TuTaHxaMoH

Сегодня вашему вниманию будет предложена полноценная история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры: с убийством, стволом, коррупцией и, как понятно из заголовка, с оборотнем в погонах. Строго говоря, этот термин родился только лет через пять после событий этой истории, но очень подходит к её главному герою. Данное уголовное дело расследовал не я, а мой коллега по работе в прокуратуре области, но дело было громкое, шумное, интересное, и в силу этих причин я очень хорошо знаю его подробности. Кроме того, мне даже удалось найти копию обвинительного заключения по этому делу. История получилась очень длинная, а это на любителя, но я предупредил. Итак, приступаем:

События, о которых пойдет речь, произошли во второй половине 90-х годов в глубокой уральской провинции. 12 августа в дежурную часть сельского райотдела поступило сообщение о том, что грибники (будь они неладны) нашли в лесу труп. Выехавшая на место следственно-оперативная группа установила, что тело лежало в лесу, метрах в десяти от проселочной дороги, которая, в свою очередь, через четыреста метров приводила к оживленной автотрассе. К трупу от проселочной дороги вели следы волочения. Труп принадлежал мужчине средних лет, то есть примерно около сорока, он был одет в весьма неплохую по тем временам одежду, но денег и ценностей при нем не было. Зато были телесные повреждения в виде колото-резаных ранений в области правого плеча и предплечья, поясничной области справа и правой боковой поверхности туловища (повлекли легкий вред здоровью), а также сквозных огнестрельных ранений груди (с повреждением сердца, желудка, поясничной мышцы), правой ноги, головы (с повреждением костей черепа, оболочек и вещества головного мозга). Рядом с трупом были обнаружены две гильзы калибра 9мм от штатного боеприпаса к пистолету ПМ, с маркировкой на донце «89/38».

Личность убитого была установлена практически сразу, потому что его приметы были в ориентировке как раз с утра 12 августа. Как без вести пропавший разыскивался Заглотов Василий Петрович, 1960 года рождения, уроженец и житель областного центра, преуспевающий коммерсант – владелец ООО «Коррозия Металла». Как ясно из названия, фирма занималась очень прибыльным в те годы бизнесом – скупкой лома цветных металлов у населения по заниженным ценам с последующей реализацией предприятиям металлургической промышленности по обычным рыночным.

Опера сельского райотдела поехали домой к Заглотову, где побеседовали с его супругой – Василисой Петровной. Она рассказала, что дела по бизнесу у них с мужем двигались нормально, в связи с чем в последнее время он увлекся игрой в казино. Накануне, то есть 11 августа, она отпустила мужа в казино немного поиграть, дав с собой всего 500 тыс. рублей (курс доллара тогда был что-то около 5 тыс.руб. за бакс). Вечером, часов в семь, один из работников отвез мужа на своей машине с базы домой. Туда же подъехала и младшая сестра Заглотовой, которой сам Заглотов сказал, что поедет в казино чуть позже, а пока ему нужно совершить какой-то телефонный звонок. Сестра Заглотовой уехала в казино развлекаться, но Заглотов там так и не появился. Когда его супруга около десяти часов вечера приехала домой, то его там не было. Нашелся он, как мы уже знаем, на следующий день в трупном виде в лесу.

Кроме того, Василиса Петровна поведала и о возможных мотивах убийства её мужа. По её словам выходило, что где-то за несколько месяцев до этих событий у фирмы «Коррозия металла» начались некоторые неприятности по линии правоохранительных органов. Так, фирму почему-то начал постоянно окучивать городской ОБЭП с составлением административных материалов за различные мелкие нарушения. Фирмы платила назначенные штрафы исправно, но частота и методичность проверок хозяев стали настораживать. Через каких-то знакомых удалось выйти на неформальный разговор с начальником ОБЭПа майором Каймановым. Он в доверительной беседе рассказал Заглотовой, что их конторой сильно интересуется налоговая полиция, а именно сотрудник по фамилии Хохлов. Заглотова слышала про этого сотрудника, так как он курировал скупки цветмета по городу, но лично с ним не сталкивалась. Со слов Кайманова, Хохлов мотивировал свой интерес тем, что якобы фирма «Коррозия Металла» разрабатывается им по линии налоговых преступлений, и её необходимо прощупать оперпутем.

После этого, опасаясь за судьбу своего бизнеса, неугомонная Василиса Петровна Заглотова нашла очень дальнюю родственницу по мужу, которая работала в налоговой полиции. Звали её Ольга, и она была тоже Заглотова. Ольга Заглотова, выслушав свою родственницу, предложила высказать все претензии напрямую Хохлову в кабинете начальника его отдела Пстороннинского, на что Василиса Петровна согласилась. Забитая «стрелка» в итоге состоялась в том самом кабинете, туда пришел и Хохлов, который на предъявы Василисы Петровны ушел в глухой отмороз. В свою очередь начальник отдела Постороннинский порекомендовал им разбираться между собой в рабочем порядке, на чем участники «стрелки» и разбежались.

Об этом разговоре Василиса Петровна тогда же рассказала своему мужу, который сообщил, что Хохлов по телефону уже несколько раз предлагал ему зарешать этот вопрос, обозначив ценник в двадцать тысяч зеленью. В итоге супруги Заглотовы постановили Хохлову ничего не платить.

Таким образом, в деле возникла фигура сотрудника налоговой полиции. В связи с этим само уголовное дело было передано для дальнейшего расследования следователю по особо важным делам прокуратуры области, а оперативное сопровождение по нему стал осуществлять убойный отдел управления уголовного розыска областного УВД.

Первым делом пробили за этого Хохлова, то есть изучили его личность оперативным и следственным путем. При этом выяснились достаточно интересные подробности. Хохлову этому было чуть больше тридцати лет, он закончил в начале 90-х годов военное училище, был распределен в войска, но послужив три года попал под сокращение. Приехав в наш город, он устроился работать в налоговую полицию. Он не курил, не употреблял спиртного, серьезно занимался парашютным спортом. Старался быть юридически грамотным, заочно закончил юридический ВУЗ. По службе характеризовался нейтрально, то есть звезд с неба не хватал, но и в явных залетах замечен не был, курировал оборот металлов. Но как раз за месяц до убийства Заглотова с этим Хохловым приключилась вообще интересная история.

Дело в том, что в отдел собственной безопасности УФСНП (то есть управления налоговой полиции) пришел один коммерсант, занимающийся скупкой цветмета. Он заявил о том, что сотрудник по фамилии Хохлов вымогает у него взятку в сумме десять тысяч долларов за непроведение в его шарашке налоговой проверки. ОСБ налоговой полиции решило задерживать злодея с поличным. Дали коммерсу диктофон и пометили его баксы. В назначенное время прямо у здания налоговой полиции состоялась запланированная встреча Хохлова с взяткодателем. Сказав, что все вопросы решены, Хохлов взял в руки пакет с баблом, а потом положил его на заднее сиденье припаркованной неподалеку своей автомашины ВАЗ-21099. Тут-то его и приняли радостные сотрудники ОСБ УФСНП. Хохлова притащили в служебный кабинет ОСБ, а после этого доложили самому главному, то есть начальнику управления. Начальник управления сказал, что Хохлова срочно нужно уволить, и на этом поставить точку, поскольку скандал с документированием его подчиненного на взятке ему вообще в пах не дышал. ОСБ-шники сказали Хохлову, что у него есть шанс свалить по собственному, и тот прямо у них в кабинете написал рапорт на отпуск с последующим увольнением. Так что все как бы остались довольны: ОСБ-шники выявили взяточника, начальник УФСНП избавился от коррупционера, Хохлов отскочил от уголовной ответственности, а коммерс остался при своей десятке штук баксов.

