в Александрию: «(Царь Птолемей —) лучший казначей для свободного человека! К тому же снисходительный, любимец муз, верный друг, душа доброй компании… Щедрый для многих, не отказывает в том, что просят у него… Так что если ты решил… стойко нести бремя щитоносца, немедленно езжай в Египет!»

Аполлоний поступает на царскую службу

Вот и наш герой Аполлоний — прямой потомок воина, служившего ещё Александру Македонскому, — решил попытать счастья на царской службе. Рассказ о его мытарствах донесли до нас папирусы с документами птолемеевской бюрократии.

Итак, приступим. В 158 году до н. э. Аполлоний, достигший совершеннолетия, начал искать службу. Как потомок человека, принёсшего трон нынешнему правителю Египта, он входил в число самых привилегированных подданных и имел полное право устроиться в царское войско. А поскольку Аполлоний был ещё и греком, то не должен был встретить никаких препятствий, чтобы достичь самого высокого положения при дворе в Александрии.

Более того, в это время его старший брат Птолемей уже занимал высокий пост жреца в храме-серапеуме, где возносил молитвы Серапису (бог изобилия и плодородия). Надо сказать, что цари Птолемеи очень серьёзно относились к культу Сераписа и абы кого в жрецы ставить бы не стали.

Брат Аполлония написал письмо царю, и наш герой передал его Птолемею VI, когда тот посещал серапеум.

Царь внимательно прочитал прошение и поставил на нём свою божественную резолюцию: «Сделать так, но посмотреть, во что это обойдётся».

Казалось бы, успех! Правитель подтвердил права юного эллина, и тот должен был немедленно отправиться в войско.

Аполлоний знакомится с античной бюрократией

Но не тут-то было. В дело вступила бюрократия.

Прошение, теперь уже освящённое царской печатью, возвратили Аполлонию. Мелкий клерк, передавший документ в руки просителя, «порадовал» его. Дескать, сам понимаешь — нам, «государевым людям», заниматься твоими делами недосуг. Вот я сейчас стою, а там без меня уже ассамблея началась. Так что бери папирус и быстро метнись к военному начальству. С ними все вопросы реши, а потом уж возвращайся. А я побежал, гетеры ведь ждать не будут.

К счастью для Аполлония, Деметрий — глава всей интендантской службы египетской армии — в это время находился в Мемфисе, сопровождая царя в путешествии.

«Благодетель ты наш, — угодливо суетился Аполлоний, незаметно протягивая кошелёк с изрядным количеством серебряных монет, — отпиши царю, что с твоей стороны возражений не будет. А я в долгу не останусь».

Деметрий, расслабленный вчерашним пиршеством, быстро подмахнул папирус и… сразу же вернул его Аполлонию.

Тот с удивлением прочитал резолюцию в углу папирусного листа с общим смыслом: «Аристон, дорогуша, ты всё равно с бумагами сейчас сидишь, глянь-ка, во сколько нам встанет зачислить воина в Мемфисский полк?». Внизу была приписка вроде: «Как сделаешь, отдай письмо просителю. Он молодой, делать ему всё равно нечего, пусть побегает».

Как Аполлоний налаживает связи с интендантом

Что же делать, Аполлоний отправился к Аристону — военному чиновнику, подчинённому Деметрию. Тот сидел в казарме, страдал от полуденной жары и меланхолично смотрел в окно.

Когда Аристон получил документ с распоряжением старшего по званию, он усмехнулся и лениво сказал Аполлонию: «Ну и что ты сюда припёрся? Ладно Деметрий, он человек большой, может и не знать, но ты-то вроде на службу собираешься. У меня таких данных, что он просит, нет. Да и не было никогда — я ж военный, а не финансист. Так что отправляйся к Диоскуриду. Это писец финансового департамента. К счастью, я его хорошо знаю и могу черкнуть пару строк, чтобы он отнёсся к делу ответственно. Я слышу у тебя там в кошельке что-то позвякивает. Давай, не стесняйся, делись, тут чужих глаз нет».

Нервно щупая изрядно похудевший кошель, Аполлоний пошёл в департамент финансов. На его прошении добавились примерно следующие строки: «Диоскуриду от Аристона привет! Это письмо тебе отдаст некий юноша. Он из приличной семьи, хочет записаться в Мемфисский полк, помоги ему, чем можешь. Не забывай, что этим вечером мы собирались встретиться в трактире, что у храма Геракла».

Как говорится, полгода интендантства — и можно расстреливать без суда.

Как Аполлоний договаривается с финансистом

Диоскурид оказался весьма ловким человеком. Он очень быстро нашёл нужные сведения, вписал их в папирус, на котором оставалось всё меньше свободного места, и передал документ Аполлонию.

Слова «помоги ему, чем можешь» обошлись нашему герою в десяток монет, и считавший, что его мучения закончились, Аполлоний помчался к Деметрию. Военачальник, однако, уже уехал на приём к царю, так что соискателя принял его секретарь Херемон. Он мрачно посмотрел на папирус и пробурчал: «Наша, армейская задача выполнена. Тут тебе делать нечего. Иди к царю».

