CONTRAPUNCT

◊ О кошке

Кошка в славянских народных представлениях — домашнее животное с двойственной символикой и различными демоническими функциями. Часто кошка выступает в паре с другим домашним животным — собакой, а также символически коррелирует с дикими животными — с медведем и с пушными зверями: зайцем и лаской.

Кошка объединяется с собакой по одним признакам и противопоставляется по другим. Пара «кошка с собакой» фигурирует во многих словесных формулах, в поверьях и легендах. Например, для отвращения от себя сглаза и порчи у украинцев произносят заклинание: «На пса уроки — на кота помысел», у поляков: «Na psa uroki, na kota suchoty». Кошка и собака противопоставляются по признаку «женский — мужской», например, в поговорке: «Кошка да баба в избе, мужик да собака на дворе». Русские считают: «Собака обжора, а кошка сластёна»; «Собаку можно целовать в морду, а не в шерсть, кошку — наоборот». По польскому поверью, тот, кто обольет кота водой, заболеет чахоткой, и то же постигнет того, кто плюет на собаку. Македонцы первый снег, случающийся на Дмитриев день, называют кошачьим, а второй собачьим.

◊ Легенда о хлебном колосе

С кошкой и собакой связана легенда о хлебном колосе, известная у славян в белорусском и украинском Полесье, на Украине и изредка в России, а также в Малопольше: когда Бог решил наказать людей за непочитание хлеба и лишить их хлебного колоса, который раньше рос от самой земли, кошка и собака вместе упросили Бога оставить колос хотя бы на конце стебля, или это сделала для них Богородица, за что с тех пор кошке и собаке причитается первая лепешка из зерна нового урожая. В аналогичном южнославянском сюжете из Болгарии и Словении заслуга сохранения для людей колоса длиной с собачий язык приписывается одной собаке, а кошке, согласно словенской легенде, принадлежит заслуга сохранения молока, которое кошка выпросила у Бога на свою долю, умолив оставить небольшую часть коровьего вымени, которое раньше было во всю длину брюха коровы, от передних до задних ног.

◊ Вражда кошки с собакой

Вражда кошки с собакой находит символическое воплощение в любовной магии в качестве отворотного средства. Чтобы разлучить супружескую пару, у русских подкладывали кошачью шерсть, спутанную с собачьей, в брачную постель молодым; втыкали её под девятое бревно избы супругов с чтением соответствующего заговора; давали понюхать паленую шерсть, срезанную с кошки и собаки, специально для этого стравленных; у поляков — обливали супругов водой, в которой мыли вместе кошку и собаку.

Особенно часто кошку либо объединяют с собакой, либо противопоставляют ей неоднозначные представления о её чистоте или нечистоте, вреде или пользе. Согласно русским поговоркам, «У кошки шерсть погана, а рыло чисто; у собаки рыло погано, а шерсть чиста»; «У кошки шерсть чиста, но душа грязна; у собаки шерсть грязна, но душа чиста»; «Собака не то, что кот, животное нечистое». Сербы считают собаку созданием Бога, а кошку — творением Дьявола. По болгарским представлениям, кошка — прóклятое животное, а собака — благословенное: кошка радуется смерти хозяина, а собака плачет; кошка добавляет хозяину мучений в аду, раздувая пламя под его котлом, а собака носит воду и заливает огонь. Однако по другим болгарским представлениям кошка — чистое животное и потому живёт в доме вместе с людьми.

Отношение к кошке вообще неоднозначно. По-разному, как положительно, так и отрицательно, оценивается отношение кошки к человеку. Говорят: «Кого кошки любят, тот счастлив», «Кто кошку любит, будет жену любить», а мурлыканье кота считают не чем иным, как молитвой за хозяина, который его кормит. При этом нередки утверждения, что кошка человеку враг, что чихание или кашель кошки насылает на дом несчастье, что нелюбовь человека к кошке — признак его искренности и чистосердечия. Кот, увиденный во сне, толкуется как неискренний человек или враг, несчастье, неприятность или смерть. Каково бы ни было отношение к кошке, убивать её запрещено, иначе лишишь себя удачи, связанной главным образом со скотом, на семь лет навлечешь на себя проклятие, семь лет ни в чем не будешь иметь удачи, не будет везти ни в чем, у женщины не будет удаваться хлеб, повредишь себе руку, не будут рождаться дети или скот. Из других запретов распространён запрет спать с кошкой: от этого можно заболеть, в голове «заводятся лягушки» или «мошкара», т. е. происходит помутнение рассудка и человек теряет разум; ср. польское выражение wypędzić ze lba kotki [выгнать из головы кошек] ‘вернуть в разумное состояние’. Не позволялось также везти кошку лошадьми, иначе лошадь будет сохнуть и околеет, жеребая кобыла скинет жеребёнка. Лошади будут сохнуть, как бы их ни кормили, также оттого, что их ударят кнутом, которым били кошку.