Но потом что-то пошло не так. Выйдя 10-го августа после отпуска на службу, Хохлов, вместо того, чтобы сдавать дела, принес рапорт об отзыве своего первого рапорта в части увольнения, заявив, что он на самом деле ни в чем не виноват, это была чистая подстава от коммерса, а ОСБ-шники все фальсифицировали. Этим своим заявлением он привел ОСБ, а также руководство УФСНП в состояние полного очленевания. Дело в том, что следы выявления коррупционера в своих рядах ОСБ-шники по указанию начальника управления заметали по-честному, то есть замышили факт регистрации заявления коммерсанта о вымогательстве взятки, уничтожили все собранные материалы, включая объяснения участников событий, а также тупо просохатили куда-то видео самой приемки с баблом в «девяносто девятой» (по самой вероятной версии, просто записали поверх нужного фрагмента другое мероприятие, забыв поменять кассету в камере). Короче, со стороны Хохлова имело место беспощадное нагибалово системы. И пока великие умы управления налоговой полиции морщили мозг себе и своим подчиненным единственным вопросом: как теперь нагнать этого Хохлова из своей конторы без причинения ему тяжких телесных повреждений, несовместимых с жизнью, сам Хохлов внезапно пришел 12 августа в кадры и написал новый рапорт на увольнение. Мотивировал он это тем, что больше не хочет работать в одном коллективе с такими несимпатичными ему людьми, как сотрудники ОСБ и лично генерал. Его с огромной радостью включили в приказ по личному составу в тот же день, и даже незамедлительно выдали расчет (огромная редкость по тем суровым временам).

Короче, клиент попался настолько интересный и многоплановый, что следователю и операм аж плакать хотелось от умиления. Начали работать как обычно, то есть с конца. Первым делом в налоговой полиции изъяли закрепленный за Хохловым табельный пистолет ПМ, и назначили баллистическую экспертизу, поинтересовавшись: а не стреляны ли часом в этом пистолете две гильзы с осмотра места происшествия и две пули, которые удалось наковырять в трупе Заглотова? Экспертиза дала однозначный ответ: да, в нем самом они и были стреляны.

Настало время плотно пообщаться непосредственно с Хохловым. С этой целью его пригласили в убойный отдел для беседы. Хохлов туда явился, но беседовать категорически отказался и попытался выйти из кабинета. Путь ему преградил один из оперов, сказав, что разговор еще не закончен. Однако Хохлов пнул его в коленную чашечку, а сам попытался сбежать, но был скручен другими сотрудниками убойного. Таким образом, Хохлов сам дал повод для возбуждения в отношении него уголовного дела по части 1 статьи 318 УК РФ по факту применения насилия в отношении представителя власти. Он был тут же задержан, по месту его жительства провели обыск. Там не нашли ничего особенно интересного, кроме газового пистолета "PERFESTA", калибра 8 мм и четырех патронов к нему. По этому факту тоже возбудили уголовное дело уже по части 4 статьи 222 УК РФ (в редакции, которая действовала в тот момент).

Хохлова арестовали и пометили в СИЗО, а тем временем стали подсобирывать доказательства, несмотря на то, что Хохлов свою причастность к убийству Заглотова категорически отрицал. Начиналось хорошо: все лица, упомянутые в рассказах супруги покойного Заглотова, включая начальника ОБЭПа и начальника отдела налоговой полиции, её показания подтвердили. Но потом начали трудности, и в первую очередь, с табельным пистолетом.

Оказалось, что уходя в отпуск в начале июля, Хохлов оставил свой пистолет в сейфе, расположенном в его служебном кабинете. Изначально Хохлов давал показания, что в конце июля он уезжал на соревнования по парашютному спорту, а в это время должен был производиться контрольный отстрел табельного оружия налоговой полиции. Поэтому он явился на работу, взял из сейфа пистолет и отдал его своему соседу по кабинету для того, чтобы тот передал его тыловику (самого тыловика в тот день на месте не было). Он же, то есть Хохлов, получил от тыловика пистолет обратно только 12 августа, то есть уже после убийства Заглотова.

Сосед по кабинету и тыловик подтвердили, что такой факт имел место, но контрольные отстрелы были закончены 23 июля, и через три дня, то есть 26 июля, тыловик вернул его Хохлову, о чем имеется запись в журнале.

Тогда Хохлов выдвинул другую версию. Он заявил, что как он сейчас припоминает, он действительно появлялся на работе в конце июля и получил от тыловика пистолет, положив его в сейф. Но, сетовал Хохлов, его замок его сейфа не обладает надлежащей надежностью, в связи с чем его мог открыть любой желающий при помощи канцелярской скрепки. Он даже заявил ходатайство о проведении следственного эксперимента с целью проверки этих его показаний. Такой эксперимент был проведен, и во время него Хохлов действительно сумел открыть сейф согнутой скрепкой, причем без особых усилий. Да, вот такие сейфы (а точнее – металлические шкафы) стояли тогда на вооружении налоговой полиции.

Помимо этого были получены сведения, что в налоговую полицию поступали боеприпасы к пистолетам ПМ с маркировкой «89/38». Тыловик же показывал, что когда 12 августа Хохлов сдал свой пистолет после увольнения, то три патрона в магазине были с другой маркировкой – «78/39». Но это, в сущности, вообще никак на доказанность вины Хохлова не влияло в свете изложенного выше.

Автомобиль Хохлова ВАЗ-21099 был осмотрен с особым тщанием. С него изъяли всю обивку, но следов крови не нашли. Зато физико-химическая экспертиза обнаружила на обивке загрязнения химическими элементами, указывающие на возможность производства выстрелов внутри салона автомашины. Попутно изъяли и всю верхнюю одежду Хохлова, и продукты выстрела из огнестрельного оружия были выявлены также на подкладе рукавов и левом рукаве одного пиджака. Хохлов парировал, что в пиджаке он был на тренировочных стрельбах, а откуда взялись следы выстрела на обивке, он не чаял в душе, вполне возможно, что и подстава ментовская.

На этом возможности доказывания были, в общем-то, исчерпаны. Да, допросили еще целую грядку разнообразных свидетелей, провели кучу каких-то не давших результатов экспертиз, но все это было впустую. Никаких новых доказательств вины Хохлова в убийстве Заглотова получено так и не было.

Хотя было получено одно, так сказать, полудоказательство. Дело в том, что опера с убойного отдела подогнали следователю для допроса свидетеля. Это свидетель содержался с Хохловым в одной камере СИЗО неделю сразу после того, как бывший налоговый полицейский туда заехал. Свидетель этот был обычным сидельцем по мелким кражошкам, но с богатым внутренним миром в силу особенностей своей биографии: «восемь ходок, шесть побегов, два последних с применением технических средств – на велосипеде». Сиделец на протокол допроса рассказал, что в хате Хохлов по тихому поделился с ним обстоятельствами произошедшего. Якобы у него с Заглотовым была достигнута договоренность за десять тысяч долларов, он вечером заехал к металлисту на своей машине домой и они поехали за город поговорить. Там Заглотов объявил, что денег у него нет, так как он проигрался в казино. Хохлов начал на него наезжать по этому поводу, завязалась ссора в машине, потом драка, душа налогового полицейского не вынесла позора мелочных обид в виде отсутствия мзды, он достал табельную валыну и шмальнул комерсу в ногу. Потом вытащил его из машины, отволок в вглубь леса, и там добил сначала из ПМ, а потом для верности потыкал ножом.