По понятным причинам — начались очередные празднества — Птолемей VI был занят. Да и вообще день подачи народных прошений в этом году был всего один, и поэтому Аполлонию пришлось иметь дело с ловким человеком, состоявшим при царском дворе, — Аполлодором. Тот заломил за свои услуги совершенно фантастическую цену, но справился в самом лучшем виде. Папирус снова оказался в руках царя.

Через непродолжительное время — прошло всего-то четыре месяца — был издан указ божественного Птолемея, повелевающий зачислить Аполлония в войско.

Аполлоний едет в столицу

Если вы думаете, что на этом всё закончилось, то глубоко ошибаетесь. Аполлодор, честно отрабатывая полученные деньги, передал приказ Аполлонию вместе с запиской от себя: «Поздравляю, юноша! Ты теперь в армии. Так что как человек военный должен стойко переносить тяготы службы. Поэтому теперь твоя задача — сделать так, чтобы царское слово стало делом».

Проклиная тот день, когда подал прошение Птолемею VI, Аполлоний поехал в Александрию, куда давно уже вернулись и Птолемей, и царский двор. Там юноша вновь нашёл Деметрия. Военачальник дружески похлопал его по плечу, заявил: «Вот теперь все как положено. Держи письмо Сострату, квартирмейстеру Мемфисского гарнизона, он не первый день на службе, знает, что делать. Ступай, ступай, да не забывай, кому ты обязан этой должностью».

По мутным водам Нила наш многострадальный герой вновь поплыл в Мемфис. Там он внезапно узнал, что Сострат, движимый своим долгом и царской присягой, уже совсем было готовился зачислить Аполлония в стройные ряды, но не может этого сделать, потому что финансист Диоскурид не предоставил необходимые бумаги о выплате жалованья новобранцу. На то, чтобы разобраться, почему не работает бюрократическая машина, у Аполлония ушёл целый месяц. За это время он потратил изрядную сумму из доходов своего отца, но сумел дойти аж до стратега (управляющего) Мемфисского нома Посидония и до Аммония — главного казначея провинции.

О чём рассказал папирус?

Царский указ (и серебро Аполлония) помогли придать делу ход. Завязалась обширная переписка, в которой египетские ведомства пытались, с одной стороны, исполнить приказ Птолемея VI (как же не исполнить-то, царь всё-таки), а с другой — перекладывали друг на друга работу и ответственность.

Аполлоний метался между чиновниками со связками папирусных свитков в руках, убеждал, задабривал и раздавал монеты.

О происходившем в те дни нам подробно рассказал сам Аполлоний: «Доставив (бумаги) для прочтения диойкету, я получил назад приказ от (его секретаря) Птолемея… и письмо от Эпименида. Я доставил их автотелу Исидору, и от него принёс их Филоксену, а от него Артемону, а от него Лику, и он составил черновик, — тут слышится истерический смех несчастного Аполлония, — а потом опять Серапиону, и их передали на прочтение диойкету».

Новобранец пошёл в серапеум, где принёс щедрую жертву богам.

«Я получил назад письмо от Эпименида и отнёс (его) Серапиону, их (документы) передали на прочтение диойкету».

Тут же принесена вторая жертва богам. «Я получил назад письмо от Эпименида и отнёс Серапиону, он написал Никанору, Никанор написал два письма: одно Дориону — эпимелету, а другое Посидонию — стратегу Мемфисского нома». В серапеуме принесли третью благодарственную жертву, а Аполлоний, пройдя этот тяжкий путь до конца, всё-таки получил должность рядового воина.

Так что, когда вам приходится подавать документы через интернет, вспомните об этой правдивой истории и подумайте, какой прогресс произошёл с государственной бюрократией за минувшие тысячелетия.

Источник

Небольшая Венецианская республика постоянно воевала с могучими османами, германскими императорами и множеством других врагов. Её боевым козырем были славянские наёмники и их мечи, со временем ставшие «фирменным» венецианским оружием. Как «противотурецкий» меч сербских рыцарей превратился в «вампирский» палаш венецианской гвардии — и причём тут ультрамарины и котики?

Свирепые славяне

Взаимоотношения Serenìsima Republica de Venesia и славян часто описывают в совершенно жутких тонах. Дескать, злобные и жадные венецианцы только и делали, что продавали мирных и незлобивых славян в рабство, «… но и там они не работали». И в честь этого, для пущего зверства и обидности, назвали Ту Самую набережную, где торговали бедолагами, Славянской — riva degli Schiavoni.

Вынужден разочаровать. Набережную так прозвали сугубо за то, что туда прибывали суда торговцев-славян с берегов Далмации с разными вкусными и полезными товарами. Здесь же были их торговые ряды. Ситуация не слишком менялась с веками — даже когда венецианские аристократы потеряли вкус к торговле и осели в поместьях Террафермы, купеческое дело немедленно подхватили славяне с греками и евреями.