◊ Происхождение кошки

С одной стороны, кошка, по народным представлениям, произошла из рукавицы, снятой и брошенной Богом или Божьей Матерью; брошенной Ноем по приказу Бога или св. Саввой. С другой стороны, происхождение кошки связывают с Дьяволом, верят, что в кошке сидит вселившийся в неё Дьявол, а чёрную кошку даже называют «Дьяволом». Согласно поверьям, Дьявол вселяется в семилетнюю кошку, и она становится нечистой; старые чёрные кошки в возрасте семи лет становятся ведьмами, а коты на седьмом году жизни превращаются в чертей; двенадцатилетнюю кошку считают полудьяволом. Кошку запрещено впускать в церковь. Коту и собаке нельзя есть пищу, освященную в церкви; если дать, они сдохнут, ослепнут или уйдут из дома и одичают. Однако, у поляков: на Пасху кошке и собаке дают освященного хлеба с маслом.

Плохая примета, если кошка перебежит дорогу или встретится в пути. Если кошка пробежит между женихом и невестой, перебежит дорогу свадебному поезду или попадется ему навстречу, брак расстроится или будет неудачным.

Охотнику и рыбаку встреча с кошкой сулит неудачу в лове. Запрещено было упоминать кошку у русских во время охоты на соболя, вместо этого ее называли запечéнка, а у сербов — во время рыбной ловли.

◊ Народная зоология

В народной зоологии между дикими и домашними животными существует взаимная соотнесенность: дикие лексически кодируются посредством домашних, их названия присваиваются домашним в качестве кличек, оппозиция «дикий — домашний» лежит в основе сюжетов некоторых сказок о животных. Кошка с собакой как пара домашних животных образуют символическую параллель паре диких зверей — медведю и волку. Медведь выступает символическим аналогом кошки в восточнославянских сказках и в лужицких быличках, где представители нечистой силы (черт, кикимора, водяной) называют медведя большой или страшной «кошкой»; чешский вариант с заменой медведя на обезьяну: и в русском поверье о том, что лешего (боровика) в облике бесхвостого медведя можно выманить посредством кошки, которую нужно принести с собой в лес и душить

◊ Народная демонология

Кошачий облик присущ многим персонажам народной демонологии. Чаще всего нечистая сила предстает в облике черной кошки. При этом сама кошка, по мнению поляков Подгалья и Вармии, способна видеть нечистую силу; польское поверье о способности всех слепорожденных животных видеть злого духа. Кошки могут видеть и смерть, невидимо посещающую любой дом. Особенно распространены и повсеместно известны поверья об обращении ведьмы в кошку. В этом облике она часто отбирает молоко у чужих коров. В образе кошки может появляться черт. Особенно опасно, по мнению боснийцев, держать полностью чёрную кошку, без единого светлого пятна, так как это точно дьявол. Боязнью, что в кошке скрывается чёрт, вызвана кашубская поговорка «Ńiχt ńe ve, co v opålonim koce seʒi» [Никто не знает, что внутри опаленной кошки], которая переносно используется и по отношению к подозрительному человеку. Часто в кошачьем облике предстают души умерших, в частности искупающих свои грехи или умерших не собственной смертью (например, души детей, умерщвленных матерями). По болгарским и другим южнославянским представлениям, покойник, через которого перескочила кошка, становится вампиром, а у восточных славян — ходячим покойником, упырём. По различным славянским поверьям, сам вампир (упырь) тоже может принимать облик кошки, иногда белой, со светящимися глазами, без головы; чешского вампира «муру», который якобы является в образе кошки. У поляков чёрный кот мог ассоциироваться с душой, покидающей тело в момент смерти, или отождествляться с самой смертью. В виде кошки показывается смерть умирающим маленьким детям. Чехи верили, что перед больным как предвестье его скорой смерти появляется «молочная кошка» — страшная белая кошка, которая неожиданно садится на подоконник и сильно мурлычет. В некоторых восточнославянских регионах в виде кошки, особенно черной, представляли «коровью смерть». У нижних лужичан вихрь в виде кошки можно увидеть, если смотреть на него через рукав. У русских кошачий облик встречается у водяного, лешего, банника, овинника; у украинцев изредка у русалки.

