-Савушкин, сиди спокойно, и жди, пока доедят остальные.
Вите родители разрешили не есть в детском саду, если ему чего-то не хочется, даже скандалили с воспитательницами несколько раз из-за этого. Но теперь Виктор Савушкин наслаждался своей свободой, полученной в неравной – Елена Олеговна была почти в три раза старше его родителей – борьбе. Впрочем, свобода эта была относительной – Витя все еще должен во время еды был сидеть за столиком, как остальные – на редкость скучное занятие. Впрочем, не такое скучное, как тихий час. Вите никогда не удавалось уснуть вне дома, без маминого поцелуя в лоб. Елена Олеговна и нянечка заметили это и теперь Витя спал на кроватке в самом углу комнаты – напротив двери, так чтобы он не мог мешать другим детям и всегда был на виду.
Во время тихого часа Витя обычно лежал и мечтал. Мечты чаще всего были одной направленности – как он, большой и сильный, придет сюда в детский сад и сам уложит спать нянечку Таню и Елену Олеговну на кроватки напротив двери, расставит в разные углы и заставит спать – на целый день. И до самого вечера никому не позволит их забрать.
Неожиданно, дверь в спальню открылась. Витя тут же закрыл глаза и расслабил лицо, чтобы выглядеть спящим. Осторожно, сквозь ресницы, в дверях он увидел Елену Олеговну и высокого, мрачного мужчину с коротким ежиком волос на голове, в черной кожаной куртке и с крупной печаткой на руке – папа когда-то говорил ему, что так выглядит настоящие разбойники. Мальчик вжался в подушку и постарался ничем не выдавать себя, чуть ли не перестав дышать. Тем временем, мертвые акульи глаза обшаривали спаленку, взгляд прыгал с лица на лицо. Вот, две мутные стекляшки почти встретились с Витиным взглядом из-под ресниц, и тот поспешил зажмурить глаза.
-Вот же он, - послышался приглушенный голос Елены Олеговны, - Витя Савушкин, прямо перед вами.
Услышав свое имя, мальчик перепугался по-настоящему. Что этому жуткому дядьке надо от него? Фантазия уже пустилась в дальние дали – как разбойник с акульими глазами, угрожая пистолетом, похищает Витю, запирает его в каком-нибудь чулане, а сам отправляет письмо с требованием выкупа его родителям – с буквами, вырезанными из газет и журналов – Витя такое видел в кино. Но следующая фраза прервала поток его мыслей:
-Ох, простите бога ради, группой я ошибся. Костя Саушкин мне нужен, оговорился, наверное. Извините. Идемте, не то детишек разбудим, - проговорил «разбойник».
И Елена Олеговна уже уводила вовсе не такого страшного дядьку, когда Витя открыл глаза и встретился с ним взглядом. Тот пристально смотрел через стекло двери прямо на мальчика – внимательно, словно мысленно «срисовывал» лицо Вити. Лишь насмотревшись вдоволь, он-таки покинул их группу.
После тихого часа Савушкину было тревожно. Может, конечно, дядька плохо помнил, кого должен забрать и хотел убедиться, что Витя не Саушкин? В конце концов, здесь в детском саду он в безопасности – внизу сидит охранник, его тезка дядя Витя с настоящим газовым пистолетом. А если кто и справится с дядей Витей, то есть заведующая. При ней по струнке вытягивались все – и родители, и нянечки, и даже воспитатели. К тому же, Витя уже взрослый мужчина – месяц назад ему исполнилось шесть лет, теперь ему можно самому выходить гулять во двор, есть столько, сколько он сам считает нужным, он уже сам чистит зубы – не пристало Вите бояться всяких «разбойников», тем более папа говорит, что скоро они сами друг друга перестреляют или уйдут в «политику», что, наверное, похоже на поликлинику, только еще хуже.
Сладкий рис с изюмом Савушкин проглотил, почти не заметив, витая в собственных облаках. Отвлечься от дурацких мыслей Вите было особенно не на что. Его друзья – Баранов Женька и Новиков Кирилл снова спорили, чья мама моложе и красивее, дело, похоже доходило до драки. В этом споре Савушкин никогда участия не принимал – он-то знал, что его мама самая красивая – настолько красивая, что остальные мамочки шептались про что-то вроде «залетела в тринадцать, небось». Витя однажды спросил, что это значит – мама в ответ рассмеялась своим удивительным смехом – как веселый ручеек в весеннем лесу – и сказала, что женщины говорят такое, когда ну о-о-очень кому-то завидуют. Отец же Вити выглядел, наоборот, гораздо старше других отцов, все еще похожих на нескладных подростков – скорее старшие братья, чем отцы. Папа Вити же был громадного росту, к тому же звали его Степан, поэтому прозвище «дядя Степа» прочно закрепилось среди дворовой детворы за Савушкиным-Старшим. Больше похожий на прямоходящего медведя, чем на человека, могучий гигант выбрал себе совсем неподходящую профессию – спрятавшись за толстыми стеклами очков, почти седой Степан Савушкин тер кисточкой, лепил, плавил и осторожно выправлял, позволяя музейным вещам игнорировать неумолимый ход времени.
