bleick.i

Сегодня, управившись с работой, Иван уже переодевался, когда на приложении в смартфоне пришло сообщение о новом крупном заказе. Парень тяжело вздохнул: за насыщенный день он устал и хотел только одного – поскорее приехать домой, поесть и завалиться спать. Но большой заказ – это тебе не привезти кому-то шоколадку (а что, бывало и такое – и не единожды). Поэтому отказаться – значит, нажить себе проблем с начальством. Снова вздохнув, Иван принял заказ и, отписавшись по стоимости, направился на склад магазина, чтобы скомплектовать и упаковать товар, а затем доставить клиенту.

Ехать ночью с включённым фонариком на велике – то ещё противное занятие, оттого что дома вокруг все становятся похожи друг на друга, а редкие пешеходы глубокой осенью превращаются в тёмное размытое пятно. Поэтому приходится двигаться вперёд осторожно, а местами и вовсе с черепашьей скоростью. Хорошо хоть, на этот раз Ивану не пришлось использовать метро: спальный район заказчика находился довольно близко от главного офиса. Вот только из-за позднего времени добавились ещё лишних минут пятнадцать на дорогу.

Искомый дом оказался старой пятиэтажкой из тех, что с высокими потолками и деревянной подъездной дверью без кодового замка. В окнах, что странно, свет горел редко и хаотично. Это создавало тревожное впечатление пустующих квартир.

Вокруг пятиэтажки росли высокие деревья, стояли пустые лавочки, и виднелась чахлого вида песочница, с серым грязным песком и гнилыми досками бортиков.

Зайдя в подъезд, Иван обратил внимание, что в девятиэтажных домах напротив освещены практически все окна, и отчего-то вздрогнул. Тоскливо стало и на душе, внезапно там неприятно кошки заскреблись.

В подъезде с виду всё было как обычно. Только тихо, и лампочки очень тусклые, с заляпанными серой пылью и паутиной плафонами на потолке. Да лестница без перил, так что приходилось идти, прижимаясь к стене – в целях безопасности.

В окошке между площадками выглянула полная луна, огромная и жёлтая, как головка сыра. Полнолуние нервировало Ивана с детства и вызывало в теле зудящую тревогу, как и зеркала, в кои он старался не смотреть, используя их разве что для бритья по утрам. К счастью, все эти неприятные ощущения удалось перерасти, как он думал.

Иван поёжился и зевнул, затем пересёк ещё один лестничный пролёт и оказался на пятом этаже, где было три двери. Две обыкновенные, обшитые дерматином, а та, что в центре, – железная, прочная и дорогая, перед ней лежал ворсистый коврик. Он уже собрался нажать кнопку звонка, как появилось оповещение на смартфоне: «Ключ под ковриком. Если положишь продукты в холодильник, то получишь двадцать баксов. Деньги прикреплены магнитом с черепашкой к холодильнику». И смайлик. Сообщение заставило Ивана улыбнуться. Двадцать баксов уж точно приятно скрасят сегодняшний вечер. Он заслужил такое поощрение за переработку. Иван уже наклонился, чтобы приподнять коврик и взять ключ, как услышал скулёж и царапанье за дверью. Встреча с собакой в планы не входила.

«У вас в квартире собака?» - отправил сообщение заказчику.

«Ох, Гудвин – очень дружелюбный пудель. Не бойся, заходи». И снова смайлик. «Хорошо», - ответил Иван и, достав ключ, открыл дверь квартиры.

Белый пудель выскочил прямо под ноги, стоило Ивану щёлкнуть выключателем. Зарождающееся рычание сменилось радостным повизгиванием и вилянием хвоста.

- Ну что ты, мелкий, дом охраняешь, да? - прошептал парень пуделю, поглаживая его по голове. Так уж Иван на собак действовал, сколько себя помнил. Всегда у них складывались доверительные отношения.

В явно большой квартире всё было сделано богато, современно и со вкусом. Ковровое покрытие мягко пружинило под ногами, пока Иван по длинному коридору шёл на кухню. На стенах, украшенных мраморной крошкой, висели картины. На двери шкафа-купе гардеробной виднелось большое зеркало.

Вот только пахло в квартире по-звериному сильно. От чистенького белого пуделя не могло так вонять – чихая, сделал свой вывод Иван. Откуда шёл запах – тоже непонятно.

Кухня была просторной, оборудованной в тёмно-синих тонах. Холодильник огромный и суперсовременный, как в американских фильмах. Раскладывая заказ по полкам и закидывая полуфабрикаты в морозильник, Иван действительно обнаружил под детской черепашкой-магнитом «двадцатку». Деньги забрал и положил в карман. Справившись с заданием, хотел было отписаться в смартфоне, как пудель резко заскулил и бросился по коридору вглубь квартиры.

На кухне внезапно, как чёрт из табакерки, появилась девочка в ночнушке. Лохматые длинные волосы спутаны и полностью закрывали лицо. Она вдруг резко встала на четвереньки и, зарычав по-звериному, прыжком бросилась на Ивана. Взлетела в воздух – и мгновенно очутилась на кухонном столе. Подняла голову, клацнула острыми зубами, блеснувшими с лица, покрытого мехом.

- Эй! - сказал опешивший Иван первое, что пришло в голову. – Может, не надо?

В гневном повторном рыке девочки слышалась голодная ярость.

- Чёрт! - вскрикнул Иван, когда девочка, растопырив пальцы, снова прыгнула, целясь ему в лицо длинными чёрными когтями.

Он извернулся и упёрся спиной в холодильник. Снова рычание, когда в неё полетело первое, что подвернулось под руку: сначала магниты с холодильника, а потом с грохотом и стул, стоявший у стола. Шерсть пятнами проступила на теле девочки, разрастаясь всё сильнее. Казалось, под её кожей живут и вьются верёвками кости.

- Дерьмо! - с чувством выругался Иван.

Девочка мгновенно уклонилась от стула, грохнувшегося в стену, и прыгнула на гостя. Парень отскочил, бросившись под стол. Девочка врезалась в холодильник до вмятины и с урчанием сползла вниз, царапая стенки холодильника острыми когтями.

Недолго думая, Иван вылез из-за стола и, перевернув его, толкнул на девочку, снова припечатывая её к холодильнику. Завыв, как стая злющих-презлющих волков, она разорвала стол в ошметки, вспарывая столешницу когтями. Ивану от увиденного разом поплохело, былой адреналин начал спадать, в ногах разлилась предательская слабость.

Глаза девочки светились неприятным жёлтым. Она снова завыла, затем облизнулась и клацнула острыми зубищами. Этот жест внезапно отрезвил, и Иван отчаянно заставил себя соображать, как спастись. Для этого нужно немедленно отвлечь её внимание, но чем? Иван мельком посмотрел на секретер возле раковины, там находилась деревянная подставка с ножами. Должны же маленькие девочки бояться острых предметов, даже такие чудовища? Он потянулся было к подставке, но мохнатое нечто прыгнуло и оказалось напротив Ивана, практически в нескольких сантиметрах.

Не спуская с неё взгляда, парень продумывал план отступления: годился любой, мля, план «б». Даже выскочить в окно и разбиться – лучше, чем быть съеденным.

Девочка взяла подставку с ножами в лапы, нарочно медленно вытащила самый большой нож и со щелчком сломала его лезвие.

Иван пискнул, совершенно растерявшись, а потом не на шутку разозлился. Такая малявка вот специально внаглую издевается над ним. Да не бывать этому!.. И именно сейчас разум потерял управление над его телом. Всё взял на себя дремлющий внутри инстинкт, который подсказывал Ивану, что тварюга хоть быстра да сильна, но не так умна, как взрослый человек.

Иван медленно пятился кругом из-за нагромождения остатков стола назад до холодильника и резко открыл его тогда, когда чудовище снова бросилось за ним. Затем дверью со всей силы приложил тварь по спине, вталкивая внутрь холодильника - и на всей скорости рванул в коридор.

Под ногами путался назойливо лающий пудель, тумбочка, комод и треклятый пуфик, а в большом зеркале гардеробной перед Иваном отражалось, как позади…

Ночнушка упала с девочки на пол горой лоскутов. Она завыла, полностью обернувшись лохматым зверем, мордой похожим на волка. Полная луна словно вторила чудовищу, расползаясь в окне нехорошей желторотой ухмылкой. Иван отпихнул игривого пуделя, понимая, что теперь всё равно: если откроет входную дверь, то чудовище прыгнет на спину и просто его загрызёт. Иван лихорадочно думал и всё же, зачарованный жёлтым блеском глаз твари, смотрел, как…

Мохнатое нечто размяло шею и остервенело заскребло острыми когтями по кафелю на полу, облизнуло свою мохнатую морду влажным розовым языком, словно нагоняя себе аппетит.

Шестое чувство Ивана объявило о себе подсказкой, что бегать и прятаться в чужой квартире не стоит. Даже если ему удастся запереться либо забаррикадироваться в одной из комнат, то хозяин квартиры придёт гораздо раньше, чем отряд полиции, который ещё неизвестно как придётся убеждать приехать ему на помощь. Поэтому, сделав обманный выпад, Иван двинулся навстречу чудовищу и открыл дверь ванной, в которую мохнатая тварюга врезалась со скулящим визгом. Сам же, не видя под рукой ничего подходящего, кроме пуфика, им же Иван разбил зеркало в гардеробной.

Осколки резали руки, собственная кровь остро пахла медью.

- Ну, иди же сюда, сука! - крикнул Иван, хватая один из самых больших осколков как оружие. - Посмотрим, как тебе понравится это серебро!

Он блефовал, зная, что в современные зеркала не добавляют серебро. Но нужно было выиграть время.

Мохнатая тварюга злобно зафырчала, лапой захлопнула дверь ванной и вдруг начала топтаться на месте, с осторожностью посматривая на Ивана своими ярко-жёлтыми глазами. Длинный серый хвост нервно ходил ходуном и шлёпал чудовище по бокам и по полу. Резко запахло мускусом и влажной шерстью. Мохнатое нечто выдуло из себя лужу зловонной мочи и, клацнув челюстями, сделало шаг вперёд, затем снова замерло на месте…

Иван, вопреки опасности, закрыл глаза, концентрируясь на едком запахе чудовища и собственной огненной боли в пальцах, отгораживаясь от рычания девочки. Внутри что-то заколебалось, и когда его лёгкие снова наполнились собственным запахом крови, то это нечто зашевелилось сильней и стремительно рвануло вверх.

Бешено залаял пудель и вдруг завизжал, заскулил и затих. Послышался звук удара и удаляющийся топот маленьких лап.

Тварюга прыгнула гостю на грудь, повалив его на пол, когти порвали куртку в клочья. Из окровавленных пальцев Ивана выпал осколок зеркала.

Вязкая слюна упала на его лицо, когда он открыл глаза и исторг из себя гулкий звериный рык. Лицо Ивана стремительно вытянулось, а изменившиеся пожелтевшие глаза теперь раздражал свет лампы из коридора.

Он зарычал и встал, с лёгкостью отрывая от себя мохнатую тварюгу, которая в недоумении тявкнула. Затем она лихорадочно забилась в его крепко держащих лапах и так же резко замерла, уставившись на Ивана невероятно округлившимися жёлтыми глазами. Парень рыкнул сильнее: мощный звук с хрипом шёл из гортани, требуя от мохнатого чудовища немедленного подчинения. Гулкий надрывный рык переходил в вой, пристыживая неопытного зверёныша, гоня прочь.

