В ночь на седьмое января умерла моя бабушка. Я не разговаривал с ней уже лет шесть, наверное. И, в общем-то, мы, скорее всего, вычеркнули друг друга из жизни. Причины не важны, важно другое.
Когда мне это сообщили, я удивился, часто задышал. В груди саднило. Я был на улице и даже расстегнул куртку, чтобы растереть грудь. Я почувствовал, что мне физически плохо. Но я не плакал, не сокрушался, не заламывал руки. Я не смог приехать на похороны, приехал только спустя двадцать дней, сидел на ее могиле, курил, и думал вслух.
Я не успел ей многое рассказать, многое обсудить. На тот момент, не особенно и хотелось. Поставил ей стопку водки и сигарету, кажется, так полагается, если человек курит. На фото она была доброй, но очень уставшей. Не видел этой фотографии, я запомнил ее другой.
Когда я сидел там, говорил с ней вслух, мне не было ее жаль. Все мы уйдем так или иначе, рано или поздно. Я не жалел и о том, что мы не говорили последние года, но отдать дань уважения человеку, которого я знал в детстве - должен был. Это потом я взрослел и видел все в ином свете, видел все то в ней, от чего она меня так остерегала. Не говори никогда о человеке за глаза, не оскорбляй его. Не обсуждай свою жизнь при посторонних.
Все правила, которые мне вдалбливала эта женщина остались в подкорке. Нельзя сказать, что они плохие, но я до сих пор не понимаю, почему она их нарушала. Хотя все вроде бы логично. правила везде одинаковы, да, но правила не нужны тому, кто их устанавливает.
Я долго там сидел, пока не начало темнеть. Я проехал чертову кучу времени, чтобы в последний раз увидеть человека. Но мне не жаль тебя, ба. Тебе сейчас наверняка легче. Я просто боюсь, что во мне нет ничего. Был человек - нет человека, а я отделался лишь легкой отдышкой и каким-то щемлением в груди. Это все, что я должен был почувствовать? Я ни в чем перед тобой не виноват, кроме, может быть, этого.
Это я зачерствел сам по себе, или мы с тобой настолько отдалились, что стали чужими настолько, что я так и не смог выдавить из себя ни одной слезы? Ни одной скупой или завалящей не нашлось, хотя ты воспитывала меня практически сама лет до тринадцати. Ты не была плохой, ты не была хорошей - все мы разные. Все мы люди.
Но я боюсь, что когда не останется никого, кого я мог бы назвать семьей, я так и не смогу почувствовать утрату. Когда уйдет отец. Когда не станет матери, хотя с ней мы не разговариваем еще дольше. Один раз нарушилось молчание, когда она взяла у отца мой номер и позвонила мне. Брат, девушка, друг - когда их не станет, я смогу почувствовать это?
Знаете, я начал в себе сильно сомневаться. Точнее, в своем эмоциональном здоровье. Способен ли я чувствовать радость, умиление, любовь. Люблю ли я по настоящему свою девушку? Но любовь разная. А знал ли я хоть какую-то? Может, как пел один лысый парень, я и вправду эмоциональный калека? Неужели спустя все года, все несуразности, приключения и килограммы наркотиков, я выгорел совсем и теперь не способен ни на что? Своего рода эмоциональный импотент.
Думаю, мне это еще предстоит выяснить. А потом еще раз. И так по кругу. Ей никогда не нравились мои рассуждения, мол, слишком глубоко копаю. Не знаю, ба. Ты в земле, а мне сложно терпеть зимы. Особенно такие.
Я решил просто выговорится. Ни морали, ни уроков.