В кошек, белых, черных или пестрых, могут обращаться зарытые в землю клады. Деньги, зарытые в кладах, выходят на поверхность в облике кошки. В уральских легендах русских золотоискателей известен образ земляной кошки — подземного духа, охраняющего заколдованные клады. Чехи верили, что клады стерегут злые духи в кошачьем облике. В виде кота может появляться дух подземелья у поляков. У сербов, чтобы добыть клад, следовало принести в жертву его демоническому «хозяину» чёрную кошку или другое животное без единого белого пятна. Средоточием демонической силы кошки является её хвост. Для изгнания из кошки нечистой силы зажимали ей хвост в расщепленном дереве — по польскому выражению, брали koty w leszczoty [leszczota — устар. ‘расщепленная дощечка’]. Согласно кашубскому поверью, злой дух в облике кота имеет искрящийся хвост в виде метлы, которым он осыпает человека по своему усмотрению либо золотом, либо вшами. Украинцы считали кончик кошачьего хвоста «ящериным» и потому его отрубали или верили, что в кошачьем хвосте сидит гадюка, которая сосёт кота, отчего он худеет и не поправляется. Чтобы кот «не рос в хвост» и был сыт, белорусы Гродненской губ. отрубали ему кончик хвоста. Причину отрубания кошке кончика хвоста объясняли также тем, что в нём сосредоточена вся злость, ненависть к человеку и желание его задушить или находится яд, переходящий людям в виде насморка, если кошка напьется воды из посуды, из которой пьет человек. С последним поверьем связан способ лечения насморка: подпаливали кончик кошачьего хвоста и нюхали гарь;  или терли нос хвостом кошки и щекотали его кончиком в носу, терли кошачьим хвостом нос со словами: «Кошка, кошка, возьми мою насмоку». Процедура отрезания кончика хвоста для лишения животного демонической силы уподоблялась крещению: если котенка «ахрысьцiць», он станет ласковым и не будет желать человеку никакого зла. Кроме того, кончик хвоста кошке белорусы отрезали и закапывали под порог с другой целью: чтобы она знала свой дом, держалась его и не терялась.

◊ Метеорологические поверья

В славянских поверьях у кошки обнаруживается связь с громом. Русские верили, что кошка и собака черной масти оберегают дом от попадания молнии, однако и считали опасным присутствие их в доме во время грозы. Русские, белорусы и поляки, македонцы и боснийцы выгоняли кошку и собаку (иногда только чёрных) во время грозы из дома, считая, что они притягивают молнию, причём они тем опаснее, чем длиннее у них хвосты. Опасность присутствия этих животных в доме во время грозы объясняли также тем, что в грозу чёрт прячется в них от Бога. Во время грозы, считали белорусы, «Бог нячысьцика бъець», а чёрт прячется от Бога, обращаясь в кошку, собаку или другое животное, и если не выгнать кошку из хаты, Бог (или св. Илья) её может спалить. Боснийцы верили, что во время грозы чёрт превращается в кошку, ангелы на небе читают молитву, производя своими голосами гром, черти выходят насм-хаться над их молитвой, а те изгоняют их, разя громовыми стрелами. Согласно украинской быличке, лесник во время грозы увидел чёрную кошку, которую не брал гром, и застрелил её освященной двенадцать раз оловянной пуговицей, после чего ему во сне явился св. Георгий, сказавший, что он убил Сатану, который семь лет дразнил святого. Гром упоминается в связи с кошкой в кашубском выражении må očë jak kot na gřmot или na gromọvką [у него глаза как у кошки при ударе грома (в грозу)] ‘о ком-либо, у кого дикие глаза и в шутливых польских стишках: «Mówiła mucha, ze bedzie posucha, / Mówiły koty, ze bedo grzmoty» [Говорила муха, что будет засуха, / Говорили коты, что будут громы]. С кошкой связано метеорологическое поверье у жителей гданьского Поморья (в том числе у кашубов): забота о кошках и собаках обеспечивает не-вестам хорошую погоду в день свадьбы.