Тварюга заколебалась, затем задрожала и, со щелчком, с явным усилием втянув когти и жалобно заскулив, опустила морду вниз, признавая поражение.

Ивана отпустило. Адреналин спадал, и внутри зрело катастрофическое сожаление: вот что сегодня за дерьмовый день, которого он никак не заслужил и едва не умер?! Обидно, мля…

Иван посмотрел на мохнатое нечто, и разум вдруг накрыло вспышкой озарения. Лапы со скрипом внутреннего усилия превратились обратно, в человеческие руки. Иван достал смартфон и, сделав несколько фоток чудовища, отправил затем сообщение с фотографиями жёстко наколовшему его заказчику. «Сука, говёная, ты меня никак подставить решил? Так не на того напал! Этого квартирного монстра я сейчас… понял?! Если не получу в ближайшие пять минут сто тысяч на телефон!» Написать «убью» рука не поднималась, так что Иван блефовал…

Чудовище грохнулось на пол, затем медленно отползло в сторону, поднялось и убежало прочь. На телефон пришло сообщение о денежном переводе в двадцать тысяч. Затем ещё одно сообщение с кодом сейфа за картиной в спальне с припиской: «Бери всё» и прикрывший лицо руками смайлик.

Парень мотнул головой и громко завыл, прикладывая неимоверное усилие, чтобы перевоплотиться обратно в человека. Теперь нужно будет долгое время питаться сырым мясом в большом количестве. Только так можно восстановить силы и снова загнать внутрь пробуждённого волка. Единственно верное средство.

Обнажённая девочка спала прямо на ковре в спальне, свернувшись эмбрионом. Иван таки накрыл её одеялом, снял единственную, довольно безвкусную картину со стены, с помощью кода открыл сейф. Засранец не обманул, там было где-то тысяч двести в рублях и ценные бумаги. Парень взял деньги, бумаги решил оставить, всё же хватит с него…

«Как ты справился????» - через несколько часов дома получил Иван сообщение от заказчика.

«Секрет фирмы, сука. Сожрать меня хотели, да?» - напечатал в ответ Иван и вздохнул. В ответ неожиданно пришли грустные смайлики с извинениями. А потом, когда парень уже засыпал, смартфон взбрыкнул очередным вибрационным сообщением. «Эй, ты там как, помочь можешь? Я заплачу, сколько скажешь… Много. Только помоги, а!»

Самого Ивана в детстве после укуса оборотня чудом вылечил гипнозом один ушлый знахарь из Сибири. Гипноз и мясная диета помогали и сейчас, только вот потом зеркал лучше избегать, как и полнолуния. Но с возрастом и к этому явлению у паренька выработалась своеобразная терпимость, сводимая лишь к подкожному зуду и зверскому аппетиту на сырое мясо.

Снова погружаясь в сон, Иван решил, что так и быть – поможет, чем сможет. Ведь как говорят? Получил от судьбы лимоны – сделай из них лимонад. А деньги ему уж точно не помешают.

Михаил задумался: стоит ли переждать непогоду в гостинице? Жена поймёт, но соскучившиеся дети обидятся. Решил, что прорвётся ради семейного праздника.

За пределы города Михаил выехал в темноте.

«Опоздаю», - предупредил жену эсэмэской, и связь пропала.

Неожиданно джип забуксовал. Пришлось выйти, чтобы толкать увязшую в сугробах машину. Увы, только устал и разозлился.

Вернувшись в салон, Михаил открыл саквояж с гравировкой отдела охотников за нечистью. Пересмотр вещей успокаивал: вот флакон со святой водой, железный крест с ножом внутри, четки и антидоты в шприцах да пистолет с парой патронов.

Михаил зевнул. Сказывался недосып.

В окно постучали.

- У вас можно погреться? - спросил мужской голос.

Михаил опустил окно, разглядел паренька в униформе развозчика.

- Я Юра. Вот, ехал с заказом на корпоратив, а машина заглохла.

- Хорошо, заходи, - ответил Михаил.

- Тогда можно я вас в благодарность накормлю?

Михаил кивнул и поставил саквояж ближе к себе под ноги.

Юра вернулся с коробками и термосом. Уселся, закрыл дверцу, поёжился. В салоне вкусно запахло едой и слегка мокрой шерстью.

В коробках были пирожки и беляши. В термосе – чай. Юра ел жадно, а когда парнишка расстегнул куртку, снова дохнуло мокрой псиной. У охотника начало расти подозрение.

- А у вас что случилось? - спросил Юра и, налив чаю в крышку от термоса, протянул Михаилу.

- Торопился домой к Новому году и застрял...

- Ясно, - зачавкал Юра и нечаянно столкнул коробку с едой на пол.

Нагнувшись подобрать её, Юра замер, завидя саквояж и его гравировку…

Михаил всё понял: рывком склонился к саквояжу, вынул пистолет, собираясь стрелять, пока оборотень не перевоплотился…

Юра зарычал было…

Одновременно на крыше джипа сильно грохнуло, будто подпрыгнули. В потолке образовалась вмятина.

- Твои, сучёныш? Отвечай!

Юра помотал волчьей мордой. Заскрежетало, и ветровое стекло разбилось. Тощие руки, с сеткой черных вен, сунулись в салон, схватили Юру и потащили наружу. Оборотень отчаянно заметался, но освободиться никак. Михаил отряхнул осколки и выстрелил. В ответ яростно заверещало, спрыгивая явно с Юрой с капота.

Снаружи раздались звуки борьбы. Михаил захватил святую воду, крест и бросился на помощь.

Вовремя. Скелетоподобный упырь уселся на оборотня, гипнотизируя взглядом и собираясь укусить.

Охотник откупорил флакон и запустил его в голову упырю. Шипение, истошный крик боли – хватило, чтобы приблизиться, высвобождая скрытое в кресте лезвие. Оборотень очнулся от наваждения и уползал.

Дезориентированный упырь повернулся к Михаилу. В ушах раздался шёпот, забирающий волю... Но молитва помогла: брошенный крест-нож попал прямо в сердце.

Упырь обмяк.

Шелест крыльев позади слился с ветром. Михаила стиснули крепко за плечи. Змеиный шёпот в голове:

- Высосу кровушку, мясо сожру, отомщу…

Оборотень скрылся за джипом. «Сбежит», - шевельнулась тяжёлая мысль. И чуть не задохнулся, когда в горло впились острые зубы. От упырицы смердело затхлостью и медью.

Внезапно послышался странный звук – чего-то мелкого. Охотник узнал – чётки!.. В секунду волосы упырицы заполыхали. Завизжав, тварь отпустила Михаила.

Юра стоял на капоте джипа, рядом – саквояж.

Упырица избавилась от чёток и начала взлетать.

Михаил истошно крикнул: «Помоги!» Затем рванул за ножом-крестом. Упырица слишком близко, ибо мысли путались от злой воли. Вынул нож – и раздался вой и звуки трансформации.

- Давай! - рыком.

Михаил обернулся: волк прыгнул на спину упырицы, повалил на снег, разрывая зубами.

Нож в руке отяжелел неимоверно, но Михаил в броске крепко ударил упырицу прямо в основание шеи, затем ещё. Тварь верещала, царапалась, содрала с волка когтями шерсть до мяса, но вырваться не могла. Наконец Михаил отделил ей голову и упал. На губах выступила пена. Прошептал про антидот в саквояже. Окровавленный волк рявкнул и побежал.

Пришёл в себя Михаил в джипе, с перевязанной раной. Юра был за рулём, смотрел оценивающе…

- Раз жив, значит, с антидотом я не ошибся!

- Спасибо, что помог. Думал – бросишь.… А так – сочтёмся…

- Упыри жизнь и нам портят, не только человеческую кровь пьют.

- Значит, враг моего врага – мой друг?

- Видимо, так, - усмехнулся Юра.

И всё бы ничего, слова мамы и бабушки ещё прочно удерживали её склонность к романтическим, пусть наивным фантазиям, что настоящим мужчинам нужна только настоящая женщина, которая умеет вкусно и разнообразно готовить и подаёт обед как минимум из пяти блюд. Но на проходной появился новый охранник, молодой и очень симпатичный парнишка, взамен старого бородатого гремлина, как про себя называла его Света: по утрам он бросал на неё сальные взгляды и требовал пропуск, дожидаясь, пока она наклонится пониже, чтобы заглянуть в вырез блузки. Фу, и несло же от старого гремлина смесью амбре из алкоголя и адски крепкого парфюма.

Нового охранника звали Никитой. То Света прочитала на бейджике паренька и всегда при встрече старалась улыбаться, чтобы при возможности позвать обедать вместе. Увы, все усилия оказались напрасны, хотя Света наряжалась, красилась и волосы, густые, темно-каштановые, всю жизнь заплетённые в косы, распускала и укладывала. Никита её игнорировал: пусть и улыбался из вежливости, но такие вещи женщины интуитивно чувствуют.

А больше всего Свету расстраивало, что Никита начал встречаться с одной из сотрудниц, Машей, тоненькой, как тростинка, но в остальном совершенной пустышкой, которая интересовалась разве что жизнью звёзд, сплетнями и модой.

Влюблённая Света не унывала, а решила изменить себя к лучшему, начав с диеты, и записалась в спортзал, потратив отложенные на ремонт квартиры деньги. Диету она усердно соблюдала, считала калории и, выполняя рекомендации тренера, старалась на занятиях фитнесом до седьмого пота. А вес едва ли сместился на пару килограммов. Ещё и усталость добавилась, и в сон, вопреки лошадиным дозам кофеина, Свету нещадно клонило, что опечалило как её, так и тренера, который вдруг посмотрел на девушку и нахмурился, неожиданно предложив сдать анализы крови на гормоны.

Света с расстройства объелась мороженым и вместо намеченной прогулки перед сном смотрела романтические фильмы, а потом ревела в подушку. Во сне Никита целовался с Машей, а над Светой смеялся. Она проснулась с головной болью и, позвонив начальнику, отпросилась на пару часов, пояснив, что нужно к врачу. Решила воспользоваться платными услугами частной клиники. Ведь из-за диеты за месяц девушке удалось неплохо сэкономить на продуктах.

Обследование прошло быстро, но результат оказался неутешительным. Солидного вида доктор в очках сказал, как отрезал:

- У вас, Светлана Иннокентьевна, серьёзно нарушен обмен веществ, а из-за редкого заболевания щитовидной железы и надпочечников… - Выдержав паузу, доктор добавил: - Есть осложнения. Но наша клиника может предложить вам гормональную терапию или порекомендовать качественное лечение за границей, в Германии или в Израиле. Конечно, такого рода услуги и стоят соответственно. Поэтому подумайте хорошенько. Кстати, с кредитованием у нас тоже имеются варианты…

Света ответила, что подумает, и покинула клинику совершенно разбитой. На работу ехать не хотелось, но что делать. И всю дорогу, сидя в метро, она крепилась и морально готовилась к вопросам любопытных коллег, которые, как и предполагалось, посыпались как из рога изобилия.

«Не ваше дело. Отстаньте. Всё у меня хорошо». Вскоре от вопросов и снисходительно сочувственных взглядов у Светы разболелась голова, поэтому во время обеда она скрылась в туалете, где, выпив таблетку, долго смотрела на себя в зеркало и раз за разом снова умывала лицо, словно пыталась смыть водой навалившиеся проблемы.

Коллеги вскоре замолчали, но Света всё ещё чувствовала себя некомфортно из-за неприятных взглядов и потому, что знала: за спиной о ней шушукаются. Она вздыхала, с головой погружаясь в работу. Всё равно было тяжело.

