Proigrivatel

Что-то за ним зашуршало. Я вздрогнула и дернулась в сторону, а потом все равно вытянула шею, чтобы посмотреть, что же там такое.

— Фу!

Небольшое углубление за плинтусом полнилось жуками, походившими на тараканов и многоножек одновременно. Покрытые черным хитиновым слоем и с кучей лапок, они таскали свои продолговатые желтые яйца с места на место.

За моей спиной, у окна, раздался странный звук. Точно кто-то провел пальцами по стеклу. Я резко обернулась и успела увидеть в оконном проеме, как мелькнули и тут же исчезли наверху три небольшие ладони. На стекле осталась прозрачная слизь.

Я закричала.

Тут же прибежавший папа выругался себе под нос.

— Так, Клара, — он все же помог мне подняться, и я прижалась к его груди, стараясь не смотреть в окно. — Иди… Иди погуляй. А я пока позвоню, куда надо.

— Там… Там за стеклом…

Папу, однако, волновали только жуки.

Если бы тут была мама, она бы погладила меня по голове, поцеловала и попыталась успокоить, а не отправляла куда подальше. Она бы напомнила, что мы теперь живем на шестом этаже, а значит, никаких ладоней на стекле быть не может. А еще… Еще она бы никогда не потеряла мою куклу.

Этот дом был хуже прошлого. Хотя бы потому, что тут не было парка. Только небольшая площадка с облезлыми качелями перед домом. На земле валялись стекляшки и обломки кирпичей. Я пнула один из них, и он стукнулся о стену.

— Хреновый удар.

Я обернулась на голос. Поморщилась, увидев перед собой мальчишку. Перед глазами еще маячили липкие ладони, но сейчас, на улице, при свете солнца… Я решила, что мне просто показалось.

— Чего тебе надо? — на беседу я настроена не была потому, что перерыла все коробки и чемоданы, которые грузчики выставили на лестничной клетке, но куклы своей так и не нашла. Не было ее и в папином рюкзаке.

— Чего такая грубая, а? — мальчик подошел поближе. — Я что, виноват, что ты криво пинаешь камни?

Мне захотелось пнуть уже его, но я сдержалась. На самом деле я многое держала в себе: злость на отца, обиду на маму, панику из-за того, что один из тех мерзких жуков ночью заползет мне в рот…

— Я нарочно, ясно? Мой папа потерял дорогую мне вещь, и меня это бесит, понял? — спросила я с явным наездом. Очень уж мне хотелось, чтобы нахал отстал, но он лишь пожал плечами.

— Любую вещь можно найти.

— Не всегда, — огрызнулась я.

Возможно, папа специально выбросил куклу где-то по дороге, чтобы она не мешала ему «менять обстановку». Тогда ему стоило избавиться и от меня тоже.

— Всегда, — мальчик и бровью не повел. — Что за вещь?

— Не твое дело.

Он закатил глаза, а потом схватил меня за запястье. Я дернулась в сторону, но он уже тащил меня в узкий проход между домом и забором. Под ногами захрустели битые стекла, света стало меньше. В нос ударил неприятный запах — смесь испорченных продуктов и чего-то еще.

— Эй, пусти, — я снова дернула рукой.

Мальчишка все же послушался, а через секунду опустился на колени перед каким-то отверстием в земле. Диаметр у него был немаленький, примерно с футбольный мяч. Вместо дна я увидела лишь непроглядную черноту.

Как я поняла через несколько секунд, запах исходил именно оттуда, из этой дыры.

— Смотри, — он кивнул на отверстие. — Это — яма желаний. Она даст тебе то, что ты захочешь. Вообще че угодно. Ну, материальное. Это типа…

— Я знаю, что такое «материальное», — перебила я его, закрыв нос ладонью. — Но это бред. Я не настроена играться, сказала же.

Не слушая меня, мальчишка достал из кармана цепочку. Она блеснула в полутьме, а в следующую секунду он кинул ее в яму, чтобы потом наклониться, почти прижавшись к краю губами, и прокричать:

— Хочу машинку на радиоуправлении.

Не знаю, как он терпел эту вонь, но меня передернуло от одного вида. А потом он сделал то, что заставило меня широко распахнуть глаза.

Мальчик опустил руку в яму и достал оттуда жука. Точно такого же, как ползали у меня под плинтусом. В следующую секунду он положил его себе в рот. Зажал между зубами. Жук задергал лапками и зажужжал. Мальчишка стиснул зубы, желтоватая жижа брызнула во все стороны.

Меня мгновенно затошнило. По рукам побежали мурашки. Я сделала несколько шагов назад. Выступила из тени проулка и кинулась прочь.

В голове крутилась мысль о том, что, если я расскажу об этом папе, попрошу его немедленно собрать вещи и уехать из дома, где живут такие психи, он меня не послушает. А вот мама послушала бы.

И, в конце концов, мама бы никогда не потеряла мою куклу.

Папа действительно меня не послушал.

— Мальчишки, что с них взять, — он пожал плечами. — Они так играют. Когда мы познакомились в школе с твоей мамой…

Я хмуро посмотрела на него, а после бросилась в свою комнату. Даже сейчас он не мог меня понять.

Вечером, лежа в постели, я все еще думала об этом. За весь сегодняшний день у меня создалось впечатление, что папа заботился только о себе. Я мешала ему осматривать новую квартиру и таскать коробки — он отправил меня на улицу. Я доставала его весь вечер со своей куклой — он ушел в другую комнату и принялся кому-то звонить. Скорее всего, по своей тупой работе: когда я подошла к нему, он тут же вздохнул и повесил трубку со словами «Мы вам перезвоним». Это была любимая папина рабочая фраза.

Потом выяснилось, что приехать и потравить жуков в моей комнате дезинсекторы смогут только на выходных. Я снова нахмурилась, но папа сказал, что всех, которые были за плинтусом, он убрал салфеткой.

Подумаешь, будто в других углах этой комнаты их не было.

Потом же, уже перед сном, папа пришел поцеловать меня в лоб и сказал, что, видимо, кукла все же потерялась при переезде, но…

Дальше я не стала его слушать и попросила уйти и закрыть дверь.

Пожалела я об этом почти сразу же. Я, конечно, старалась особо не думать о том, что этими жуками кишит каждый сантиметр, но…

Что, если ночью один из них упадет мне прямо в открытый рот? Меня снова затошнило. Я поежилась и спрятала ноги под одеяло. Раньше мама всегда включала в моей комнате ночник, хотя я каждый раз говорила ей, что уже достаточно взрослая для этого.

Сейчас взрослой я себя не чувствовала.

