dekapolsev

76 лет назад – 6-го июня 1944 года – наши англо-американские партнёры начали операцию «Нептун», высадив морской и воздушный десант на побережье Северной Франции.

Нет официальных разъяснений, почему именно этот эпизод считается открытием Второго фронта. Ведь, как недавно заметил один из комментаторов: «… союзники начали воевать с Гитлером раньше, чем русские: у них ещё в 1940-м году был Дюнкерк…». И он прав, вообще-то Курская Дуга или так называемый Сталинградский котёл – это и был как раз «второй» фронт, тогда как Первый уже давно гремел в Северной Африке и на островах Тихого океана, задолго до 22.06.1941.

Возможно, эвакуация англичан из Дюнкерка в 1940-м году – это не тот эпизод, которым следует гордиться? А ужасные сражения в Северной Африке не считаются просто потому, что имеется в виду «второй фронт В ЕВРОПЕ».

Но ведь и в Европе союзники начали воевать задолго до операции «Нептун», даже если не считать злосчастный Дюнкерк. Так, ещё в марте 1942 года был проведен рейд британского спецназа на французский порт Сент-Назер (операция «Колесница»), а в августе того же года – общевойсковая операция «Лоцман» по высадке англо-канадского десанта в районе французского порта Дьеп, с треском провалившаяся (и потому, видимо, её не представляют как «открытие Второго фронта»).

Затем, уже в дни Курской битвы, а точнее – 10-го июля 1943 года, англо-американцы высадились на итальянском острове Сицилия. Конечно, это всего лишь остров, почти как айсберг в океане. Но, овладев Сицилией в течение месяца, они уже в августе 43-го перенесли боевые действия в континентальную Италию, то есть непосредственно на территорию Европейского Полуострова – это и следовало бы считать открытием «Второго фронта на Европе». А мы в эти дни снова брали Харьков.

Далее, в октябре 43-го, англо-американцы зашли в Неаполь, а к началу 1944 года, продвигаясь с юга на север Италии, достигли Монте-Кассино, всего лишь в 120-ти километрах южнее Рима. Но и пятимесячной битве за Монте-Кассино отказано в праве считаться Вторым фронтом, хотя она получила почётное наименование Итальянский Сталинград (без всяких «так называемый»).

С чем это связано? Может, как и в случае с Дюнкерком, им неудобно вспоминать о Монте-Кассино и вообще об Итальянской кампании, особенно на фоне того, что мы за это время дошли от Курской дуги до Карпатских гор, проскочив довоенную границу СССР? А может, неудобно по другой причине: марокканские военнослужащие (из состава 5-й армии США) устроили в Италии чуть ли не геноцид мирного населения, известный в истории как «мароккинат». По этим событиям снят замечательный фильм "Женщины из Чочара", где великолепную Софи Лорен насилует толпа американских военнослужащих.

Возможно, Монте-Кассино не считается «вторым фронтом» именно потому, что там под американским и британским флагами на самом деле сражались новозеландцы, индусы, непальцы, те же марокканцы, южноафриканцы, алжирцы, раджпуты, поляки, маори, гуркхи и ряд других племён? Но ведь и 6-го июня 1944 года в официальном открытии Второго фронта принимали участие всё те же поляки (их похоронено в Нормандии 600 человек), те же новозеландцы, австралийцы, канадцы, греки и другие большие друзья США.

Справедливости ради надо сказать, что и «с той стороны» было тоже не всё просто по национальной тематике: побережье Нормандии вместе с немцами защищали подразделения так называемых Восточных Легионов, сформированных из граждан Советского Союза – бывших военнослужащих Красной Армии, а также добровольцев и призывников с оккупированных немцами территорий СССР. Впрочем, большинство из нижеперечисленных республик не были оккупированы немцами, поэтому для их жителей путь в Восточные Легионы начинался всё же в советских военкоматах. В частности, Туркестанский легион объединял в своих рядах представителей различных народов Средней Азии — узбеков, казахов, киргизов, туркмен, каракалпаков, таджиков. Грузинский легион, помимо грузин, включал осетин, абхазов, адыгейцев, черкесов, кабардинцев, балкарцев и карачаевцев, а Кавказско-магометанский – азербайджанцев, дагестанцев, ингушей и чеченцев, и имел в своём составе батальон спецназа «Бергман» (т.е.«Горец»). Лишь Армянский легион имел однородный национальный состав. Позже, в августе 1942-го, создан Волжско-татарский легион, собравший в своих рядах поволжских татар, башкир, марийцев, мордву, чувашей и удмуртов. Ну и плюс легионы из славян и прибалтов, а также крымских татар. Все они, начиная с 1943 года, использовались только в Западной Европе, в том числе в Нормандии. К «власовцам» и «бендеровцам» они никакого отношения не имели, это обычные немецкие воинские части, однако со своим советским вооружением (по официальной версии: «их вооружили немцы трофейным оружием, с захваченных советских складов»).

Но вернёмся к нашим англо-американским партнерам: они 4-го июня 1944 года взяли Рим, но даже это ещё не считалось Вторым фронтом, это всё было по-прежнему «мимо кассы», и до официального открытия Второго фронта оставалось двое суток.

Приходится предположить, что высадка в Нормандии официально приобрела статус «открытия Второго фронта» именно в силу её огромного значения для западной цивилизации. Ведь, если бы не она, сейчас бы граница России заканчивалась в Бресте. Французском.

Если же говорить о её значении для противоположной стороны, то есть для Советского Союза, то она была, мягкого говоря, несколько запоздалой. Впервые русский царь обратился к англо-американцам с просьбой открыть Второй фронт ещё 18 июля 1941 года. Второе послание по этому поводу было отправлено 3-го сентября (того же года). Потом была ещё переписка в апреле 1942-го, потом – Тегеранская конференция в конце 1943-го… и так далее. Каждый раз, сэр Уинстон Черчилль в ответ писал, что скоро всё будет, просто надо чуть-чуть подождать, мы не готовы.

А истинное отношение Черчилля к союзническим обязательствам перед СССР высказано им в книге «Как я воевал с Россией», а именно: «… русские считали, что оказывают нам услугу, сражаясь в своей собственной стране за свою собственную жизнь. И чем дольше они сражаются, тем больше мы им должны, по их мнению…». Что ж, сказано по сути правильно, но зачем вообще было годами притворяться союзником, подписывать бумаги и давать обещания? Почему бы сразу не признать, что Гитлеровская Германия – это евро-атлантический «договорняк»? Да потому, что война бы тогда закончилась не в Берлине, а в Лондоне, что не входило в планы Черчилля.

В отечественной культуре было принято подчёркивать наше ожидание: рисовалась картина, когда советские люди чуть ли не хватают друг друга за руки и с надеждой спрашивают: «Вы не слышали, когда же союзники Второй фронт откроют?». Мне, например, встречалось описание подобного эпизода у Б.Полевого в «Повести о настоящем человеке», и в одном из чёрно-белых фильмов о Сталинградской битве. Там же, кстати, показан и ответ. Когда среди руин Сталинграда однажды появились немецкие танки с оранжево-песочной раскраской, нелепо выглядевшей на снегу, один из советских офицеров поясняет коллеге: «это танки из африканского корпуса Роммеля – их даже не успели перекрасить после пустыни. Это и есть «Второй фронт»…».

Пока союзники активно готовились, мы полностью очистили от противника всю довоенную территорию Украинской Советской Социалистической Республики (так она тогда называлась), и перенесли боевые действия туда же – на Европейский Полуостров. По состоянию на момент открытия «Второго фронта», немцы ещё удерживали на довоенной территории СССР только часть Беларуси и Ленинградской области. То есть в целом для нас война закончилась ещё весной 1944 года, вернее – приобрела характер «войны на чужой территории», как потом в Афганистане или сейчас в Сирии (пусть и в гораздо большем масштабе, зато в куда более сжатые сроки).

История не терпит сослагательного наклонения, но вся логика развития событий подсказывает: даже если бы Второй фронт так и не открылся, то всё равно немцы вряд ли смогли бы снова пойти на восток и вернуться на берега Волги, или хотя бы Днепра. Более вероятно, что Советская Армия и так дошла бы до Эльбы (нашей древней западной границы), даже без помощи союзников.

Так или иначе, высадка англо-американского десанта в Нормандии прошла в целом успешно, а если сказать больше, то события развивались в том же ключе, как у нас 22-го июня 1941 года.

Главным фактором успеха операции «Нептун» обычно называют «внезапность нападения», на пятом году войны. Союзникам, мол, удалось до последнего скрывать от немцев точную дату и место высадки. Разведка? Сторожевое охранение? Система раннего оповещения? Нет, не слышали. Видимо, в остальных случаях дату и время нападения сообщали заранее.

Второй (из официальных) фактор успеха – это преимущество союзников в воздухе: приводятся данные, что у них было 2200 самолётов, а у немцев 160 (и никакой системы ПВО). Вопрос, куда же подевалась немецкая авиация к лету 1944 года, заслуживает отдельного разговора и здесь рассмотрен не будет. Не потому ли союзники тянули до этого лета? Ещё месяц-другой в режиме ожидания – и тех 160-ти самолётов тоже бы не стало.

Но аналогия с 22 июня 1941 года, заключается не только во «внезапности нападения» и «превосходстве в воздухе». Здесь, в Нормандии, главную роль сыграл такой фактор, как предательство генералов (на этот раз немецких). Так получилось, что в этом регионе собралась команда высших офицеров, которые видели будущее так: убить Гитлера, возглавить страну, заключить мир с англо-американцами, и всем вместе продолжить войну против Советского Союза.

У немцев тоже был свой аналог 1937 года, а именно – 1938-й, когда Гитлер репрессировал нескольких высших военачальников Германии, а остальные, недобитые, затаились. Но если наши недобитые (Жуков, Хрущёв, Конев, Батицкий, Москаленко и другие великие полководцы) дожидались холодного лета 53-го, то немецкие действовали более активно. Они организовали несколько покушений на Гитлера, самое известное из них – как раз в эти дни – 20-го июля 1944 года. Но Гитлер выжил, а его борьба с генералами-предателями обострилась с новой силой.

Чтобы показать, какое отношение всё это имеет к успешной высадке наших ситуативных союзников в Нормандии, достаточно привести официальные биографии немецких военачальников, руководивших боевыми действиями на этом участке фронта.

Командующим немецкими войсками в Западной Европе был фельдмаршал Рундштедт: классический диссидент, которого Гитлер 4 раза отправлял в отставку. Впервые – в уже упомянутом 1938 году, когда Рундштедт выступил в защиту репрессированного генерала Фрича. С началом войны, Рундштедт вернулся на службу и возглавил вторжение во Францию в 1940 году. Здесь он «отличился», не отдав вовремя приказ об атаке на тот самый Дюнкерк, благодаря чему англичане смогли успешно эвакуировать оттуда 338 тыс. своих солдат. Вторая отставка – в 1941-м: за то, что Рундштедт, вопреки приказу Гитлера, отступил из Ростова-на-Дону, под нажимом советских войск. Но вскоре Гитлер восстановил Рундштедта на службе и назначил его командующим в Западной Европе. Там, сразу после старта операции «Нептун», Рундштедт попытался убедить Гитлера начать мирные переговоры с англо-американцами, в ответ был в третий раз отправлен в отставку – с 1 июля 1944 года. Однако те люди, которые его заменили, оказались совсем уж махровыми предателями, и Гитлер вернул Рундштедта обратно на эту же должность с 5 сентября 1944 года. В последние месяцы войны Рунштедт, по существу, умыл руки, проигрывая американцам одно сражение за другим. В марте 1945 года – четвёртая отставка – за то, что в частной беседе высказал мысль: мол, Гитлеру лучше заключить мир с «союзниками», чем продолжать безнадёжную войну. В мае 45-го он сдался в плен американцам. Как-то советские следователи спросили его, какую битву в войне он считает решающей. Они ждали, что он скажет – Сталинградская, но он ответил – битва за Британию.

Ниже Рундшнедта по должности стоял фельдмаршал Роммель, он командовал как раз той группой армий, что прикрывала побережье Северной Франции. Ранее он прославился, успешно руководя боевыми действиями в Африке. Меньше известно, что к той его деятельности есть ряд вопросов, которые ещё ждут своего исследования: Роммель раз за разом прорывал оборону англо-американцев, а затем необъяснимо останавливался, давая тем возможность прийти в себя. Перед решающим сражением у Эль-Аламейна, Роммель почувствовал себя плохо и улетел в Европу на лечение, а когда ему стало лучше и он вернулся – всё было кончено: немцы проиграли Африку. Назначенный после этого в Северную Францию, Роммель остался верен себе: буквально накануне высадки союзников в Нормандии отправился в отпуск – праздновать день рождения жены. Вместо себя он оставил неподготовленного человека (о том – ниже). Спешно отозванный из отпуска уже после высадки союзников, он был ранен 17-го июля и навсегда выбыл из строя. А после упомянутого покушения на Гитлера, началось расследование и кое-какие концы вели к Роммелю, поэтому Гитлер предложил ему выбор: трибунал или самоубийство. Роммель выбрал второй вариант и покончил с собою 14 октября 1944 года.

Обоих этих полководцев (и Рундшнедта, отстранённого с 1 июля, и Роммеля, раненного 17 июля), сменил фельдмаршал Клюге, объединив две должности. Ранее он командовал немецкими войсками при наступлении на Москву, в ходе чего разругался с другими генералами, особенно с танкистами: Готом, Гёпнером и Гудерианом, причём с последним они собирались драться на дуэли; всё закончилось отстранением Гудериана от должности. Затем была операция «Цитадель» на Курской дуге: Клюге «изначально сомневался в её успехе» и фактически умыл руки: всем командовал его подчинённый Вальтер Модель, поэтому после провала «Цитадели» Клюге остался чистеньким. Приняв затем командование над войсками в Западной Европе со 2-го июля 1944 года, Клюге как-то быстро решил, что с «союзниками» лучше помириться, причём срочно, и начал искать контакты с теми ребятами, что готовили покушение на Гитлера. Тем более что они в своё время служили у него в штабе группы армий «Центр». После провала покушения (20-го июля), Клюге понял, что за ним скоро придут следователи. И действительно, 18-го августа 1944 года Гитлер снял Клюге с должности, а вместо него поставил фельдмаршала Моделя, как раз «освободившегося», в смысле – потерявшего свою группу армий «Центр» в ходе советской операции «Багратион». (впрочем, в Нормандии Модель покомандовал только 18 дней, затем Гитлер его отстранил, и вернул на это место Рундшнедта). На следующий день, 19 августа, Клюге покончил с собой. По другой версии, его убили эсэсовцы, проводившие следственные действия по поводу контактов между Клюге и англо-американцами.

И, наконец, стоявший ниже Роммеля, генерал Дольман: он командовал одной из двух армий, составлявших «группу армий Роммеля», и прикрывал конкретно побережье Нормандии. Известно, что перед нападением на СССР, немецкие вооруженные силы были «прокачаны» во Франции, и генерал Дольман стал единственным военачальником (из участников вторжения во Францию), который не принял потом участия в войне против Советского Союза, оставаясь всё время в Западной Европе. Предполагаемая причина — непрофессионализм. Тем не менее, Дольман был назначен исполняющим обязанности Роммеля, на период отпуска последнего. Через 3 недели после начала операции «Нептун», 28-го июня 1944 года, Дольман покончил с собой, а по другой версии – умер от сердечного приступа.

Все эти красавцы управляли войсками соответственно. Например, Рундштедт считал, что танковые подразделения должны располагаться в тылу, чтобы они могли быстро выдвинуться в любой сектор побережья (ведь место высадки «союзников» заранее неизвестно). Но Роммель, ссылаясь на свой африканский опыт, настаивал на том, что танки должны быть рассредоточены вдоль всей береговой линии, поскольку авиация союзников всё равно не позволит им никуда выдвигаться. В этом споре победил Роммель, поскольку Рундштедт, хоть и старший по должности, не умел отстаивать свои взгляды и обладал меньшим авторитетом. Но более того: Роммель был уверен, что союзники высадятся не в Нормандии, а в Па-де-Кале (поскольку «им так ближе»). В результате, немецкие танковые войска были рассредоточены, и только две дивизии были направлены на северное побережье Франции к западу от реки Сены, причём только одна из них — собственно в Нормандию. А союзники высадились именно в Нормандии как раз потому, что она была менее защищена, чем Па-де-Кале. Из-за всех этих стратегических разногласий, единый план немецкой обороны на Западе не был выработан, что и привело к неоперативности и несогласованности действий немецких войск.

Итак, Роммель убыл в отпуск, и фактически руководителем немецкой обороны в Нормандии остался генерал, которого (как сказано выше) не допустили к войне с Советским Союзом по причине непрофессионализма. А его более высокие начальники в этот момент думали о том, как убить Гитлера и перебежать к англо-американцам. Что и говорить, «союзники» стартовали очень вовремя – дождавшись, наконец, когда верхушка Вооруженных Сил Германии окончательно деградирует под ударами Красной Армии.

В течение первых послевоенных десятилетий, французские президенты не отмечали годовщину высадки в Нормандии на официальном уровне. Руководитель Французского Сопротивления и первый послевоенный президент Франции Шарль де Голль отказывался чествовать эту операцию, в которой ему отвели роль второго плана. Вступив в Париж 25 августа 1944 года, он приветствовал город, «освободивший сам себя, освобождённый своим населением», несмотря на стоявшие за ним американские и британские танки.

Однако за это же время США создавали собственную версию победы: Голливуд помог поменять представление о войне, представив серию фильмов о храбрых американцах. Важнейшую роль в 60-х сыграл фильм «Самый длинный день», — он фокусировал внимание на американцах и участниках французского Сопротивления. Успех был феноменальный. Через 30 лет на экраны вышел фильм Стивена Спилберга «Спасти рядового Райана». И лёд тронулся: в 1984-м президент Франции Ф.Миттеран пригласил Рональда Рейгана, президента США, на первое празднование годовщины высадки союзников в Нормандию.

С тех пор они празднуют ежегодно. В прошлом году отмечали 75-летнию юбилей, Путина не пригласили. В этом году тем более, но на этот раз проблема не в самом Путине: из-за короновируса празднование пройдет без присутствия широкой публики. Как сообщают СМИ, главная международная церемония состоится 6 июня в 14.30 по местному времени (15.30 мск) у монумента в городе Вьервиль-сюр-Мер, расположенного на одном из тех пяти участков побережья, на которых с боем высаживались войска в 1944 году.

Уточняется, что в ходе церемонии над местностью пролетят самолеты пилотажной группы «Патруй де Франс». Участвовать в церемонии, которая продлится не более часа, сможет лишь ограниченный круг лиц, которым будут направлены приглашения. Ветераны и члены их семей присутствовать не будут. Французское правительство будет представлено государственным секретарем при министре вооруженных сил Женевьев Даррьессек. Также на церемонию приглашены девять послов или военных атташе.

Кроме того, в городе Кан вместо обычных девяти памятных церемоний состоится всего одна, назначенная на 10.30 (11.30 мск). Широкая публика также не будет на нее допущена. Те же, кто получит возможность присутствовать, будут обязаны строго соблюдать социальное дистанцирование.

Также в сокращенном виде пройдут церемонии в городах Курсель-сюр-Мер, где расположено канадское кладбище, а также Сент-Мер-Эглиз и Карантан-ле-Маре. Часть из них будут транслироваться через соцсети Twitter и Facebook.

78 лет назад – 25 мая 1942 года – подходила к концу Вторая битва за Харьков, одна из наиболее масштабных катастроф Красной Армии за всю войну. В эти дни советские войска, окруженные на юго-востоке Харьковской области (недалеко от райцентра Барвенково, по имени которого и назван «котёл»), вели неравные бои со значительно превосходящим их противником.

