Верден. Мясорубка дьявола
Верден. Мясорубка дьявола II
Верден. Мясорубка дьявола III
Для ЛЛ. В э ч б о н бт з вр и рз спс.
Окопные бои дали новую жизнь холодному оружию. Длинная винтовка с примкнутым штыком очень неудобна в рукопашных схватках. Здесь в дело идут ножи, кастеты, дубинки, остро заточенные саперные лопатки. Последние приобрели огромную популярность у солдат в силу своей универсальности: ей можно и рубить, и колоть. В бою, очень многие подвязывают лопатки веревкой к кисти руки — так она не вылетит из ладони при сильном ударе. Хотя в самом начале войны, лопатка рассматривалась только как лишний и ненужный груз. Но теперь все изменилось. Грамотно поставленный удар этим оружием страшен. Опытный боец с хорошо отточенной лопаткой в руках, в схватке может натворить черти чего. Боевой нож также святая вещь для каждого солдата. Винтовочный штык слишком длинный и громоздкий, он абсолютно непригоден для ближнего боя. А вот нож для траншейных схваток, совершенно незаменим. Некоторые делают себе оружие сами. Очень распространены небольшие кирки для разбития подмерзшей земли. Наносимые ей рубящие удары просто ужасны. Но встречается и чистой воды экзотика. Например, дубинки с закрепленными на конце стальными шестеренками, или тяжелые металлические шары на цепи. Схлопочешь такой штукой в голову от души – и все, большой привет, никакая каска не спасет. Правда, сначала командование пыталось запретить эти солдатские изобретения, но из этого ничего не вышло. В окопы высокие чины не суются. А младшие командиры отродясь не обращали внимания на такие пустяки. Логика рядовых вообще предельно проста: мне удобней действовать этой штукой, и точка. Если хотите их запретить – сначала запретите рукопашные схватки. Наш генералитет в конце концов махнул рукой, здраво рассудив: неважно чем солдаты уничтожают врага, главное что они его уничтожают. Что же, и генеральские головы порой посещают дельные мысли, жалко, что они там не частые гости.
В каждом взводе есть несколько гранатометных пар. Это отчаянные и всеми уважаемые ребята. Во время вражеской атаки они действуют следующим образом. Один достает гранату, срывает с нее предохранительный колпак и подает товарищу. Второй разбивает капсюль ударом о лежащую рядом с ним саперную лопатку и швыряет гранату в наступающих. Некоторые мастера мечут эти смертоносные заряды на расстояние в сорок – пятьдесят метров! Если пара действует грамотно, быстро и слаженно - атакующим не поздоровится. Шквал осколков от разрыва града летящих в них гранат, быстро уложит противника на землю.
Особое внимание, разумеется отдается пулеметам. Вот уж воистину изобретение самого Сатаны. Он кардинально изменил ход всей войны. Пулемет по праву стал подлинным королем поля. Один хорошо подготовленный пулеметный расчет запросто может выдержать атаку целой роты. Естественно, отношение к этим стволам самое трепетное, и это еще мягко сказано. С пулеметов сдувают пылинки в прямом смысле слова. При обстреле их первыми убирают в надежные укрытия. Ибо при вражеской атаке один пулемет может спасти нас всех.
