Проклятое призвание
56 постов
Что за тени по замку прячутся. 4
А нынешняя Анечка готова была на все. Готова была плюнуть на любые обязательства, любые встречи и обещания, добраться в любую точку города в максимально сжатые сроки, лишь бы еще раз оказаться в руках холодного, жестокого человека… который делал этими руками такое, после чего она плакала счастливыми слезами и почти теряла сознание. Согласная на все, лишь бы повторить это еще и еще.
Быть может, реши я кому-то рассказать об этом, мне не поверили бы. Я и сама с сомнением отнеслась бы к подобной истории раньше: ну чем так кардинально может отличаться один мужчина от других? Мой опыт был не так велик, но он был, это сияющее состояние счастья, такое мгновенное, плывущее, разом искажающее действительность, уже было мне знакомо. И все же… все с Самойловым это все было не так, совсем не так, как с остальными! Может быть, дело было в том, что он был как никто иной искренне заинтересован в том, чтобы я проваливалась в этот сладкий ад снова и снова, ему действительно нравилось смотреть на меня в такие минуты, нравилось едва ли не больше, чем получать удовольствие самому.
И он готов был опрокидывать меня в эту бездну раз за разом, словно помешанный, словно маньяк, ему не надоедало, до того, что порой у меня темнело в глазах, и я забывала, кто я и где я.
Мы никогда не говорили о любви, словно молчаливо придя к соглашению, что то, что между нами, не нуждается в этом затертом определении. У нас не было духовной близости и общих интересов, мы были такие разные, что порой, опамятовав, я искренне поражалась тому, как могли сойтись два столь далеких человека. Мы даже мало разговаривали друг с другом, проникновение во внутренний мир другого, то, что составляет обычно всю прелесть начальной стадии отношений между мужчиной и женщиной, нас не волновало.
Мы проникали друг в друга иначе – грубее, материальнее, проще. Телесно.
И это давало не меньше, может быть, это даже давало гораздо больше.
Не усложняю ли я, не придумываю ли то, чего в действительности не было? Может быть, для Самойлова, который никогда не клялся мне в верности и не говорил о высоких чувствах, все было гораздо проще?
Но если так, зачем он желал мне доброго утра эти два года?
Нет, я была нужна ему, нужна. Темные сомнения рассеивались, стоило только вспомнить его хищные, неулыбчивые глаза, которыми он смотрел на то, как меня трясет в его руках.
Познакомились мы очень просто, даже банально. Я шла по улице с подругой, и летний ветер развевал подол моего белого платья. Самойлов был с приятелем, тому приглянулась моя спутница. А Самойлову приглянулась я – возможно, даже по остаточному принципу. Его окружали гораздо более яркие девушки, ухоженные, сверкающие дорогой, холеной красотой, которую дает регулярное посещение косметических салонов и фитнес-центров. Я же могла похвастаться миловидностью, но не более.
Он обратил на меня внимание из-за моей миловидности и от скуки, а зацепился из-за гиперсексуальности и мозгов. Зацепился, когда почуял, что нашел такую же, как он сам, с остро развитой чувственностью, способную почти терять сознание от счастья, которое дарили его опытные, крепкие руки… Хоть в чем-то мы были похожи, да, в этом мы были как брат с сестрой. Мы сидели на одной игле, эта зависимость была похлеще героиновой. Он сам мне признавался, что не выдерживает без женщины больше трех дней, что потом начинается ад, из которого невозможно выйти самостоятельно – это не то, это другое, нужны были женские руки, женское тело, такое же мучающееся, сходящее с ума, жалобно стонущее, просящее того, что способен дать только мужчина.
И у меня было так же. Я всегда с изумлением думала о тех своих подругах, кто мог долго оставаться без парня, для меня лет с пятнадцати это было самое страшное наказание из возможных. Это был мрак, ужас, кошмар, хуже которого было только одно – парень есть, но он не хочет, ему не надо… И преодолеть эту зависимость от другого человека было невозможно, я много раз пыталась и в конце концов смирилась, осознав, что такова особенность моего тела, моей физиологии.
Но, наверное, одного этого родства, четкого попадания паз в паз, было бы все же мало. У Самойлова были разные женщины, и среди них наверняка встречались такие, как я – балансирующие на краю клинической нимфомании, гиперсексуальные, как шестнадцатилетние мальчики-подростки. Одного этого было бы мало, да, мало…
Второй причиной, по которой он зацепился, были мои мозги: Самойлову было со мной интересно. Мы были из разных миров, вращались в совершенно разных кругах, наша встреча была маловероятна и случайна. Самойлов жил в мире спорта (он в юности занимался разными единоборствами, и не бросил спорт, даже перестав участвовать в соревнованиях, четыре двухчасовых тренировки в неделю были повседневной нормой его существования), мире ночных клубов и дискотек, а я с юности тусовалась с художниками, музыкантами, играющими по гаражам андеграунд, и другими гуманитариями. Среди них было много замечательных ребят, но все они были не похожи на Самойлова. Подобных ему я видела издали, и даже в седьмом классе ненадолго влюбилась в мальчика, из всех достоинств у которого была только шикарная подача в волейболе, но он так и не узнал о моих чувствах, а я быстро переключилась на кого-то другого. Такие, как Самойлов, казались мне, чего греха таить, неразвитыми, простоватыми, рядом с ними было скучно и хотелось скорее уйти домой, к книжкам, рисункам, к серебристой стереосистеме, из которой польется нежный голос Монеточки: «Папочка, прости, я разбила твой портвейн. Знаешь, безответно любить – это pain, это pain…»
Но те молоденькие мальчики, которых я встречала в юности, не имели почти никакого жизненного опыта (сексуального, вероятно, тоже), а Самойлову было уже много лет, ему перевалило за тридцать шесть, в то время как мне самой недавно исполнилось двадцать пять…
Самойлов много видел, много испытал и много умел. И ему было интересно со мной. Но он не предлагал мне стать его «девушкой», а я не мечтала о том, чтобы он стал моим парнем.
Мы просто занимались сексом, как сумасшедшие, почти теряя сознание, жадно пили жизненные силы друг друга. Просто нам было офигенно хорошо вместе. Нравилось изматывать себя и другого в бесконечном марафоне страсти, проверять возможности собственных тел, испытывать их в мучительно сладких, шипучих, как аскорбинка, опытах. Растворяясь друг в друге, не влюбляться.
Это не любовь, не любовь. Это притяжение называется по-другому. Возможно, страсть. Возможно, сладострастие.
Показать полностью