Это неравенство было заложено изначально. В Харькове, который является главным транспортным узлом на пути из Европы (да и из Москвы тоже) на юго-восток – в Азию и на Кавказ, – в течение весны собиралась немецкая группировка, сил которой потом окажется достаточно, чтобы завоевать всё пространство до Волги и до Чечни. Именно те люди, которые через несколько месяцев будут невинно убиенны в так называемом Сталинградском «котле» (6-я армия фельдмаршала Паулюса), и установившие немецкий флаг на обеих вершинах Эльбруса (1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс»), и 4-й воздушный флот барона фон Рихтгофена, и 1-я танковая армия фельдмаршала Клейста (умершего во Владимирском централе в 1954 году, всего за пару месяцев до конца войны и хрущёвской Амнистии), и многие другие – все они были здесь, в нашей забытой богом Харьковской области, вот в этом конкретном сражении.

Это, кстати, тот самый фельдмаршал Клейст, которого показывают в концовке фильма «Товарищ генерал», помните: сидит небритый в телогреечке на табуретке, и просит следователя показать ему фото нашего генерала Харитонова. На логичный вопрос: зачем, даёт ответ: хочу посмотреть на человека, который всю войну меня громил. Действительно, только под Харьковом наш генерал Харитонов громил Клейста дважды: сначала вот в мае 1942 года (9-я армия Харитонова должна была прикрывать вход в "котёл" – но была в течение полудня уничтожена танкистами Клейста), и потом ещё разок в феврале-марте 1943-го, когда Харитонов снова командовал армией (уже с номером «6»), и снова немцы, пройдя через армию Харитонова, взяли Харьков ударом с юга. А уже в мае 1943-го Харитонов умер.

В мае же 1942-го те силы, которые Сталин собрал под Харьковом для противодействия заявленной немецкой группировке – это было издевательство над здравым смыслом. Официальное объяснение сводится к тому, что разведка проморгала, как и в июне 1941-го, неправильно определив время и место удара противника. Другое возможное объяснение, которое я приводил ранее: нашу армию сознательно подставляли под разгром. Так или иначе, под Харьковом в мае 1942 года, существенно более многочисленный противник, а главное – намного лучше вооруженный, устроил самое настоящее сафари на несколько сотен тысяч наших солдат и офицеров, представлявших собою (как это будет показано ниже) неуправляемую толпу, практически безоружную, что лихорадочно пыталась нащупать выход на восток…

Руководителем данной операции с немецкой стороны был командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Фёдор фон Бок. Он родился в знаменитом польском городе Кюстрин, который в те годы принадлежал Германии, отсюда и его кличка: «Кюстринский факел». Его мама, Ольга фон Фалькенхайн, имела в том числе и русские корни (потому у него русское имя Фёдор), и, как сообщает сайт Википедия, «… род фон Боков делился на собственно прусскую и прибалтийскую ветви; представители последней принадлежали к российской аристократии …», как-то так.

Он оставил интересный дневник, где есть и такая запись:

«26 мая 1942:

… Повсюду одинаковая картина. Постоянно сжимаемый противник хотя и делает еще тут и там попытки прорыва, но все они заканчиваются провалом. С одной из высот юго-восточнее Лозовеньки видно, как со всех сторон в направлении дымящегося «котла» ведут меткий огонь наши батареи по русским, которые пока еще слабо отвечают на него. Толпы пленных текут на запад, а рядом с ними в противоположном направлении идут в атаку наши танки и части 1-й горнострелковой дивизии. Потрясающая картина.

27 мая 1942:

Сражение близится к концу… Поздно вечером поступил приказ, что фюрер требует атаковать противника между Изюмом и Савинцами и окруженных в Волчанском «мешке». Он хочет, используя успехи сражения, разгромить возможно большие силы врага еще до начала главной операции…

29 мая 1942:

…На фронте никаких существенных боевых действий…».

Упомянутая здесь 1-я горнострелковая дивизия и есть та самая «Эдельвейс», из кинофильма «Белый взрыв», воспетая Владимиром Высоцким:

«… И вот ты здесь, ты собран весь,

И ждёшь заветного сигнала,

А парень тот, он тоже здесь –

Среди стрелков из «Эдельвейс»,

Их надо сбросить с перевала!»

Тот парень, о котором поёт Высоцкий, между прочим, владел русским языком даже лучше, чем Фёдор фон Бок и его мама Ольга, и вся их ветвь российской аристократии. Это, конечно же, командир «Эдельвейса» генерал Хуберт Ланц, для которого Харьков стал едва ли не родным. Судите сами: через полгода после описанных здесь событий, генерал Ланц будет поставлен командующим Харьковской группировкой немецких войск, с безусловным приказом Гитлера (в феврале 1943-го): «удерживать Харьков до последнего человека, танка и орудия!». Но тогда Ланца подставил Пауль Хауссер, принявший решение увести из Харькова свой Второй танковый корпус СС вопреки этому приказу. А наказали за сдачу Харькова, именно Ланца, отстранив его от занимаемой должности (не Хауссера же наказывать).

Но это будет потом, а перед войной генерал Ланц, как и другие офицеры «Эдельвейса», по утверждению сайта Википедия, «… с 1936 г. осваивал горы Кавказа, говорил по-русски, изучил некоторые местные наречия, свободно ориентировался на местности, знал перевалы и охотничьи тропы. Щедрый и обаятельный, он кое-где заводил кунаков. Впоследствии это ему пригодилось. Многие кунаки оказали генералу услуги в период оккупации...». Наверняка он и в Харькове до войны бывал проездом.

… А до войны вот этот склон

Немецкий парень брал с тобою,

Он падал вниз, но был спасён,

И вот теперь, быть может, он

Свой автомат готовит к бою …

Но едва ли молодые редакторы сайта Википедия в полном объёме понимают написанную ими фразу «щедрый и обаятельный, он кое-где заводил кунаков». Они, очевидно, думают, что «кунаки» - это что-то в смысле «закадычные друзья». Хотя гораздо ближе к сути подошли авторы статьи «Куначество» (на том же сайте). Связанные цензурой «18+», они словно бы пытаются объяснить ребёнку, откуда берутся дети: «… это обычай, согласно которому двое мужчин … вступали в настолько тесные дружеские отношения, что эти отношения по своему смыслу близки к кровнородственным отношениям …», а также «… Куначеские отношения обычно устанавливались с первых взаимных симпатий между хозяином дома и гостем …».

Словом, если сказать по-французски, то кунаки – это партнеры по воинской педерастии, символом которой, кстати, является орёл (в отличие от гражданского символа в виде французского же петуха). Проще говоря, кунаки – это армейские любовники. Армия любовников.

С нашей стороны, было бы теперь логичным назвать имя руководителя операции, если бы таковой существовал. Однако маршал Тимошенко, готовивший это мероприятие и руководивший им (из своего штаба в Воронеже) до момента, пока не сомкнулось кольцо окружения, т.е. 22 мая, после этой даты не то чтобы самоустранился, но мало что мог сделать реально. Разве что обозначить своё желание нанести деблокирующий удар, не давший результата, как было показано в предыдущей публикации.

В «котле» оказались три советские армии, возглавляемые генералами Городнянским, Бобкиным и Подласом. Первые двое подчинялись напрямую маршалу Тимошенко (командующему Юго-Западным фронтом), тогда как 57-я армия Подласа входила в состав Южного фронта, которым командовал генерал Малиновский, и подчинялась ему. При этом Тимошенко был «по совместительству» ещё и старшим по этим двум фронтам, и передавал указания Подласу через Малиновского, тогда как сам Малиновский ничего не решал, выполняя роль передаточного звена.

Как только сомкнулось кольцо окружения (22 мая), первое что сделал Тимошенко – это вывел Подласа из подчинения Малиновского, и переподчинил себе напрямую. Позже, понимая, что этого недостаточно для оптимизации управления попавшими в «котёл» войсками, он назначил старшего над ними – своего заместителя генерала Костенко, тоже Фёдора (как и фон Бок).

Фёдор Костенко (выходец из казаков, как и генерал Рябышев, о котором я недавно рассказывал) вообще-то ранее был командующим Юго-Западным фронтом, вернее – второй версии данного фронта, после того как первая версия, во главе с генералом Кирпоносом, погибла в Киевском «котле». Но в апреле 42-го, незадолго до описанных здесь событий, фронт возглавил маршал Тимошенко, а генерал Костенко был понижен в должности до его заместителя. И именно в этом качестве он находился в «котле» с самого начала: не как руководитель группы войск или частной операции, а как представитель Тимошенко, контролёр и наблюдатель.

В начале операции, напрямую между собою эти 4 высших офицера не взаимодействовали вообще никак, они выполняли команды маршала Тимошенко и докладывали только ему.

С 22 мая ситуация изменилась на 180 градусов, и Тимошенко принимает ряд решений. В частности, три окруженные армии теперь официально именовались как «Группа генерала Костенко», который официально вступил ими в командование с 22 мая. Однако личная задача Костенко состояла в том, чтобы организовать оборону «западной стенки котла», силами армии генерала Бобкина и частью сил армии генерала Городнянского. Что касается армии Подласа, и второй части сил армии Городнянского, то перед ними Тимошенко поставил задачу пробиваться на восток: сначала Городнянский, потом Подлас, а последним отходит Бобкин и Костенко.

Тем временем, противник упорно стремился расширить коридор, отделявший три окруженные наши армии от переправ через Северский Донец. К исходу 23 мая немцы овладели Волобуевкой, Гусаровкой, Шевелевкой; 16-я танковая дивизия нанесла удар в направлении Асеевки и Глазуновки, а 14-я из района Петровское – Антонинков начала наступление на совхоз Степок. На следующий, день 16-я танковая дивизия соединилась с группировкой, наступавшей навстречу с севера (из Балаклеи). Две дивизии 6-й армии генерала Городнянского, оборонявшиеся на участке Гусаровка - Шебелинка, оказались отсеченными восточнее от ее главных сил, т.е. не попали в «котёл» вместе с включающей армией. Были отрезаны и последние пути отхода на восток.

Первые попытки прорвать кольцо окружения начались в направлении на Савинцы, где есть хорошая переправа через Северский Донец (задачей было выйти на левый берег реки). Навстречу пыталась пробить «коридор» оперативная группа генерала Шерстюка, выделенная из состава 38-й армии генерала Москаленко. В ночь на 24 мая была произведена перегруппировка и сосредоточение частей и соединений, идущих впереди на прорыв. Но утром противник первым возобновил наступление на широком фронте, стремясь рассечь войска, попавшие в «котел». Тогда же 41, 253, 266-й стрелковым дивизиям, 38-й и 48-й танковым бригадам пришлось весь день отбивать мощные немецкие атаки. Прорыв из окружения как таковой, в этот день даже не начался.

Возглавивший окруженную группу войск, генерал Костенко решил: прикрываясь частями армий Бобкина и Подласа, на рубеже р. Гомольша – разъезд Тройчатый – р. Орелька – Князево – Надеждовка, с рассветом 25 мая нанести удар 6-й армией Городнянского, усиленной 150-й и 317-й стрелковыми дивизиями (из армии Подласа), 6-м кавалерийским корпусом и 5-й гвардейской танковой бригадой (из армии Бобкина), в общем направлении на Лозовское – Чепель, прорвать оборону противника, овладеть переправами через Северский Донец в районе Протопоповки и Чепеля, соединиться с частями группы генерала Шерстюка, наступающими на Чепель, чтобы в последующие дни обеспечить планомерный вывод войск из окружения.

Это решение было изложено в приказе, который Костенко лично вручил генералам Подласу, Городнянскому и Бобкину на совещании в штабе 6-й армии (село Ракитное) в ночь на 25 мая.

Войска начали сосредоточиваться для прорыва. Но к этому времени единое управление ими со стороны Костенко (едва вступившего в должность) еще не было налажено, что зачастую вызывало путаницу и неразбериху.

Полковник Виноградов, отправленный маршалом Тимошенко для выяснения обстановки (пробравшийся в «котёл» и обратно на маленьком самолёте), докладывал:

«… В течение 25 мая войска 6-й и 57-й армий сосредоточивались в районе Советский –Николаевка – Михайловская балка, т. е. на этом участке сосредоточивалось огромнейшее количество всевозможных машин, пехоты, конницы и танков. Вся эта масса войск и техники была перепутана между собой и двигалась в разных направлениях… Командования 6-й армии на КП не было. Начальник штаба 6-й армии полковник Лямин определенного плана действий войск не имел. Управление войсками 6-й армии было потеряно. Двукратные мои предложения генерал-майору Батюне (заместителю Городнянского) о взятии управления войсками и нацеливании дивизий на определенные маршруты остались без внимания… ».

Вышеупомянутый генерал Батюня, в свою очередь, дал потом следующие показания, из которых следует, что виноват Подлас:

«… Несмотря на своевременно отданный приказ и личные указания Городнянского командирам дивизий, наступление частей 6-й армии с утра 25 мая началось с опозданием, и ожесточенные бои развернулись в период с 8–10 часов утра. Встречая исключительно сильное огневое сопротивление противника и подвергаясь беспрерывному воздействию его авиации, части армии продвигались медленно.

Несмотря на медленный темп продвижения, наступление частей 6-й армии шло, однако, нормальным порядком.

В целях личного руководства соединениями на важнейших направлениях (в условиях отсутствия всех видов связи), генералы Костенко и Городнянский с комиссарами Гуровым и Даниловым выехали в период 9-10 часов (25 мая) в войска, а генерал Батюня в 6:00 выехал в 103-ю стрелковую дивизию.

Так продолжалось до 12-14 часов (25 мая), когда произошли следующие события. Прибывший в район Павловка-вторая штаб 6-й армии Городнянского установил, что в район Лозовское – Бакшаровка – Павловка-вторая по приказу командующего 57-й армией генерала Подласа, сосредоточиваются части 2-го кавалерийского корпуса, 14-й гвардейской стрелковой дивизии, 341-й стрелковой дивизии, 38-й танковой бригады, артполки и значительное количество тылов 57-й армии. Прибывший через некоторое время со своим штабом генерал-лейтенант Подлас сообщил, что он принял решение прорываться на Протопоповку…

К полудню 25 мая в указанном выше районе скопились десятки тысяч людей, коней, автомашин, артиллерии, повозок. Переправы у Бунаково, Святушино забиты отходящими тылами. В это время с направления Гороховка, Миролюбовка, Приволье на берег реки Берека стали отходить прикрывающие части 99-й стрелковой дивизии и частично 248-й дивизии. В 17:00 25 мая прибыл на командный пункт генерал Подлас со своей группой…

Подласу было передано: «Примите меры задержать ваши части на западном берегу реки Берека». Подлас выехал, но удержать ему, конечно, уже не удалось.

На плечах 99-й и частично 248-й стрелковых дивизий передовые части противника вышли на западный берег Береки и открыли артиллерийский и минометный огонь по скоплению войск и обозов в районе переправ. Весь скопившийся в районе Павловка-вторая обоз, автомашины, повозки в беспорядке хлынули за кавалерией 2-го и 6-го кавалерийских корпусов в восточном и юго-восточном направлениях, смешав боевые порядки 411-й стрелковой, 14-й гвардейской дивизий, 2-го кавалерийского корпуса, внеся элемент паники. Вся хлынувшая лавина машин нарушила целостность управления войсками, внесла беспорядок в действия войск …».

В этот же день, как показал генерал Гуров (он вместе с Батюней успешно вырвался из «котла» и потом писал целые тома объяснительных):

«… Основная группировка Городнянского в течение 25 мая днем и ночью вела бои за Лозовеньку. Окончательно овладели этим пунктом к 3 часам 26 мая. Основная группировка Подласа в районе Краснопавловки; Бобкин в районе Михайловки; Кузьмин [командир 21-го танкового корпуса, погибнет в «котле»] – Лозовенька; Пушкин [командир 23-го танкового корпуса, вырвется из «котла» и погибнет в марте 1944-го] – совхоз «Степок». Они днем вели наступление с целью прорыва от Лозовеньки на Чепель и из района Червоная Балка на Петровское и Краснопавловку, но в ночь на 26 мая с 22:00 25 мая решили двумя основными группировками наших танков с пехотой наносить удар на Лозовеньку – Садки – Чепель. Вторая группировка – танки Пушкина с пехотой наносят удар на Червоная Балка – Петровское – Протопоповка.

В 24:00 (25 мая) это не удалось сделать в районе Лозовеньки, так как бой шел за Лозовенькой еще ночью. В 3:00 (26 мая) по взятию Лозовеньки колонна танков и остатки бригад, действующих в этом районе, заняли Лозовеньку и начали успешное продвижение на Садки и Чепель. Мы (Костенко, Городнянский, Гуров) решили идти вместе с этой колонной. Перед выступлением из Лозовеньки, проверяя передовые вытянувшиеся части, я потерял связь с Костенко и Городнянским.

В 3:00 (26 мая) я вместе с бригадой Михайлова пошел по направлению на Чепель. Сломив остатки сопротивления в Лозовеньке, начал выдвигаться на Садки и Чепель. В районе высоты 186,3 – Волобуевка встретили сопротивление противника. Сломив оборону противника, начали продвигаться на выс. 169, 5 и сразу на Чепель.

В Чепель пришли часов в шесть. В боях у нас сожгли два танка, а четырьмя танками пришли в Чепель, где находились наши войска после прорыва обороны противника. Ему удалось закрыть ворота. Мы пытались два раза из Чепеля нашими танками прорвать вторично и дать возможность продвижения нашим частям, но успеха не имели.

С утра 26 мая авиация противника в районе Чепель большой группой самолетов беспрерывно до 21:00 бомбила этот район. Сгруппировать более мощный удар западнее Чепеля не представилось возможности. Я доложил не о группировке Городнянского, а о нахождении самого Городнянского в районе Лозовенька. А основная группировка Городнянского в районе Павловка-вторая – Песчаное.

Какой результат… ночного наступления на 26 мая, доложить не могу, так как с момента движения бригадой Михайлова в район Чепель я потерял с ними связь».

На вопросы Тимошенко и Хрущева об армиях Подласа и Бобкина, о силах основной группировки 6-й армии Городнянского, подошли ли к ней 150-я и 317-я стрелковые дивизии из 57-й армии Подласа, о причинах прекращения связи, состоянии штабов Гуров сообщил следующее:

«Бобкин к вечеру 25 мая в составе Зиновьева и Кутлина (393-я и 270-я стрелковые дивизии) должны наступать в ночь на 26 мая из района Михайловка на Шопинка – Волобуевка и далее к Савинцам. Группа Подласа… приводилась в порядок, остальные сохранившиеся части должны наступать за Городнянским. Две дивизии Подласа (150-я и 307-я) подошли к Городнянскому и наступают в его составе. Группа Пушкина в 12:00 25 мая имела 46 танков, Кузьмин имел 11 единиц своих, но вместе с 5-й гвардейской и 7-й танковыми бригадами, другими частями, действующими с ним, всего имелось 40 единиц».

Информацию Гурова дополняет доклад упомянутого выше полковника Виноградова:

«На КП 57-й армии присутствовал штаб. Командующий 57-й армией генерал-лейтенант Подлас имел план действия войск и организовал наступление в направлении совхоза Степок – Антонинков – Протопоповка с задачей пробиться к своим войскам. В ударной группировке 57-й армии были танковый корпус генерал-майора Пушкина и 2-й кавалерийский корпус.

К исходу 25 мая противник вышел на рубеж: с востока – Крутояровка, Лозовенька, совхоз Степок, Дмитриевка; с запада – Монаково, Федоровка, Приволье; с севера – Родянка, Крутояровка, и стал обстреливать наши войска со всех сторон. В 22:00 войска пошли на прорыв: 57-я армия в направлении совхоз Степок – Антонинков, 6-я армия в направлении Лозовенька на 40–50 минут позже. В 0:30 (26 мая) КП 57-й армии двинулся в направлении на совхоз Степок во главе с командующим армией Подласом. За КП 57-й армии двинулась большая часть автомашин и техники. По пути движения КП 57-й армии в районе совхоза Степок все поле было усеяно трупами наших и немецких войск.

В районе Антонинков на пути движения был безымянный ручей, в котором загрузло большое количество автомашин, орудий и танков и которые были сожжены. В 3:30 26 мая голова колонны, следующей за командованием 57-й армии, вышла в район Антонинков, где была атакована самолетами противника. Колонна стала, машины были брошены, и люди разбежались по балкам. С этого момента генерал-лейтенант Подлас и генерал-майор Анисов (начальник штаба 57 армии) из колонны исчезли (в каком направлении – неизвестно).