А потом, когда вдоль оконного стекла что-то проползло, на пару секунд заслонив его наполовину, я не то что перестала чувствовать себя взрослой. Наоборот, я почувствовала себя совсем маленькой.

Во рту пересохло. Боясь моргнуть, я смотрела на окно, но нечто не возвращалось — лишь скреблось где-то повыше рамы. С каждым новым шорохом я старалась найти этому логичное объяснение. Может, соседи поднимали что-то на свой этаж на веревках? А днем это же пытались сделать их дети, вот я и увидела ладони в окне.

В один момент все стихло. Минуты три ничего не происходило, и тогда я действительно подумала, что мне просто показалось, но в следующую секунду с потолка прямо мне на лоб свалился жук.

Я заорала и выскочила из комнаты. На защиту папы я не особо надеялась.

А вот мама… Мама бы меня защитила. И она бы никогда не потеряла мою куклу, с которой, разумеется, спать было не так страшно.

Конечно же, папа мне не поверил. Утром он только сделал вид, что проверяет окно, а после пожал плечами. Сказал, что понимает, как мне сейчас тяжело, но это, конечно же, было неправдой.

Если бы понимал — согласился бы вернуться со мной в старую квартиру.

Он лишь грустно посмотрел на меня, а потом и вовсе ушел к себе в комнату — ему опять кто-то позвонил.

Я же повернула голову к окну. Стекло было еще больше заляпано вязкой полупрозрачной жидкостью. Видимо, соседи все же что-то пролили.

Во дворе сидел на земле вчерашний мальчик.

«Странно, — подумала я, — с чем это он там играет?»

Мальчишка сжимал небольшой черный пульт. Увлеченно жал на кнопки и с интересом наблюдал за тем, как прямо перед ним, огибая постройки из обломков кирпичей, ездила игрушечная машинка.

Кажется, я слишком долго смотрела на него, потому что в какой-то момент мальчишка обернулся и помахал мне. Я отшатнулась от окна и вжалась в стену. В голове все еще была картинка того, как вязкая желтая жидкость из раздавленного жука капает на землю.

Я простояла так минуты две, быстро и коротко дыша. Сложно было поверить, что, чтобы получить свою игрушку, надо съесть насекомое. Это мерзко и глупо. С другой стороны — съесть жука не так страшно, как трястись каждую ночь из-за скрежета за окном. Вот если бы со мной была кукла, я бы не боялась.

— Пап, я на улицу, — бросила я, проходя мимо его спальни. Я ждала, что он у меня что-то спросит. Например, как я себя чувствую после всего, что было ночью.

Он не спросил, просто оторвал телефон от уха и вздохнул.

— Хорошо, хорошо, но… Поищите еще, пожалуйста. Может, где-то в машине. Вечером мы вам перезвоним.

Опять его глупая работа. Они с мамой постоянно из-за нее ссорились, потому что папа вечно терял какие-то важные бумаги и маме приходилось их искать. А теперь мамы не было.

Меня это так рассердило. Папа ничего не мог сделать сам, даже о себе позаботиться. Про себя я уж молчу. Он стал таким сразу же после маминой смерти. Первые две недели даже почти не заходил ко мне в комнату, а все, что делала я, — лежала в кровати и обнимала свою куклу.

Я снова подумала о том, что было вчера: как мальчик сначала бросил в яму цепочку, выкрикнул свое желание, а потом… фу, гадость.

Наверное, мне тоже надо было что-то бросить туда. Уже в прихожей я стянула со столика папины часы с кожаным ремешком. Пусть папа понервничает из-за них так же, как я нервничаю сейчас.

— Убедилась? — стоило мне выйти на улицу, как мальчишка с усмешкой посмотрел на меня. Его машинка подъехала и ткнулась мне в ногу.

Вопрос я проигнорировала. Просто протянула часы на ладони.

— Этого хватит, чтобы получить мою куклу?

Мальчишка оскалился, хотя, кажется, пытался улыбнуться.

— Ага.

— Твои родители не спрашивают, откуда у тебя столько новых игрушек?

— Не, мать уже давно в командировке. Могу делать с ее украшениями что угодно.

Я догадываюсь, что моя мама бы сочла это все не самой хорошей идеей. Насекомое, кстати, было отвратительно кислым и мерзко хрустело. Мама бы сказала, что ни в коем случае нельзя есть жуков, потому что можно подхватить какую-нибудь заразу.

Но, с другой стороны, мама бы не потеряла мою куклу, так что мне и не пришлось бы есть жуков.

Вечером у меня заболел живот. Вместо того чтобы дать мне таблетку, как всегда делала мама, папа сказал, что у него тоже болит, так что мы, наверное, просто отравились пирожками, которые он вчера купил в магазине.

Но я-то знала, что дело не в этом. Ощущения были другие. Обычно при отравлении у меня просто кололо в районе пупка, но сейчас… мне казалось, словно кто-то ползал там. Внутри. Я четко ощущала прикосновение маленьких лапок. Они пробегали вдоль внутренней стороны живота, доходили до горла, а после возвращались обратно.

Примерно через час меня все же вырвало, а еще через сорок минут поднялась температура. Папа посмотрел на это, дал мне жаропонижающее и ушел.

— Где моя кукла?.. — бессвязно прошептала я, когда он уже закрывал дверь.

Температура спала уже после полуночи. Я проснулась, обливаясь потом и мелко подрагивая. Но… Проснулась не от этого, а оттого, что по моему лицу что-то ползло. Десятки маленьких лапок касались моих щек, усики задевали губы. Я попыталась дернуться, но не смогла. Лишь явственнее стала ощущать насекомых по всему своему телу.

Я хотела закричать, и тогда сразу несколько жуков провалились мне в рот. Я снова ощутила эту мерзкую кислоту.

За стеклом опять что-то зашуршало. Заскреблось. Распахнуло окно.

Я зажмурилась, не желая видеть. Но я все равно слышала, как жуки, покрывающие мое тело, жужжат между собой. Слышала, как с тихим стуком с потолка прямо на мою постель падают все новые и новые. Два или три насекомых заползли мне в ноздри. Попытались протиснуться глубже.

Пришлось снова открыть рот. Слыша, как поскребывание за окном становится все громче и громче, я замотала головой. Тогда жуки запищали и зажужжали с новой силой.

Даже за этим шумом я услышала, как что-то заползло в комнату, и, судя по звукам, лап у этого чего-то было много.

Кровать прогнулась, я попыталась взбрыкнуть ногами, но вес тысяч насекомых точно придавил меня к простыне. Я подумала, что надо снова закричать, ведь тогда папа точно услышит, прибежит и спасет меня. Надо мною нависла тень. Я постаралась вытолкнуть из горла крик. Новые жуки посыпались мне в рот, и я от очередного приступа отвращения распахнула глаза.

