Это перевод истории с Reddit

Я смотрел на вход в старую больницу, впитывая каждый штрих. Трещины, как паутина, расползлись по кирпичам, а лианы захватили почти весь фасад. Странный объект на краю наступающего леса. Реликт давно ушедшего времени. Казалось неправильным, что он до сих пор здесь. Нечто не к месту — и это только сильнее распалило мой интерес.

— Ну что? Мы тут весь день стоять будем или уже пойдём смотреть это чудо? — спросил Кайл, легко хлопнув меня по спине.

— Пошли. Не хочу терять дневной свет, — вмешалась Мэдди, потянув меня за руку.

— Как скажешь. Дамы вперёд, — ответил я, указывая на дверь. Мэдди наградила меня взглядом-кинжалом.

Внутри больница была ещё в худшем состоянии, чем снаружи. Лампы разбиты, стены покрыты граффити, а с потолка свисала розовая минвата. Как заядлый любитель урбекса, я наслаждался каждым мгновением. Есть в местах, куда людям как будто не положено ходить, что-то, что всегда вливает в кровь порцию адреналина. Я жил ради этого азарта.

Но после того дня моя страсть к заброшкам угасла.

Мы фотографировали брошенное медоборудование, когда Кайл поднял тему:

— Ребята? — прошептал он, хотя мы были одни.

— А? — отозвался я, уловив дрожь в его голосе.

— Вам не кажется, что за нами следят? Не знаю, может, это только мне так, но что-то подсказывает: мы здесь не одни.

— Хватит. Ты пытаешься меня разыграть, но в этот раз не выйдет. Какой, по-твоему, я доверчивый? — отрезала Мэдди, скрестив руки.

— Мэдди, клянусь, я не шучу.

Её выражение дрогнуло, когда она уловила серьёзность тона Кайла.

— Правда? Джейк, он серьёзно?

Я вздохнул. Когда Мэдди начинала нервничать, никому мало не казалось. До этого всё шло гладко, и мне не хотелось портить момент.

— Давайте так. Кайл, если мы осмотрим ещё пару комнат, и твоё шестое чувство всё ещё будет бить тревогу — уходим. По рукам?

Несмотря на кивки согласия, я почувствовал, как атмосфера сменилась. Напряжение стало гуще. Почти осязаемым — будто протяни руку и дотронешься.

Зная теперь то, что знаю, я желал бы, чтобы мы ушли сразу, как только Кайл заговорил.

Мы продолжили осмотр без дальнейших возражений. Фотографировали находки молча, и это гнетущее чувство никуда не девалось. Я пытался подобрать слова, чтобы разрядить обстановку, но в голове ничего не складывалось. В конце концов молчание прервала Мэдди.

— Ну что, кто готов найти морг? — сказала она, и на её лице появилась дьявольская улыбка.

Мы с Кайлом переглянулись. Ни один из нас не хотел идти, но выбора особо не было. Если бы отказались, Мэдди называла бы нас трусами до конца дней.

— Ладно. Пошли, — сказал Кайл. Он попытался звучать уверенно, но мы оба знали правду.

— Хорошо. Но после этого — уходим, — сказал я. Друзья кивнули, и мы двинулись искать морг.

Нашли минут за десять. Пока шли, я пытался понять, ощущаю ли на себе взгляды, о которых говорил Кайл. В какой-то момент мне и правда показалось, что чувствую их. Сильное, всепоглощающее ощущение, что мы не одни. Я стал время от времени оглядываться через плечо, но не поделился тревогой вслух — о чём до сих пор жалею.

Не успел оглянуться, как уже спускался по лестнице в подвал. Лучи наших фонарей плясали по ступеням, кусками вырывая свет из кромешной тьмы внизу. Внизу нас встретил длинный коридор и двойные двери в конце.

— Жутко, да? — прошептала Мэдди, продолжая идти.

— Ага. Зловещо, — ответил я, содрогнувшись. Здесь было холоднее, и это добавляло атмосферы.

Мы остановились у дверей.

— Ну и кто пойдёт первым? — спросила Мэдди, изучая наши лица.

— Думаю, ты. Твоя же идея, — отозвался Кайл, растянув губы в самодовольной ухмылке.

— Ага, как я и говорил, дамы вперёд, — поддакнул я, зарабатывая ещё один тяжёлый взгляд.

— Ладно. Но если я сдохну, вернусь за вами и заберу с собой.

Мэдди толкнула двери и пошла первой, мы с Кайлом — следом. Оказаться в этой комнате — мороз по коже. Кайл повернулся ко мне, его насмешливая ухмылка вернулась, и прошептал на ухо:

— Давай разыграем Мэдди. Ты отвлеки её, а я заберусь в один из холодильных отсеков и устрою там шум. Уверен, она заорет так, что мертвые проснутся.

Я улыбнулся. Мэдди нам этого никогда бы не простила.

— Одна проблема, — пробормотал я. — Как ты себя закроешь?

— Придумаю. Просто…

— Хорошая попытка, придурки. Я вас слышу.

Мэдди сверкнула на нас глазами, будто мы порождения ада. Лицо у меня вспыхнуло, на лбу выступил пот.

— Э-э, да, мы и не собирались и правда это делать. Просто идея, — сказал Кайл, почесав затылок. Она ему не поверила.

Бах.

Вдруг из одного из морговских шкафов, тот самый, про который Кайл только что выдумывал, донёсся грохот. Сначала тихий. Такой, который легко списать на скрип старого металла. Но очень скоро он перешёл в громкий лязг.

Мы уставились друг на друга во все глаза, белые как мел. Звук превратился в оглушительную пальбу. Что-то с силой колотило изнутри по дверце. Стало ясно: предчувствие Кайла было на удивление точным. Мы были в больнице не одни.

Мы стояли, оцепенев, бессильно наблюдая, как дверь гнётся под ударами. Снова и снова. И снова.

Бах.

Бах.

Бах.

БАХ.

К моему ужасу, дверь сдалась. На секунду всё стихло, смятый металл скрипел, держась на последних петлях. А потом из отсека стало выбираться нечто. Зловещее.

Из тьмы показалась пара ног. Кожа тёмно-фиолетовая, швы на щиколотках еле держались. За ними — грязный, в крови, больничный халат, потом — парные лоскутные руки. Наконец, существо резко высунуло голову и, упершись, соскочило с полки. Это лицо будет преследовать меня всю жизнь.

Швы стягивали пятнистую кожу, грубо скроенная плоть была нездорово-жёлтой, неправильной. Улыбка кривилась, слишком много зубов теснились в этом перекошенном оскале. А глаза… Они были совершенно чёрными, лишёнными жизни. Лишёнными души.

Кайл внезапно крепко схватил меня за руку. Ни слова не говоря, он рванул с места, а следом — Мэдди. Это придало мне решимости бежать за ними.

Мы втроём сорвались по коридору, отчаянно пытаясь уйти от того, что разбудили. Сердце колотилось, как отбойный молоток, когда я понял, что за нами гонятся. Шлёпанье босых ступней по плитке гнало мои ноги работать быстрее, чем когда-либо.

Добежав до лестницы, я перескакивал по три ступеньки, а наверху стрелой метнулся к выходу. В подвале тварь нас нагоняла, но на главной площадке я уже не слышал этих влажных, неловких шлепков позади.