Купила в утешение торт и ела его до позднего вечера, запивая какао. Попутно шерстила инет, наведывалась на форумы, где, предположительно,  можно найти истории с похожей болезнью. Увы, далеко за полночь она так и не нашла ничего конкретного, только узнала в бесплатной медицинской консультации: с её диагнозом живут и без лечения. Лечение, кстати, оказалось настолько дорогим, что Свете пришлось бы заложить квартиру, но даже так гарантий излечения нет. А выбросить на ветер бешеные деньги?.. Вот. Не быть тебе стройной, как осинка, красоткой, Светка. Смирись… Она доела третий кусок торта, поставила остатки в холодильник, вздохнула и пошла спать.

Никита на проходной всё так же неестественно ей улыбался - и Света ничего не могла с собой поделать, всё так же жадно смотрела на паренька. Пусть ей ничего и не светило. Она с этим обязательно справится, но почему же тяжело на душе, почему никак не получается успокоиться? Кто бы дал ей чудодейственное средство от неразделённой любви.

Вскоре сосредоточиться на работе Свете мешали тяжёлые, нерадостные мысли, и всё, как назло, валилось из рук. Косметика по утрам и былые наряды исчезли вместе с улыбками Никите. Под глазами от недосыпа появились тёмные круги.

Она всё чаще задерживается после работы, а потом ещё и об учёбе думать надо, но та, треклятая, совсем в голову не лезет, сколько ни сиди над ней заполночь. В офисе коллеги бросают всё более встревоженные и в открытую насмешливые взгляды, возможно, подозревая, что девушка запила. И Света, услышав своё имя, каждый раз вздрагивает, предполагая, что именно сейчас позовут к начальнику. Что же будет, если её с работы выгонят?

Так, в мареве мыслей, очередной рабочий день заканчивался, и в офисе все разошлись, кроме заработавшейся Светы.

… Когда она, спохватившись, смотрит на время, то вскрикивает. Елки-палки! Света опаздывает на метро.

На скорости собравшись, пулей выскакивает из офиса, но всё равно по времени не успевает, поэтому вздыхает и снижает темп ходьбы.

Что толку сидеть в зале ожидания в ярко-белом свете и в одиночестве. Лучше, наверное, походить по подземному переходу, посмотреть, что нового в маленьких, допоздна работающих магазинчиках, и даже прикупить себе очередной вкусный тортик в небольшой частной кондитерской, пусть цены там и кусаются. Так решает Света и, выбирает тортик с шоколадной глазурью. Затем собирается было вернуться в метро, как внезапно обращает внимание на магазинчик, который она никогда здесь не видела раньше.

Вывеска светится мягким светом. Буквы названия, острые, резкие, разноцветные, образовывают слово «Мистик», на конце его сияет золотая пентаграмма.

Ноги сами потянули Свету к магазину. Плохое настроение вдруг сменилось живым любопытством, желанием приключений и новизны.

- Здравствуйте. Чем могу вам помочь? – мягким, хорошо поставленным голосом отозвалась женщина у прилавка. Настоящая красавица, неопределённого возраста, в тёмной водолазке под горло и узкой юбке чуть ниже колена, появилась так внезапно, что Света вздрогнула, выходя из транса, вызванного мелодичным переливом колокольчиков у дверей. Помещение было небольшим и плотно заставленным стеллажами до потолка. Пахло травами и благовониями, но так, слегка, что совсем не раздражало.

- Я только посмотреть, - замялась Света. Взгляд быстренько пробежал по полке с загадочными толстыми книгами, по хрустальным шарам всевозможных видов и размеров и остановился на свечах.

Она только сделала шаг в сторону, как женщина произнесла:

- А давайте я вам погадаю, и всё станет ясно. И вам, и мне. Не переживайте, это бесплатно.

В ухоженных руках женщины тут же появилась колода карт таро...

Мама с бабушкой скептически относились к гадалкам, больше доверяя церковному учению и считая гадалок либо шарлатанками, либо слугами дьявола. А вот Света с удовольствием смотрела выпуски битвы экстрасенсов, пусть мама и бабушка недовольно прицыкивали и хмурились, одаривая её многозначительными взглядами. На девушку они не действовали, ведь смотреть шоу так интересно, что не оторваться. Сейчас же бабушки и мамы нет рядом, чтобы поучать и отговаривать от приключения.

- Хорошо, - сказала Света. Погадать – это ведь тоже очень интересно, ей ведь никто ещё не гадал, а вдруг чудо какое расчудесное произойдёт, как происходило на битвах экстрасенсов по телевизору.

Женщина умело перетасовала колоду, раскинула карты, предварительно сказав, чтобы Света подумала о наболевшем, или – о самом важном, что у неё на душе. И она думала и смотрела, а в магазине вдруг стало так тихо, что слышно: щелкают, ложась на прилавок, карты, да бьётся собственное сердце, пока Света разглядывает затейливые, яркие и непонятные рисунки, цепляясь взглядом за карту с мужчиной и женщиной.

- Так, всё дело в психосоматике. Слышали такой термин? - обратилась женщина к Свете.

Она кивнула.

- Знайте, что всё поправимо, даже если вам говорили обратное врачи. Только нужно дать себе желаемое. В этом всё дело. Знайте: ваше тело стройное и прекрасное в душе, пусть этого сейчас и не видно за слоем жира.

У Светы вдруг закружилась голова, она облокотилась о прилавок, пока женщина плавно двигалась к полкам с товаром и вскоре вернулась с красной свечой в руках, красиво и достоверно сделанной в форме обнажённой и очень привлекательной женщины.

- Я предложу вам решение проблемы и скажу, как всё исправить, начать путь к выздоровлению. Но только вы должны строго выполнять все правила, иначе последствия будут печальны и необратимы.

Приятный голос женщины убаюкивал.

- Сколько это будет стоить? - спросила Света.

- Сейчас всё, что у вас с собой в кошельке, в другой день – для всех разная цена, - пояснила женщина.

Затем она объяснила правила использования свечи, а Света отдала тысячу рублей, плюс вытряхнула всю мелочь.

- Вы запомнили, что я сказала? - уточнила продавщица и, дождавшись кивка, положила деньги в кассу, упаковала свечу в небольшую ярко-алую коробку. - Забирайте. И пользуйтесь с умом. Зажигайте вечером не дольше получаса. Результат увидите очень скоро. А когда всё наладится, принесите свечу обратно в магазин. Вы поймете, когда придёт время.

- Но… - зевнула Света, моргнув, и на мгновение ей показалось: всё в магазине размылось, став нечётким и нереальным, и даже запах сменился на пыльный и затхлый.

- Только, никогда не позволяйте свече догореть до конца. Запомните крепко-накрепко, Светлана.

Женщина усмехнулась, обнажив белоснежные зубы, кончики которых были острыми, как у хищной рыбы. Свету вдруг пробрало холодком, она забрала свечу и попрощалась не в силах больше оставаться в магазине и смотреть на женщину.

Быстро покинув магазин, она в темпе двинулась через подземный переход к выходу, сама толком не понимая, что произошло.

«Вот снова на метро опоздала», - решила Света и посмотрела на кружок аккуратных золотых часиков на запястье. Сердце замерло в груди, всё внутри похолодело. Она провела в магазине не больше пяти минут. Да, быть такого не могло! Или как? Бабушка с мамой точно бы сказали, что это происки чертовщины, и выбросили бы свечу, наказав Свете всё забыть и лучше сходить в церковь.

«Хватит, - сказала себе Света, - надоело. Это ведь моя жизнь, и только мне решать, как быть и что делать».

Перед тем как зажечь свечу, нужно принять ванну с солью, что Света и сделала. Затем надеть халат на голое тело. Завесить шторы и только тогда зажигать свечу в изголовье кровати. Засечь время и, сидя либо лёжа, смотреть на пламя свечи и ни о чём не думать.

Руки Светы дрожали, когда зажигала свечу. Сразу стало как будто бы теплее и запахло чем-то приятным и сладким, похожим на персиковое варенье, которое бабушка варила в детстве в конце лета. Его Света лопала всю зиму вприкуску к чаю. Даже во рту сейчас вдруг стало сладко, тело расслабилось. Потянуло в дрёму, в ней Света парила в кипенно-белом раю из пышных облаков, вся такая тоненькая, звонкая и красивая… Будильник вернул в реальность. Свечу пришлось потушить и снова пойти спать, к собственному удивлению проигнорировав ужин.

Утром проснулась вспотевшей, с промокшим бельём – хоть выжимай, и с жаждой – такой сильной, словно во сне побывала в пустыне. Света приняла душ и выпила почти целую бутылку минеральной воды. Есть, к очередному удивлению, совсем не хотелось, что сильно подняло настроение, как обрадовали и исчезнувшие круги под глазами, и кожа на лице, буквально дышащая свежестью и здоровьем, а также юбка, ставшая в поясе немного свободней, как и блузка. Ну, не чудеса ли?

На работе все засматривались на Свету и засыпали комплиментами и вопросами, а она лишь отмахивалась, списав все улучшения на диету. В обед, окрылённая радостными изменениями девушка пошла в ближайшее кафе, где заказала греческий салат, зелёный чай и отварную рыбу, не переставая удивляться собственному организму, попросившему именно полезной еды.

Домой Света ехала в нетерпении: так сильно хотелось снова побыстрее зажечь свечу и посмотреть, что будет дальше. На этот раз она поставила будильник на полчаса, но никак не могла зажечь спичку, тупо уставившись на свечу, которая словно совсем не изменилась. Вчера же Света была уверена, что верхушка свечи основательно подтекла, и воск застыл каплями на боку, а сейчас всё цело и невредимо, как новенькое. Она вздрогнула, пожав плечами, и таки зажгла спичку, настраиваясь на чудеса.

Утром юбка стала велика и блузка тоже. Света обнаружила это, выйдя из душа и залпом выпив два стакана воды. Лицо в зеркале заметно осунулось, и как же оно похорошело, став более точёным, что ли, как и проступившая талия на её вчера ещё круглом животе. Невероятно. Пришлось надеть свободного покроя брюки, потуже затянув ремень. И захотелось накраситься.

Коллеги весь день за спиной обсуждали преображение Светы, перешёптывались вовсю; ну и пёс с ними. Её настроение было таким великолепным, что хоть пой.

И именно сегодня Света впервые заметила, как Никита на проходной на неё посмотрел. Так, словно видел впервые, и улыбка его стала настоящей – с неприкрытым удивлением и восторгом.

Окрылённая успехом, Света справилась с работой пораньше и даже успела заскочить в магазин, закупившись только полезными продуктами и минералкой. Как же ей хотелось скорее приехать домой и снова зажечь свечу!..

Она приняла ванну и, поставив будильник на полчаса, зажгла свечу, улёгшись на кровать, приготовившись к умиротворённым, наполненным счастьем грёзам.

… В дверь позвонили. Настойчиво, громко, хоть тресни. Гостей Света не ждала, но и проигнорировать звонок не могла, так уж воспитали. Подошла к двери и посмотрела в «глазок». За дверью стояла соседка, с этажа ниже, Клавдия Ивановна. Ох, ёлки, как назло именно сейчас припёрлась.

- Чего ты, Светочка, так долго не открываешь? Я же с гостинцами.

И ввалилась в квартиру с пакетом в руках, сразу начав тараторить. Тощая, выхоленная и некрасивая, что та зубастая лошадь, ещё и говорила невнятно, зато богатая. С ней в жизни Рябцевых была отдельная история: мама с бабушкой крепко с соседкой дружили. А Света терпела, не понимая, что в Клавдии Ивановне такого интересного и очаровательного. На её взгляд, соседка неимоверно пресная и ездила отдыхать в одни и те же места в Европу. И рассказывала о поездках скучно и совершенно одинаково.