В отличие от врага, с профессиональными снайперами у нас настоящая проблема. Вот у бошей почти на каждую роту имеется три, а то и четыре отличных стрелка, прошедших специальную подготовку. Они сумели озаботиться этой задачей еще в самом начале войны, что не замедлило сказаться на наших потерях. А родное французское командование пока не может разрешить эту проблему. Обученных стрелков ужас как не хватает. Поэтому снайпер у меня только один — жутковатого вида лешак, по имени Ивер Лере из первого взвода. Вандейский охотник, выходец из сущей глуши, с ужасающим бретонским акцентом. Бородатый, с вечно мрачной грязной мордой, он способен часами лежать в засаде не пошевелившись. Его одеяние соответствующее: поверх формы он носит покрытие сшитое из мешков для песка. Каска и винтовка также перевязаны мешковиной. Этот наряд он сшил сам и вышло очень хорошо: перепачканная грязью ткань делает его абсолютно незаметным на бруствере. Причем он вооружен трофейной немецкой винтовкой «Маузер» и не желает даже слышать о перемене оружия, ссылаясь на ее простоту, надежность и убойность. В качестве прицела использует английский «Эванс», то ли подобранный, то ли выменянный им где-то в тылу. Такой вот единственный ротный снайпер: сам француз, а точнее бретонец, винтовка германская, патроны германские, а оптика британская. Но бьет очень метко, без промахов, по правилу один выстрел — один труп.
Снайперов опасаются все, поэтому без нужды из траншей никто не высовывается. Хотя если сказать, что мы сидим в траншеях – это не сказать ничего. Здесь не линия окопов, здесь настоящее подземное царство. Наши позиции глубоко в земле, мы зарылись на четыре с половиной, а на отдельных участках и на все пять метров. По ходам сообщения, прорытым на такой же глубине, можно спокойно добраться до позиций второй линии. Солдатские блиндажи также прочно врыты в землю, изнутри они укреплены бревнами, а в некоторых даже вымощен досками пол. Имеются отдельные ниши для раненых – при серьезном обстреле их немедленная эвакуация является достаточно проблематичным делом, а порой и вовсе невозможным. Воздух здесь всегда очень тяжелый, недвусмысленно отдающий холодом, дерьмом и могилой. Что бы выбраться на поверхность используются прочные, деревянные лестницы. Наверху специально оборудованные насыпи – брустверы, надежно укрытые мешками с песком. Именно здесь находятся солдаты во время вражеской атаки. А сейчас там стоят лишь часовые, прикрытые хорошо замаскированными бойницами, да наблюдатели. Все подходы к нашим позициям густо опутаны бесконечными рядами колючей проволоки. Вся основная жизнь пехотного подразделения идет в глубине.
Начинаю обход траншей. Первым взводом командует су-лейтенант Жером, спокойный и рассудительный вояка. Чистокровный парижанин, поэтому к провинциалам относится с легким высокомерием. Почти успел закончить медицинский, но война помешала. Категорически отказался служить в госпитале и добровольно ушел в стрелки. С офицерских курсов вернулся всего три месяца назад, так что лейтенант новоиспеченный, но ответственный. На полном серьезе уверяет, что эта заваруха продлиться ровно сто лет. Из них девяносто пять лет уйдет на то, что бы распутать всю поставленную сторонами колючую проволоку, а следующих пяти годочков вполне хватит на то, что бы полностью перебить друг друга. Сейчас он ровным голосом отдает приказы, объявляя взводу задачи на день. Здороваемся. Слушаю рапорт. Двое из его людей и впрямь здорово простыли, их нужно направить в медпункт. Подписываю эвакуационные свидетельства – без них в тылу верная дорога в лапы полевой жандармерии. Без документов здесь разрешается только умирать, а на все остальное нужна бумага. Иду дальше.