Стоит сказать, что славяне, пришедшие в Центральную Европу то ли вместе с гуннами, то ли вслед за ними, меньше всего напоминали придуманных в XIX веке пасторальных хиппи-хлебопашцев в веночках из цветов и белых рубашоночках.

Соседями они были крайне неприятными и вели себя с той же незамутнённостью, что и степняки на границах Руси.

Другой вопрос, что им уже не хватало достижений прогресса, освоенных германскими коллегами в троеборье «грабь, насилуй, убивай». В их небогатых землях, кроме отдельных мест средоточия трофеев вроде Арконы, было нечего грабить, кроме как наловить рабов — откуда и пошло «обидное» сходство слов «славянин» и «раб» во многих европейских языках, включая итальянский и венецианский.

Но славяне старательно учились у противников и «не вылезали с тренировок» — обычно в формате набегов. От соседей, германцев и романских народов, их отличала не незлобивость, а как раз свирепость и отчаянность в бою.

Именно эта свирепость со временем очень пригодилась Венецианской республике.

Как Далмация оказалась Венецией

Контроль побережья Далмации и Истрии, ныне — адриатических берегов Хорватии, с древности был краеугольным камнем стратегии Венеции.

После того, как славянское нашествие затопило Балканы, венецианцы и их морские коммуникации жестоко страдали от славянских пиратов с побережья Далмации. Впрочем, портовые города Далмации вроде Рагузы-Дубровника, с их всё более смешанным романско-славянским населением, ничуть не меньше страдали от венецианских пиратов. Честная, так сказать, конкуренция.

Борьба между ними не прекращалась, но венецианцы оказались сильнее.

Свирепости и отваге славян Далмации она противопоставила не только свирепость и отвагу своих воинов и мореходов, но и мудрый стратегический расчёт, тонкую дипломатическую игру и даже целенаправленный, грамотный «пиар» по подготовке общественного мнения в аннексируемых городах и при средиземноморских дворах.

В X веке венецианцы взяли под контроль побережье Истрии. В 1000 году большой поход венецианского флота под командованием дожа Пьетро Орсеоло закончился присоединением большей части побережья Далмации — где-то в формате мирного аншлюса, а где-то и силой оружия. Хорватскому князю, сербским правителям и даже византийским василевсам осталось лишь смириться. Венецианский дож приобрёл титул герцога Далматинского, который удерживал долгие века — вплоть до ликвидации республики Наполеоном.

Здесь жили многочисленные славяне: хорваты, сербы и словенцы-каринтийцы. А также албанцы и греки. Ещё больше славян, албанцев и греков стало стекаться под знамёна Венеции по мере экспансии османов. Ведь на стороне венецианцев можно было продолжать драться с турками, при случае их грабить — и за это венецианцы ещё и неплохо платили. Хотя сами венецианцы считали, что славянские воины обходятся им удивительно дёшево.

Рождение сербского меча

Славянский, иногда называемый именно сербским, меч как особый и характерный тип холодного оружия появился около 1380 года — в эпоху потрясений, когда сербское государство оказалось на пути османской экспансии. Это были тяжёлые рыцарские мечи, чаще всего «полуторные».

В документах они впервые упоминаются в завещании 1391 года кузнеца Добрича Бунисалича из архива Рагузы-Дубровника: «doe spade schiavonesche», «два славянских меча». Увы, те самые мечи не дожили до нашего времени — но под такое именование подходил единственный тип оружия в регионе, возникший и использующийся у сербов, которых итальянцы Далматинского побережья как раз называли schiavoni, «славянами», а Сербское государство — Sclavonia.

Сербы делали мечи со слегка устаревшими «романскими» клинками типов XIIIa или XVIa по классификации Окшотта. Они обладали квадратными навершиями «типа Z» и изогнутыми S-образными перекрестьями «типа 12» шириной до 22 сантиметров.

Таким эфесом можно было «поймать» клинок турецкой сабли-килича, имевший елмань: расширение в верхней части клинка. Среди мечей с подобной гардой обнаруживают аномальное количество обломанных лучей, хотя в прочности они не уступали обычным. Это свидетельство того, что сербские воины часто использовали такой приём.

Вероятно, именно такими мечами многие сербы рубились с турками в трагической битве на Косовом поле 1389 года.

А затем — уже как союзники султана Баязида Молниеносного — громили объединённое крестоносное войско католической Европы при Никополе в 1396 году, где исход битвы решила атака сербского рыцарства короля Стефана Лазаревича.

Не все сербские аристократы признали османский протекторат. Часть из них ушла служить венгерским королям. С собой они принесли и «фирменные» мечи, которые в Венгрии получили новые формы. Теперь перекрестье достигало около 16 сантиметров, зато изогнулось ещё больше. В Венгрии на сербские мечи стали ставить более современные клинки, типов ХХ и XXI по классификации Окшотта.