Морская свинка в аквариуме гневно окрысилась, когда Витя подошел покормить ее салатным листочком, взятым у нянечки. Вредная Фроська никому в руки не давалась, но особенно ненавидела Савушкина, и даже уползала в свой домик в углу аквариума, когда он подходил полюбоваться животным.
Ирочка Лобанова, всеобщая любимица и тайная возлюбленная Вити лишь отмахнулась от него, когда он предложил порисовать вместе – хвастунья Настя притащила куклу Барби, которую ей привезли родители из-за границы, и теперь, с королевской благосклонностью давала девочкам по очереди ее посмотреть.
Витя тогда сел рисовать сам. Пальцы сами схватили черный карандаш и принялись наносить жирные черные штрихи. Через некоторое время, закончив, он стряхнул карандашную пыль с рисунка, как учил его папа и понес показать кому-нибудь свой рисунок. Все выглядели увлеченными своими делами и только Елена Олеговна скучающе глядела в окно.
-Елена Олеговна, посмотрите, что я нарисовал! – подбежал мальчик к пожилой женщине, что зябко куталась в серую шаль за своим воспитательским столом.
Глаза, окруженные роговой оправой очков округлились в изумлении, после чего брови в гневе прочертили вертикальную морщину на лбу.
-Савушкин! Это что такое? Кто тебя надоумил такое нарисовать, а? – начала привычно нападать Елена Олеговна на ребенка, уперев руки в бока и расставив локти так, что немного напоминала гигантскую злую курицу. От этой мысли Витя еле сдержал смешок.
-Ах тебе еще и смешно? Ну погоди, вот придет твоя мама, посмотрим, как ты будешь смеяться! Иди пока, сядь за стол и думай над своим поведением. Рисунок я пока подержу у себя.
Листок, на котором угрожающе расставляла руки черная фигура отправился в бездонный ящик стола, предназначенный для «опасных» игрушек.
Прихода мамы Витя ждал без опаски – у него молодая мама, она еще не умеет превращаться в гигантскую злобную курицу. Ирина Савушкина была женщиной, хотя, нет, скорее уж девушкой, весьма мягкой и покладистой, с озорным нравом, и работала не где-нибудь в магазине или в столовой, а была настоящей художницей. Идя с мамой по улице, Витя усердно выполнял в шутку данное отцом задание – на всех подходящих познакомиться мужчин – а было их немало - гаркать во все горло: «Моя мама замужем!» Мама, конечно, делала вид, что сердилась и на сына, и на уличных приставал, но не могла сдержать улыбки, наслаждаясь и таким повышенным вниманием посторонних и такой «опекой» от Вити.
Стоило окнам потемнеть, а фонарям на улице зажечься, как мама Вити появилась на пороге. Невысокая, черноволосая красавица в зеленом пальто присела на корточки, обнажив коленки, обтянутые дорогими ажурными колготками, вытянула руки перед собой и позвала:
-Идем домой, мой мышонок!
Витя тут же сорвался с места, с удовольствием отметив при этом, что несколько ребят тоже дернулись в сторону двери, даже кружок девочек синхронно обернулся и с завистью глядел на Ирина Савушкина, которая просила всех называть себя просто «Ира». Но стальной голос из-за спины словно схватил мальчика за шкирку, вслед за голосом подтянулись птичьи пальцы, хищно надавившие Савушкину на плечо.
-Подожди, Витя, - сказала Елена Олеговна, - Мне нужно поговорить с твоей мамой. Здравствуйте, Ирина Валентиновна.
-Просто Ира, пожалуйста, Лена, мы обе еще не такие старые.
В ответ, воспитательница, похожая на серую птицу, поджала губы и намеренно тяжелыми шагами, выбивая пыль из ковра, подошла к столу и извлекла Витин рисунок.
-Полюбуйтесь-ка, Ирина Валентиновна, что ваш молодец намалевал. Да еще так натурально, гаденыш! А я говорила вам, что это ваше воспитание до добра не доведет. Сегодня он бандитов рисует, а завтра что? Малиновый пиджак и катафалк этот мерседесовский? Глядите, не минует вас детская комната милиции, это я вам как педагог говорю.