Честно говоря, показания эти были так себе, средней паршивости, и по большому счету никто в их достоверность не верил. И дело даже не в том, что операм как будто удалось «убедить» кого-то дать показания за базары в хате (на самом деле такое в реальной жизни представить себе невозможно). Дело было в том, что эти показания не объясняли толком ничего, потому что плохо стыковались с обстоятельствами дела.

Вообще, предположений и версий по этому делу выдвигалось много. В том числе думали и о том, что в реальности Хохлов был не один, что с ним был кто-то еще, возможно даже и из коллег по налоговой полиции, и этот второй тыкал Заглотова ножиком, а Хохлов уже добивал из табельного. Но все равно это были всего лишь версии, которые какими-либо доказательствами не подкреплялись.

Короче говоря, Хохлову предъявили окончательное обвинение по статье 105 ч.1 УК РФ – убийство, т.е. умышленное причинение смерти другому человеку, статье 222 ч.4 УК РФ - незаконное приобретение и ношение газового оружия, статье 318 ч.1 УК РФ - применение насилия, не опасного для жизни или здоровья в отношении представителя власти в связи с исполнением им своих должностных обязанностей. Вот с таким обвинением уголовное дело и пошло в суд.

В успех рассмотрения дела по убийству не верил вообще никто, потому что при наличии кучи косвенных доказательств никаких прямых добыто не было. Точнее, единственное прямое доказательство – пистолет – можно было запросто поставить под сомнение. Чем не преминул воспользоваться Хохлов и его адвокат. Так что по убийству Заглотова Хохлов был оправдан за недоказанностью вины. По эпизодам с побоями оперу и газовым пистолетом он был признан виновным с назначением наказания в виде трех лет лишения свободы. Насколько мне известно, он откинулся по звонку и уехал куда-то из нашего города. Про его дальнейшую судьбу я ничего больше не слышал.

Сегодня будет не полноценная история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры, а просто изложение незначительного случая из моего богатого жизненного опыта. Никаких обобщений, никаких далеко идущих выводов — просто случай, и всё.

Так получилось, что в начале 2000-х годов, когда я уже уволился из прокуратуры и оказался в славных рядах органов внутренних дел, мне поставили диагноз «рак правого легкого». Темное пятно на правом легком проявилось на флюорографическом снимке, который я делал на память о прохождении планового ежегодного профилактического осмотра. После этого я еще неоднократно позировал своим правым легким для разных рентгеновских аппаратов во всех ракурсах, став практически рентгеномоделью. В итоге врач в онкодиспансере сказал, что четко видит у меня какое-то образование в правом легком диаметром около восьми сантиметров. И что надо резать, причем чем скорее, тем лучше.

Короче говоря, я залег в онкобольничку и стал готовиться к операции, причем не только морально, но и путем сдачи анализов, общий объем которых можно было измерять в литрах. Мне был назначен день операции, и накануне этого дня меня пригласила к себе в кабинет врач-анестезиолог, милая интеллигентная женщина лет сорока с небольшим. Она объяснила, что Родина в лице онкобольницы может предоставить мне полагающийся в таких случаях абсолютно бесплатный наркоз. Но, мягко вжевывала мне анестезиолог, этот наркоз жесткий, и отходняки от него весьма лютые, плюс он вызывает моментальное к себе привыкание с последующей ломкой. Однако, продолжила она, как бы успокаивая меня, есть еще добрые люди, а именно она сама, которые за совершенно символическую сумму могут снабдить меня фирменным венгерским наркозом, который зависимости не вызывает, с него не ломает, и вообще — не наркоз, а песня просто. Символическая сумма была обозначена как 1500 рублей (это в нынешнем масштабе цен, если что, потому что той суммы я уже не помню). Я как-то сразу после этих слов озаботился своим здоровьем и сказал, что готов приобрести это недорогое волшебное средство обезболивания. Вручив доктору деньги, я получил от нее какую-то коробочку и инструкцию по дальнейшим действиям, а именно: Когда меня заведут в операционную, то на вопрос анестезиолога о том, какой наркоз будем ширять, должен буду ответить, что у меня с собой. Зачем нужны были все эти заячьи пляски, я особо вдаваться не стал, потому что в тот момент почему-то был загружен совершенно посторонними от этой темы вещами.

В день операции я с гладко выбритой грудью, абсолютно пустым кишечником, легкой дрожью по всему телу и с перекошенным лицом, которое по изначальному замыслу должно было выражать мое полное презрение к опасности, на ватных ногах зашел в операционную, лег на разделочный стол (или как он там у них называется), и тут же поучаствовал в короткой сценке из самодеятельного спектакля, который мы репетировали с анестезиологом, вручив ей в итоге ту самую коробочку. Ну а дальше все по плану: погружение в сон, а точнее, полный провал в забытье.

Очнулся я, конечно же, в реанимации, где провел трое не самых лучших суток в своей жизни, потому что полостная операция с вскрытием правой стороны грудной клетки — штука неприятная, это я вам точно говорю. Любое движение причиняет резкую боль, спать невозможно, обезболивающее действует только пару часов и все в таком духе. Единственное, что случилось там хорошего, так это появление делегации ребят от нашего отдела, которые каким-то непонятным образом (видимо, размахивая ксивами и сочиняя по ходу какую-то жуть) сумели пробраться в реанимацию и пожелать мне скорейшего выздоровления.

Потом меня перевели в общую палату, пришел мой лечащий доктор и сообщил, что мне несказанно повезло, потому что при вскрытии у меня нашлось некое образование, которое располагалось в средостении. Никаких метастазов обнаружено не было, поэтому с вероятностью 99% эта опухоль была доброкачественной. Но точный ответ даст только гистология, на которую отправили пробы в соседний областной центр, и результат её будет через неделю.

В дальнейшем я усиленно пытался как можно скорее заживить на себе причиненные операцией телесные повреждения, но получалось у меня не очень. Ночами я практически не спал по описанным выше причинам, а читал книжки на диване в холле отделения в положении полулежа. В одну из таких ночей ко мне подошла дежурная медсестра и начала задушевный разговор. Она рассказала, что у них в отделении принято благодарить врачей в случае удачного исхода операции. К примеру, буквально на днях два пациента отблагодарили доктора, который меня оперировал, один суммой в пятьдесят тысяч рублей, а второй — тридцать (масштаб цен, напомню, сегодняшний).

Как можно было понять из моего повествования, настроение в тот момент у меня было не очень хорошее. Наверное поэтому меня покинули привитая мне родителями вежливость, а службой в правоохранительных органах — культура общения с гражданами. Я на несколько повышенных тонах ответил медсестре, что они в своей онкобольничке окончательно потеряли жизненные ориентиры, то есть в край попутали берега. Потому что в противном случае они бы взяли историю моей болезни, где на первой же странице могли бы расшифровать текст, выполненный их криптостойким врачебным почерком в графе «Место работы, должность»: УВД области, заместитель начальника отдела. И прочтение этой записи наверняка позволило бы им сделать вывод о том, что лучшее сейчас в их положении — это молиться. Молиться о том, чтобы я по тихой грусти не вломил врачицу-анестезиолога областному УБНОНу. Потому что тот факт, что она банчит наркозом за наличку, в переводе на юридический язык означает «Сбыт наркотических средств», и карается какими-то не слишком гуманными сроками. Ну и еще УБЭП должен по идее заняться выяснением одного немаловажного момента: не продает ли анестезиолог наркоз, который ей выдает больничка, и не кладет ли она выручку себе в карман. Видимо говорил я все это очень убедительно, потому что медсестра сразу отвалила и больше с подобными разговорами ко мне никто не подходил.

