dekapolsev

Эту мою статью вчера забанили на платформе ЯД, по жалобе какого-то придурка, с выводами статьи не согласившегося. Кидаю сюда по принципу "Не пропадать же добру", хотя и тут как раз банят прилично, особенно шестёрки ДокБерга. Не страшно, я уже давно не живу на Пикабу. И да, параллельно кинул на ЯП, любопытно сравнить реакцию и качество публики, тусящей на ЯПЕ и Пикабу. Итак:

... В своих предыдущих публикациях я развивал теорию, объяснявшую провальное лето 1941 года (и 1942 тоже), развенчивая позицию можем-повторяльщиков и хрущёвско-путинской пропаганды. Достаточно неожиданное подтверждение мы увидели на полях сегодняшних сражений в Нагорном Карабахе. Просто надо знать, на что обращать внимание.

Наша официальная историография сосредоточена на Победобесии, и зачастую разговор о причинах 1941 года сводится к "зато потом был 1945-й!". Как бы нехотя упоминают о "внезапности нападения", не успели отмобилизоваться и обучиться, не завезли снаряды и горючее. Словом, кто-то просто протупил, но, разумеется, больше такого не повторится. А сразу повторим 9-е мая 1945 года.

Это значит, что правильных выводов из Великой Отечественной Войны мы не извлекли. На самом деле, главный её урок заключается в следующем. Народ, который хочет выжить - не должен, не имеет права доверять предателям такие вопросы, как обороноспособность государства и боеготовность Вооруженных Сил.

Война есть в первую очередь противостояние оружия. Если Вооруженные Силы противника по своему тактико-техническому уровню превосходят все наши самые смелые представления об армии будущего, а наш Министр обороны, Начальник Генштаба и Премьер-Министр (в 1941 это Тимошенко, Жуков и Сталин соответственно) - выставляют против них толпу с черенками от лопат и половинками кирпичей, то результат противостояния заранее предопределен, и не зависит от мужества, героизма и самопожертвования народа.

То, что скрывает наша военная пропаганда (историей это назвать нельзя) - это наличие у немцев оружия, которого не было у нас. Предписано сравнивать так: количество танков, пушек и самолётов, и выходит что у нас было не меньше, да и качеством не хуже, ну просто кое-кто протупил, и неумело этим пользовался, да и снабжение подвело. За кадром остаются не только такие вещи, как отсутствие раций на наших истребителях и танках (танкист подавал сигналы флажками, высунувшись по пояс), и что ручного пулемёта, сопоставимого с МГ-42, у нашей пехоты не появилось ДО СИХ ПОР. Пулемёты и рации - сущая ерунда по сравнению с тем, что немецкая пехота шла, а точнее - ЕХАЛА в атаку внутри полугусеничного бронетранспортера, оснащенного противопульным и противоосколочным бронированием, рацией и пулемётом - а наша так и бегала за танками до 1945 года. Первые бронетранспортеры для передвижения пехоты в бою - появились в СССР только в 1950-х годах, тогда как немцы воевали на них с 1939 года по всей Европе.

Здесь не нужна разведка: их мотопехоту на БТР видели миллионы жителей Европы (в том числе сочувствующих СССР), она не могла не попасть в объективы тысяч фотокамер и кадры кинохроники. Символично, что у американцев первый бронетранспортер, аналогичный немецкому, сошёл с конвейера в ... июне 1941 года, и нам их по ленд-лизу не поставляли. Тогда как наши Жуков-Сталин-Тимошенко рассуждали, видимо, так: зачем бронетранспортеры, если они могут бегать ногами (и грудью на амбразуру). Отсюда и огромные потери, как результат величайшего акта предательства. Вся та война была подстроена с одной целью - переломать хребет русскому народу: его заведомо лишили как оружия, сопоставимого с противником (тех же БТР, нормальных пулемётов, а также САУ и фаустпатронов), так и "противоядия", каковым в нашем случае были бы противотанковые пушки. Последние - в довоенных конструкциях! - начали массово поступать в армию только к Курской Дуге, чем переломили ход войны - и она пошла в обратную сторону.

Казалось бы, после Победы расслабляться нельзя, и никогда больше не доверять предателям вопросы вооружения армии. Каждый гражданин должен, хоть иногда отвлекаясь от роликов с котегами, чётко представлять себе:

- чем вооружена моя армия (на которую я плачу налоги, и которая меня должна защитить в случае чего, чтоб не как в 1941-м)

- чем вооружен вероятный противник?

- соответствует ли уровень вооружения моей армии - уровню вероятного противника?

- что должны сделать соответствующие органы (хотя бы в пределах суммы заплаченных мною налогов), чтобы устранить это несоответствие?

О такой постановке вопроса в СССР и России никогда не могло быть и речи. Электорату втирали: Можем Повторить, а конкретика всегда была засекречена военной тайной. Надеюсь, всем понятно, что для настоящих шпионов это никогда не было тайной, и какой-нибудь журнал "Техника-Молодёжи" постоянно освещал эту проблематику, но в таком ключе: если у них что-то есть, то у нас даже лучше.

И вот внезапно наступила осень 2020 года. Есть такая трактовка, что в Нагорном Карабахе воюют не только Армения и Азербайджан, но и стоящие за ними игроки: Россия и Турция (хотя вчера видел заголовок "за Пашиняном стоит Байден", но не будем пока усложнять).

Как и в 1941-м, пропаганда делает вид, что идёт противостояние равного оружия, хотя - если знать куда смотреть - мы отовсюду видим противоположную картину. В 1941-м наша армия в своей массе представляла собой Человека с Ружьём - пехоту эпохи наполеоновских войн, а немцы воевали так, как нам показывали на сборах в 1992-м в учебном фильме "Современный (!) общевойсковой бой": мотопехота на БТР + танки + САУ + непрерывный онлайн-контакт по рациям с воздушной поддержкой.

Сейчас по этому фильму воюет армянская армия, застрявшая в 70-х. Тогда как у азербайджанцев основной упор делается на беспилотники. Отсюда и результат. И это - прообраз будущего прямого противостояния между Россией и Турцией, который решили пока обкатать на их союзниках. Первые звоночки были, когда в Сирии (и не только там), сверхдержава Израиль наносила удары по российским авиабазам с их устаревшими самолётами (я сейчас о Су-24 и Су-25), и по авиабазам союзников, а турки сбили такой самолёт и в прямом эфире убили пилотов.

Чем тогда ответили Вооруженные Силы РФ и её военно-промышленный комплекс? "Помидорами не отделаются", хотя как раз отделались. Нагорный Карабах - это следующий этап.

Дело в том, что российский ВПК - это самая страшная мафия на Земле: они ворочают такими деньгами, что могут говорить лидерам якудзы и триады: "Мальчик, водочки нам принеси, мы домой летим". За эти деньги они в лучшем случае рихтуют металлолом 60-х годов, а отдувается за всё - Управление военной пропаганды. Сейчас они вбрасывают сотни статей о том, что беспилотники - это ерунда, будущее - за модернизованными Су-25 и так далее. А результат, как в 1941-м, говорит об обратном. Просто надо знать - на что обращать внимание.

На фото к статье я привёл бронетранспортер 1941 года не немецкий, а аналогичный ему американский, и над ним современный - турецкий беспилотник.

Бывает и наоборот!

Это ответ на пост, но скорее на один из комментариев к нему, который вчера (23 августа) был "Комментарием дня" на Пикабу, набрав более 1200 очков. И если в самом посте всё правильно и разумно (парень не растерялся и нашёл способ донести информацию до людей, несмотря на языковый барьер), то в Комментарии Дня было сказано нечто вроде:

"Великий режиссёр Гришковец был вынужден выступать перед глухонемой публикой, которая громко пукает во время концерта - хоть топор вешай. И какие страдания ему это доставило."

Под этим Комментарием Дня развернулась научная дискуссия на тему "как же задрали эти глухонемые своим шумом". Читатели спешили поделиться историями, например: за стенкой живёт семья глухонемых, громко топают, шумно двигают мебель и включают телевизор на полную громкость. Или: человек приехал на рыбалку, а рядом припарковались глухонемые и мешали отдыхать: слишком громко хлопали дверями в машине, громко включали музыку (у них был с собой нормально слышащий ребёнок) и всё время издавали мычащие звуки.

Ну и так далее. Общий месседж: глухие очень шумный народ, который этим мешает нормальным людям.

Читателям интересно будет узнать, что бывает и ровно наоборот.

То есть когда нормальные люди своей какофонией мешают жить "глухим".

Вернее тем, кто потерял слух (по болезни или травме) почти полностью, но не полностью.

И вынужден носить слуховой аппарат, как Ваш покорный слуга.

Так вот, дело в том, что слуховые аппараты (кроме, наверное, самых продвинутых, которые стоят несколько тысяч долларов, и я таких не юзал) тупо усиливают окружающие звуки.

С одной стороны, помогают слышать собеседника. С другой стороны, если собеседник кашляет или пукает, как на концертах Гришковца, это сущая пытка: слуховой аппарат подхватывает эти звуки, многократно их усиливает и вбивает в мозг. Он исходит из предположения, что хозяину именно данный звук интересен, хотя это не так.

Итак, представьте: обычный человеческий офис, где среди нормальных людей затесался Ваш покорный слуга. И куча посторонних звуков, которые забивают слуховой аппарат настолько, что ты часам к 16 не воспринимаешь уже абсолютно ничего, словно провёл ночь на концерте рок-группы, прижавшись к динамику.

Можно разделить звуки на "полезные", которые приходится терпеть, но тут без обид, например:

- когда пришёл взвинченный клиент и что-то выясняет с твоими коллегами на повышенных тонах,

и так далее - это надо потерпеть, без этого никак.

Сильно мешают офисные звуки:

- шумит электрочайник, кондиционер, вентиляторы в компьютерах,

- раздолбанный принтер, ксерокс,

- телефонные звонки,

это тоже приходится терпеть, а куда деваться. Тут без обид.

Но вот когда коллега включает радио (!), чтобы насладиться тем же Гришковцом или Чайковским, без наушников - потому что (цитирую): "не может работать без музыки"...

(хотя сто раз просил этого не делать, но - "имею право!").

Или когда они дружно обсуждают причёску, маникюр, педикюр и прочие нерабочие вопросы, сопровождая эти дебаты громким ржанием - то это реально доставляет.

Люди русские, да ведь это же не по понятиям! Ну как только совесть позволяет засорять акустику в помещении в рабочее (оплачиваемое) время, пользуясь тем - что работодатель слабо контролирует, чем они занимаются? Постоянные конфликты: я требую выключить музыку или слушать её в наушниках. И считаю, что я прав: здесь не дискотека. И дело даже не в моём слуховом аппарате: в конце концов, а если мне просто не нравится именно эта музыка, то что?

Ответ был: а мы не можем работать без музыки.

И потом они возмущаются, что глухие громко пукают на концертах Гришковца, мешая наслаждаться звуками маэстро.

В моей ситуации, казалось бы, есть простое решение: если мне мешают ненужные посторонние звуки, я могу не терпеть их целый день, а просто отключить слуховой аппарат. В этом случае я вообще ничего не слышу, сижу в полной тишине. И включать его только тогда, когда ко мне обращаются - чтобы услышать собеседника. А не наслаждаться весь день ихним ржанием.