- Как ты поживаешь, деточка, одна, без матери и бабушки? Схуднела совсем вижу. Так откормлю, не думай, не брошу. Я свои дела иностранные все порешила, теперь здесь останусь. Не зря говорят, где родился, там и помирать легче.

- Ну что вы, тётя Клава…

- Давай ставь чаю, Светка. Вот пирожки в пакете, колбаска вкусная, на рынке у знакомой покупаю, без всякой химии. Сейчас покушаем, поболтаем.

И снова затараторила, с увлечением забубнила Клавдия Ивановна. Света обо всём на свете забыла. И пирожки ела, и колбаску. Поначалу давилась, а потом вроде во вкус вошла. Всё же приятно, что соседка приехала, с ней веселее. Вскоре Клавдия Ивановна раззевалась, решив уже уходить, а в коридоре вдруг спросила:

- А чем это горелым так пахнет. Утюг, что ли, ты, деточка, не выключила?

Света остолбенела и, попрощавшись, кинулась в спальню. Свеча догорела, полностью расплавившись. То, что осталось, даже огарком трудно назвать.

Она села на пол и разрыдалась: страшно стало – до одурения, и ознобом, как в лихорадке, накрыло. Потом вдруг рези в животе пошли и затошнило. Еле до туалета успела добежать. Всю ночь она сидела на унитазе, рвало - и голова кружилась невыносимо. Много пила воды, угля, таблеток от диареи. К утру полегчало и даже поспать удалось пару часов, что удивительно, ведь Света думала взять отгул.

Когда в душе мылась, ошалев – завизжала: живот исчез, а тело сильно постройнело, стало упругим, подтянутым, с правильными изгибами. Божечки. Лицо тоже изменилось, совсем чуть-чуть, но в отражении была словно другая девушка: с пухлыми губами, энергичным взглядом, без привычных круглых щёчек и двойного подбородка. А шея, шея-то у Светы стала что лебединая – нежная, длинная. Так она и стояла столбом, не в силах отвести от зеркала взгляда, а в голове крутились мысли о настоящем чуде и о том, что теперь сказать коллегам, как объяснить невероятное преображение. Хм. Додумалась Света только до липосакции и специальных, экспериментальных биодобавок.

Никита на проходной её не узнал, а затем всё же очумело признал, ведь голос Светы не изменился. Он даже присвистнул и слегка покраснел от смущенья.

Она наслаждалась: ведь посмотрел он так, как всегда мечтала, как на привлекательную женщину в его вкусе.

Шло время. И как-то, в понедельник, внезапно пропал чат коллег, постоянно мелькающий в окне браузера. Затем завис интернет и сама программа, где Кир проверял цепочки кодов, схлопнулась, как мыльный пузырь.

Дозвониться в техподдержку не получалось. «Абонент недоступен», - снова и снова твердил женский голос в айфоне, когда Кир один за другим набирал номера коллег по работе. Устав, он отменил последний «холостой» вызов и долго сидел перед монитором, прокрастинируя.

Затем, поздним вечером проголодавшись, заставил себя подняться. Поел, принял душ и лёг спать. А утром, отвесив жалюзи, заметил, что за окном листья и сами деревья серые, как и небо, как и соседняя многоэтажка. Всё вокруг стало безжизненно-пепельным.

Озадаченный Кир неверяще протёр глаза. Ничего не изменилось. Он открыл окно. В полнейшем безветрии воздух снаружи пах странно, то ли пылью, то ли несвежей затхлостью. «Не может того быть», - подумал Кир и вдруг испугался, когда ощутил давящую тишину вокруг. Затем рассмотрел разом посеревшие машины у дома.  

Сначала перестала идти горячая вода, затем холодная, после отключили свет. Газ каким-то чудом ещё работал. А ещё у Кира в запасе были свечи, алкоголь, консервы и сок. Водка со шпротами и чёрствым хлебом подняла ему настроение, успокоив нервы, и Киру на мгновение показалось, что всё ещё не так плохо.

Он проснулся среди ночи от сильной жажды. На дне полупустого пакета плескался солёный томатный сок. Допил. Затем решительно собрался на поиски воды. Взял с собой рюкзак, фонарик и самый большой кухонный нож.

Поздней осенью рассветать не спешило. Он направился к ближайшему магазину. Открытая дверь, выбитые окна и пустые полки подсказали, что здесь ловить нечего. Пить хотелось всё больше, а идти в гипермаркет не было сил.

«Что-то словно случилось с воздухом», - подумал Кир, запыхавшись и вспотев, пройдя ещё по пустым улицам около километра и встречая по пути лишь брошенные автомобили – в слабом свете фонарика полностью серые, как и стены всех домов вокруг вместе с рекламными вывесками.

Наконец рассвело. Серые манекены в выцветшей, пепельного цвета одежде безучастно смотрели на него из высоких окон магазина женской одежды. В подземном переходе он обнаружил посеревший мусор, похожие на бумажный пепел сухие цветы и нечитаемые книги. Зато в киоске «Пресса» газеты на стеллаже с виду остались прежними. Яркие журналы утратили цвет, как и упаковки со снеками да бутылки с напитками и водой. Кир взял воду, сделал жадный глоток и тут же выплюнул. Непонятный тошнотворный вкус остался на языке.

- Эй, мужик. То, что блеклое, несъедобно, - послышался сиплый мужской голос из тёмных недр перехода. Затем к Киру подошёл мужчина лет шестидесяти. Лысоватый, худой, в нелепом выцветшем длинном пальто.  

- Сливаюсь, так сказать, с фоном, меньше заметен для этих жутких фигур с крыш, - пояснил свой выбор одежды мужик.

Затем спросил, нет ли у Кира чего закурить. Кир покачал головой.

- Жаль! - сказал мужик. - Давно я нормальных сигарет не курил, везде выцветшие. А те ядовитые.

- У тебя вода есть? - спросил Кир.

- С собой нет, но в гипермаркете на складе сохранилась. Некому её пить, - горько усмехнулся мужик.

- А где все? - устало спросил Кир.

Мужик странно посмотрел в ответ, но таки ответил:

- А то сам не знаешь. Выцвели все. Пуф и нету. В пыль! - и поспешил уйти.

- Врёшь! - в сердцах крикнул в темноту Кир, чувствуя, как на глазах набухают и катятся по щекам слёзы. Затем вернулся в киоск, решив взять с собой пригодные для чтения газеты, чтобы позднее в квартире самому разобраться в происходящем. А сейчас главное было дойти до гипермаркета.

Внутри гипермаркета царил разгром, но полки с продуктами сохранились.
Только все товары выцвели. Жуткое, нервирующее зрелище. Зато в складских подсобках нашлась вода и консервы с нормальными цветными этикетками.

Напившись от души и переведя дух, Кир загрузил консервами свой рюкзак. Затем наполнил бутылками торговую тележку. Вздохнул, представляя долгий путь домой с грузом и свой двенадцатый этаж под самой крышей, куда предстояло ещё подняться.

В квартире он запер за собой дверь и, едва дойдя до кровати, не раздеваясь, заснул. Снились тлен и серость, объявшая и сжиравшая безмолвным, пыльным запустением города. Он брёл в неведомом направлении, с каждым шагом всё больше изнемогая. Спёртым, мёртвым воздухом трудно было дышать. И среди всего этого вдруг послышался нежный голос жены, зовущий его по имени. Во сне Кир обернулся: у жены не было лица. Он проснулся с криком, весь в поту. Затем жадно пил воду, а после при свете свечей читал газеты. Жаль, что, кроме жирных заголовков, большая часть статей выцвела.

"Вторжение мертвецов или массовый психоз?!"

"После мощной вспышки на солнце люди утверждают, что видят умерших".

«Они приходят во сне и зовут. Затем начинаешь встречать покойников в реальности. Так мою соседку забрали», - рассказала Таня Боровик, известная селебрити.

"Законы физики поменялись», - утверждает известный физик Беляев. Он установил, что воздух больше не пригоден для жизни, а его нынешний состав науке неизвестен.

"Все цвета выцветают. Итак, неужели серость сожрёт мир?" Во всех уголках планеты фиксируется аномальная серость. Любая краска, пигмент по неустановленным причинам блекнут. Ученые всего мира бьются над разгадкой феномена.

"Высотки оккупировали похожие на людей фигуры! Кто они такие?"

Увы, больше подробностей в газетах Киру было не разобрать. Но и этого ему хватило, чтобы насмерть перепугаться.

Что делать дальше – он не знал. Столкнувшись с иррациональным явлением мирового масштаба, логическое мышление программиста впервые в жизни Кира дало сбой.

"Думай, сука, думай", - без толку понукал себя Кир. Вскоре желудок заурчал, требуя еды, а потом, чтобы не сойти с ума, он собирался составить план выживания.

Интроверт по натуре, Кир никогда не думал, что ему настолько сильно станет не хватать людей. Ему невыносимо хотелось услышать чужой голос, и с каждым днём желание возрастало.

На улице он долгими часами искал людей, громко кричал сам, чтобы привлечь чьё-то внимание. Никто не отзывался. Кир не находил даже трупов. Только невыносимая тишина вокруг словно вбирала в себя звуки.

Но хуже всего Киру стало со снами, ибо в них всегда происходило одно и то же: покойная жена звала его. И первое чувство радости от встречи всегда сменялось диким страхом. Каждый раз Кир просыпался с криком.

Вскоре в гипермаркете пригодной для питья оставалась только вода, остальное выцвело, и за продуктами ему приходилось углубляться всё дальше в город.

С каждым днём, сам воздух словно тяжелел и отбирал силы. Кир сильно уставал, и всё чаще ему приходилось ночевать в пустых магазинах.

Голодным заснуть было тяжело, но он засыпал, чтобы снова погрузиться в кошмары. Где же все люди? Неужели исчезли, как и яркие краски, как осточертевшее серое, беспросветное небо?

Ещё хуже стало, когда он добрался до центра города, где в больших магазинах нашлась пригодная еда и вода. Зато воздух стал суше и словно плотнее. А ещё появился голос жены, преследующий тихий шёпот позади, зовущий Кира. Слыша её, он дрожал и заставлял себя не оглядываться. Но как же это было трудно.

Фигуру на крыше высотки он заметил случайно, остановившись на ночлег в чужой квартире. Казалось, ее не покидали люди, просто ушли, оставив выцветшие вещи на своих местах.

Зато здесь он мог запереть железную дверь, похожую на его собственную, и чувствовать себя в безопасности. Вот только, едва увидев фигуру на крыше в окне, неподвижную, высокую, в свободной бесцветной одежде, ощутил такую жуть, что кровь льдом застыла в жилах.

Кира трясло, пока он лихорадочно завешивал шторы, жалея, что не осталось сил спуститься на улицу и убежать прочь.

Вопреки сытости, ему не спалось. Кир слышал за входной дверью шаги и то, как легонько подергивается дверная ручка. И он, закоренелый атеист, отчаянно молился своими словами и заснул, плача.

Жена добралась до него утром. У Кира не осталось сил бежать. Его одежда и кожа за ночь посерели, как и все вещи из рюкзака.

Он сидел в унылом сером сквере, на выцветшей лавочке, и плакал. Слёзы вскоре иссякли, сменившись бессилием и апатией.