Славянские наёмники на службе крылатого льва

В XV столетии венецианцы активно вели войны и шли к своему золотому веку. Им нужны были многочисленные и отважные воины — ведь население республики и близко не могло сравниться с Османской портой и другими своими врагами.

Если раньше венецианцы, по примеру римлян, предпочитали сражаться сами, то теперь им приходилось всё чаще нанимать войска.

Прежде всего — славян подвластной Далмации и окрестных земель. Те были только рады, тем более, что падение Сербии и Византии оставило без земель множество сербских и греческих аристократов-воинов, ищущих работу по профилю.

Из славян Далмации и окрестностей венецианцы стали нанимать сразу несколько родов войск.

Во-первых, гвардию святого Марка — отборный отряд телохранителей дожа. Самые опытные и надёжные воины в роскошных доспехах, на конях, с луками — и, естественно, сербскими мечами.

Во-вторых — морскую пехоту Венецианской республики, fanti da mar. Набранные из далматинцев отряды назывались «славяне» или «ультрамарины»: schiavoni o oltremarini, то есть «надморские». Они считались самыми надёжными и верными войсками на службе Сиятельной республики святого Марка. В морских схватках они использовали в основном турецкие ятаганы и пистоли, совмещённые с абордажными топориками — но на суше щеголяли всё теми же мечами.

В-третьих — страдиотов, конных наёмников, служивших на неспокойном турецком фронтире. Среди них были греки, сербы, хорваты и албанцы, причём последних, как считается, было подавляющее большинство. Страдиоты были прекрасной лёгкой и средней кавалерией, отчаянной и недорогой. А также имевшей милую и описанную множеством авторов традицию отчитываться за успехи отрезанными головами врагов — по дукату за голову.

Превращение сербского меча в «котоликую» скьявонеску

К тому времени «сербскими мечами» вовсю пользовались и сами сербы, и греки, и венгры, и жители Венецианской Далмации. Их появление в Венеции, в том числе у личной охраны дожа, породило настоящую моду уже среди самих венецианцев. В Венеции schiavoni обычно называли уже не сербов, а славян венецианских владений Далмации и Истрии. Причём не только славян — под это определение «за компанию» часто попадали албанцы и греки.

С конца XV века такие мечи стали массово производить в Венеции, Брешии и других венецианских владениях. Их по-прежнему называли spade schiavonesce — «славянские мечи».

По пути в Италию они снова изменились. Ширина перекрестья уменьшилась. Клинки и рукояти стали короче — «полуторник» выходил из употребления на войне, и из-за размера его обычно крепили к седлу, тогда как венецианцы и славяне на венецианской службе любили щеголять скьявонесками и в обычной жизни, в гражданском платье — о чём свидетельствуют многие изображения эпохи Ренессанса.

Навершия рукояти вместо плоского или скруглённого верха получили характерные три зубца, напоминающие кошачий лоб и уши. Нередко на навершии дополнительно изображалась кошачья физиономия.

Речь шла не о домашней кошке, а о геральдическом льве. Точнее, сразу двух: о крылатом льве святого Марка — символе Венецианской республики, и о гербе Далмации, на котором изображены три коронованные львиные головы с торчащими ушами и распахнутыми пастями.

Вполне вероятно, что именно скьявонески породили возникшие в начале XVI века немецкие «кошкодёры» — ландскнехтские мечи с S-образным перекрестьем: солдаты императора Максимилиана оценили скьявонески в ходе итальянских и венгерских войн. У немцев они снова потеряли в длине и лишились прямоугольного навершия в пользу массивного набалдашника, фиксирующего руку, — но по сей день немало типичнейших скьявонесок именуют «катцбальгерами».

От славянской скьявонески к «вампирской» скьявоне

В XVI веке военное искусство претерпело революцию. Всё более массовый огнестрел выводил из употребления доспехи. Мода на дуэли дополнительно требовала защиты кисти руки — без латной перчатки кисть под простым перекрестьем была слишком уязвимой для фехтовальщика.

Переходные формы возникли уже ближе к концу XV века — на характерные рукояти «скявонесок» с прямоугольными навершиями вместо S-образных перекрестий стали ставить шпажные гарды: с защищающей пальцы дугой и кольцом для большого пальца.

В середине XVI века окончательно вышедшие из употребление латные перчатки и «простые» защитные дуги сменили на сложные корзинчатые гарды. «Славянские мечи» spada schiavonesca стали «славянками» schiavona. То же самое слово используется для обозначения женщины-славянки. Ведь итальянское и венецианское spada — женского рода.

Получилось оружие весом 1,2-1,4 килограмма, длиной около метра. Конструктивно оно прежде всего предназначалось для рубки — но рукояти и кольца для пальца на многих скьявонах позволяли при надобности использовать и приёмы фехтования шпагой, особенно венецианской школы.

Качественные клинки для скьявон нередко закупали в Германии и Испании. Скьявоны стали известны и популярны далеко за пределами Венеции и даже Италии. При Фердинанде II Габсбурге венецианские скьявоны стали использовать даже имперские кирасиры.