Тем более что такая нагрузка быстро выводит из строя сам слуховой аппарат, как и любое техническое устройство от интенсивной эксплуатации. Уже не раз носил его в ремонт, что дорого и долго.

Так вот, закон подлости, оказывается, существует. Я могу терпеливо просидеть полдня, вслушиваясь в их музыку и ржание. Но как только я решаю отключить слуховой аппарат и немного поработать в тишине, как уже через секунду я понимаю, что ко мне обращаются (по устремленным на меня недоуменным взглядам и движению губ). Я включаю слуховой аппарат (а он ещё и прогружается, как маленький компьютер, секунд 7-12 после включения) и слышу вопрос: "ты не помнишь, в какой папке у нас находится такой-то файлик?". Получается неудобно и мне, и тому кто по-дружески спросил.

О том, что можно обратиться ко мне в письменном виде (мессенджер, или как сделал герой обсуждаемой статьи) - до них никак не доходит, не смотря на мои просьбы. А зачем: она сначала включила радио, поболтала с подругами, проржалась, и на том же вдохе крикнула мне в спину - "где файлик со вчерашними сводками?". И если я не услышал с первого раза - это ещё один повод поржать.

Чтобы такой вопрос не пропустить, я и вынужден слушать какофонию из моря звуков, не связанных с работой.

А потом они заходят в Пикабу и пишут: глухой сосед слишком громко включил телевизор и для верности пукнул, пора продавать квартиру.

79 лет назад – 7-го июля 1941 года – в Минске попал в немецкий плен Александр Лисичкин (старший брат моего деда Петра Лисичкина) – пилот бомбардировщика, сбитого в третий день войны над Белоруссией. О нём самом я подробно рассказывал ранее, как и о положении дел в Авиации вообще, а также в Артиллерии и Бронетехнике. Сегодня осталось завершить этот печальный цикл рассказом о том, как подставили под разгром ещё один род войск, самый массовый – Пехотинцев, сотни тысяч которых попали в эти дни в плен вместе с Александром Лисичкиным – в так называемых Минском и Белостокском «котлах». Это были последние дни Приграничного сражения: 6-го июля завершилась Львовско-Черновицкая оборонительная операция на территории Западной Украины, а 8-го июля – Белостокско-Минская в Белоруссии.

Казалось бы, после описанного ранее положения дел в других родах войск, читатель вправе ожидать, что уж хоть в Пехоте-то у нас было всё в порядке. Ну в самом деле, что там можно напартачить? Это ведь не сложная техника, не танк и не самолёт. Дайте пехотинцу винтовку, ящик с патронами и две гранаты, поставьте за спиной заградительный отряд – неужели это так сложно?

Оказалось – да. В последние годы стало модно кричать «Минобороны выложило в сеть очередную порцию секретных материалов». Открываешь – а там вздох разочарования в комментариях: мол, в очередном «рассекреченном» массиве нет никакой научной новизны, ничего такого, что следовало бы секретить. На самом деле, надо просто знать – на что обращать внимание. Эти материалы были секретными до тех пор, пока поколение Пепси окончательно не отупело от котегов и сисег, не превратилось в «культурного потребителя» (по выражению Министра образования РФ) – и тогда можно спокойно вываливать перед ним что угодно.

В данном случае, к юбилею начала Великой Отечественной войны вышла не только статья президента из России, где в завуалированном, понятном лишь посвящённым виде, названы её организаторы – русские дворяне, преемниками которых является и нынешний, как он это называет, «истеблишмент». Кроме неё, вброшены очередные рассекреченные материалы, которые подаются определенным образом, для делания неправильных выводов читающей толпой.

Возьмём для примера сборник под условным названием «Первые дни войны глазами РККА». Он представляет собою «… в канун 79-й годовщины начала войны на интернет-портале Минобороны России были опубликованы ранее неизвестные документы — оперативные и разведывательные сводки Генерального штаба Красной Армии, сводки с фронтов, шифрограммы, воспоминания участников первых боев и дневниковые записи…».

И читаем там отакэнный лозунг, среди материалов опроса раненых офицеров Красной Армии, находившихся на излечении в госпитале (их попросили назвать СЛАБЫЕ стороны противника):

«… Ночью немцы не наступают. Даже если они ведут атаку, и вдруг пробило 22 часа – атака прекращается, они разворачиваются и уходят на ночной отдых. Ночью они ведут себя беспечно. Выставив охранение, основные силы с 22:00 отдыхают. В то же время наши войска эту беспечность не используют, то есть – не наступают… У моего подразделения не было вооружения для того, чтобы атаковать немцев ночью …».

Тиражируя везде этот фрагмент, в нашем информационном поле расставляют акценты таким образом: во, дураки-немцы не умели наступать ночью! В таком виде фраза разошлась по заголовкам и последующим обсуждениям: «ты слышал? Немцы были такими моральными уродами, что даже не могли наступать ночью. А вот наши – красавцы, и т.д.».

На самом деле, в этой фразе главное во второй части, которую проглатывают без пояснений: «… наши войска эту беспечность не используют… Не было вооружения для того, чтобы атаковать немцев ночью…».

Что я сейчас прочитал? Война англичан с бурами? Испанских конкистадоров с туземцами Америки? Исповедь ветерана ИГИЛ (запрещенной в России организации)?

Красная Армия не имела тактико-технических средств, чтобы даже атаковать ночью спящих немцев! Что же тогда ей оставалось днём, т.е. с 4:00 до 22:00 (июньские ночи в наших широтах не длинные). Правильно, только отступать на десятки километров в день, и стотысячными массами сдаваться в плен в многочисленных «котлах».

Почему? Потому, что война есть, в первую очередь, противостояние оружия. Что бы там не говорили о внезапности нападения, а потом о логистике и экономике, и прочей ерунде. Если идёт противостояние равного оружия, то результат, строго говоря, не предопределен. Было бы по-разному: немцы бы побеждали в Белоруссии, а мы – в Украине (или наоборот). Сегодняшний бой выиграли бы немцы, а завтрашний – мы. Немцы были бы сильнее днём, а мы – ночью, и в итоге линия фронта просто топталась бы на месте, как в Первую Мировую войну.

Но если немцы побеждали всегда и везде, и в Украине и в Белоруссии, и днём, и не особо проигрывали ночью – это говорит о нашем системном провале в противостоянии оружия. О том что, как, я уже показывал в предыдущих статьях, предатели – русские дворяне, члены международного синдиката организаторов Великой Отечественной войны, сознательно разоружали армию, подставляя её под гарантированный разгром. Который не замедлил себя ждать.

И дело вовсе не в том, что основным оружием нашего пехотинца перед войной была автоматическая винтовка СВТ, в просторечии «светка». Знаменитый автомат «ППШ», официально принятый на вооружение Красной Армии ещё 21 декабря 1940 года, начал реально поступать в войска только после Сталинградской битвы – в конце 42-го. А, как пишет Википедия «… К концу войны этим оружием было вооружено порядка 55 % бойцов Красной Армии, и оно стало неотъемлемой частью образа советского солдата военной поры…». Писатель Григорий Климов в своём романе «Берлинский Кремль» (к сожалению, запрещенном в СССР) утверждает, что в 1945-м войска получали ящики с новенькими автоматами в смазке, где стояла дата изготовления «1941 год».

Так вот, винтовка «СВТ» на самом деле была великолепным оружием, да ещё и опередившим своё время. Вся послевоенная концепция НАТО строится на вооружении пехотинца подобными ей автоматическими винтовками. Они имеют стратегическое преимущество перед «автоматами» (будь то ППШ или Калашников) по дальности и точности стрельбы. Но имеют и существенный недостаток: ненадёжны и капризны, т.е. чувствительны к загрязнениям, плохому уходу и неправильной эксплуатации. Тогда как главным (и, к сожалению, единственным) достоинством «калаша» является его простота и надёжность. За что последний очень популярен среди бедуинов, боевиков в белых кроссовках и тому подобных непрофессиональных пользователей из числа арабов и африканцев, а также на постсоветском пространстве, где не придумали ничего умнее, как вооружить этим девайсом регулярную армию. Тогда как НАТОвское индивидуальное пехотное оружие, автоматическая винтовка, предназначено строго для профессионального пользователя, контрактника, который способен за многолетнюю службу научиться правильному уходу и обращению с ней. И она отблагодарит его сторицей: если против НАТОвских «Чёрных Винтовок» выйдут можем-повторяльщики с калашами, то это будет в чистом виде повторение 22-го июня 1941 года: последних перестреляют с дальних дистанций.

В реальном же 1941-м было ещё хуже: мы умудрились выставить в первую линию непрофессиональных пользователей со сложными автоматическими винтовками, которые те не освоили, забили пылью и песком, и потом ещё подшлифовали водой при форсировании речек. Так родилась легенда об «одной винтовке на троих» - остальные были поломаны в неумелых руках и выброшены как ставшие бесполезными палки. Пришлось отказаться от «светок», к тому же очень дорогих в производстве, и вооружать оставшихся бойцов трёхлинейками прошлого века – простыми и дешёвыми винтовками бельгийского оружейника Леона Нагана, которые на нашем рынке называли «мосинками» (по имени капитана Мосина – директора завода, который их делал по лицензии); именем Нагана из Льежа у нас напрямую называли только его же пистолет с револьверным барабаном. А «светка» до конца войны оставалась оружием для продвинутых пользователей – таких, как снайперы или морские пехотинцы.

Но я вовсе не хочу сказать, что наша пехота была слабее немецкой именно в этом компоненте. Речь, скорее, об общем отношении к этому роду войск со стороны нашего государства и общества. В пехоту, мол, идут те, кто не способен освоить не то что самолёт, а даже управление танком, или заряжать простейшую пушку. Пропаганда делала героев из кого угодно, только не из пехотинцев. Это нашло отражение, например, в стихотворении полковника Твардовского, который умоляет пересмотреть подобное отношение:

«… Любят летчиков у нас,

Конники в почете.

Обратитесь, ПРОСИМ вас,

К матушке-пехоте!

Пусть тот конник на коне,

Летчик в самолете,

И, однако, на войне

Первый ряд — пехоте.

Пусть танкист красив собой

И горяч в работе,

А ведешь машину в бой —

Поклонись пехоте.

Пусть форсист артиллерист

В боевом расчете,

Отстрелялся — не гордись,

Дела суть — в пехоте.

Обойдите всех подряд,

Лучше не найдете:

Обратите нежный взгляд,

Девушки, к пехоте…».

Это отношение проявлялось буквально во всём, начиная с Полевого Устава Красной Армии 1939 года:

«36. … Стрелковая дивизия — основное общевойсковое тактическое соединение.

Она состоит из частей разных родов войск, имеет постоянный состав и способна к самостоятельному ведению всех видов боя.

Главной составной частью стрелковой дивизии является пехота … ».

Как видим, наша стрелковая дивизия (т.е. пехотная) должна была «самостоятельно вести все виды боя». Но для этого ей, на 14,5 тысяч человек штатного состава, выделялось транспорта и вообще того что движется: «грузовых автомобилей – 451, лошадей – 3039, повозок – 841, мотоциклов – 14, тракторов – 99 и танков – 16».