Шепот жены, звавший его, приблизился. И вот Кир услышал её шаги, но так и не обернулся. Она бесшумно села на лавочку рядом. Казалось, от неё во все стороны расползается ледяное пятно и веет запахом пыли и тлена.

В отчаянии приговорённого Кир посмотрел на нее. Жена молчала, на сером лице белели пустые глаза. Кир вспомнил, как после её смерти он истово желал подобного воссоединения, но сейчас он так сильно хотел жить...

- Пожалуйста, не надо! - взмолился он, пытаясь вскочить. Жена оказалась проворней, просто схватила его за руку, и последние силы Кира иссякли.

Она притянула его к себе и обняла, прижимаясь своим лицом к его лицу. Затем поцеловала. Сухие, шершавые губы жены пахли плесенью. Они, смакуя, нарочно медленно забирали его дыхание и жизнь. Пока иссушенное тело Кира не осело, рассыпавшись в пыль.

- Ну, раз так, тогда сходим. А лучше поедем ко мне, я отлично готовлю, - предложила Света, чувствуя себя сейчас невероятно смелой. Ведь Никита так на неё смотрел, что чуть слюной не давился.

До ужина дело не дошло. Разделись ещё в коридоре и бросились в спальню. Никита целовал умело, и Света совершенно растаяла, чувствуя: всё идёт правильно. И ни страха, ни сомнений, ни неуверенности. Вся неопытность  растаяла. Только вот смущал сладкий запах и ощущение горящей свечи, но ведь того быть не могло, не так ли?

Вскоре все мысли уши на задний план.

Никита нашёптывал жаркие и очень откровенные слова. Но Света внезапно  вздрогнула, как от холода. В животе тоже образовалась холодная и очень голодная пустота. Ну что же это такое?! Как не вовремя! Перед глазами девушки потемнело, затем прояснилось, став острым, резким и таким голодным!.. Света куснула Никиту в плечо, тихонько, а потом начала кусаться всё сильнее. Неимоверно сильными руками заткнула ему рот и придушила. Затем уже и вовсе стала грызть до кости, жил и сладкого, тёплого, кровяно-медного мяса. В этом вкусе всё как-то размылось, всё стало всем и ничем. Голод взял верх над Светой, как и её знающее, что нужно делать, словно какое чужое тело.

Утром наваждение спало. Простыни, пол – всё плавало в крови. Собственный раздутый живот Светы не оставлял сомнений в произошедшем. Она сожрала своего кавалера, своего горячо любимого человека! Превратилась в кровожадное чудовище… Божечки! Она зарыдала – так страшно стало, до умопомрачения, но в полицию Света звонить не могла, в тюрьму не хотела. Поэтому собралась с силами и принялась за уборку, складывая обглоданные кости и разорванные сизые кишки по мусорным пакетам, ужасаясь, что от смердящего запаха в спальне её совершенно не тошнит, а наоборот, вкусно едой пахнет. Божечки, это же кошмар какой-то жутчайший и нереальный с ней происходит, да?

Конечно, на работу Света не пошла, сказав начальнику что-то об очень срочных семейных делах, и снова занялась уборкой, затем так же долго отмывалась в ванне, жалея, что в доме нет ничего крепче бабушкиного абрикосового ликёра. «Бери себя немедленно в руки, Света! Раз попала, так попала! Но раскисать нельзя», - твердили мама с бабушкой в любой сложной ситуации. Она хмыкнула и сконцентрировалась, начав составлять последовательный план действий. И истерически захихикала, добавляя в кофе остатки ликёра и обнаружив, что в пустой морозилке имеются свои плюсы. И то, что осталось от Никиты, переждёт там какое-то время. Его телефон Света тоже выключила и положила в морозилку: видела такой трюк в детективном фильме.

Одежду кавалера Света спрятала в спортивную сумку, решив спалить в глухой части города – забросить в мусорный контейнер и сжечь. Но сначала нужно наведаться в треклятый магазин и отдать им свечу. И пусть потом Света снова станет толстой и некрасивой – неважно.

С этими мыслями она замерла на пороге спальни, чувствуя, как тугим кулаком всё сильнее сжимается в груди сердце, а воздуха начинает не хватать. Огарок свечи на столешнице в спальне трансформировался, полностью вернув первоначальный вид. И теперь словно ей усмехался. Брр.

Свеча как новая, и в руке Светы ощущалась тёплой и слегка влажной. Застонав, девушка зло топнула ногой и положила свечу в сумку, вытерев пальцы о брюки: было такое мерзкое чувство, что вместо воска она касалась кожи гадюки.

Наверное, целый час расхаживала по подземному переходу в поисках магазина «Мистик». Так и не нашла. Злилась всё сильнее и проклинала в сердцах как себя, дурёху, так и продавщицу, уговорившую купить свечу.

- Сука!.. - в сердцах матюгнулась Света и, дождавшись вагона метро, рванула до конечной, оттуда до леса рукой подать. И пусть уже темнело – тем лучше: меньше людей встретится по пути.

К тому же Света отупела после произошедшего. Да хоть самого чёрта встретить в лесу её, наверное, не испугало бы.

Дорогу девушка знала прекрасно: с бабушкой и мамой ездили за ягодами, грибами и травами летом почти ежедневно. Удача – безлюдно!.. И, выдохнув, Света избавилась от вещей Никиты, оставив их в мусорке и залив керосином (бабушка хранила в доме керосин для лампы на случай отключения электричества). И, подпалив, отошла, наблюдая за ревущим пламенем, намереваясь чуть что не так – бежать. Смотреть на огонь было приятно. Пламя будто очищало и умиротворяло Свету, словно говоря, что всё будет в порядке. Она вздохнула и через некоторое время, убедившись, что вещи сгорели, ушла.

Дома ожидал сюрприз в виде Клавдии Ивановны.

- И куда это ты ездила, дорогая моя девочка? В такую-то погоду и темень. Себя беречь надо, - поучительно наставляла соседка.

Она снова была с пакетом в руках, и оттого Света поняла, что от соседки не отделаешься.

- Как сильно хлоркой пахнет! Фу, - возвестила, едва переступив порог, Клавдия Ивановна и снова начала поучать Свету, что для уборки лучше всего использовать соду, уксус, горчицу с песком, а не все эти химии бытовые, разрекламированные по телевизору. И, направляясь на кухню, словно хозяйка, бурчала, что мама и бабушка Светы убирались правильно.

Света вся кипела. Если бы не сильная усталость, наверное, сорвалась бы, о чём, конечно, потом бы пожалела. Ну да ладно, она, зевая, попивала чай, едва притрагиваясь к пирожкам и ватрушкам Клавдии Ивановны, отмалчивалась и всё больше зевала, лишь иногда выдавливая односложные ответы… Соседка жаловалась на здоровье и холод, ругала коммунальщиков, правительство и цены, потом, наконец выговорившись, тоже раззевалась и таки попрощалась. И слава Богу. Света сказала, что обязательно зайдёт в гости и будет хорошо питаться, затем больше уже не слушала, мечтая лишь рухнуть на постель.

Всю ночь донимали кошмары. Кажется, стоило только закрыть глаза, как они наступали со всех сторон, яркие и реальные. И в этих кошмарах её бесконечно допрашивал толстый и потеющий следователь, затем был суд и тюрьма. А в других кошмарных снах к Свете наведывалась продавщица из магазина «Мистик» и всё хохотала и хохотала, да так сильно, что у девушки от её громкого хохота закладывало в ушах, и от этого становилось невыносимо, до одурения плохо и жутко. Света кричала в ответ, угрожала, топала ногами и просыпалась в изнеможении от сильного кашля и жажды.

Половина шестого утра. Она встала, на кухне выпила литр минералки. Затем пошла в душ, включила горячую воду и мылась упорно и долго, желая, чтобы вода чудесным образом смыла всё это жуткое наваждение. Увы. Света вздохнула, почистила зубы, а позже, собираясь на работу, поняла, что снова похудела. Одежда на ней висела мешком, словно никогда и не её собственная. Ёшкин кот, в таких широких и свободных нарядах даже появляться на работе неприлично и стыдно. Пришлось Свете пересиливать себя и идти к Клавдии Ивановне с утра пораньше и просить выручить. Затем слушать её охи и ахи, кряхтенье, ловить на себе негодующие и вопросительные взгляды и терпеть, пока соседка выуживает из шкафа подходящие на её усмотрение вещи для Светы и улыбается, прицыкивая языком, пока девушка прямо перед ней примеряет одежду возле зеркала, желая провалиться сквозь землю. Особенно от приговариваний соседки:

- Как же так исхудать, девочка моя? Одни кожа и кости остались. Ай-яй-яй.

- Я болела сильно, Клавдия Ивановна, - отвечала Света. Пока выбрала себе что-то подходящее, уже опаздывала на работу, поэтому пришлось вызвать такси.

На работе все были озабочены пропажей Никиты. Начальник ходил хмурый и предупредил, что к обеду заглянет следователь. Света чувствовала, как её раз за разом прошибает холодный пот, ведь следователь будет разговаривать и с ней. И что она ему скажет? От тревожных мыслей разболелась голова. Пришлось выпить несколько таблеток.

- Что ты сегодня совсем зелёная? Плохо спала? - с откровенной издёвкой спросила Маша, девушка Никиты, впервые заговорившая со Светой. Та заледенела: неужели её подозревают?

- Кстати, ты позавчера Никиту после работы не видела? - Маша словно прочитала мысли Светы. - Мы с ним поругались, и он пропал, - говорила и смотрела, как коршун на мышь-полёвку. Света сглотнула и покачала головой. Затем потрогала свой лоб и закашлялась, сказав:

- Маш, ну чего ты взъелась, а я вот чувствую себя совсем хреново. Какой к чёрту Никита, он же на меня и не смотрел никогда.

И, не ожидая ответа, вышла в коридор. Но слышала, как кто-то из коллег постарше в спину сказал, что Света не из таких барышень, как думает Маша. И не важно, что она изменилась, а завидовать вредно. Посыпались упрёки на Машу со всех сторон. Света улыбнулась и почувствовала, как распрямились плечи.

- Светлана Иннокентьевна, - неожиданно открыла дверь кабинета директора холёная секретарша. – Зайдите, на разговор со следователем.

Делать нечего, пришлось идти. Только вот руки в момент неприятно липкими и холодными от пота стали.

Следователь, хорёк, с глазами хитрющими, маслянистыми, бегающими, но цепкими: ничего не упустит. Брр. Сам мелкий, и голос тихий, и говорит медленно, а Свете оттого ещё страшнее. Сама не знает как, но отвечает спокойно, уверенно, хотя напряжена так сильно, что кажется, голос вот-вот сорвётся, и вообще она встанет и закричит.

- Итак, можете быть свободны, Светлана Иннокентьевна, - неожиданно выносит вердикт следователь, черкая что-то в блокноте. Она встаёт, чувствуя, как дрожат ноги, и тут же накрывает облегчение, такое невероятное, что на глазах выступают слёзы.

- Скажите остальным, чтобы по очереди на допрос приходили, - голос секретарши заставляет Свету вздрогнуть. Она не может выдавить из себя хоть слово, но кивает.

В туалете плёскает холодной водой из крана в лицо и жадно пьёт, пока желудок не начинает возмущённо булькать, желая вернуть воду обратно. Божечки, прокатило. Ей поверили и ни в чём не подозревают.

Коллеги смотрят с настороженностью, а потом активно возмущаются, когда Света передаёт им слова секретарши. Свете всё равно, она садится на своё место и полностью погружается в работу, не поднимая головы и ни на что не обращая внимания.