И всё равно я не остановился. Бежал, не оглядываясь ни на секунду, пока не вылетел через парадные двери, не отомкнул машину и не рухнул за руль. Только тогда позволил себе перевести дух.

Спустя секунду Кайл распахнул пассажирскую дверь, ввалился внутрь и с силой щёлкнул замком. Он повернулся ко мне — бледный, мокрый от пота. Всё ещё ловя воздух, он смог прохрипеть слова, которые до сих пор звенят у меня в голове:

— Джейк? Где Мэдди?

Сердце ухнуло куда-то вниз. Её там не было.

— Мы… нам вернуться? — спросил я, и холодный ужас окутал меня от одной мысли.

Мы сидели, уставившись в лобовое стекло, молясь, чтобы вдруг наша подруга распахнула двери и влетела к нам. Этого не случилось. Мы просидели дольше, чем мне хочется признавать, молча, отчаянно пытаясь найти выход.

В конце концов мы вызвали полицию.

Полицейские обыскали всю больницу и прочесали лес вокруг, но не нашли ни следа Мэдди или мужчины, который за нами гнался. Кроме переписки, где мы договаривались встретиться, не было никаких доказательств, что Мэдди вообще там была. Будто она просто испарилась.

Но мы с Кайлом знали, что произошло на самом деле. Мы бросили её там, с той тварью. Поставили свою безопасность выше её. Из-за нас она исчезла, и нам предстояло жить с этим.

В следующие недели мы с Кайлом отдалились. Мэдди всё ещё не нашли, и, думаю, тяжесть пережитого была слишком велика, чтобы мы могли с ней разобраться. Стоило мне посмотреть на Кайла — и накатывало сокрушительное напоминание о том, что мы сделали, а точнее — чего не сделали. В итоге мы лишь изредка переписывались.

Пока однажды днём он не прислал странное сообщение.

«Чувак, мне нужно с тобой поговорить. Не по телефону, лично. Встречаемся у пруда в парке в 8 вечера».

Сообщение застало меня врасплох. Что бы это ни было, звучало срочно.

Как потом выяснилось — так и было.

Я нашёл Кайла на скамейке у пруда. Ещё не совсем стемнело, но солнце уже клевало к горизонту. Сев рядом, я заметил, что он смотрит в пустоту. Волосы взъерошены, вид у него такой, будто он не спал несколько дней.

— Кайл, ты в порядке? Ты выглядишь так, словно тебя через мясорубку прогнали.

Он повернулся, его налитые кровью глаза встретились с моими.

— Джейк, мне нехорошо. Мне никогда больше не будет хорошо, чувак. Я просто… я не выдержу… — голос сорвался, в уголках глаз блеснули слёзы.

— Нет, так нельзя думать. Всё наладится. Если это из-за Мэдди, она…

Кайл уставился на меня ледяным взглядом, не дав договорить:

— Ты её не видел, да? Значит, только я… Чёрт. Чёрт, чёрт, ЧЁРТ. Мне конец, чувак. Всё. Она придёт за мной, потом через меня доберётся до тебя, и…

Я схватил Кайла за плечи и встряхнул. Он бредил, как безумец. Как пациент психбольницы без лекарств.

— Приди в себя! О чём ты вообще? Видеть Мэдди? Что это значит?

Кайл посмотрел холодно. Его взъерошенные волосы колыхнулись в зловещем ветре.

— Звучит как бред, но Мэдди ко мне приходит. Или… то, что от неё осталось. Её рот зашит, волосы пропитаны кровью, и на ней теперь больничный халат. Оно… оно её забрало. Она больше не жива, Джейк. Та тварь из больницы. Она использует её, чтобы добраться до меня. А когда доберётся — следующим будешь ты.

Я не смог сразу ответить. Смотрел на него с открытым ртом, перекатывая его слова в голове. Может ли такое вообще быть?

— Вот и всё. Это всё, что я хотел тебе сказать… Ну и, наверное, попрощаться. Не думаю, что протяну долго. Джейк, мне… мне очень страшно.

Слёзы потекли по его щекам, и первое, что я сделал, — обнял его. Он рыдал, а я пытался успокоить, но дрожь, трясущая его, не унималась.

— Слушай, всё уладится. Поверь. Ты не умрёшь. Я придумаю, как из этого выбраться.

Мы оба знали, что слова пустые, но это было лучше, чем молчать. Кайл отстранился, вытер глаза, и то чужое выражение, которое я заметил при встрече, вернулось к нему на лицо.

— Джейк, очень надеюсь, что ты прав. Ради нас обоих.

В тот вечер я позвонил маме Кайла и рассказал о своих тревогах. Её сын катился в пропасть, и будь то сущность, охотящаяся за его душой, или какие-то яркие галлюцинации — я был полон решимости помочь.

Но всё оказалось напрасно. Тело Кайла нашли два дня спустя.

Он пустил себе пулю из двенадцатого калибра. Соседи утверждали, что слышали крики. Истеричные вопли, будто Кайл пытался убежать от кого-то… или чего-то. Потом, по их словам, раздалось несколько выстрелов, а затем наступила пугающая тишина. Никто не видел, чтобы кто-то входил в дом или выходил из него, что только добавило путаницы.

В новостях его выставили человеком с запущенным психическим расстройством. Психом, которого собственные не леченные бредни довели до худшего решения.

Но я знаю, что Кайл видел настоящее.

Потому что в последнее время я вижу её тоже. Впервые она появилась в ночь, когда умер Кайл, стоя под фонарём напротив моего окна. Его описание оказалось пугающе точным.

Глаза Мэдди зашиты, руки безвольно свисают по бокам. Волосы блестят чем-то тёмным, а на больничном халате расплылись жёлтые пятна по груди. Но её улыбка… В ней было что-то злое. Что-то нечистое дёргало за ниточки. И я боюсь, что скоро узнаю, что это, на собственной шкуре.

Прошло три дня. Я начал видеть и Кайла. С каждым днём они подходят всё ближе. Прошлой ночью они были у меня в комнате.

Они просто стояли и смотрели, ухмыляясь, дразня. Мэдди — со своими слепыми глазами и оскалом с лишними зубами. Кайл — с тем, что осталось от его «собранного» заново лица: плоть и кость сплавлены во что-то отдалённо человеческое.

Теперь я понимаю, что они приходили передать послание. Мои часы Судного дня тикают, и у меня остались считаные часы.

Потому что, когда я проснулся сегодня утром, на стене моей спальни густо-алым размазом были выведены слова: «Сегодня ночью твоя душа принадлежит мне».

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Это случилось на моей ночной смене на прошлой неделе в частной больнице в Кувейте, в Кувейт-Сити. Я знаю, как это прозвучит, но мне нужно вынести это из головы куда-нибудь наружу, потому что с тех пор я толком не сплю. Никто из коллег не хочет об этом говорить. Служба безопасности сказала, что это неполадки в проводке. Техники заявили, что эта линия вообще без питания. Внутрь комнаты зашла только я, и только я принесла домой то, что потом пошло за мной.