По сути скьявона стала чем-то средним между входившим в моду палашом, мечом и тяжёлой шпагой. В отличие от типичного палаша, клинок скьявоны всегда был обоюдоострым. Кроме того, её баланс оставался «фехтовальным» и считался идеальным.

Кроме клинка, скьявону от «современников» легко отличить по очень характерной рукояти. Не только по неизменному «кошачьему» навершию — голове венецианского или далматинского льва. «Корзинку» венецианско-славянских отличали готичные и даже «вампирические» формы, похожие на сочетание паутины, когтей, костей и клыков.

В принципе, логично — где ж ещё делать вампирское оружие, как не на Балканах и в Венеции?

Однажды увидев, её невозможно спутать ни с лаконичными формами рукояти валлонских палашей, ни с листьями и «кельтскими» масками английских «покойницких мечей», ни с массивной, тяготеющий к перпендикулярной прямоугольности архитектурой шотландских клейморов.

Консерватизм пришедшей в упадок Венецианской республики и совершенство конструкции дали скьявоне долгую жизнь. Лишь шотландские клейморы в «хайлендских» полках британской армии прослужили дольше. Штатным оружием далматинских частей скьявона оставалась до 1797 года — когда Венеция капитулировала перед Наполеоном и длинная история республики во главе с дожами окончилась.

На тот момент «славяне-ультрамарины» на венецианской службе насчитывали одиннадцать регулярных полков, каждый по восемь рот, считавшихся самыми надёжными, боеспособными и верными. Они носили ало-синие мундиры, совмещавших европейские и балканские черты, изрядно напоминая жолнеров Речи Посполитой, — символично, что Венецианская республика в старых русских источниках называлась Рѣчь Посполитая Венецкая. Скьявона, появившаяся двумя с половиной веками ранее, оставалась их уставным холодным оружием.

При ликвидации Венецианской республики Наполеон отдельным пунктом прописал ликвидацию далматинских частей — в их верности видели угрозу восстания за восстановление независимости Венеции. Последние выстрелы венецианской армии прозвучали у дворца дожей — далматинская пехота перед расформированием дала залп в воздух.

В память об отваге и верности далматинских воинов на службе республики венецианцы установили на Славянской набережной табличку со словами благодарности. Ну а изящество, славная история и впечатляющий «вампирический» вид скьявон сделали их одним из любимых видов европейского холодного оружия среди коллекционеров.

Источник

Воевать и добывать пленников на жаркое сложно врукопашную, а металлов маори не знали. Зато на земле Аотеароа в изобилии встречались железные деревья и прочный зелёный нефрит. Из них маори создали красивое, смертоносное и эффективное «оружие неолита»: боевое весло тайаху.

Чем тайаха похожа на японскую катану и почему у неё пять голов?

С началом экологической и климатической катастрофы XVI века маори превратились в племена свирепых каннибалов, которые ощетинились частоколами городищ на холмах с черепами съеденных врагов. За века резни маори изобрели массу вариантов холодного оружия, но тайаху почитают так же, как японцы — катану. Тайаха считается воплощённым телом бога войны Туматауэнга и предков воина.

Это и оружие, и воплощение божества, и оберег.

Согласно легендам, тайаха — подарок владыки лесов и птиц Тане и гневного воина Туматауэнга. Они научили людей делать боевые вёсла, напитывать их маной на святилищах и в священных водах, а потом использовать в бою.

Тайаха представляет собой гибрид копья, двуручного меча и дубинки. Шест из железного дерева, дополнительно обожжённого огнём, похож на весло. Иногда для его изготовления используют китовую кость. Масса тайахи не деревянная: около 2,5 кило. Примерно столько же весит двуручный меч из Европы.

Для тычковых ударов используется навершие тайахи — утяжелённый наконечник упоко. Он представляет собой стилизованную голову со сложной резьбой и высунутым языком-остриём ареро, которое иногда делали из зелёного нефрита. Высунутый язык в культуре маори символизирует свирепость и желание съесть врага. В основании головы-упоко закреплены клочья собачьей шерсти и перья попугая, символизирующие волосы. При быстром вращении их мельтешение мешало заметить удар.

Всё это означает голову предка и бога Туматауэнга. Маори никогда не касаются ареро земли и никогда не мечут тайаху. С каждой стороны на упоко изображены глаза, часто из нефрита, смотрящие во все стороны.

Поговорка гласит: «У тайахи пять голов: четыре своих и одна воина».

С нижней стороны тайахи находится «лопасть» весла, она же «ноги Туматауэнга» — атэ с заточенным и обожжённым «лезвием» рау. Ею и наносится большая часть рубящих ударов, составляющих основу боя тайахой.

Фехтование тайахой как боевое искусство

Маори разработали сложное и проработанное искусство фехтования тайахой — мау тайаха. С появлением британцев они освоили огнестрельное оружие, но мау ракау дожило до наших дней. Сейчас это спортивная дисциплина со множеством правил и квалификаций, напоминающая в этом смысле дзюдо или каратэ.