Прямо на меня смотрел тот самый мальчишка. Я ощутила, как две его ладони сжали мои запястья, вдавливая их в матрас. Еще две — сомкнулись на талии. Другие — схватили меня за ноги.

Мальчишка широко открыл рот, и мне в лицо выплеснулась желтая жидкость.

Утром, когда я проснулась, папа уже ушел на работу. Окно оказалось распахнутым настежь. По полу была разлита та самая полупрозрачная слизь.

А рядом со мной лежала моя кукла.

И, вообще-то, я думаю, что ужас, пережитый ночью, того стоил. Да, мое сердце даже утром стучало часто-часто, и живот все еще болел, но… Мама бы поняла, что я так рисковала только из-за ее подарка.

Если бы она была жива, мне бы и не пришлось, потому что мама бы никогда не потеряла мою куклу.

Весь день я провела дома. Я прижимала свою куклу к груди и сидела на подоконнике, глядя в окно.

Кстати, кукла больше ничем не пахла. Я ужасно расстроилась, но это все еще было лучше, чем ничего.

Даже если бы живот не болел — а болел он ужасно, особенно по бокам, точно оттуда что-то лезло, — я бы все равно не вышла на улицу.

Я смотрела на то, как перед домом этот мальчик играет в свою машинку, и пыталась найти в нем хоть что-то необычное, похожее на то, что было ночью. Так и не нашла, но… иногда он оборачивался к моему окну и смотрел на него в упор, а после начинал махать. И махал он так минут по десять, я-то считала. В такие моменты я сползала с подоконника и пряталась под ним, изредка высовывая нос, чтобы посмотреть, пялится ли он на меня.

Вечерело, а папа все не возвращался. Он, конечно, любил свою работу, но не настолько, чтобы не прийти домой даже к девяти. Когда на улице совсем потемнело, я набрала его номер. Телефон зазвонил в соседней комнате, и я поняла, что папа забыл его дома. Тогда я забрала его и принялась пересматривать наши старые фотографии: с отдыха, из похода, с папиного дня рождения…

Кажется, я случайно вляпалась в эту слизь, когда оттирала от нее пол, потому что теперь мои ладони тоже были липкими.

Выходить на улицу мне не хотелось, но... Под оторванным плинтусом вновь зажужжали жуки. Прижав куклу к груди, я быстро пробежала вдоль стены, выскочила из квартиры и бросилась вниз по лестнице.

Живот снова прихватило, и я согнулась, тихо застонав. Одной рукой я все еще сжимала куклу. Второй — папин телефон, экран которого был испачкан в липкой жиже.

Я подумала, что, видимо, папа не может вернуться домой, потому что ему тоже стало плохо. Может, мы все же отравились и он лежит где-то на земле и мучается от боли. Как-то мама сказала мне, что, если что-то случится, я должна позаботиться о папе, а я почему-то вспомнила об этом только сейчас.

Я пошла вдоль стены дома. Мне очень не хотелось подходить к месту с ямой, но… Может быть, папе стало плохо и он случайно завернул не за тот угол?

— Привет, — произнес мальчик, стоило мне приблизиться к яме. — Клевая кукла.

Бока пронзило острой болью, словно то, что было внутри, не просто скреблось, но хотело вырваться. Теперь мне казалось, что это не жуки копошатся внутри моего живота, а самые настоящие ногти раздирают плоть.

Голова закружилась, и я упала на колени. Кукла и телефон выпали из моих рук, ладони я прижала к животу.

Глаза заслезились, взгляд уперся прямо в дыру в земле. Оттуда на меня смотрел папа. Его голова тонула в сотнях жуков. Это больше не был мой папа.

Это был их дом. Они откладывали в нем свои продолговатые яйца, заползали в одно отверстие, прогрызали ходы, выползали из другого. Пачкали слизью.

Слезы полились по моим щекам, но новая волна боли прошила все тело. Я почувствовала, как кожа на боках начинает рваться, и закричала.

В этот самый момент зазвонил телефон. Мальчик, все это время спокойно сидевший рядом, с интересом провел пальцем по экрану. Принял звонок. Из динамика донесся женский голос.

— Добрый вечер, не отвлекаю?.. Знаете, мы все же нашли ее. Ну, куклу. Видимо, выпала из коробки, упала под сиденье машины. Когда вы сможете подъехать и забрать?.. Вам удобно говорить? Можете перезвонить позже…

— Я… Я… — голос охрип, я прогнулась в спине, завозила ногами по земле, напоролась ладонью на осколок, но это не шло ни в какое сравнение с болью, которую причиняли липкие пальцы, вылезающие из моих боков. Я ощущала, как они цепляются за кожу, рвут одежду. — Я… Мы… Вам не перезвоним…

Всего этого бы не случилось, если бы папа был жив. Он бы поднял меня на руки и унес домой. Он бы уложил меня в постель, сделал бы мне чай, а рядом лежала бы моя кукла. Ведь он ее все-таки нашел.

Автор: Тина Берр
Оригинальная публикация ВК

Они с бабушкой не боялись ковида – та еще в городе вместе со своим другом профессором Кляйцманом разработала противоковидный гомеопатический порошок, такой же белый и сладкий, как и все остальные. Порошок был нарасхват, и до самого отъезда к ним домой приходили люди в масках и покупали по десять, по двадцать порций. Один толстый мужик с противным кашлем купил сразу сто. Бабушка говорила, что гомеопат на хлеб с маслом всегда заработает.

На даче она сразу же занялась приготовлением порошков специально для них с Мишей, потому что средства, разработанные индивидуально, намного эффективнее. Миша обожал смотреть, как она работает. Как из ничего рождается все.

– Ты не боись, Мишаня, – говорила бабушка, – мы с тобой не пропадем. Завтра в город к Кляйцману съезжу, возьму новых препаратов. К нам еще очередь выстроится, вот увидишь. Не все же люди дураки. Кто-то и жить хочет.

И действительно, вскоре поселок перестал казаться заброшенным – то в один домик, то в другой заезжали люди. В огороде теперь было шумно – слева из колонок пели про «плачу на техно», справа – важным голосом сообщали, сколько трупов нынче собрали на площади Нью-Йорка.

На участке напротив тоже появились новые жильцы. Пока Миша слушал бубнеж учительницы по биологии, бабушка уже успела познакомиться с тетей Наташей – она всегда знала, с кем нужно знакомиться. Вид у тети Наташи был так себе, она переговорила с бабушкой и сразу же скрылась в домике. А к Мише через забор заглянул тети-Наташин муж – дядя Женя.