А через несколько дней подъехали результаты гистологии, которые подтвердили, что та опухоль была всего лишь липома, и никакого онкозаболевания у меня нет. Вот так, на хорошей ноте, мне бы и хотелось закончить это повествование.

Ну и в завершение сообщаю, что наш совместный проект с пикабушником @DoktorLobanov, новости о котором имеются тут - https://vk.com/public139245478, подошел к концу, а официально будет завершен через 22 часа. В понедельник заказ будет направлен в типографию, и примерно через месяц начнется рассылка книг. Огромное спасибо всем, кто поверил в нас и поучаствовал.

Очередная небольшая история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры будет посвящена не очень результативному выезду на место происшествия по факту обнаружения скелетированного трупа. Ответ на резонный вопрос: «А почему не очень результативному?» вы найдете в конце этого рассказа.

Короче, как обычно в моих историях, дело было в середине 90-х годов, в сельской глубинке за Уралом, в мою бытность старшим следователем прокуратуры сельского района. Летним вечером, часов в восемь, мне позвонил дежурный по райотделу и сообщил, что в лесу в окрестностях деревни Клюевка местные жители обнаружили прикопанные останки скелетированного трупа девушки. «Почему они решили, что это была девушка?» - спросил я дежурного, потому как ясно отдавал себе отчет в том, что на скелете ни первичные, ни вторичные половые признаки в принципе просматриваться не должны. «Да там труп с длинными черными волосами» - пояснил дежурный, присовокупив, что скоро за мной заедет «дежурка» с экспертом-криминалистом и опером уголовного розыска.

«Дежурка» заехала за мной, потом мы заехал за судмедэкспертом и заторопились в сторону Клюевки с максимально возможной скоростью для старенького УАЗ-469, то есть 50 км/час. Так что когда мы прибыли на место, то обстановку можно было охарактеризовать словами забытой ныне песни: «На деревню Клюевка опустился вечер, небо залунявилось, звезды пальцем тронь...». В общем, стало темно. Но нас это не смутило, и взяв с собой местного участкового и мужика, чьи ребятишки нашли в лесу прикопанные кости и показали ему это место, выдвинулись туда.

Место происшествия представляло собой небольшую поляну, точнее прогалину в лесу, размером где-то двадцать на двадцать метров, и метрах в пяти от грунтовой дороги. До деревни было наверное с пару верст. Подогнав УАЗик так, чтобы он светил фарами на поляну, приступили к осмотру. Действительно, в земле имелось небольшое углубление с полметра в диаметре, в котором просматривались длинные черные волосы и что-то белое, скорее всего кости. Поскольку это уже являлось осмотром трупа, то к делу приступил судмед, старый заслуженный потрошитель трупов по имени Юрий Николаевич (царство ему небесное, его уже лет десять как нет в живых). Юрий Николаевич надел перчатки и стал ковыряться в углублении со словами «Сперва достанем череп», подразумевая, что раз мы наблюдаем длинные черные волосы, то они явно должны примыкать к черепу. Наличие волос такой длины на других частях человеческого тела представлялось совершенно невероятным.

Юрий Николаевич возился минут десять, но упорная кость не поддавалась и извлекаться из земли не желала. Взяв имевшийся в УАЗике шанцевый инструмент, мы стали подкапывать землю вокруг углубления, но даже это не давало быстрого результата. «Ничего не понимаю» - недоумевал Юрий Николаевич, - «Это что же там за кость такая исполинская?». В воздухе явственно запахло мистикой, прямо как в момент основания телеканала РенТВ.

Но человеческий разум, упорство и желание поскорей закончить работу оказались сильнее всякой мистики, и в итоге совместными усилиями на свет фар УАЗика были извлечена здоровая такая костяра сложной конфигурации, но явно не человеческий череп. «За**па конского медведя!» - употребил Юрий Николаевич какой-то загадочный зоологический термин. «В смысле?» - переспросили мы. «Лошадь это, пацаны, лошадь!» - разъяснил судмед, - «Эти длинные черные волосы — конский хвост, а кость — тазовая».

Вот так не очень результативно и закончился этот выезд на место происшествия. Хотя не исключено, что в той местности до сих пор ходят легенды о закопанной в лесу девушке с длинными черными волосами…

Ну и пользуясь случаем, хотел бы поздравить всех причастных с сегодняшним праздником — днем работника прокуратуры Российской Федерации, и пожелать всего самого наилучшего, а главное — здоровья.

Кроме того напоминаю, что проект книги «Сообразим на троих» который мы запустили с  ДокторомЛобановым, практически завершён, но не совсем. По всем вопросам писать сюда https://vk.com/public139245478

Почему-то некоторые люди убеждены, что сотрудники правоохранительных органов служат для того, чтобы зарабатывать «звездочки», ордена, почетные грамоты и тому подобные вещи. На самом деле это глубокое заблуждение, хотя карьеризм у некоторых присутствует, это факт. Но в низовом звене правоохранительной системы, или «на земле», мотивация сотрудников в основной своей массе не сводится к получению званий, или к получению медалей за совершение подвигов. Преимущественно они заняты элементарным выживанием, то есть попытками разгрести огромных ворох дел и материалов, который падает на них в режиме «нон-стоп», стремясь при этом избежать привлечения к дисциплинарной или уголовной ответственности. Тем не менее, зачастую у сотрудников появляется некий охотничий азарт, когда работа по раскрытию преступления переходит от обычного рутинного на новый, уже в какой-то степени личный уровень. Как говорили в моё время - «опера закусились». Об одном таком случае и пойдет речь в очередной правдивой истории из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры. Тем более, что я как-то уже давненько об этом случае упоминал вскользь и даже обещал про него рассказать.

И снова середина 90-х годов XX века, сельский район уральской глубинки, и снова я — старший следователь прокуратуры этого сельского района. Недалеко от нашего райцентра, километрах в восьми, имелся поселок, в котором располагался техникум. По существу, техникум этот являлся поселкообразующим предприятием, и вся жизнь в населенном пункте вертелась вокруг него. Для студентов имелось несколько общежитий, а для преподавателей — пара пятиэтажных домов. Мимо поселка проходила оживленная автотрасса, но от трассы до поселка вела дорога длиной километра в два. При этом большинство автобусов, которые следователи по трассе, в поселок не заходили, а останавливались на повороте, и дальше желающие добраться до поселка, шли эти пару километров пешком. Вдоль этой дороги был расположен дачный кооператив, членами которого в основном были преподаватели техникума. Это была небольшая вводная часть, необходимая для более полного понимания той ситуации.

И вот как-то по осени в райотдел поступило несколько заявлений от студенток и преподавательниц техникума о совершенных в отношении них изнасилованиях. Что характерно, сюжеты данных заявлений были абсолютно однотипны и различались только небольшими деталями, а именно:

Потерпевшая в позднее время суток шла пешком с автобуса от трассы в поселок. Когда она проходила мимо дачного кооператива, её нагонял некий мужчина, хватал и силой тащил в дачный домик, уже закрытый по случаю окончания дачного сезона. Дачные домики каждый раз были разные, но все они не имели надежных запоров на дверях и элементарно вскрывались монтировкой. В этом домике и совершалось изнасилование. Все потерпевшие описывали преступника одинаково: мужчина средних лет, то есть от сорока до пятидесяти лет, среднего роста, одет в рабочую одежду — фуфайку, штаны из плотной ткани и кирзовые сапоги, на голове вязаная шапочка. Из особых примет была бородка с усами, про которую все говорили, что она похожа на бородку Ленина. И еще: когда мужчина тащил потерпевших в домик, он рассказывал одну и ту же историю, а именно о том, что он раньше жил в Грозном, и во время штурма города федеральными силами в декабре 1994 года у него погибла вся семья, на почве чего он намеревается мстить всем русским, в том числе и путем изнасилования их женщин. Потерпевшие отмечали, что мужчина говорил по-русски правильно, но с каким-то акцентом, в котором одна из потерпевших узнала чеченский. При этом другая потерпевшая утверждала, что на самом деле этот демон по национальности русский, так как его акцент показался ей явно искусственным.