В племенах юношей и желающих сражаться девочек — маори издревле не видели ничего плохого в женщинах-воинах — этому искусству начинают учить с малолетства. Хват тайаха — двумя руками, левой за навершие у ареро. Удары должны быть внезапными, сильными и молниеносными. Особое внимание уделяется развитию запястий и работе ног.

В бою используются обе стороны тайахи: ареро — для тычков в живот и голову, рау — для рубящих ударов.

«Бойся языка женщины в мирное время, бойся языка тайахи на войне», — гласит ещё одна поговорка.

«Клинок» не слишком подходит для разрубания плоти, а ареро — для протыкания. Даже заточенное железное дерево и заострённый нефрит — не сталь и не бронза. Смысл заточки рау — в ломании костей. Воин маори наносил удары по рукам, шее и особенно по ключицам. Со сломанной ключицей владеть рукой сложно — и следует добивающий удар, чаще всего в висок. После этого «длинную свинью» можно использовать в кулинарии, а череп — для украшения дома или игры наподобие городков.

По легендам, воин слышит тайаху. Поскольку она видит во все стороны, то может предупредить о нападении. «В свисте рассекаемого воздуха и звуках ударов с маори через тайаху говорит Туматауэнга».

Не только тайаха

Для маори тайаха — как катана для японцев. И там и там есть немало других видов оружия, в том числе похожих на сакральное.

Больше всего тайаху напоминает поувенуа. Это упрощённая и утяжелённая тайаха без ареро, но с более широкой лопастью. Резьба выполнялась только в центральной части древка. Сакрального статуса у неё нет, но в реальном бою поувенуа даже эффективнее — особенно в руках могучего воителя.

Она тяжелее и шире — опытный воин мог убивать врага одним ударом поувенуа, тогда как тайахой это сделать затруднительно. Остро заточенным тонким концом удобнее колоть и даже протыкать тело врага — без опасения сломать ареро. Огромные, вкопанные острым концом в землю поувенуа с символической резьбой на лопасти отмечают границы владений племён маори.

Теуатеуа — подобие поувенуа с выступом на одной стороне лопасти, напоминающим лезвие топора. В отличие от топора, основным способом использования теуатеуа было бить врага тяжёлым обухом.

Военные дирижёры новозеландской армии используют теуатеуа вместо традиционного тамбурмажорского жезла.

И поувенуа, и теуатеуа можно втыкать в землю и кидать во врага — нарушения традиций и табу в этом нет.

После окончания войн и отказа от каннибализма тайаха осталась одним из важнейших предметов культуры маори. Они используются в ритуальных танцах хака, исполняемых по множеству поводов — от свадеб и похорон до официальных военных мероприятий и спортивных матчей. Выступления вождей предполагают целый язык риторической жестикуляции тайахой.

Есть эксперименты с превращением мау ракау в соревновательную дисциплину наподобие кэндо. Бойцы одеты в пластиковые доспехи и дерутся специальными спортивными тайахами в полную силу.

Консервативные маори считают, что тайны мау ракау должны храниться исключительно в семьях и племенах. Более либеральный подход породил школы для всех желающих вне зависимости от происхождения. Мау ракау распространяется и за пределы Новой Зеландии.

Боевое искусство свирепых каннибалов — это очень интересно. А кроме того, как и фехтование тростью, оно учит, как можно использовать — в минуту жизни трудную — любую подходящую по размерам палку, что ещё и крайне практично.

Источник

Дурацкие международные соглашения не позволяют Японской империи строить столько авианосцев, сколько хочется. Огромные «Акаги» и «Кага» съедают две трети лимита на суммарный тоннаж. Но японцы не падают духом и незамысловатым образом обходят договорные ограничения. Как из бюрократических уловок и технических вывертов выросла гроза Тихого океана — в нашем материале.

Нормальные герои всегда идут в обход

Согласно Вашингтонскому договору об ограничении морских вооружений 1922 года, авианосцами считались «боевые корабли свыше 10 000 тонн стандартного водоизмещения, спроектированные специально и исключительно с целью нести самолёты». Придуманный японцами лайфхак лежал на поверхности: а давайте наклепаем маленьких, но злобных авианосцев меньше 10 000 тонн каждый, то есть не подпадающих под это определение!

Как вам такое, глупые гайдзины?

Сказано — сделано. В конце 1929 года был заложен первый такой корабль, получивший грозное имя «Рюдзё» — «Взвившийся дракон», — с заявленным стандартным водоизмещением 7100 тонн. Хотя даже по проекту в нём было на 800 тонн больше. Однако креативные сыны Ямато зря решили, что они тут самые умные. Оказалось, что у их бледнолицых коллег специально для таких хитро… глазых был запасён здоровенный болт с левой резьбой.