Весь этот транспорт предназначался для перевозки боеприпасов, продуктов и имущества, для буксировки приданной дивизии артиллерии, а это немало: «Станковые пулемёты - 166, Огнемёты – 30, Миномёты (разного калибра) – 150, Пушки и зенитные пулемёты (разного калибра) – 162». А солдаты должны были всё время ходить пешком.

Были ещё «моторизованные» дивизии в составе мехкорпусов: по идее, их пехота должна была ездить на грузовиках, но только во время марша. В бою ей тоже предстояло бегать за танками пешком (да и понятно: как идти в бой в грузовике?). Но наши моторизованные дивизии к началу войны не успели обеспечить и грузовиками, поэтому они по факту были обычными пехотными.

Итак, основным звеном нашей пехоты был боец с винтовкой и двумя гранатами, обязанный в таком виде «самостоятельно вести все виды боя», т.е. оборонительный и наступательный бой. И вот сидит он, 22 июня 1941 года, в окопе, где-нибудь в Галиции или в Западной Белоруссии:

«Даже сетовать неловко

При такой, чудак, судьбе:

У тебя в руках винтовка!

Две гранаты при тебе!»

Хотя, откуда окоп, если нападение было внезапным? Хорошо если хотя бы под кустиком, за забором, на чердаке сарая. Возможно, вам встречалась история о герое-пограничнике, который несколько дней отстреливался из… дупла дуба. В память об этом подвиге, Почта России выпустила конверт с его изображением, тиражом 500 тысяч штук.

Ну хорошо, успели отрыть окоп (долго ли умеючи), и вот встречаем вторгшегося противника во всеоружии:

«… Всё ближе и ближе. Последний патрон

Давно захлопнут затвором в стволе.

Не отступать – это закон!

Лишь бы и им не жить на земле …»

И внезапно выясняется, что немецкая пехота наступает отнюдь не в пешем строю. Она едет на бронетранспортерах, имеющих противопульную и противоосколочную защиту. Подбить его можно только из пушки – но не у каждого нашего пехотинца в окопе стоит пушка с боекомплектом. Она не относится к индивидуальному оружию пехоты.

Можно ещё гранатой его. Не дело даже не в том, что гранат всего две. Тактика немцев такова: бронетранспортер останавливается дальше чем на дистанции броска гранаты: в 50-60 метрах, и начинает молотить из пулемёта. Под его прикрытием, из бронетранспортера высаживается десант – 10 пехотинцев противника, и всё это происходит очень быстро и неожиданно. Результат для нашего бойца в большинстве случаев – плен либо гибель.

Всё дело в том, что у немцев было совсем другое отношение к Пехоте. Она считалась главным родом войск, а все остальные – танки, авиация и артиллерия – не более чем средства усиления пехоты, которые являются по первому её вызову (в бронетранспортере есть рация) и проутюживают наши окопы, с которыми немецкие десантники не справляются сами. Вот как сформулировано в немецком Уставе:

«… Пехота – основное оружие государства. Она преодолевает последнее препятствие и своим огнём сокрушает последнее сопротивление противника… Пулемёт – основное оружие пехоты. Пулемёт обеспечивает все виды боя подразделения …».

У немцев были, как и у нас, два вида пехоты. Первый вид – это обычные пешие солдаты, как в эпоху наполеоновских войн, с обозами и артиллерией на конной тяге. И второй вид – моторизованная пехота на бронетранспортерах, которая в свою очередь была неотъемлемой частью ударной Триады: танки + САУ + пехота на бронетранспортерах. При поддержке ещё и авиации, они прорывали нашу оборону и устремлялись в тыл, создавая кольцо окружения. А за ними уже шла, заполняя пространство, обычная пешая пехота типа нашей: оформляли пленных и достреливали раненных.

У нас такие высокомобильные войска тоже были созданы, но только «на бумаге». В виде механизированных корпусов, куда входило две танковые дивизии и одна моторизованная, а фактически (как сказано выше) – обычная пешеходная, потому что до поставки американских грузовиков был ещё не один год, а первые бронетранспортеры в СССР появятся в 50-е годы.

Немецкий мотопехотный батальон состоял из четырех рот (трех стрелковых и пулеметной — роты поддержки), кроме них в состав батальона входила рота тяжелого вооружения. Каждая рота подразделялась на три взвода, а взвод, соответственно, — на три стрелковых отделения и отделение минометчиков. В каждом отделении был бронетранспортер «Ганомаг», вооруженный пулемётом, с рацией, экипаж 2 человека + 10 десантников. Всего во взводе 4 бронетранспортера (три десантных и один миномётный), плюс специализированные машины – с двумя пулемётами, более мощными радиостанциями, огнемётами, зенитными средствами или лёгкими пушками и так далее.

Помимо пулемёта, вооружение отделения из 10 десантников состояло из: восьми карабинов Маузер и двух автоматов Шмайссер.

Всего в мотопехотной роте было 13 десантных бронетранспортеров. С учетом специализированных машин, в батальоне было 53 бронетранспортера. В противотанковом взводе один бронетранспортер находился в отделении снабжения и обеспечивал подвоз боеприпасов. В каждом из трех расчетов противотанковых орудий был один бронетранспортер для буксиовки противотанкового орудия. Во взводе пехотной артиллерии находился один бронетранспортер, который использовали для подвоза боеприпасов, и два для буксировки пушек поддержки пехоты. В саперном взводе было по одному специализированному бронетранспортеру в каждом из четырех отделений. В немецкой моторизованной дивизии было 8 мотопехотных батальонов. В составе танковых дивизий – одна моторизованная рота (в начале войны. Потом – уже батальон).

Почему немцы не наступали ночью? Потому что водитель бронетранспортера в темноте рисковал впилиться в дерево или перевернуться в овраг. Фары включать на войне нельзя в целях светомаскировки.

Почему мы не могли ночью атаковать спящих немцев? Они ставили бронетранспортеры в круг, и в центре этого круга заваливались спать, выставив часовых конечно. Бронирование у «Ганомагов» сильнее, чем у лёгкого танка. Атаковать ночью, с винтовками против бронетехники, с криками «Ура!» бросаясь под пулемёты? Именно так и приходилось делать во время попыток прорыва из окружения. Но, как мы знаем, прорваться таким образом удавалось не только лишь всем. Подкатить руками пушку в темноте поближе и шарахнуть? Но немцы после первого же выстрела заведутся и разъедутся врассыпную, а потом заедут в тыл раньше, чем ты успеешь развернуть ту пушку на лошадиной тяге. Лошадь не бронетранспортер, могут и перестрелять.

Словом, это было противостояние армии практически современного типа (немецкой) с одной стороны, а с другой – нашей, словно бы остановившейся в своём техническом развитии после Полтавской или Бородинской битвы. Но и это было ещё не всё. Предатели в руководстве страны, не только сделали вид, что так и должно быть, но и самой расстановкой воинских соединений облегчили немцам разгром советских пехотных армий. Общеизвестный факт, который излагают следующим образом: «Сталин держал основную массу наших войск на Украине, а немцы взяли и нанесли главный удар по Белоруссии». В 1942-м было наоборот: «Сталин держал войска на центральном участке – перед Москвой, а немцы взяли и нанесли главный удар на Восточной Украине». В 1943-м снова: на Курской Дуге, главного удара ждали на северном участке, у Рокоссовского (и там действительно было больше немецкой пехоты), но сильнейшим оказался удар на юге – на участке Ватутина: там было в несколько раз больше немецких танков.

Как видим, каждый раз складывается такой «валет», когда мы умудряемся неправильно угадывать направление главного удара противника, и как бы намеренно ослабляем то направление, где он неделями и месяцами готовится к наступлению. Более того, каждый раз к началу немецкого наступления наши войска (напрочь лишённые мобильности, т.е. неспособные убежать) уже находятся в готовом «мешке», в охваченном положении. Так было и на Курской Дуге, и в ходе Второй Битвы за Харьков (весна 1942), и Третьей тоже (весна 1943). Но особенно это было летом 1941 года. Наши войска находились в так называемом Белостокском выступе, который глубоко вдавался в территорию противника. Две немецкие бронетанковые группы 22 июня нанесли удары по краям этого выступа, тогда как в центре шла та самая немецкая пехота эпохи наполеоновских войн.

Южная бронетанковая группа немцев наступала через Брест (именно здесь разыгралось эпическое сражение, известное как оборона Брестской крепости). Она обходила Белоруссию с юга (Брест расположен всего в 50 км от белорусско-украинской границы), вдоль Припятских болот, и имела осью своего наступления шоссе Люблин – Брест – Кобрин – Минск. Обойдя приграничный город Брест, немецкие танкисты форсировали реку Западный Буг, к 24 июня овладели Бельцами (в 50 км восточнее Бреста) и продолжили продвижение к Минску.

Северная бронетанковая группа немцев наступала через Сувалки (это ныне польский город на границе с Литвой) и далее по территории Литвы, обходя Белоруссию с севера. В первый же день войны, передовые подразделения этой группы вышли к реке Неман (70 км к западу от Сувалки) и захватили мосты в Алитусе и Мяркине, переправились через Неман и продолжили наступление на восточном берегу. Действовавшие вместе с ними (несколько южнее) пехотные соединения, 23-го июня заняли Гродно (областной центр в Белоруссии, в 30 километрах южнее литовско-белорусской границы).

На всём остальном 225-километровом участке границы между Сувалками и Брестом, давление противника было минимальным, ведь главная задача – не дать частям Западного фронта отойти на восток, вглубь СССР, а разгромить их западнее Минска. Для немцев было бы идеально, чтобы советские войска вообще оставались на месте (по выражению маршала Жукова – «стояли насмерть»), и загибались бы в Белоруссии внутри «котла», отрезанные от снабжения. Так оно потом и повелось, в первые два года: сначала «стоять насмерть», потом – окружение и «котёл», и ликвидация «котла».

25-го июня северная группировка противника вышла на подступы к Минску. 26 июня ими были заняты Молодечно, Воложин и Радошковичи – населенные пункты в 50 километрах северо-западнее Минска. Передовая 7-я немецкая танковая дивизия обошла Минск с севера и направилась к Борисову; в ночь на 27 июня она заняла Смолевичи, тем самым перерезав шоссе Минск — Москва в 30 километрах западнее Минска. Другая, 20-я танковая дивизия, 28-го июня около 17:00 ворвалась в Минск с северо-запада.

Тем временем южная группировка, 26-го июня заняла Барановичи, 27-го июня Столбцы, а 28 июня — Дзержинск (это всё города вдоль шоссе Брест – Кобрин – Минск, последний из них – в 30 километрах юго-западнее Минска). Именно здесь, над южной бронетанковой группой немцев, был сбит Александр Лисичкин, старший брат моего деда, что видно из сводок 212-го бомбардировочного полка Дальней авиации, летавшего из Смоленска:

«… 1-я и 3-я эскадрильи в период с 15:28 по 16.34 (24 июня) в количестве 6 самолетов бомбардировали танковые части противника в районе Картуз — Береза и шоссе Кобрин — Брест. На цель сброшено 60 ФАБ-100 с высоты 2000 метров. По наблюдению экипажей, бомбы рвались точно по цели. 4-я эскадрилья в составе 6 самолетов в 20:30 (24 июня) бомбардировала мото-мехвойска противника в районе Гродно и Маловеры. На цель сброшено 60 ФАБ-100 с высоты 1200–3500 метров. Экипажами отмечены прямые попадания в цель. Взлёт — 18:20. Посадка — 22:00.