Эту колонну автомашин, орудий и другой техники авиация противника беспрерывно бомбила до 13:00. Машины и другая техника были полностью уничтожены прямыми попаданиями бомб и подожжены пулеметным огнем.

С 13:00 до наступления темноты авиация противника штурмовала балки и расстреливала спрятавшихся в них людей. В 13:00 со всех сторон появились группы автоматчиков под прикрытием 1–2 танков и стали прочесывать местность.

Бывший начальник разведки 57-й армии А.Д. Синяев показал, что Подлас и Анисов с одним из подразделений отходили вдоль балки. Когда их обнаружили немецкие автоматчики, то они, не желая сдаваться в плен, застрелились. Позже в своем сообщении это подтвердил и противник.

Жестокие бои с утра 26 мая разгорелись на участке, где в качестве ударной силы для прорыва Костенко использовал части 103, 150 и 317-й стрелковых дивизий. Им были приданы уцелевшие танки 23-го танкового корпуса генерала Пушкина, которые удалось заправить горючим. Вырваться из окружения посчастливилось немногим, кольцо размыкалось лишь на короткое время, а затем враг вновь ликвидировал бреши".

Уже упомянутый генерал-майор Батюня так описывает обстановку в кольце окружения, и то, как осуществлялся прорыв:

«1. Я временно был начальником штаба группы Костенко, которая прикрывала с фронта р. Гомольша – Западенька – разъезд Тройчатый и далее на р. Орель. С 10:00 24 мая противник повел наступление с танками до 100 штук на Шебелинку, которую оборонял полк 47-й стрелковой дивизии, занял Шебелинку и Кисели. Противник угрожал заходу в тыл группы Костенко (253-я и 41-я дивизии) к штабу группы в Алексеевку …

Генерал-лейтенант Костенко по моему предложению выехал в штаб 6-й армии и вызвал Подласа для того, чтобы обсудить создавшееся положение и принять решение. После был получен приказ маршала Тимошенко на вывод всех частей на восточный берег Северского Донца, и что Костенко объединяет все войска в группу…

В 19:00 Бобкин выехал с этим приказом в Ракитно на совещание. Штаб переезжал в Красное. По прибытии штаба Бобкин мне передал, что Костенко приказал мне явиться к нему, и я убыл в Ракитно. По прибытии я явился к генерал-лейтенанту Костенко, и он мне сказал, чтобы я поступал в распоряжение Городнянского… Городнянский ознакомил меня с общим положением и с приказом, который должен был выполняться частями.

2. День 25 мая. Наступление началось с опозданием, так как запоздала 317-я стрелковая дивизия. По приказу было видно, что 411-я дивизия должна наступать справа на Чепель с юга с задачей прорвать фронт. 150-я и 317-я стрелковые дивизии с 21-м танковым корпусом (остатки), 37-й танковой бригадой на Лозовеньку и далее на Чепель, и севернее Чепеля прорвать кольцо окружения…

Наступление началось в 10:00, продвижение было исключительно медленным, просто топтание на месте. Я по поручению Городнянского выехал в 150-ю стрелковую дивизию. Заставил штаб и командование выехать и потребовать от частей ускорения наступления. Немного продвинулись, заняли дорогу западнее Лозовеньки. 317-я стрелковая дивизия совсем не продвигалась.

В 16:00 вернулся в штаб, который был уже в Павловка-вторая. Городнянского я уже не застал – он с Даниловым убыл в 103-ю, а Костенко и Гуров – в 317-ю стрелковые дивизии. Городнянский, уезжая, передал начальнику штаба: «Приказ писать не будем, остается этот в силе, и если днем не прорвут фронт, то начать с вечера и ночью выйти на берег и в Чепель».

3. В 16:30-17:00 в районе Лазовский, Павловка-вторая в лощину реки Берека стали стекаться все силы, как конный, так и автотранспорт, со всех сторон. Чувствовалось, что кольцо сужается с запада и с севера. Потом видно было отход частей 57-й армии к лощине реки Берека.

В это время прибыл Подлас со своей группой штаба. Я у него спросил: почему ваши отходят, когда здесь еще не прорван фронт окружения? Он отвечает: «Бобкин мне передал, что Костенко приказал, чтобы с утра начать всем действовать, вот я и начал выполнять». Но к этому времени прорывающиеся части не продвинулись, а прикрывающие начали отходить и противник вышел на бугор и открыл артогонь по тылам.

Я сказал Подласу: «Надо немедленно остановить ваши части и прикрыть с фронта». Подлас уехал, а тылы под давлением огня противника начали движение в сторону Панрелива Балка вслед за группой кавалерии 6-го кавалерийского корпуса.

Начался прорыв. Я отдал последнее приказание дивизиям 6-й армии немедленно начать наступление и прорвать окружение противника. Под влиянием движения тылов и кавалеристов двинулась пехота 411-й стрелковой дивизии и 2-й танковой бригады. Вся эта группа прорвалась между Загородная и Чепель. Прорвавшаяся группа свыше 3 тысяч переправилась на восточный берег р. Северский Донец. Левая группа в эту ночь прорваться не смогла и прорвалась в ночь на 27-е и в ночь на 28-е.

Городнянского видели 27 мая, который прорывался на Чепель, но на переправах его уже не видели. В ночь на 28 мая прорывалась остальная группа Бобкина.

Вывод. Войска вышли большими разрозненными группами, хотя в начале прорыва шли в своих организациях. Матчасть и машины вывести не удалось. Вышло командование 23-го и 21-го танковых корпусов за исключением командира 21-го танкового корпуса генерала Кузьмина, и начальника штаба 41-й стрелковой дивизии…».

27 мая после гибели генералов Костенко, Городнянского, Подласа, Бобкина и Кузьмина, общее управление войсками в «котле» окончательно нарушилось. Младшие командиры, взяв на себя инициативу, собирали разрозненные подразделения (части), выводя их в расположение советских войск. Например, в ночь на 27 мая в районе Протопоповки вышли из окружения до 3000 человек, в течение 27 мая, на участке 9-й армии генерала Харитонова, – около 1000 человек с вооружением и 116 автомашинами. 29 мая также на участке 9-й армии вышли из окружения части 351-й стрелковой дивизии в составе 2500 человек и столько же – разрозненными группами.

... В конце апреля 2017 года останки генерала Фёдора Костенко были обнаружены между сёлами Гусаровка и Лозовенька. Они были идентифицированы по анализу ДНК, 20 июня 2018 года с воинскими почестями захоронены на Федеральном военном мемориальном кладбище в подмосковных Мытищах.

В своих мемуарах, маршал Жуков путает генералов Костенко и Бобкина:

«… К большому сожалению, Федору Яковлевичу Костенко не посчастливилось дожить до наших дней. Он пал смертью героя в ожесточенном сражении на харьковском направлении. Вместе с ним погиб его любимый старший сын Петр. Петра Костенко нельзя было не любить. Помнится, ещё совсем мальчиком Петр изучал военное дело, особенно нравились ему верховая езда и рубка. Федор Яковлевич гордился сыном, надеялся, что из Петра выйдет достойный командир-кавалерист, и не ошибся …»

На самом деле, это генерал Бобкин (кавалерист) взял с собой сына (тоже начинающего кавалериста), и оба они вместе погибли в ходе описанных событий. А сын Костенко, 19-летний Пётр, был пилотом истребителя и погиб над Сталинградом осенью 1942 года.

Пару лет назад, как раз к 75-летию освобождения Харькова, горсовет под руководством Геннадия Адольфовича Кернеса заявил, что собирается установить на фасаде гарнизонного Дома офицеров мемориальную табличку, где будут перечислены «фамилии всех 24-х советских генералов, погибших за Харьков». Но табличка до сих пор не установлена, а сам список из 24-х фамилий мне не встречался.

Известный историк Алексей Исаев, в ходе одного из обсуждений данной темы на радио, пренебрежительно сказал, что вся эта история чрезмерно раздута; и генералов, на самом деле, погибло не так уж много – потому что у нас тогда многими дивизиями командовали полковники (а должны – генералы).

В этом он прав лишь отчасти, генералов там тоже погибло прилично. Всего в окружение попали пять стрелковых дивизий 57-й армии генерала Подласа (14-я гвардейская, 99, 150, 317, 351-я), восемь стрелковых дивизий 6-й армии генерала Городнянского (41, 47, 103, 248, 253, 266, 337, 411-я), две стрелковые дивизии армейской группы генерала Бобкина (270-я и 293-я), шесть кавалерийских дивизий 2-го и 6-го кавалерийских корпусов (38, 62, 70, 26, 28, 49-я), два танковых корпуса (21-й и 23-й, т.е. восемь танковых и мотострелковых бригад), и ещё пять отдельных танковых бригад. На сегодняшний день я не проводил анализ – где командовал полковник, и где генерал, сделаю это в будущем.

Но передайте кто-нибудь Исаеву, что кроме упомянутых выше шести генералов (Костенко, Городнянский, Подлас, Бобкин, Анисов, Кузьмин), совершенно точно погибли генерал-майоры, командовавшие дивизиями и не только:

- Матыкин Филипп Николаевич, командир 47-й горно-стрелковой дивизии 6-й армии, погиб в бою в ночь с 25 на 26 мая 1942 года под Лозовенькой. Предположительно захоронен там же в братской могиле;

- Васильев Илья Васильевич, командир 337-й стрелковой дивизии 6-й армии, погиб 25 мая 1942 года в районе Протопоповки;

- Кутлин Заки Юсупович, командир 270-й стрелковой дивизии, армейская группа генерала Бобкина, погиб 25 мая 1942 года;

- Борисов (Шистер) Аркадий Борисович - начальник штаба 6-го кавалерийского корпуса, погиб 27 мая 1942 года;

- Маляров Федор Гаврилович, командующий артиллерией 57-й армии, погиб 25 мая 1942 года, похоронен в районе ст. Лозовая;

- а также три комиссара, по званию приравненных к генералам: Власов И. А, Данилов Леонид Лаврентьевич (оба – 6-я армия) и Попенко А. И. (57-я армия, погиб в бою 26 мая 1942 года).

Также несколько командиров дивизий были взяты в плен; некоторые из них перешли на службу в армию Власова, а некоторые сидели в офицерском концлагере Хаммельсбург вместе с братом моего деда, Александром Лисичкиным …

Ещё в «котле» погибли 27-го мая 1942 года выдающиеся деятели культуры (на фото): поэт Джек Алтаузен и писатель-фантаст Михаил Розенфельд. Они, как Твардовский или Симонов, были фронтовыми корреспондентами и находились в боевых порядках советских войск.

78 лет назад – 24 мая 1942 года – в ходе Второй битвы за Харьков, была предпринята попытка пробить снаружи «гуманитарный коридор» к трём советским армиям, окруженным в так называемом Барвенковском «котле».

Это мероприятие в лучшую сторону отличает данный «котёл» от предыдущих, которые, как правило, деблокировать было некому и нечем.

Вы что-нибудь слышали о попытках деблокады гарнизона Брестской крепости?

Или – Минского, Могилевского, Уманского, Киевского и Вяземского невероятных «котлов»?

Или Севастополя, где окруженным приходилось пить морскую воду, добавляя туда сахар, потому что другой не было. Нет её и сейчас, если верить сообщениям некоторых изданий.

Или Харьковский «котёл» другой, год спустя – марта 1943 года, о котором не написано нигде и ничего, потому что ДВА котла под Харьковом с разницей в один год – это перебор даже для наших, совершенно гиблых краёв.

Кое-где попытки деблокады, безусловно, имели место быть (мы к ним потом вернёмся), но сейчас я хочу сказать, что они, если и были, то гораздо менее известны и менее успешны, по сравнению с аналогичными операциями противника.

Ну, о действиях немцев в Демянском или Ржевском "котлах", наверное, слышали не все, зато снят целый художественный фильм («Горячий снег») о деблокирующей операции «Виттенгервиттер» (Зимняя гроза), когда Манштейн безуспешно пытался пробить коридор к армии Паулюса в так называемый Сталинградский «котёл». Или, операция «Ванда» (само по себе название у нас неизвестно) – это уже фильм «Если враг не сдаётся…», о немцах в Корсунь-Шевченковском «котле». Не помню, как в фильме, но в реальности там деблокирующий удар «снаружи» был отбит людьми генерала Ватутина, вставшими на пути немецких танкистов. Однако противник смог вырваться из котла ударом «изнутри», через позиции людей генерала Конева, стоявших на внутреннем оцеплении.

Наиболее масштабным был успешный прорыв немецкой 1-й танковой армии из Каменец-Подольского «котла» весною 1944 года: его снаружи деблокировала дивизия СС «Фрундсберг», пробив коридор в районе Бучача (50 км южнее Тернополя), при активном встречном участии окруженных, прорвавшихся через заслоны людей маршала Жукова (он тогда временно заменял раненного Ватутина). И, наконец, там же и тогда же была очень мощная попытка деблокады Тернопольского гарнизона, силами танковой дивизии СС «Гогенштауффен», но мы успели раньше уничтожить этот гарнизон (вместе с включающим его городом Тернополем), чем они его деблокировали.

Это я перечислил наиболее известные «котлы» на нашей территории, не рассматривая Европу (чего стоит одна только неудачная деблокада Будапешта немцами). Ещё к нам в «актив» можно записать успешную деблокаду Ленинградского «котла», хотя в данном случае этот термин не применяется. Войска Ленинградского фронта были окружены вокруг города Ленинград, и деблокировать их (и город) пытались очень много и долго, и в конечном счёте успешно, и даже известны красивые названия некоторых операций из этой серии: «Полярная звезда» и «Северное сияние». Здесь слово «котёл» не используют из соображений пропаганды, хотя имел место быть именно он.  Поэтому Ленинградский фронт защищал прежде всего самого себя от плена и уничтожения, а заодно и оказавшийся рядом город, который невозможно было сдать отдельно от фронта. И это единственный «котёл», который успешно продержался столько, сколько надо, и был в конце концов деблокирован.

Под Харьковом в мае 1942-го ситуация была в чём-то похожая. Хотя в окружение попали целых три армии, но можно сказать и «всего три армии», тогда как командование фронта и ещё несколько армий остались снаружи, сохранили боеспособность и управляемость. Войска в «котле» не были сразу брошены на произвол: до тех пор, пока они не были полностью уничтожены противником, их пытались снабжать по воздуху и даже деблокировать. По масштабам и исполнению – не «Виттенгервиттер» конечно, а, к сожалению, скорее Тернополь: окруженные погибли ранее, чем их удалось деблокировать.

И прежде всего потому, что по своей сути операция по разблокированию скорее напоминала, как любит говаривать один мой коллега, «Имитацию Бурной Деятельности» со стороны некоторых прославленных полководцев. А военная прокуратура в таких случаях заводит новую папку, и на обложке после слов «Дело №_», пишет:

«ст. 58-1-б (Измена со стороны военного персонала)».

Но им звонит Хрущёв и рекомендует отпустить его людей. И дело об имитации деблокирования закончилось, даже не начавшись.

Итак, в «котле» было три наших армии, на самом деле 5. Это важно для понимания причин и результатов происходящего: сотни тысяч солдат и офицеров погибли в окружении потому, что с десяток генералов не могли определиться между собой: кто и чем будет заниматься.

Три армии, попавшие в окружение полностью и погибшие там, возглавлялись генералами Городнянским, Бобкиным и Подласом. Эти три армии находились в полу-окружении в самом начале операции: пройдя в 80-километровый «коридор» между Славянском и Балаклеей (удержанными противником), они ушли далеко на запад, до Краснограда. Противнику оставалось только замкнуть окружение, встречными ударами от Славянска на Балаклею.

Предвидя это, советское командование втянуло в «котёл» ещё две армии – генералов Москаленко и Харитонова, которые стояли перед Балаклеей и Славянском соответственно, пытаясь не допустить смыкания флангов «котла». Однако удар немцев от Славянска на Балаклею был настолько сильный, что армия Харитонова (первая попавшая под него утром 17 мая 1942 года), была сразу же разгромлена, а её остатки отступили на восток, за реку Северский Донец.

Точно так же пропустила немецкий удар, позволив противнику замкнуть «котёл» к 22 мая, и стоявшая севернее 38-я армия генерала Москаленко. Её специфика была в том, что она занимала очень широкую полосу, растянувшись от Балаклеи до Чугуева и ещё дальше на север. Поэтому в описываемых здесь событиях участвовали только две дивизии левого фланга данной армии возле Балаклеи, тогда как остальные дивизии стояли в районе Чугуева и севернее. Соответственно, только эти две дивизии и были разгромлены. Лично Москаленко в «котёл» не попал, предусмотрительно разместив свой штаб подальше на восток – километров 30 от линии фронта.

Начавшись 17 мая, немецкое наступление от Славянска на Балаклею завершилось 22 мая полным окружением трёх армий – и только тогда маршал Тимошенко осознал весь масштаб происходящего. До этой даты советские войска в «котле» продолжали, как ни в чём не бывало, выполнять прежние боевые задачи, т.е. наступать дальше на запад – на Харьков и Красноград.

С 22 мая ситуация изменилась на 180 градусов, и Тимошенко принял ряд решений. В частности, три окруженные армии получили приказ разворачиваться и пробиваться обратно на восток в определенном порядке. А командующий 38-й армией генерал Москаленко, как стоявший «снаружи» котла, получил задачу организовать тот самый деблокирующий удар навстречу окруженным, о котором мы говорили вначале.

Как же Москаленко решил эту задачу? Есть такая, управленческая матрица Эйзенхауэра, суть которой в следующем. Руководитель, ежедневно решающий весьма широкий круг вопросов, оптимизирует свою работу, распределив задачи по их степени важности и срочности. Задачи «не важные и не срочные» отправляются, условно говоря, в мусорную корзину (если они потом снова всплывут как важные или срочные – тогда и посмотрим). Дела «важные, но не срочные», руководитель откладывает «на потом», и обязательно к ним вернётся, когда они станут срочными. Только то, что «срочное и важное» - делай сам сейчас. А «срочное, но не важное» - делегируй, т.е. спихни на кого-нибудь другого.

Дело о спасении трёх окруженных армий (нескольких сотен тысяч солдат и офицеров, которым грозила верная гибель), генерал Москаленко определил как «срочное, но не важное», и поручил этим заниматься своему заместителю. То есть, конечно, свечку никто не держал, но так и сказано в официальной военно-исторической литературе: «… Поручил заниматься этим вопросом своему заместителю генералу Шерстюку».

Была создана «оперативная группа генерала Шерстюка», в которую вошла 242-я стрелковая дивизия, 114-я танковая бригада, части усиления и обеспечения. Ее задача заключалась в том, чтобы, переправившись через Северский Донец в районе села Савинцы (15 км юго-восточнее Балаклеи), во взаимодействии с 3-й и 15-й танковыми бригадами, которые должны были к ней присоединиться из фронтового резерва, пробить «гуманитарный коридор» в районе Чепеля (12 км южнее Балаклеи), где встретить и вывести окруженных из «котла».

О последующих событиях сам генерал Москаленко рассказывал в мемуарах так:

«… В середине дня приезжаю в штаб группы генерала Шерстюка … Тот немедленно приступает к выполнению задачи. Группа успешно переправляется через реку в указанном месте. На противоположном берегу вбирает в себя остатки 64-й танковой бригады из 23-го танкового корпуса и другие части [к этому времени 23-й танковый корпус, в начале операции наступавший на Харьков, уже был развёрнут по приказу Тимошенко в противоположном направлении и пробивал «коридор» на восток изнутри]. Стремительной атакой Группа овладевает Чепелем.