Нужно отдельно отметить тот момент, что половые акты преступник совершал в презервативе, который потом забирал с собой, а значит никаких следов биологического происхождения не оставлял.

Работая по этим фактам, уголовный розыск установил, что на самом деле потерпевших было больше как минимум раза в два, то есть не пять, а девять. Но остальные преподавательницы и студентки, с которыми беседовали опера, категорически отказывались писать официальные заявления, в основном мотивируя тем, что не хотят огласки — им еще в этом поселке жить. На уговоры со стороны оперов они так и не поддались, хотя в беседах обстоятельства рисовали совершенно те же, что и по заявленным изнасилованиям.

С целью раскрытия данных преступлений уголовный розыск предпринимал разнообразные усилия, описывать которые особого смысла нет, так как они все равно никакого результата не принесли. Применялась и такая мера, как скрытое наблюдение за дорогой от трассы в поселок в темное время суток, однако жулик как будто чувствовал засаду, либо просто палил оперов, и на свою охоту в те вечера не выходил. Но за этот период времени случился еще один факт изнасилования по той же самой схеме, что означало, от от своих намерений он не отказался.

После этого руководство уголовного розыска решило пойти на такую меру, как «ловля на живца». Изначально к данному мероприятию была привлечена девушка, работавшая в инспекции по делам несовершеннолетних, но походив один вечер по той дороге, она от дальнейшего участия отказалась, так как ей было очень страшно. Других сотрудниц райотдела, или просто знакомых гражданских девушек убедить участвовать в качестве живца операм не удалось. И это понятно.

Но у оперов уже давно сработал охотничий инстинкт, и они были готовы пойти на крайние меры. В качестве таковой решили прибегнуть к переодеванию оперативного сотрудника в женскую одежду. Переодеваться согласился оперуполномоченный Леша Самохвалов (пусть будет так). Он был относительно молод — двадцати пяти лет, невысок — метр семьдесят и достаточно худощав — был «тонкий и звонкий» (как говаривали в период прохождения мной службы в рядах Советской Армии). Единственное, что сразу выдавало в нем подставу, были черные усы, которые он носил для солидности и категорически отказывался сбривать. Из этого положения решили выходить путем капюшона — авось в темноте и со спины усы видно не будет. Ему подобрали женские сапоги на каблуках и женскую же куртку с капюшоном, поскольку был уже ноябрь и на природе совсем не климатило. С собой Леша взял только ксиву и пистолет ПМ с двумя магазинами.

Вот в таком виде часов в восемь вечера Самохвалов и начал свою пешую прогулку от трассы к поселку. Трое оперов сидели в засаде на машине в стороне от трассы (чтобы не расшифровать мероприятие раньше времени) и готовы были прибыть на место в случае кипиша по звуку выстрела (Леша должен был стрелять в воздух). Он успел сходить туда-обратно раза три, и уже порядком умаялся, когда идя по дороге от трассы четвертый раз услышал за спиной чьи-то тяжелые шаги. Леша немного ускорился, шаги за спиной тоже стали чаще. Через несколько минут Леша начал понимать, что звук шагов приближается к нему с достаточно высокой скоростью, а еще через минуту уже отчетливо различал тяжелое дыхание за своим затылком.

И тут у Самохвалова не выдержали нервы. В общем-то, трудно его за это упрекать, потому что далеко не каждый готов идти один поздно вечером по проселочной дороге в женских сапогах на каблуке и осознавать, что тебя вот-вот либо стукнут чем-то тяжелым по голове либо сунут что-то острое и холодное в спину. Леша резко развернулся навстречу преследователю и увидел, что его догоняет мужчина среднего роста в какой-то темной одежде. Дело в том, что за спиной мужчины была луна, и его лицо Леша толком рассмотреть не мог. Зато преследователь в свете прямо падающего на лицо опера света луны сразу заметил совершенно не характерную для женщины деталь экстерьера — черные усы. Мужчина сразу побежал с дороги в глубину дачного кооператива. Самохвалов побежал за ним, так быстро, как смог в женских сапогах, достав ПМ, стреляя в воздух и хрипло крича: «Стоять! Милиция! Уголовный розыск! Стоять!». Но мужчина скрылся между дачных заборов, и куда он делся после этого, Самохвалов заметить уже не успел. Когда на звук выстрелов подъехали остальные опера, они нашли на проселочной дороге только Лешу с пистолетом в одной руке и сигаретой в другой. Маньяк ушел.

Потом в уголовном розыске был разбор полетов, на котором с особой тщательностью выяснялись причины, которые привели к провалу мероприятия. Но осознание руководством своих косяков при планировании оперативно-розыскных мероприятий и косяков оперов при его проведении не отменяло одного простого факта: реальный шанс взять в плен маньяка был упущен.

Но впоследствии оказалось, что у проваленного мероприятия был один важный плюс: изнасилования прекратились. Судя по всему, преступник понял, что его ищут, причем ищут конкретно, и решил залечь на дно.

После этих событий прошло два года, когда так же осенью в райотдел обратилась заявлением об изнасиловании некая девушка, назовем её Овечкина. В ходе сбора мной первоначального материала она пояснила, что приехала на днях из Казахстана в нашу область, с целью устроиться на работу и переместиться на постоянное место жительства. Родители дали ей адрес в деревне Карамультуково нашего района, где жил их давний знакомый по фамилии Козленышев. Этот Козленышев пообещал предоставить ей на первое время угол и помочь с трудоустройством. Приехав в Карамультуково, она нашла этот адрес и в нем того самого Козленышева. Лично Овечкина до этого с ним была незнакома. Он встретил её очень радушно и сообщил, что снимает большую комнату в этом адресе у бабки, и первое время она может пожить в этой комнате. В комнате действительно стояла кровать и диван, вполне можно было разместиться вдвоем. После ужина, когда все легли спать, к ней на диван пришел Козленышев и стал приставать. Она всячески сопротивлялась, но ему удалось преодолеть это сопротивление и совершить с ней половой акт в естественной форме, причем в презервативе. Под утро, когда Козленышев уснул, ей удалось тихо одеться и выбраться из дома, а затем добраться до райцентра, где она пошла в милицию и обратилась с заявлением.

Затем два сотрудника уголовного розыска выехали в Карамультуково, откуда привезли в райотдел этого Козленышева. Я узнал об этом так: в кабинет, где я продолжал брать объяснение с Овечкиной, забежал Саша Самохвалов и громким шепотом начал кричать: «Это же он! Сто пудов — он! Тот самый маньяк!». Я пошел в соседний кабинет уголовного розыска, куда поместили доставленного, посмотрел на него и понял: да, вот именно его и описывали потерпевшие по изнасилованиям. Среднего роста, с ленинской бородкой. Причем от Карамультуково до поселка было десять километров пешим ходом по прямой.