Мама тем временем озабоченно рассматривала рисунок. Красивые ее зеленые глаза были прищурены и внимательны, нижняя губа закушена – обычно папа, видя такое тяжело выдыхал через нос, а мама на него смотрела с шутливым укором. Папы на этот раз рядом не было, и шуткой даже не пахло – было видно, что мама расстроена – длинные, ровные ногти так сильно вцепились в рисунок, что даже слегка надорвали бумагу. Наконец, Ирина взяла себя в руки, и посмотрела на Витю.
-Здорово нарисовано. И глаза, как настоящие, мне даже неуютно стало. Подрастает мамина смена, - девушка ласково потрепала Витю по непослушным черным вихрам.
-Это всего лишь рисунок, Елена, - бросила она уже на ходу, ведя Витю за руку к шкафчикам с одеждой, - Рисунки – способ психоанализа, а не повод поднимать панику. До свидания.
-До свидания, - повторил за мамой Витя, обернувшись на теперь больше похожую на какую-то птицесвеклу, воспитательницу.
Уже, одеваясь – самостоятельно, мама только стояла рядом – Витя решил во второй раз рассмотреть рисунок как следует. И что тут такого? Ну дядька, ну в черной куртке. Лысый, страшный, квадратный, как комод, с огромной, чуть ли не во весь кулак, печаткой. Глаза мальчик обвел, но вопреки обыкновению, не стал закрашивать ни в какой цвет, просто оставил по черной точке зрачка в белых, жутко выпученных бельмах.
Уже по дороге домой, проходя мимо какого-то щеголя в черных очках и кожаной косоворотке, Ирина будто что-то вспомнила и спросила:
-Мышонок, а почему ты решил нарисовать сегодня именно бандита?
-Ну…Во время тихого часа приходил дядька, точь-в-точь как на рисунке, сказал, будто ищет меня, - решил подшутить над мамой Витя, но увидев ее округлившиеся от ужаса глаза, тут же объяснился, - Он Саушкина какого-то искал, а Елена Олеговна, ослышалась, наверное, вот к нам и привела.
Мама, однако, не выглядела успокоившейся. До самого дома они молчали, а когда дошли, мама попросила разрешения показать рисунок папе. Тот внимательно изучал какой-то громадный фолиант, принесенный с работы. Закрывшись в комнате с рисунком, они долго что-то обсуждали почти шепотом, но до Вити все же доносились обрывки фраз, сказанные особенно громко: «А что, если…Откуда у него фантазия?...Да ты на руки посмотри!»
Вите стало неуютно, будто он сделал что-то нехорошее, неправильное, но родители не хотели с ним это обсуждать. Такое же ощущение у мальчика было, когда он нечаянно проснулся посреди ночи от каких-то криков и вышел в коридор. Крики раздавались из родительской спальни и напоминали отчаянный плач чайки, печальный крик ночной птицы, от которых сердце мальчика застыло, внутри желудка будто оказался кусочек льда. После одного особенно громкого крика, звуки прекратились. Послышался скрип дивана, Витя понял, что кто-то встает. Зацокали чьи-то копыта, мальчик понял, что не успевает вбежать обратно в комнату и вместо этого спрятался за папиным пальто размером с палатку, висевшем на вешалке. Дверь открылась и в свете фонаря, светившего из окна в Витиной комнате, предстала мама. Абсолютно нагая, с распущенными волосами, она подошла к вешалке, так близко, что Витя мог дотронуться до нее, но не смел. Было в этот момент в ней что-то такое, взрослое, таинственное, запретное, что Вите даже думалось, что это не его мама – такая она была потусторонне красивая, даже по меркам ребенка. Ирина потянулась, провела руками по груди, животу, скользнула пальцами по пучку густых волос между ног и отправилась в ванную, издавая то самое странное цоканье. Как только дверь за мамой закрылась, Витя, стараясь не шуметь, нырнул в постель.
И сейчас его поглощало то же самое ощущение, которое так и не дало мальчику уснуть в ту ночь – чувство какого-то соприкосновения со стороной, которую он не должен был видеть или замечать. Только теперь это само запретное, неправильное совершил он, и мама с папой знали об этом, а теперь сидели, закрывшись в комнате и обсуждали это. Не в силах больше терпеть, мальчик постучался и, получив разрешение, вошел.
-Мам, пап?
-Чего, Витенок? – насмешливо спросил отец, постаравшись согнать с лица остатки беспокойство.
-Я нарисовал что-то нехорошее? Воспитательница очень ругалась, а теперь вы вот, - не желая выдавать, что подслушивал, Витя резко замолчал.
-Ну, знаешь, - с видом ценителя папа поставил рисунок на мамин мольберт и, положив ладонь на подбородок, начал внимательно его рассматривать, - Контуры могли бы быть и почетче, ноги вон, гляди, у тебя совсем разные – одна короче другой. И глаза – неужели у него были глаза белого цвета? Без никакой радужки? Вот мне кажется, так не бывает. И кольцо. Оно правда было такое же?