Начало хорошее. Но дальше все идет из рук вон плохо. Резервы фронта (3-я и 15-я танковые бригады) не выходят к назначенному времени в район Савинцев. Сравнительно слабой по составу группе генерала Шерстюка не удается одними лишь собственными силами преодолеть сопротивление двух вражеских дивизий – 14-й танковой и 384-й пехотной. Эти дивизии были повернуты фронтом на восток с целью ликвидировать плацдарм наших войск в районе Шуровка – Чепель и отбросить группу генерала Шерстюка за Северский Донец. Их атаки были отражены, но и наступление деблокирующей группы 38-й армии под командованием генерала Шерстюка успеха не имело.

В результате задача по разгрому танковой группировки противника и восстановлению коммуникаций наших войск не выполнена. Не имея возможности развить удачно начатое наступление, группа генерала Шерстюка занимает оборону поперек излучины Северского Донца … ».

Этот посыл сводится к тому, что «две бригады из своего резерва Тимошенко вовремя не дал, а без танков там делать нечего». Как видим, даже назначенный через месяц, вместе с незаменимым Шерстюком, командовать новой, 1-й танковой армией (потому что свою 38-ю они благополучно добили в ходе отступления из Харьковской области в Сталинградскую), генерал Москаленко даже к моменту написание мемуаров так и не понял:

- что танки (в любом количестве) без пехотной поддержки = деньги на ветер, они задачу выполнить не смогут, зато погибнут очень быстро, как и без поддержки артиллерии,

- и что благодаря таким стратегам, как Тухачевский, в советской пехоте отсутствовали штатные транспортные средства для передвижения в бою, типа «бронетранспортер», поэтому поддерживать танки нашей пехоте было не на чем, и точно так же у нас не было САУ, т.е. самоходной артиллерии,

- ну и совсем уж ни к чему говорить, что на танках не было раций, в лучшем случае танкист мог общаться сигнальными флажками (как на флоте), высунувшись из люка по пояс. Может, кто-то из читателей застал те времена, когда не было мобильных телефонов и, расставаясь с человеком утром, вы в лучшем случае могли договориться: где и когда встретитесь вечером, и это уже нельзя было изменить в течение дня. Так и с танкистами зачастую расставались утром, выписав им билет в один конец.

Две «голые» танковые бригады, которые Москаленко якобы не дали «бросить в бой», всё равно были бы уничтожены немцами точно так же, как два танковых корпуса под Прохоровкой летом 1943-го (в одном корпусе 4 бригады), как пять мехкорпусов под Бродами в июне 1941-го (один тогдашний мехкорпус = два танковых под Прохоровкой).

И точно так же, как пехота не могла сопровождать танки, так и наши танки не могли сопровождать пехоту, вынужденно отрываясь и действуя отдельно от неё. Потому это было характерное для того периода, ничем не обеспеченное наступление «больших масс пехоты с винтовками наперевес», прямо под немецкие пулеметы, с минимальной танковой, воздушной и артиллерийской поддержкой.

А что представляла собою система обороны противника? Разумеется, немецкие высокомобильные войска, едва завершив окружение, не успели выкопать глубокие окопы и блиндажи, возвести железобетонные укрепления как на Зееловских высотах. Они просто расположили свою, по тем временам практически «Ядерную Триаду» (танки + бронетранспортеры + САУ) в линию, образовав систему бронированных огневых точек, способных к тому же быстро менять месторасположение, и оборудованных рациями радиусом действия 3 километра (а на командирских машинах стояли и более мощные рации) – и вызывать по рациям точечную поддержку с воздуха.

Словом, у генерала Шерстюка не было шансов изначально, его просто поставили, чтобы отчитаться в Москву о принятых мерах, и не испортить репутацию кому-то из великих полководцев. Этот человек всю войну так и проходил в должности «заместитель командующего армией», каждый раз у людей с говорящими фамилиями: Москаленко (38-я армия, затем 1-я танковая), Трофименко (27 армия) и Жмаченко (40-я). Кроме одного периода, который характеризует его лучше тысячи слов: «… с июня 1943 года по февраль 1944 года состоял в распоряжении Г. К. Жукова…». То есть это – командный игрок.

При Жукове он был, получается, с Курской Битвы и до того момента, как раненый генерал Ватутин убыл в госпиталь, а маршал Жуков временно занял его место командующего фронтом. Видимо, там для генерала Шерстюка не нашлось должности при Жукове, и он вернулся на привычную, заместительскую работу. (До Жукова он был всё время у Москаленко, после – у Трофименко, в конце войны у Жмаченко).

Вот как охарактеризовал его один из руководителей Второй битвы за Харьков, генерал Баграмян (в начале войны Шерстюк ещё командовал 45-й дивизией, прежде чем перейти к Москаленко в замы):

«…Командир 45-й стрелковой дивизии опытный и хладнокровный генерал-майор Г. И. Шерстюк, экономя снаряды и патроны, приказывал подпускать фашистские цепи как можно ближе, расстреливать их в упор, а затем поднимал бойцов в штыки. Противник нес большие потери, но заметного продвижения не добился …».

Как видим, Баграмян продвигает пропагандистское клише о том, что фашисты наступали, построившись в «цепи», как в кинофильме «Чапаев», и не считает «заметным» их продвижение от Львова до Сталинграда, именно в полосе, которую на начало войны обороняла 45-я дивизия.

Сайт Википедия, приводя этот пассаж о том, как Шерстюк остановил врага на границе, всё-таки поправляет Баграмяна, сразу после данной цитаты приводя слова:

«Тем не менее (!), 45-я стрелковая дивизия с боями отходила к Коростени…», а там и под Харьковом, как видим, оказался генерал Шерстюк, затем и под Сталинградом.

Ещё более развернутую характеристику даёт С.П.Иванов, начальник штаба в армии Москаленко, затем на фронте Ватутина (о нём я недавно рассказывал):

«… Гавриил Игнатьевич Шерстюк очень располагал к себе. Он умел без нажима мобилизовать любой воинский коллектив на выполнение самого сложного и ответственного задания. Никогда не забуду, как весь он, до рыжеватой щетинки на бритой голове, светился доброжелательностью, разъясняя наилучший путь решения той или иной трудной задачи. Генерал Шерстюк мало бывал на КП. Максимум времени он проводил в войсках, помогая командирам дивизий готовить свои части к новым боям, ибо был уверен, что вскоре мы вновь получим приказ на наступление …».

Очевидно, генерал Иванов, как начальник штаба армии, непосредственно прорабатывавший деблокирующую операцию группы Шерстюка, не был ознакомлен с её ходом и результатами.

В свою очередь, маршал Тимошенко отлично умел парировать нападки, подобные Москаленковским («не дал Шерстюку две бригады»), куда там нынешним офисным «зубрам». В своём докладе на имя Сталина, по итогам Второй битвы за Харьков, Тимошенко и примкнувшие к нему Хрущёв с Баграмяном, так трактовали причины неудач группы генерала Шерстюка:

«… Оставалась еще возможность прорвать кольцо окружения на чепельском направлении, даже теми силами, которые были выделены в этот период в районе Савинцы (242-я стрелковая дивизия и две танковые бригады, одна из них неполнокровная). Противник, растянув свою 14-ю танковую дивизию и 60-ю мотодивизию на широком фронте, 22-го мая имел слабую плотность в районе Чепель – Гусаровка. Но организация этого удара была проведена крайне неудовлетворительно со стороны командования 38-й армии [т.е. Москаленко и С.П.Иванова], которому этот удар был поручен.

Выделенная группа генерала Шерстюка не имела никаких средств управления, и, по существу, эту группу составлял в единственном числе генерал Шерстюк. Только позднее для него, и то после неоднократных настойчивых требований [Тимошенко, Хрущёва, Баграмяна], командование 38-й армии [т.е. Москаленко и С.П.Иванов] выделило несколько штабных командиров. Кроме того, командование и штаб 242-й стрелковой дивизии оказались совершенно несостоятельными к проведению порученной операции. Введенная в бой с хода 242-я дивизия оставила половину своего оперативного отделения штаба и тылы за 30–40 км от линии фронта и в первые дни операции оказалась без надлежащего управления, боеприпасов и питания.

Приходилось принимать ряд мер по розыску и доставке в войска боеприпасов случайными транспортами 6-й армии (генерала Городнянского) в районе Савинцев.

В результате всех принятых мер удалось лишь занять относительно крепко оборону частями 242-й дивизии, 64-й и 114-й танковых бригад по линии высот восточнее Червоная Гусаровка – Гусаровка – Волобуевка и в районе Чепель – Ветровка. Оперативная группа генерала Шерстюка в том виде была неспособна, и требовалось время для детальной организации намеченного наступления».

А вот как генерал Шерстюк докладывал промежуточные итоги операции своему начальнику, генералу Москаленко:

«… Наступление начинали 26 мая два раза, и после принятия решительных мер успехов не имею.

Предусмотренное приказом наступление в 8:00 (26 мая) началось в 9:00 по причине неподготовленности штаба 242-й дивизии к управлению войсками и, как основное, отсутствие связи с частями танкового корпуса – кроме делегатов [т.е. офицеров связи, фактически – гонцов, бегущих с пакетом за пазухой, как во времена Полтавской битвы].

Второе наступление готовилось в ночь с выездом меня, командира и начальника штаба танкового корпуса. Наступление по приказу предусматривалось в 16:00 (26 мая) и точно началось в 16:05.

С подходом 15, 3 и 64-й танковых бригад [то есть 15-я и 3-я всё-таки подтянулись из фронтового резерва Тимошенко], а за ними и пехоты к Червоной Гусаровке наступающие были атакованы вражеской авиацией, в результате чего пехота, неся потери, прижималась к земле, а танки отходили в исходное положение. Кроме авиации, танки и пехота были встречены огнем танков, минометным, пулеметным огнем из Червоной Гусаровки и артиллерийским огнем из Балаклеи.

К 18:00 танки перешли в атаку вторично, но также были отбиты, пехоту поднять не сумели. На протяжении всего дня авиация противника беспрерывно бомбила и обстреливала боевые порядки. В результате атак танков в строю осталось в 15-й (бригаде) – 17, в 3-й – 25, в 64-й – 19 и в 114-й – 10 [штатный состав бригады – 44 танка]. Узел Червоная Гусаровка сильно укреплен и особенно в противотанковом отношении. Овладение Червоной Гусаровкой готовлю ночной атакой.

Прорыв кольца окружения и оказание помощи в выходе окруженных решил провести в 4–5 часов утра 27 мая, а именно: 3-ю и 64-ю танковые бригады, под общим командованием командира 64-й подполковника Постникова (командира и штаба 3-й танковой бригады до сих пор нет – не прибыли) направить для прорыва кольца окружения в направлениях: высота 156,2, юго-восточнее Червоной Гусаровки, высота 116,8, что севернее Гусаровки, высота 153,2 севернее Шевелевки, где встретить окруженных…».

Однако данные меры были уже запоздалыми; к этому времени, пока группа Шерстюка вела бои в районе Чепеля, с запада начали подтягиваться немногочисленные идущие на прорыв наши части. Так, к утру 27 мая в район западнее Лозовеньки вышла 266-я стрелковая дивизия под командованием полковника Таванцева, в наибольшей мере сохранившая боеспособность. В ночь на 28 мая ее части, составившие ядро ударной группы, прорвали кольцо окружения и к утру 28 мая вышли в район Волковенково – Волобуевка. С ними вместе вышли войска, находившиеся у Лозовеньки. В ночь на 29 мая ударом с тыла при содействии группы генерала Шерстюка они прорвали оборону противника, проходившую по правому берегу Северского Донца, и достигли расположения 38-й армии в районе Чепеля. Задача Шерстюка и прибывшего туда же Москаленко свелась к встрече и приёму войск, вышедших из окружения.

Всего вышло таким образом 22 тысячи бойцов и командиров. Сама по себе – внушительная цифра, но все причастные к этому лица (в том числе и Москаленко, и Хрущёв) подчёркивают в своих мемуарах, что это просто слёзы (около 5%) на фоне той массы войск, что осталась в «котле». Навсегда.

На фото: генерал Шерстюк.

Интерактивная карта боевых действий доступна по ссылке:

https://yandex.ua/maps/?um=constructor:fba830deedc33c714109d3828dc128170be12def3038c635fb57225e7173ba0b&source=constructorLink

78 лет назад – 23 мая 1942 года – в ходе Второй битвы за Харьков, немецкие войска замкнули кольцо окружения вокруг трёх советских армий в так называемом Барвенковском «котле», и приступили к их планомерному уничтожению.

Почему такое могло произойти? И если поставить вопрос шире: почему вообще происходили эти ужасные «котлы» в первой половине войны? Впрочем, они происходили и зимой 1945-го в Восточной Пруссии, и в мае 1945-го на подступах к Дрездену, но наиболее известные и масштабные – всё-таки у нас на территории Украины, и Харьковский (Барвенковский) один из них.

Почему вообще немцы летом 1941-го и летом 1942-го с такой лёгкостью прорывали нашу оборону, атаковали на большую глубину, брали сотни тысяч солдат в плен и шли дальше, на тысячи километров? Почему нельзя было остановить их наступление ранее чем на Волге и Кавказе?

Это один из центральных вопросов военной истории, ему посвящен большой массив информации, к сожалению – совершенно неудовлетворительный. Чем только не объясняют пропагандисты феномен успешного немецкого наступления:

- внезапностью нападения (хотя, историк А.Исаев так и озаглавил свою книгу, где описаны события по март 1943 года включительно: «Когда внезапности уже не было», зато немцы по-прежнему успешно наступали и сотворяли «котлы»);

- предвоенными сталинскими репрессиями, отчего армия потеряла лучших командиров, а на смену им пришли неграмотные и неопытные (хотя все они были минимум после Военной академии имени Фрунзе и, как я показывал ранее, воевали с фашистами с 1936 года);

- нежеланием советских солдат воевать за коммунистов, за колхозы, совхозы, лесхозы, рыбхозы и за ГУЛАГ (которое почему-то внезапно проявляло себя именно в момент немецкой атаки);

- предательством советских генералов (которых за войну погибло, если не ошибаюсь, 546 человек),

- хотя встречаются и не лишенные оригинальности версии, например: немецкого нападения не было вообще, это Красная Армия взбунтовалась и пошла против коммунистов, и только под Москвой и Сталинградом её удалось остановить силами воинских частей, которые остались верными Сталину. Немцы (по этой версии) выполняли лишь вспомогательную функцию, будучи союзником взбунтовавшейся Красной Армии в её борьбе против власти коммунистов.

Как видите, нам словно хотят бы в очередной раз показать: правду вы никогда не узнаете, вот вам вывалена куча версий, как в зеконд-хэнде, ковыряйтесь сколько хотите.

На самом деле, война есть прежде всего противостояние оружия. Что толку, если соберутся честные люди, во главе с честным и грамотным генералом, и пойдут с палками на пулемёты – как я писал ранее в статье «Действия в наступлении». Теперь самое время поговорить о действиях в обороне.

В свою очередь, оборона предполагает наступление немецкое. Мы все видели в кино, что оно из себя представляло в понимании режиссеров, вдохновленных «Чапаевым» (это ещё ладно), и военных консультантов подобного творчества, фамилии которых приводятся в титрах – именно оттуда я с детства узнал, что бывают «генерал-полковники» и «генерал-лейтенанты», а более низкие звания к консультированию, видимо, не привлекались.

В кино это выглядит так: ползут несколько танков с крестами перепаханным полем, а за ними, путаясь в полах шинелей, плотными цепями идёт немецкая пехота, от бедра сдавая из автоматов с километровой дистанции. Наши почему-то не выдерживают и всё время отходят (до Сталинграда).

Пропагандисты дают простое пояснение: у немцев были танки!

Это ведь так страшно, когда на тебя едет танк, особенно если ты советский колхозник, в жизни не видевший трактора (и в армии тоже ничего подобного ранее не видевший). Сотни вагонов нашей литературы, как сказал бы Солженицын, посвящены анализу проявлений «танкобоязни», и редкое описание боевых действий обходится без панического крика «Танки!», после которого трусы бегут и сдаются в плен, а смелые герои бросаются под танк со связками гранат – но немцы-то всё равно доезжают до Сталинграда.

Причём втирается эта нелепица не только генерал-полковниками, а гораздо выше. Сам великий маршал Жуков, в своих выступлениях на публику придавал этим несчастным танкам определяющее значение. Чего стоит его пассаж, высказанный при обсуждении плана Курской Битвы:

«… Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его Т А Н К И, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьём основную группу противника…».

То есть опять всё в танки упирается.

Не отстаёт от него и Резун-Суворов, который выдаёт себя за бывшего танкиста, и тут же демонстрирует, что понимает в танках не больше, чем издававший эти шедевры П.М. Быстров (директор издательства «Яуза»), но тут я лучше не буду продолжать, и так сказал достаточно.

Так и пошло: рассказывая о сражениях, считается хорошим тоном привести цифры: у Пети было 100 танков и миллион человек, а у Васи было 200 танков и миллион человек, значит Вася был изначально сильнее. Но победил почему-то Петя, и далее называются причины, изложенные выше: нежелание воевать за мифический ГУЛАГ, предательство генералов и отсутствие радиостанций в танках у проигравшей стороны.

Ещё приводят количество самолётов и пушек, миномётов и пулемётов, реже: винтовок и автоматов (и почти никогда у них не получается миллион автоматов на миллион человек, словно кто-то был с палкой просто), и даже грузовиков, как будто грузовики участвуют в боевых действиях.

За кадром почти всегда остаётся только одно немецкое оружие, и нетрудно догадаться – именно оно и имело решающее значение. По танкам, самолётам, миномётам и прочему у нас был с немцами как минимум паритет, либо вклад тех же самолётов не был определяющим (роль авиации сильно преувеличена пропагандистами, но лучше об этом в другой раз).

Что касается конкретно танков, то мы по этому показателю в начале войны превосходили немцев по количеству в несколько раз и по качеству на одно поколение. Если бы исход сражений определяли танки, то война бы закончилась к вечеру 22 июня 1941 года, нашей победой.

Ранее я неоднократно рассказывал о нашем настоящем, незаслуженно забытом Оружии Победы – пушках прямого боя ЗиС-3, не буду повторяться. Упоминал и о том, что у немцев было своё Оружие Победы (если допустить, что они побеждали в первый год войны, и порою не только в первый) – великий пулемёт МГ-42, хотя сначала был его, не менее достойный предшественник МГ-34. Но это только половина дела, потому что пулемёт без средств его доставки – лишь оборонительное оружие, но не наступательное. Это только Сильвестр Сталлоне (в кино) может ходить в атаку с пулемётом наперевес.

Напомню, что Оружием Победы может считаться только то, что было у победителей и отсутствовало у побежденных, за счёт чего последние и стали побеждёнными (вот как мы под Харьковом в 42-м, или как немцы в 45-м). Танк или самолёт не могут считаться Оружием Победы потому, что у сторон был как минимум паритет по этим видам оружия. Зачастую проигравший даже обладал преимуществом, но, как сказал бы Гоголь: «Ну что, сынку, помогли тебе твои танки?».

Начну с того, что на войне есть непреложное правило: никогда не сдавайся в плен танкистам. Дело в том, что танк не оборудован дополнительными местами для перевозки пленных. Что могут танкисты? Тянуть за собой караван невольников, скажем 20 человек волоком по земле, примотав каждого проволокой по очереди? Или раздавить гусеницами, экономя патроны? Или всё-таки перестрелять из пулемёта, экономя бензин? Как это якобы сделал в Богэ под Мальмеди отряд хорошо известного харьковчанам полковника СС Иоахима Пайпера из «Лейбштандарта».

Словом, танкисты не имеют абсолютно никакого отношения к тем стотысячным колоннам пленных в Харьковском и других «котлах», что вы видите на архивных фото. У танковых войск свои задачи: они поддерживают пехоту огнём и броней, прорывают рубеж обороны противника, атакуют огневые точки и узлы сопротивления. Но они не воюют с одиночным пехотинцем, сидящим в окопе с винтовкой и двумя гранатами, да хотя бы и с десятью пехотинцами в траншее, если только там нет пулемёта. Никто не будет, имея боезапас 40 снарядов, вести дуэль с пехотинцем из танкового орудия и даже пулемёта: слишком жирно.