На небольшом оперативном совещании было принято решение сразу же этого Козленышева крепить. Для этого я съездил в прокуратуру, поднял приостановленные уголовные дела об изнасилованиях и возобновил их. Опера по моему отдельному поручению поехали в его адрес, и изъяли там фуфайку и кирзовые сапоги. Также стали принимать меры к поиску потерпевших по тем делам двухлетней давности, чтобы провести опознания.

Сам Козленышев оказался человеком очень непростым. Выяснилось, что он приехал в наш район около двух лет назад из Казахстана, где работал преподавателем истории и обществоведения в ПТУ. Поселившись у бабки в Карамультуково, он занимался разными случайными заработками, находясь в процессе получения российского гражданства и собираясь после этого также заниматься преподаванием. Из первых же разговоров выходило, что он был далеко не дурачок, имел грамотную речь, и в целом производил впечатление вполне юридически подкованного человека. Суеты с заявлением об износе Овечкиной он ничуть не боялся и утверждал, что совершил с ней половой акт по обоюдному согласию, а сейчас Овечикна якобы оговаривает его по непонятным мотивам.

Поскольку никаких процессуальных оснований для задержания Козленышева в качестве подозреваемого у меня в тот момент не имелось, операм пришлось вспоминать, что когда они приехали за ним в Карамультуково, тот был пьян, уже на улице выражался грубой нецензурной бранью и даже пытался справить у забора естественную нужду, то есть совершал мелкое хулиганство. Им даже пришлось съездить в деревню, где удалось найти одного местного мужчика, который утверждал, что является очевидцем этих событий. На основании этого по Козленышеву был составлен административный материал, по которому судья назначил ему наказание в виде пяти суток ареста.

Итак, у нас имелось всего пять суток на доказывание причастности Козленышева к изнасилованиям в поселке два года назад. Но всё сразу пошло не так. Потерпевшие почему-то начали отказываться участвовать в процедуре опознания, говоря, что они все давно забыли и сейчас им ничего не нужно. Трех все-таки получилось уломать, мы провели опознание, но ни одна из них не указала на Козленышева как на лицо, совершившее изнасилование.

Опера поехали к тем потерпевшим, которые два года назад отказывались писать заявления по изнасилованиям, попытались уговорить их начать официальную процедуру и объясняя, что маньяк уже задержан. Но никто из этих девушек и женщин не согласился, несмотря на многочасовые беседы и чуть ли не стояние на коленях с нашей стороны.

В довершение ко всему, на третий день в райотдел пришла Овечкина и сказала, что хочет написать заявление о том, что она никаких претензий к Козленышеву не имеет, и просит разбирательство по факту её изнасилования прекратить. Мы также долго и упорно пытались уговорить её не делать этого, но она пояснила, что так ей сказали поступить её родители, и пойти против них она не может. После того, как Овечкина написала такое заявление, она сразу же уехала обратно в Казахстан.

Короче говоря, все нашли усилия были напрасны. Колоться по собственному желанию Козленышев категорически не хотел, и чуть ли не смеялся нам в лицо со словами: «А вы сначала докаждите, а потом поговорим». Поэтому по истечении пяти суток административного ареста он был выпущен из райотдела и убыл сначала в Карамультуково, а оттуда — в Казахстан. Больше я о нем ничего не слышал. Но и фактов маньякских изнасилований у нас тоже больше не было.

Так что несмотря на имеющийся азарт и желание работать не за «звездочки», а за настоящий интерес, получается далеко не всё и далеко не всегда. Ну, такова жизнь, как говорится, и с этим ничего не поделать.

Кстати, пользуясь случаем хотел бы напомнить, что наш совместный с Доктором Лобановым проект продолжается, желающие ознакомиться с его подробностями и поучаствовать в нем, могут пройти по этой ссылке: https://vk.com/public139245478

При написании прошлой истории про заявление об изнасиловании, мне вспомнился один случай примерно на эту же тематику, о котором я и хочу поведать в небольшой истории из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры.

Опять же, в первой половине 90-х годов, являясь следователем прокуратуры сельского района, в составе следственно-оперативной группы мне пришлось одним летним вечером выехать на заявку по износу. Заявление прошло в райотдел по телефону часов в шесть вечера, пока собрались, пока добрались до той деревни, было уже девять. Вызывала милицию не сама потерпевшая, а её бабушка, к дому которой мы сразу и прикатили.

Бабушка встретила нас очень гостеприимно, посадила за стол и со словами «Да вы, ребята, наверное с обеда ничего не ели» принялась угощать меня, опера уголовного розыска и эксперта-криминалиста домашним молоком с домашними же жареными пирожками с картошкой. Пирожки были изготовлены по канону, то есть картошка с обжаренным репчатым луком, причем начинки этой в пирожках было весьма прилично. Отличные, короче говоря были пирожки... Но я не об этом. В процессе пережевывания пирожков и начался предварительный опрос потерпевшей об обстоятельствах совершенного особо тяжкого преступления.

Потерпевшая — местная жительница восемнадцати лет — пояснила, что позавчера она с местной деревенской молодежью была на местной деревенской дискотеке. На дискотеке развлекались самым обычным образом: танцевали, а в перерывах бегали с парнями за клуб, где парни пили водку, а девушки — что нальют. После дискотеки один из парней, ранее знакомый ей житель того же села, повел её провожать домой. Но сначала решили немного погулять по деревне, и зашли в недостроенное здание детского садика. Там сначала всё было спокойно — стояли у оконного проема, разговаривали, смотрели на звезды. Но потом все почему-то совершенно неожиданно пошло не так, и парень её изнасиловал. Ну а после этого оделись и пошли по домам.

В общем, в очередной раз правоохранительным органам сельского района в нашем лице пришлось иметь дело с очень необычным преступлением, ранее невиданным в нашей следственной и оперативно-розыскной практике. Но материал собирать все равно было надо, поэтому я принялся брать с потерпевшей письменное объяснение. В самом конце этого процесса я задал девице логичный вопрос: почему она сообщила в милицию только сегодня, хотя преступление в отношении неё было совершено еще позавчера?

На это потерпевшая заявила, что она звонила и позавчера, и вчера, и сегодня, но в трубке сначала была тишина, а потом короткие гудки. А дозвонилась только сегодня бабушка, которой она обо всем рассказала. Я не поверил, спросил у бабушки, где телефон, и сам позвонил в дежурку райотдела по 02, причем с первого раза без всяких проблем мне ответил дежурный. Наблюдая за моими манипуляциями, девица спросила, почему я набираю номер 02. Я объяснил, что это — экстренный телефон милиции, и в свою очередь спросил её: а по какому номеру она не могла дозвониться? Оказалось, что она набирала номер 911. Когда я обрел способность разговаривать, я спросил потерпевшую, почему именно 911? На что она, удивленно смотря на меня, сообщила, что по телевизору каждый день показывают серии из одного кино, и там все жертвы преступлений набирают 911.

Ну да, как же я мог забыть! Как раз в это время по одному из центральных каналов показывали многосерийный документальный фильм производства США про службу спасения. И да, там действительно потерпевшие набирали номер 911. Так что крыть мне и на самом деле было нечем.

Закончилась эта история с одной стороны хорошо: через два дня ко мне в прокуратуру приехали потерпевшая и подозреваемый, и показали справку из сельсовета о том, что они подали заявление о регистрации брака. Поэтому в возбуждении уголовного дела я, конечно же, отказал.