За пять минут до конца рабочей смены пикает телефон, оповещая эсэмэской из банка, что на карточку переведены деньги. Света улыбается полученной премии и тут же думает, куда поехать за обновками, где купить больше по низкой цене. Вскоре автоматически прощается с коллегами и уходит, а в ногах и теле ощущается необычайная лёгкость и энергия, хоть Света сегодня и не обедала.

Она наспех перекусывает дешёвым сладким кофе из ларька «Горячие напитки, сдоба» в подземном переходе, заставляя себя съесть обеденный бутерброд с сыром, совершенно невкусный, но не выбрасывать же. Хлеб не лезет в горло, как и сыр, и недоеденное перепадает голубям. Света же направляется в торговый центр, зная, что там, в подвале, есть отдел одежды эконом-класса, довольно неплохого качества.

- А я давно тебя жду, красавица, - уперев руки в бока, заявила Клавдия Ивановна, ждавшая у двери Светиной квартиры, и тут же нахмурилась, не заметив по лицу девушки проявления радости.

- Я, наконец, вещей прикупила и вкусностей к чаю, конфет разных, там, по акции. Премию дали, - вымученно улыбнулась в ответ Света и добавила: - Заходите. - А что ей ещё оставалось.

- И чем же ты таким болела, дорогая моя девочка, что так исхудала? Совсем на себя не похожа, и вижу, что аппетит у тебя тоже плохой. Поэтому вот травки тебе витаминной, стимулирующей и укрепляющей принесла. Пей, как написано на коробке, и всё снова наладится. Вернётся румянец на щёчки, и вес прибавится, дорогая моя, – бросила в рот очередную конфету Клавдия Ивановна.

А Света промолчала, хотя сильно хотелось рассмеяться, ведь соседка тощая, как селёдка, хоть ела отменно за троих: и макароны, сваренные наспех Светой, с томатной пастой и яичницей-глазуньей, и принесённую с собой морковную запеканку. Видимо, ей-то травки совсем не помогали вес набрать. Ну да ладно.

- Я не хочу об этом говорить, Клавдия Ивановна. Хочу забыть как кошмарный сон. Расскажите лучше, как дела у вас. Затем могу показать вещи, что купила, идёт? - предложила Света, и соседка кивала, прожёвывая третий кусочек запеканки, затем ещё конфетку и ещё.

До просмотра вещей дело не дошло, перенесли на завтра. Клавдия Ивановна переела и, пожаловавшись на тяжесть в животе, пошла к себе, чтобы выпить травки для улучшения пищеварения.

А Света, выпив только чая, пошла спать со спокойной совестью, решив, как пресловутая Скарлет, подумать обо всём завтра.

Проспала, но выспалась, поэтому засуетилась, но свечу с собой взяла и выбросила в урну на остановке. Почувствовав облегчение, поторопилась к метро.

К слову, на работе у Светы всё спокойно, никто не донимал вопросами.  Маша неожиданно уволилась, и все обсуждали её. А начальник, солидный неженатый мужик лет пятидесяти, ни с того ни с сего стал оказывать Свете недвусмысленные знаки внимания, что было лестно, но при этом смешно и грешно. Он же ей в отцы годился, пусть и богатый, но такой некрасивый, рябой, с усиками, притом, что низкорослый. На полголовы ниже Светы, вот уж кавалера нелёгкая (именно она, кто иначе?) подослала. И вот же незадача. Света не знала, как себя с директором вести и что делать, при этом сохраняя вежливость и бесстрастное лицо. А он всё настаивал, всё подсаживался на обеде, приглашал на ужин, и коллеги уже зашептались.

И Света, наверное, бы лучше уволилась или осмелилась отказать, как, придя домой, обнаружила свечу из магазина, у изголовья кровати. Свеча вдруг загорелась сама по себе, словно её, Свету, дожидалась, и завоняло сразу так сильно да невкусно, что девушка закашлялась, и от накатившего внутреннего холода затрясло. Чертовщина какая-то творилась, не иначе.

Света вскрикнула, когда затошнило, и побежала в туалет, где сидела очень долго над унитазом. Выворачивало желчью и, что страшнее, кровавыми сгустками. А бледное лицо в зеркале она не узнала, настолько осунулось, что краше в гроб, наверное, кладут. Она так испугалась, что едва доползла до кухни, там, где с вечера оставила сумочку с телефоном, сама не зная, кому звонить, кроме скорой. И разрыдалась, а тут соседка пришла, в дверь позвонила, и с горем пополам Света ей дверь открыла. Клавдия Ивановна взвизгнула, запричитала, помогла добраться до дивана, принесла воды, дала активированного угля, поставила чайник, чтобы заварить крепкого чаю. Тоже предложила скорую вызвать, а Света отнекивалась, и соседка стала допытываться о причине и так ласково и заботливо спрашивала да смотрела, что Света не выдержала, всхлипнула и во всём ей призналась.

- Ох, деточка! Как же так! – И Клавдия Ивановна перекрестилась три раза. Затем Свету обняла, крепко прижав к себе, и начала шептать: «Ну ничего, я тебе помогу, вылечу, не брошу, моя ты родная девочка». И плакали уже вместе до поздней ночи, потом Свете полегчало, она даже есть захотела, и Клавдия Ивановна куриного бульончика мигом приготовила и травы заварила, уговорив Свету выпить. И ночевать осталась, сказав, что на работу Свету не пустит.

Утром с начальником сама говорила, голосом строгим, учительским, не терпящим возражений. Никогда ещё Света не слышала, чтобы её солидный начальник так быстро соглашался и сам предлагал на работу не торопиться. Убедившись, что у Светы нет температуры, Клавдия Ивановна забрала свечу, предварительно надев на руки резиновые перчатки, сказала, что поедет в храм за святой водой и там же, на освящённой земле, свечу закопает. Подмигнув Свете, ушла.

Звонок в дверь вырвал девушку из полусна. Света, шатаясь, поднялась с дивана, думая, что Клавдия Ивановна быстро вернулась. Но за дверью стоял директор, с букетом цветов и пакетами. Увидев Свету, он вдруг побледнел и извинился, наверное, уверившись в её болезни, или просто не ожидал, что Свете плохо настолько сильно.

- А вы заходите, чаю попьём, - вдруг заявила Света.

В животе заурчало, и она улыбнулась. Сейчас директор показался ей очень даже миленьким, такой пухленький, аппетитный. Он сопротивлялся недолго. Света же, ощутив внезапный прилив энергии, помогла ему раздеться. Директор замялся, чувствуя себя неудобно, и только то пялился на Свету, то хвалил высокие, что сейчас редко, потолки и планировку квартиры.

Чай едва пригубили, Света смотрела на его растопыренные уши с неким умилением и заявила, что директор ей всегда нравился. Он расцвёл и совершенно расслабился… А потом для Светы всё заволокло ярко-алым цветом, оглушило хрустом костей, полузадушенным криком и… сытым наваждением.

- Святая Пречистая Дева, спаси и помилуй!

От голоса Клавдии Ивановны Света пришла в себя и завыла, зарыдала, поползла к женщине, умоляя, прося…

- Ничего, родная, разберёмся, - говорила соседка, гладя Свету по влажным от крови волосам, утирая кровь с лица полотенцем. Света вздрогнула и вырубилась: переполненный живот больше не урчал. Не слышала Света и приглушенного рукой вопля Клавдии Ивановны, когда та в спальне обнаружила целёхонькую и слегка тёплую свечу у изголовья кровати.

- Я пойду к знакомому священнику, всё расскажу, он поможет.

Света очнулась и помогала убирать кухню, запаковывать остатки, ошмётки, обглоданные кости директора по мусорным пакетам, запихивая их в морозильник. Всё не влезало, мешали пакеты с Никитой…

- Я себе положу, у меня морозилка большая. Тише ты, успокойся… - погладила соседка по спине Свету, а та всё сильнее и громче заливалась истерическим смехом.

Клавдия Ивановна сходила к священнику и обо всём договорилась. Света же выглядела и чувствовала себя просто великолепно. Но пришлось ехать на метро с соседкой до храма, а там, возле ворот, девушку так сильно скрутило, что хоть помирать ложись. Резь в животе, тошнота, слабость одуряющими волнами, и ноги Светы дальше не идут. Маялась с ней Клавдия Ивановна, и батюшка подходил, чтобы помочь, да не сумел: от воды святой Свете только хуже становилось. А как затащить вдвоем её решили в храм, так девушка упёрлась и тяжёлая стала, как глыба каменная. Зашипела, захохотала вдруг Светка, заохала и вдруг отбиваться стала, сильная-пресильная, отбилась и убежала. А дома в себя пришла, заплакала, в угол забилась и давай молитву читать, а слова не идут, путаются, оттого всё страшнее ей, всё хуже. И мысли такие жуткие и словно чужие в голову приходят, что хоть вешайся, хоть с крыши прыгай или под машину.… Ведь всё о крови думает, о том, как бы снова мяса человеческого поесть и какой вкусный директор был, жирненький – пальчики оближешь,…

Клавдия Ивановна вскоре пришла, заохала, снова попыталась Светку святой водой напоить, а та взяла и скрутила соседку, осилила и загрызла, да кровь из разорванного зубами горла стала жадно пить. Есть мясо Клавдии Ивановны ей не хотелось совсем: соседка тощая, оттого Свете невкусная.

А дальше что было, то Светка совсем не помнила. Разве что вся в крови вымазанная, растрёпанная на улицу вышла и на проезжую часть к машинам направилась. Сигналили сильно, водители ругались, а она стояла так на пешеходном переходе, пока скорая не приехала и санитары не повязали. Помнила, как отбивалась, но на этот раз не получилось вырваться.

После больницы началась канитель, расследование, её сбивчивый рассказ – ему не верили. И Свету отвезли в психушку с питанием внутривенно, потому что есть девушке и не хотелось – и не могла, всё назад рвотой выходило.

Худела Светка страшно и быстро, словно снег по весне, таяла на глазах. Санитары, врачи – все разводили руками. Заходя в палату, чувствовали странный запах, словно что-то горело, а что – непонятно, палата ведь крохотная, матрас на полу, стены обиты войлоком, и решётка на маленьком окошке под потолком.

Ночами её посещали кошмары, один страшнее другого. В них женщина из магазина говорила: «Скоро всё кончится». В словах таилось холодное обещание, и Света знала, что конец – это смерть для неё.

Она сломала все ногти, до мяса, и слизывала кровь с расцарапанных ран на теле, пока её не связали, лишив и этой отрады. К глубокому сожалению Светы, с собой покончить ей тоже не удалось

Конечно, ей никто не верил: ни санитары, ни врачи, ни даже журналистка с суровым взглядом, которой разрешили снимать в её палате.

Врачи дискутировали, изучали её случай пристально, словно под микроскопом, но так и не пришли к какому-то однозначному выводу.

В последние дни Света весила меньше сорока килограммов. Её лихорадило от высокой температуры, сколько ни кололи жаропонижающего, и даже ванна со льдом не помогала.

Находясь в полусознании, едва отличая сон от реальности, она увидела рядом с собой свечу, как видела её здесь каждую ночь. Свеча снова превратилась в огарок и теперь едва мигала, растекаясь красной лужицей воска по полу. И, обессиленная, уставшая и совершенно потерявшая волю к жизни, Света знала: когда догорит свеча и потухнет пламя, уйдёт из жизни и она.