5-я эскадрилья в составе 9 самолетов вылетела в 18:40 (24 июня) на бомбардирование танковых войск противника в районе Картуз — Береза и Гродно. В результате сильного противодействия истребительной авиации и зенитной артиллерии противника, вернулся на аэродром только один экипаж.

Потери: в течение дня 24 июня не вернулись на свой аэродром 14 самолетов. В 1-й эскадрилье сбиты: экипажи — Бородина, Кондратьева; 2-й эскадрилье экипажи — Сумцова, Долголенко, Бондаренко; 4-й эскадрилье — экипаж Чуевского; 5-й эскадрилье — экипажи Лизунова, Л и с и ч к и н а, Борисенко, Шульгина, Дубровина, Купало, Врублевского, Комочкова ...»

«… Почему всё не так? Вроде всё как всегда:

То же небо, опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя …»

28-го июня немецкие войска полностью овладели Минском, сомкнув кольцо окружения вокруг остатков Западного фронта, заблокированных в Налибокской пуще (в 50 километрах западнее Минска).

К 8-му июля 1941 года бои в Минском «котле» были завершены. Основные силы Западного фронта были частично разгромлены, частично дезертировали, частично ушли в партизаны, частично попали в плен. В ходе Белостокско-Минской операции (с 22 июня по 8 июля 1941 года) противник захватил значительную часть Белоруссии и продвинулся на глубину свыше 300 км, временно остановившись перед следующим советским рубежом обороны – по рекам Западная Двина и Днепр. 11 июля 1941 года в сводке немецкого Главного Командования подведены итоги боёв группы армий «Центр»: в двух «котлах» — Белостокском и Минском взято в плен 324 тыс. человек, в том числе несколько генералов, захвачено 3332 танка, 1809 орудий и другие многочисленные военные трофеи …

79 лет назад – 30-го июня 1941 года – произошёл воздушный бой над Белоруссией, многократно потом описанный в художественной литературе, а затем и воспроизведенный в кинематографе. К сожалению, при этом «многократном описании» была допущена существенная ошибка, из-за которой стало невозможным установить главное: кто именно, какая воинская часть (с нашей стороны) принимала участие в этом замесе. Точнее, установить-то установили, но совершенно неправильно.

Речь, конечно же, о романе Константина Симонова «Живые и Мёртвые». Те, кому доводилось просматривать эту книгу или снятый по ней фильм, могут без труда припомнить описанный в самом начале воздушный бой с участием 6-ти (вернее – 9-ти) наших бомбардировщиков, которые были сбиты немецкими истребителями. Для тех, кто в силу своего возраста или кругозора, ни с чем подобным не сталкивался, я позже приведу небольшие фрагменты текста. Но сначала уточним, в чём суть проблемы.

После войны, когда начал создаваться посвященный ей корпус литературы эпического характера, как-то само собою потихоньку выяснилось и установилось, что речь идёт о машинах 212-го дальнебомбардировочного авиаполка, из состава 52-й дивизии 3-го корпуса Авиации Дальнего Действия. Этот полк, под командованием будущего маршала (а тогда ещё подполковника) Голованова базировался на аэродром Смоленск. И, кстати, в нём тогда служил брат моего деда – Александр Лисичкин, о котором я рассказывал ранее, он был сбит 24 июня 1941 года.

Начальник штаба этого 212-го авиаполка, Николай Богданов, в своей книге мемуаров «В небе гвардейский Гатчинский» заявил совершенно безапелляционно, что Симонов писал именно о них. Например:

«… День 30 июня был для нас снова днем тяжелых потерь… В том числе был сбит экипаж Ищенко. Он и Квасов сумели приземлиться на парашютах и выбраться на дорогу… В это же время, на их счастье, на передовую ехали военный корреспондент Константин Симонов и несколько командиров. Они видели воздушный бой и поспешили на помощь летчикам. Через много лет в романе «Живые и мертвые» Симонов — отступив от документальной точности, насколько того требует правда художественного повествования, — опишет этот эпизод. Андрей Иванович Квасов прочтет книгу, и они встретятся с автором, вспоминая в дружеской беседе этот горький и трудный день ...».

Косвенно это подтверждает и сам Симонов, записавший в своём фронтовом дневнике:

«… 30 июня 1941 года, самоотверженно выполняя приказ командования и нанося удар за ударом по немецким переправам у Бобруйска, полк, летавший в бой во главе со своим командиром Головановым, потерял 11 машин …».

Почему же я сказал – «косвенно подтверждает», и почему Богданов оговорился, что Симонов «… отступил от документальной точности, насколько того требует правда художественного повествования…»? В чём состоит «отступление», по мнению Богданова?

Тем более, что в дальнейшем этот тезис был растиражирован или, говоря современным языком, вброшен везде, но уже без оговорок насчёт «отступления от точности». Даже в статьях Википедии, и в обычных человеческих статьях, и в форумных дискуссиях, заходит ли речь о 212-м авиаполке, о Голованове или о самолётах «Ил-4» (на которых этот полк летал) – можно встретить фразу:

«… кстати, именно об этом полке, и об этом самолёте говорится в известном романе Константина Симонова…».

А «документальная неточность» заключается в том, что у Симонова прямым текстом назван совершенно другой тип самолёта, а именно: «ТБ-3»! И это всё меняет, просто потому, что в 212-м авиаполку никаких «ТБ-3» сроду не было и быть не могло. Это элитное соединение, пилотный проект по созданию советской Стратегической Авиации, под личным патронатом Сталина запущенный в начале 1941 года. Тогда как устаревшие «ТБ-3», эксплуатируемые с начала тридцатых годов, были сняты с производства ещё в 1937 году, и кое-где ещё доживали свой век, потихоньку списываемые в утиль. По официальным данным, на 22-е июня 1941 года этих машин было в составе Западного фронта: 199 штук, из них «в неисправном состоянии» (окончательно сдохших) – 98, т.е. ровно половина.

Значит, если Симонов ничего не путает, то он наблюдал воздушный бой не головановского 212-го авиаполка, а какого-то другого! И неужели всем «Какая Разница» - какого именно полка?

Компромисс нашли достаточно быстро: мол, Симонов ничего не понимал в самолётах, поэтому напутал, отступил от документальной точности ради художественного вымысла. Зачем-то на страницах своего романа взял и заменил реальные «Ил-4» на какие-то никому не нужные «ТБ-3».

Так ли это, попробуем разобраться. Очевидно, я здесь лицо заинтересованное, ведь мой родственник летал как раз на «Ил-4» в 212-м полку. Но, как заявил Президент из России 11-го декабря 2019 года на заседании организационного комитета «Победа»:

«… Мы должны сделать всё для того, чтобы были созданы условия, которые не позволили бы ничего в будущем повторить подобного. А для этого… прежде всего, нужно продвигать правду о тех трагических событиях».

Идя в русле данной политики, мы не будем привязываться к чьим-то родственникам. И сразу скажем, что перепутать эти два самолёта не мог даже Симонов. Это машины с разных планет.

Дело в том, что «ТБ-3», это не просто самолёт. Это Легенда, Символ Эпохи, гордость страны, как в более поздние годы – Белка, Стрелка и Гагарин. Его прародителем был «Юнкерс-24» (на нашем рынке называвшийся «ЮГ-1»), из которого сначала родился «ТБ-1» в рамках советско-немецкого сотрудничества по договору от 1922 года, подписанного в итальянском Рапалло. Уже на основании этого «ТБ-1», инженеры фирмы «Фокке-Вульф» и создали воспетый Симоновым «ТБ-3», производившийся серийно с 1932 года на юнкерсовском заводе в Филях (ныне это Ракетный центр имени Хруничева) из дюралюмина (на нашем рынке – «кольчугалюминий», по названию завода Юнкерса в Кольчугино, ныне это градообразующее ЗАО «Кольчугцветмет»).

Этот гигант, с четырьмя моторами «БМВ», послужил прототипом сразу для целой плеяды германских и советских тяжёлых бомбардировщиков, потом участвовавших во Второй Мировой войне, в том числе Пе-8 (с английскими моторами «Бристоль») и Фокке-Вульф-200 «Кондор».

«ТБ-3» был первым в мире четырехмоторным свободнонесущим монопланом-бомбардировщиком с двигателями, установленными в ряд по размаху крыла. Он установил несколько мировых рекордов, в том числе по длительности непрерывного полёта (18 часов 30 минут) и грузоподъёмности в сочетании с высотой:

- 11 сентября 1936 года — поднял 5000 кг на высоту 8116 м, улучшено до 8980 м 28 октября.

- 16 сентября 1936 года — 10 000 кг на высоту 6605 м.

- 20 сентября 1936 — 12 000 кг на высоту 2700 м.

К началу Великой Отечественной войны он безнадёжно устарел потому, что его максимальная скорость была меньше, чем у иных автомобилей в наше время: у земли 177 км/ч, на высоте 3000 метров – 197 км/ч, тогда как немецкие истребители легко разгонялись более чем 400. Именно это фирменное качество «ТБ-3» - огромные размеры и низкую скорость – описывает Симонов в своём романе, приведём отрывок:

«… Над лесом с медленным густым гулом проплыли шесть громадных ночных четырехмоторных бомбардировщиков ТБ-3. Казалось, они не летели, а ползли по небу …

... Что думали сейчас летчики на этих тихоходных ночных машинах, на что они надеялись? Что они могли сделать, кроме того, чтобы вот так тянуть и тянуть над лесом на своей безысходно малой скорости, надеясь только на одно – что враг вдруг зарвется, не рассчитает и сам сунется под их хвостовые пулеметы …

… второй «мессершмитт» еще раз прошел над бомбардировщиком и зажег его. … из бомбардировщика один за другим вывалилось несколько комков, один камнем промелькнул вниз, а над четырьмя другими раскрылись парашюты.

… Шестой, последний бомбардировщик растаял на горизонте. В небе больше ничего не было, словно вообще никогда не было на свете этих громадных, медленных, беспомощных машин…

… В небе показались шедшие к Бобруйску еще три ТБ-3, на этот раз в сопровождении одного нашего истребителя… ».

В этом описании, поставьте вместо «ТБ-3» любой другой самолёт – и текст сразу потеряет смысл. Других таких просто не было на свете.

В противоположность ему, «американский» Ил-4, стоявший на вооружении 212-го авиаполка, был машиной следующего поколения. Он создавался уже в рамках сотрудничества с США, которые сменили Германию на нашем рынке авиационных технологий после 1933 года. Введенный в эксплуатацию прямо перед войной – в 1940 году, «Ил-4» делался на построенном американцами заводе в Комсомольске-на-Амуре по технологии лицензионного транспортника «Дуглас-ДС-3» (на нашем рынке «Ли-2»), обладал скоростью под 300 км/ч, и имел значительно меньшие, вернее – как раз нормальные, размеры. Если сравнить размах крыла, то у «Ил-4» он был 28 метров, у «ТБ-3» почти 40 метров, а, скажем, у нынешнего «Ту-95» этот показатель 50 метров.