-Поменьше, - ответил Витя, потупившись. – И радужка была, но глаза у него были такие…мертвые.
-Ну ты совсем засмущал наше юное дарование! – вступилась мама, - Не переживай, мышонок, просто твой рисунок очень напомнил нам одного старого знакомого, вот мы и думали, не мог ли бы ты его случайно встретить.
-Наверное, - пожал плечами Витя, слегка успокоившись. Все-таки ничего неправильного или нехорошего он не сделал. Не то чтобы его часто или сильно наказывали, но какой-то внутренний стержень заставлял его очень отчетливо ощущать неправильность своих поступков и самым большим палачом он был для себя сам.
-Знаешь, мы попробуем найти в телефонной книге этого знакомого, вдруг он в нашем городе. А ты пока можешь пойти погулять. Только со двора не уходи! Я тебе потом заберу, - ласково, но настойчиво мама выпроваживала Савушкина-Младшего на улицу.
На улице было не очень весело. В песочнице под надзором бабушек возились какие-то совсем уж малыши. Проходя мимо помойки, Витя заприметил рыжую дворнягу – та сосредоточенно что-то выгрызала из мусорного пакета. Витя хотел было подойти поближе, подозвать собаку, может быть вынести ей чего-нибудь из дома поесть, но при виде мальчика дворняга оскалилась, вздыбила спину и начала злобно рычать, видимо, защищая свою помойную добычу.
-И не больно-то надо, - обиженно крикнул на нее мальчик, отойдя на безопасное расстояние.
Из занятий оставались только качели. Витя часто выходил гулять только под вечер, когда остальная малышня уже расходилась, поэтому на качелях Савушкин катался просто здорово. Словно космонавт, он поглубже угнездился в сиденье, проверил липучки на ботинках, пуговки на рубашке, застегнул куртку, ухватился покрепче за шершавый металл и приготовился учиться делать «солнышко». В детском саду ему не раз влетало за его «космические проекты» на качелях, и теперь, когда родители были дома, а Елена Олеговна далеко, он мог себе позволить настоящий эксперимент.
Ловко отталкиваясь ногами, Витя быстро придал качелям громадную скорость, продолжая работать руками и коленями, пока пыльная земля и горящие желтым окна дома не слились в единую грязно светящуюся массу. Вот он уже летит горизонтально земле и осталось всего чуть-чуть для судьбоносного рывка, когда качели упадут не вниз, а за спину, когда в желтой круговерти мигает яркое синее пятно. Мальчик осторожно замедляет качели, пока те не останавливаются совсем, тормозит ногами, больно ударяясь носком ботинка о какую-то бетонную штуковину в земле. При милиции надо вести себя прилично – так говорила Елена Олеговна – мол, сейчас столько бандюков всяких, что и честного человека могут схватить по недосмотру. Витя считал себя честным человеком, но на всякий случай решил прервать «космический проект» - вдруг подобные запуски в их дворе и вовсе запрещены?
Серый УАЗик, мигая сиренами медленно объезжал детскую площадку по кругу, видимо, направляясь к одному из подъездов. Остановившись у Витиного подъезда, машина заглушила мотор, мигалки погасли и серый автомобиль застыл мертвой грудой железа. Из машины никто не выходил, только из водительского окна, обращенного к открытой настежь подъездной двери, тонкими завихрениями улетал в вечернее небо сигаретный дымок.
Витя честно досчитал до ста, ожидая, когда же милиционер выйдет и направится по своим делам в подъезд, или вовсе уедет отсюда, но машина продолжала стоять. Досчитав до ста еще дважды, мальчик все же решил продолжить «запуск», а этот, раз уж ему так хочется – пусть смотрит. В конце концов, делать «солнышко» на качелях – это же не преступление? Или все же? А что, если он специально тут сидит и ловит таких непослушных мальчишек? А почему бы не спросить?
Папа всегда говорил, что милиция охотится только на преступников, а честным людям ее бояться нечего – милиция даже помогает потерявшимся или заблудившимся в городе. И, если уж интересоваться законностью «космической программы» во дворе – то у кого, как не у них?
Уверенным шагом Витя направился к машине, обойдя ее кругом и подошел к окну водителя. Из окна скучающе свисал молодой милиционер, лениво попыхивая вонючей сигаретой – в семье Вити никто не курил, и сам он этот запах ненавидел. Уже открыв рот, чтобы обратиться к тоскливому служителю закона, как заметил за его спиной в темноте салоне блеск знакомых глаз. Фары въезжающей во двор машины осветили лицо человека на пассажирском сиденье, и мальчик похолодел. В напряженной позе, покручивая нож-бабочку в руках, в машине сидел человек, пришедший за Костей Савушкиным, вонзив взгляд своих глаз-льдинок прямо в мальчика.
Продолжение следует...
German Shenderov