Об этом нюансе не писали в газете, не прилагали в участке к делу о сошедшей с ума Рябцевой Светлане Иннокентьевне, ибо такое необъяснимое действие обычно не выходит за рамки больниц, превращаясь в местную легенду, в которой слухов всегда больше, чем правды. Позднее больничные санитары об этом необъяснимом часто судачили, потому что утром в палате Светы никого не нашли. Только на полу стояла красная свеча в форме обнажённой женщины, и пахло очень приятно.

Когда позвали врача, свеча исчезла, как и Света, таким же странным образом. Ещё говорили, что старенькая уборщица мельком в фойе больницы видела элегантно одетую высокую женщину с красной свечой в руке, которая так быстро и неизвестно куда делась, что уборщица и моргнуть не успела. Камера слежения, увы, никакой женщины со свечой не зафиксировала. Поэтому все только развели руками и вернулись к работе, намереваясь как можно быстрее об этом случае забыть.

А вот сама Божена, тощая, высокая и молчаливая, на лицо помнилась плохо. Зато в её хате, на полках, красовались разные поделки из соломы, а за скатерти и вышитые картины на стенах, Павел помнил, мама, глядя на них, с восхищением в голосе назвала Божену рукодельницей.

Название деревни, Залесье, Павел тоже, к собственному удивлению, хорошо помнил, хотя остальное: как отмечали юбилей прабабки и чем он там занимался, – напрочь вылетело из головы. Словно ластиком стёрли. Ещё он хорошо помнил, что после возвращения из деревни стал панически бояться собак. И эта боязнь с годами не проходила.

Вещей у Павла в общежитии было немного, поэтому собрался быстро. Но перед поездкой решил заехать в райцентр, в отцовскую квартиру, чтобы, как уже стало привычкой, когда оттуда съехал, оставить там новогодний подарок отцу.

Сидя в автобусе, Павел жалел, что у Божены в деревне нет телефона. Иначе почему его родители никогда ей в деревню не звонили? А адрес Божены отец случайно нашёл среди писем бабушки Любы, которые мама хранила в стопке на антресолях. Так мысли Павла сами собой вернулись к дилемме: а что будет, если прабабка давно умерла, а их семью просто об этом не оповестили, и он поедет в деревню впустую? Только потратит деньги, с трудом заработанные в свободное от учёбы время. Он покачал головой, отгоняя в сторону неприятные мысли. Раз решился, так стоит поехать, тем более что давно хотел Божену проведать. Ещё со школьных лет, но все разговоры с родителями на эту тему заходили в тупик или просто обрывались без объяснений.

В квартире отца не было: он после развода, чтобы не спиться, стал работать на двух работах, а ещё замкнулся в себе и с сыном, как и с бывшей женой, практически не общался. Павел из-за этого даже в гости к отцу на выходные и каникулы приезжать перестал, но подарки дарил, потому что любил отца, который в детстве всегда с ним возился и играл, как бы сильно на работе ни уставал.

Оставив подарок отцу на кухонном столе, Павел ушёл, заперев за собой дверь.

Примерный маршрут до деревни Залесье Павел в приложении телефона скоординировал ещё утром. Сейчас оставалось только купить билеты на поезд, гостинец для Божены – и в путь.

Только вот он сам не понимал, почему азарт от предстоящей поездки внезапно сменился унынием и тревогой. И списывал смену своего настроения на всплывшие в памяти постоянные недомолвки родителей о Божене и о том, как они всегда игнорировали все его вопросы о прабабушке. Словно нарочно игнорировали её существование.

Павел до сих пор не мог понять родительского отношения к прабабке, резко изменившееся после их единственной совместной поездки, в которой, как он считал, ничего плохого не произошло. Но, может, он просто этого плохого не помнил?

Пожав плечами в очередной раз, отгоняя невесёлые мысли, Павел купил на вокзале билеты на поезд. Затем посмотрел на вокзальные часы: до прибытия поезда оставалось полтора часа. Значит, он как раз успевает сходить в алкогольный дискаунтер за гостинцем для прабабки, а ещё – себе взять что-нибудь из еды в дорогу.

Поезд отбыл от станции, когда совсем стемнело. За окном моросил снег вперемешку с дождём, а в плацкартном вагоне было приятно тепло и уютно.

Павел немного послушал через наушники музыку с телефона и ещё раз просмотрел карту. В животе заурчало от голода, но он не спешил поужинать, дожидаясь проводницы, голос которой уже был слышен в начале вагона.

Ехать до глухой деревни, по пути минуя несколько городов, Павлу предстояло всю ночь.

Показав билет, он сходил за чаем и возле купе проводников (на откидном столике рядом с водонагревателем) кипятком заварил себе на пару с чаем лапшу быстрого приготовления прямо в квадратной упаковке. Затем заплатил за постельное бельё.

Пассажиры на станциях прибывали, и вскоре все места в вагоне оказались заняты. Стало шумно, у кого-то из новеньких загавкала собака. Лай сразу вызвал у Павла дискомфорт. Накатил неведомый, острый, тревожный страх, а с ним и злость на всех на свете собак, которых по иррациональной причине он с детства боялся.

Лай перебило громкое радио, и он стих. Зашуршали пакеты, заскрипела снятая верхняя одежда, появился звук расстегивающихся молний, заговорили шёпотом. Кто-то вдруг шумно и неприятно закашлял. Кашель сменился кряхтением, смешком и снова стихшей болтовнёй.

Вскоре по жарко натопленному вагону прокатился острый запах пота, сырости от верхней одежды, а затем потянуло едой: сыром, сыровяленой колбасой и чищеными яйцами – такой вот нехитрой, но сытной снедью, обычной для ссобойки в дорогу.

Лапшой с говядиной Павел не наелся, пусть и вприкуску были чёрствые пирожки с капустой, купленные на вокзале.

Оттого он позавидовал чужим пахучим бутербродам и укорял себя за глупость, что тоже не сварганил себе подобного в дорогу. Ведь прекрасно знал собственный зверский аппетит, как у отца, когда постоянно ешь как не в себя, но не толстеешь. И сразу подумал, что ещё можно себе купить у проводницы в буфете – может, чипсы или какие сухарики, чтобы дозаморить разбуженного запахами еды червячка.

Но сладкий горячий чай неожиданно отогнал разбушевавшийся от запахов еды аппетит. Павел зевнул. За окном дождь со снегом плотно залипал на стекло, оттого ничего снаружи не различишь. Перед тем как лечь спать, он поставил будильник и принялся расстилать на матрас простыню.

Перед пробуждением Павлу приснился кошмар – злая, грозно лающая большая чёрная собака. А с ней ощущение смертельной опасности. Остальных деталей сна Павел не запомнил, но неприятное, почти болезненное ощущение от кошмара осталось вместе с выступившей на коже липкой плёнкой пота.

Он выключил будильник, натянул свитер и джинсы. Затем сходил за чаем.

Сеть не ловила. Пришлось отложить телефон, допить чай и собраться. До прибытия на станцию оставалось восемь минут.

На улице было очень холодно, и этот холод в безветрии буквально обволакивал тело Павла, пробираясь сквозь вязаную шапку к ушам, кусал пальцы в тонких перчатках, обжигал щёки.

И вот единственный фонарь на станции остался позади. Под подошвами ботинок Павла скрипел снег, а к автобусной остановке вела узкая, едва протоптанная тропинка через пролесок, где в густой предутренней темноте словно сами собой возвращались прежние беспокойные мысли и тревоги.

Ему всё думалось о бесполезности спонтанного приезда в деревню и о пустой трате денег, кои и так давались нелегко. И если так, то, изрядно намаявшись дорогой сюда, вскоре придётся возвращаться обратно.

Когда он вышел из пролеска к полю и на чистом небе показались проблески рассвета, то его внимание переключилось на красоту природы вокруг: на пышное снежное кружево глубокого снега и какой-то дикий первозданный простор, вызвавший у Павла улыбку и чувство что что-то необычное должно случится. А тревога и озабоченность исчезли сами по себе.

Старенький, тарахтящий выхлопной трубой красный «икарус» остановился на остановке, распахивая двери и впуская Павла в салон.

Водитель – небритый мужик, средних лет, в шапке-ушанке, слушал хиты девяностых по радио, сменившиеся прогнозом погоды, который передавал понижение температуры и сильную метель вечером.

Из пассажиров «икаруса» на заднем длинном сиденье дремали закутанные в шерстяные тёмные платки да длинные пальто плотные и угрюмолицые пожилые женщины с котомками, сумками и корзинками, поставленными прямо на пол.

Но они все вышли раньше Павла, который, задумавшись о своем, немного задремал, так что даже не слышал, как останавливался по пути автобус.

Только когда водитель на конечной громко окликнул, Павел осознал, как крепко заснул.

На выходе он спросил про мобильную связь в этих краях, вспомнив, как ещё на остановке за лесом и полем обнаружил, что сигнал не ловит.

Водитель на то пожал плечами, ответив, что вышек здесь нет, пояснив: мол, они деревенским без надобности.

- Понятно, - разочарованно протянул Павел, посмотрев в окно на заметно нахмурившееся от тёмных туч небо, и спросил, как часто ходит сюда автобус.

Услышав вопрос, водитель ни с того ни с сего крепко нахмурился и после затяжной паузы, словно нехотя, с настороженностью во взгляде пояснил: по будням автобус приезжает в деревню утром и вечером, но на зимние праздники сюда рейсов нет.

- А ты чего спрашиваешь, ведь сам раз приехал должен об этом знать? Пригласили местные родичи, не так ли? - серьёзным тоном поинтересовался водитель.

- Я к прабабке в гости, - ответил Павел, не понимая ни любопытства, ни внезапно возникшей настороженности водителя.

Водитель на то насупился, словно обдумывая ответ Павла, но своих мыслей не обозначил и промолчал. Затем резко махнул рукой – мол, опаздываю, и поспешил закрыть двери, торопливо развернуться и уехать.

Впереди, на обочине, виднелся какой-то шест. Павел от остановки по широкой наезженной дорожной колее с трудом добрался до него: шагать приходилось глубоким, нечищеным и нехоженым снегом. В темноте едва разглядел узкую, чуть приметную тропинку, уходящую куда-то на холм. Наконец, приблизившись к шесту, Павел обнаружил на нём частично залепленный снегом ржавый дорожный знак. Знак указывал на деревню.

Идти Павлу было тяжело как из-за сугробов, так и от внезапно усилившегося холодного и кусачего за щёки ветра. Из-за тёмных и низких свинцовых туч, с бешеной скоростью гонимых ветром, стремительно темнело. Когда Павел, продираясь сквозь снег, поднялся на холм, совсем стемнело, и началась сильная метель. Пришлось ещё больше замедлить темп ходьбы и, ссутулившись, наклонить голову, закутать половину лица шарфом, спасаясь от ветра и метели.

Оттого он по сторонам не смотрел, только мельком отметил контуры здания, похожего на церковь, рядом с кладбищем, и разросшиеся, словно в запустении со всех сторон, насупленные грозные ели. А впереди, внизу холма, уже едва-едва виднелась деревня. Ветер со снегом принёс запах едкого от брикета печного дыма. Раздался глухой и далёкий собачий лай, зато идти Павлу внезапно стало легче: дорогу с холма чистили, а ещё метель ослабла.

Он смутно помнил крепкий, с высоким фасадом дом Божены, но в такую сильную метель сомневался, что найдёт его. Поэтому как разглядел впереди себя сутулого мужика в фуфайке и рукавицах, медленно семенящего в сторону едва видной сквозь метель хаты, так сразу громко его окликнул.

- Эй! Подожди! - и оторопел.