Ещё одна важная цифра: экипаж «Ил-4» составляют 3 человека, тогда как Симонов пишет о 5 выпрыгнувших парашютистах. Экипаж «ТБ-3» был 8 человек, но он мог взлететь и с 5-ю, либо ещё трое не выпрыгнули.

Таким образом, менее всего похоже на то, что Симонов якобы наблюдал бой головановских «Ил-4», а потом зачем-то переписал так, словно бы видел «ТБ-3». Он явно видел именно «ТБ-3», а значит – не 212-й авиаполк, а какой-то другой. Попробуем его установить.

Никаких фамилий Симонов не называет, кроме некоего «генерал-лейтенанта Козырева», командира авиадивизии, который от отчаяния вылетел лично на том самом одиноком истребителе, чтобы хоть как-то прикрыть беспомощные бомбардировщики. Считается, что Козырев – вымышленная фигура, вернее – собирательный образ, в котором можно угадать нескольких известных генералов авиации. В книге В. Е. Звягинцева «Трибунал для сталинских соколов» высказывается предположение, что это был С. А. Черных, командир 9-й смешанной авиадивизии Западного фронта.

Эта дивизия к началу войны базировалась на Белосток, практически у самой границы, первая подверглась немецкому удару, затем её остатки под руководством С.А.Черных перелетели на аэродром в посёлке Сеща, Брянской области, в 140 км южнее Смоленска.

И тут мы с вами внезапно добрались до сути. В те дни на знаменитой авиабазе в Сеще, о которой снят замечательный фильм «Вызываем огонь на себя», и где сейчас паркуются «Русланы», там перед войной стоял 3-й тяжёлый бомбардировочный авиаполк, вооруженный, как вы уже догадались, именно «ТБ-3», под командованием полковника Филлипова.

Можем предположить, что именно машины этого полка, 3-го тяжёлого, взлетевшие с аэродрома Сеща в сопровождении истребителя психанувшего генерала Козырева (Черных) – именно они описаны Симоновым как бомбившие переправы через Березину в районе Бобруйска. Не «вместо» головановского 212-го дальнего полка, а вместЕ с ним. От Смоленска и от Сещи одинаковое расстояние до Бобруйска – 250-270 километров, для авиации это практически рядом, и, как известно, туда бросили всех, кто мог летать.

Именно 6 машин «ТБ-3» и потом ещё 3, из состава 3-го тяжёлого бомбардировочного авиаполка, были сбиты на глазах у Симонова, и потом этот эпизод описан им в романе «Живые и мёртвые», и экранизирован – кругом только «ТБ-3».

Это не исключает возможность того, что ПОТОМ Симонов действительно встретил сбитый экипаж «Ил-4» Квасова и Ищенко из 212-го дальнего авиаполка, там кого только не сбивали над лесом – и наших, и немцев. Тем более, что Ищенко, в отличие от «Козырева» (Черных?) назван у Симонова прямым текстом, как горлопанивший в открытом эфире, и слышать его мог кто угодно и где угодно:

«… когда Козырев услышал в радионаушниках хорошо знакомый голос майора И Щ Е Н К О, старого товарища еще по Елецкой авиашколе: «Задание выполнили. Возвращаемся. Четверых сожгли, сейчас будут жечь меня. Гибнем за родину. Прощайте! Передайте благодарность Козыреву за хорошее прикрытие!» – он схватился руками за голову и целую минуту сидел неподвижно, преодолевая желание здесь же, в комнате оперативного дежурного, вытащить пистолет и застрелиться. Потом он спросил, пойдут ли еще на бомбежку ТБ-3. Ему сказали, что мост разбит, но есть приказ разбить еще и пристань с переправочными средствами; ни одной эскадрильи дневных бомбардировщиков по-прежнему нет под рукой, поэтому еще одна тройка ТБ-3 поднялась в воздух. Выскочив из дежурки, никому ничего не сказав, он сел в истребитель и взлетел. Когда, вынырнув из облаков, он увидел шедшие внизу бомбардировщики, целые и невредимые, это была одна из немногих минут счастья за все последние дни…».

Дело в том, что оба эти полка были частью одного и того же соединения – 52-й авиадивизии. В ней был ещё третий полк – 98-й дальнебомбардировочный, стоявший в Шаталово, но тоже на «Ил-4». В свою очередь, две дивизии (52-я и 42-я) входили в состав 3-го корпуса Дальней Авиации. Штаб корпуса базировался в Смоленске, и там же стоял 212-й авиаполк Голованова. Неудивительно, что именно этот полк перехватил на себя все лавры. А Симонова несправедливо обвинили в отступлении от документальной точности, в неспособности отличить «ТБ-3» от «Ил-4».

На фото к статье: ТБ-3, внизу слева Ил-4.

На интерактивной карте по ссылке отмечены места дислокации обоих «перепутавшихся» полков:

https://yandex.ua/maps/?um=constructor:c6d25799e245432662a183c01830a9fb346b3cd9fd35255cec34edc7d4d7dca1&source=constructorLink

76 лет назад – 29-го июня 1944 года – началась Полоцкая наступательная операция, как часть более крупной, стратегической операции «Багратион». Она проводилась силами Первого Прибалтийского фронта, под командованием генерала Баграмяна Ованеса Хачатуровича, выходца из дворянской семьи, и одного из наиболее опытных советских полководцев.

Генерал Баграмян (будущий маршал), тремя годами ранее встретил войну в должности заместителя начальника штаба Юго-Западного фронта, участвовал в организации первых крупных встречных танковых сражений в районе Дубно, Ровно и Луцка, окончившихся неудачей (кстати, там одним из корпусов командовал будущий маршал Рокоссовский). Затем, участвуя в управлении войсками в ходе обороны Киева, Баграмян в финале сражения успешно прорвался из Киевского котла во главе штабной колонны, тогда как большинство остальных высших офицеров погибли (включая командующего фронтом и начальника штаба фронта).

Соответственно, Баграмян был назначен начальником штаба воссозданного Юго-Западного фронта. Первое время он хорошо проявил себя в сражении за Ростов-на-Дону, и затем на начальных стадиях Второй битвы за Харьков. Однако закончилась та битва с результатом «военная катастрофа»: несколько советских армий погибли в Барвенковском котле, и Сталин возложил вину, в том числе, на генерала Баграмяна. Не миновать бы ему трибунала и расстрела, но, как и в случае с Коневым, за него вступился Г.К.Жуков, заявивший, что там виноват не только лишь один Баграмян, и вообще: опытных военачальников не хватает, нужно дать Баграмяну возможность исправиться. По официальной версии, Жуков поручился за Баграмяна, и тот отделался понижением в должности – до начальника штаба армии. Вообще, Жуков чем-то напоминает одного из персонажей Гоголя, который ездил по стране и скупал «мёртвые души», в данном случае – генералов, приговорённых сталинским трибуналом к смертной казни. В письме по поводу Баграмяна, И.В.Сталин указал следующее:

«… Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте. Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-то трёх недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел ещё отдать противнику 10-20 дивизий. … После всего случившегося тов. Баграмян мог бы при желании извлечь урок и научиться чему-либо. К сожалению, этого пока не видно. … Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если тов. Баграмян покажет себя с хорошей стороны в качестве начальника штаба армии, то я поставлю вопрос о том, чтобы дать ему потом возможность двигаться дальше….».

На армейском уровне управления Баграмян воспользовался своим шансом и показал себя с хорошей стороны, и через полтора года был возвращён на фронтовой уровень, возглавив Первый Прибалтийский фронт. Его войска первыми, 22-го июня 1944 года, вступили в сражение в ходе операции «Багратион», участвовали в создании и ликвидации так называемого Витебского котла, а затем, без оперативной паузы, выдвинулись на Полоцк. Далее фронт Баграмяна постепенно покидал зону проведения операции «Багратион», смещаясь на северо-запад, к Балтийскому морю, вдоль русла реки Западная Двина (протекая далее по территории Прибалтики, эта река называется Даугава). Южнее, три «белорусских» фронта приступали к ликвидации, попавшей в «котёл», немецкой группы армий «Центр», а войскам Баграмяна противостояла уже другая группа армий – «Север».

Полоцк был первым крупным узлом обороны (так называемой «крепостью») на пути войск генерала Баграмяна к Балтийскому морю. Это – самый древний город Белоруссии, и, по одной из версий, он является географическим центром Европы. Город расположен на обоих берегах сливающихся рек Полота и Западная Двина, в 100 километрах ниже по течению последней реки относительно Витебска. Тогда, как и сейчас, в городе было три капитальных моста. Два из них (железнодорожный и автомобильный) немцы успели взорвать, но третий, крепкий и узкий деревянный мост, способный выдержать вес бронетехники, они оставили до последнего – для эвакуации своих войск. Ведь было непонятно – откуда и куда придётся эвакуироваться: по северному берегу на город надвигалась советская 4-я ударная армия, а по южному берегу – 6-я гвардейская. Река была линией разграничения между ними. Кроме того, ещё южнее наступала 43-я армия: её соединения, совместно с частями 1-го танкового корпуса, перерезали железную дорогу Полоцк—Молодечно и вышли на рубеж Германовичи—Докшицы. Кроме того, 1-й танковый корпус 29 июня занял райцентр Ушачи (в 35 км южнее Полоцка), и вырвался на оперативный простор, отсекая с тыла Полоцкую группировку от основных сил немецкой группы армий «Центр».

На подступах к Полоцку противником была оборудована оборонительная полоса «Тигр». Озерно-болотистая местность вокруг Полоцка создавала труднопреодолимый оборонительный район. В городе был создан рубеж круговой обороны. Сама по себе река Западная Двина имеет здесь ширину около 150 метров и, в отсутствие мостов, является серьёзной водной преградой.

Начав выдвижение на Полоцк 29-го июня, уже к утру 1-го июля соединения 6-й гвардейской армии вышли к окраинам Полоцка. Именно эта армия, под командованием генерала Чистякова, наносила главный удар с целью овладения Полоцком. Это та самая армия, которая в своё время завершала ликвидацию так называемого Сталинградского «котла», потом была переброшена в район севернее Белгорода – и очень вовремя, чтобы остановить немецкое наступление на север в ходе Третьей битвы за Харьков. Затем эта армия приняла на себя первый удар немцев на Курской Дуге (в составе Воронежского фронта). После Курской Битвы она, в связи с большими потерями, была выведена в резерв на пополнение и переформирование, и вот теперь снова оказалась в эпицентре одной из главных битв Второй Мировой войны – операции «Багратион».

Упорные бои за Полоцк продолжались 4 дня. Решающий штурм начали подразделения 6-й гвардейской армии во второй половине дня 3-го июля, после овладения единственным мостом через Западную Двину, который соединял две части города (подробнее об этом будет рассказано ниже). Уже на следующий день, к утру 4-го июля, Полоцк был очищен от противника: руководитель немецкой обороны самовольно отдал команду уцелевшим войскам прорываться из окружения, покидая город, несмотря на приказ Гитлера «стоять насмерть». За это Гитлер отстранил от должности командующего группой армий «Север» генерала Линдеманна (кстати, ранее этот генерал прославился тем, что именно его войска окружили и уничтожили советскую 2-ю ударную армию генерала Власова, а самого Власова взяли в плен).