Брань Гийома слышно издалека, значит я приближаюсь к его подразделению. Он всегда ругается, и в плохом настроении, и в хорошем. Просто характер у него такой. За что-то честит своих сержантов, командиров отделений. Здесь окопный день уже в самом разгаре. По ходам сообщения с ведрами в руках уходят пищеносы – полевая кухня у окопов второй линии, так что за едой нужно идти. Это не очень хорошо, к нам еда попадет почти холодной. Но ничего не поделаешь. Готовить пищу здесь нельзя, дым сразу навлечет на тебя неприятельский огонь. Солдаты в промокших шинелях чистят оружие, роют землю, укрепляя позиции. В каждом взводе примерно половина Марий-Луиз (прозвище новобранцев во французской армии), этот выход в окопы передовой линии для них первый. Остальные – бывалые вояки, настоящие пуалю (фр. les poilus - волосатики, волосатые. Так во Франции эпохи Первой мировой называли солдат – ветеранов). Я всегда смешиваю новичков с теми, кто уже побывал в огне. Да по-моему, так делают все: подразделение составленное из одних новобранцев ничего не стоит в современном бою. Гийом громко приветствует меня. Вместе с ним поднимаемся наверх и осматриваем посты наблюдения. Наблюдение проводим с чрезвычайной осторожностью: снайперов на противоположной стороне никто не отменял. На прошлой неделе двоих зазевавшихся наблюдателей подстрелили, гады. Правда не здесь, а на другом участке, более близко выдвинутым к противнику. Сейчас до позиций бошей около километра, там наверное, также царит обычная утренняя суета. С такого расстояния словить снайперскую пулю маловероятно, но мы маскируемся просто в силу окопной привычки. Пейзаж перед нами унылый. Ни одного дерева, только нескончаемые ряды колючки, а за ними поле грязи, сплошь изрытое воронками от снарядов.
Третий взвод находится под началом су-лейтенанта Лефуле. Он кадровый военный, в армии уже больше пяти лет. Младшее офицерское звание получил не заканчивая офицерской школы, а был произведен сразу же из сержантов. Бретонский крестьянин, степенный, крепкий мужик. Знаю, что солдаты «за глаза» называют его папашей. Очень немногословен. Но взвод держит в железных руках. Любое нарушение дисциплины карается им одинаково: виновный, а затем и командир его отделения, получают такой удар кулаком в грудь, что добрых пару часов не могут прийти в себя. Физической силы он необычайной. Однажды, на спор, ухитрился с удара расколоть топором трофейную немецкую каску. Зрелище действительно потрясло всех. Сейчас он проверят защитные маски своих бойцов. Неторопливо и придирчиво взводный осматривает каждую, крутя ее в своих огромных руках. Увидев меня Лефуле прекращает свое занятие, орет «внимание, командир роты в траншее!» и вытянувшись в струну, рапортует. Здесь позиция больше чем где-либо залита водой, поэтому сегодня все силы будут брошены на проведение дренажных работ. Что же, действуйте ребята.
Ну вот и все мое войско. Вообще, по строгим правилам военного устава, ротой должен командовать офицер в чине капитана, а командир взвода – это лейтенантская должность, но уж никак не ниже. Но война внесла свои коррективы в уставы и наставления. Половина кадрового офицерского корпуса оказалась выбитой в четырнадцатом году. Срочно пришлось открывать множество краткосрочных офицерских школ, в которых наиболее отличившиеся капралы и сержанты, получали офицерские нашивки. И вот, благоволите: теперь су-лейтенанты командуют взводами, а лейтенанты ротами. И ничего страшного не случилось. Опытный вояка – сержант, в тысячу раз лучше знает свое дело, чем любой лейтенант - новичок. Вот и сейчас, везде все нормально. Во взводы возвращаются пищеносы. Строго говоря, питание нам положено двухразовое, но на передовой всегда все получают суточный паек за один заход. Объяснение простое и разумное: а вдруг начнется обстрел? И тогда уже не прогуляешься так спокойно с ведрами до окопов второй линии. Сейчас в ведрах плещется уже остывший суп. Мясные консервы, хлеб. И конечно же пинард, черт бы его побрал. Это отвратительное легкое пойло разливают из расчета по пол литра в день на человека. Впрочем, Гийом утверждает, что им совсем не плохо запивать коньяк. И вдруг волнение: а сок? Где сок, дьявол вас забери? (сок, фр. jus – так в окопах называли кофе). Да вот он конечно, тащивший его солдат просто немного отстал от своих. Суп, разумеется едят сразу, пока он не стал совсем холодным. Остальное, как и пинард, откладывается на ужин. Француз он ведь и на войне француз. А как настоящему французу можно заснуть, пусть даже и в грязной