При заключении в 1930 году нового — Лондонского — договора «дырка» в формулировке была закрыта. Теперь корабль считался авианосцем вне зависимости от водоизмещения. Так что фокус не прошёл, и 7100 «официальных» тонн «Рюдзё» из японского лимита были всё же вычтены. На авианосцы у них теперь оставалось аж 20 100 тонн — и ни в чём себе не отказывайте! Вдобавок был введён лимит ещё и на суммарный тоннаж крейсеров.

Коня и трепетную лань

Но пытливые умы из японского министерства ВМС опять не пали духом и вскоре выдали новый креатив. А давайте одним ударом катаны снесём сразу две головы: построим на весь оставшийся лимит не просто авианосцы, а «два в одном» — авианесущие крейсеры. Чтоб и самолёты, и из пушек по супостату пострелять, если что.

Шах и мат вам, гайдзины!

Техническое задание на пару новых кораблей сформулировали предельно «скромно»: максимально возможная авиагруппа плюс вооружение, бронирование и скорость, как у новейших тяжёлых крейсеров. Конструкторы хотели было поинтересоваться, не воткнуть ли туда ещё и блэкджек с гейшами, но вспомнили, что некий контр-адмирал Ямамото из управления морской авиации очень любит и то и другое, так что может и не понять сарказма.

Так появился «проект № G6»: семь десятков самолётов, шесть 203-мм орудий главного калибра и 12 — универсального.

Адмиралам проект в целом понравился, так что они ограничились мелкими пожеланиями: увеличить количество самолётов до сотни, 127-мм «универсалок» — до 20, плюс 40 стволов зенитных автоматов. А ещё потребовали уменьшить водоизмещение.

Хотя бы до такого, чтобы не так сильно краснеть, когда придётся врать, что оно всего 10 050 тонн.

Тут конструкторы не выдержали и смиренно поинтересовались, не завалялись ли в закромах родного министерства ВМС какие-нибудь альтернативные законы физики, при помощи которых можно было бы реализовать все эти хотелки. В результате здравый смысл всё же победил, и следующий «проект № G8» был создан на основании более реалистичных требований: 72 самолёта, пять уже 155-мм орудий главного калибра, 12 «универсалок» и минимальное бронирование. Всё это удалось утрамбовать в 14 000 тонн стандартного водоизмещения.

Да несчастье помогло

Проект одобрили, и 20 марта 1934 года под него выделили деньги. А через четыре дня произошло событие, серьёзно повлиявшее на японское кораблестроение. Попавший в шторм миноносец «Томодзуру» помахал всем клотиком и совершил «поворот оверкиль». Расследование быстро выяснило причину — недостаток остойчивости. Проще говоря, на перевернувшийся корабль напихали слишком много «верхнего веса» — надстроек, орудий и прочих торпедных аппаратов. Лихорадочная проверка остальных единиц флота привела к неутешительному выводу.

С остойчивостью хреново везде.

Включая и «проект № G8», который начали аврально перекраивать, избавляя от того самого «верхнего веса». Из нового проекта окончательно исчезли «крейсерский» главный калибр и большая вертикальная дымовая труба, была радикально уменьшена надстройка, а нижний ангар «опустили» в корпус. Наконец, спустя восемь месяцев, состоялась закладка корабля, получившего название «Сорю» — «Синий дракон».

От проекта с такой извилистой судьбой сложно было ожидать чего-то приличного на выходе. Однако авианосец оказался на удивление удачным. А следующий, спокойно доработанный корабль серии — «Хирю», или «Летящий дракон», — вообще стал лучшим «средним» авианосцем в мире. Правда, японским адмиралам пришлось делать ну очень честные глаза, рассказывая иностранным коллегам сказки про водоизмещение этих посудин.

В реальности оно было 15 900 и 17 300 тонн соответственно.

Первые полгода войны на Тихом океане эта сладкая парочка знатно поураганила от Пёрл-Харбора до Цейлона, пока им не настал полный Мидуэй. Где, кстати, именно пилоты с «Хирю» смогли напоследок отправить в нокаут американский «Йорктаун».

Жизнь после смерти

Но на этом история «драконов» не закончилась. Когда перед Японской империей встал вопрос серийной постройки авианосцев в условиях военного времени и ограниченных ресурсов, то именно «Хирю» стал основой для нового проекта. Японцы планировали наклепать аж 15 кораблей типа «Унрю» — опять «дракон», на этот раз «парящий в облаках», — но успели построить лишь три.

Источник

Те, кто прошёл ужасы немецкого плена, рвались в бой, едва лишь выйдя на свободу. Ими двигала жажда мести, желание расплатиться с мучителями. Вновь оказавшись в строю, они показывали себя отличными, дисциплинированными солдатами. Пример тому — участие бывших пленных в форсировании Одера в составе 47-й гвардейской танковой бригады.

Цель — Одер!

В январе 1945-го танки 1-го Белорусского фронта рвались к Одеру — за ним лежал Берлин. Войска Жукова в это время проводили Варшавско-Познанскую операцию, которая являлась частью Висло-Одерской наступательной операции. Важную роль в ней сыграла 2-я гвардейская танковая армия генерал-полковника Богданова.