– Будем соседями, дружище, – бодро сказал он, не улыбаясь.

У него были модные очки в черной оправе и бородка.

– Будем, – неуверенно промямлил Миша.

– Где твои родители?

– Не знаю. Мама уехала работать, когда я был маленьким.

– А отец?

Миша пожал плечами.

– Невесело тебе с бабулей?

– Почему?

Теперь дядя Женя пожал плечами. Больше говорить было не о чем.

Тетя Наташа сразу подружилась с бабушкой. Тетя мучилась мигренями, и бабушка быстро сделала ей нужный порошок. Еще у новых соседей была дочка Анита, на три года младше Миши, и волнистый попугай по имени Геннадий. Миша тоже подружился с Анитой, и они часто играли то в одном, то в другом домике: в казаков-разбойников, подкидного дурака или обучали Геннадия плохим словам. Но Геннадий оказался птицей никудышной и ничего повторить не мог, только стрекотал и танцевал под музыку, когда был в хорошем настроении.

Когда в конце мая испортилась погода, дядя Женя достал из кладовки старый видик и кассеты с японским мультсериалом «Евангелион».

– Сам записывал с телика, когда был маленьким, – гордо сказал дядя Женя.

Мише и Аните мультик очень понравился (дядя Женя поправлял – аниме, а не мультик), и они быстро выучили песню: «Заункоку на тенши но тезе…» и горланили ее на весь огород. Правда, Анита боялась сражений и иногда закрывала глаза.

Мише казалось, что они все тоже немного герои «Евангелиона». Он – Синдзи, дядя Женя в его очках – вылитый Гэндо Икари, а бабушка, конечно, Рицуко с ее умными компьютерами. В мире – катастрофа с ковидными ангелами, и жить теперь нужно будет как-то совсем по-другому. А в конце тоже была песня, и девочка парила в воде, совсем такой, какой ее представлял себе Миша – мудрой, всепоглощающей и всезнающей. Вода заполняла легкие пилотов, но те не умирали, потому что от воды невозможно умереть.

Потом Миша рассказывал об этом бабушке, и та соглашалась. Бабушка верила только в воду и свою гомеопатию, и немного – в профессора Кляйцмана. Миша верил бабушке.

Сериал на кассетах был не полностью. Миша ждал финальной битвы и чуть не расплакался от досады.

– Там все равно никакой битвы не будет, – успокоил его дядя Женя-Гэндо.

– Почему?

– У них денег не хватило на битву. Поэтому нарисовали какую-то ерунду. Не ссы.

К концу лета все ограничения в городе сняли, и семья Аниты засобиралась домой. Перед самым отъездом к Мише с бабушкой зашел дядя Женя, воровато оглядываясь по сторонам. В руках у него была клетка, накрытая платком.

– Настасья Семённа, – сказал он, – у нас попугай заболел. Уже две недели его лечим, я даже в город за антибиотиками ездил. Но он совсем плохой, вот-вот ласты склеит. Анитка расстроится. Я оставлю его у вас? Может, очухается на ваших порошках. А Аните скажу, что улетел.

Миша видел, что дяде Жене не нравится ни бабушка, ни ее гомеопатия. Но от порошков у тети Наташи переставала болеть голова, и дядя Женя терпел.

Геннадий умер через несколько дней.

– Вот видишь, что бывает от этой дряни, – сказала бабушка и велела Мише закопать птицу за забором.

Миша положил Геннадия в коробку от конструктора, но решил не закапывать, а спрятать в книжный шкаф, чтобы посмотреть, что станет с трупиком после антибиотиков. Книг на даче была просто тьма, не перечитать до конца света. Миша уже проглотил и «Всадника без головы», и «Детей капитана Гранта», и рассказы Зощенко. В каждой книжке попадались высохшие веточки ивы, колоски, лепестки цветов. Миша хотел спросить, кто собирал этот гербарий, но все не решался. Вдруг мама, а при вопросах о маме бабушка всегда злилась.

Чтобы Геннадия никто не тревожил, Миша встал на табуретку и с верхней полки вытащил пару самых старых книжек, еще с дореволюционными «ятями» – «Жизнь животных» Брэма и «Толковый словарь живого великорусского языка» Даля. За ними была пустота, в которой уютно расположилась коробка с Геннадием. Довольный Миша поставил Брэма обратно, а Даля оставил себе.

Про него он много слышал от бабушки. Даль тоже был гомеопатом. Бабушка рассказывала, что сначала Даль сомневался, но потом ему открылась истина – и про воду, и про порошки.

– А ведь он был не абы кто, – говорила бабушка, – а врач, хирург. С Пироговым дружил. С Пушкиным.

Миша уселся в кресло и от скуки стал листать пахнущий пылью и старостью словарь. Между его страницами тоже были лепестки и «вертолетики» с клена.

В мультике мама Синдзи исчезла. Кажется, ее поглотил один из гигантских роботов, который оказался вовсе не роботом. Сложный там сюжет, не то, что «Всадник без головы»: Кассий Колхаун – злодей, Морис Джеральд – классный мустангер. В «Евангелионе» была какая-то каша.

Незаметно Миша уснул. Ему снилась мама – не Синдзи, а его, Мишина, мама в пузыре воды. Крутились «вертолетики», звучала песня про «флай ми ту зе мун». Миша почему-то плакал.

В середине осени и они с бабушкой вернулись в город – их домик не был приспособлен к зиме. Ученые изобрели прививку от ковида, и теперь ее делали всем желающим прямо на автобусных остановках. Правда, про прививку говорили, что она вовсе не прививка, а чип. Зато после нее выдавали код, с помощью которого можно было жить обычной жизнью – ездить на метро, ходить в торговые центры и рестораны.

Вирусу, впрочем, было плевать на прививки и чипы. Как на дрожжах росли новые штаммы, один опаснее другого. По телевизору говорили, что вот-вот изобретут лекарство – универсальное, от всех штаммов сразу.

– Лекарство от жизни! – ругалась бабушка. Она работала сутки напролет – делала порошки, растворы, усиливала память воды, боролась с эпидемией так же яростно, как с одуванчиками в огороде. Почти все вырученные от продажи гомеопатии деньги она откладывала на ремонт дома в поселке, потому что было понятно, что в городе нормальным людям больше не жить. Миша надеялся, что семья дяди Жени тоже вернется, и все будет как раньше. Но от них не было вестей, даже тетя Наташа перестала заказывать порошки от мигрени.