Но с другой стороны, через неделю в прокуратуру области поступила жалоба от гостеприимной бабушки, в которой значилось, что следственно-оперативная группа во главе со следователем прокуратуры самым беспредельным образом съела все её пирожки. По этой жалобе мы отписались, но с тех пор по месту жительства потерпевших я никогда и ничего не ел, несмотря на все их радушие.

И одно важное объявление:

Уважаемые читатели, сообщаю вам, что наш с @DoktorLobanov совместный проект книги «Сообразим на троих или Требуется пожарный» сегодня стартовал. Эта книга завершит трилогию рассказов Доктора Лобанова и будет первой в писательской карьере Тимофея Умнова. Да, я решил не публиковаться под своими подлинным именем, а в случае с «Семеном Юлиановым» все очень неоднозначно в плане авторского права. Поэтому я взял такой псевдоним по именам двух своих котов — Тимоши и Умки. Ну что поделать, люблю котов, а называть свои подлинные данные мне отсоветовали близкие.
Проект продлится до середины января, сама книга выйдет в начале февраля.
По многочисленным просьбам читателей, в проект включены дополнительные тиражи книг «Мысли из-под фуражки» и «Годы в белом халате» от Доктора Лобанова.
Рассылка российским читателям будет осуществляться через меня, отправку электронных версий и рассылку в остальные страны мира буду осуществлять Доктор.
По всем вопросам писать сюда https://vk.com/public139245478

Как поучаствовать в проекте?
1) Заходите по ссылке на сайт (ссылка будет в ВК).
2) Справа кликаете «Поддержать» и выбираете тот вариант, который вам интересен (электронная версия, бумажная, одна книга, две, три).
3) Для того, чтобы мы с Доктором Лобановым могли выслать вам книгу – указываете свой почтовый адрес. Если заказываете электронную версию и не хотите указывать почтовый адрес – напишите выдуманный.
4) Проект заканчивается 20 января. Приблизительно в начале февраля Доктор разошлю электронные версии. Книга выйдет из типографии в середине февраля, и мы сразу начнём рассылку. За рассылку российским читателям возьмусь я, все прочие, разошлет Доктор
5) 50% рассказов, которые включены в книгу Доктором Лобановым, никогда нигде не выкладывались. Я же решил не рисковать, и для первого раза выложил уже проверенные истории из воспоминаний следователя сельской прокуратуры.
6) В случае, если проект окажется неуспешным (но мы же знаем, что этого не произойдёт) все вклады в течение календарного месяца будут возвращены.
7) Если набранная сумма окажется больше указанной (а вот на это я искренне надеюсь), мы увеличим тираж.

Вопросы по проекту лучше задавать Доктору, поскольку он, как самый энергичный и предприимчивый в нашем тандеме, любезно взял на себя решение всех организационных вопросов.

Очередная правдивая история из воспоминаний бывшего следователя прокуратуры будет посвящена некоторым аспектам, возникающим на практике при квалификации таких преступных деяний, как изнасилования. Конечно, начало звучит для обывателя несколько путано и неочевидно, но на самом деле всё будет понятно и жизненно. Итак, приступаем.

Время и место будет традиционным для моих рассказов: сельский район уральской глубинки в первой половине 90-х годов прошлого века. Да и главный герой все тот же — я сам, в те поры следователь прокуратуры сельского района. Как-то ко мне в кабинет зашли двое: молодая девица и тетка лет под пятьдесят. Типичная такая тетка советских времен, с непомерно развитой кормовой часть, отчего в целом её фигура напоминала утку. Девица же была самой обычной девичьей наружности, по тогдашней молодежной шкале её можно было отнести к категории «с пивом потянет». Тетка с порога сообщила, что они пришли писать заявление об изнасиловании. Мне бы тогда уже надо было насторожиться, ведь как правило, с заявлениями о преступлениях люди идут в райотдел, а уже потом собирается следственно-оперативная группа и начинает крутиться веселая процессуальная карусель. А эти сразу пришли в прокуратуру. Но почему-то я тогда не обратил на это внимания, и предложил объяснить суть происшествия.

Девица (назовем её Анюта и добавим, что ей на тот момент было двадцать лет) совершенно спокойно и ничуть не стесняясь начала рассказывать, что вчера в райцентре, где она живет с матерью, на улице случайно познакомилась с молодым человеком, пусть его звали Геннадий. Завязался разговор, по ходу которого Геннадий произвел на неё весьма приятное впечатление. Она предложила Геннадию пойти к ней домой, продолжить знакомство. Геннадий не отказался, купил бутылку сухого вина, они пришли домой к Анюте (мать была на работе), где употребили внутрь вино, после чего, говоря казенным языком, совершили половой акт в естественной форме по обоюдному согласию. После того, как половой акт и вино закончились, Геннадий собрался и ушел, оставив свой телефон на случай, если Анюте захочется продолжить знакомство.

Тут вступила в разговор мать Анюты и сообщила, что они пришли писать на Геннадия заявление об изнасиловании. Выслушав эту незамысловатую историю и удивившись такой нестандартной концовке, я задал матери Анюты резонный вопрос: Уважаемая Авада Кедавровна, а в чем, собственно, заключалось изнасилование? Мамаша тут же достала из сумки потрепанную бумагу и с победоносным видом протянула её мне. Бумага эта оказалась заключением врачебной комиссии о том, что Анюта страдает заболеванием в виде олигофрении в степени легкой дебильности, в связи с чем имеет третью группу инвалидности.

Эта бумага в корне меняла дело. Дело в том, что в те времена уголовная ответственность за изнасилование была предусмотрена частью первой статьи 117 УК РСФСР, которая гласила: «Изнасилование, то есть половое сношение с применением физического насилия, угроз или с использованием беспомощного состояния потерпевшей». При этом под использованием беспомощного состояния потерпевшей подразумевалось, что оно в силу своего психического состояния (слабоумие или другое психическое расстройство, к примеру) не могло понимать характер и значение совершаемых с ним действий.

Таким образом, в действиях Геннадия усматривались признаки преступления, предусмотренного часть первой статьи 117 УК, и корячилось ему ни много ни мало, а от трех до семи. Поэтому я не мешкая приступил к сбору первоначального материала, то есть опросил Анюту и её мать, выдал Анюте направление на судебно-медицинское освидетельствование, а также снял копию врачебного заключения. Потом я по телефону, номер которого мне предоставила мать Анюты, я пригласил в прокуратуру самого Геннадия.

Явившись ко мне на следующий день, Геннадий на все задаваемые вопросы отвечал прямо, вроде бы ничего особо не скрывая. Ему девятнадцать лет, учится в городе в техникуме, живет там же - в городе. В тот день приехал в райцентр к приятелю, по дороге познакомился с девушкой Анютой, та после непродолжительного разговора предложила пойти к ней, чтобы немного удовлетворить инстинкт размножения. Он не стал отказываться - а что было отказываться, собственно, тем более при наличии юношеского спермотоксикоза на грани срыва контрагайки? Прикупив вина, они проследовал домой к Анюте, где и произошла борьба с вышеупомянутым инстинктом по обоюдному согласию.

Вместе с тем, Геннадий добавил, что накануне ему звонила мать той Анюты, и предложила зарешать вопрос с возбуждением уголовного дела об изнасиловании за кругленькую сумму. Сколько она запрашивала, я сейчас уже не припомню, но что-то много по тогдашним меркам. Однако денег таких у Геннадия не было, соответственно заплатить требуемую сумму он бы не смог в любом случае. Зафиксировав всё это в бланке объяснения, я отпустил Геннадия домой, и вообще по этому материалу взял паузу, с целью крепко подумать.