Кошке присущи черты домашнего покровителя, сближающие ее с лаской. «Кут — хозяин хаты. Кут пропадэ и хозяйство пропадэ. Дэ кут вэдэца, там и скотына вэдэца». По белорусскому (польскому?) поверью, чёрные собака, кошка и петух, живущие мирно друг с другом, оберегают дом от нечистой силы; сходное поверье у литовцев, по русскому — от грозы и от вора. У чехов трехцветная кошка хранит дом от пожара и других бед. Поляки считали, что если кошка пропадет из дома, то этот дом постигнет несчастье. Украинцы Галиции верили, что счастье в дом приносит краденая кошка. Хорваты Далмации полагали, что такая кошка лучше всего ловит мышей. А в несчастливом доме, по мнению поляков, кошки не ведутся. Если кошки в доме не давали потомства, мертвую кошку зарывали в землю стоя. Обычай зарывать живьем в воротах дома кошку мордой на улицу и зайца мордой во двор для того, чтобы велись овцы. У восточных славян, у поляков Малопольши при переезде в новый дом хозяева часто пускали в него сначала кошку, а лишь потом вселялись сами. Входя вслед за ней, хозяин шел в угол, который должен облюбовать себе домовой. На Терском берегу Белого моря, входя с кошкой в новую избу, приглашали домовых: «Хозяин с хозяюшкой, спасибо большое, а в новый дом пожалуйте вместе, на веселое житье». Принесенную в новый дом кошку сажали на печной столб рядом с дымовой трубой, т. е. туда, где, по распространенным поверьям, обитает домовой (связь кошки с домовым как хранителем очага отражена, по мнению Б.А. Успенского, в смолен. кошка ‘печка’. Поляки Люблина, однако, считали, что при переезде в новый дом нельзя сразу брать с собой кошку, так как с ней на новое место перенесется несчастье; забрать кошку в новое жилище можно лишь спустя несколько дней. У нижних лужичан в некоторых случаях дом после случившейся в нём смерти должен был стоять запертым шесть недель, а внутри должна находиться кошка, для того чтобы изгнать оттуда злых духов.

◊  Обращение кошки в домового

У восточных славян, особенно у русских и украинцев, нередки рассказы об обращении в кошку домового. Представление о домовом духе в облике кота встречается и у поляков. На востоке Украины верили, что домовой мяукает, как кошка. Выбор масти скота, определяемый чаще всего домовым или окраской ласки как домашней покровительницы, диктуется иногда и цветом шерсти кошки: какой масти кота, собаку и т.п. встретит хозяин во время обхода своей усадьбы в Чистый четверг, такой масти следует держать скот; под основание дома закапывали живых кошку и собаку той масти, какой желательно было иметь скотину. У русских Архангельской губ. кота считали «родственником домового», а в Ярославской губ. старались держать кошек определенной масти, что-бы угодить домовому. По мнению русских Олонецкой губ., домовой (дворенник) очень любит кошку и по ночам гладит ей шерсть. У поляков и кашубов в кошку способна обращаться «змора», которая, как и домовой, душит спящих, заплетает волосы и гривы. У чехов известна «мура», душащая по ночам людей в облике белой кошки. По представлению хорватов Далмации, «мора» в облике кошки по ночам душит спящих и сосёт у них кровь. «Мора», обращающаяся в кошку, известна и сербам. У украинцев Подольской губ. способность душить человека приписывали кошке, прожившей двенадцать лет, когда она перестает мурлыкать и становится свирепой.Облик кота, особенно черного, имеет у поляков и кашубов (отчасти также и у восточных славян) домовой дух-обогатитель, приносящий своему хозяину деньги, молоко и прочее богатство. Если такого кота убить, хозяйство придет в упадок. Считали, что дом, в котором есть черный кот, находится под опекой черта хозяйство в том доме, в котором хозяин черный и держит черных кота, петуха и собаку. В Далмации (на острове Паг) служащий своему хозяину демон-домовой, происходящий из погребенного некрещеным младенца и способный обращаться в кота, так и называется: mačić; другие «кошачьи» названия этого духа-обогатителя: мачич — в черногорском Приморье, macić (в виде ребенка, кошки или кошки с человеческой головой) — в средней Далмации.