Когда лекарство от ковида – «Интерфект» – поступило в продажу, разгулялся новый штамм. Все вокруг кашляли, прятались в маски и, как сказал бы дядя Женя, склеивали ласты пачками. Миша с бабушкой принимали гомеопатические капсулы для профилактики и пока держались.

Но потом заболел Кляйцман. Старик кашлял, как пулемет, и лежал дома в горячке. Миша с бабушкой ходили к нему по очереди – у гениального профессора почему-то совсем не было родни, словно ее тоже поглотила вода, как Мишину маму. От Кляйцмана заразилась сначала бабушка, а потом Миша. По телевизору говорили, что вирус особенно опасен для пожилых, но оказалось все наоборот: бабушка еще ходила, а Миша слег и чуть не умер.

– Вспомни, кто мой папа? – спрашивал он в бреду у бабушки, как у воды. – Где моя мама?

– Что тут вспоминать, если я не знаю, – отвечала вода, – какой-то залетный твой папа. А мамочка в Америке, где трупы на площадь выносят. Красивой жизни захотелось. Грозилась тебя забрать, а только шиш ей, Мишаня…

Когда Миша выздоровел, бабушка сообщила, что профессор Кляйцман умер, а новым лекарством от ковида теперь лечат принудительно. Заболел – получи дозу, живи как-нибудь, а потом маринуйся в земле.

– Надо уезжать, Мишаня, – сказала бабушка, – а то и нас с тобой обколют.

Через пару месяцев ремонт в домике закончился, и они переехали в поселок со всем своим барахлом.

***

Когда в окно постучал дядя Женя, Миша печатал сочинение по литературе. Написать нужно было про выдающегося деятеля XIX века, и по переписке в ватсапе выходило, что почти все писали про Пушкина. Миша с бабушкой выбрали Даля – врача, сказочника, собирателя словесности и, конечно же, гомеопата. Еще в ватсапе постоянно дублировали новости из города – про людей, перенесших ковид, но отказавшихся от лекарства. Бедняги сильно болели – теряли зрение и голос, скрючивались и слабели. Синдрому даже дали название – микрохироптеризм, от латинского названия летучих мышей. У вируса, как и у воды, тоже была память, и каким-то образом он превращал людей в животных, с которых и началось его распространение.

Конечно, Миша с бабушкой ни в каких мышей не превращались, спасибо гомеопатии, Владимиру Далю и старику Кляйцману, царствие им всем небесное. Бабушка так и вовсе считала, что никого на самом деле не скрючивает, а в новостях только пугают, чтоб все глотали опасные лекарства.

– А я так и знал, что вы здесь, – сказал дядя Женя без приветствия, – дом продаю, вот решил зайти.

На нем не было очков и бороды Гэндо Икари, и выглядел он совсем молодым, но каким-то серым, бесцветным.

– Как вы, Женя? – спросила бабушка, жестом предлагая дяде сесть на свободный стул.

Но тот не сел, а только внимательно вглядывался то в бабушку, то в Мишу.

– Вы так и не болели ковидом? – спросил он.

– Болели, – сказал Миша, а бабушка странно на него посмотрела и отвела взгляд, – в прошлом году. Нас спасли гранулы.

– Гранулы, – повторил дядя Миша, – гранулы. Конечно, гранулы. Вы же до сих пор их делаете, да? И принимаете сами?

– Это моя работа, – с достоинством сказала бабушка.

– Работа. Вы не пили «Интерфект»? Не пили ведь?

– Как здоровье Наташи, Женя?

– Наташа умерла. У нее была опухоль, а не мигрень. Рак. Она наслушалась ваших бредней. Сначала не хотела ехать на диагностику. Потом не хотела лечиться. Долбаные гранулы и порошки. Долбаные вы.

– А Анита? – спросил Миша.

– Анита уже не может смотреть на свет. Ее пальцы как… крючки, – дядя Женя сглотнул и сжал кулаки, – и одного я не пойму…

– Женя, я попробую сделать порошок для девочки…

– Да пошли вы в жопу со своим порошком! Мы все заболели – я, Анита, Наташа. Наташа… еще была без диагноза. Она не разрешала давать Анитке «Интерфект», говорила, от него кровь законсервируется, или как там вы ее учили?.. А я, дурак, послушался. Теперь Наташи нет, а Анита…

Дядя Женя зажмурился и громко вздохнул. Разумеется, он не плакал – взрослые мужчины если и плачут, то только в дурацких сериалах или фильмах для девчонок.

– Но я одного не пойму, – снова начал дядя Женя, открыв глаза, – если вы тоже болели и не лечились, почему с вами все в порядке? Пальцы, глаза – все целое. Почему?..

– Нас спасла гомеопатия, – робко сказал Миша. Это должна была быть бабушкина фраза, но бабушка почему-то молчала.

– Или вы все-таки его пили? «Интерфект». Вы пили «Интерфект»? Пудрили другим мозги, а сами…

– Тебе лучше уйти, Женя, – наконец подала голос бабушка, – нам с Мишаней правда очень жаль.

– Похоже, тебя наипали, дружище, – сказал дядя Женя и ушел.

Миша так и не понял, запрещенное ли это было слово или нет. Бабушка должна была что-то сказать, что-то очень важное, решающее, но тоже молча поднялась к себе на второй этаж. Миша остался один. Думать о дяди-Жениных словах не хотелось, но и про Даля больше не писалось. Миша минут пятнадцать пытался сформулировать мысль, но пальцы не слушались и промазывали мимо клавиш.

И тут он вспомнил про Геннадия, замурованного в книжном шкафу. В мире произошло столько событий, что бедный попугай совсем вылетел из Мишиной головы. Если от попугая остался законсервированный трупик – а от него должен остаться законсервированный трупик – то дядя Женя дурак.

Миша встал на табуретку, убрал Брэма и открыл коробку, но чуть не выронил ее из-за мерзкого запаха. Так пахнет все, что раньше жило, цвело, летало, а потом успокоилось. Геннадий превратился в зловонную кучу перьев и костей с остатками плоти и точно не напоминал младенцев в банках. Миша закрыл коробку и аккуратно, словно мог разбудить мертвую птицу, убрал ее обратно на полку. Когда он ставил Брэма на место, из книги вылетел одинокий листочек. Миша спустился и попробовал взять его в руки, но тот рассыпался в труху.

Дядя Женя не был дураком, а кто был дураком?

– Бабушка?

Она сидела над своими склянками. Когда Миша был совсем маленьким, она дала ему лизнуть на пробу таблетки – кислый аспирин, горький левомицетин. «Разве может что-то полезное иметь такой вкус?», – спросила бабушка, и Миша яростно завертел головой. Конечно, нет. Другое дело – сладкие гранулы.