Я не медсестра, пока ещё. Я подменный «раннер» — человек, который делает всё, что не ложится аккуратно на чьи-то обязанности. Я вожу кресла-коляски, пополняю наборы для капельниц, ношу кровь в операционную и поднимаю ночью еду из кухни, когда у кого-то сахар падает в два часа. Я коплю на медшколу, поэтому беру каждую ночную смену, что дают. Ночью тихо — пока вдруг не перестаёт быть тихо.

Наша больница современная — так, как это красиво смотрится в буклетах. Белые стены, мягкий свет, нержавейка, в которой можно разглядеть своё лицо. Новое крыло — шестой этаж, восточное — открыли всего несколько месяцев назад, а потом… наполовину закрыли снова из-за «калибровки отрицательного давления». Инфекционные, изоляторы — такие палаты, где двери шепотом захлопываются, а у щиколоток шипит воздух. Три комнаты — 615, 617 и 619 — опечатали и перетянули коридор оранжевым пластиком, как на стройке. Кто-то повесил бумажку DO NOT ENTER. Клейкая лента загибалась по краям, потому что в Кувейте кондиционер не выключается никогда, даже в три утра.

В ту ночь шестой этаж был моей последней обходной точкой перед перерывом. Медсестра Амаль (назовём её Л., потому что она была добра ко мне, и я не хочу светить её имя) раздавала лекарства. Старшая медсестра, филиппинка, проработавшая в ночи пятнадцать лет, полуспала за монитором, печатая самыми мягкими в мире нажатиями. Остальные входили и выходили из палат; быстро привыкаешь не задерживать взгляд в дверях там, где кто-то с трудом дышит. Много чему учишься.

На табло вызовов прозвенел сигнал: мягкий, приятный динь, который должен означать «помогите подвинуть стакан воды», но очень часто значит «я сейчас умру». Квадрат с номером 617 вспыхнул янтарным, затем красным, затем снова янтарным, как будто не мог решить.

Старшая даже не подняла взгляд. «Игнорируйте восточное», — сказала она, не глядя на табло. — «Электрики тесты проводят».

Табло снова звякнуло. 617. Ещё раз. Ещё. Каждый раз — вежливый колокольчик. Динь. Динь. Динь.

Я переступила с ноги на ногу. Ночью никто не хочет быть тем, кто нарушит распорядок. Мы все делаем вид, будто корабль идёт сам. Но нескончаемый вызов сделан так, чтобы лезть под кожу. Это младенческий плач, придуманный инженерами.

«Электрики уже закончили», — сказала Л. тихим голосом. — «Они прислали письмо».

Табло прозвенело три раза подряд, быстро. Для 617 вспыхнул жёсткий красный, затем устойчивый.

Старшая наконец нахмурилась и выдернула звук из системы. Лампа не погасла. Она сняла трубку и набрала коммутатор: «ИТ, шестой восток — да, снова тот самый. Нет, в 617 нет пациента. Она опечатана».

Послушала и закатила глаза. «Говорят, это фантомный сигнал со старой панели», — сказала нам, а потом, тише, добавила: «Kul sana winta tayyeb», как говорят на Ид — хотя так же говорят, когда происходит то, что «всегда так».

«Фантом», — повторила Л. — «Ладно». Рот у неё был тонкой линией.

На табло мелькнуло крошечное зелёное сообщение: PULL CORD—BEDSIDE.

Фантомные сигналы так не выглядят. Я знаю, потому что на своей третьей смене дёргала шнуры во всех палатах, чтобы посмотреть, что пишет табло. OVERBED — если нажать кнопку на подушке. BATH — если кто-то поскользнулся в душе. BEDSIDE — если дёрнуть красный шнур у кровати.

«А кто в 617?» — спросила я. Это была моя первая неделя, когда меня закрепили за этим этажом.

«Никого», — сказала старшая. — «Опечатана».

Табло снова звякнуло. Лампа не гасла. Сообщение продолжало всплывать: BEDSIDE.

«Я пойду проверю дверь», — сказала я, потому что если никто не отключит этот сигнал, он так и будет краснеть, и мы все понемногу сойдём с ума.

«Не нужно», — сказала старшая, уже набирая техников. — «Они…»

«Я только дверь проверю», — повторила я, потому что работа раннера — мелочи, позволяющие всем остальным делать вид, что всё в порядке.

Коридор шестого восточного был холоднее остальных, кондиционер выкрутили посуше — чтобы пластик не отсырел. Оранжевая лента дрожала от дыхания вентиляции. 617 была посередине закрытой секции, тяжёлая дверь с длинным окном — если встать не там, видишь своё отражение.

Я отодвинула ленту и подошла к двери. Лампа над ней — та же, что на табло, — горела устойчивым красным. Изнутри на окно был приклеен лист бумаги. На притолоке трафаретом по-английски и по-арабски было выведено DO NOT USE — аккуратно и официально.

Я приложила ухо к щели у ручки. Больница в 2:47 — это набор маленьких звуков: звон лифта, кашель в двух палатах отсюда, резиновые колёса тележки для лекарств, монитор в конце коридора, который играет в океан. За дверью я услышала другое: медленный звон, какому не место на шестом — старше, более металлический. Динь… динь… динь…

О том, как колокольчики идут по воздуху, задумываешься только когда начинаешь их считать.

Я вернулась к посту. «Там внутри в 617 звенит колокол», — сказала я.

«Техники говорят, что вся ветка мертва», — ответила старшая. — «На этой линии нет питания. И… не открывай. Пожалуйста».

Л. на меня не посмотрела. «Оставь», — мягко сказала она.

Табло снова мигнуло: BEDSIDE.

«Вы помните, когда это началось?» — спросила я, потому что не могла не спросить.

«До тебя», — сказала старшая. — «До открытия нового крыла. До пандемии». Потом она встряхнула головой, как отгоняя муху. «Иди на перерыв».

Я кивнула, соврала и вместо этого пошла в кладовку. Если звонит колокол — идёшь по проводу. Больница — это клубок проводов и люди, которые делают вид, будто провода имеют смысл.

В кладовке стояла панель системы вызовов. Я видела, как её однажды перезагружали; крышка не запиралась — просто защёлка. Я сняла её и уставилась на решётку стареньких светодиодов и самодельную полоску с подписями, которую, казалось, переписывали много лет подряд. У 617 было две линии: Overbed и Bath. Маленький красный диод рядом с Overbed горел. Это не удивило. Удивило то, что напечатанный номер рядом был не «East 617», а «Old East 617», как ИТ иногда помечают то, что перенесли, но не до конца стерли.

Old East — старая часть больницы до ремонта. Что-то там снесли; что-то превратили в склад. Один коридор на цокольном уровне соединял её с новым корпусом: служебный проход, едва широкий для каталки, выкрашен в тот самый бледно-зелёный, что в любой больнице.

Я спустилась служебным лифтом на B2, туда, где коридоры пахнут хлоркой и старой пылью. Если вы никогда не ходили по подвальным этажам больницы, это как underside собственных мыслей. Тележки с бельём скользят, как призрачные корабли. Мерцание одиночной люминесцентной лампы кажется личным. Указателей меньше, больше дверей «Только для персонала», что смешно, потому что на ночной смене «персонал» — любой, кто идёт уверенно.

Датчик движения зажёг ряд ламп, когда я шагнула в Old East. Стены казались ближе. Я слышала гул мотора, дальний тук-тук вакуумного насоса, который держит дыхание в аспирационных линиях. И тихо под этим, как сердечный шум больницы, — колокол.