Людей берут в плен не танкисты. И, понятно что не лётчики, и даже не артиллеристы. Людей берёт в плен обычная пехота, но вот тут совершенно непонятно: за счёт чего это не наша пехота взяла в плен ихнюю, а наоборот?

Чем немецкая пехота лучше нашей? Тем, что рядом едут немецкие же танки, поддерживают её? Но ведь и в СССР были танки – а где же тогда километровые колонны немецких пленных летом 41-го? Видимо, дело всё-таки не только и не столько в танках.

Далее. Скорость танка и пешехода не одинаковы. Либо наступающий немецкий танк будет ехать медленно, со скоростью идущей пехоты и рядом с пехотой, но ведь тогда и наши в обороне успеют убежать или что-то придумать, но только не дожидаться и сдаться в плен. Немцы ведь не из-за угла внезапно выходят и просят закурить, они (как в кино) полчаса идут к тебе перепаханным полем. В таких условиях очень странно, если кто-то будет сидеть и ждать их, подняв руки.

Может, немецкая пехота залезала на танки сверху, как часто наши делают в кино, а иногда и немцы? Но ведь тогда её так же легко перестрелять, как если бы они просто шли пешком. Их бы просто посдувало с танка случайными пулями, минами, осколками и всем, что летает на поле боя. И просто бы свалились с танка при сильной тряске на ухабах, уронили бы оружие под гусеницы. Нет, ехать на танке – не вариант.

Может, ехали на грузовике следом за танком? Уже ближе к разгадке, но только если это не обычный грузовик, а защищенный бронёй, иначе пехота в грузовике погибнет точно так же, как и в предыдущих случаях. И кроме брони, грузовик должен иметь повышенную проходимость, не уступая танку.

И вот она, разгадка тайны успешного немецкого наступления и полного бессилия нашей обороны в первые годы войны. Обычный (для современного читателя) бронетранспортер, который вы видите на фото к статье. По сути – грузовик, обшитый листами брони, и поставленный на гусеницы. А ещё там рация и 1-2 пулемёта (сначала МГ-34, потом и МГ-42). В нём сидит отделение пехотинцев (10 десантников + 2 члена экипажа: водитель и командир, которому совсем не в труд пострелять из пулемёта, поддерживая десантников после высадки). Осталось закинуть ещё ящик патронов и ящик гранат – и вот в таком виде ехать за танком на советские позиции, на скорости 40 км/час (а по шоссе 53 км/ч, как у нашего «Т-34»).

Называется всё это «Ганомаг» (сокращение от «Ганноверский машиностроительный завод», который их делал). Кроме больших, для десантирования отделения, были маленькие – для полу-отделения: тот же пулемёт и 2 члена экипажа + 4 десантника, но более быстроходные.

Толщина брони «Ганомага» такая же, как у лёгкого танка: можно подбить из пушки, причём практически любого калибра, но выдерживает обстрел из винтовки и пулемёта, как и мины с осколками.

Теперь представьте себе состояние советского солдата, который вопреки басням пропагандистов не боится немногочисленных немецких танков, потому что понимает (в отличие от Резуна и Жукова), что они-то не по его душу. Но за танками едут, со скоростью 40 км/ч, защищенные броней, 12 автоматчиков с пулемётом. И очень хорошо, если у тебя на дне окопа завалялась лишняя пушка и к ней боекомплект. Но чаще бывает, как бодренько втирал пехотинцу полковник Твардовский:

«Даже сетовать неловко

При такой, чудак, судьбе:

У тебя в руках винтовка!

Две гранаты при тебе …»

И всё. А их 12 человек с пулемётом, и твои пули их не берут, это всё равно что стрелять по танку. 40 кмч – это 600 метров в минуту, то есть разделяющее вас расстояние в полтора километра они проедут за две минуты, ты даже не сможешь трусливо убежать. Они подъедут к тебе, наставят пулемёт, и если не убьют сразу – то выпрыгнут и ты уже, такой, в окружении 10 автоматчиков: умереть геройски либо сдаться в плен (на практике это решалось, скажем, 50 на 50). И даже если вас набилась в окопы целая рота – 100 человек – с пулемётами, то результат будет тот же самый (если только у вас нет пушки): они подъедут на двух-трёх Ганомагах, в упор перестреляют сопротивлявшихся, а остальных построят в колонну и погонят в тыл, не сводя с прицелов пулемёта.

Противостоять вот этому мы научились только тогда, как наши пехотные подразделения были насыщены пушками ЗиС-3, которая с километровой дистанции превращала Ганомаг в груду металла первым же выстрелом. Но это уже 1943 год, и Твардовский, очнувшись, продолжает, не обходя острые углы Харькова-1942:

«… У тебя – в тылу ль, на фланге

(сам не знаешь, как силён!)

Бронебойки, пушки, танки,

Ты, брат, это батальон.

Полк. Дивизия. А хочешь –

Фронт. Россия. Наконец,

Я скажу тебе короче

И понятней: ты – Боец.

Ты в строю, прошу усвоить.

А быть может, год назад,

Ты бы здесь изведал, воин,

То, что наш изведал брат:

Ноги б с горя не носили!

Где свои, где чьи края,

Где тот фронт и где Россия,

По какой рубеж своя?

И однажды ночью поздно,

От дороги в стороне,

Укрывался б ты в колхозной,

В поле брошенной копне…»

Именно так и выглядело немецкое наступление и, соответственно, наша оборона. При отсутствии серьёзной артиллерийской поддержки (по причинам, изложенным в предыдущих публикациях), при недостаточной поддержке нашими танками (немцы, как известно, на участке прорыва имели в 6,5 раз больше танков, чем в противостоявшей им 9-й армии генерала Харитонова), по всей Харьковской области сновали неуязвимые Ганомаги, молотили из пулемётов направо и налево, а кого считали нужным взять в плен – указывали путь к местам сбора пленных, отмеченным белыми флажками.

Никто особо не спрашивал – хочешь ли ты воевать за Сталина и за ГУЛАГ (таких спрашивали уже потом, набирая среди пленных во власовскую армию), и ни при чём тут предатели-генералы: даже не будь предателями, чем они могли помочь в данной ситуации?

Все эти нелепые причины, озвученные выше, по которым якобы, сотни тысяч вооруженных мужчин сдавались в плен малочисленному противнику, озвучиваются пропагандистами с одной целью: скрыть запрограммированную неготовность Красной Армии к войне, а вернее – к заранее запланированному её разгрому.

Всё дело в том, что в Красной Армии в начале войны не было, с одной стороны, артиллерии для борьбы с бронетехникой (об этом много написал Главный артиллерийский конструктор Василий Грабин в книге «Оружие Победы», не будем повторять).

От безысходности, применяли даже совсем экзотические способы борьбы с немецкой бронетехникой. Не подумайте, что я хвастаюсь, но именно у нас в Харьковской области, 18 мая 1942 года, в бою за Барвенково фашисты впервые столкнулись с новым «оружием», которым был оснащен 8-й отдельный отряд 9-й армии, а именно с собаками – истребителями танков, специально обученными уничтожать бронированные машины с помощью заряда взрывчатки.

«Особенно успешно действовал взвод сержанта Зубко, подорвавший семь вражеских танков».

Итог: на фото к статье, слева вверху – собаки из этого отряда, попавшие в плен в Барвенковском «котле», вместе со своими проводниками. Посчитайте, сколько стоит кормить и учить собаку хотя бы 1 год, чтобы попытаться с её помощью уничтожить танк.

С другой стороны, у нас не было и своих бронетранспортеров!

«На бумаге» всё было как у немцев, а по количеству даже больше: советский механизированный корпус включал две танковые дивизии и одну моторизованную. Но если с танками был порядок (несмотря на стенания всяких Резунов о якобы неукомплектованности танковых частей, отсутствии горючего, запчастей и прочей ерунды; Резун такой же танкист, как я папуас), а вот бронетранспортеры в СССР не разрабатывались и не производились – ну вот точно так же, как сейчас в России не разрабатывают и не производят мобильные телефоны. Немецкая пехота «на колёсах», защищена броней, с рацией и пулемётом, а наша ходила пешком и катала на тележке станковый пулемёт Максим весом в 60 кг, тут и Сталлоне не потянет.

При таких раскладах мы заведомо не могли ни наступать, ни обороняться, а вот только пойти и сдаться в плен. Или погибнуть геройски, при этом ни разу не выполнив боевую задачу по удержанию определенного рубежа.

Вот это – сознательное ослабление армии перед войной, тупо отсутствие в ней такого же оружия, которым обладает враг – это и есть тайна, скрываемая пропагандой. Вернёмся, например, к фразе Жукова, который до войны был начальником Генерального Штаба СССР. Он и перед Курской Битвой, летом 1943 года, ездил по ушам этими танками:

«…выбьем его танки, а затем …»,

Я расскажу, что будет затем. Допустим, ты «выбьешь ему танки», и внезапно будут точно также выбиты танки твои собственные. Остаётся: твоя голая и босая пехота против налитых пивом немецких автоматчиков, с хохотом гоняющихся за ней на бронетранспортерах. Ремейк лета 1941-го – вот что собирался устроить Жуков, загоняя миллионы солдат в готовый Курский «котёл».

К счастью, на Курской Дуге наши пехотные части уже были насыщены великими орудиями ЗиС-3, и перестреляли все эти ганомаги как курей в тире. И потом погнали назад до самого Берлина, хотя пик производства «ганомагов» пришелся на 1944 год. Если брать только большие, 12-местные, то в 1944-45 годах немецкая промышленность выпустила их 8,8 тысяч штук, тогда как за период с 1939 (год начала производства) по 1943 год всего 6,5 тысяч. И что, как сказал бы Гоголь, «помогли тебе теперь твои Ганомаги?».

На фото: Ганомаг 12-местный, слева вверху наши пленные собаки-истребители танков со своими проводниками.

78 лет назад – 22 мая 1942 года – сомкнулось кольцо окружения вокруг группировки советских войск, оказавшейся в так называемом Барвенковском «котле». В этот день передовые подразделения немецкой 1-й танковой армии генерала Клейста, наносившие удар из Славянска на север, соединились в районе Балаклеи с частями 6-й армии генерала Паулюса, наступавшими им навстречу. В течение недели, попавшие в окружение советские войска были уничтожены либо пленены, и лишь небольшая их часть смогла вырваться из «котла», бросив технику и вооружение.

При расследовании причин данной катастрофы, военная прокуратура СССР пыталась сделать виновным генерала Харитонова, командовавшего 9-й армией, на которую и пришелся этот немецкий удар. Но в прокуратуру позвонили «сверху» и приказали отпустить Харитонова как невиновного.

Тем более невиновным был признан его непосредственный начальник – командующий Южным фронтом генерал Малиновский, этот всегда был выше всех подозрений благодаря своим высоким покровителям. Как, например, в случае с Новочеркасским расстрелом 1962 года: хотя Малиновский тогда был Министром обороны СССР, но он вроде как ни при чём, называют только фамилии генералов Матвея Шапошникова (который отказался стрелять в народ) и Иссы Плиева (который согласился). А над ними вроде как стоял чуть ли не Хрущёв непосредственно, без промежуточного звена в лице министра обороны (?). Википедия сообщает: «… Главная военная прокуратура Российской Федерации в 1992 году возбудила по факту новочеркасского расстрела уголовное дело против Хрущёва, Козлова, Микояна и ещё восьми человек, которое было прекращено в связи со смертью фигурантов…». Не уточняя, входил ли Малиновский в число «восьми офицеров».

Кстати, это тот самый Исса Плиев, выдающийся полководец-кавалерист, большую часть войны прошедший в непосредственном подчинении у Малиновского. В дни описываемой здесь Второй битвы за Харьков он командовал 5-м кавалерийским корпусом Южного фронта. В предыдущих публикациях я отмечал, что этим корпусом командовал генерал Гречко (кстати, в 1967-м сменивший Малиновского на должности Министра обороны), но только до апреля 1942 года. После Барвенковско-Лозовской операции, Малиновский отправил Гречко на повышение (командовать 12-й армией), а на его место поставил Плиева. Но речь сейчас не о них.

Если пока отвлечься от персоналий, то основным юридическим лицом, проводившим Харьковскую операцию в мае 1942 года, был Юго-Западный фронт под командованием триумвирата: Тимошенко (командующий фронтом) – Хрущёв (комиссар фронта, т.е. представитель Коммунистической партии, с правом голоса при принятии военных решений) – Баграмян (начальник штаба фронта).

Что касается соседнего, Южного фронта (командующий – Малиновский, комиссар – Ларин, начальник штаба – Антонов, о последнем мы говорили в предыдущей публикации и здесь повторяться не будем), то его роль была второстепенной. Миссия Южного фронта состояла в освобождении Донбасса; он пытался это сделать в январе 1942 года в ходе Барвенковско-Лозовской операции, наносил удар в обход Донбасса через Харьковскую область на Днепропетровск, но смог лишь вклиниться в оборону противника на 100 километров, овладеть райцентрами Изюм, Барвенково и Лозовая, а дальнейшее продвижение было остановлено сильным сопротивлением противника.

Теперь, в мае 1942-го, Юго-Западный фронт имел задачу развивать удар на Днепропетровск и, параллельно, освободить Харьков, а Южный фронт, удерживая занимаемые позиции, его прикрывал от возможного флангового контрудара немцев со стороны Донбасса на Харьков.

И вот здесь, как легко догадаться, была проблема, связанная с организацией взаимодействия двух соседних фронтов. Поскольку эта проблема не была решена, что и привело в конечном счёте к военной катастрофе под Харьковом, есть смысл остановиться на ней подробнее.

Дело в том, что недобитые в ходе 1917 года русские дворяне, зашифровавшиеся под коммунистов, и постепенно прибиравшие к своим рукам власть в стране и в армии, были в первую очередь мастерами подковерных интриг и всяческих закулисных дел, составляющих суть политической борьбы. Это были их основные сильные качества. Что касается таких сложных вещей, как организация производства, инвестиционной, научной и изобретательской деятельности, и командование крупными воинскими соединениями, то для этого требовались несколько иные качества, помимо острых локтей и цепких зубов. Тут нужен более высокий уровень образования и вообще управленческой школы, который складывается веками и лишь в определенных условиях.

Именно по этой причине – недостаточная способность к управлению крупными воинскими соединениями – у нас был другой принцип комплектования Вооруженных Сил. Если сравнивать с Германией, то немецкая дивизия была по численности в 1,5 раза больше нашей, а одна немецкая армия была почти как десяток наших армий. В 1941-м Украину завоевали три немецкие армии (Клейста, Паулюса и Манштейна), а в 43-м её освобождали 5 советских фронтов (Рокоссовского, Ватутина, Конева, Толбухина и непотопляемого Малиновского), в каждом фронте было до десятка общевойсковых армий, и плюс 4 танковые армии на всю Украину (Катукова, Лелюшенко, Ротмистрова и Кравченко).

Но если на уровне «армия и дивизия» расхождения были непринципиальны (просто всегда нужно помнить, что 2 немецкие дивизии = 3 наших, и когда Виктор Астафьев презрительно пишет «за одной немецкой армией гонялись два наших фронта», на самом деле немцев там было даже БОЛЬШЕ), то на более высоком уровне у нас была самая настоящая беда. У немцев все войска, действовавшие, скажем, на территории Украины, объединялись в группу армий «Юг» под единым руководством фельдмаршала (Рунштедта, фон Бока, того же Манштейна), который командовал ею как одним соединением, точно так же как командует дивизией какой-нибудь генерал-майор. Понятно, что у фельдмаршала были опыт, образование и способности повыше, чем у генерал-майора.

У нас, просто не было за всю войну человека, который был бы способен командовать, скажем, всеми советскими войсками на территории Украины. Половинкой – ещё туда-сюда, но лучше 1/3 или 1/5 частью – отсюда и упомянутые 5 советских фронтов, а в 1941-42 это были два фронта плюс отдельная Приморская армия (Одесса и Крым). Неоднократно делались попытки такого человека поставить, но все они кончались провалом, и в итоге Сталин и Генеральный штаб из Москвы управляли несколькими крупными советскими соединениями, бегавшими по всей Украине без какой-либо связи и взаимодействия друг с другом.

И вот как раз в мае 1942 года была предпринята последняя попытка такого человека поставить, который бы сосредоточил в своих руках единое управление боевыми действиями хотя бы на территории Харьковской области. Сделали это так: командующего Юго-Западным фронтом маршала Тимошенко назначили, по совместительству, главным по Украине, подчинив ему «в нагрузку» и Южный фронт генерала Малиновского.

Это примерно как если бы директору ХТЗ подчинили заодно и соседний «Электротяжмаш», на том основании – что Министерству машиностроения удобнее работать с одним человеком, а не с двумя. Понятно, что полностью погруженный в свою работу, «болеющий душой за свой завод», директор ХТЗ вникал бы в проблемы «Электротяжмаша» лишь по мере свободного времени, вынужденно «полностью доверяя» местным управленческим кадрам. А те бы и рады имитировать бурную деятельность перед новым начальником, которому они по барабану, и который в их работе понимает гораздо меньше, чем раньше понимали в Министерстве.

Именно это и произошло в ходе Второй битвы за Харьков в мае 1942 года, и привело к военной катастрофе, после чего (как сказано выше) попытки поставить «умного человека» на Украину или, скажем, Белоруссию больше не делались: каждый из 15-ти советских фронтов воевал сам по себе, а в Москве сидел один «умный человек» на всю страну, которому эти 15 командующих фронтами и подчинялись.

И Хрущёв, и Баграмян в своих воспоминаниях единогласно утверждают (Тимошенко отказался делиться воспоминаниями, но тоже высказывал подобные мысли), что им дали как общественную нагрузку – шефство над Южным фронтом генерала Малиновского, однако тут бы разобраться со своим Юго-Западным. Поэтому фактически Малиновский был предоставлен сам себе.

Генерал Малиновский был ярким опровержением тезиса пропагандистов о том, что якобы «Сталин перед войной репрессировал опытных и грамотных командиров, а на их место пришли неопытные и неграмотные». Бесполезно пытаться охватить довоенный опыт Малиновского в одной публикации, я лишь напомню читателю один момент. Сайт Википедия, рассказывая об обороне Могилева советскими войсками в 1941 году, приводит зачем-то фразу, абсолютно непонятную поколению Пепси:

«… Советское командование придавало большое значение удержанию Могилёва. Телеграмма гласила:

«Герасименко. Могилёв под руководством Бакунина сделать Мадридом…».

При чём тут Мадрид? Тогда ещё не было Сталинградской битвы, а символом длительной и упорной обороны, был город Мадрид, как центральный эпизод Гражданской войны в Испании 1936-1939 гг.

«Вежливые люди» обороняли Мадрид три с половиной года! Там были Малиновский, там был Воронов (Главный Маршал артиллерии СССР), танкист Кривошеин (что потом в Бресте с Гудерианом «командовал совместным парадом»), и другие полководцы Великой Отечественной войны, так феерически слившие потом Советский Союз летом 1941-го, а после войны в почёте и уважении порою пережившие Брежнева.

Кстати, в мае 1942-го Брежнев тоже был у Малиновского: комиссаром в 18-й армии Южного фронта, и вообще как Исса Плиев, долго воевал под Малиновским. В «котёл» тогда Брежнев не попал, его 18-ю армию Малиновский поставил на противоположном фланге – возле Ростова-на-Дону.

Словом, опыт Малиновскому было просто некуда девать, даже и без Испании: он до 1919 года воевал во французском Иностранном Легионе (1-я марокканская дивизия). Википедия отмечает: «… По опубликованным данным, Малиновский был единственным крупным советским сухопутным военачальником Великой Отечественной, который свободно разговаривал на нескольких европейских языках. Особенно хорошо владел французским и испанским…».

И здесь не может не встать вопрос о его социальном происхождении, то есть о внутренней позиции по отношению к тем сотням тысяч ребят из народа, которых он подставлял под немецкие стволы. Как и у всех коммунистических боссов, его биография подчищена, вроде как он самый настоящий пролетарий, в доску «свой» для рабочих и крестьян. Читаем, однако, Википедию:

«…Существует также версия, что отец — Яков Иванович Бунин, одесский полицмейстер, из потомственных дворян Тамбовской губернии, полковник, вышедший в отставку генерал-майором и умерший в 1902 году…».

