Данная статья относится к Категории: Высказывания о творческих личностях
«Разнообразие, приданное природой явлениям и человеческим умам, столь велико, что даже среди философов, ищущих, казалось бы, одну и ту же истину, в силу чрезвычайного многообразия точек зрения по любому поводу, свойственных разным умам, каждый отличался бы оригинальностью, не читай они других философов и не смотри они на вещи чужими глазами.
И нетрудно обнаружить, что истины, изрекаемые в наши дни писателями, которые слывут оригинальными, по большей части, хоть и принимаются за новые, на самом деле новы лишь по форме и как-либо иначе высказаны уже были.
И вы видите, что все писатели неевропейцы, например восточные - Конфуций и др., - хоть говорят они примерно то же, что и наши, всегда кажутся оригинальными, поскольку, не читавши наших европейских философов, не могли им подражать или следовать и невольно сообразовываться с ними, как это случается со всеми нами». […]
Уже не раз было замечено, что если научные академии, быть может, и принесли пользу наукам, способствовали новым открытиям и облегчили их, то литературные академии, скорее, нанесли литературе вред.
Действительно, научные академии почти никогда не придерживались какой-либо одной системы философии, но оставляли свободное поле для отыскания истины, какая бы система этому ни способствовала; особенно трудно было бы придерживаться одной системы в исследовании природы, поскольку здесь нужно помогать открытиям, которые могут проистекать только из подлинной действительности, и невозможно предвидеть, что они обнаружат и с какой системой их можно будет согласовать. Придерживаясь одной системы, академии принесли бы вред наукам, как литературные академии - литературе.
Неоспоримо то, что литература, хотя имеет свои правила, всё же никогда не получала пользы, если эти правила чётко определялись, провозглашались обязательными и превращались в свод законов. Все великие греческие поэты жили до Аристотеля, все великие поэты Рима - до Горация или одновременно с ним. Но разве нет пользы в том, что хорошему вкусу оказывают поддержку, распространяют его, делают нормой для литературных произведений? Конечно, хороший вкус нужен народу, но им должен обладать каждый человек в отдельности и весь народ в целом, а не какое-либо законодательствующее и захватившее диктатуру объединение педантов.
Прежде всего, нелегко способствовать созданию гениальных творений. Почести, слава, рукоплескания и выгоды суть могучие средства, способствующие их появлению, - но не те почести и не та слава, которые воздаются рукоплесканиями какой-нибудь академии. У древних греков и даже римлян были публичные литературные состязания, и Геродот писал свою историю, чтобы прочесть её народу.
Такие вещи побуждают куда сильнее, нежели мысль о маленьком обществе, сплошь состоящем из самых образованных и начитанных особ, где невозможно произвести того впечатления, какое производят на народ; к тому же для удовольствия критиков пишут:
1) со страхом, а это пагубно;
2) стараясь найти побольше необычного, утонченного, остроумного, словом - тысячи пустяков.
Только когда слушателем будет народ, это может способствовать оригинальности, величию и естественности сочинения. Во-вторых, если помогать гению бесполезно, если шпоры ничего не дают ему, то узда его убивает, - я имею в виду узду, налагаемую чужим, а не его собственным суждением.
Если же нет гения, то тут бесполезны любые лекарства; литературному же наставничеству никто никогда не был обязан литературными достоинствами, если нет добрых обычаев (я разумею верное суждение и хороший вкус).
Однако, если вкус извращён, разве не принесёт пользы попытка восстановить его, распространить хороший вкус и т. д.? Принесёт, - но лишь в том, что благодаря усилиям академий перестанут писать плохо; а чтобы стали писать хорошо, - этого им не добиться. […]
Я повторю то, что сказал в начале моих размышлений. Все просвещённые народы после золотого века пережили век извращённости и затем оправились после него; но с той поры число подлинно великих писателей, сравнимых с прежними (я имею в виду литературу, а не мысль, философию и т. д.) - одним словом, примеров вновь наступившего золотого века я ещё ни разу не видел.
В лучшие века великие писатели имели перед собой образцы того хорошего, чему они должны были следовать, а не того дурного, чего им надобно было избегать.
Образцы первого рода могут принести пользу, вторые лишь вредят. Я имею в виду вот что: если и были плохие писатели, они не составляли целого разряда и о них известно было - приблизительно и в общих чертах - то обстоятельство, что они никому не нравятся, а не причины, почему они не нравятся. Представление об их пороках не было уточнено, их недостатки - досконально не разобраны, хотя в действительности мы видим, что даже величайшие писатели порой делали детские ошибки.
Одним словом, учение о том, что хорошо и что плохо, ещё не составилось и не было разработано до мелочей. Его место занимал природный вкус.
После века извращённости писатели поднимаются в полной растерянности. Появляются сомнения, страхи, мелочность. Всё взвешивается, зрение становится искуственным, потому что никто не верит, что довольно и естественного вкуса, искусство и критика поднимаются все выше, природа утрачивается (быть может, она сохраняет больше силы в век порчи, нежели в следующий за ним), возникают произведения совершенные, но не прекрасные».
Джакомо Леопарди, Из «Дневника размышлений» / Нравственные очерки. Дневник размышлений, Мысли, М., «Республика»,2000 г., с. 220-222.
Источник — портал VIKENT.RU
Изображения в статье
Джакомо Леопарди, Автор: неизвестен, Общественное достояние
Феликс Валлотон. Портрет Леопарди, 1895, By Félix Vallotton - Bibliothèque nationale de France, Public Domain
Recanati piazza Leopardi , By Claudio.stanco - Own work, CC BY-SA 4.0