День проходит в обычной работе: чистят оружие, блиндажи укрепляют новыми бревнами, подсыпают парапет, совершенствуют и маскируют бойницы, насыпают новые мешки землей. Отхожие места – страшная проблема. Как глубоко не зарывай плоды нашей жизнедеятельности в землю, а как попадет туда вражеский снаряд, и мы тут же оказываемся в собственном дерьме. А не закапывать это дело нельзя. Иначе в окопы пожалует госпожа эпидемия, санитарные законы еще ни кто не обошел. Часовые свободной смены отдыхают – кто спит укрывшись брезентовой накидкой, кто играет в карты. Некоторые развлекают себя тем, что убивают крыс, метая в них саперные лопатки. Для этого дела нужна большая ловкость, поэтому точный удар всегда сопровождается бурными аплодисментами и криками одобрения. Высший пилотаж — это подбросить крысу в воздух ударом ноги и на лету разрубить эту хвостатую гадину лопаткой. Но так могут очень не многие. Когда находят большую крысиную нору, поступают по-другому. Из пяти – шести патронов высыпают порох. Взводный умелец готовит небольшую бомбу, которую и засовывают в нору. Затем поджог, взрыв и обожженные крысы отвратительно визжа, выныривают наружу. Прямо под поджидающие их лезвия саперных лопаток. Вот такое не хитрое солдатское развлечение. Остальные приводят в порядок обмундирование, очищая его от грязи. Нормальный, обычный, будничный день. Сегодня не случилось даже самой слабой перестрелки, видимо и мы, и боши, решили одинаково – живи сам, и дай жить другим.
Но ближе к вечеру становится тревожно. Во вражеской линии отмечено шевеление. Наблюдатели примкнули к окулярам, видно плохо, однако движение в траншеях бошей фиксируют во всех взводах. Докладываю по команде. В ответ приходит приказ усилить наблюдение и быть готовым ко всему. Спасибо за ценное указание, а то сам бы никогда не догадался. Разведку с воздуха провести не получится, уже слишком темно. Ясно, скоро что-то будет. Вопрос что? Обстрел? Газ? Атака? На всякий случай вечернюю порцию пинарда запрещаю – мало ли что? Это вызывает неудовольствие в роте, но дело ограничивается тихим ворчанием. Взводные клянутся переломать ребра любому, кто осмелится нарушить приказ.
На ночь выставляю усиленные караулы. Два раза обхожу их самолично – но пока все тихо, часовые смотрят в оба. Под утро усталость окончательно меня сморила и я отправляюсь спать. В конце – концов, случится то, что случится. Не в моей власти изменить их планы. Я стал странно засыпать в блиндаже: сначала какое-то оцепенение, а затем будто разом проваливаешься в бездну забытья. И спишь, и не спишь одновременно. О…Какой-то тупой звон слышится… Снится что ли? Дьявол, что такое? Отчаянно колотят по пустой снарядной гильзе… И там, и там… Этот чертов звон ни с чем не спутаешь, все понятно, газ! Рывком спрыгиваю с нар, срываю с гвоздя защитную маску и выскакиваю наверх.
- Газ! Газ! - надрывно кричат часовые, изо всех сил колотя в снарядные гильзы и стреляя в воздух.
Но звон и пальба уже слышаться по всей нашей линии. Бегу по траншеям: подъем, вставайте, все вон из блиндажей, газ, газ, гаааааз!!!! Вдалеке слышится грубая брань, понятно, это Гийом выталкивает наружу своих.
- Гийом, - кричу я ему, - пулей всех наверх! Шевелитесь, если не хотите здесь сдохнуть падалью! Да быстрее же!
Но взводные и так знают, что делать. - Винтовки, маски, гранаты и наверх! Винтовки, маски, гранаты и наверх! - беспрестанно звучит команда.
Линия окопов быстро забиваются людьми. Уже светает. Все грязные, в промокших шинелях, заспанные, меньше всего сейчас мы похожи на людей.