Разумеется, тут же Википедия открещивается от этой версии, мол – она основана лишь на словах первой жены Малиновского, которую тот бросил, сожительствуя на фронте с одной из подчиненных, как это было принято в среде советских полководцев.

Однако «бьют не по паспорту, а по физиономии»: биографию можно почистить, но генетика даст о себе знать, как мы увидим ниже. Сам Малиновский утверждает, что он человек простой, чуть ли не на помойке себя нашёл: «… я родился … в городе Одессе, отца своего не знаю, в моей метрике было написано „незаконнорождённый“».

Но сразу после этих слов, Википедия, вроде бы уже отбросившая версию про папу-генерала, потомственного дворянина и начальника Одесской полиции, как ни в чём не бывало продолжает:

«… После смерти Якова (т.е. вышеупомянутого Якова Ивановича Бунина, умершего в 1902 году), мать Малиновского вернулась в родные места и служила экономкой в имении графа Гейдена, где познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Залесным, работавшим лакеем».

Хотя, насколько я знаю, экономка и лакей – это как сейчас менеджер и уборщица, т.е. очень странная связь с точки зрения социального положения. Юный Малиновский не принял отчима-лакея и сбежал из дома. Дальше Википедия пишет: «… через два года Родиона Малиновского забрали в Одессу другая сестра его матери Елена Николаевна и её муж Михаил Александрович, который определил Родиона в галантерейный магазин купца Припускова мальчиком на побегушках. Во время работы в магазине Родион начал самостоятельно учить французский язык».

Итак, некто Михаил Александрович (муж сестры матери Малиновского) имел достаточно полномочий, чтобы указывать купцу Припускову – кого брать на работу в свой магазин. Но с какого перепугу «мальчик на побегушках» начал учить французский язык. Может, он с детства готовил себя к службе в Иностранном легионе? Или к встрече со своей будущей женой – учительницей французского языка (! в революционной России), с которой они поженились в Иркутске в 1925 году? Не с него ли написан "Доктор Жеваго"?

Далее везде. Дети его, понятно, стали не грузчиками, а один сын – кандидат технических наук, другой – преподаватель музыки. От второй (фронтовой) жены – дочь, кандидат филологических наук, выдающийся советский специалист по Испании (кто бы мог подумать).

После Харьковской катастрофы мая 1942 года, Южный фронт Малиновского отступал на восток, и вопреки приказу Сталина сдал город Ростов-на-Дону. Сталин в ответ разразился знаменитым приказом № 227 «Ни шагу назад», снял Малиновского с должности, а Южный фронт расформировал. Назначенный с понижением на должность командующего армией, Малиновский отличился в ходе немецкой операции «Виттенгервиттер» (Зимняя гроза), сорвав попытку Манштейна деблокировать армию Паулюса из так называемого Сталинградского «котла». За это назначил Малиновского опять командовать воссозданным Южным фронтом, до конца войны уже.

Возвращаемся к катастрофической Харьковской операции 1942 года. Малиновского, как вы поняли, сообщники-дворяне отмазали от ответственности. Более того. Руководителя той операции, Маршала Тимошенко, вскоре сняли с должности, и с 1943 года он был, в общем-то, никем, как и маршал Жуков: не командовал ничем конкретно, а только ездил в командировки как «личный представитель Сталина», потому что сам Сталин никуда не ездил, а некоторые вопросы всё же надо было решать «не по телефону».

И внезапно, как пишет Википедия:

«10 сентября 1944 года, по представлению Семёна Тимошенко на имя Сталина, генералу Малиновскому было присвоено воинское звание Маршал Советского Союза».

То есть никаких разногласий между Тимошенко и Малиновским после Харькова не осталось, и почему-то именно Тимошенко за него хлопотал, а не кто другой.

Но гораздо более тесные завязки у Малиновского были с Хрущёвым. Само за себя говорит то, что в 1957 году Хрущёв выгнал Жукова со всех должностей, а вместо него Министром обороны поставил Малиновского.

Википедия с придыханием отмечает:

«Генерал Тюленев свидетельствовал: «Особой антипатией за свою прямоту пользовался у Берии генерал Малиновский…».

В понимании редакторов Википедии, маршал Берия был кровавый палач, а те кто против него – смелые и хорошие люди. Ладно, допустим, но тут важно то, что главным врагом Берии, как известно, был Хрущёв, и опять-таки вывод: Малиновский был человеком Хрущёва.

Впрочем, благодарный Малиновский во время заговора 1964 года отказался защищать Хрущёва военной силой, что и привело к отставке последнего. И Хрущёва (бывшего начальником Малиновского в «харьковский» период), сменил Брежнев – тогда же бывший подчиненным Малиновского.

Нельзя не вспомнить и историю с вышеупомянутым генералом Лариным, комиссаром Южного фронта в дни Харьковской катастрофы, и «лучшим другом Малиновского».

В биографии у Ларина сказано нейтральное «родился в семье служащего». Но «служащий», это не классовое сословие и не социальная характеристика. Ну подумайте сами: приехал мужик из деревни и устроился на работу «служащим»? В Российской Империи – никогда в жизни, только рабочим или дворником, а для служащего надо образование, которое было только у дворян. «Служащий» в царской России, как и инженер, офицер, врач – только дворянин.

Так вот, через полгода после Харьковской катастрофы, в декабре 42-го, генерал Ларин вдруг по непонятным причинам пустил себе пулю в висок, оставив совершенно нелепую предсмертную записку.

Историк А. Исаев приводит текст записки, где упоминается Родион Малиновский:

«Я при чём. Прошу не трогать мою семью. Родион умный человек. Да здравствует Ленин».

Якобы это очень не понравилось Сталину, и он хотел очень сильно прижать Малиновского, однако Хрущёв перед Сталиным выгородил Малиновского, «поручился за него, чем спас от неминуемой гибели».

Вот такие дружные ребята собрались у нас под Харьковом в мае 1942 года. Как говорится, сам погибай – а товарища выручай. Имена товарищей известны.

Из подчиненных Малиновскому армий Южного фронта, в Харьковской операции мая 1942 года участвовали две: 57-я генерала Подласа и 9-я генерала Харитонова. Выжившие офицеры в своих мемуарах утверждают: генерал Подлас предвидел возможный немецкий удар и готовился к его отражению, а Харитонов пребывал в благодушном состоянии: «немцы не нападут, перебежчикам и разведке не верить, к обороне не готовиться, на провокации не поддаваться». И не иначе как часть зловещего плана видна из того, что из рядом стоявших (спиной к Харькову, лицом к Донбассу) двух наших армий, немцы нанесли удар именно по той, что была не готова. А не по Подласу, который был готов.

Никита Хрущёв в своих воспоминаниях сказал про Подласа так:

«Это был очень интересный человек и с интересной судьбой. Его жизнь сложилась трагично… Во время Хасанских событий он находился на Дальнем Востоке и действовал там против японцев. Ему не повезло: приехал туда Мехлис, и Мехлису он не понравился: тот посчитал его предателем и изменником. Его сняли с должности и посадили в тюрьму. Выпустили его, когда началась война. ... когда он представился и назвал свою фамилию, я спросил, кто он по национальности? Дело в том, что фамилией недостаточно была выражена его национальность. «Я украинец из Брянской области», – отвечает. … Он очень организованный человек: куда его ни посылали, он всегда толково разбирался в деле и произвел очень хорошее впечатление. В результате его назначили командующим 57-й армией».

И поставили поглубже в «котёл».

В своих мемуарах генерал Лященко (сначала его 106-я дивизия была в составе армии Подласа, а в апреле 42-го передана в армию Харитонова) утверждает, что Подлас ему сказал на прощание следующее:

«… Не нравится мне, что за последнее время, не знаю с чьего легкого словца, пошла молва о том, что, мол, немцев мы уже разгромили под Ростовом, Москвой и т. д. Теперь шапками забросаем врага. Не дай себе утвердиться в этой мысли. Фашисты еще сильны. И воспользуются малейшим просчетом… Дороги вот-вот начнут подсыхать, как бы фашисты не двинулись в новое наступление. По сведениям разведки, они усиленно начали подготовку техники в тылах. Не дай противнику застать себя врасплох …».

То же самое пишет бывший начальник разведки 57-й армии А.Д. Синяев:

«… В Славянск мы перебросили двух своих разведчиков – девушку Саша, и подростка Ваню. ... Дня за три до начала наступления Клейста они вернулись. Саша доложила, что немцы сосредоточили в районе города много войск, особенно танков. Из подслушанного разговора немецких офицеров она узнала, что наступление намечается на 18 мая. Ваня сообщил примерно то же самое, правда, даты он не знал, но подтвердил: готовятся к наступлению.

Я немедленно доложил Подласу. Командарм был очень озабочен и сказал, что надо сейчас же предупредить командиров дивизий – возможен удар противника на Александровку и к Северскому Донцу. А на следующий день приехал начальник штаба фронта генерал Антонов и комиссар Крайнюков. Вызвали меня. Комиссар спросил: «Откуда у вас, подполковник, сведения, что немцы готовятся наступать?» Я объяснил. Он не поверил: «Это выдумка. Такие «данные» сеют в войсках панику. Я расцениваю их как трусость». И тут же предложил Подласу снять меня с должности.

Подлас возразил: «А я полностью согласен с Синяевым и его выводами. И доклад его совершенно правильный».

Тут Антонов, который за все время разговора не проронил ни слова, обратился ко мне: «Все, товарищ Синяев, вы можете идти».

Вышел я, разумеется, с тяжелым настроением. О чем был разговор в мое отсутствие – не знаю, до следующего утра с командармом встречаться не пришлось, ну а утром немцы ударили по 9-й армии …».

Что же касается генерала Харитонова, то ему удалось дважды войти в одну реку. Как сказано выше, его потом сняли в должности и собирались судить за то, что в «котле» погибла 57-я армия Подласа и, внимание, 6-я армия Городнянского. Но потом чудесным образом оправдали и выпустили, и назначили командовать новой армией, как вы думаете с каким номером?

Правильно, с номером «6», как у погибшей по его вине армии Городнянского. Она была сформирована заново (набрали новую армию и присвоили ей номер «6») – её-то и возглавил Харитонов.

Не правда ли, такой выбор номера армии для Харитонова напоминает историю из романа «Мастер и Маргарита», где женщина задушила ребёнка носовым платком – и ей потом всю жизнь каждое утро приносили этот платок.

Прошло много месяцев, и уже в феврале следующего, 1943 года, 6-я армия генерала Харитонова снова наступает в тех же самых местах! Она идёт на запад по границе Харьковской и Донецкой областей, проходит между Славянском и Балаклеей, освобождает Изюм, Барвенково, Лозовую, затем Красноград и подходит к Павлограду. В этот момент противник наносит удар с юга, от Днепропетровска и Донбасса – на Харьков, громит 6-ю армию и прорывается через её боевые порядки в Харьковскую область. Разгромленные остатки 6-й армии генерала Харитонова ретируются обратно на восток – за спасительный Северский Донец, а немцы 15 марта снова захватывают Харьков и заодно Белгород.

Но если в 1943 году, 6-я армия Харитонова подверглась контрудару противника с фланга, растянувшись в ходе наступления, т.е. в неудобном для обороны положении, то в мае 1942 года 9-я армия Харитонова стояла лицом к противнику, имея задачу прикрывать Харьков.

Уже упомянутый выше генерал Лященко вспоминает в мемуарах, как бойцы и командиры, пробиравшиеся через линию фронта из вражеского окружения, сообщали, что в Славянске и других городах противник срочно ремонтирует танки, их боевыми машинами забиты цеха недействующих заводов.

Когда он доложил об этом командующему 9-й армией Харитонову, тот заявил, что в ближайшее время немецкие войска не способны к наступлению – у них недостаточно сил для активных действий. А что касается «окруженцев», то их сведения, мол, надо брать под сомнение: не исключено, что кое-кто заслан немцами. Начальник штаба 9-й армии, генерал Корженевич заверил Лященко, что активных действий немецких войск не предвидится, а перемещение отдельных вражеских частей всего лишь демонстрация. Вечером 15 мая разведчики обнаружили прибытие в село Андреевку до полка пехоты. Этому тоже было объяснение: «Немцы сменяют войска. Лучшие части тянут на участок, где наступают наши армии. Против нас – потрепанные».

Не достучавшись ни до командующего 9-й армией (Харитонова), ни до начальника штаба (Корженевича), Лященко обратился в тот же день к комиссару этой армии, Константину Крайнюкову. О нём я уже рассказывал ранее: это человек Хрущёва и Москаленко, по их заданию предположительно стрелявший в спину генералу Ватутину и ранивший его 29 февраля 1944 года.

Но Крайнюков успокоил его: «Фашистам сейчас не до этого. Скажу по секрету, в прорыв вот-вот будут введены танковые корпуса» (имеется в виду описанный мною ранее запланированный бросок на Харьков 21-го и 23-го танковых корпусов из 6-й армии Городнянского, сорванный генералом Москаленко).

Но бесконечно игнорировать сведения о сосредоточении против 9-й армии группировки Клейста было нельзя, и, как сказано в литературе, «Харитонов обратился к Тимошенко.

«В Славянске, говоришь, концентрируется Клейст? – врастяжку произнес маршал Тимошенко. – Думаю, не до прорыва фашистам будет, когда мы ударим (очевидно, маршал имел в виду тот же не состоявшийся своевременно ввод в прорыв танковых корпусов). Занимайтесь делом. Или боитесь, товарищ Харитонов? С каких это пор вы стали робким?».

Следствием такого отношения к работе со стороны лиц, за это получающих зарплату, явилась в том числе технико-тактическая неготовность армии Харитонова к оборонительным действиям.

Обороняясь в достаточно широкой полосе, 9-я армия не имела второго эшелона. Ее оборона носила очаговый характер, была слабо подготовлена в инженерном отношении. Отсутствовали вторые эшелоны и в дивизиях. Глубина тактической зоны обороны не превышала 4–5 км. Это было прямым нарушением директивных указаний Верховного Главнокомандования фронтам и армиям юго-западного направления, требовавших развития полевых укреплений в обороне на глубину до 10–12 км.

Командование Южного фронта так характеризовало инженерное оборудование обороны 9-й армии:

«В дивизиях в основном были созданы окопы полного профиля с ходами сообщения и блиндажи с легкими перекрытиями, приступили к строительству дзотов. Противопехотные и противотанковые препятствия имелись в очень ограниченном количестве. Работы по приспособлению к обороне населенных пунктов были развернуты мало. Особенно плохо обстояло дело с созданием глубины обороны дивизионных полос.

Это зависело, с одной стороны, от неполной укомплектованности частей и от недостатка взрывчатых веществ, противопехотных и противотанковых мин, колючей проволоки, которые начали поступать в Инженерное управление фронта из центра только после начала наступления противника.

При ограниченных активных противотанковых средствах и слабо развитых противотанковых препятствиях в условиях местности, почти всюду доступной для танков, оборона армии не могла противостоять массовой атаке танков противника и не была упругой, так как дивизии по своей малочисленности не могли построить свои силы на достаточную глубину».

В ночь на 17-е мая 1942 года, генерал Харитонов прибыл на вспомогательный пункт управления 9-й армии, развернувшийся в селе Долгенькое. В этот момент войска Клейста, завершив перегруппировку, уже вышли в исходное положение для наступления. На участке прорыва шириной 40 км немцами были сосредоточены 3-й моторизованный корпус (14-я танковая дивизия и боевая группа Барба, 60-я моторизованная, 1-я горно-стрелковая, 100-я венгерская и 20-я румынская пехотная дивизии), 44-й армейский корпус (16-я танковая, 68, 389, 384-я пехотные и 97-я мотопехотная дивизии), 52-й армейский корпус (легкопехотная, два полка 257-й пехотной дивизии и 500-й штрафной батальон). Против 9-й армии Харитонова изготовились для удара 11 немецких дивизий и до 360 танков.

Ударом такой силы, на рассвете 18 мая, 9-я армия была буквально сметена, словно куча сухих листьев ураганом 5-й категории. Парадокс в том, что, хотя она не попала в «котёл», но понесла такие же потери, как и уничтоженные «в котле» армии Подласа, Городнянского и Бобкина: некоторая часть тех армий смогла пробиться из окружения и отойти за Северский Донец вместе с остатками 9-й армии Харитонова.

Именно колоссальное превосходство противника в силах потом стало формальным обстоятельством, по которому Харитонова оправдали, мол: против такой силищи он ничего не мог сделать, а значит – его вины в военной катастрофе нет.

«… К полудню 18 мая Харитонов со своим штабом переехал на основной командный пункт в Каменку, откуда возможность руководить войсками была весьма ограничена… Вскоре командующий армией и штаб перебрались в район Песков (на левом берегу Северского Донца)…».

Организация связи была такова, что штаб Южного фронта (Малиновский, Антонов, Ларин) узнал об ударе противника по Харитонову лишь во второй половине дня, когда враг уже завершал прорыв тактической зоны обороны. А к исходу дня, когда о случившемся стало известно штабу Тимошенко, Хрущёва, Баграмяна, немецкие соединения уже прорвались в оперативную глубину и вступили в бой с резервами 9-й армии и Южного фронта.

Командующий фронтом Малиновский, узнав о прорыве, передал из фронтового резерва в подчинение 9-й армии 5-й кавалерийский корпус генерала Иссы Плиева. Одновременно он приказал перебросить автотранспортом и по железной дороге из района Лисичанска и тоже подчинить Харитонову 296-ю стрелковую дивизию и 3-ю отдельную танковую бригаду. Но этого было слишком мало, а главное – время было упущено.

Утром 18 мая противник возобновил наступление на север из районов Барвенково и Долгенького. К 10 часам он овладел южной частью города Изюм, вынудив соединения 9-й армии, которые в течение всего дня вели упорные оборонительные бои с целью не позволить врагу форсировать Северский Донец, отойти. На другой день остатки 9-й армии перебрались на восточный берег и закрепились на нем.

В приказе маршала Тимошенко от 18 мая 1942 года было сказано:

«…Вместо того чтобы использовать имеющиеся резервы, не допустить распространения танков противника к переправам на р. Сев. Донец и организовать взаимодействие дивизий первого эшелона для ликвидации прорыва, командующий 9-й армией генерал-майор Харитонов бросил на произвол судьбы свои войска и трусливо сбежал в Изюм. Благодаря этому уже к полудню 18 мая противник вышел на южный берег реки Северский Донец …

Командующий Южным фронтом генерал-лейтенант Малиновский и его штаб не проявили достаточной энергии и решительности для быстрого восстановления утерянного управления и до сего времени руководство боевыми действиями доверяется обанкротившемуся в бою генерал-майору Харитонову.

Приказываю:

1. За потерю управления войсками и трусливое поведение в бою отстранить генерал-майора Харитонова от командования армией и предать его суду Военного трибунала…».

А дальше вы знаете, и ещё я не упомянул среди адвокатов Харитонова такого зубра, как начальник Генерального штаба, маршал Василевский (из дворян сословия священнослужителей), который сказал в своих мемуарах:

«… После неудачной Харьковско-Барвенковской операции, проводившейся в мае 1942 года, генерал-майор Харитонов, командовавший тогда 9-й армией Южного фронта, был отстранен от обязанностей и по настоянию командования Юго-Западного направления привлечен к судебной ответственности. Подробно зная всю историю этой операции и истинные причины ее неудач, я доложил Сталину, что вина Харитонова в данном случае является относительной, и просил не только не отдавать его под суд, а как хорошего военачальника назначить командующим войсками армии» (то есть той самой «6-й»).

Поступил запрос от читателя. Поскольку в данном случае речь идёт за Публичное Лицо, хотел бы и ответить публично, вдруг это нужно кому-то ещё, чтобы потом не повторяться.