Панель вызовов там была ещё старее, с настоящим ключом. Кто-то оставил ключ в замке. Лампа 617 горела и здесь. Полоска с подписями была не печатной — белая изолента с цифрами, выцветшими от ручки. На металле карандашом — пометки, даты, инициалы. На одной было «03/07». Без года.

Колокол звякнул снова — не из панели, а дальше по коридору, где раньше были изоляторы. Большинство дверей подпёрты открытыми, пустые, как рты. Последняя — выкрашена так же, с тем же узким окном — была закрыта. Табличка с номером отсутствовала. Я знала, что это 617, только потому, что на белой краске оставался более чистый прямоугольник от таблички. Кто-то снял её очень осторожно, будто не хотел поцарапать.

Красная лампа над дверью горела устойчиво.

Я сказала себе, что если просто проверю, заперта ли дверь, шум перестанет считать меня «своей». Я нажала большим пальцем на аварийную перекладину. Она не двинулась. Заперто.

Колокол звякнул снова, но не из-за двери. Он прозвенел у меня за спиной, в конце, где коридор под сорок пять уходит к служебному лифту. Маленький белый квадратик на стене мигал в такт звону. Это был ретранслятор — способ старой системы передавать вызов в коридор.

«Там кто-нибудь есть?» — сказала я. Не знаю, почему по-английски. Когда мне страшно звучать испуганной, мозг переключается на английский.

Динь.

Звук был терпеливым — как у человека, который попросил воды и готов ждать, пока ты вспомнишь, что ты хороший.

Я вернулась на шестой.

Когда я подошла к посту, там уже была охрана: большой суданец, который всегда называет меня «ya walad», будто мне двенадцать. Он качал головой. «Khalas, всё мертво, — говорил он. — Питания нет. Табло врёт».

Табло снова звякнуло. 617.

Я подошла ближе и заметила то, что упустила: внизу крошечным текстом бежала строка. PULL CORD—03:07.

«Это время?» — спросила я.

Л. наконец посмотрела на меня. Глаза у неё были уставшими так, как не про часы. «Там всегда так пишет», — сказала она.

«Что… что за 03:07?»

«Три-ноль-семь», — проговорил за меня охранник, будто если он проговорит, станет менее странно. «Три-ноль-семь», — повторил он тише.

Губы старшей снова сжались в прямую линию. «Поешь», — сказала она. — «Ты бледная».

Я не ела. Пошла в маленькую комнату отдыха и открыла старый журнал происшествий. На каждом посту он есть: спиральная тетрадь с записями за годы — туда пишут то, что не тянет на официальный рапорт, но и не «ничего». «Пропал судно-стул». «Пациент отказался от CPAP, попробуем снова». «Посетитель злится из-за парковки».

Я листала назад. Марты, апрели, май. Руки дрожали — как когда не ел и кондиционер дует слишком сильно. Вот:

— 03/07, 03:07 — Вызов 617 продолжает звенеть. Палата опечатана. Отмена с панели не работает. Приходил техник «Хассан» — в палате нет питания. Изнутри слышны звуки. — L.

Сердце у меня сделало что-то боком. Л. давно работает в ночи.

Перелистнула страницу.

— 03/07, 03:07 — Снова. Пациент не назначен. Дверь заперта. Охрана говорит «перекрёст по старому крылу». — A.A.

Таких записей на эту дату было пять за разные годы, все в 03:07. Последняя — за год до моего прихода. Почерк наклонный, острый.

— 03/07, 03:07 — RN ушла от кровати. Вернулась — шнур дёрнут. Внутри никого. — M.A.

Табло снова звякнуло, как будто соглашаясь.

Я вернулась к 617. Бумага на окне чуть дрогнула от перепада давления, когда открылся служебный лифт в конце коридора. Красная лампа над дверью отливала тусклым светом на пластик строительной плёнки — таким, как видишь за веками, когда солнце ударяет. Я стояла в этом свете и пыталась быть достаточно смелой, чтобы уйти.

Вместо этого приложила ладонь к двери и снова прижалась ухом к щели.

Секунду я слышала только воздух из решётки. Потом, тихо, ровно там, где моё ухо касалось металла, — колокол. Один звон, длинная пауза, ещё один. Между ними — шёпот воздуха, будто комната дышит в опечатанную дверь.

Рация щёлкнула. Голос старшей: «Раннер, приёмный просит транспорт через пять. Если ты на этаже, перезвони… о. Ты на этаже. Возьмёшь?»

«Уже иду», — сказала я, потому что отказ прозвучал бы как признание, что шум меня держит. Я отступила, и, отступая, пальцами нашла ручку двери.

Она повернулась.

Я не нажимала на перекладину. Я не проводила бейджем. Я ничего не делала. Ручка повернулась на долю, дверь сдвинулась в раме с глухим чмоканьем, словно язык отлип от нёба.

Я убрала руку.

Я отвезла пациента из приёмного и пыталась забыть, как резиновый уплотнитель на двери на секунду прилип к моей коже, будто не хотел меня отпускать.

Когда вернулась, охраны уже не было, а Л. сидела у поста и смотрела в никуда. «Не заходи туда», — сказала она, не поднимая глаз.

«Я и не…» — начала я, и это было не совсем ложью.

«Это не шутка», — сказала она. — «Лет десять назад у нас там был код. Ещё до тебя. Песчаная буря, отключение электричества, резервная система умерла на сорок секунд. Пациент на ИВЛ. Медсестра была одна и жала на вызов, жала на вызов, жала на вызов. Батарея дошла до 03:07 и сдохла. Говорили, что вызовы на отдельной линии, но… мы слышали их ещё очень долго».

Я ждала, что она скажет, мол, шучу. Она не улыбнулась. Потёрла большим пальцем переносицу и сказала: «Когда ремонтировали, техслужба опечатала палату. Табличку с номера сняли. Но колокол…»

Мы обе подняли глаза. Табло молчало. Маленький квадрат 617 был темен.

«Может, закончилось», — сказала я.

«До следующего раза», — сказала Л., и в голосе у неё была одна усталость.

Я продолжила ночь. Носила. Обходила стороной тот коридор. В 2:58 табло было спокойно. В 3:04 уборщица выкатили ведро, и запах лимонного моющего наполнил коридор — как шутка про свежесть. В 3:06 я ставила стойки для капельниц обратно в кладовку, чтобы руки считали что-то кроме секунд. Ровно в 3:07 мой служебный телефон завибрировал. Внутренний номер неопознанный. Я ответила.

Голоса не было. Только мягкий колокольчик. Динь. Пауза, достаточная, чтобы кто-то понял — шнур надо дёрнуть сильнее. Динь.

Я сбросила, потому что кожа на щеке под телефоном стала «неправильной». Когда посмотрела в историю, было написано, что звонок пришёл с «B2-Old East». Так коммутатор помечает вызовы, когда ретранслятор перекидывает их со старой системы.

В семь мне нужно было бы поехать домой и поспать, как человек, который платит за квартиру. Вместо этого я сказала Л., что сделаю ещё один обход. Я сказала себе: если проверю, что дверь заперта, мозг отпустит.