◊ Народная магия и медицина

Кошка широко используется в народной магии и медицине. Согласно распространенному у славян поверью, у чёрной кошки или кота имеется кость, способная сделать человека невидимым. В Малопольше верили, что для того, чтобы ее отыскать, нужно заживо сварить чёрного кота, которому семь лет, семь месяцев и семь дней от роду, и пробовать брать в рот каждую его косточку, у русских полагалось делать это в бане, обычно в полночь — в Вятской губ. на Святки, в Псковской обл. — на Ивана Купалу. Чехи считали, что нижняя челюсть черного кота, задушенного и сваренного в Рождественский сочельник, может сделать человека невидимым и открыть ему клады. Согласно другим источникам, невидимым делает человека обладание сердцем черной кошки, сваренной в молоке черной коровы, а косточке, добытой из сваренного кота, чехи приписывали наделение человека наряду с невидимостью умением находить клады и обезоруживать их охрану. В волынском Полесье такая косточка делала человека всезнающим (собственные записи), а в Сербии — ясновидцем. Аналогичные действия с черным котом предписывалось также совершать для приобретения себе в услужение домашнего черта-обогатителя: нужно варить такого кота живьем и в полночь на перекрестке наколоть его костью себе палец и подписаться кровью (украинцы Холмщины); в полночь в лесу на росстанях испечь его, съесть мясо, а кости бросить за спину, призывая к себе демона. У нижних лужичан с той же целью следовало в полночь отнести в мешке черную кошку к церкви и трижды постучать в церковную дверь, тогда якобы явится черт, заберет мешок и заплатит за него монетой.У русских Воронежской губ. для получения нерастрачиваемой монеты следовало запеленать черную кошку и в полночь бросить её в баню с приговором: «На тебе ребенка, дай мне беспереводный цел-ковый!». По поверью поляков Краковского повета, умершего можно увидеть, посмотрев сквозь кость сожженной специально для этого кошки. Чтобы отомстить ведьме, отобравшей у коровы молоко, ночью в новолуние под порог ее хлева живьем закапывали пойманного кота, отчего молоко у ее коров должно было смердеть. В брестском Полесье ради хорошего урожая льна закапывали на поле котенка. В некоторых русских губерниях для предотвращения начавшегося падежа скота считалось необходимым зарывать павшую скоти-ну в хлеву вместе с живой кошкой или раздирать живьем кошку надвое. В Волынской губ. совершали опахивание от холеры на черных кошке, собаке и петухе. У украинцев был распространен способ лечения чахотки (сухотки) у детей путем купа-ния ребенка в купели вместе с кошкой, иногда черной, чтобы болезнь перешла на кошку, у чехов — путем купания ребенка в воде из девяти колодцев вместе с кошкой одного с ним пола. И наоборот: чахотка, как считалось, нападет на человека и он будет сохнуть, если проглотит кошачий волос. В Подлясье лечили опухшее вымя коровы, царапая по нему когтями домашней кошки. Болгары в Родопах, если человек подавился рыбьей костью, давали кошке подышать ему в рот, так как верили, что кошачье дыхание растворяет кость.

◊ Происхождение зайца из кошки

Считается, что кошка, как и заяц, оказывает благотворное влияние на сон. Поэтому кота кладут в колыбель, прежде чем впервые положить в нее ребенка, чтобы ребенок в ней хорошо спал, а детям поют колыбельные песни, в которых часто встречается образ кота — кота-воркота. В черниговском Полесье и в Белоруссии колыбельные песни даже называют «котами»: каты́ спяваць ката́, калышы дiтя да спявай ката, а каты ужэ разные. Человека, который любит поспать, украинцы сравнивают с котом. Сонные глаза называют у кашубов «кошачьими» —

koce očë. Что касается общего символического сближения кошки с зайцем, то оно подтверждается наличием у них обоих сексуально-эротической символики и пересечением их названий у поляков — польск. kot, kotka, словин. kot ‘заяц’, а также сербским поверьем из Хомолья о происхождении зайца от кошки и отождествлением заячьей головы с кошачей у хорватов Далмации.