- Передайте по цепи! - изо всех сил кричу я, вздрючивая себя, - выбираемся из окопов и на бруствер! Как только газ доползет до колючки, открываем огонь! Палите не жалея патронов! Каждый должен швырнуть в эту дрянь как минимум по две гранаты! Затем падаем ничком на землю! Когда газ накроет нас, обязательно закрыть глаза! Дышать ровно, не в коем случае не сбивать дыхание! Не сметь снимать маски без приказа! Слышите, не сметь! За газом начнется обстрел! Пережидаем его там, они не смогут прицельно бить, до нас слишком далеко! Никто не возвращается в блиндажи без команды, пока не выветрится эта срань! Все, надеть маски и наверх!
По грубо сколоченным лестницам взводы выбираются на поверхность траншеи, тут же занимая свои места на бруствере и плотно прижимаясь к набитым землей мешкам. Вместе с остальными я карабкаюсь по лестнице наверх. Плюхаюсь на мокрые мешки осторожно, что бы не забрызгать грязью стекло на маске. Иначе ничего не увидишь. И протереть нечем будет. Сквозь тусклую предрассветную дымку различаю огромное грязно-зеленое облако, медленно ползущее на нашу линию. Точно, хлор. Черт, кишки бы тому на штык намотал, кто выдумал эту штуку! Вот бы его сейчас сюда! Порадовался бы своему детищу.
При газовой атаке наши правила предписывают вытаскивать и поджигать на бруствере все, что только может гореть. Дрова, солому, ветошь, и прочее дерьмо. Огонь заставит отраву несколько приподняться над нами, и частично нейтрализует ее поражающий потенциал. Но сейчас об этом не может быть и речи. После нескольких суток беспрестанного дождя все так вымокло, что ни о каком поджоге не может быть и речи. Остается надеяться только на винтовочный и пулеметный огонь, да разрывы гранат. Это тоже должно заставить хлор слегка приподняться над землей.
Меня бьет мелкая дрожь. Газ, шут с ним, выбраться успели, но сейчас начнется обстрел. Боши знают, что при газовой атаке любой дурак выскочит из окопов. Но пальбы еще не слышно, дрожь бьет в ожидании канонады. Зловещая тишина. Только по дальним линиям окопов продолжается перезвон, предупреждающий о газовой атаке. Хлорное облако ползет медленно, как будто бы умышленно играя на наших нервах, уже и без того натянутых не хуже гитарных струн. Наконец оно добирается до проволочных заграждений и в тот же миг вся линия лежащих в жидкой грязи людей, взрывается огнем. Бегло палят винтовки, захлебываются короткими очередями пулеметы, раскатисто гремят гранатные разрывы. Но смертельной, грязно-зеленой туче все нипочем. Покачиваясь и шатаясь, как последний пьяница, она неумолимо движется на нас. Ее нельзя убить свинцом. Но ее можно заставить немного приподняться
Неожиданно огонь как по команде прекращается, и спустя минуту газ накрывает нас своим ядовитым объятием. Закрываю глаза, пытаюсь неглубоко, а самое главное ровно дышать. Не приведи Господь сейчас сбить дыхание, это верная и лютая смерть. Тишину разрывает первый выстрел. Вот оно. Началось. Тяжелые снаряды летят с жутким завыванием. Свист такой противный, что душу в спираль воротит. Но взрывы ложатся далеко за нами. Значит, удар принимает на себя вторая линия. Нам повезло. Тело вздрагивает при каждом разрыве, все плотнее и плотнее прижимаешься к земле, от грохота заложило уши. Считаешь каждый разрыв, сжимаясь в комок. Вроде бы и знаешь – палят не по твоей линии, а сердце все равно замирает, а вдруг сюда?