Клейкая лента на вход в «стройку» казалась липче. Воздух — холоднее и одновременно влажнее, а это значит, что где-то рядом не так работает вентиляция. Красная лампа над 617 не горела. Бумага на окне лежала ровно. Я взялась за ручку.

Она снова повернулась. Я толкнула.

Дверь ушла на полсантиметра, не больше — резина присосалась к раме, как язык к льду. По щели вдоль моего запястья протянулась холодная струйка воздуха. Пахло затхлой хлоркой и пластиком — запах комнаты, которую вымыли и запечатали так, что запаху некуда деться.

Я толкнула ещё раз, и изнутри толкнули в ответ — не резко, не зло, а убедимо, тяжестью человека, который опёрся плечом на дверь так, как делают медсёстры, когда разговаривают с тобой, но всё равно заслоняют пациента. Это было не сильно. Но достаточно.

Я дала двери закрыться и убрала руку. Кожа на костяшках побелела там, где холод её «поцеловал». На тыльной стороне остались рёбра рисунка — точь-в-точь как текстура резинового уплотнителя. Я растёрла их, пока они не порозовели.

Когда я отметилась на выход, солнце над заливом делало эту некрасивую-красивую штуку, когда из-за пыли оно становится оранжевым и плоским, как монета. Я приехала домой, приняла душ, задвинула шторы, легла, закрыла глаза — и увидела, как красная лампа над дверью распускается под веками.

Включила подкаст, чтобы заглушить. Должно быть, задремала. Через десять минут телефон пикнул.

На этот раз — личный, не больничный. Уведомление было не о звонке. Запрос на Bluetooth-сопряжение: CALL UNIT 600 SERIES хочет подключиться.

У меня нет ничего с таким названием. У больницы — есть. Тестовые пульты — выглядят как белые пульты от телевизора, с красной кнопкой на одном конце и CANCEL на другом — называются 600 Series. Мы выдаём их, когда настенный шнур сломан. Я как раз пользовалась одним три ночи назад в 603-й: старик со свежими переломами рёбер боялся тянуться к стенному шнуру; он держал пульт рядом с рукой, как талисман.

«Невесело», — сказала я в пустоту, потому что иначе пришлось бы молчать.

Я нажала «ОТКЛОНИТЬ».

Через секунду всплыло вновь. CALL UNIT 600 SERIES хочет подключиться.

Я выключила Bluetooth. Подумала, не бросить ли телефон.

И тут завибрировало другое.

Я бросила сумку на стул у двери, как всегда. Что-то внутри сумки пророкотало один длинный тихий тон. Я застыла и прислушалась, повторится ли.

М-м-м.

Я подошла и расстегнула молнию. Ключи. Кошелёк. Батончик, «украденный» из staff-холодильника, из-за которого мне стало стыдно уже в лифте. Под батончиком, завернутая в край худи, лежала белая прямоугольная штука со скруглёнными углами — ровно размером и формой как пульт вызова.

Этого не могло быть. Я не уношу оборудование домой. Никто не уносит — если унесёшь, все узнают. Я подняла его — глупо бережно, как спящее животное.

Он был тяжелее, чем я ожидала. Белый пластик по краям потёрся — так всё и стирается за несколько месяцев ночей. Красная кнопка на конце в одном месте истёрта до тускло-коричневого, там, где чей-то большой палец снова и снова её теребил. Кнопка CANCEL под моим пальцем была чуть разболтана — не настолько, чтобы греметь, ровно настолько, чтобы сказать «меня использовали». Внизу логотип синими буквами: 600 SERIES. На задней стенке — полоска клея под стикер с номером палаты. Пустая.

У меня нет объяснения, как он попал в сумку. Хотелось бы. Может, я машинально схватила его, когда тянула бельё для 605, и не заметила веса. Может, кто-то подложил в шутку. Может быть. Может быть.

Красный светодиод вверху — крошечный, булавочное ушко — участил мигание, стоило мне его держать, будто касание его взволновало. Миг… миг… миг-миг-миг.

«Cancel», — сказала я вслух, как говоришь R2 машине, которую считаешь тупой, но надеешься — послушает. Я нажала CANCEL. Кнопка щёлкнула, и свет погас.

Я бросила пульт обратно в сумку, затолкала сумку в шкаф, захлопнула дверцу, села на пол, будто только что спаслась бегством. Сказала себе: отнесу его на следующей смене. Отдам техникам и скажу: «Нашла в кладовке», — они похлопают по плечу и пошутят про ночных енотов.

Я заснула прямо на полу.

Проснулась — снова темно. Комната пахла пылью и кондиционером. Кувейт таков: просыпаешься жаждущим, даже если не потел. На часах — 03:03.

Я уставилась в потолок и сказала себе встать и попить воды.

Телефон звякнул один раз. Не мой рингтон. Колокольчик, которого я не ставила. Динь.

03:04.

Экран вспыхнул сам. Прокатилась строка: INTERNAL EXTENSION 6601 MISSED CALL.

6-6-0-1 — номер на стикере над телефоном у поста в подвале. Old East. Иногда — морг. Иногда — лаборатория, когда звонят с запасного аппарата.

03:05.

Сумка в шкафу снова глухо «загудела», один длинный выдох. Я встала и открыла дверцу. Светодиод на пульте не горел. Я коснулась его. Пластик был холодным так, как пластик не бывает в жаркой квартире.

03:06.

Светодиод начал мигать. Сначала медленно. Потом быстрее. Миг-миг-миг. Это было как стоять перед 617 с рукой на ручке — и ждать, пока толкнут изнутри.

03:07.

Светодиод стал ровно красным. Пульт «звенел», хотя у него нет динамика. Он звенел у меня в черепе, как ты слышишь собственную кровь, если слишком долго лежишь в тишине. Я нажала CANCEL так сильно, что больно большому пальцу. Кнопка ушла вниз. Свет не погас.

Колокол звякнул ещё раз. Динь. А затем крошечный экранчик, которого я прежде не замечала рядом со светодиодом — меньше ногтя, — высветил строку, в которую я не поверила бы, что может показать такой пластмассово-железный больничный кусок: PULL CORD—BEDSIDE.

У меня нет шнура у кровати.

Пульт завибрировал в руке, как живой. Я выронила его, не желая. Он подпрыгнул и заскользил под край кровати.

С другой стороны матраса что-то дёрнуло в ответ, слабо — будто шнур там всё же был, и чья-то слишком холодная рука пыталась ухватиться.

Я опустилась на колени и приподняла покрывало. В пыльном треугольнике под кроватью красный светодиод светился, как глаз. Воздух там был холоднее. Я сунула руку — и почувствовала движение, не как от кондиционера, а как дыхание комнаты в запечатанную дверь. Я потянулась за пультом, и пальцы коснулись резины, не пластика — той самой фактуры уплотнителя, что отпечаталась у меня на костяшках.

Я вытянула пульт, и резина потянулась за ним — дюйм серо-чёрного лоскута, растянутого, как жвачка. На другом конце резины что-то потянуло в ответ, мягко, но неумолимо — как человек, который плечом держит дверь и не даёт вытолкнуть себя из комнаты, где умер в 03:07 в ночь, когда песок сделал рассвет медной монетой.

Я отпустила.