– Ты давала мне «Интерфект», когда я болел?

Тишина.

– Почему доктор Кляйцман умер, а мы – нет?

Тишина.

– Где моя мама? – контрольный, в голову. Этот вопрос всегда возвращал бабушку к жизни.

– Я испугалась, – тихо сказала она, – я не могла позволить тебе умереть. И себе. Больше ведь о тебе некому заботиться.

– Значит, все эти порошки, растворы…

– Нет! – закричала бабушка. – Они работают! Ты же видел! Мы никогда ничем не болели. И простуды, и отравления, все нам было нипочем!

– Вы с доктором Кляйцманом всех обманывали… И мама Аниты могла бы…

– Она верила этому идиоту! Ты же его видел! Он первый побежал прививку ставить! Да у него вся рука искорябана этой дрянью! Зомбированный! Чипированный!

Миша вспомнил, как они с Анитой пели: «Заункоку на тенши но тезе…». Анита была такая хорошенькая – светловолосая, голубоглазая. У нее тоже был шрамик на плече, но теперь Миша знал, что это всего лишь прививка от туберкулеза.

У воды не было памяти, поэтому вода не могла помнить, где Мишина мама и кто Мишин отец. Вода была просто водой.

– Даже Даль был гомеопатом! – продолжала кричать бабушка. – А он врач! Хирург! Даже левой рукой мог делать операции! А потом все бросил! Потому что гомеопа…

Миша спустился вниз и удалил старый текст в документе. Где-то далеко крошка Анита превращалась в летучую мышь. Миша закусил губу и начал печатать:

«Александр Сергеевич Пушкин родился в 1799 году в Санкт-Петербурге…»

Автор: Даша Берег
Оригинальная публикация ВК

Покинув шатёр обители Сейтуса, я неспешно зашагал в случайно выбранном направлении, размышляя на ходу. Неведомая сила, устранившая во сне Туана Альваро и выкравшая перстень и письмо его отца, скорее всего, не имела отношения к инциденту с телепатом. Иначе какой смысл покупать моё бездействие столь весомой суммой? Нелогично. Судя по возможностям, которые были продемонстрированы, эти господа легко могли убрать меня, однако предпочли откупиться. Это тешило моё самолюбие, но я не обольщался на свой счёт. Меня сметут, словно крошки со стола, вздумай я копаться в делах старейшего семейства столицы. Значит, сновидец-телепат, назначивший мне встречу, — представитель другой заинтересованной стороны. Которая тоже в курсе моей причастности к этой истории и, по-видимому, желает распутать клубок, причём с моей помощью. Или лучше сказать — моими руками? Да тут Древние зубы обломают!

Я вынул из жилетного кармана цепочку с золотыми часами и взглянул на циферблат: десять минут третьего пополудни. До предполагаемой встречи с телепатом оставалось чуть менее часа. Решение нужно принимать сейчас же. В общем-то, я уже его принял, осталось договориться с собственными опасениями. Чем я рискую? Максимум своей жизнью. Вполне справедливая ставка, когда играешь по-крупному. К тому же у меня в рукаве было несколько козырей, способных удивить возможных убийц, кем бы они ни оказались. Зато, рискнув, я мог получить весьма ценные сведения и, возможно, приподнять завесу тайны над исчезновением старика Альваро и скоропостижной смертью его сына. Кто знает, когда и где это может пригодиться. В любом случае этим людям что-то от меня нужно, и вряд ли они так просто отвяжутся, так что лучше сразу расставить все точки над «ё».

Старый дворец Мон-Мартэ — забытая древними глухомань на северной окраине Рузанны. Добираться туда на экипаже не менее часа при условии, что водитель не будет плестись, как черепаха, страдающая подагрой. Нижний парк с трёх сторон окружён озером, и единственная возможность попасть в него, не замочив ног, — дорога через Верхний парк. В общем, если воспользуюсь экипажем, у фонтана я буду в лучшем случае часа через полтора. Поздно.

И тут мой взгляд упал на поднимавшийся в небо монгольфьер с очередной восторженной группой любителей высоты.

«Чем Древние не шутят!» — Я поспешил в сторону площадки, откуда стартовали аэростаты.

Приметив чуть в стороне небольшой дирижабль ярко-оранжевого цвета, я подошёл к его, казалось, скучающему пилоту.

— Приветствую, уважаемый. Что не летаете?

— Дак перерыв у меня, милостивый господин. Вот отсижу чутка задницу — и снова в небо, — зевнув, лениво процедил мужчина.

— А если я предложу вам слетать до Мон-Мартэ? — я бросил на пилота лукавый взгляд.

— В такую даль не полечу, — веско заявил тот. — Это ж полчаса только в одну сторону!

— Какой у вас дневной заработок? — как бы невзначай поинтересовался я.

— Ну-у-у… — мужчина замялся. — Курайсов двадцать поди наберётся.

Сумма была завышена как минимум вдвое, но я и глазом не моргнул.

— Плачу шестьдесят курайсов, если доставите меня ко входу в Верхний парк. Вылетаем сию минуту. — Я протянул ошарашенному пилоту четвертак. — Это аванс. Остальное получите, когда прибудем на место.

Мужичонка вскочил, будто ошпаренный, засуетился, пряча полученные монеты в карман линялых штанов, и вот он уже застыл у гондолы, придерживая пассажирскую дверцу:

— Милости прошу, добрый господин. Доставим в лучшем виде!

Пилот и вправду оказался мастером своего дела. Побуждаемый звонкой монетой, он не давал дирижаблю спуску, выжимая всё, на что был способен его летательный аппарат.

Подходя к условленному месту встречи, я сверился с часами: стрелки показывали ровно три.

«Отлично», — в вопросах времени и своевременности я тот ещё педант. При этом вполне снисходительно отношусь к опозданиям других — в пределах разумного, конечно.

Мой сегодняшний визави пока не обнаружил себя, поэтому я обратил внимание на фонтан, стоявший в центре небольшой поляны, отделённой от остального парка густым лиственником. В центре круглой чаши из потемневшего от времени белого мрамора, скрестив ноги, восседала огромных размеров статуя обнажённой женщины. Непривычно вытянутый гладкий череп и многочисленные жгуты-щупальца, выходящие из её спины, указывали на принадлежность женщины к расе меруанцев. Запрокинув голову и подняв вверх руки, Древняя словно обращалась с мольбой в вышние сферы, устремившись туда всем своим существом…

— Символично, не находите? — прозвучал за моей спиной знакомый баритон.