В народной зоологии кошка наряду с некоторыми другими пушными животными (белкой, лисицей, хомяком и т. д.) частично вовлечена в круг зверей семейства куньих с присущим им общим комплексом представлений. Кошку связывает с этой группой животных прежде всего женская и эротическая символика (соотнесенность кошки с девушкой, невестой в фольклорных текстах, кошачье название женских гениталий: серб., хорв.мачка, как и у куньих), ткаческие мотивы и функции покровителя дома и скота. Образ кошки представлен во многих фольклорных жанрах: в пословицах, загадках, сказках, играх и т. д., с поведением кошки связано огромное количество бытовых и метеорологических примет, она часто используется в качестве жертвы как распространенная живая «разменная монета» во взаимоотношениях человека с потусторонним миром духов.

ИСТОЧНИК

Гура, Александр В. (2019). Символика кошки в славянской народной традиции. Славянский альманах 2019, Выпуск: 1-2, Издательство: Москва, С. 335-370,  → DOI 10.31168/2073-5731

Александр Викторович Гура, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения Российской академии наук.

Этимология: Чтобы убрать политику из лингвистики старославянский язык мы будем называть  древнеюжнославянским кластером, а древнерусский язык — древневосточнославянским кластером.

Праславянский *xlěbъ (“loaf, bread”), мужской род, акцентная парадигма (a)

🢃

Древневосточнославянский хлѣбъ > белорусский хлеб; русский хлеб; русинский хлїб; украинский хліб;

Древнеюжнославянский хлѣбъ > болгарский хляб; македонский леб; сербохорватский hlȅb; словенский hlẹ̑b;

Древние западнославянские диалекты > чешский chléb; словацкий chlieb; польский chleb; кашубский chléb; нижнелужицкий klěb; верхнелужицкий chlěb.

Прагерманский *hlaibaz (“loaf, bread”), мужской род

🢃

Древнеанглийский hlāf > английский loaf; англо-шотландский laif;

Древнефризский hlēf > затерландский luffe; западнофризский liaf;

Немецкий Laib; 

Древнескандинавский hleifr > исландский hleifur; фарерский leivur; норвежский leiv; шведский lev; датский lev; 

Готский 𐌷𐌻𐌰𐌹𐍆𐍃 (hlaifs).

Делается вывод, что праславянское существительное *xlěbъ (“loaf, bread”) является ничем иным, как заимствованием прагерманского существительного *hlaibaz (“loaf, bread”).

На каких основаниях сделан такой вывод?

Стоит привести более раннюю праславянскую форму формы *xlěbъ (“loaf, bread”) — выглядит она следующим образом *xlaibas.

Теперь можно чуть лучше рассмотреть раннюю праславянскую форму *xlaibas и прагерманскую форму *hlaibaz, а также их семантику, т.е. смысловое значение (“loaf, bread”).

Во-первых, у этих форм весьма идентичная семантика.

Во-вторых, праславянская и прагерманская формы имеют общий род — мужской; это можно определить по общим окончаниям мужского рода, в праславянском *-as, в прагерманском *-az. Эти окончания восходят к праиндоевропейскому окончанию *-os, откуда и в латинском языке окончание -us и в греческом -ος (-os).

В-третьих, следует сравнить основы без окончания мужского рода: праславянская основа *xlaib- и прагерманская основа *hlaib-. В праславянском слова начинавшиеся на согласную *x- довольно редко встречаются, и поэтому относятся к заимствованиям, так как не соответствуют правилу «руки». Это правило было обнаружено и сформулировано в 1895 году для славянских языков.

Правило формулируется так: *s после *r, *u, *k, *i изменялось в велярный спирант *х, если за ним не следовал взрывной звук *p, *t или *k.

В праславянской основе за согласной *x- мы не наблюдаем ни одну подходящую фонему из правила «руки», поэтому праславянское существительное *xlaibas трактуется как заимствование прагерманского существительного *hlaibaz вместе с заимствованной семантикой (“loaf, bread”).