Далеко за спиной заговорила наша артиллерия. Слава Богу, очнулись сукины дети! Теперь снаряды летят в обоих направлениях. Нам остается только ждать. Внезапно обстрел заканчивается так же неожиданно, как и начался. Господи, неужели это все? Вроде так и есть, слава Богу. Дешево отделались, повезло. Медленно поднимаю голову, открываю глаза. Ядовитой зеленой мути уже нет, хлор прошел дальше. Мои тоже поднимают головы. Грожу кулаком в обе стороны, давая понять, что маски еще снимать рано. Нужно ждать. Хлор тяжелее воздуха, он ждет нас в окопах, им еще полны все блиндажи под завязку. Приходится лежать в грязи и ждать. Время тянется медленно до невозможности, ничего нет хуже тупого ожидания. Что бы убить время, начинаю мысленно считать до ста. Досчитав, считаю снова. Потом опять. Так проходит час. Наконец, снимаю маску и делаю первый осторожный вздох. Чисто. Можно дать отбой. Господи, какое же это счастье просто глубоко дышать! А ведь до войны никогда не задумывался о таких простых вещах.
Но возвращаться в окопы нельзя еще часа два, пока не выветрится вся эта нечисть. Мы лежим. Мы ждем. Что бы убить долгое ожидание люди в пол голоса начинают переговариваться друг с другом. Но головы все поднимать бояться, поэтому кажется что человеческий бубнеж исходит из самой земли. Наконец, свежий, спасительный и столь долгожданный ветер, окончательно уносит прочь всю выпущенную на нас отраву. Теперь можно спуститься и осмотреться. Сразу же объявляю перекличку – все целы? Слава Богу, практически все. Недосчитались только одного во взводе Жерома. Новенький. Видать при пальбе нервы сдали, вот и решил в окоп сползти. Зацепился и порвал маску. Лицо синюшное, широко раскрытый в предсмертном оскале рот, страшные, вылезшие из орбит глаза. Но горло не расцарапано. Видно, что бедолага хлебнул глубоко и сразу. Ладно, хоть мучился не долго. Его накрывают мешком и уносят в дальний блиндаж. Сменят – заберем с собой. Ему уже больше некуда спешить…
Кого-то из новобранцев рвет от увиденного. Окопы и блиндажи полны трупами крыс, единственное хорошее дело в газовой атаке. Сердце топит жестокая радость - не всё этим противным хвостатым тварям жрать наши тела. Черт, никак не могу привыкнуть к тому, что крыс бывает так много. Сейчас их сгребут лопатами в кучи и грязно ругаясь, закопают глубоко в землю. Мол, мало того что своих хороним, тут еще зарывай эту нечисть… Значит, какое-то время будем жить без этих гнусных зверьков. Правда, недолго. Очень скоро они появятся вновь. Ладно, сами хоть почти все уцелели.
Вернувшись в блиндаж, я закуриваю, достаю початую бутылку пинарда, зубами вытаскиваю пробку, и жадно пью прямо из горлышка. Еще два дня и нас сменят. Если доживем, конечно. Осталось всего два дня…
В военное время правда столь драгоценна,
что ее должны охранять батальоны лжи.
По прошествии полутора лет войны ни одна из сторон не могла похвастать решительными успехами. Да, германские войска стоят недалеко от Парижа, но полностью разгромить Францию им не удалось. Да, немцы заняли огромные территории Российской империи, но и это далеко не победа. Союзникам удалось выдержать тяжкие удары германских армий и перейти к глубоко эшелонированной обороне на всех фронтах. Мощный флот Соединенного Королевства не без успеха вел блокаду германского побережья. Однако война идет на территории стран Антанты, под оккупацией оказались важнейшие промышленные районы Франции и западные регионы Российской империи. Но изначальная стратегия германского блицкрига потерпела полный и безоговорочный крах — быстро разбить своих противников по частям, немцам не удалось. Теперь неумолимо вступила в свои права самая страшная из всех войн – война на истощение, война, направленная на полное поглощение всех людских, денежных и материальных ресурсов противоборствующих сторон. Беспощадная схватка продолжалась. И проиграть в ней должен был тот, кто не выдержит этого жуткого напряжения первый.