— Что именно? — я не обернулся, продолжая смотреть на статую и давая возможность телепату поравняться со мной.

— Статуя канувшего в Лету божества в заброшенном парке.

— Да вы настоящий философ! — я позволил себе лёгкую улыбку.

— Поживёте с моё — тоже станете философом, — хмыкнул мужчина. — Человечество, скажу я вам, недооценивает любовь к мудрости, которая, по сути, является основой для науки.

— Что вы подразумеваете под философией?

— Логику, — серьёзно ответил телепат. — А без неё, как вы понимаете, не может жить ни одно существо, включая человека. Если у человека нет логики или она сильно искажена — он умственно отсталый либо сумасшедший. Но, мастер Харат, даже у сумасшедшего есть своя логика.

— Мастер…

— Рилас Атейн — к вашим услугам, — представился мой собеседник.

— Мастер Атейн, вы ведь пригласили меня не для того, чтобы устроить философский диспут?

— Это было бы чересчур даже для меня, — усмехнулся телепат, отвечая на мою иронию. — Давайте прогуляемся, здесь чудесное место — тихое и уединённое, в самый раз для беседы, которая нам предстоит.

Мы прошли сквозь завесу лиственниц, оказавшись на одной из парковых аллей — слегка заросшей, но вполне пригодной для прогулки. Телепат молчал, вероятно, собираясь с мыслями.

— С Сореном Альваро мы познакомились, ещё будучи студиозусами Сновиденной академии, — наконец заговорил он. — Сдружились практически сразу, хоть и были совершенно разные: он — идеалист-романтик, витающий в облаках и мечтающий о великих открытиях, я — до мозга костей прагматик, к тому же редкостный зануда. Неудивительно, что наши профессиональные интересы разошлись: Сорен выбрал научно-исследовательское направление, а ваш покорный слуга, как вы уже поняли, стал сновидцем-телепатом. Тем не менее мы сохранили тёплые дружеские отношения, хоть и виделись после распределения довольно редко. После выпуска, благодаря блестящей рекомендации ректора академии, меня пригласили на королевскую службу. При дворе мои навыки оказались весьма востребованными, и я быстро пошёл в гору. И так же стремительно скатился на самое дно… — Атейн помолчал, напряжённо всматриваясь вдаль, затем встряхнул головой, будто отгоняя призраков прошлого, и продолжил: — Впрочем, я уже давно на пенсии, и придворные интриги, хвала Древним, меня больше не касаются. Во всяком случае, мне приятно так считать.

— Всем нам свойственно заблуждаться и находить в этом утешение, — понимающе кивнул я.

— А теперь, мастер Харат, попрошу вас быть предельно внимательным, — неожиданно сменил тон телепат. — То, что я расскажу дальше, касается вас самым непосредственным образом.

Сновидец придирчиво осмотрел меня и, по-видимому, удовлетворившись результатом, продолжил:

— Две ночи назад ко мне в сон пришёл Сорен. Он выглядел как затравленный зверь, что держится из последних сил. От моих обеспокоенных вопросов Сорен отмахнулся, как от надоедливых мух, и протянул мне платиновый перстень. «Нет времени на сантименты, друг мой. Охотники уже дышат мне в затылок, — возбуждённо заговорил он, озираясь по сторонам. — Этот перстень — ключ, а замок найдёшь в Дор-Астане. Ты обязан исправить мою ошибку. Обещай мне, Рилас, во имя всего человечества, что сделаешь это!» Сорен схватил меня за плечи, его руки обжигали подобно раскалённым клещам. Лихорадочно блестящие глаза взыскующе уставились на меня. «Обещаю…» Напряжённое, почти безумное лицо Сорена сразу расслабилось, черты стали мягче. Теперь его взгляд излучал благодарность и тихую грусть. Он хотел ещё что-то сказать, но вдруг начал таять, словно облако под взором сновидца-стихиаля. В считанные секунды мой друг растворился, будто и не было его вовсе, — лишь ощущение остывающего жара в плечах и отпечатавшийся в памяти взгляд подтверждали его недавнее присутствие.

— Занятно… — протянул я. — Тогда каким образом кольцо оказалось у покойного господина Туана?

— Я самолично отправил его в особняк Альваро, — неожиданно ответил телепат.

Я изумлённо взглянул на Атейна, но воздержался от комментариев.

— Из короткой, но весьма содержательной встречи с моим старым приятелем стало ясно, что Сорен влип в прескверную историю и, судя по всему, его уже нет в живых. За сновидцем-учёным, вернее, за перстнем, что он мне передал, ведётся охота. Чтобы понять, с кем придётся иметь дело, мне нужно было временно выйти из игры. И я пошёл на уловку: подбросил перстень в дом Альваро и развернул сеть круглосуточного наблюдения за ним с помощью союзников-дублей.

— Вы и глазом не моргнув подвергли смертельному риску семью вашего друга? Королевская служба, несомненно, сделала из вас настоящего джентльмена! — не удержался я от сарказма.

— У меня были на то свои причины, мастер Харат, — отрезал Атейн без намёка на смущение. — В данный момент я предпочёл бы обойти эту тему.

Глядя перед собой, я кивнул, давая понять, что готов слушать дальше.

— Охотники не проявляли себя до тех пор, пока Туан не обратился к вам за помощью в поисках отца.

— Так это ваше присутствие в сновидении господина Альваро не давало мне покоя?

— Всё-таки учуяли меня, — усмехнулся Атейн. — Что ж, от сновидца-искателя с репутацией лучшей ищейки королевства меньшего я и не ждал.

— Досужие сплетни, — без тени улыбки ответил я. — Прошу вас, продолжайте.

— Передавать кольцо кому бы то ни было ещё, особенно вам, в мои планы не входило. Поэтому сразу же после вашей с Туаном договорённости я открыл портал, переместился в его спальню и забрал кольцо, попутно прихватив письмо Сорена.

— Вам доступны Тайные пути? — уважительно произнёс я. — Редкий дар. Признаться, я вам завидую.

— Уверяю вас, оно того не стоит, — спокойно отреагировал Атейн. — У всего есть своя тёмная сторона, и порой мы обнаруживаем там совсем не то, на что рассчитывали.

Я решил вернуть беседу в прежнее русло, пока телепата снова не занесло на землю философии.

— Когда вы перенеслись в покои господина Альваро, он ещё был жив?

— Разумеется. И заявлял об этом недвусмысленно, оглашая громоподобным храпом весь дом.

— Тогда непонятно, зачем охотники убили его, ведь кольца при нём уже не было…

— Очевидно, чтобы смерть заказчика отбила у исполнителя охоту соваться в это дело.