Итак, исходный запрос (орфография сохранена):

«Здравствуйте! Не совсем по теме, но всё таки. В Харькове есть (или уже была) улица имени моего родственника Окорокова. К сожалению, не смогла найти в интернете ничего о нём и его подвиге. Думаю, просто так в честь человека улицу не назовут. Может Вы что подскажете? Спасибо!» #comment_170493164

Читатель не ошибается в своём пессимизме. Действительно, в 2015 году, едва вышел закон «О декоммунизации», благодарные харьковчане (все 330 человек) собрались в помещении бывшего Червонозаводского райкома КПСС, и, в его же лучших традициях, «единогласно» решили:

вернуть улице Окорокова историческое название Гурзуфская.

Хотя это большой вопрос, какое из двух названий больше связано именно с Историей данной улицы. Тут, скорее, политота в чистом виде: в те годы важно было напомнить – чей Гурзуф и включающий его Крым.

20-летний сержант Григорий Михайлович Окороков, командовавший расчётом артиллерийского орудия в одном из противотанковых подразделений Воронежского фронта, а в 2015-м принятый напуганными харьковчанами за коммунистического босса и советского оккупанта, в миру был студентом Якутского сельхозтехникума. Именно по сохранившейся зачётке его и опознали, когда нашли останки в 1968 году.

Та история в своё время освещалась в прессе и в художественной литературе, кратко напомню неместным, кого для упомянутого голосования в 2015-м свозили в Харьков автобусами из определенных регионов.

В 1968-м у нас копали траншею для международного телефонного кабеля, и на пересечении Гагарина и Одесской экскаватор упёрся в, как они пишут, «деревянную стенку, за которой была засыпанная землянка», а говоря военным языком – ДЗОТ (ДеревоЗемляная Огневая Точка). Типа той, что вы видите на фото на заднем плане (там к ней подъезжает немецкий бронетранспортер). Такие строились на наиболее вероятных направлениях атак противника, в условиях, когда не было времени и возможности соорудить капитальное укрытие из железобетона, и обеспечивали хоть какую-то защиту в бою.

В 68-м году строительные работы были приостановлены, проведены раскопки, найдены и извлечены останки бойца, личные вещи и документы. Удалось разобрать некоторые буквы на зачётной книжке (упомянутого Якутского сельхозтехникума), сделали запросы в техникум, в военкомат, в воинскую часть. По совокупности сведений было установлено, что останки принадлежат сержанту Григорию Михайловичу Окорокову, который очевидно, погиб в Харькове 15 марта 1943 года, прикрывая прорыв советских войск из окружения. Его именем назвали улицу, и автор запроса опять-таки прав: улицы в честь кого попало не называют.

С другой стороны, в третий раз Читатель прав в том, что информации в Интернете об этом подвиге крайне мало, и вся она по сути ограничивается сказанным выше. Дополняется рассуждениями о том, что узнать ничего теперь невозможно: немцы тогда взяли Харьков, наши все погибли, документов и свидетелей не сохранилось, да их и не могло быть в той обстановке.

И это даёт почву для спекуляций: действительно ли он прикрывал отход, фактически пожертвовав собой ради спасения других? А может, просто очень долго собирался и потому отстал, не успев уйти? Или дезертировал, спрятавшись от всех, или даже специально решил дожидаться немцев?

Масла в огонь подливает и тот факт, что парнишка, в своё время раскрутивший эту тему, впоследствии дискредитировал себя. Он был известным человеком, бывал в кабинетах Министра обороны СССР, премьер-министра, главы государства (Л.И.Брежнева), а потом оказался в эпицентре скандала: выяснилось, что он брал деньги и ценные подарки от родственников погибших, фактически продавая им информацию и найденные при раскопках личные вещи.

Я, однако, не поддерживаю усилия пропагандистов, которые в последние лет 20 навязывают «поколению пепси» внутреннюю убежденность в том, что узнать правду по какому-либо вопросу невозможно в принципе, поэтому остаётся только потреблять и наслаждаться жизнью, лайкая ролики с котегами. Нам говорят: всё спрятано глубоко в архивах Ватикана или ФСБ, свидетели убиты, их воспоминания уничтожены, и никто вам никогда не расскажет всей правды, а только вывалят, как в зеконд-хэнде, кучу взаимоисключающих версий. Свежайший пример – позавчерашняя перестрелка в Житомире: то ли рэкэтиры наехали на арендатора пруда – и поплатились, то ли эмигрант из России, курнув травы, решил очистить мир от карателей – тут начинаешь поневоле верить, что правды мы никогда не узнаем.

Но подумайте сами. Человека нашли засыпанным землёй на перекрёстке Одесской и Гагарина.

Тем, кто из Харькова, дальше читать нет смысла, а для приезжих поясню. Это – стратегический перекрёсток, один из двух главных в Харькове (второй – в Центре). Вообще, в Харькове под прямым углом пересекаются международные автомагистрали: одна идёт из Москвы в Симферополь, вторая – из Ростова-на-Дону в Берлин. И вот эта вторая, ростовская, она в Харькове как бы раздваивается, подобно языку змеи, и пересекается с московской в этих двух перекрёстках. Если Вы едете из Ростова в Берлин, и в Харькове решили повернуть на Москву или Симферополь, то у вас было два варианта (в наше время – четыре, но в 1943-м не было ещё окружной дороги).

Первый вариант: въехав в Харьков со стороны Ростова, по Московскому проспекту до Центра – и там будет пересечение: направо Москва, налево в Симферополь (а если прямо – то в Киев и далее хоть в Берлин – Париж).

Второй вариант, и он более удобен для тех, кому именно в Симферополь, а не в Москву (я сам так езжу, мне далеко до начала новой магистрали в Песочине): после въезда в Харьков из Ростова, принять чуть влево – по улице Мира, проспектам Косиора и Героев Сталинграда – и окажетесь вот на этом самом перекрёстке, где поставили пушку сержанта Окорокова.

И это было более чем разумное решение, с тактической точки зрения. Напомню читателям суть происходившего в те дни. Вот 2-го февраля 1943 года закончилась Сталинградская битва, наши войска продолжали наступление на запад, и 16 февраля овладели городом Харьков, и даже продвинулись далее – практически до Полтавы и Сумы. Но противник, сначала отступивший от Харькова к Днепропетровску и Запорожью, подтянул силы и нанёс контрудар. Уже к 11 марта Второй танковый корпус СС начал штурм Харькова, обороняемого частями Харьковского гарнизона и Третьей гвардейской танковой армией генерала Рыбалко.

Опасаясь надолго увязнуть в городских боях, как в Сталинграде, немцы сделали ставку на окружение. Остатки советских войск были вытеснены в район Тракторного завода, накапливались там для прорыва, и 15-го марта 1943 года осуществили успешный прорыв из города.

Именно поэтому датой гибели сержанта Окорокова принято 15-е марта. Дело в том, что его «землянку» засыпало очень мощным взрывом – да так, что лишь через 25 лет откопали. Это более всего похоже на мощнейшую авиабомбу (во всех остальных случаях, его бы нашли и захоронили сразу же в 1943-м и последующие годы). Очевидно, что после 15 марта, когда советские войска полностью оставили Харьков, овладевшие им немцы уже не бомбили и не обстреливали его с такой интенсивностью, чтобы закопать огневую точку на 25 лет. Впрочем, встречается информация, что Окороков был тяжело ранен и, возможно, не сразу умер в засыпанной землянке.

Во-вторых, сержант Григорий Окороков был именно тем человеком, которому при желании покинуть Харьков было бы проще, чем кому-либо ещё. Он, повторюсь, находился на стратегическом перекрёстке, где одно из направлений вело за город. Найди какой-нибудь велосипед или хромую лошадку – и уже через час будешь пить водку в Змиёве, в расположении советских войск. Орудие калибром 76 мм, которым он командовал, по штату буксировалось шестёркой лошадей, плюс две сменные лошади. Транспорт у него в распоряжении был совершенно точно. Но он остался там – навсегда.

Иногда встречается информация, что он отражал атаки танковой дивизии СС «Тотенкопф». Очевидно, здесь вкралась неточность. Поясню снова для иногородних, что Харьков очень чётко разделен на изолированные секторы. Например, Салтовку от района ХТЗ отделяет река Немышля и железная дорога, от Алексеевки – река Харьков, а Новая Бавария отделена рекой Уды. Просто в мирной жизни мы этого не замечаем, свободно перемещаясь по мостам и путепроводам. Я сам столкнулся с этим при планировании коммерческих грузоперевозок: на карте два объекта вроде бы рядом (в ста метрах), но ехать между ними 40 минут, потому что ближе нет моста.

Советские войска, окруженные в районе Тракторного завода, находились в своеобразном прямоугольнике. С севера он ограничен уже упомянутой рекой Немышля, с запада – проспектом Гагарина, за которым начинается озерная система реки Уды. Позиция сержанта Окорокова позволяла простреливать весь этот периметр, все подходы к Тракторному заводу с севера, запада и юга – и везде там наступали подразделения эсэсовской дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер». Тогда как «Тотенкопф», обойдя Харьков по дуге с севера, теперь заходила в город с востока, со стороны Ростова-на-Дону. То есть советские войска находились между «Тотенкопфом» и позицией Окорокова, а последний, в свою очередь, отбивался от подходившего с запада «Лейбштандарта».

С юга же этот прямоугольник был замкнут немцами не очень плотно, и именно туда, на юг, параллельно проспекту Гагарина, через Лелюки, Хроли, Безлюдовку на Змиёв прорывались окруженные в районе Тракторного завода советские войска, за спасительный Северский Донец (там уже была чисто наша земля). Небольшая часть прорывалась на Волчанск – в северо-восточном направлении, через Немышлю и нынешнюю Салтовку.

Из сказанного ясно, без всяких там документов и свидетелей, что сержант Окороков не дезертировал и не дожидался немцев для сдачи в плен, иначе бы выбрал менее гибельное место, чем перекрёсток на направлении главного удара противника. Единственное, что он мог там делать – это прикрывать отход наших войск, сдерживая атаки противника в наиболее приспособленном для этого месте, как в легенде о 300 спартанцев. Неудивительно, что немцы вбомбили именно этот клочок земли так, что потом весь Харьков два раза в день, из года в год, в течение десятилетий проезжал прямо сверху и ничего не замечал.

Как я уже сказал, не разделяю убеждение пропагандистов в том, что «мы уже никогда не узнаем правду». Совершенно уверен, что рано или поздно выплывут, например, мемуары, письма, воспоминания, особенно немецкие, просто их никто не читает. С другой стороны, невозможность узнать правду создаётся иногда искусственно. Вот как раз сейчас там строят метро, и, казалось бы, есть вероятность – что они ещё что-то или кого-то найдут, в том числе и прольют свет на ситуацию с сержантом Окороковым.

Но это вряд ли. Буквально пару лет назад, как раз к 75-летию окончательного освобождения Харькова, они точно так же перекопали весь Московский проспект между въездом с Ростова и Тракторным заводом. Сносили многолетние рощи вдоль дороги, чтобы построить там жилые дома и продавать квартиры. Вся эта земля – одно сплошное солдатское кладбище: в августе 43-го мы этот 10-километровый отрезок Московского проспекта с боями преодолевали 10 суток, т.е. по километру в день – как немцы в Сталинграде. Сколько ж там народу лежит – мама дорогая, и вы думаете – хоть что-то обнаружили? Да, прошла информация, даже конкретное место называлось (слева от дороги, если ехать из Ростова), где нашли, внимание, «оторванную башню от танка, с неразорвавшимся снарядом в стволе орудия». Если бы не этот снаряд, просто взвесили и отвезли бы в металлолом (60 гривен за 1 кг), а так пришлось вызывать саперов, которые этот снаряд прямо на месте и подорвали – так оно всё и попало в прессу. А больше, значит, ничего не нашли. Вряд ли и сейчас найдут в ходе копания метро на Одесской.

На прилагаемой интерактивной карте Харькова я отметил крестиком место, где нашли сержанта Окорокова, карта доступна по ссылке:

https://yandex.ua/maps/?um=constructor:5cfff2f3b0feb6e51ce3872784e2f7f02eb3e9ac1ca72e01864706a2af7d8a2b&source=constructorLink

На фото: классическая деревоземляная огневая точка.

78 лет назад – 21 мая 1942 года – продолжалась Вторая битва за Харьков, одна из крупнейших военных катастроф в нашей истории. Несколько советских армий были окружены и уничтожены в гигантском «котле» на юге Харьковской области. Одной из главных причин этой трагедии считается то обстоятельство, что советские войска не смогли взять город Славянск, как и расположенный в 85 км севернее райцентр Балаклея. Они были вынуждены пройти в узкий «коридор» между этими городами, и ушли далеко на запад, практически до границы Харьковской области с соседними Полтавской и Днепропетровской. Тем временем, противник встречными ударами из Балаклеи и Славянска «захлопнул котёл» у них за спиной.

Ранее я рассказывал о причинах, по которым мы не смогли взять Балаклею. Напомню, главная причина – это отсутствие у нас в то время артиллерии крупных калибров, иначе бы все эти райцентры мы просто снесли, как сносили в 45-м европейские столицы. Но весною 42-го упор делался на штурм немецких позиций «атаками больших масс пехоты», которые раз за разом ложились перед немецкими пулемётами. Танковая поддержка была незначительной, усиление со стороны других родов войск практически отсутствовало.

Славянск в этой истории был даже более значимым, чем Балаклея. Именно в Славянске собиралась и готовилась к удару наиболее мощная немецкая группировка, которая через несколько суток достигла Балаклеи. Можно сравнить Славянскую группировку немцев с «молотом», а Балаклейскую – с наковальней, в которую этот молот впечатался 22-го мая 1942 года.

Как и в случае с Балаклеей, история с безуспешным штурмом Славянска, на самом деле, выходит за рамки «Второй битвы за Харьков», которую традиционно датируют как «с 12 мая по 29 мая» (от начала последнего советского наступления – до гибели наступающих войск в «котле»). Именно «последнего» наступления, потому что ранее были ещё, ещё и ещё: они не прекращались с 1941 года. Так вот, с Балаклеей и Славянском всё было решено ещё зимой, а не в мае 42-го.

Всё началось ещё с Ростовской наступательной операции советских войск (осень 1941-го). История эта очень интересная и незаслуженно забытая. Как известно, немцы вторглись в СССР 22-го июня 1941 года, и всё лето успешно наступали, но к середине осени стали пробуксовывать, достигнув определенных рубежей. На севере – условно говоря, под Ленинградом. В центре – под Москвой. На юге же путь немецких войск оборвался в Ростове-на-Дону, и это сражение остаётся как бы в тени Битвы за Москву, хотя началось раньше и закончилось раньше: под Ростовом советское контрнаступление 2-го декабря уже остановилось, под Москвой 5-го декабря только началось.

А остановилось оно потому, что упёрлось в оборонительный рубеж «Миус-фронт», выстроенный немцами километрах в 70 западнее Ростова по высокому берегу реки Миус (одной из его «жемчужин» была знаменитая Саур-Могила). Прорвать этот рубеж мы не смогли ни в 41-м, ни в 42-м, ни в феврале-марте 1943-го. Саур-Могила взята советскими войсками лишь 31 августа 1943 года.

Но это мы немножко забежали вперёд, а тогда, уже в начале 1942-го, стало ясно, что со стороны Ростова на Донбасс не зайти. Единственный вариант – это обходить Миус-фронт с севера (на юге он упирается в Азовское море в районе Таганрога), по смежной границе Харьковской и Донецкой областей. Оптимально – между Балаклеей и Артёмовском (ныне Бахмут), где у противника было слабое место в обороне, поскольку там проходил стык двух немецких армий (6-й и 17-й).

Так родился план наступательной операции, которую потом назовут «Барвенковско-Лозовская», потому что в результате её удалось овладеть только райцентрами Барвенково и Лозовая. Хотя замысел был куда как более грандиозным. Предполагалось, что войска Южного фронта (под командованием генерала Малиновского) силами 57-й и 37-й армий нанесут главный удар на Павлоград, Днепропетровск, Запорожье, а 12-я армия – вспомогательный удар на Дзержинск (ныне Торецк) через Славянск. В результате войска Южного фронта зайдут в тыл «донбасской» группировке немцев, обороняющейся на Миус-фронте, прижмут её к Азовскому морю и уничтожат. Ещё две армии, 18-я и 56-я, оставались прикрывать ростовское направление, т.е. перед Миус-фронтом, как и стояли с декабря 41-го.

Одновременно переходил в наступление и соседний, Юго-Западный фронт генерала Костенко, силами двух своих армий: 6-я армия наносила удар на Красноград, а 38-я – через Чугуев на Харьков, с целью освободить последний.

Общее руководство данной операцией осуществлял маршал Тимошенко, которому были подчинены оба фронта (Малиновского и Костенко), и в резерве у него находилась 9-я армия генерала Харитонова, которую предполагалось использовать там, где будет достигнут наибольший успех. А в конечном счёте роль 9-й армии Харитонова получилась, к сожалению, наиболее трагической во всей этой истории.

Итак, операция началась 18 января 1942 года. Лучше всего развивалось наступление в полосе 57-й армии Южного фронта, которая стартовала с рубежа Каменка – Студенок, и за 4 дня прорвала полосу обороны противника, продвинувшись на 23 километра. К вечеру 21 января, 57-я армия вышла на линию: Великая Камышеваха – Базалеевка – Морозовка – Маяки – Райгородок. Эта линия проходит к северу от Славянска: так, Великая Камышеваха лежит в 55 км северо-западнее Славянска, а Райгородок – в 10 километрах северо-восточнее Славянска.

Медленнее развивалось наступление в полосе 37-й армии. Ей удалось нанести серьезное поражение 295-й и 76-й немецким пехотным дивизиям и сковать резервы противника в районе Краматорска, однако особого продвижения она не имела.

12-я армия, имея незначительный боевой состав, наступала на вспомогательном направлении, южнее 37-й армии. В период с 18 по 21 января она безуспешно пыталась прорвать сильную оборону противника и развить наступление в направлении на Дзержинск (ныне Торецк). Ей удалось добиться лишь небольших успехов, сковать противостоящие соединения противника, а также его ближайшие резервы, расположенные в районах Горловки и Орджоникидзе.

Таким образом, к вечеру 21 января только на участке 57-й армии были созданы условия для ввода в прорыв мобильных соединений: 1-го и 5-го кавалерийских корпусов. 5-й кавкорпус генерала Гречко (того самого, будущего министра обороны СССР при Брежневе) в составе 34, 60 и 79-й кавалерийских дивизий и 132-й танковой бригады, получил задачу с утра 22 января войти в прорыв в общем направлении на Малую Камышеваху и Барвенково, овладеть ими и прорваться в глубокий тыл противника, противостоявшего южным соседям, т.е. 37-й и 12-й армиям. 1-й кавкорпус генерал-майора Ф.А. Пархоменко в составе 35, 36 и 68-й кавалерийских дивизий и 15-й танковой бригады должен был войти в прорыв в общем направлении на Долгенькое, Василевку и далее, на юго-восток, для удара во фланг «славянской» группировки немецких войск.

К моменту ввода в прорыв кавалерийских корпусов, три правофланговые дивизии 57-й армии (341, 351 и 255-я), что наступали на стыке с 6-й армией в центре будущего «котла», выбили противника с занимаемых рубежей и продолжили наступление. На всем остальном участке фронта, соединения 57-й армии встретили ожесточенное сопротивление противника, прочно закрепившегося на позициях Славянского укрепленного района. Линия фронта, достигавшая в исходном положении 58 км, увеличилась почти вдвое. Все дивизии армии были введены в сражение, резервов не оставалось.

Уже в этот момент было совершенно очевидно, что немецкое командование намеренно ослабило данный конкретный участок, заманивая нас в окружение, и при этом оказывая твёрдое сопротивление на краях «котла». Без взаимной координации таких действий со участием предателей в высшем советском руководстве, это было бы невозможно. Мы сами втягивались в распахнутый «котёл», как бы случайно поставив свою самую сильную группировку именно там, где у противника оказались наименее устойчивые подразделения.