Резина уползла под кровать. Светодиод мигнул один раз, как подмигнул.

Я пишу это на кухонной столешнице, потому что спальня — полна. В шкафу чуть пахнет хлоркой и чем-то, что когда-то слишком усердно отмывали. Я звонила Л., но она не ответила. Позвонила охране, но не смогла сформулировать, что именно им надо «охранять». Позвонила маме и сказала, что со мной всё хорошо; она посоветовала помолиться — я помолилась, и светодиод мигнул на последнем слоге, как будто сказал «аминь».

Сейчас 02:58, пока я печатаю. Если вы когда-нибудь работали ночью, вы знаете, что 03:07 существует даже в те дни, когда вы не смотрите на часы. Пульт лежит на столе рядом с ноутбуком, потому что я слишком боюсь снова запихнуть его под кровать и слишком боюсь выбросить. Светодиод пока темен. Я нажала CANCEL, и он послушался, как пациент, который доверяет тебе ненадолго.

Сзади у него полоска под стикер. Всё думаю: если написать номер палаты, он выберет другую дверь. Всё думаю: если написать моё имя, он перестанет делать вид, будто его не знает.

На посту, наверное, снова прозвенит ночью. Old East 617. Кто-то скажет — глюк. Техники скажут — линии обесточены. Л. перекрестится — а может, нет, если знает, что это не помогает. Охрана скажет «Khalas» и будет пить чай.

Никто из них не услышит вежливый маленький колокольчик в моей квартире, тот, что звенит, как вода в стакане. Никто не увидит текст на крошечном экранчике — просьбу о шнуре у кровати, которого здесь нет.

Сейчас 03:06.

Если вы читаете это потому, что раньше работали на нашем этаже и когда-то ходили подвалом по коридору Old East мимо опечатанной 617, я хочу задать вопрос, и плевать, если ответ сделает мне хуже: когда вы нажимали CANCEL, оно когда-нибудь по-настоящему прекращалось? Прекращалось больше, чем на ночь — дольше, чем нужно, чтобы вы снова осмелились взяться за ручку?

03:07.

Свет только что стал красным. Колокол звенит.

Кто-то тянет с другой стороны двери моей спальни. Это вежливое давление, которым медсестра не даёт вам увидеть то, чему вы не поможете. Это вес того, кто выучил: если тянуть достаточно долго, кто-то придёт. В этом городе очень хорошие резиновые уплотнители. Они держат пыль и жар снаружи. Они удерживают… другое — внутри.

Я нажму CANCEL ещё раз и буду держать, и скажу себе, что это не бессмысленно.

Светодиод не слушает.

Колокол очень терпелив.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Меня нелегко напугать. После стольких лет в российской полиции к крови и трагедиям черствеешь. Но есть горстка дел, от которых у меня по коже до сих пор бегут мурашки.

Адрес — сталинская шестиэтажка. Едем на четвертый этаж. Запах уже стоит, сильный, устойчивый. Дверь деревянная, хлипкая, но изнутри подпёрта засовом. Значит, выбора нет — ломать. Ждем участкового, курим. Вламываемся. Заходим. Первая мысль: от кого, черт возьми, он запирался этим засовом? Зачем? Внутри бедно, но чисто. Классическая квартира пенсионера. А в комнате — повешенный. Первое, что бросилось в глаза: под ним нет опрокинутого стула. Дом сталинской постройки, потолки высокие. Старик, тяжелый, никак он не мог просто «прыгнуть» в петлю сам. Веревка добротная, крепкая — та, за которую не стыдно было бы повеситься. К потолку всё было закреплено на саморезах с дюбелями — явно сверлили дрелью. Нигде в квартире я не увидел ни дрели, ни крепежа — я искал. А вот что увидел — следы. На потолке. По побелке кто-то бегал. Не просто касался ногами, а именно бежал всей тяжестью. Как будто плевал на физику и гравитацию. Бежал, не шел — рисунок был понятен. И вот повешенный, который не мог повеситься сам. И квартира, запертая изнутри, никто не выходил. И эти следы. Всю жизнь я был циничным реалистом, атеистом, ни во что «эдакое» не верил. Но это? Объяснить не могу.

Еще один звонок от наших вечно бдительных сограждан. Нашли пакет. С пальцами. Вот так просто, аккуратно упакованные в полиэтилен. Люблю аккуратных маньяков — работать легче. Ровно двадцать пальцев. Человеческих. Чисто срезаны у основания. Очень аккуратная работа, дилетант так не сделает. Тщательно сложены. Жаль, нормально зарыть не удосужились. Женские пальцы. Эксперты подтвердили, я сам видел — маникюр, всё как полагается. Полежали в земле какое-то время, но была зима. Зимой такое сходит с рук. Оперативка, как водится, ничего не дала. Зато экспертиза удивила — все двадцать пальцев принадлежали одной женщине. Да. Перепроверяли. По нескольку раз. Вывод один и тот же.

На этот раз вызов днем — за это спасибо. Сирена, поездка, я всё равно полудремлю на заднем сиденье. Окраина. Полоса леса. Мертвая женщина с одной ногой. Какой-то зимний турист наткнулся — видимо, дома сидеть не могут. Вторая нога — чем-то отпилена. Грубо. Могло быть что угодно: пила, топор, даже зубы. Позже криминалисты мало что прояснили — похоже, инструментов было несколько. Но вот что странно — вокруг почти нет следов. Только она. Время года — зима. Снег. Снегопадов не было, и на старом снегу — единственная дорожка: отпечатки одной ноги. Прыжки на одной ноге. По спирали. Пять километров. В сапоге, парном к тому, что остался на теле. Длина «шага» тоже сходилась — как у средней женщины, прыгающей на одной ноге. Пять километров. Зимой. По лесу. Место, где отрезали пропавшую ногу, не нашли. Что есть: четкий след женщины, входящей в лес на двух ногах. Точка, где она продолжает одна, на одной — ни крови, ни чужих следов. И оттуда она бросает прямую тропу и начинает прыгать по спирали.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Для начала: мой дом не такой уж большой. С улицы это самый обычный двухэтажный дом средних размеров.

Он не самый крупный на квартале, но это наш дом — мой, моей жены и нашей собаки. Две спальни, два санузла и подвал.

Иногда я замечаю странные звуки из подвала, но обычно думаю, что это какое-то животное скребётся снаружи по стенам или что-то вроде того.

В последнее время, однако, звуки стали громче и чаще. Доходило до того, что игнорировать их уже нельзя.

Честно говоря, мы вообще редко спускаемся в подвал: он в основном служит складом для всего нашего хлама. Если спуститься вниз, там увидишь стопки коробок, каяки, старую мебель — такое вот добро.

Сегодня вечером мы сидели в гостиной внизу, когда из подвала донёсся громкий грохот. Мы поставили телевизор на паузу и посмотрели друг на друга.

«Что это, чёрт возьми?» — спросила она.

«Не знаю, может, что-то упало?» — ответил я.

Мы поднялись и подошли к двери в подвал. Она слишком перепугалась, чтобы идти, так что я спустился, а она осталась наверху на шухере.

Её не осудишь: один лишь вид чёрной пустоты вниз по ступеням пробирал до костей. Но я спустился и включил свет.