«Генералу армии Баграмяну

Войска 1-го Прибалтийского фронта, развивая наступление, сегодня, 4 июля, штурмом овладели городом и важным железнодорожным узлом Полоцк – мощным укрепленным районом обороны немцев, прикрывающим направление на Двинск.

В боях за овладение Полоцком отличились войска генерал-лейтенанта Малышева, генерал-полковника Кузнецова, генерал-полковника Чистякова, … генерал-майора Баксова, полковника Егошина, ...

В ознаменование одержанной победы соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение Полоцком, представить к присвоению наименования “Полоцких” и к награждению орденами.

Сегодня, 4 июля, в 22 часа столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Прибалтийского фронта, овладевшим Полоцком, двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.

За отличные боевые действия объявляю благодарность руководимым Вами войскам, участвовавшим в боях за освобождение Полоцка.

…

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза И. СТАЛИН

4 июля 1944 года, № 129»

В результате Полоцкой операции, части Первого Прибалтийского фронта продвинулись в целом на 120—130 км за шесть дней, и вышли на рубеж Опса—Козьяны—озеро Нарочь. За взятие Полоцка более 30 советских воинов получили звание Героя Советского Союза. Один из них – младший лейтенант В.Д.Халев – командир экипажа огнемётного танка ТО-34, который первым ворвался в город, и погиб в уличных боях 2-го июля. Сам танк стоит сейчас на пьедестале возле шоссе на Минск.

Ключевым моментом в сражении за Полоцк было взятие того единственного моста, который упоминался выше. Сейчас этого моста не существует, осталась только дорога – улица Красина, которая с юга подходит перпендикулярно к реке, и далее упирается прямо в воду, а на северный берег мост выходил около дома № 41 по нынешней улице Новопокровской. Как уже говорилось, этот мост не был взорван немцами, но был заминирован и подготовлен к взрыву.

Группа советского спецназа, под командованием сержанта Дмитрия Фалина, смогла переплыть реку (с южного берега на северный) и обезвредить систему подрыва моста. Однако под огнём противника эта группа была вынуждена отступить, и вернуться в расположение своей части. У немцев появилась возможность снова провести цикл работ по минированию моста, и взорвать его. Допустить этого было нельзя.

Предотвратить взрыв моста было поручено группе под руководством 23-летнего лейтенанта Александра Григорьева, командира 8-й стрелковой роты 158-го гвардейского стрелкового полка 51-ой гвардейской стрелковой дивизии 6-й гвардейской армии. Памятник этим бойцам сейчас установлен на северном берегу реки (там, где раньше стоял мост) см. фото к статье. О ходе этого боя, начавшемся рано утром 3-го июля, подробно рассказано в песне «Цена жизни» Ю.Визбора, написанной именно по этому случаю. Текст песни приводится ниже полностью, поскольку не всем читателям ранее доводилось слышать про лейтенанта Григорьева (в отличие от рядового Райана). Примечание: упоминаемый в песне «генерал» - это командир дивизии С.В. Черников. После длительного боя, немцы выжгли огнемётами группу лейтенанта Григорьева, но повредить мост уже не успели – на него ворвались советские танки.

"Товарищ генерал, вот добровольцы –

Двадцать два гвардейца, и их командир,

Построены по Вашему..." – "Отставить. Вольно!

Значит, вы, ребята, пойдете впереди.

Все сдали документы и сдали медали.

К бою готовы, можно сказать.

Видали укрепленья?" – "В бинокль видали".

"Без моста, ребята, нам город не взять".

Этот город называется Полоцк,

Он войною на две части расколот,

Он расколот на две части рекою,

Полной тихого лесного покоя.

Словно старец, он велик и спокоен,

Со своих на мир глядит колоколен,

К лесу узкие поля убегают –

Белорусская земля дорогая.

"Задача такова: в город ворваться,

Мост захватить и от взрыва спасти.

Моста не отдавать – держаться. Держаться

До подхода наших танковых сил.

А мы-то поспешим, мы выйдем на взгорье,

Прикроем артиллерией смелый десант.

Как Ваша фамилия?" – "Лейтенант Григорьев!"

"Успеха Вам, товарищ СТАРШИЙ лейтенант!"

… Беги вперед, беги, стальная пехота –

Двадцать два гвардейца и их командир.

Драконовым огнём ревут пулеметы,

Охрана в укрепленьях предмостных сидит.

Да нет, она бежит! В рассветном тумане

Грохочут по настилу ее сапоги,

И мост теперь уж наш! Гвардейцы, вниманье:

С двух сторон враги, с двух сторон враги!

Четырнадцать атак лавой тугою

Бились об этот малый десант.

Спасибо Вам за всё, товарищ Григорьев –

Командир десанта, старший лейтенант.

Вот берег и река, грохотом полны,

И мост под танками тихо дрожит...

Товарищ генерал, приказ Ваш исполнен,

Да некому об этом Вам доложить.

Интерактивная карта боевых действий приведена по ссылке:

https://yandex.ua/maps/?um=constructor:a89f5795a2fdf3e43bc378525a050d6e39d5bcdc7c260158db3db876a1aee93f&source=constructorLink

78 лет назад – 3-го июля 1942 года – в СССР по радио сообщили:

«…По приказу Верховного командования Красной Армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь. … Слава о главных организаторах героической обороны Севастополя – вице-адмирале Октябрьском, генерал-майоре Петрове... – войдет в историю Отечественной войны против немецко-фашистских мерзавцев как одна из самых ярких её страниц …».

Как же так получилось, что немцы начали штурмовать этот город ещё в октябре 1941 года, а взяли только к главному празднику лета – Дню Независимости США? Так долго держались только Севастополь и ещё Ленинград (не взят вообще), и данный феномен требует пояснения. Или наоборот: почему тогда остальные города сдали гораздо быстрее, если можно было не так?

На последний вопрос ответить проще. Потому что немецкая армия имела подавляющее тактико-техническое превосходство на суше и в воздухе. Она относительно легко прорывала наши оборонительные рубежи, либо обходила их, окружала и устраивала «котлы» - в городах, в лесу и поле, используя превосходство в маневренности своей бронетанковой Триады (танки + САУ + бронетранспортеры), которой у нас не было. Более того, у нас не было не только САУ (т.е. самоходной артиллерии), но не хватало и тягачей для обычной буксируемой артиллерии, из-за чего она вся доставалась врагу при отступлении и в «котлах». Поэтому, согласно распоряжению маршала Воронова, ещё в начале войны все орудия крупных калибров были изъяты из действующей армии и увезены аж за Волгу, и там в полной безопасности отстаивались до Сталинградской битвы, т.е. до осени 1942 года. Вот мы и отступали до Волги, не в состоянии нигде зацепиться.

С Ленинградом и Севастополем ситуация прямо противоположная, и в первую очередь за счёт артиллерии (других видов оружия у нас по-настоящему не существовало и после Сталинграда). Эти два города имеют такую специфику, что расположены на берегу моря, и столетиями развивались как базы военного флота. А значит, возникают сразу два момента. Во-первых, защитников этих городов поддерживает корабельная артиллерия с моря. Во-вторых, мощные батареи береговой обороны (это фактически те же орудийные башни линкоров, поставленные на сухопутный фундамент). И то, и другое, чисто технически нельзя вот так взять и увезти за Волгу по распоряжению какого-нибудь Воронова, тем более что Флот был вне его компетенции, слава богу.

Корабельная артиллерия всегда сильнее сухопутной, грубо говоря – она крупнее калибром, мощнее и дальнобойнее. На суше, самое большое наше орудие – буксируемая гаубица «Б-4» - имела калибр 203 мм, что на флоте соответствует крейсеру. Тогда как у линкоров стандартные калибры – 305 и даже 406 миллиметров, т.е. в полтора-два раза больше. Такие большие орудия было бы невозможным перемещать по суше в силу их размера и веса (проваливались бы в почву). Поэтому флот, огнём своих кораблей поддерживавший оборону Одессы и Таллина, Севастополя и Ленинграда, сделал возможным рекордно долгое удержание этих городов. Таллин был сдан всего за неделю до Кременчуга (что странно с точки зрения географии), Одесса – одновременно с Москвой, а про Севастополь ниже.

При этом, немецкий флот в штурме этих прибрежных городов участия не принимал (иначе бы сделал с ними то, что сделал с Бейрутом американский линкор «Нью-Джерси» в 1984 году, поинтересуйтесь на досуге). Ну, с Ленинградом и Таллином проще и понятнее: там немцы в первый же день войны очень плотно заминировали вход в Финский залив (и в пятидесятые годы там плавать нельзя было, всё мины доставали), поэтому Балтийский флот никуда не мог уплыть из-под Ленинграда, но и немецкий не мог приблизиться. А вот насчёт Севастополя и Одессы, я сейчас расскажу, но вы всё равно не поверите.

Дело в том, что есть такой международно-правовой акт – «Конвенция Монтрё», которая регулирует вход кораблей в Чёрное море (и выход) через пролив Босфор. Многие о ней слышали как раз в свете событий последних лет, когда на Севастополь – Босфор – Тартус опиралось всё снабжение сирийских «учений». Суть же в том, что эту бумажку писали не менее влиятельные люди, чем те, что навечно запретили по-человечески хоронить Ленина, постановив сделать из него чучело и показывать зевакам в стеклянной витрине. Вернее, это явно одни и те же люди. И подобно тому, как никто из нынешних правителей не может принять решение по захоронению Ленина, так и немцы в ходе Второй Мировой войны не могли просто подтереться этой Конвенцией (как каким-нибудь Будапештским меморандумом) и подогнать к Севастополю пару линкоров. Эта конвенция запрещает вход в Чёрное море иностранным линкорам, авианосцам, подводным лодкам, и ещё много чего запрещает. Именно поэтому нам даже пришлось изобретать корабль-урод под названием «авианесущий ракетный крейсер»: подобный чудо-гибрид не упомянут в Конвенции Монтрё, значит можно. А будь «Адмирал Кузнецов» нормальным авианосцем, то его, построенного в Николаеве, просто никогда бы не выпустили из Чёрного моря.

Поэтому немецкий флот на Чёрном море в годы войны был представлен пятью небольшими подводными лодками, которых перевозили через пол-Европы автомобильными трейлерами и спускали на воду в Румынии, небольшими катерами и быстроходными десантными баржами (это суда на подводных крыльях типа наших «Ракета», «Комета», «Метеор», хорошо знакомых читателям старшего поколения). Мы, кстати, сами строили канал Волга–Дон как раз для того, чтобы по нему перебрасывать в Чёрное море подводные лодки, сделанные в Нижнем Новгороде.

Итак, немецкого флота на Чёрном море не было – именно поэтому мы так долго удерживали Севастополь, а сами потом в 1944-м взяли его обратно за четыре дня: начали штурм 5 мая и закончили как раз ко Дню Победы. И при том нам тогда не помогал наш флот: он почти весь сточился вот именно в ходе героической обороны Севастополя 1941-42 годов, и ещё в 1943-м был жуткий случай с утоплением группы кораблей в главе с суперэсминцем «Харьков», поэтому в 1944-м наш тяжёлый флот не выходил из запасной базы в Новороссийске. Зато при обороне Севастополя он в полной мере не жалел себя: поддерживал артиллерией и зенитками, эвакуировал раненных и начальство, подвозил пополнение и боеприпасы из Новороссийска.