Мужик остановился, медленно обернулся, повёл головой, словно принюхивался, а затем резко бухнулся в снег, издав странный звук, напоминающей шипящий нездоровый смех, вперемешку с писком: «И-и-и!» От этого смеха и, по сути, от поведения мужика Павлу стало так сильно не по себе, что он пожалел, что вообще того окликнул. Теперь вот мужика было не обойти. Тот проворно, по-пластунски пополз через снег, Павлу наперерез, издавая сильный нетерпеливый писк. Ненормальный, что ли, попался? Или? Вдобавок – пьяный?

- Да, хорош, - выдохнул Павел, инстинктивно отступая назад, но вдруг за спиной, как из-под земли, выскочил ещё один мужик, внешне (судя по росту и одежде) брат-близнец первого. Тоже сутулый и в фуфайке, выставивший вперёд руки и при виде Павла издавший такой же противный нетерпеливый писк: «И-и-и!», одновременно резво двигаясь навстречу.

«Да чтоб вам пусто было!» - мысленно выругался Павел. Ведь от второго мужика деться было некуда, сугробы вокруг расчищенной дороги лежали исполинские. Поэтому второй мужик таки добрался до него. Заверещал, захрюкал, прыская вокруг себя слюной, словно зверь, и норовил то на плечи запрыгнуть, то под ноги кинуться. У Павла от дикости происходящего мороз прошёлся по коже и ощущение возникло, будто в кошмаре очутился. Мужик ведь оказался юркий и ловкий, как угорь. Павел его от себя отталкивал, а он ещё больше со звериной яростью на него кидался и слово «перестань» вообще не понимал.

Когда ещё спереди сильное сопение раздалось и Павел услышал противное, громкое, полное некого скрытого томления внутри: «И-ии!», не выдержал, крепко матюгнулся и в челюсть напирающему (первому из увиденных на дороге мужику) кулаком треснул. Тот с рыкающим стоном боли в снег рухнул. И Павел сразу занялся вторым, шустро подползшим по снегу и проворно вскочившим ему на спину, при этом норовя Павла за шею ухватить, чтобы душить. И только отбиваться стал, как баба толстая – настоящая бочка в пальто и косынке, на дороге оказалась. И кричать истошно и гневно на Павла стала, и руками махать с зажженной керосиновой лампой:

- Не тронь сыновей моих, ирод треклятый! Они же безобидные, слабоумные! Ослеп ты, что ли? - и, подойдя, помогла встать из сугроба сыну. Второй же мужик при появлении толстухи хватку с плеч Павла внезапно разжал и на дорогу сполз.

Павел выдохнул с облегчением, чувствуя, что сейчас сказать толстухе о её слабоумных детях: «Они первыми на меня напали» себе в оправдание будет нелепо. Поэтому, кое-как мысленно переварив случившееся, успокоившись, спросил, как найти дом Божены Иннокентьевны.

- А зачем тебе наша Божена? ‑ полюбопытствовала женщина.

- Так она моя прабабка, – ответил прямо Павел.

- Родная кровиночка, значит! Неужели в гости по приглашению приехал? А время-то сейчас нехорошее для гостей, праздничное… - всплеснула руками женщина, тряхнув керосиновой лампой, тут же сказав: «Цыц!» заверещавшим было присмирённым сыновьям, стоявшим, ссутулившись подле неё. - А ну, домой пошли! - приказала и ногой топнула, потому что сыновья недовольно что-то замычали, но, послушавшись, засеменили в сторону хаты.

- Давай тебя проведу, заплутаешь ещё в метели… - шумно выдохнув, неожиданно предложила Павлу толстуха, словно вдруг ощутила вину за недружелюбное поведение сыновей.

Он отказался, но женщина упорствовала, и поэтому Павел решил уточнить расположение дома прабабки, чтобы толстуха поняла, что её помощь не нужна, и отстала.

- Спасибо, не надо. Я прямо, как сказали, пойду, никуда не сверну, – ответил Павел, желая скорее отделаться от любопытной толстухи. Уточняя по памяти: - Дом Божены крайний у леса, так ведь?

- Да. Стоит на месте, у леса, где ещё быть, - хмыкнув, ответила женщина и, пожав крепкими и по-мужски широкими плечами, поспешила следом за сыновьями.

Метель, как назло, снова усилилась, и Павел добрался до перекрёстка с каменным колодцем по центру, ссутулившись и пряча лицо в шарф. Но здесь хоть было светлее, горел тусклым жёлтым светом фонарь на просмоленном деревянном столбе. А ещё фонарь и колодец пробудили воспоминания о продуктовом магазине, который был здесь раньше, если свернуть от колодца налево. Больше ничего о деревне не помнилось, словно он и не приезжал однажды сюда с родителями погостить.

Павел шёл прямо, как подсказала толстуха, а холодный ветер пронизывал куртку, игнорируя два толстых свитера, специально надетых с утра в поезде.

Вскоре расчищенная дорога кончилась, сменилась узкой тропинкой. Как исчезли из виду и огороженные заборами хаты. Метель стихла, унеся с собой все звуки, кроме скрипа снега под ногами. И вот уже Павел двигался по тропинке прямо к лесу, подсвечивая себе путь фонариком телефона, к деревянной хате напротив раскидистых ёлок, укрывшейся за высоким и крепким с виду забором. Забор определённо выглядел новым. А тусклый свет в занавешенном окошке хаты отливал болотно-зелёным цветом, что означало, что прабабка дома и, вероятно, бодрствует.

Остановившись, Павел вздрогнул, чувствуя, что сильно замёрз. Желудок противно заурчал от голода. «Вот сейчас прабабка и покормит чем-нибудь вкусненьким, и согреюсь», - приободрил себя Павел.

Подойдя к калитке, он оглянулся, услышав поскрипывающий на снегу звук близких шагов, и поспешил дёрнуть за ручку, распахивая калитку, потому что в тишине различил вдобавок к поскрипыванию снега треклятое визгливое «и-ии».

Павел быстро вошёл во двор, закрывая за собой калитку, успевая порадоваться тому, что она вообще оказалась открытой. Затем по вычищенной от снега дорожке добрался до крыльца хаты и громко заколотил в дверь.

Неужели Божена заснула и не слышала его стука? Он постучал ещё раз со всей силы и резко оглянулся, вдруг почувствовав, что кто-то на него смотрит. Так и стоял, замерев, вглядываясь и вслушиваясь сквозь возобновившийся мелкий колючий снег.

За высокой калиткой кто-то стоял и сопел, но открыть калитку не решался. И тут за дверью хаты громко спросили:

- Кто там?

И Павел, обернувшись, назвался.

Дверь открыла высокая, сухощавая пожилая женщина. На ней шерстяное длинное платье, обвязанное на талии передником. А в руках керосиновая лампа. Женщина была хоть и похожа на его прабабку из детства, но ей быть точно никак не могла. Ибо выглядела она не немощно, как положено по возрасту, а напротив – моложаво и крепко, словно с тех пор, как виделись, наоборот поздоровела и помолодела.

Она возвышалась над среднего роста Павлом горой, заставляя его почувствовать себя на её фоне хилым дитём. Светлые глаза женщины смотрели на Павла пристально, оценивающе и, казалось, всё подмечали.

- Я Павел Емельянов, сын Аркадия и Зины… - замешкался Павел. - Однажды приезжал к вам с родителями погостить зимой. Мне лет семь было, - от её молчания и тяжёлого взгляда совсем растерялся Павел.

- Аркадия и Зины сын, значит? – наконец соизволила заговорить прабабка. - Вот как вырос, значит. А я помню тебя, ещё мелкого, хилого, и родителей твоих помню. Вы давно приезжали, чего уж там. А я хоть и старая, - кашлянула она, - а на память грех жаловаться. А чего ты сюда приехал, на ночь глядя, без предупреждения – письмом, как положено? - вдруг злостно взъелась Божена.

Иной реакции – чего уж там! – Павел ожидал от прабабки, а тут… Не только удивила, но и испугала своим недовольством.

- Хотел приятный сюрприз вам сделать. И письма уже никто никому давно не пишет, у всех телефоны, интернет есть, - устало ответил он, думая про себя: неужели и в хату не пустит? И сразу холодом пробрало, как представил дорогу обратно до остановки в темноте, мимо тех полоумных мужиков-преследователей, которым, видимо, погода была нипочём.

- Заходи. Поди, ведь совсем окоченел на ветру? – смилостивилась Божена. - Переночуешь, так и быть. А завтра ранним утром на последнем перед праздниками автобусе обратно уедешь. Нельзя тебе, ой никак нельзя, Павлуша, в праздники у меня гостить, - напустила туману Божена и, пошире распахнув дверь, впустила правнука в хату.

Стоило войти, как накатили воспоминания. Тем более в хате Божены, словно вопреки пролетевшим годам, практически ничего не изменилось. Так же чисто, аккуратно, уютно. Но вот сама Божена, в этом Павел мог бы поклясться, выглядела иначе. И дело было не в волосах, прежде седых, а сейчас тёмно-каштановых и совсем не редких (как вспомнилось), которые она могла и покрасить. От прабабки так и пёрло здоровьем, а ей ведь, как прикидывал Павел, давно перевалило за девяносто.

- Я вот гостинцы привёз.

Раздевшись и разувшись у вешалки рядом с печкой, выложил на стол из рюкзака купленный набор минибальзамов на травах, кои Божена одарила скептическим взглядом и выдавила: «Пригодится». Вместо хотя бы ожидаемого Павлом «спасибо».

- На печи, как поешь, постелю, - указала в сторону рукомойника, чтобы правнук помыл руки.

Сама же принялась разогревать суп на газовой плите в коридоре, затем достала из маленького старинного холодильника марки «Саратов» трёхлитровую банку с молоком и жирный творог в тарелке, а к нему подала малиновое варенье в маленькой стеклянной вазочке.

- А вот хлеба извини, нет. Магазин перед праздниками закрывается, но могу тебе блинков спечь, хочешь? - без энтузиазма предложила прабабка.

- Не откажусь, - искренне улыбнулся Павел, вспомнив, какие вкусные тонкие блинки пекла раньше прабабка. И с аппетитом начал есть горячий наваристый борщ, в котором, кроме овощей, щедро плавало жареное сало с мясной прослойкой.

Ел он нарочно медленно, хоть и был голодный, но так можно было задавать вопросы прабабке, ведь сама она расспрашивать Павла отчего-то не хотела. Узнать бы, отчего так, какую обиду на его родителей держала или ещё чего. Но так в лоб спросить он не мог, не хватало смелости, вот и довольствовался простыми вопросами о самой Божене, начав с банального: похвалив за вкусный борщ, стал расспрашивать о здоровье, затем поинтересовался, как, вообще, сейчас живётся в деревне. А ещё держит ли по-прежнему скотину?

Божена поначалу отвечала скупо и односложно, но, как напекла блины и сама села за стол, налив молока как Павлу, так и себе, разговорилась. Сказала, что в непогоду зимой в деревне часто перебои со светом, а так живёт себе потихоньку.

- Не жалуюсь, справляюсь, как видишь. И скотину держу, только меньше, вместо поросёнка теперь овцы, а корова и куры – без них в деревне никак, с голоду помрёшь. Молоко и яйца всегда продать можно и себе для здоровья полезно. Не сравнить, Павлуша, деревенские яйца, настоящие, куриные, с магазинным суррогатом, как и молоко в пакетах, то из порошка. Никакой от него нет пользы для зубов и костей.

- Понятно, - примирительно сказал Павел, чувствуя, что нехотя зацепил Божену за живое, и стал рассказывать про себя, попутно запивая блины молоком, предварительно щедро намазав их вареньем.