Подвал освещался так себе: какие-то лампочки явно пора было менять, да и свет покрывал далеко не всё, так что мне пришлось включить фонарик на телефоне.

Я ходил между коробками, в который раз понимая, как отчаянно нам нужно тут всё разобрать и протереть пыль, как вдруг передо мной метнулась тень и что-то опрокинула. Слишком быстро, чтобы я успел разглядеть.

«Иисус!» — выругался я.

«Ты в порядке?!» — крикнула она сверху.

«Да, всё норм. Кажется, тут какое-то животное», — ответил я.

«Серьёзно? Поднимайся и закрой дверь! Не хочу, чтобы ты подцепил бешенство или ещё что», — сказала она.

Сразу после этого я услышал, как прямо передо мной щёлкнула закрывающаяся дверь. Я посмотрел в дальний угол стены.

Там стояли несколько стопок коробок, закрывавших почти всю стену, но за ними я едва различал что-то вроде обшивки и окна.

Я подошёл ближе: тут определённо было что-то, чего раньше не было вместо бетонной стены. Стоило отодвинуть часть коробок, и сомнений не осталось.

Это был фасад дома. Чёрная дверь, по окну по обе стороны и белая деревянная обшивка.

«Спустись, ты должна это видеть», — крикнул я ей.

Мы стояли перед этой находкой в полном изумлении. Отпервоначального шока опомнились и принялись обсуждать, как такое вообще могло здесь появиться, если мы раньше этого никогда не видели.

«До жути стрёмно. Пойдём отсюда», — сказала она.

«Подожди секунду, я открою дверь», — ответил я.

«Да к чёрту, я хочу уйти сейчас. Поехали к моим родителям. Я наслушалась мистических историй — ничего хорошего это не сулит. И вообще, тут может сидеть койот или енот», — забормотала она.

«Да брось, вряд ли тут что-то сверхъестественное. Вот же начинается бетонная стена», — сказал я и открыл дверь.

И в ту же секунду понял, насколько ошибался. Когда дверь распахнулась и мы заглянули внутрь, мы увидели полностью обставленную гостиную.

Лучше всего эту комнату описала бы эстетика пятидесятых. И, что удивительно, внутри выглядело по-настоящему тёпло и уютно.

Когда мы шагнули внутрь, я не могу объяснить, насколько комфортно мы себя почувствовали. Нас накрыла мощная волна чувства принадлежности и безопасности.

Если бы не понимание, насколько всё это странно, мы, возможно, захотели бы там остаться. Но внезапный уют смылся здравым смыслом.

Это неправильно, и мы оба это знали. Этой комнаты здесь быть не должно. И на этом не заканчивается: от неё отходят два коридора, и оба будто ведут ещё дальше.

Мало того, я увидел открытую дверь, ведущую ещё ниже. Здесь есть ещё уровни.

«Давай уйдём, пожалуйста. Совсем не чувствуется, что тут безопасно. Пожалуйста», — взмолилась она.

«Что? Да ладно, надо это обследовать. Не каждый день твоему дому добавляют новые квадратные метры!» — сказал я, как настоящий подзадорщик.

Она колебалась, но я видел, что ей так же хочется осмотреться, как и мне. И мы бы так и сделали, если бы не услышали, как кто-то поднимается по лестнице снизу.

Кто-то мчался к нам во весь опор, с разгона врезаясь в стены. В этот момент я не хотел рисковать встречей с чем бы то ни было, что там прячется.

Я схватил её за руку, и мы рванули оттуда что было сил, бегом наверх, обратно в нашу гостиную. Я захлопнул дверь в подвал, и тут же с той стороны в неё затряслись частые удары.

Они следовали один за другим, и нас вполне могли бы настичь, не среагируй я быстрее. Слава богу, мы смогли выбежать к машине и умчаться, не столкнувшись лицом к лицу с чем бы это ни было.

Пока я всё это печатаю, мы в гостевой комнате у её родителей, и нас обоих серьёзно трясёт.

Кто-нибудь знает, что нам делать? Нам же всё равно придётся вернуться. Мы не можем оставаться здесь вечно.

Кто-нибудь сталкивался с подобным? Честно, я в полном тупике и надеюсь, что кто-то подскажет, как вернуть наш дом.

Блядь, я только что понял, что наша собака всё ещё там…

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Это перевод истории с Reddit

Так было не всегда.

Когда я взяла Джеральда котёнком, он моментально освоился в моём маленьком дуплексе с одной спальней. Ни следа робости. Сейчас ему около года, это стройный рыжий полосатик с белыми лапами, который постоянно попадает в неприятности. Я ловила его на занавесках, на overturning стаканы с водой и на том, что он, спав на открытом ноутбуке, отправлял коллегам постыдные сообщения из случайных символов. Обычное, совершенно нормальное кошачье поведение.

На этой неделе он начал меня избегать.

Сначала я заметила это во время кормления.

В понедельник утром, когда я насыпала ему корм, на кухне было пусто. Обычно Джеральд — требовательный малый: воет и вертится у ног по дороге на кухню. Я решила, что он, наверное, доспит где-нибудь в другом месте. Когда я проверила вечером, миска была пуста. Но и тогда он не прибежал, когда я снова её наполнила.

Так это и стало нашим распорядком: я просто отсыпала его порцию, встряхивала миску, чтобы гранулы зашуршали, и старалась исчезнуть из виду. Только когда я покидала комнату, он выползал из укрытия и начинал есть. Я радовалась, что он хотя бы не голодает, но, скажу честно, было немного обидно.

Потом я заметила, как он ведёт себя рядом со мной.

Раньше, стоило мне присесть за компьютер или включить телевизор, он устраивался у меня на коленях и тёрся щекой о моё лицо. Этот кот был почти раздражающе ласковым. Теперь мне этого не хватает.

Начиная с того злосчастного понедельника, стоило мне войти в комнату, Джеральд вёл себя так, будто в дом проникла чужая угроза. Шерсть дыбом, спина дугой, он пятился под углом, чтобы не выпускать меня из поля зрения.

Однажды я попыталась выманить его из внезапного ужаса горстью лакомств. Как только я приблизилась на фут, из его горла поднялось низкое рычание. Он сорвался с места и умчался в соседнюю комнату, где я нашла его на верхушке его «кошачьего дерева», как раз чуть выше моей досягаемости. Там он и просидел остаток ночи. Я снова услышала, как он шуршит по дому, только когда легла спать.

Я преподаю в университете, так что обычно меня нет дома большую часть дня. Если знаю, что задержусь — проверяю работы или провожу часы приёма, — я часто звоню сестре (назову её Лорой) и прошу её или кого-то из племянников заехать и навестить Джеральда. Он ещё подросток, полный энергии. Я переживаю, что он заскучает и начнёт сходить с ума от одиночества.

Во вторник после лекций у меня шли встречи одна за другой, а затем меня ждал ворох эссе. Предстоял длинный день, так что утром я позвонила Лоре.

Она согласилась без колебаний. «Только не задерживайся сегодня, — добавила она. — Тебе нужно больше отдыхать, Кэм».

Скорее всего, она была права. В последнее время я плохо спала. Меня мучили яркие кошмары и сонный паралич. Почти каждую ночь в груди появлялось страшное сдавливание, поднималось к горлу. Я просыпалась, захлёбываясь воздухом. Тогда я списала всё на недавний разрыв и стресс из-за подготовки студентов к сессии.