Через несколько дней, будучи в райотделе по каким-то другим делам, я спросил у участкового, который территориально обслуживал райцентр, за эту Анюту. Участковый тут же рассказал, что эта девицу именуют в местных райцентровских кругах не иначе, как «Анюта — Я тута», поскольку её неуемное стремление к удовлетворению половых потребностей было широко известно. Однако местные опасаются с ней свои потребности удовлетворять, поскольку уже несколько раз Анюта и её мать обращалась после таких случаев с заявлениями об изнасиловании, и чтобы не загреметь под фанфары на годы долгие парням приходилось от них откупаться.

Я не поленился и поднял в архиве прокуратуры несколько отказных материалов за последние года три, обстоятельства которых один в один совпадали с заплетом, в который попал Геннадий. Причем все эти материалы заканчивались заявлением Анюты о том, что никакого изнасилования не было, и что она просит разбирательство по этому факту прекратить.

Тут надо объяснить, что в те времена действительно существовала такая практика, по которой в возбуждении уголовного дела по износам отказывалось при наличии заявления потерпевшей о том, что она ни к кому претензий не имеет и просит к уголовной ответственности никого не привлекать. Хотя это и было, мягко сказать, не вполне законно, но объяснялось очень просто: в условиях невероятно возросшей в начале 90-х годов нагрузки на следственный аппарат это был единственный выход из ситуации. Потерпевшая довольна, а как именно обеспечили это — не важно: либо денег заплатили, либо свадьба, либо еще какие-то плюшки материального или нематериального характера, вот это и считалось главным.

Так что картина представлялась ясной: Авада Кедавровна как-то прочухала (как именно — не суть важно), что любое половое сношение с её дочерью вполне можно квалифицировать как изнасилование, и извлекала максимум пользы для себя из этой юридической ситуации. Вот поэтому она и пришла сразу в прокуратуру: уже знала, куда идти и что говорить.

Однако у меня возникло желание как-то помочь Геннадию в этой мутной ситуёвине, и прежде всего потому, что у меня имелось твердое убеждение, что на самом деле он никакого изнасилования в данном случае не совершал. С этой целью мне пришлось призвать на помощь конспекты по уголовному праву за второй семестр четвертого курса юридического ВУЗа, а также пыльную подшивку Бюллетеней Верховного Суда. Так вот, высшая судебная инстанция и юристы-теоретики трактовали норму о беспомощном состоянии потерпевшей в случае слабоумия однозначно: для того, чтобы такое деяние признавалось преступным, необходимо было явное понимание виновником того факта, что потерпевшая на самом деле имеет признаки психического расстройства и не может осознавать характера произведенных с её участием действий.

В случае с Геннадием этот момент представлялся вовсе не очевидным. Потому что Анюта выглядела опрятно, никаких явных отклонений от общепринятых норм поведения не проявляла. Да, если с ней разговаривать достаточно долго и на всякие темы, то можно было понять, что рассуждения у неё, как у двенадцатилетнего ребенка. Вот, пожалуй, и все явные признаки слабоумия. Поэтому я опросил нескольких жителей райцентра, которых мне любезно указал местный участковый, которые подтвердили все вышеописанные обстоятельства, из чего можно было сделать вывод о том, что распознать в Анюте умственного инвалида впервые видевшему её человеку было очень трудно. Дополнительно опросил и Геннадия, сообщившего, что ничего особенного в поведении Анюты он не заметил — обычная деревенская девица, о её психическом заболевании не догадывался, поскольку никаких поводов к этому не было.

В общем, на этих основаниях я и построил постановление об отказе в возбуждении уголовного дела в отношении Геннадия. Получив почтой уведомление об этом, Авада Кедавровна, понятное дело, жаловалась на меня в прокуратуру области и другие вышестоящие инстанции, однако ни к чему её движения не привели: решение было признано законным и обоснованным, оснований для его отмены не нашлось.

Больше заявлений об изнасиловании Анюты в прокуратуру района не поступало.

Вашему вниманию предлагается небольшая зарисовка из жизни с элементами ностальгических воспоминаний. А началось все с того, что утром выходного дня проснулся с ощущением какого-то незаконченного дела, причем дело это было как-то связано с наступлением зимы. И хотя я твердо знал, что все приготовления к зиме закончены – картошка и соленья в погребе, машина переобута в зимнюю резину, теплая одежда и обувь у семейства в наличии, дача надлежащим образом законсерирована, все равно не покидало то же самое смутное ощущение чего-то не сделанного. Только подойдя зачем-то к окну в кухне, я внезапно понял, что именно не было сделано: не были утеплены окна.

Да, возможно кое-кто помоложе и не знает о существовании в советские времена такого ежегодного ритуала, как утепление окон. Дело в том, что в жилых домах оконные рамы стопроцентно были деревянными. То есть они неизбежно рассыхались в процессе эксплуатации, в связи с чем в них образовывались щели. При этом большое количество рам эти щели имело изначально при изготовлении и монтаже. Для предотвращения неконтролируемой утечки тепла из жилья советские семьи применяли разные способы затыкивания и заклеивания окон. К примеру, в нашей семье это дело обстояло следующим образом:

Обычно в субботу утро начиналось с извлечения из потаенных мест квартиры материалов для утепления. У нас это была вата и полоски ткани. Вата уже использовалась для этих целей много лет, поэтому она представляла собой светло-серые колбаски различной толщины и длины, уже прилично утрамбованные. Эти колбаски силами всех членов семьи со страшной силой и очень плотно запихивались ножами в щели оконных рам. Занятие это было весьма нудное и кропотливое, и занимало значительное время, во всяком случае для нашей трехкомнатной квартиры. Кстати, если щели были относительно крупные, то это значительно упрощало задачу, ведь запихивать туда колбаски из ваты было достаточно легко. И наоборот, вопрос сильно усложнялся, если щели были узкими, причем иногда такими, что туда еле пролазило лезвие ножа. Но халтуры в таком деле не допускалось, поскольку весь процесс жестко контролировался родителями.

Но вот вата утыкана в щели, и вторая часть утепления окон проходила значительно веселее и быстрее. Для заклеивания щелей в рамах у нас применялись полоски хлопчатбумажной белой ткани шириной в два-три сантиметра, и самой разнообразной длины. Технология наклеивания заключалась в следующем: полоска ткани обмакивалась в чашку с кефиром и расстилалась на кухонном столе. Затем та сторона, которая предназначалась для приклеивания, обильно мазалась хозяйственным мылом. После этого данная самоклеющаяся полоска аккуратно и равномерно приляпывалась поверх уже утыканной ватой щелки в раме. В дальнейшем вся эта конструкция высыхала и очень даже неплохо держала тепло, при этом не отклеиваясь.

Что-то было такое особенное, можно сказать – сакральное, в этом процессе утепления окон. Как бы подводилась некая черта: всё, ну вот и наступила зима. Опять же, когда приходила весна, то полоски ткани с рам отдирались, сами рамы открывались, освобождая выпадающие из щелей ватные колбаски. Причем вата аккуратно складывалась в мешок, а полоски шли в стирку – ведь несмотря на наступление весны, через полгода все равно придет зима…

А сейчас все проще, и утеплять окна уже нет никакой необходимости: практически у всех давно установлены пластиковые окна. И это очень и очень сильно упрощает жизнь. Поэтому ностальгия в этом случае наступает такая легкая, без признаков фанатизма – да, вот раньше затыкивали окна на зиму, а сейчас нет, и это хорошо!

Короче говоря, вот такой у меня почему-то проявился условный рефлекс, причем спустя многие годы.