В 1915 году к числу противников стран Центральной коалиции примкнула наконец Италия, что было бесспорным дипломатическим успехом союзников. Соединенные Штаты Америки — крупнейшая экономическая держава мира, пока еще соблюдала нейтралитет, но медленно, и неуклонно склонялась к союзу с Антантой. Конечно о прямом военном вмешательстве Америки в конфликт речи еще не было, но заокеанская финансовая, военная и промышленная помощь в адрес Англии и Франции, росла с каждым днем.
Положение Германии и ее союзников, было конечно же незавидным, но еще и далеко не катастрофическим. Однако державам Центрального блока, и в первую очередь Германии, как основной боевой составляющей, приходилось полагаться только на свои силы. Война на два фронта — страшная война, и она требовала колоссального напряжения всех сил немецкого народа. Большая часть мужского населения давно поставлена под ружье. Более шестисот семидесяти тысяч молодых немцев погибло с августа 1914 года. Экономика страны полностью переведена на военные рельсы. Предпринятая флотом Владычицы морей экономическая блокада Германии, сильно ударила по населению страны. Армия поглощала все, в прямом и переносном смысле этого слова. Продукты и товары первой необходимости для тыла, теперь распределялись по карточкам. Пищевой рацион населения страны сократился примерно в два раза. Если до начала войны его размер в среднем составлял 3500 калорий в день на одного человека, то к началу 1916 года он колебался в районе от 1500 до 1600 калорий в сутки. Это не замедлило сказаться на продолжительности жизни гражданского населения — так, например, женская смертность в 1916 году, возросла на одиннадцать с половиной процентов по сравнению с довоенными показателями. Бешеными темпами росли инфляция и цены на товары первого потребления.
Правда даже в таких условиях Германская империя производила больше чугуна и стали, чем Франция и Россия вместе взятые (сказывалась довоенная индустриальная мощь). На недосягаемой для союзников высоте находилось производство боевых отравляющих веществ. Объем вооружений, выпускаемый военной промышленностью, увеличился с начала войны почти в два раза, а выпуск пулеметов и артиллерийских орудий более чем в три с половиной раза! Но аналитические службы Германии прекрасно понимали, что длительной войны на истощение стране просто не выдержать – совокупная людская и промышленная мощь Антанты неизмеримо больше, чем потенциал Центральных держав. Немцы и их союзники не могут воевать вечно, иначе они попросту надорвутся. Но что же делать дальше? Необходимо было в кратчайшие сроки выработать стратегический план дальнейшего ведения войны.
Человека, которому предстояло принять столь судьбоносное и ответственное для Германской империи решение, звали генерал Эрих фон Фалькенгайн. Талантливый кадровый офицер, всю свою жизнь прослуживший в армии, он был подлинным воплощением всех лучших прусских военных традиций. Фалькенгайн практически никогда не занимался политикой, не гонялся за показной славой и имиджем, он жил только армией. Служил на разных должностях в строевых войсках, участвовал в подавлении «боксерского» восстания в Китае, закончил военную академию, руководил различными секциями Генерального штаба, получил звание генерал-лейтенанта, с начала войны был военным министром Германии.
Эрих фон Фалькенгайн испытывал почти патологический (и совершенно обоснованный) страх перед войной на два фронта, ибо прекрасно понимал, что выиграть такую схватку у Германии нет ни малейшей возможности. Именно он был единственным кайзеровским генералом, возражавшим против объявления войны Российской империи до победы на Западе. Но увы, его не услышали. Именно поэтому он являлся фанатичным приверженцем строгого соблюдения плана Шлиффена и резко критиковал действия Гельмута фон Мольтке в кампании против Франции, закончившиеся как известно, поражением последнего в битве на Марне. По иронии судьбы в сентябре 1914 года ему пришлось занять пост шефа германского Генерального штаба именно в той ситуации, которой он опасался больше всего, в ситуации, которая являлась для него подлинным и жутким кошмаром: Германская империя прочно увязла в длительной войне на двух фронтах одновременно.