*h совпадает с *x; *l совпадает с *l; дифтонг *ai совпадает с дифтонгом *ai; *b совпадает с *b; прагерманское окончание мужского рода *-az заменяется праславянским окончанием мужского рода *-as.

Далее существительное переживает следующие изменения:

*xlaibas (суперлабиализация, переход *a в *u перед *s и *n на конце словоформы)

🢃

*xlaibus (закон открытого слога вызывающий отпадение конечных согласных)

🢃

*xlaibu (качественно-количественная дифференциация долгих и кратких гласных)

🢃

*xlaibъ (монофтонгизация дифтонгов)

🢃

*xlěbъ (появление письменности и фиксация этой формы в древнеюжнославянском и древневосточнославянском кластерах [кириллическое письмо], а также в древних западнославянских диалектах [латинское письмо])

🢃

хлѣбъ (“loaf, bread”)

Акцентологические данные

В прагерманском языке прекратил своё действие закон Вернера, ударение закрепилось на первом слоге словоформы. Заимствование в праславянский существительного с долгим дифтонгом *ai, который мгновенно получает акут ( ˊˊ ), т.е. музыкальную восходяще-нисходящую интонацию.

По этой интонации можно узнать валентность основы — основа имеет доминантную валентность (+), см. картинку ниже, а, соответственно, имеет акцентную парадигму (a), которая ещё называется баритонированная акцентная парадигма, или неподвижная акцентная парадигма, что типично для заимствования из языка имеющий ударение только на первом слоге.

Почему акут?

На акут указывает долгий дифтонг *ai, а также акцентологические данные словенского (hlẹ̀b) и сербохорватского (hlȅb) языков.

Происхождение: Прагерманский язык.

Использовавшиеся материалы для поста:

1. Saskia Pronk-Tiethoff. 2013. The Germanic loanwords in Proto-Slavic.

2. Kiparsky, V. 1934. Die gemeinslavischen Lehnwörter aus dem Germanischen.

3. Трубачёв О. Н. 2004. Труды по этимологии.

4. Живлов М. А. 2016. Рецензия на The Germanic loanwords in Proto-Slavic.

5. Даль В. И. 1863. Толковый словарь живого великорусского языка.

6. Trávniček Fr. 1952. Etymologický slovník jazyka staroslověnského.

7. Собственные знания по сравнительно-историческому языкознанию.

В 7—10 веках нашей эры территорию между Одрой (Oder) и Лабой (Elbe), а также между Лабой в её нижнем течении и Балтийским побережьем, включая остров Руян (Rügen), заселяли славяне.

Крайнюю северо-западную часть этой территории занимали племена такие как варны, ободриты, глиняне, полабяне, вагры. К западу от Лабы, вплоть до 10-ой восточной долготы, это почти до нынешнего Гамбурга (Hamburg), жили древяне. Ободритский князь Готшалк объединил эти племена и пытался делать попытки христианизации. Отсутствие единства этого славянского форпоста на Западе вело к его слабости перед лицом немецкого натиска, к утрате самостоятельности в особенности после Крестового похода 1147 года, направленного против славян-язычников, к германизации славян на этой территории.

Славяне в составе немецких графств и княжеств начали занимать подчинённое положение. Это вело к тому, что в своей деятельности им приходилось использовать немецкую речь; в славянскую речь проникали немецкие заимствования, а затем она постепенно, но неуклонно вытеснялась немецким языком из различных сфер жизни — сначала общественной, а затем и из бытового общения. Так, на острове Руяне уже в 1404 году была отмечена смерть последней женщины, пользовавшаяся славянской речью. Во многих местах славянская речь была полностью вытеснена, отражаясь лишь в некоторых немецких диалектных словах вроде tscharneize (“черника”) и в топонимах, таких, например, как Росток, Бюлитц, Ланке и многие другие. Но в отдельных местах, в частности в болотистых местностях к юго-западу от Лабы вплоть до реки Ильменау (Ilmenau) вдоль реки Етцель, в округе Люхов—Данненберг (Lüchow-Dannenberg) бывшего княжества Люнебург (Lüneburg), входившего в герцогство Ганновер, славянская речь сохранялась вплоть до 17 — начала 18 веков.