Войдя в прорыв 22 января, соединения 5-го кавалерийского корпуса генерала Гречко уже во второй половине дня вышли на ближние подступы к Барвенково – это райцентр в 45 километрах западнее Славянска, по имени которого потом и назовут «котёл»: Барвенковский.

Кровопролитные бои на улицах этого населенного пункта продолжались до конца дня 23 января.

Поздно вечером штаб Южного фронта получил донесение от генерала Гречко: «…В итоге двухдневных боев корпус во взаимодействии со стрелковыми и танковыми частями к исходу 23 января овладел важным узлом сопротивления, неприятельской тыловой базой армейского значения, узлом шоссейных и железных дорог г. Барвенково». Салютов в Москве при взятии городов тогда ещё не давали (первый прозвучал лишь 5 августа 1943 года за Орёл и Белгород, второй был за Харьков кстати).

Однако радость от взятия Барвенково слегка омрачалась, как сказал бы классик, наличием неподавленного очага сопротивления противника в районе Славянска. Находясь на смежных флангах 57-й и 37-й армий, он ограничивал возможности перерастания тактического успеха в оперативный. Вопрос о ликвидации этого очага встал еще и потому, что, находясь на фланге дивизий 57-й армии, он создавал угрозу их коммуникациям и связывал левофланговые дивизии этой армии и дивизии правого фланга 37-й армии.

Принимая все это во внимание, маршал Тимошенко наконец принял решение (поистине, роковое) по поводу использования 9-й армии генерала Харитонова, находившейся в резерве. Утром 24 января эта армия была передана в подчинение Южного фронта. Командовавшему этим фронтом генералу Малиновскому было приказано: усилить «девятку» двумя стрелковыми дивизиями, танковой бригадой и артиллерийскими частями, и поставить перед Славянском, в стык 37-й и 57-й армий.

Как мы помним, перед началом операции Харитонову сказали, что его армия будет введена в сражение там, где обозначится наибольший успех, и он готовил армию именно к этому. Но теперь последовало распоряжение – захватить неприступный Славянск, который 37-я армия штурмовала уже шестые сутки.

Этот город лежит на возвышенности, склоны которой покрыты лесом, и словно бы самой природой подготовлен к длительной обороне. Современному читателю даже не нужно ничего объяснять: достаточно напомнить, как некто Игорь Иванович Стрелков с группой реконструкторов и с криками «За поребрик!», в 2014 году несколько месяцев успешно удерживал этот город в противостоянии с регулярной европейской армией, усиленной бронетехникой и авиацией – чего не было у нас в 42-м, когда город удерживала другая европейская армия.

Генерал Харитонов понимал, что без тяжёлой артиллерии здесь делать нечего. Но её не было – по причинам, которые я излагал в предыдущих публикациях. Оставалось действовать хитростью. Вызвав командира 51-й стрелковой дивизии генерал-майора Ф.Г. Филиппова, командующий 9 армией Харитонов поставил ему задачу создать из добровольцев сводный отряд и ночью по узкой лесной лощине, покрытой глубоким снегом, просочиться в Славянск.

С рассветом группа бойцов вышла на окраину Славянска и, с ходу уничтожив боевое охранение противника, заняла несколько домов. Однако вовремя нарастить успех не удалось. Исчез фактор внезапности. Все пришлось начинать сначала.

Прорыв проходил тяжело и по многим другим причинам. Прежде всего – поспешная его организация, слабое огневое подавление противника. Оказывали влияние и сложные условия местности. Лёгкие танки «Т-60» с большим трудом преодолевали глубокий снежный покров, часто останавливались и быстро выходили из строя. Из-за разбушевавшейся метели задерживался подвоз боеприпасов и горючего. Авиация также не смогла оказать эффективной поддержки наземным войскам.

Продвинувшись на глубину 5–7 км и овладев пригородами Славянска, соединения 9-й армии вынуждены были отражать контрудар подошедшей из Донецка 100-й пехотной дивизии противника, усиленной танками. Бои приняли затяжной характер. 31-го января 1942 года генерал Харитонов получил приказ прекратить атаки на Славянск и закрепиться на достигнутом рубеже.

А тем временем остальные армии продолжали втягиваться в «котёл»! Одна из дивизий 57-й армии – 270-я под командованием полковника З.Ю. Кутлина (к маю он станет генералом и погибнет в «котле» вместе со своей дивизией) с утра 26 января начала штурмовать райцентр Лозовую – крупный железнодорожный узел, в 100 километрах западнее Славянска. Окруженный немецкий гарнизон Лозовой (298-я и 68-я пехотные дивизии) ожесточенно сопротивлялся, но к 7 часам утра 27-го января Лозовая, а также Панютино, Екатериновка, и их окрестности были полностью очищены от противника.

Успешно действовал 5-й кавалерийский корпус генерала Гречко. Достигнув к исходу 28 января рубежа Сергеевки, он «навис» над жизненно важными для немецких войск железнодорожными линиями Покровск – Павлоград и Покровск – Чаплино (в те годы Покровск назывался Красноармейск). Однако остальные соединения, которые должны были взаимодействовать с 5-м кавкорпусом, в эти дни не добились успеха, несмотря на приложенные усилия в наступлении.

31-го января 1942 года операция, получившая название Барвенково-Лозовской, была остановлена. На совещании, состоявшемся в первых числах февраля, ее итоги подвел маршал Тимошенко. Отметив достигнутые успехи, он остановился на просчётах, из-за чего план операции не был выполнен в полном объеме.

Один из главных просчетов был допущен, по словам маршала Тимошенко, в отношении ввода в сражение 9-й армии. Ее, вероятно, нужно было использовать в полосе 57-й армии для развития наступления и достижения решительного успеха, а не на стыке 57-й и 37-й армий перед Славянском ...

На этом, собственно, борьба за Славянск закончилась. Которая, на самом деле, была не за Славянск, а нечто большее. В результате вот этого успешного январского наступления, две наши армии оказались «зажаты» между Славянском и Балаклеей, и было очевидно: их отсечение и уничтожение противником – это лишь вопрос ближайшего будущего.

Это был пример ситуации, когда любой дальнейший ход приводил к ухудшению положения советских войск, а именно – двух армий (6-й и 57-й, оказавшихся в Барвенковском «котле»). Самое лучшее было бы – взять Славянск и Балаклею, в зародыше устранив угрозу окружения вследствие удара из этих городов.

Если же принять, что овладение этими городами в данных условиях невозможно, то какие ещё могли быть варианты? Элементарное решение, часто применяемое на практике: отвести войска обратно на восток, сдать Лозовую и Барвенково, выпрямить линию фронта, потерять территорию ради сохранения своих войск. Но ряд авторитетных авторов по данной тематике утверждают, что это была бы плохая идея: противник, обнаружив начавшийся отход наших войск, тут же начал бы преследование и удары вдогонку, нанеся отходящим войскам чувствительные потери. Хотя вряд ли они были больше, чем те, что потом получились в реальности, когда во второй половине мая войска попытались уже не просто отходить на восток, а прорываться с боями из окружения.

Поэтому единственным компромиссом было бы в той ситуации: укреплять наши позиции между Славянском и Балаклеей, особенно эту 9-ю армию генерала Харитонова, чтобы парировать возможный прорыв противника из Славянска в Балаклею через её боевые порядки.

Однако этого не было сделано, и более того: по инициативе генерала Харитонова, 9-я армия напрочь забыла о построении обороны, а проводила частную наступательную операцию по овладению селом Маяки, где размещался мощный опорный пункт противника. Оно расположено на правом берегу реки Северский Донец, в 6 км от автодороги Харьков — Ростов-на-Дону и в 15 км от Славянска, на высоком холме – отсюда и его название: в старину здесь зажигали сигнальный костёр (маяк).

Как мы знаем, наступление советских войск в рамках Второй битвы за Харьков началось 12-го мая. Но несколькими днями раньше, 7 мая, 9-я армия генерала Харитонова с разрешения штаба Южного фронта, приступила к частной наступательной операции по овладению селом Маяки. Генерал Харитонов привлек к нему две стрелковые дивизии и танковую бригаду.

Ставка делалась на внезапность, но достичь ее не удалось. Необходимо было форсировать Северский Донец, и эта задача оказалась сложнее, чем предполагал Харитонов. Тогда он решил овладеть Маяками в ночное время.

В ночь на 10 мая специально подготовленные в каждом стрелковом полку отряды без артиллерийской подготовки, выслав вперед разведку, начали форсирование. Наметился первый успех – подразделения захватили небольшие плацдармы. С рассветом завязался огневой бой.

По приказу Харитонова два артиллерийских полка поддержали огнем передовые подразделения. В воздух поднялась армейская авиация. Под ее прикрытием на западный берег переправились главные силы пехоты. Они с боем продвигались к лесничеству, где противник располагал хорошо подготовленной в инженерном отношении системой сооружений, траншей, ходов сообщения и огневых точек.

На следующий день переправился 5-й кавалерийский корпус генерала Гречко, приданный Харитонову на усиление из резерва фронта. Он попытался обойти Маяки по лесным дорогам с севера, чтобы совместно со стрелковыми частями атаковать этот узел обороны. Но противник упорно сопротивлялся, и бои приняли затяжной характер.

В своих мемуарах, один з руководителей Второй битвы за Харьков, Никита Хрущёв вспоминал: «… Мы понимали, что проведению такой операции грозит опасность, так как противник имеет, с одной стороны, довольно глубокие на нашем фланге вклинения, достаточно беспокоящие, потому что могут быть использованы для ударов во фланг нашим наступающим войскам. С другой стороны, имелась вражеская группировка, которая находилась в селах у Славянска. Немцы очень упорно держались за эти пункты. Нами тут предпринимались неоднократные усилия освободить центр узла обороны – село Маяки или же прощупать противника, но все попытки оканчивались безрезультатно: мы теряли войска, но не могли продвинуться и ликвидировать немецкие укрепления. Там какая-то речонка впадала в Северский Донец, на южном ее берегу имелся выступ, где сосредоточились силы противника. Мы опасались этого участка… Явная неопытность наших командующих сказалась и в том, что, хотя мы не могли взять этот вражеский плацдарм, было все же решено начать наступление, пренебрегая возможностью флангового удара противника. Мы считали, что, когда ударим на запад и окружим Харьков, данный участок просто потеряет свое значение и падет сам собою в результате продвижения наших войск на главном направлении. Как потом показала жизнь, это оказалось роковой недооценкой значения вражеского плацдарма».

Итак, с 7 по 15 мая, 9-я армия генерала Харитонова, на которую формально была возложена задача прочно прикрыть от ударов противника с юга самое опасное направление для наступавших на Харьков войск, проводила частную операцию по овладению районом Маяков.

Для этого были привлечены почти все силы, включенные в резерва этой армии – стрелковая дивизия, две танковые бригады. Втянутыми в сражение за Маяки оказались и основные силы 5-го кавалерийского корпуса Гречко, составлявшего уже резерв Южного фронта (две кавалерийские дивизии, одна танковая бригада), то есть те соединения, которые предназначались для парирования возможного прорыва противником обороны 9-й армии на барвенковском направлении.

Начальник штаба Юго-Западного направления, генерал Баграмян в своих мемуарах утверждает, что он первый понял опасные последствия действий в направлении на Маяки, доложил об этом Тимошенко и Хрущёву, и просил их отдать распоряжение Харитонову о прекращении операции, возвращении всех войск резерва Южного фронта в район Барвенково. Однако, Тимошенко и Хрущев решили, что, поскольку операция уже ведется и, по всей вероятности, притягивает к району действий оперативные резервы противника, вряд ли целесообразно ее прекращать, тем более что, судя по донесениям командования и штаба Южного фронта, они не видели признаков угрозы со стороны противника на барвенковском направлении. Баграмяну было предложено выяснить, каково истинное положение дел в районе Маяков и также ближайшие планы командования и штаба Южного фронта.

Заместитель Баграмяна генерал-майор Л.В. Ветошников связался по прямому проводу с начальником штаба Южного фронта Алексеем Антоновым, чтобы выяснить сложившуюся в районе Маяков обстановку.

Это тот самый генерал Антонов, что потом будет начальником Оперативного управления Генерального штаба СССР, о котором Википедия говорит так:

«… Прославился как талантливый штабной офицер. Участвовал в разработке практически всех значимых операций советских войск в Великой Отечественной войне с декабря 1942 года …».

После указанной даты, т.е. с 1943 года, когда вы читаете что-то вроде «Генеральный штаб разработал … доложил Сталину то-то и то-то», всегда имеется в виду что это Антонов и Сталин всю ночь сидели вдвоём в прокуренном кабинете и рисовали стрелки на карте. Формально начальником Генштаба был маршал Василевский, но он гораздо больше времени проводил в командировках (скажем, в ходе Курской Битвы он был возле генерала Ватутина на Воронежском фронте, там же кстати и с Прохоровкой намудрил – тоже он), тогда как его заместитель Антонов всё время сидел в Москве, и минимум полдня – уже в кабинете Сталина. А в 45-м, когда убили Черняховского и на его место поставили Василевского, то Антонов стал начальником Генштаба уже официально.

В остальном, Антонов – дворянин, его отец и дед были офицерами Русской Императорской армии (в России только дворянин мог быть офицером). Но отец был ещё и обижен на «старую» власть: он пытался пойти на повышение и поступить в Академию Генерального штаба, его готовы были взять – но с условием: его жена, т.е. мать нашего будущего генерала Антонова, полячка-католичка, должна перейти в православную веру. Семья Антоновых это условие не приняла, поэтому карьерный рост его остановился на звании «капитан». Сына своего Алексея он воспитал соответственно, тот закончил Павловское военное училище (это тот Павловск, что под Ленинградом, типа Царского Села и Петергофа, но совершенно не такой, неповторимый и изумительный – мне жаль туристов, что пропустили это место). Потом Алексей служил в Лейб-Гвардии (это что-то вроде нашей версии немецкого «Лейбштандарт АГ СС»), ну а там революция и переход на сторону «красных». И вот – Маяки, как ступенька на пути в Генштаб СССР.

Итак, генерал Антонов ответил Ветошникову, что из-за возрастающего сопротивления противника 9-я армия не достигла успеха под Маяками, но решение продолжать наступление на Маяки не отменено, так как командование Южного фронта считает этот населенный пункт очень важным объектом, а решение овладеть им является в сложившейся обстановке целесообразным. Ослабление же резервов в районе Барвенково произведено с разрешения командующего войсками фронта генерала Малиновского.

Далее генерал Ветошников сообщил Антонову: «…Товарищ Баграмян просил передать Вам его мнение, что, не будут ли являться действия у Маяков лишь истощением своих сил, учитывая в то же время в перспективе возможную активизацию противника. Товарища Баграмяна сейчас особенно беспокоит возможный контрудар противника на барвенковском и славянском направлениях. А отсюда, не целесообразнее ли будет лучше сохранить свои силы и подготовиться для отражения этого возможного контрудара. Каково ваше мнение по этому вопросу?»

Антонов ответил: «Я считаю, что если в течение сегодняшнего дня и ночи удастся овладеть районом лесничества, то это даст нам возможность выйти из леса на высоты южнее Маяков и отрезать их от Славянска, что в дальнейшем позволит полностью ликвидировать гарнизон, находящийся в Маяках, для нас это было бы очень важно. Если дело с лесничеством быстро разрешить не удастся, то придется все это предприятие прекратить. Таким образом, решение этого вопроса прошу отложить до завтрашнего утра».

15-го мая Антонов доложил, что боевые действия в течение второй половины дня 14 мая и ночи на 15 мая положительных результатов не дали. Сломить сопротивление противника в Маяках не удалось. В то же время, по его мнению, перед фронтом 9-й армии противник особой активности не проявляет. Он проинформировал также, что для усиления района Барвенково 34-я кавалерийская дивизия 5-го кавалерийского корпуса ночью выведена в район Никополь – Васильевка – Григоровка».

Помимо больших потерь в личном составе, наступление на Маяки «съело» и львиную долю бронетехники, закрепленной за 9-й армией. При штате танковой бригады в 44 машины, всего лишь 8 танков остались в строю у 15-й танковой бригады, которая несколько дней вела бои на подступах к селу Маяки. Более укомплектованной (хотя тоже имевшей потери в людях и технике в боях за те же Маяки) была 121-я бригада, располагавшая 34 танками, из них – три тяжелых КВ и 8 «тридцатьчетверок».

Когда же наконец нашей разведкой было отмечено передвижение частей противника перед фронтом 9-й армии в восточном направлении, генерал Антонов сразу же сделал телеграфный запрос в 9-ю армию о положении в районе Маяков и о том, как ведет себя противник перед армией. Ему доложили, что «попытка усиленного стрелкового батальона, выделенного от 51-й дивизии, овладеть лесничеством не удалась – препятствует сильный заградительный огонь минометов противника. Только на опушке леса у лесничества немцы выпустили до трех тысяч мин. Из-за плохих условий наблюдения обнаружить вражеские огневые позиции и подавить их никак не получается. Утром 17 мая, используя все виды разведки, намечено выявить-таки места минометных батарей, подавить их и снова атаковать лесничество…».

Но утром 17-го мая противник нанёс сокрушительный удар из Славянска на Балаклею, и уже наша 9-я армия в районе Маяков держалась не менее стойко, чем ранее немцы. Вот что пишет историк П. Карель о боях одного из немецких пехотных подразделений, действовавшего 17 мая в районе села Маяки: «…Рота лейтенанта Тойбера из 466-го пехотного полка атаковала русские позиции на опушке леса. Над головами солдат ревели моторы пикировщиков, обрушивших бомбы на выявленные опорные пункты, блиндажи и огневые позиции. Между боевыми порядками взводов двигались самоходные зенитные установки, заменившие недостающие танки. Прямой наводкой они расстреливали советские очаги сопротивления…

Первая хорошо оборудованная позиция русских была разрушена бомбами и снарядами. Но, несмотря на это, уцелевший после артподготовки противник оказал ожесточенное сопротивление. Батальон русских, на позиции которого ворвался наш 466-й пехотный полк, сражался до последнего человека. 450 мертвых русских – яркое свидетельство ожесточенности борьбы. Очень медленно пробивался полк сквозь густой кустарник, минные поля, лесные завалы… Русские вели огонь из пулеметов, карабинов, ружейных гранатометов. Рота не могла продвинуться ни на шаг вперед. Тойбер через офицера-корректировщика вызвал артиллерийский огонь, но русская артиллерия в свою очередь поставила заградительный огонь.

Наконец, солдаты ворвались в русские окопы. В этот момент их накрыл артиллерийский налет, и, не имея возможности поднять головы, на дне окопов распластались рядом – и немцы, и русские… Преодолев окопы, немцы в тылу захватили русскую полевую кухню с уже приготовленным завтраком, задержались около нее, и тут над ними на малой высоте сделал вираж русский двукрылый самолет, открыл огонь из бортового пулемета. Ответным огнем «ночная машина» (легкий учебный самолет «У-2») была подбита и приземлилась в двухстах метрах от расположения роты.

Первый взвод бросился к самолету, но экипаж отстреливался из пулемета. Когда у него кончились патроны, летчик и его спутник выбрались из машины. На окрик «Руки вверх!» оба выхватили пистолеты. «Ложись!» – крикнул командир взвода. Но оба летчика уже не помышляли об обороне, а лишь о том, чтобы не попасть в плен. Они застрелились. Вторым из погибших оказалась девушка со знаками различия младшего лейтенанта …».

Несмотря на массовый героизм советских солдат и офицеров (памятник которым сейчас стоит в центре Маяков над братской могилой, см. фото, и ещё один в 1 км на север от села Маяки в сторону Святогорска, по правой стороне дороги), силы уже были слишком неравны, и сдержать немецкий удар, родившийся в районе Славянска, 9-й армии генерала Харитонова не удалось. Был разыгран самый худший из возможных сценариев – окружение и уничтожение крупной группировки советских войск, оказавшейся в Барвенковском «котле».

Интерактивная карта боевых действий:

https://yandex.ua/maps/?um=constructor:8d48282918934133e9fa10e3db5539905d914fce3f7777a6de9271bbabb9ab82&source=constructorLink