Один из послевоенных историков называл генерала Фалькенгайна «...человеком, который в погоне за мелочами просматривал великие дела». Это определение во многом не лишено смысла. Он всегда был сторонником стратегий «с ограниченными целями», т.е. замыслами, не которые не предлагают полного достижения изначально поставленных целей и задач. Так, предложенная им на тысяча девятьсот пятнадцатый год год «стратегия с ограниченными целями», безусловно принесла определенные плоды: германские войска одержали ряд громких побед на Восточном фронте, и устроили нешуточное кровопускание странам Антанты на Западном. Осуществить прорыв в Дарданеллах и снять блокаду черноморского побережья России, союзникам также не удалось. Однако этого было недостаточно. По итогам прошедшего года Германия не добилась окончательной победы ни на одном из фронтов. Страны Антанты хоть и порядочно умылись кровью, но тем не менее могли продолжать войну на всех фронтах. Но главное: генерал Эрих фон Фалькенгайн не сумел разрешить две самые важные проблемы стоящие перед странами Центрального блока.
Первая состояла в том, что в германском Генеральном штабе отсутствовал какой-либо план, направленный на достижение конечной победы в войне. Замысел Шлиффена давно провалился, идея блицкрига канула в Лету, но другого не было в принципе. А вести войну не имея четкого стратегического замысла направленного на достижение успеха — сущее безумие, и Фалькенгайн не мог этого не понимать.
Вторая проблема заключалась лишь в одном кратком, но страшном и смертельном для Германии слове: Б Л О К А Д А... И ее последствия медленно, но верно уже давали о себе знать.
Меморандум отделения по экономике стратегически важных запасов сырья при военном министерстве Германии, датированный 1 ноября 1915 года гласил: «…Центральные державы со всех сторон окружены неприятельскими фронтами, и даже если линии фронтов местами каким угодно образом могут менять расположение, их круг остается непроницаемо замкнутым. Английская морская блокада, равно как и блокада, осуществляемая французским флотом в Средиземном море, вопреки всем контрмерам (действия подводных лодок) перерезали все пути ввоза из заморских стран… Это означает, что центральные державы вынуждены полагаться прежде всего на собственные сырьевые ресурсы, которые, с одной стороны, отнюдь не неисчерпаемы, а с другой — в ряде видов вообще недостаточны (нефть, каучук). Это касается не только промышленных товаров, но и продовольствия. Сельское хозяйство тяжело страдает от недостатка мужских рабочих рук — значительно больше, чем промышленность, — а сверх того нормальное потребление продовольствия нарушено значительно более трудоемким и убыточным снабжением армии… Ясно, что при таких условиях (возрастающее потребление сырья), военное производство не может бесконечно расти, учитывая в особенности, что потребности фронта по вполне понятным причинам постоянно увеличиваются, ибо при окопном характере войны исход ее решают и будут решать прежде всего материальные ресурсы».
Эрих фон Фалькенгайн не без основания считал, что если морская блокада не будет прорвана, а Румыния прекратит поставки нефти и продовольствия, то Германию в ближайшем будущем ждет неминуемый продовольственный и сырьевой кризис. А это гарантировано повлечет за собой социальный взрыв с, мягко говоря, непредсказуемыми последствиями. «Ни Германия, ни Австро-Венгрия не могут пойти на риск долговременной, изматывающей войны. До сих пор во всех стратегических и материальных отношениях мы имеем перевес, но когда-нибудь настанет день, когда все переменится, когда резервы боеспособных немецких мужчин иссякнут, и английская блокада задушит Германию», - гласила докладная записка шефа Генерального штаба, составленная в декабре 1915 года.
Продолжение следует...