Именно этот, дольше других сохранившийся, славянский языковой островок получил в науке наименование полабского языка, языка полабских (или залабских) славян (или древян). Немцы называли их вендами, и в последний период существования полабского языка сами его носители называли свой язык вендским. Указанную территорию и теперь называют Вендланд, а также верхний и нижний Дравен (Дравенланд).

В первой половине 17 века полабский язык ещё широко существовал как язык бытового общения крестьян в сёлах Древянии, как язык устного народного творчества. На каком-то этапе полабский язык применялся и христианской религией, о чём свидетельствует факт записи христианских молитв на полабском языке, но затем церковь отказалась и воспринимала использование его отрицательно.

К концу 17 века полабский язык был вытеснен почти из всех сфер своего применения. Молодёжь около 1700 года старалась по-полабски не разговаривать на улицах, чтобы не вызывать насмешек. В начале 18 века слыть вендом означало подвергаться не только насмешкам, но и преследованиям. Только пожилые люди пользовались в быту полабским языком. Вустровский пастор Христиан Хенниг, составивший наиболее подробный полабский словарь, писал в предисловии к нему в 1711 году:

В нынешнее время по-вендски здесь говорят только некоторые старики, их дети и другие молодые этого не могут делать, так как их за это высмеивают... Поэтому лет через двадцать, тридцать, когда старые умрут, язык станет прошедшим, и тогда не найдёшь больше венда, который мог бы заговорить на своём языке, даже если ему дать за это очень много денег.
— Христиан Хенниг

В семье единственного грамотного полабянина Яна Парум-Шульце дед и отец говорили хорошо и по-полабски и по-немецки. Его младшая сестра ещё понимала по-полабски, а брат, который был младше Яна на 8 лет, уже совершенно не знал полабского языка. Сам Ян, владевший полабским языком, писал в 1725 году:

Умру я и ещё три человека в нашем селе, и никто не будет знать, как собака называлась по-вендски.
— Ян Парум-Шульце

И он, как мог и умел, взялся за фиксацию остатков родного слова, вероятно не зная, что за полтора десятка лет до этого в некоторых милях от него вустровский пастор составил сравнительно подробный словарь полабского языка. В записях Яна до нас дошли интереснейшие тексты живой полабской речи, живых диалогов. Ян умер в 1740 году.

Между 1744 и 1752 годами была сделана последняя запись полабского текста — “Отче наш” Бухгольца. А в 1756 году в церковной метрике Вустрова, где раньше работал Хенниг, записано, что 3 октября после долгой болезни умерла 88-летняя вдова старосты и домохозяйка в Долгове, которая:

...была последней из тех, кто хорошо владел вендским языком и мог петь по-вендски, почему она должна была явиться перед его королевским величеством нашим всемилостивым господином в Гёрде, чтобы он услыхал этот язык из её уст.

Но ещё в 1751 году анонимный путешественник писал:

Теперь не найдёшь уже места, где бы говорили по-вендски. Мой друг сообщал, что ещё несколько лет тому назад в так называемых лесных сёлах жили ещё старики, которые ещё немного знали этот язык, но показывали это только после настоятельных просьб. Потому что нынешние жители имеют отвращение к вендам...

(в оригинале — Holzdörfern, калька с полабского названия “древянские сёла”?)

Иоганн Генрих Юглер, составивший по рукописным и печатным источникам первый сводный словарь полабского языка, пытался в 90-х годах 18 века найти кого-нибудь, кто знал бы хоть немного “по-вендски”, но это уже было совершенно невозможно.

Немного слов на полабском языке:

püpel — пепел
kråi — кровь
ṕås — собака (пёс)
vaux́ü — ухо
våťü — глаз (око)
perü — перо
råibo — рыба
dübrĕ — хороший (добрый)
vlås — волос
ťüľonĕ — колено
laist — лист
vås — вошь
ďöră — гора
nüc — ночь
jadån — один
pǫt — дорога (путь)
såpot — спать
dåim — дым
vådă — вода
kåtü — кто
l’otü — год (лето)
v́otĕr — ветер
tåi — ты
zenă — женщина (жена)
clåvăk — человек
glåvă — голова
rǫkă — рука