Танковые гвардейцы начали наступление с Магнушевского плацдарма, южнее Варшавы. После удачного прорыва немецкой обороны частями 5-й ударной армии в него устремились танковые корпуса Богданова. Перед ними стояла задача «во что бы то ни стало, не считаясь ни с чем, упредить противника в занятии ранее подготовленного рубежа обороны — Торн, Коло, р. Варта».

2-я гв. танковая армия задачу выполнила. Громя противника, она преследовала отступавшие в Померанию части. С 16 по 23 января танки Богданова прошли 410 километров, покрывая в среднем до 50 километров в сутки.

По мере того как они приближались к границе Германии, сопротивление вермахта возрастало — но это не останавливало гвардейцев-танкистов. Двадцать шестого января 2-я гв. танковая армия пересекла границу и уже вела бои в Померании, стремясь выйти к реке Одер. Однако потери её личного состава увеличились.

Чтобы восполнить убыль в танковых бригадах, их командиры использовали все имеющиеся возможности. Например, призывали в строй красноармейцев, освобождённых из немецкого плена. Именно так поступил командир 47-й гв. танковой бригады гв. полковник Копылов.

Снова в строю

На территории, освобождённой Красной армией, находились немецкие лагеря, где содержались советские военнопленные и граждане СССР, угнанные на работы. 47-я гв. танковая бригада, действовавшая в передовом отряде 9-го гв. танкового корпуса, заняла несколько концлагерей в городах Сохачев, Бромберг и Кютцер.

В наступательных боях она понесла значительные потери в личном составе мотострелкового батальона автоматчиков. Восполнить их Копылов не мог, поскольку пополнения не было — но ему удалось найти выход из положения.

Часть освобождённых советских пленных изъявили большое желание пойти в бой, чтобы отомстить немцам за издевательства, пережитые в плену.

Вообще-то их полагалось отправлять на специальные сборнопересыльные пункты для проверки и отправки на Родину. Но комбриг пошёл им навстречу и на свой страх и риск разрешил принять участие в боях вместе с бригадой.

Командир мотострелкового батальона гв. майор Савиных получил приказ отобрать лучших из пленных. В результате в лагерях Сохачева, Кютцера и Кельцих удалось набрать команды по сто человек в каждой (русские, украинцы и казахи). Они пошли на пополнение батальона, и из них организовали танково-десантную роту под командованием гв. младшего лейтенанта Абдулина.

Лучшие солдаты

Полковник Копылов не пожалел о своём решении. Своими отважными действиями бывшие военнопленные показали образцы мужества и отваги. Уже 29 декабря автоматчики Абдулина совместно со взводом танков разгромили батальон 255-го немецкого охранного полка, оборонявшего деревню Диетц.

Действуя преимущественно в разведке, бывшие пленные давали командованию бригады много ценных сведений.

Характерный пример — разведка переправы через реку Одер у деревни Пекерик 31 января 1945 года. Во что бы то ни стало требовалось узнать, какие силы противника обороняют мост. Посланные две группы разведчиков бригады не смогли добиться успеха и понесли большие потери.

Когда потребовалось пойти в разведку третий раз, многие бывшие пленные изъявили желание поучаствовать. Из добровольцев сформировали группу, которая смогла скрытно подобраться к мосту. Благодаря знанию немецкого языка, экс-пленные добыли нужные сведения. В итоге мост был взят и 47-я бригада начала переправу через Одер.

Рота железной дисциплины

Бывшие пленные вместе с бригадой Копылова принимали участия в боях с 18 января по 8 февраля 1945-го. Штаб бригады отметил, что большинство из них, будучи ранеными, отказывались покинуть свою часть для отправки в госпиталь. Они мотивировали своё желание тем, «что ещё мало сделали для мести за муки, которые им принесли немцы».

К сожалению, многие из этих красноармейцев погибли или получили ранения. Младшего лейтенанта Абдулина убили 8 февраля 1945-го, когда 47-я бригада отбивала вражеские контратаки у местечка Альт‑Граппе.

Стоит отметить, что в это время в Красной армии командование вело борьбу со снижением дисциплины среди бойцов и командиров. Однако среди бывших пленных ничего такого не наблюдалось. Начштаба 47-й бригады подполковник Панов отметил, что среди них не было «ни одного случая отлынивания от боя, отставания или других аморальных явлений; каждый из них стойко сражался на своём посту».

Девятого февраля 1945-го 47-ю бригаду вывели на отдых для пополнения техникой и личной составом. Комбриг Копылов обратился с рапортом к командованию, попросив оставить бывших пленных красноармейцев в штате бригады, поскольку они проявили себя стойкими и смелыми солдатами.

К сожалению, не удалось выяснить, пошло ли командование навстречу комбригу в этом вопросе. Но нет сомнений, что даже за короткое время боёв вновь оказавшиеся в строю красноармейцы хотя бы немного смогли расплатиться с врагом за муки плена.

Источник