Вот это последнее и была – ахиллесова пята, почему в конце концов Севастополь всё-таки сдали. В отличие от Ленинграда.

И отличие очень существенное. Иногда можно услышать (как одну из тысячи версий), что немцы не взяли Ленинград просто потому, что не очень-то и хотели. Мол, их цель была – уморить голодом в блокаде. Но давайте предположим, что немцы всё-таки хотели взять Ленинград, как Севастополь. Кстати, и последний брать не было смысла: он географически находится, так сказать, на задворках цивилизации, и никому особо не мешает, чай не стратегический перекресток. Не то, что «Битва за Ясли Господни», когда, стоило англо-французам в 1856 году овладеть рыбацким посёлком Севастополь – и сразу Российская Империя признала себя побежденной в войне в целом, как будто её граница в этом Севастополе начиналась и заканчивалась. Для сравнения, в июле 1942-го в Москве не прекращали работать кинотеатры и рестораны, где молодёжь из талантливых семей могла хорошо отдохнуть, не заморачиваясь о том, что в каком-то несчастном, полгода осажденном Севастополе, последние защитники вынуждены пить морскую воду, добавляя туда сахар.

Так вот, взять Ленинград в те годы не могла бы ни одна армия мира, при всём желании, хоть американская. Этот город был крупнейшим центром военной промышленности на Земле, и в плане обороны он, подобно Франкенштейну, воспроизводил сам себя. На ленинградских заводах – Путиловском, Металлическом и других – издавна было сконцентрировано производство всех видов вооружений, включая все мыслимые типы артиллерийских систем (в том числе и тех самых корабельных), танки («КВ») и, самое главное, что отличает Ленинград от Севастополя, это собственное производство боеприпасов, на Охтинском пороховом заводе.

Простой пример. Блокада Ленинграда официально началась 8 сентября 1941 года, но, вот у меня буквально под рукой первые же попавшиеся данные: «… В ноябре 1941 года из блокадного Ленинграда было отправлено в Москву 431 орудие, 926 миномётов и 40 000 бронебойных снарядов калибром 76 мм…». Сорок тысяч бронебойных снарядов! Напомню, что общее количество танков и штурмовых орудий, в действующей армии немцев на Востоке, на 22 июня 1941 года, составило (без огнеметных) всего 3332 единицы. Даже выпустив в «молоко» 90 процентов снарядов, полученных из блокадного Ленинграда только в ноябре 41-го, можно было уничтожить всю немецкую бронетехнику.

Если блокадный Ленинград, обороняя сам себя, ещё и успевал снабжать всю остальную страну снарядами собственного производства, то в Севастополе была ситуация прямо противоположная, вернее – как раз нормальная. Там, конечно, удалось самостоятельно собирать кое-какие девайсы, вроде небольших миномётов, и даже мины к ним, и ремонтировать всякое разное оружие на базе Севастопольского морского завода (который, кстати, до марта 2014 года принадлежал талантливой семье Порошенко), но в остальном Севастополь очень зависел от поставок из Новороссийска. Пока ему подвозили снаряды – он отстреливался, как только перестали подвозить – был сразу потерян.

Кроме вот этой ситуации (сильнейшая система обороны, что опиралась на артиллерию линкоровского калибра), был ещё один фактор, позволявший оборонять Севастополь так долго. Это – развитие событий на других участках советско-германского фронта, которые раз за разом придавали новый импульс обороне Севастополя.

Всё началось, как уже сказано выше, осенью 1941 года. В октябре, когда немцы прорвались в Крым с севера (через Ишуньские позиции) и начали стремительно приближаться к Севастополю, на дальних подступах к нему вступили в бой части морской пехоты Черноморского флота – других войск в Севастополе не было, и долго бы ему не продержаться. Но вот наступило 16 октября 1941 года – день, когда Советская власть покинула Москву. Единственный день в истории, когда не работал Московский метрополитен (не останавливавшийся и сейчас в дни коронавируса, в отличие от Киевского, Харьковского, Бакинского…). Оставив Москву, становилось неприличным продолжать удерживать Одессу – и 16 октября 1941 года советские войска покинули Одессу и были переброшены в Севастополь, что существенно усилило его гарнизон.

Затем, 17-го ноября 1941 года, началось советское контрнаступление в районе Ростова-на-Дону, на запад, на пространстве от Харьковской области до побережья Азовского моря. Возникла реальная угроза того, что Крым будет отрезан от материка (примерно как сейчас, но без Керченского моста). Немцам тогда удалось остановить наше наступление к началу декабря, на рубеже реки Миус (в центре этого рубежа, кстати, находится знаменитая Саур-Могила), но им в те дни было точно не до Севастополя. А с 5-го декабря началось и контрнаступление под Москвой, в январе 42-го – и под Харьковом и в Северном Донбассе.

Всё это, конечно, повлияло и на результат первого штурма Севастополя немецкими войсками, который начался 2-го ноября 1941 года.

«… Когда война приходит в города,

Они мрачней становятся и тише,

А он казался мне сильней и выше,

Значительней и строже, чем всегда…»

К 9-10 ноября немцам удалось полностью окружить город с суши. 11 ноября завязались бои по всему периметру обороны Севастополя, но в течение 10 дней наступавшим удалось лишь незначительно вклиниться в тактическую зону обороны. 21-го ноября, подвергнувшись обстрелу с береговых батарей, двух крейсеров и линкора «Парижская коммуна», немцы прекратили штурм города.

Далее, 5 января 1942 года, Черноморский флот произвёл высадку десанта в порту Евпатории силами батальона морской пехоты (командир — капитан-лейтенант К. Г. Бузинов). Одновременно в Евпатории вспыхнуло восстание, в котором участвовала часть населения города и прибывшие на подмогу партизаны. На первом этапе операция шла успешно: Евпаторию освободили от немецко-фашистских захватчиков, румынский гарнизон силой до полка был выбит из города. Однако вскоре немцы подтянули резервы, и в завязавшихся уличных боях противнику удалось одержать верх. 7 января бой в Евпатории был окончен. Силы десанта частично погибли в неравном бою, частично попали в плен. Главное, часть немецкой группировки при этом была оттянута от Севастополя к Евпатории. Именно данному десанту, Владимир Высоцкий посвятил песню «Чёрные бушлаты».

Затем, в конце января 1942 года был высажен ещё один десант: из Тамани на Керченский полуостров, там был образован Крымский фронт, и шли активные боевые действия: немцам удалось полностью остановить наше наступление от Керчи к Севастополю только в начале апреля на Ак-Монайских позициях, отсекающих Керченский полуостров от остального Крыма. Эти бои, опять-таки, давали защитникам Севастополя некоторую передышку. Однако же, Крымский фронт оттягивал на себя часть снабжения, прежде всего боеприпасов, которых и так не хватало Севастополю.

А 12-го мая началось советское наступление под Харьковом, то самое – что закончилось так называемым Барвенковским «котлом». Но сначала-то было неизвестно, чем оно закончится – поэтому вся немецкая авиация из Крыма срочно отправилась на Харьков.

Вот так, с ноября по май, Севастополь уверенно держался в полном окружении, ни на день не прекращая артиллерийские дуэли:

«… Шёл сотый день. 101-й. Сто второй …

Под нами с рёвом оседали горы,

Но только почта покидала город

Только мёртвый мог оставить строй …»

В конце мая 1942-го, из Харькова в Крым вернулась немецкая авиация. Первым делом противник разгромил основные силы Крымского фронта на Керченском полуострове, в ходе операции «Охота на дроф». После переброски освободившихся частей и отдыха, 7-го июня немцы начали решающий штурм Севастополя.

Вся их тактика была рассчитана на то, чтобы обрезать поставки боеприпасов в Севастополь, осуществлявшиеся морским путём. Как я уже сказал, крупных немецких кораблей в Чёрном море не было, но они топили наши корабли своей авиацией, в прибрежных водах – уже доставали сухопутной артиллерией. А наши транспортные и грузовые, т.е. невоенные суда, становились лёгкой добычей небольших немецких катеров, как сейчас в историях с сомалийскими пиратами.

2 июня на подходе к Севастополю потоплен танкер «Михаил Громов», и нехватка бензина стала критической: остановился весь транспорт и вся авиация наша в Севастополе, и так немногочисленная. 10 июня потоплен транспорт «Абхазия», 13 июня — транспорт «Грузия» при подходе к Минной пристани.

Всё менее и менее плотным становился заградительный огонь севастопольской артиллерии, по мере нарастания дефицит боеприпасов. И всё более зверела немецкая артиллерия, о чём Манштейн так сказал в своих мемуарах: «В целом во Второй Мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, как при последнем штурме Севастополя». Перелом в сражении наступил 17 июня: на южном участке атакующие войска противника заняли позицию, известную как «орлиное гнездо» и вышли к подножию Сапун-горы. И в тот же день на Северной стороне было захвачено несколько фортов у подножия Мекензиевых гор, включая Тридцатую батарею – одну из двух (наряду с Тридцать Пятой), которые были вооружены четырьмя орудиями калибром 305 мм, снятыми с линкора «Полтава», и составляли основу огневой мощи Севастополя.

За 18-23 июня, несмотря на перевод на Северную сторону свежего пополнения (прибывшего 12-13 июня на крейсере «Молотов» и эсминцах) в 2600 человек, все советские войска на северном берегу Севастопольской бухты либо были уничтожены, либо сдались после израсходования всех боеприпасов, либо продолжали отбиваться в изолированных укреплениях и укрытиях (типа Константиновского форта, который последние защитники покинули вплавь утром 24 июня).

Для тех, кто не был в Севастополе, надо пояснить – что такое «Северная сторона». Город расположен на берегах большого залива – Севастопольской бухты, которая врезается в сушу на 7,5 километров, ширина бухты – около одного километра, как река Днепр в районе Киева. По своим размерам, для размещения торговых и пассажирских судов, Севастопольская бухта входит в тройку лучших на Земле (наряду с Сиднейской и Гонконгской), а как база для военного флота – занимает первое место, не имея аналогов в мире. При этом мост через Севастопольскую бухту отсутствует, и сделать его нельзя: это затруднит проход военных кораблей, т.е. будет утрачено главное достоинство бухты. Сообщение между двумя берегами бухты осуществляется пассажирскими катерами, также ходит автомобильный паром (можно переправиться на нём со своим автомобилем). Поэтому так называемая «Северная сторона» (район Севастополя за этой бухтой), по сравнению с центральными районами, развита даже ещё меньше, чем, скажем, левобережные районы Киева, Запорожья и других городов по реке Днепр.

Из достопримечательностей, на Северной стороне находится пляж «Учкуевка» (не хуже чем евпаторийский Золотой берег, с автокемпингом в сосновом лесу) и Братское кладбище, где похоронены солдаты, защищавшие Севастополь в ходе предыдущих (русско-турецких, русско-французских и русско-английских) войн, начиная с 19-го века. Название «Братское» связано с тем, что всех погибших солдат принято считать братьями друг другу (иногда используется термин «побратимы»). На этом кладбище установлен необычный храм – в виде серого каменного кургана пирамидальной формы, увенчанного большим деревянным крестом. Там же, после Евромайдана, был похоронен Виктор Янукович-младший (сын Виктора Фёдоровича). Кроме того, на Северной стороне находится междугородняя автостанция, от которой ходят автобусы на Евпаторию (напрямую, не через Симферополь).