— Сегодня на мой счёт в банке «Аристани» была зачислена сумма вдвое больше той, что я планировал взять с Туана Альваро, — я поведал телепату подробности утреннего разговора со служащим банка.

— Красиво сработано: заплатили за молчание и наглядно продемонстрировали возможные последствия вашего вмешательства в эту историю, — задумчиво покачал головой Атейн. — Это переводит нас ко второй части разговора и, собственно, к тому, зачем я пригласил вас.

Какое-то время мы прогуливались в молчании, слушая шелест листьев и хруст мелких веток под ногами.

— Я твёрдо намерен разобраться в этой истории, мастер Харат, — спокойно начал телепат, но было ощущение, что внутри него всё бурлит и клокочет. — И дело даже не в обещании, данном Сорену. Я обязан ему своей жизнью, а этот долг не из тех, что можно благополучно выбросить из головы и с чистой совестью жить дальше. Поэтому, с одной стороны, я безумно рад, что представилась возможность вернуть долг, пускай моему другу это ничем уже не поможет. С другой стороны, отдаю себе отчёт, что шансы на успех ничтожно малы, учитывая возможности силы, с которой он на свою беду столкнулся. Меня это не пугает — во время королевской службы повидал многое, — но даже я, старый самоуверенный хрыч, понимаю, что в одиночку дело не вытянуть. Почту за честь, если вы согласитесь… мастер Харат, что с вами? Мастер Харат?! Проклятье!

Последние слова Риласа Атейна долетали до меня, словно пробиваясь сквозь толщу воды — растянуто-медленно, искажаясь до неузнаваемости. Перед глазами возникла пелена, похожая на полупрозрачную дымовую завесу, которая постепенно сгущалась, поглощая видимый мир. В голове калейдоскопом завертелись световые образы, сплетаясь в причудливый хоровод. Закружив в безумной круговерти, они увлекли меня за собой. Как заворожённый я следовал за сгустками света, погружаясь всё глубже и глубже. В какой-то момент пелена спала, и я обнаружил себя в абсолютной темноте. Пустой. Холодной. Безразличной.

Размытое светлое пятно, постепенно набирая резкость, обрело черты человеческого лица. Из-за круглых очков в роговой оправе меня внимательно и с любопытством изучали серые глаза. Нездоровый блеск в их глубине пробирал до мурашек, я ощутил себя подопытной крысой, которую через мгновение ударят током, чтобы посмотреть на реакцию мозга.

— Как вы себя чувствуете, мастер Харат? — притворно-елейный тон дополнял образ одержимого маньяка-исследователя. — Признаюсь, вы заставили нас поволноваться.

Сухонький старикашка в очках и с проплешиной на голове был не один, рядом стоял средних лет черноволосый мужчина с выразительным лицом. Оба — в белых халатах.

— Где я, во имя всех Древних?! И кто вы такие? — Эти двое, мягко говоря, не внушали доверия.

— Очередной приступ антероградной амнезии, — сухо констатировал черноволосый.

— Ничего удивительного, mon cher, — подал голос старикан. — Гипнозия, как благоухающий нектаром цветок, притягивает к себе многие психические расстройства, эдаких трутней человеческого сознания.

— Гипнозия? Да вы с ума сошли! — Я попытался приподняться, но ремни, коими предусмотрительно пристегнули меня к лежанке, лишь острее врезались в тело. — Позовите Риласа Атейна, мы с ним только что разговаривали в Нижнем парке Мон-Мартэ, он поручится…

— Что и требовалось доказать. Классический, я бы даже сказал, образцовый пример гипнозического синдрома, — назидательно прокомментировал старик, обращаясь к своему спутнику. — Мастер Харат, — он уставился на меня сальными глазками, — вы уже год как пребываете на лечении в нашей клинике с диагнозом острой гипнозии. К сожалению, у вас периодически случаются приступы потери памяти, что осложняет и без того тяжёлое положение. Как психиатр с сорокалетним стажем скажу вам откровенно: шансы на благополучный исход практически нулевые. Поэтому расслабьтесь, друг мой, примите свою судьбу и старайтесь получать удовольствие от простых будничных вещей, к примеру, приёма пищи. Кормят у нас недурственно, скажу я вам, — доктор с чувством причмокнул. — А вот и завтрак! — Источая сомнительные ароматы, в палату вкатилась дребезжащая поварская тележка. — Приятного аппетита, мастер Харат, и до скорой встречи!

— Стойте! — я рванулся изо всех сил, ремни жалобно затрещали от натяжения.

Невидимые грубые руки схватили меня сзади за плечи и опрокинули обратно на спину. Что-то тяжёлое навалилось на грудь, незримые клешни сдавили горло. Ног я не ощущал, словно их вдруг парализовало. Паника захлестнула сознание, заставив тело истерично биться в конвульсиях: удар, второй, третий…

Резко дёрнувшись, я открыл глаза. Сердце бешено колотилось о рёбра, кровь пульсировала в висках. Меня трясло, словно в приступе лихорадки. Руки судорожно вцепились в подлокотники кресла. Знакомое ощущение в ладонях помогло прийти в себя. Когда дыхание выровнялось, а мутные круги перед глазами сложились в чёткую картинку, я узнал свой кабинет. Мозаичный потолок в виде звёздного неба тускло отсвечивал в синеватом свете торшера. Я долго и придирчиво изучал сложный узор созвездий, сличая его с образом из памяти. Удостоверившись в их полной идентичности, я прикрыл глаза и выдохнул с облегчением: «Дома».

Внезапный импульс заставил меня вскочить на ноги и направиться в сторону входной двери. Мыслей не было, тело действовало рефлекторно. Я резко распахнул дверь, чем жутко испугал мужчину, собравшегося было постучаться. Он аж подпрыгнул от неожиданности и уставился на меня широко распахнутыми глазами. Я, со своей стороны, в изумлении таращился на гостя. Передо мной стоял служащий банка «Аристани», судя по строгому костюму цвета бордо и фирменному значку в виде золотых весов на фуражке. Из нас двоих первым вышел из ступора я.

— Проходите, — я сделал приглашающий жест, и мужчина поспешно, едва не ударившись о дверной косяк, вошёл в дом.

Примечания

[1] Апата — Древняя, олицетворение лжи, предательства и коварства.

[2] Гипнозия — «бич сновидцев», профессиональная болезнь сновидящих, когда они перестают различать сон и явь, становясь опасными для общества и самих себя.

[3] Шульдь — разменная монета Арсийского королевства, 1/100 курайса.

Автор: Виталий Кибец
Оригинальная публикация ВК