В 7—10 веках нашей эры территорию между Одрой (Oder) и Лабой (Elbe), а также между Лабой в её нижнем течении и Балтийским побережьем, включая остров Руян (Rügen), заселяли славяне.
Крайнюю северо-западную часть этой территории занимали племена такие как варны, ободриты, глиняне, полабяне, вагры. К западу от Лабы, вплоть до 10-ой восточной долготы, это почти до нынешнего Гамбурга (Hamburg), жили древяне. Ободритский князь Готшалк объединил эти племена и пытался делать попытки христианизации. Отсутствие единства этого славянского форпоста на Западе вело к его слабости перед лицом немецкого натиска, к утрате самостоятельности в особенности после Крестового похода 1147 года, направленного против славян-язычников, к германизации славян на этой территории.
Славяне в составе немецких графств и княжеств начали занимать подчинённое положение. Это вело к тому, что в своей деятельности им приходилось использовать немецкую речь; в славянскую речь проникали немецкие заимствования, а затем она постепенно, но неуклонно вытеснялась немецким языком из различных сфер жизни — сначала общественной, а затем и из бытового общения. Так, на острове Руяне уже в 1404 году была отмечена смерть последней женщины, пользовавшаяся славянской речью. Во многих местах славянская речь была полностью вытеснена, отражаясь лишь в некоторых немецких диалектных словах вроде tscharneize (“черника”) и в топонимах, таких, например, как Росток, Бюлитц, Ланке и многие другие. Но в отдельных местах, в частности в болотистых местностях к юго-западу от Лабы вплоть до реки Ильменау (Ilmenau) вдоль реки Етцель, в округе Люхов—Данненберг (Lüchow-Dannenberg) бывшего княжества Люнебург (Lüneburg), входившего в герцогство Ганновер, славянская речь сохранялась вплоть до 17 — начала 18 веков.
Именно этот, дольше других сохранившийся, славянский языковой островок получил в науке наименование полабского языка, языка полабских (или залабских) славян (или древян). Немцы называли их вендами, и в последний период существования полабского языка сами его носители называли свой язык вендским. Указанную территорию и теперь называют Вендланд, а также верхний и нижний Дравен (Дравенланд).
В первой половине 17 века полабский язык ещё широко существовал как язык бытового общения крестьян в сёлах Древянии, как язык устного народного творчества. На каком-то этапе полабский язык применялся и христианской религией, о чём свидетельствует факт записи христианских молитв на полабском языке, но затем церковь отказалась и воспринимала использование его отрицательно.
К концу 17 века полабский язык был вытеснен почти из всех сфер своего применения. Молодёжь около 1700 года старалась по-полабски не разговаривать на улицах, чтобы не вызывать насмешек. В начале 18 века слыть вендом означало подвергаться не только насмешкам, но и преследованиям. Только пожилые люди пользовались в быту полабским языком. Вустровский пастор Христиан Хенниг, составивший наиболее подробный полабский словарь, писал в предисловии к нему в 1711 году:
В нынешнее время по-вендски здесь говорят только некоторые старики, их дети и другие молодые этого не могут делать, так как их за это высмеивают... Поэтому лет через двадцать, тридцать, когда старые умрут, язык станет прошедшим, и тогда не найдёшь больше венда, который мог бы заговорить на своём языке, даже если ему дать за это очень много денег.
— Христиан Хенниг
В семье единственного грамотного полабянина Яна Парум-Шульце дед и отец говорили хорошо и по-полабски и по-немецки. Его младшая сестра ещё понимала по-полабски, а брат, который был младше Яна на 8 лет, уже совершенно не знал полабского языка. Сам Ян, владевший полабским языком, писал в 1725 году:
Умру я и ещё три человека в нашем селе, и никто не будет знать, как собака называлась по-вендски.
— Ян Парум-Шульце
И он, как мог и умел, взялся за фиксацию остатков родного слова, вероятно не зная, что за полтора десятка лет до этого в некоторых милях от него вустровский пастор составил сравнительно подробный словарь полабского языка. В записях Яна до нас дошли интереснейшие тексты живой полабской речи, живых диалогов. Ян умер в 1740 году.
Между 1744 и 1752 годами была сделана последняя запись полабского текста — “Отче наш” Бухгольца. А в 1756 году в церковной метрике Вустрова, где раньше работал Хенниг, записано, что 3 октября после долгой болезни умерла 88-летняя вдова старосты и домохозяйка в Долгове, которая:
...была последней из тех, кто хорошо владел вендским языком и мог петь по-вендски, почему она должна была явиться перед его королевским величеством нашим всемилостивым господином в Гёрде, чтобы он услыхал этот язык из её уст.
Но ещё в 1751 году анонимный путешественник писал:
Теперь не найдёшь уже места, где бы говорили по-вендски. Мой друг сообщал, что ещё несколько лет тому назад в так называемых лесных сёлах жили ещё старики, которые ещё немного знали этот язык, но показывали это только после настоятельных просьб. Потому что нынешние жители имеют отвращение к вендам...
(в оригинале — Holzdörfern, калька с полабского названия “древянские сёла”?)
Иоганн Генрих Юглер, составивший по рукописным и печатным источникам первый сводный словарь полабского языка, пытался в 90-х годах 18 века найти кого-нибудь, кто знал бы хоть немного “по-вендски”, но это уже было совершенно невозможно.
Немного слов на полабском языке:
püpel — пепел
kråi — кровь
ṕås — собака (пёс)
vaux́ü — ухо
våťü — глаз (око)
perü — перо
råibo — рыба
dübrĕ — хороший (добрый)
vlås — волос
ťüľonĕ — колено
laist — лист
vås — вошь
ďöră — гора
nüc — ночь
jadån — один
pǫt — дорога (путь)
såpot — спать
dåim — дым
vådă — вода
kåtü — кто
l’otü — год (лето)
v́otĕr — ветер
tåi — ты
zenă — женщина (жена)
clåvăk — человек
glåvă — голова
rǫkă — рука