Во всех предыдущих сражениях за этот город (начиная от Битвы за Ясли Господни и кончая вот этим штурмом Севастополя немецкими войсками) главный удар атакующие наносили по Северной стороне. Это было связано с тем, что данный сектор защищен от ударов корабельной артиллерии грядою Мекензиевых гор. Тогда как с южного направления подходы к Севастополю простреливаются насквозь кораблями со стороны Балаклавы, Фороса и Фиолента.

Овладев Северной стороной, немецкая артиллерия получила возможность обстреливать Севастопольскую бухту, и подвоз подкреплений и боеприпасов в нужном объёме стал невозможен. 18 июня были повреждены (и авиацией, и артиллерией) корабли со снабжением, включая суперэсминец «Харьков», а крейсер «Коминтерн» отказался входить в Севастопольскую бухту. Ночью санитарный транспорт «Белосток», обладавший высокой скоростью хода, последним из транспортных судов вошёл в Севастопольскую бухту и отшвартовался у Холодильника. Наутро из-за артобстрела вынужден был прервать разгрузку и с двумя пробоинами ниже ватерлинии вышел в море, имея на борту около 400 раненых и менее 100 эвакуируемых. В 2 часа ночи 19 июня южнее мыса Фиолент он был потоплен немецкими катерами.

Снабжение стало осуществляться быстроходными кораблями и подводными лодками в бухты Карантинная, Стрелецкая, Камышовая и мыс Херсонес. Суперэсминец «Ташкент» последний раз прибыл в Севастополь ночью 26-27 июня с пополнением и боеприпасами, вывез из города более 2100 человек и фрагменты знаменитой Панорамы, при этом подвергся непрерывным атакам 90 самолётов с 5 по 9 утра, получил серьёзные повреждения и потерял ход около Тамани — отбуксирован в Новороссийск.

27 июня вся зенитная артиллерия Севастополя (кроме Херсонесского аэродрома) осталась без боеприпасов, натиск вражеской авиации усилился многократно — даже завезённые ночью боеприпасы было трудно доставить к линии фронта. Орудия без снарядов стали стягивать к районам от бухты Стрелецкой к бухте Казачьей (севернее мыса Херсонес).

Руководитель штурма Севастополя, командовавший немецкой 11-й армией генерал Манштейн, принял решение атаковать внутренний рубеж обороны не в лоб с юго-востока (от Сапун-горы), а с Северной стороны, для чего предстояло переправиться через Севастопольскую бухту. Южный берег бухты, удерживаемый советскими войсками, был сильно укреплён, и десант представлялся практически невозможным, именно поэтому Манштейн решил сделать ставку на неожиданность. В 2 часа ночи с 28 на 29 июня, скрытно, без артиллерийской подготовки, передовые подразделения противника на резиновых надувных лодках скрытно переправились через бухту под прикрытием дымовой завесы и внезапно атаковали в южный берег в 4-х местах (17 лодок и один катер были потоплены). Им удалось закрепиться только в районе Воловьей балки, потом выйти вверх, на Суздальскую гору и высадить ещё один десант в районе Килен-балки. К полудню посёлок Инкерман был утерян, склады боеприпасов в нём при отступлении были подорваны, заблокировав проход вдоль бухты по полотну железной дороги.

Упомянутые склады боеприпасов размещались в знаменитых Инкерманских пещерах, настолько огромных, что в древности там зимой держали стада овец: в пещерах всегда сохраняется определенная температура. Потом там сделали завод шампанских вин и склады шампанского. Из-за упомянутого взрыва (последствия вы видите на фото), после войны пришлось искать новые пещеры – и их нашли в Артёмовске (ныне Бахмут) в старых меловых выработках. Так появился Артёмовский завод шампанских вин.

После потери Инкермана, весь фронт сместился к западу от Килен-балки, по линии Камчатский редут — Редут Виктория. 29 июня около 3 часов ночи немцы также попытались высадить десант на мысе Херсонес. 12 моторных шхун из Ялты были обнаружены нашими наблюдателями у мыса Фиолент, и 9 из них было потоплено 18-й береговой батареей, несмотря на демонстрацию ложного десанта торпедными катерами противника восточнее, у Георгиевского монастыря (с подрывом начинённого взрывчаткой катера у берега).

29 июня к 16-17 часам из-за недостатка боеприпасов прекратила огонь артиллерия Севастополя в районе гора Суздальская – хутор Дергачи, и в районе Сапун-горы (оборонявшаяся там 386-я стрелковая дивизия была вынуждена оставить свои позиции из-за мощного артиллерийского обстрела со стороны противника)— на ключевом участке второй линии обороны случился прорыв. К вечеру противник занял эти районы, втащил туда артиллерию и смог вести обстрел всего города. Это было ключевым моментом, так как с Сапун-горы простреливается весь район Севастополя и мыса Херсонес.

30 июня в береговой обороне осталось всего 5 батарей с небольшим запасом снарядов. Эвакуированная ранее из Одессы, Приморская армия генерала Петрова имела 1529 снарядов среднего калибра и немного противотанковых. Все тыловые подразделения армии и флота приступили к уничтожению запасов и средств, перевозка грузов была прекращена, грузовики стояли беспорядочно вдоль берегов Херсонесского полуострова, где и были затем уничтожены.

30 июня пал Малахов курган. К этому времени у защитников Севастополя стали заканчиваться боеприпасы, и руководитель обороны Севастополя, командовавший Черноморским флотом адмирал Октябрьский получил разрешение из Москвы на эвакуацию себя и других начальников. Эвакуация высшего командования началась с помощью авиации. 13 самолётов «Дуглас» вывезли на Кавказ 222 начальника и 49 раненых. Около 700 человек начальствующего состава и великая снайперша Павличенко (о которой недавно был снят фильм «Несломленная») вывезены подводными лодками. Ещё несколько тысяч смогли уйти на лёгких плавсредствах Черноморского флота.

Об этой эвакуации не писал только ленивый, общая мысль такова: «наши начальники удрали из Севастополя и бросили своих солдат на убой» - это чистая правда. Но дальше иные либералы зачастую пишут: «… а вот немецкие генералы, когда мы штурмовали Севастополь в мае 1944-го, до конца оставались со своими солдатами…». Аха-ха-ха-ха. Передайте кто-нибудь либералам, что в полночь на 10-е мая 1944 года, с мыса Херсонес на катере эвакуировался, со своим штабом, руководитель немецкой группировки в Крыму генерал Альмендингер. Вместе с ним почему-то отплыло и руководство 49-го горнострелкового корпуса (хотя формально именно им Альмендингер передал командование вместо себя). Поэтому остатки немецкой группировки, отступившей из Севастополя на мыс Херсонес, возглавил командир 73-й пехотной дивизии, генерал Бёме. Но и за ним и другими высшими офицерами, утром 12 мая прибыли два транспортных самолета. Однако к этому времени, наши лётчики и артиллеристы оседлали это место настолько плотно, что уже не целясь сбивали и топили всё, что летело и плыло мимо Севастополя, и оба указанных самолёта сбиты, едва появившись над мысом Херсонес. Потому и этот генерал Бёме, и командир 111-й пехотной дивизии генерал Грюнер, и ещё около 100 немецких офицеров взяты в плен на Херсонесе, и там же обнаружен труп командира 336-й пехотной дивизии генерала Хагемана.

Вернёмся в 1942-й год. 1-го июля сопротивление защитников Севастополя прекратилось, в ночь на 2 июля была подорвана Тридцать Пятая батарея, на которой не осталось снарядов (сейчас там устроен Мемориал). Далее сопротивление было спонтанным, кроме мыса Херсонес и отдельных разрозненных очагов, в которых отдельные группы советских воинов продолжали сражаться вплоть до 9-12 июля. Затем они все были взяты в плен, и тут по полной расчехлились нынешние лучшие друзья украинцев – крымские татары. Свою вековую ненависть к русским они выплеснули на пленных. Насколько им позволял конвой, татары набрасывались на колонны пленных, бредущие по дороге от Севастополя к Бахчисараю, избивали и убивали многих из них. За это в мае 1944 году, когда наши вернулись в Крым, к татарам были предъявлены претензии, и Сталину ничего не оставалось, как эвакуировать весь этот оступившийся народ из Крыма, подальше от греха.

Руководитель штурма Севастополя, немецкий генерал Манштейн за эту операцию получил высшее воинское звание фельдмаршала, а весь личный состав его армии — специальный нарукавный знак «Крымский щит». А наши, эвакуировавшиеся, адмирал Октябрьский и генерал Петров – медали «За оборону Севастополя». И, хотя этот город был потерян уже после Купянска и за пару дней до потери «половины Воронежа», он не упоминается в печальном перечне городов знаменитого Приказа № 227 «Ни шагу назад» от 28 июля 1942 года, помните: «… Враг уже захватил Луганск, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа …» и всё. А как же Севастополь?

Упоминаемый выше мыс Херсонес – это не тот, популярный среди туристов, музей-заповедник «Херсонес Таврический» (в конце улицы Древней, между бухтами Песчаной и Карантинной), ранее изображённый на обороте 1-гривневой купюры, а после Евромайдана – на новых 200-рублёвых банкнотах РФ. Нет, описанные выше события происходили в другом месте – примерно в 10-ти километрах юго-западнее. Настоящий мыс Херсонес – крайняя западная точка Гераклейского полуострова и административной территории Севастополя. До войны здесь находился маяк высотой 36 метров (на котором, кстати, проводил свои первые опыты изобретатель радио – инженер Попов). В начале 50-х годов этот маяк полностью восстановлен. Рядом с маяком, в послевоенные годы, на закрытой территории, располагалась военная авиабаза и радиолокационная станция «Днепр». После того, как СССР «развалился», сооружения станции использовались Вооруженными силами Украины для телеметрии космических объектов в интересах Национального космического агентства Украины. После Евромайдана это – заброшенная и открытая для свободного посещения территория, заваленная мусором, обломками и развороченными сооружениями.

Тут же – гранитный крест с надписью: «Вечная память Героям обороны Севастополя, оставленным на произвол судьбы в трагические дни июля 1942 г. Простите нас…».

… Холодные волны вздымает лавиной

Широкое Черное море,

Последний матрос Севастополь покинул,

Уходит он, с волнами споря …

Друзья-моряки подобрали героя,

Кипела вода штормовая.

Он камень сжимал посиневшей рукою

И тихо сказал, умирая:

«Когда покидал я родимый утес,

С собою кусочек гранита унес,

Затем, чтоб вдали от крымской земли

О ней мы забыть не смогли.

Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,

Что с честью носить его будет,

Он первым в любимую бухту вернется

И клятвы своей не забудет.

Тот камень заветный и ночью и днем

Матросское сердце сжигает огнем,

Пусть свято хранит мой камень гранит,

Он русскою кровью омыт…»

Сквозь бури и штормы прошел этот камень,

И стал он на место достойно,

Знакомая чайка взмахнула крылами

И сердце забилось спокойно.

Взошел на утес черноморский матрос,

Кто Родине новую славу принес,

И в мирной дали идут корабли

Под солнцем родимой земли ...»