Я уже собиралась повесить трубку, когда вспомнила, как странно ведёт себя Джеральд.

«Кстати, Джеральд последнее время пугливый, — добавила я, запирая дом и садясь в машину. — Не обижайтесь, если он сразу не выйдет. Запасной ключ на обычном месте. Сами заходите».

Я ещё раз поблагодарила её и поехала на работу.

Позже вечером, как раз когда я выходила с последней встречи, я заметила новое голосовое сообщение. От Лоры. Она звучала, как всегда, бодро, но я слышала, как тщательно подбирает слова. Я знаю свою сестру. Что-то было не так.

«Привет, Кэмми. Просто хотела сказать, что с котиком всё хорошо! Мы с мальчишками заехали после школы поиграть с ним. Такой радость! Хотела спросить: ты случайно не заглядывала домой перед своими встречами? Мы видели, как кто-то выходил через заднюю дверь, когда мы подъезжали, но твоей машины в подъездной дорожке не было. Наверное, ничего такого, но решила спросить. Хорошего вечера!»

Я ощутила укол тревоги в груди. С утра я дома не была.

Это мог быть курьер, но я ничего не ждала. Может, она увидела соседа, выходящего из их половины дуплекса, и перепутала? Лора не упомянула, что в доме что-то не так, значит, это не мог быть грабитель. Я пыталась себя в этом убедить, но напряжение не отпускало плечи, пока я дожимала день и ехала домой.

Когда я въехала на подъездную дорожку, в доме горел весь свет. «Дети, наверное, забыли выключить», — подумала я. Но тревога не ушла.

Я подкралась к двери медленно, прислушиваясь к тому, что по ту сторону. Я не слышала вообще ничего. Тишина не утешала. Обычно Джеральд слышит рычание моей машины и бежит к двери или к окну встречать меня.

Я уже тянулась за ключами, когда услышала это: позвякивание.

Сначала я обрадовалась: значит, Джеральд ест. Но звук был слишком осмысленным, чтобы это был кот, толкающий гранулы. Он был мягкий, точный. Лёгкое ш-ш, ш-ш — и пауза. Потом всё повторялось.

Кто-то встряхивал миску моего кота.

Как можно тише я положила ключи и подкралась к кухонному окну. Шторы заслоняли почти всё, но через тонкую щель я увидела человека, стоявшего на плитке, почти отвернувшись.

Как я и подозревала, он наклонился вперёд, держал металлическую миску и слегка встряхивал её, будто выманивая кота из укрытия. Джеральд сжался в углу кухни, оцепенев.

Незнакомец был босиком, с длинными свалявшимися волосами, свисавшими спутанными прядями по спине.

Потом я заметила, во что он одет. На нём были безликие серые спортивные штаны — такие я надеваю только когда никуда не нужно. На первый взгляд, футболка — обычная фиолетовая, но стоило прочитать крупную белую надпись на спине, как у меня похолодело в животе.

Это была моя фамилия. Это моя игровая футболка с прошлогоднего турнирa сотрудников по кикболу.

Незнакомка на моей кухне была в моей одежде. Я сползла ниже под подоконник и набрала 911. Добежала до машины, заперлась внутри и стала ждать, когда ответит оператор.

— Служба 911, в чём ваша чрезвычайная ситуация? — ответила женщина на линии.

— В моём доме кто-то есть, — прошептала я, горло сжалось. Задним числом понимаю, что надо было уехать. Но правда в том, что я больше боялась за Джеральда, чем за себя. Мой кот был там, в доме, с кем-то неизвестным, и я не знала, что тот собирается делать.

— Вас плохо слышно, — сказала она.

Я взяла себя в руки и выровняла дыхание.

— В моём доме посторонний, — сказала я вполголоса. — Кто-то вломился.

Я оставалась на линии ещё несколько минут, диктуя адрес. Пока диспетчер записывала данные, я увидела, как распахнулась задняя дверь.

Незнакомка медленно спустилась по деревянным ступенькам. Я невольно подумала, что двигается она, как детёныш оленя: дрожащие ноги, каждый шаг медленный, выверенный, будто первый в жизни. Она вертела головой из стороны в сторону, будто высматривая свидетелей. Когда повернула её в мою сторону, я наконец увидела лицо.

Я увидела себя.

Я не знаю, как иначе это сказать. У незнакомки было моё лицо. Тот же нос, те же тёмные брови и тонкие губы. Даже небольшое винное пятно на левой щеке — у неё, у меня. Только глаза у женщины были шире и блестели сильнее, с тем пустым, нечитаемым выражением, какое я видела лишь у животных-добычи или у совсем маленьких младенцев.

На миг мне, кажется, стало её почти жалко. Она выглядела такой потерянной и одновременно настолько на уровне инстинктов неправильной.

Заметив меня, она открыла рот. Издала звук — нечто между вскриком и окликом, полуоформленное слово для меня. Пока она выла, по подбородку стекала чёрная желчь.

Не знаю, что на меня нашло. Наверное, сработал инстинкт выживания или паника. Я помню только мысль, что это не человек и что ему нужно как можно дальше от меня. Я ударила по клаксону, заорала на неё, как кричат на медведя, чтобы спугнуть его из лагеря. Завела двигатель и дала ему рёв.

Женщина с моим лицом развернулась и припустила из моего двора, как отогнанное животное, взобралась на сетчатый забор и растворилась в темноте.

Когда я убедилась, что она ушла, я вошла в дом проверить Джеральда. Он был цел, невозмутимо вылизывал лапу, будто ничего и не случилось. То есть до тех пор, пока я не подошла слишком близко. Он всё ещё мне не доверяет. Видно. С большим трудом я запихнула его в переноску. Потом закинула в сумку зубную щётку и немного одежды, схватила переноску и уехала к сестре на другой конец города.

Несмотря на внезапность, Лора сразу разложила для меня диван-кровать, как только я рассказала ей про эту адскую ночь. Я даже поведала ей про лицо. Хотя она и не пыталась опровергать моё рассказанное, я чувствую, что она считает мою интерпретацию искажённой стрессом и недосыпом. Я всё равно благодарна, что она выслушала.

Что до незнакомки…

Я знаю, что она где-то там. Но когда копы наконец приехали в мой дом, они ничего не нашли. Ни следа чужой ДНК. Никаких следов или повреждений. От всего этого я чувствую себя сумасшедшей.

С тех пор я не возвращалась. Знаю, что придётся — собрать вещи. А пока я взяла больничный на пару дней, чтобы привести голову в порядок. Пишу это на форуме как выговор, наверное. Чтобы выпустить пар. Никто больше мне не верит, да и с чего бы? Я не могу придумать ни одного рационального объяснения тому, что видела.

А что касается Джеральда, я стараюсь с ним помириться. Закупила его любимый влажный корм, обновила игрушки и даже купила свежую кошачью мяту. На днях он подошёл достаточно близко, чтобы понюхать мою руку. Считаю это победой.

В остальном он тот же обожаемый комочек энергии, что и всегда. Он обожает играть с детьми Лоры и даже с семейной собакой. И всё же факт остаётся фактом:

Мой кот боится меня.

Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit